Опыт вступления государств в войну в XIX и начале XX века
Исследование опыта минувших войн показывает, что во все исторические эпохи государства, стремившиеся к достижению политических целей силой оружия, тесно связывали завоевание победы в войне с самой тщательной подготовкой вступления в нее, со скрытным проведением мобилизации и развертывания вооруженных сил для того, чтобы, используя преимущества внезапного нападения, добиться разгрома врага уже в ходе первых сражений. Государства, которым грозила опасность вооруженного нападения, во время обострения межгосударственных отношений принимали меры, чтобы не отстать от противника в подготовке к вступлению в войну (в проведении мобилизации, развертывании армии и т. п.) и не позволить ему застать себя врасплох. Стремление враждующих сторон упредить противника в проведении мобилизации и развертывании войск и сократить тем самым до возможного минимума промежуток времени между моментом принятия решения о вступлении в войну и вводом в первые сражения главных сил проявляло себя в истории войн как устойчивая тенденция. Ее можно было наблюдать не только в войнах далекого прошлого, но и в войнах, свидетелями которых мы были.
1. Особенности вступления государств в войну с зарождением и развитием массовых армий (конец XVIII — конец XIX века)
Зарождение и развитие массовых армий, начало которым положила французская буржуазная революция 1789 г., породили сложные социально-политические, экономические и чисто военные проблемы, связанные с содержанием таких армий в мирное время, подготовкой их к вступлению в войну и, наконец, с их использованием в ходе войны. [26]
Развертывание массовых армий, комплектуемых на основе всеобщей воинской повинности, представляло для господствующих классов буржуазных и дворянско-монархических государств большую социально-политическую проблему. Оружие, которое они вынуждены были давать представителям эксплуатируемых классов — а именно из них формировались массовые армии, — являлось источником постоянного беспокойства власть имущих за свою судьбу. Это заставляло правительства проявлять особую заботу о том, чтобы предотвратить использование народом оружия против существующего общественно-политического строя
Содержание и тем более боевое применение массовых армий ставило перед буржуазными и дворянско-монархическими государствами и острые экономические проблемы. Отрыв большого количества взрослого населения от производительного труда, выделение даже в мирное время на содержание и техническое оснащение массовых армий значительной части государственного бюджета ложились тяжелым бременем на экономику страны. Господствующие классы и их правительства пытались решать эти проблемы, увеличивая налоговые обложения населения и устанавливая определенные пределы численного состава армий в межвоенный период. Но поскольку XIX век был чрезвычайно богат большими и малыми войнами, эти меры часто повисали в воздухе: содержание и боевое использование массовых армий требовали все новых и новых государственных расходов.
Наконец, с момента объявления войны перед государствами в первой половине XIX века возникали трудные военные проблемы, среди которых первостепенное значение имели мобилизация, стратегическое сосредоточение и развертывание войск на избранных направлениях. Их суть сводилась в конечном счете к проблеме времени. Самый акт объявления войны требовал как можно быстрее проводить мобилизацию, развертывание армий и выдвижение их в районы предстоящих военных действий. Между тем в тот период всякое передвижение войск и предназначенных для них материальных ценностей (вооружение, продовольствие, боеприпасы и т. п.) основывалось на мускульной силе человека и лошади. Поэтому темпы мобилизации и сосредоточения армий на театрах военных действий были крайне низки. Разрыв между началом мобилизации и первыми сражениями главных сил оказывался весьма большим. Например, в 1800 г. в ходе начавшейся войны с Италией Наполеону потребовалось около четырех месяцев для того чтобы сформировать, вооружить, снабдить продовольствием и боеприпасами резервную армию и перебросить ее из Южной Франции в Италию.
Наибольшие темпы в совершении маршей к новым театрам войны были достигнуты русскими войсками под командованием А. В, Суворова. В июньском походе 1779 г. в Италию они покрыли [27] расстояние 400 км за 12 суток со средним темпом передвижения 33—34 км в сутки. Для того времени это было пределом скорости переброски войск на значительные расстояния пешим порядком.
Коренной перелом в сроках мобилизации и темпах передвижения войск произошел во второй половине XIX века под влиянием бурного роста производительных сил, в частности металлургии, транспорта, когда впервые для стратегического сосредоточения и развертывания армий были использованы железные дороги. В начале франко-прусской войны 1870—1871 гг. Пруссия, используя железные дороги, сумела перебросить армию в 400 тыс. человек на 550 км за 11 дней с темпом 50 км в сутки. Она значительно опередила французскую армию в готовности главных сил к началу военных действий и нанесла сильный удар в тот момент, когда та еще не успела завершить стратегического развертывания. Это позволило прусской армии добиться крупного успеха уже в начале войны.
Благодаря дальнейшему росту промышленности и сети железных дорог Германия и Франция в конце 90-х годов получили возможность перевозить на значительные расстояния армию в 500 тыс. человек за более короткий срок, чем в 1870 г. требовалось для передислокации одного корпуса численностью 30 тыс. человек{12}. К концу 90-х годов развитие промышленности и особенно транспортных средств создало реальные условия для резкого уменьшения времени между объявлением войны и началом активных действий главных сил. «Под влиянием железных дорог и тщательной подготовки к войне, — отмечал известный русский военный теоретик Леер, — теперь подготовительный период значительно сократился, войны могут возникать внезапнее, и первые удары будут отличаться более решительным характером»{13}.
Многие военные исследователи, изучая влияние промышленного прогресса на характер и способы ведения войн, осознавали, что идущие на вооруженную агрессию государства получили новые возможности для упреждения противника как в мобилизации и развертывании армии, так и, особенно, в нанесении первого удара в момент, когда его менее всего ожидают.
Идея упреждающего удара получила широкое распространение в Германии. Немецкая военная школа считала, что Германия, располагая достаточно совершенной мобилизационной системой и развитой промышленностью, может добиться победы даже над более сильным противником еще в ходе начальных операций или кратковременных кампаний.
Русская военная школа стояла на иных позициях. Никто из русских военных теоретиков не был склонен недооценивать важную [28] роль начальных сражений в ходе и исходе войны. Они трезво учитывали, что упреждение противника в развертывании главных сил является одной из решающих гарантий если не быстрой победы, то, во всяком случае, возможности избежать тяжелого поражения в начале войны. Вместе с тем они обращали внимание на то, что с принятием новой мобилизационной системы — обязательной воинской повинности — начальные операции, даже при возросшем размахе и напряженности, хотя и окажут более серьезное влияние на ход войны, не могут решить ее судьбу. Перед войной выдвигаются теперь огромные по своему масштабу цели, говорил Леер, для решения которых на карту ставятся судьбы государств и народов. Сторона, потерпевшая поражение в первых сражениях, еще не может считаться побежденной. Она имеет возможность изменить неблагоприятную обстановку за счет дополнительных мобилизаций и ввода в сражения новых крупных сил. В условиях, когда государство мобилизует на войну все свои силы, война неизбежно примет крайне ожесточенный и затяжной характер{14}.
Открытые промышленным прогрессом новые возможности для упреждающих действий в подготовке и развязывании войны породили опасность более быстрого и глубокого проникновения противника на территорию противоборствующего государства, чем это было когда-либо в прошлом. Эта опасность заставила многих военных теоретиков по-новому взглянуть на проблемы боевого использования войск прикрытия. В первой половине XIX века эти войска (обычно кавалерия), сравнительно небольшой численности, выполняли пассивные задачи по прикрытию мобилизации и развертывания главных сил, располагаясь у государственных границ на угрожаемых направлениях. Теперь признавалось целесообразным создание крупных подвижных отрядов, например конницы до 1000 всадников с артиллерией, которые были бы способны совершать диверсии в тылу врага, нарушать и даже срывать развертывание неприятельской армии, т. е. выполнять активные боевые задачи.
Таким образом, со времени зарождения и развития массовых армий, особенно во второй половине XIX века, под влиянием роста производительных сил, в частности развития железных дорог, враждующие стороны получили реальные возможности существенно сократить сроки мобилизации, развертывания и сосредоточения армий и тем самым быстрее, чем в прошлом, вводить в действие главные силы. Как показала франко-прусская война, это как нельзя лучше отвечало настойчивому стремлению враждующих государств упреждать противника в осуществлении этих мероприятий, с тем чтобы уже в начале военных действий добиваться успехов стратегического масштаба. [29]
Порожденные техническим прогрессом возможности сжать время на проведение мероприятий подготовительного характера неизбежно вели к сокращению того его отрезка, который обозначался, с одной стороны, объявлением войны, а с другой — ее фактическим началом. По опыту войн XIX века основное содержание этого периода составляли мероприятия подготовительного характера (мобилизационное развертывание, сосредоточение войск и т. д.), но уже проявили себя тенденции к активизации военных действий в этот промежуток времени и приближению момента генеральной встречи главных сил к началу войны.
2. Способы вступления государств в войну по опыту русско-японской войны 1904—1905 гг.
Первой крупной войной эпохи империализма, в которой, по определению В. И. Ленина, встретились дряхлеющая дворянско-монархическая Россия и молодой японский империализм, была русско-японская война 1904—1905 гг.
Эта война поучительна своеобразием стратегического развертывания главных сил обеих сторон и боевых действий с момента ее возникновения до генерального сражения под Ляояном.
Характер событий, развернувшихся в начале русско-японской войны, в значительной мере определялся ближайшими стратегическими целями, которые поставили перед собой воюющие стороны. Замысел русского командования был довольно отчетливо сформулирован главнокомандующим Маньчжурской армией Куропаткиным в докладной записке царю. «Важнейшей нашей задачей в начале войны, — писал он, — должно служить сосредоточение наших войск. Для достижения этой задачи мы не должны дорожить никакими... стратегическими соображениями, имея в виду главное — не давать противнику возможности одержать победу над нашими разрозненными войсками. Только достаточно усилившись и подготовившись к наступлению, переходить в таковое, обеспечив себе, насколько возможно, успех»{15}.
По мнению Куропаткина, русская армия могла начать решительные наступательные действия с целью вытеснения японцев из Маньчжурии и Кореи и высадки десанта в Японии не ранее чем через полгода после объявления мобилизации. Для выигрыша времени и обеспечения сосредоточения и развертывания сухопутных сил русское командование поставило перед Тихоокеанской эскадрой задачу — в самом начале войны завоевать господство в Желтом море и воспрепятствовать высадке японского десанта на побережье Азиатского континента. [30]
Япония, планируя войну, ставила перед собой активные наступательные задачи. Она рассчитывала на явно недостаточную готовность России к войне, относительную немногочисленность ее войск на Дальнем Востоке и невозможность их быстрого увеличения из-за низкой пропускной способности Транссибирской железной дороги. Чтобы беспрепятственно перебросить войска на Азиатский материк и упредить русскую армию в стратегическом развертывании, японское командование, так же как и русское, решило завоевать господство на море. С этой целью нападение на русский флот предусматривалось произвести внезапно, без объявления войны.
Таким образом, обе стороны ставили перед собой в качестве ближайшей стратегической цели завоевание господства на море и обеспечение беспрепятственного развертывания главных сил своих сухопутных армий на Маньчжурском театре военных действий.
Японскому командованию удалось в ночь на 9 января 1904 г. осуществить внезапное нападение на русскую Тихоокеанскую эскадру, стоявшую без соблюдения мер охранения на внешнем рейде Порт-Артура. Это нападение, хотя и причинило тяжелый урон русскому флоту, все же не дало тех результатов, на которые рассчитывало японское командование. Японский флот в течение двух месяцев вынужден был вести непрерывные атаки против русской эскадры, надежно прикрывавшей подступы к Ляодунскому полуострову. И только 13 апреля после гибели броненосца «Петропавловск» с находившимся на его борту командующим эскадрой адмиралом Макаровым русские корабли отошли к Порт-Артуру и укрылись в гавани. С этого момента японский флот захватил полное господство на море.
Особенность стратегического сосредоточения и развертывания японской сухопутной армии на материке состояла в том, что первоначально высадка войск осуществлялась только в Корее, поскольку подступы к Квантунскому полуострову преграждались русским флотом. Лишь только в мае, т. е. через три месяца после начала войны, японцы смогли приступить к десантированию своих главных сил на квантунское побережье. Несмотря на пассивность русского командования, фактически не мешавшего осуществлению десантных операций противника, сосредоточение японских войск на материке продолжалось свыше четырех месяцев. Выдвижение к главным позициям русских под Ляояном и развертывание войск перед генеральным сражением заняли еще около полутора месяцев. Такая медлительность сосредоточения и развертывания японских войск объяснялась сложностью театра военных действий, представлявшего собою труднопроходимый горно-лесистый массив, а также тем, что японская разведка не сумела обеспечить свое командование достоверными сведениями о противнике и его передвижениях. В результате оно действовало крайне нерешительно, постоянно [31] опасаясь неожиданных фланговых ударов русских войск. Немаловажным фактором, отвлекавшим внимание японского командования от решения главной задачи — быстрейшего сближения с основными силами русской армии, являлось его тяготение к захвату Порт-Артура. Так или иначе, русская армия получила те полгода для подготовки генерального сражения, на которые рассчитывал Куропаткин.
Как же были использованы эти полгода русским командованием?
К началу войны Россия на Дальнем Востоке имела армию численностью около 100 тыс. человек. Войска были разбросаны на огромном пространстве Приморья, Приамурья и Забайкалья. Непосредственно в Маньчжурии размещались 27 батальонов, 22 сотни и 44 орудия, причем войска в это время переформировывались: двухбатальонные полки превращались в трехбатальонные{16}. Сосредоточение наличных сил к району предстоящих боевых действий производить было трудно из-за ограниченного числа дорог и удаленности многих гарнизонов от единственной железной дороги на расстояние до 600 км.
Переброска войск из центральных районов России была еще более сложным делом. Пропускная способность одноколейной Транссибирской магистрали составляла в первые месяцы войны три пары поездов в сутки. Железнодорожные составы из европейской части России на Дальний Восток шли 6 недель. Поэтому доставка войск в Маньчжурию в первое полугодие войны не превышала 20 тыс. человек в месяц. Этим и объяснялось, что Куропаткин, стремясь сохранить силы для генерального сражения, не ставил перед передовыми частями, развернутыми у Инкоу (южный отряд — 22 тыс. человек) и на реке Ялу (восточный отряд — 20 тыс. человек), активных задач. Все бои и сражения, проходившие на пространстве от побережья до подступов к Ляояну, он рассматривал как «арьергардные» и «демонстративные», проводимые с целью выигрыша времени.
Шестимесячные сдерживающие бои передовых частей русской армии, конечно, сыграли свою роль. К середине августа, т. е. к моменту выхода японских войск к Ляояну и началу первых крупных операций с участием главных сил обеих сторон, русскому командованию удалось сосредоточить в этом районе около 160 тыс. человек и 592 орудия, а японскому командованию — 125 тыс. человек и 484 орудия.
Таким образом, опыт русско-японской войны показал, что основным содержанием ее начального периода оставались мобилизация, сосредоточение и развертывание главных сил воюющих сторон для вступления в генеральное сражение. Вместе с тем в отличие от прошлых войн начальный период русско-японской войны уже включал в себя напряженные боевые действия с первых [32] же дней на море, а затем и на суше. Причем сама война была развязана без формального объявления внезапным нападением японского флота на русскую Тихоокеанскую эскадру.
Специфика театра военных действий, характер стратегических решений обеих сторон и способы достижения поставленных целей обусловили довольно большую продолжительность начального периода войны. Если русское командование сознательно стремилось отсрочить генеральное сражение, желая выиграть максимум времени для сосредоточения и развертывания своей армии, то японское командование такого намерения не имело. Обладая стратегической инициативой, оно располагало возможностью нанести поражение русской армии еще в начале войны, но в силу своей медлительности и крайней осторожности не сумело этого сделать.
Правительства России и Японии, начиная войну, не предполагали, что она потребует от государств огромного экономического напряжения и организации в ходе войны массового производства боевой техники и вооружения. Потребности войны превзошли размеры мобилизационных запасов, на которые рассчитывали обе воюющие стороны. Россия не выдержала этого напряжения, а Япония справилась с ним только благодаря экономической и военной помощи США и Англии.
Опыт и уроки русско-японской войны привлекли к себе пристальное внимание не только в России, но и за ее пределами. Они тщательно изучались и использовались генеральными штабами в подготовке к надвигавшейся мировой войне.
3. Проблемы вступления государств в войну накануне первой мировой войны
В последнее предвоенное десятилетие проблемы вступления государств в войну неизменно вызывали большой интерес у военных деятелей и теоретиков. Особенно усиленно занимались изучением этих проблем в Германии, Франции и России. В этих странах постепенно складывались военные доктрины, так или иначе отражавшие установившиеся взгляды на начальный период войны.
Немецкая военная доктрина, пронизанная идеями агрессивной наступательной войны, покоилась на теоретическом наследии Мольтке-старшего, бывшего в 1857—1888 гг. начальником прусского генерального штаба. В начале XX века идеи Мольтке-старшего воспринял и развил его преемник на посту начальника генерального штаба — Шлиффен, который так же, как и его предшественник, был сторонником наступательной стратегии. Но если Мольтке-старший считал, что в условиях вооруженного столкновения великих европейских держав с их огромными технически оснащенными армиями нельзя и мечтать о быстротечной [33] войне, то Шлиффен держался иной точки зрения. По его мнению, Германия, окруженная экономически сильными государствами, могла разорвать это кольцо и выйти победительницей в борьбе за завоевание господствующего положения в Европе и во всем мире путем проведения последовательных молниеносных войн с каждым из своих противников.
Взгляды Шлиффена нашли широкое отражение в трудах германских военных исследователей, а в конечном счете и в самом плане войны. Наиболее рельефно эти взгляды были выражены в труде немецкого военного теоретика Фридриха фон Бернгарди «Современная война».
Согласно воззрениям Бернгарди Германия могла добиться победы над потенциально более сильными противниками только посредством последовательного их разгрома, осуществляемого в кратчайшие сроки, «молниеносно». Исходя из этой главной мысли, он придавал особое значение первому (начальному) периоду войны. Успех или неудача боевых действий в это время, по его мнению, окажет решающее влияние на ход всей войны.
В своих рассуждениях Бернгарди принимал во внимание, что крупные государства Европы неуклонно увеличивают численность вооруженных сил и стремятся держать наготове в мирное время самые лучшие и надежные войска для прикрытия мобилизации и стратегического развертывания на случай возникновения войны. Еще во время проведения развертывания, считал Бернгарди, могут произойти крупные сражения. Чтобы выйти из них победителем, делал он вывод, мобилизацию и развертывание необходимо проводить быстро и организованно, стремясь к тому, чтобы максимально возможное количество мероприятий подготовительного характера осуществлялось еще в мирное время.
В итоге своих рассуждений Бернгарди приходил к заключению, что после завершения стратегического развертывания нельзя терять ни минуты и следует обрушиться на врага, ошеломив его силой первоначального удара, спутать его планы и расчеты и тем самым предрешить исход начальных операций в свою пользу. Если первое вооруженное столкновение приведет к поражению одной из сторон, рассуждал он, то ей остается искать спасения в выигрыше времени для накопления новых сил. Но этих сил может и не оказаться, их исчерпает еще первая мобилизация. Тогда первое вооруженное столкновение, заключал он, будет решать исход всей войны.
Идеи Бернгарди выражали мысли и чаяния немецкой военной элиты и ее хозяев — германских промышленников и финансовых магнатов. Они отражали и официальную точку зрения германского генерального штаба во главе с его новым начальником Мольтке-младшим.
Мольтке-младший, являясь открытым приверженцем идей Шлиффена, полагал на первом этапе войны сосредоточить основные [34] силы на западном фронте против Франции, как главного и наиболее опасного противника. Разгром Франции мыслилось осуществить в ходе одной операции (за шесть недель) путем нанесения внезапного мощного удара через нейтральную Бельгию с последующим глубоким охватом главных сил французской армии. Только после разгрома Франции планировалось повернуть основные силы против России.
Главный порок германского плана войны состоял в том, что он не отражал реального соотношения сил между Германией и ее противниками. Он был построен на преувеличенном представлении о силе и возможностях германской армии и на явной недооценке сил и возможностей противников. Авантюристичность этого плана подтвердилась ходом войны.
Французская военная доктрина значительно отличалась от немецкой, хотя в своей основе она тоже носила наступательный характер. По определению М. В. Фрунзе, от германской доктрины «ее отличало чувство неуверенности в своих силах, отсутствие широких нападательных планов, неспособность смело искать решения боя, стремясь навязать свою волю противнику и не считаясь с волей последнего»{17}.
В предвоенные годы во Франции высказывались самые различные точки зрения на вероятный характер будущей войны и способы вступления в нее. В целом же французскую военно-теоретическую мысль отличали общая тенденция к пассивно-выжидательной стратегии, передающей инициативу врагу, стремление к выработке такого плана военных действий в начале войны, который был бы универсальным, т. е. применим к условиям любого варианта действий противника.
Отличительная черта французских планов войны, вплоть до плана № 17, с которым Франция вступила в войну, состояла в том, что окончательное решение о выборе направления главного удара предусматривалось принять только после полного выявления намерений противника. Это предопределило и ту схем стратегического развертывания французских армий, которая была предложена генералом Бонналем — автором стратегического плана № 14. Поскольку возможность немецкого удара через нейтральную Бельгию Бонналь исключал или, во всяком случае, считал маловероятной, то основную массу войск он предлагал сосредоточить на эльзасском направлении, к югу от Вердена, считая, что на этом направлении будут развертываться и главные силы Германии. При этом он предлагал развернуть войска в три эшелона: в первом эшелоне, у границы, развертывалась армия авангарда, за ней — три армии второго эшелона и далее, в глубине, — резервная армия. Эта схема развертывания [35] давала, по его мнению, возможность гибко реагировать на любой вариант действий противника.
С резкой критикой взглядов Бонналя выступал полковник французского генерального штаба Гранмезон, который пользовался покровительством генерала Жоффра, являвшегося с 1911 по 1914 г. начальником генерального штаба. Гранмезон был сторонником безоговорочного наступления с самого начала войны на заранее избранном направлении. Авангардные соединения и следующие за ними главные силы должны, по словам Гранмезона, с началом войны, не ожидая завершения сосредоточения, немедленно переходить в наступление, чтобы навязать свою волю противнику. Следует, однако, заметить, что взгляды Гранмезона почти не отразились на официальной стратегической концепции генерального штаба и на планах войны.
Большое влияние на формирование французской военной доктрины оказал военный деятель и теоретик Ф. Фош. С 1907 по 1911 г. он занимал во Франции пост начальника военной академии, а в конце первой мировой войны возглавлял командование объединенных англо-французских войск. Фош был сторонником наступательной стратегии, но вместе с тем решительно отвергал гранмезоновскую стратегию «наступления во что бы то ни стало». Оборона, по взглядам Фоша, была таким же закономерным видом боевых действий, как и наступление.
Фош, как и Шлиффен, считал возможным достижение конечных политических целей войны в кратковременной кампании. Он придавал особое значение первым сражениям главных сил, которые, как он считал, будут играть решающую роль в предстоящей войне. Подготовка к начальным операциям, разработка их замыслов и всестороннее обеспечение, утверждал Фош, должны составлять сердцевину плана войны.
Фош, так же как Жоффр и другие представители французского генерального штаба, мало верил в возможность германского наступления через Бельгию. Он полагал, что для Франции главным театром военных действий будет Эльзас и Лотарингия. Но такая, казалось бы, ясная стратегическая целеустремленность Фоша переплеталась в его рассуждениях с бонналевскими идеями, в частности стремлением принять окончательное решение о выборе направления главного удара, лишь полностью выявив намерения противника.
Этих же взглядов придерживался и Жоффр, разрабатывая окончательный — 17-й вариант плана войны. Планируя стратегическое развертывание французской армии и начальные операции, он наряду со стремлением упредить Германию в стратегическом развертывании предполагал сначала окончательно выяснить ее намерения, а затем уже в соответствии с замыслом противника избрать наиболее целесообразное направление главного удара. [36]
Таким образом, основной идеей французского плана № 17, так же, как и предшествовавших ему планов, оставалась идея оборонительно-наступательной, по существу выжидательной, стратегии, исключавшей стремление к захвату стратегической инициативы.
Русская военная доктрина накануне первой мировой войны была пронизана духом наступательной стратегии. Вместе с тем в военно-теоретических трудах русских военных исследователей и планах войны, разрабатывавшихся русским генеральным штабом, проходила мысль, что Россия из-за экономической отсталости, слабо развитой сети железных дорог, обширности территории неизбежно будет опаздывать в развертывании своих вооруженных сил и не сможет начать войну стратегическим наступлением. Поэтому до полного завершения стратегического сосредоточения и развертывания в планах войны на ее начальный этап предусматривался временный переход армии к стратегической обороне. Эти идеи выдвигали и обосновывали многие русские военные ученые и деятели, в частности профессор Николаевской академии Генерального штаба А. Незнамов. В 1909 г. была издана его работа «Оборонительная война», которая отражала не только точку зрения самого автора и большой группы военных писателей, но и в значительной степени официальную точку зрения Генерального штаба.
А. Незнамов признавал закономерным стремление сделать войну, сколь возможно, менее продолжительной{18}. Между странами с развитой экономикой и густой сетью железных дорог вооруженное столкновение, утверждал он, «произойдет в ближайшее к началу войны время и вблизи самой границы, так как обе стороны будут одновременно готовы к такому столкновению...»{19}. Естественно, что каждая из сторон попытается в максимальной степени использовать свою готовность для нанесения решительного поражения противнику. Но, замечал автор, есть немало государств, достаточно богатых, располагающих, однако, обширной территорией, очень длинной сухопутной границей и разнородным населением (он, конечно, имел в виду и Россию), которые уже по самим размерам своим лишены возможности так же быстро, как менее обширные и обладающие однородным по составу населением страны, закончить мобилизацию и перевозку войск к пунктам стратегического развертывания. «Они, таким образом, временно не готовы к тому, чтобы немедленно приступить к решительным действиям; они пока не в состоянии ввести в дело все, что желают и могут ввести, и им пока необходимо отсрочить решение путем выигрыша времени»{20}. [37] Именно поэтому, говорил он, эти государства вынуждены в начале войны временно принять оборонительную стратегию, чтобы в последующем при более благоприятных условиях перейти к решительным наступательным действиям. Таким образом, заключал Незнамов, конечная цель обороны совершенно та же, как и наступления, — победа над противником в решительном столкновении, а ее ближайшая задача — отсрочить развязку до благоприятного для себя времени{21}.
Что касается способов ведения начальных оборонительных операций, то он высказывался за гибкую, активную, маневренную оборону. Он считал, что до тех пор, пока обороняющийся не добьется необходимых благоприятных условий для решительного сражения, он не должен давать противнику возможности навязать это сражение. Уклоняясь от него, изматывая противника арьергардными боями, частными сражениями, ударами по его флангам и коммуникациям и жертвуя территорией, следует настойчиво добиваться изменения соотношения сил. Правда, автор оговаривался, что подобный метод ведения обороны доступен лишь стране с большой территорией. Но, подчеркивал он, и у государства, обладающего обширными пространствами, маневр территорией имеет предел, который следует предусмотреть планом обороны. Обороняющаяся сторона должна заранее определить, на каких рубежах в ходе оборонительных боев целесообразно дать генеральное сражение, если для этого сложатся благоприятные условия, и на каком конечном рубеже придется принять это сражение при любых условиях. «До этого решительного сражения и должна оборона доводить свои соображения при разработке плана войны»{22}.
В основе всех вариантов плана будущей войны, над которыми трудился русский Генеральный штаб, вплоть до плана, разработанного в 1910 г., лежала идея «развертывания назад», т. е. заведомого оставления так называемого «передового театра» (польский выступ: Осовец, Калиш, Томашев) и отнесения рубежа развертывания на линию Вильна, Белосток, Брест, Ровно, Каменец-Подольский. Однако это был последний оборонительный вариант плана вступления в войну. Вскоре его сменили другие варианты плана, носившие прямо противоположный характер.
Россия, находившаяся в финансовой зависимости от своего союзника — Франции, вынуждена была заключить с ней в 1911 г. военно-политическую конвенцию, которая обязывала царское правительство предпринять одновременно с Францией решительное наступление на Германию уже в начале войны. «Франция, — отмечалось в этой конвенции, — выставляет на 10-й день мобилизации на своем северо-восточном фронте 1 500 000 [38] человек, причем операции начнутся на 10-й день. Россия выставит против Германии до 800 000 человек на 15-й день мобилизации, причём наступление начнется тотчас после 15-го дня»{23}. Это обязательство являлось для России непосильным, но Франция настаивала на нем, рассчитывая, что немедленный переход русских войск в наступление отвлечет максимум немецких сил на восточный фронт и обеспечит французской армии успешное выполнение стоящих перед ней задач.
Новый план войны, утвержденный правительством 1 мая 1912 г., предусматривал в установленный конвенцией срок развернуть наступление одновременно как против Германии, так и против Австро-Венгрии. На русско-германском фронте ближайшей целью наступления являлось овладение Восточной Пруссией и занятие выгодного положения для развития операций на берлинском направлении; на русско-австрийском фронте намечалось нанести концентрические удары по группировке австрийских войск, сосредоточенных в Галиции, разбить их и создать условия для развития наступления на будапештском и белградском направлениях. Если учесть, что на 15-й день мобилизации Россия могла сосредоточить на намеченных рубежах развертывания только до одной трети всей армии{24}, станет очевидным, что план проведения начальных операций не соответствовал реальным возможностям. Он вынуждал русское командование начинать наступление, не завершив развертывания главных сил. Это грозило быстрой утратой стратегической инициативы и, следовательно, крушением замыслов начальных операций. Первые же недели войны подтвердили это с большой наглядностью.
Сравнение военных доктрин Германии, Франции и России и их планов вступления в первую мировую войну показывает существенные различия между ними. Германия имела четко выраженные и материально обеспеченные агрессивные наступательные замыслы. Франция, хотя и держалась наступательной стратегии, способы действий своей армии при вступлении в войну ставила в зависимость от намерений и способов действий своего противника; Германия и Франция готовились вступить в начальные операции, полностью завершив развертывание своих армий. Россия, стремясь захватить стратегическую инициативу, намечала вступить в войну лишь частью сил, не дожидаясь завершения развертывания.
Вместе с тем в стратегических замыслах трех крупных европейских государств было и много общего. Все они ставили перед собой весьма решительные политические цели и считали, что боевые действия с первых столкновений до конца войны [39] будут носить активный маневренный характер. Эти государства рассчитывали на возможность закончить войну в короткие сроки с теми мобилизационными запасами боевой техники, вооружения и боеприпасов, которые были накоплены еще до войны. И Германия, и Франция, и Россия придавали решающее значение начальным операциям главных сил и рассчитывали упредить своих противников или, во всяком случае, не отстать от них в проведении мобилизации и стратегического развертывания. Последующий период войны представлялся им как период своеобразной эксплуатации первоначального успеха, достигнутого в первых операциях.
4. Опыт и уроки вступления государств в первую мировую войну
Разразившаяся в 1914 г. мировая война оказалась гораздо сложнее, чем она представлялась военным теоретикам. Многие из тех расчетов и предположений, которые вынашивались перед войной, предстали далекими от реальной действительности. Война преподнесла воюющим государствам немало горьких сюрпризов, и прежде всего развеяла в прах надежды на достижение победы в кратчайшие сроки.
Как известно, формальным предлогом для развязывания первой мировой войны явилось убийство в Сараево — столице Сербии наследника австрийского престола. Произошло это 28 июня 1914 г., а 28 июля Австро-Венгрия объявила Сербии войну. Россия в ответ на это 31 июля начала всеобщую мобилизацию. Германия использовала такой акт России как предлог для ответной мобилизации и, обвинив Россию в провоцировании вооруженной борьбы, 1 августа объявила ей войну. 3 августа Германия объявила войну союзнице России —- Франции, а уже 4 августа вторглась в Бельгию. Это послужило Англии поводом (защита нейтралитета Бельгии) для объявления войны Германии.
Однако формальное объявление войны еще не означало, что государства могли без промедления развернуть на избранных стратегических направлениях активные наступательные действия. Потребовалось еще известное время для проведения мобилизации, развертывания и выдвижения войск на рубежи, предусмотренные планами начальных операций.
Подготовка государств к вступлению в начальные операции первой мировой войны имела свои особенности. Одна из них состояла в том, что все государства, стремясь упредить своих противников в стратегическом развертывании главных сил и тем самым сократить разрыв между объявлением войны и началом решительных операций, еще в предвоенный период провели многие из тех подготовительных мобилизационных мероприятий, [40] которые в предшествующих войнах проводились, как правило, после объявления войны. Большинство государств в так называемый «предмобилизационный» период (объявленный в России, Германии, Франции, Австро-Венгрии за пять-шесть дней до официального объявления войны) отозвали из отпусков офицерский состав, привели в готовность мобилизационный аппарат, произвели частичный призыв резервистов, пополнили до норм военного времени боевые запасы в войсках, начали скрытое выдвижение войск прикрытия к границе, отдали указания о приведении в боевую готовность флотов, крепостей, железных дорог и т. д. Даже сама общая мобилизация в России, Германии, Франции, Австро-Венгрии фактически была начата до формального объявления войны. В результате время, в течение которого осуществлялись мобилизация, сосредоточение и развертывание войск, т. е. период войны от ее объявления до начала операций главных сил, по сравнению с предшествующими войнами, было значительно сокращено.
Мобилизация германской и французской армий была завершена к 5 августа, а перевозка войск в районы сосредоточения закончилась в Германии к 17, а во Франции — к 19 августа. Австро-Венгрия завершила мобилизацию к 14 августа, а сосредоточение основных сил к русской границе — к 20 августа. Россия из-за обширности территории и неразвитой сети железных дорог развертывала армию значительно медленнее других государств. В приграничных округах мобилизация закончилась на 6-й день, во внутренних — на 8-й, а в ряде отдаленных от центра районов — на 21-й день. В целом же мобилизация и сосредоточение войск проходили быстрее, чем когда-либо раньше.
В первой мировой войне еще более отчетливо, чем в русско-японской, проявилась тенденция к активизации боевой деятельности войск прикрытия. В Германии, например, войска, предназначенные для прикрытия западной границы на период общей мобилизации, еще до начала войны были выдвинуты к бельгийской границе и должны были в день мобилизации начать боевые действия. Их главной задачей являлся захват на территории Бельгии выгодных рубежей для развертывания главных сил. 4 августа, т. е. на другой день после объявления войны, немецкий отряд численностью 25 тыс. штыков, 8 тыс. сабель при поддержке 124 орудий вторгся на территорию Бельгии. Спустя несколько дней в операцию включились три немецких армейских корпуса.
Французская армия, собиравшаяся наносить главный удар на эльзасском направлении, еще до завершения сосредоточения главных сил провела с 7 до 23 августа ряд частных операций по захвату горных проходов в Арденнах и Вогезах. В эти операции, которые велись с переменным успехом, постепенно были втянуты крупные силы обеих сторон. [41]
Активные задачи решали войска прикрытия и русской армии. Накануне войны русское командование сформировало две группы войск: одну — под командованием генерала Хана Нахичеванского в составе четырех дивизий (76 эскадронов, 48 конных орудий и 32 пулемета), другую — под командованием генерала Гурко в составе трех кавалерийских отрядов и пехотной колонны (5 казачьих сотен, 10 эскадронов, 2 пехотных батальона, 15 пулеметов и 16 орудий). Проникнув в первые дни войны на территорию Восточной Пруссии, эти подвижные группы произвели ряд диверсий в тылу врага.
Крупную диверсию в первые дни войны осуществила австрийская армия, проведя успешную операцию по овладению Таневской лесной полосой. Это было сделано для захвата выгодного исходного рубежа и последующего наступления между Бугом и Вислой.
Стратегическое развертывание армии наиболее успешно провело германское командование. Главные силы немецкой армии раньше армий других государств оказались готовыми к вступлению в решающие операции. А когда войска прикрытия вторглись в Бельгию, то с захваченных ими выгодных рубежей эти силы осуществили по французской армии мощный фланговый удар. В течение двух недель немецкие войска нанесли тяжелое поражение союзным армиям и к началу сентября отбросили их к Марне.
Французское командование, развернувшее свои вооруженные силы одновременно с немецкими, потеряло около трех недель на выяснение замысла немецкого командования и переразвертывание своих войск к северу. В результате французская армия проиграла приграничное сражение.
Русское командование, стремясь выполнить свои обязательства перед Францией, развернуло наступательные операции в Восточной Пруссии до завершения сосредоточения и развертывания войск. Это привело вскоре к поражению двух армий Северо-Западного фронта.
Наступление русских войск в Галиции началось также до завершения развертывания главных сил Юго-Западного фронта. Но, поскольку австрийские войска из-за грубых ошибок, допущенных при развертывании, оказались в еще более трудном положении, чем русские, сражение в Галиции в августе—сентябре 1914 г. окончилось победой русских армий.
После завершения начальных операций обе воюющие коалиции провели новую серию одновременных и последовательных операций как на западном, так и на восточном фронте. Однако сил и средств, необходимых для развития оперативных успехов в стратегические, ни у одной из сторон не оказалось. Уже в сентябре на западном фронте устанавливается непрерывный позиционный фронт от моря через Верден до швейцарской границы. В декабре стабилизируется фронт на востоке. [42]
Таким образом, начальные операции, которые, по расчетам обеих сторон, должны были предопределить исход войны, не принесли ожидаемых результатов. Вместо молниеносной маневренной войны, к которой готовились враждующие стороны, они получили затяжную позиционную войну, длившуюся более четырёх лет.
Вместе с тем опыт первой мировой войны подтвердил и закрепил проявившие себя еще в войнах XIX века тенденции, во-первых, к активизации военных действий в промежутке между объявлением войны и вводом в сражения главных сил и, во-вторых, к дальнейшему перемещению момента столкновения главных сил к началу войны.
Впервые отчетливо заявила о себе и такая тенденция, как стремление враждующих сторон еще до объявления войны провести в жизнь некоторые мероприятия подготовительного характера, которые в XIX веке обычно проводились после объявления войны. Эта тенденция была вызвана к жизни все тем же стремлением враждующих государств упреждать противника в проведении ряда актов политического и военного содержания, которые, казалось, давали в руки упреждающей стороне ключи от победы.
Под решающим влиянием этих тенденций продолжал изменяться характер начального периода войны. В его содержании повысился удельный вес военных действий и, наоборот, понизился удельный вес подготовительных мероприятий. Причем начальный период приобретал такие черты, каких ранее не имел, а именно: на его протяжении применялись резко возросшие в своей массе силы и средства воюющих сторон, решавшие задачи стратегического значения, а боевая деятельность войск получала ярко выраженный динамичный характер. [43]