Строительство вооруженных сил и развитие военных теорий в главных капиталистических государствах между двумя мировыми войнами
Первая мировая война привела к дальнейшему обострению политических, экономических и социальных противоречий, органически присущих капиталистическому обществу, и вызвала социальные потрясения в ряде стран. В России была свергнута власть буржуазии и установлена диктатура пролетариата. Тем самым из сферы влияния империализма выпала одна шестая часть земного шара, а капитализм перестал быть единственной всеохватывающей системой мирового хозяйства. Это внесло в международные отношения новый фактор — непримиримые классовые противоречия между миром капитализма и страной социализма.
Наряду с этим главным противоречием эпохи продолжали существовать и обостряться противоречия внутри самого капиталистического мира. Система послевоенных мирных договоров, перекроившая политическую карту планеты и узаконившая господствующее положение в капиталистическом мире стран-победительниц, породила идеи реванша у побежденных государств, а вскоре перестала удовлетворять и большинство самих стран-победительниц.
Германия, оправившись от поражения в войне, упорно добивалась восстановления довоенных границ, возврата утраченных колоний и расширения сфер влияния. Выходили на мировую арену и требовали для себя новых рынков сбыта и источников сырья японские монополии. Перекройкой карты мира по мирным договорам не удовлетворена была и Италия. Правящие круги этой страны считали, что она получила слишком мало в уплату за ее вступление в войну на стороне Антанты. Рвались к мировому господству США, нажившиеся на первой мировой войне и занявшие после войны ведущее положение в капиталистическом мире. С особой силой все эти противоречия проявились в период [44] мирового экономического кризиса конца 20-х — начала 30-х годов. «Теперь никого из капиталистических государств уже не удовлетворяет старое распределение сфер влияния и колоний, — отмечалось в политическом отчете ЦК XVI съезду ВКП(б) в 1930 г. — Они видят, что изменилась соотношение сил и нужно соответственно с этим переделить рынки сбыта, источники сырья, сферы влияния и т. д.»{25}.
Установление в 1933 г. в Германии фашистского режима — открытой террористической диктатуры наиболее реакционных шовинистических кругов монополистического капитала, открыто провозгласившей политику реванша и захвата чужих территорий, привело к дальнейшему обострению международных отношений и усиленной гонке вооружений.
«Опять, как и в 1914 году, — отмечалось на XVII съезде ВКП(б) в 1934 г., — на первый план выдвигаются партии воинствующего империализма, партии войны и реванша.
Дело явным образом идет к новой войне»{26}.
В 1935 г. империалистическая Япония возобновила агрессивные военные действия против Китая. В 1936 г. новый очаг войны возник в центре Европы, когда войска фашистской Германии вторглись в Рейнскую область и вплотную подошли к границам Франции.
В 1935 г. фашистская Италия предприняла агрессию против Эфиопии, а в следующем году Германия и Италия разожгли гражданскую войну в Испании.
В 1936—1937 гг. между Германией, Италией и Японией оформился так называемый «антикоминтерновский пакт», прямо направленный против СССР.
Агрессивные действия Германии, Италии и Японии, вошедших в тесный военно-политический союз, непосредственно затрагивали интересы США, Англии и Франции. Однако правящие круги этих стран вместо того, чтобы встать на путь коллективного отпора агрессии, к чему настойчиво призывал Советский Союз, заняли позицию невмешательства, означавшую на деле поощрение агрессии и ее «канализацию» на восток, против СССР.
Под прямым воздействием резкого обострения противоречий внутри капиталистического мира сложились две противостоявшие друг другу группировки: германо-итало-японская и англо-франко-американская. В конечном счете обе эти империалистические группировки стремились покончить с существованием страны социализма, но рассчитывали достигнуть этой цели разными методами. Государства фашистского блока — Германия, Италия и Япония — намеревались разгромить Советский Союз [45] собственными силами, используя военное нападение; англо-франко-американская коалиция надеялась это сделать чужими руками, «канализируя» агрессию на восток.
Складывавшаяся между двумя мировыми войнами политическая обстановка оказывала непосредственное влияние на строительство вооруженных сил и разработку способов ведения будущей войны.
1. Основные тенденции в строительстве вооруженных сил главных капиталистических государств
Первая отличительная особенность строительства вооруженных сил главных капиталистических государств между двумя мировыми войнами состояла в том, что они создавались и развивались как массовые армии. В этот период численность армий большинства капиталистических государств оставалась примерно на уровне предвоенных месяцев 1914 г. Если взять общую численность армий пяти великих держав (Франции, Италии, Великобритании, США и Японии), то в 1914 г. она составляла 2 408 700 человек, в 1925 г. — 2 531 000 человек, а в 1933 г. — 2 532 500 человек{27}.
Стремление буржуазных правительств сохранить в мирное время крупные вооруженные силы объяснялось рядом причин. Во-первых, острые противоречия между победителями и побежденными в первой мировой войне, а также между миром капитализма и Советским социалистическим государством могли в какой-то момент, избранный агрессивными империалистическими державами, перерасти в военное столкновение. Каждое государство сохраняло на всякий неожиданный случай в боевой готовности сильный вооруженный кулак. Во-вторых, на армию мирного времени возлагалась роль кадрового костяка для развертывания многомиллионной армии военного времени. В ее составе необходимо было иметь достаточно большое число кадровых офицеров, унтер-офицеров и рядовых, используя которых можно было бы после общей мобилизации быстро развернуть войска по штатам военного времени{28}. В-третьих, армия мирного времени являлась основной школой подготовки резервов для развертывания армии военного времени и пополнения ее в ходе войны. Опыт первой мировой войны показал, что чем больше [46] численный состав армий мирного времени, тем выше возможности по подготовке многочисленных кадров запаса{29}.
Для повышения возможностей армий мирного времени готовить многочисленные кадры запаса сокращались сроки прохождения действительной военной службы. Во многих государствах вместо трехгодичного был установлен двухгодичный срок службы. В некоторых государствах, например в Италии, он был сокращен до 18 месяцев, во Франции — до одного года.
Широкий размах получила вневойсковая подготовка резервистов через гражданские учебные заведения, разнообразные добровольные общества, молодежные, военно-спортивные, трудовые и другие организации. В главных капиталистических странах численный состав этих обществ и организаций в 30-е годы значительно превышал численность личного состава армий. Заметную роль в подготовке обученных резервов играли полиция и жандармерия, пограничные, караульные и другие войска специального назначения.
Особенно широко и при этом скрытно, вопреки известным версальским ограничениям, вневойсковая подготовка резервов проводилась в Германии. В стране была создана разветвленная сеть тайных военизированных добровольных организаций под видом различных культурно-спортивных обществ, военизированных отрядов фашистской партии, союзов ветеранов войны, землячеств и т. п., в которых призывные контингенты проходили военную подготовку. Когда в Германии в нарушение Версальского договора была введена всеобщая воинская повинность (1935 г.), эти организации подготовили около 7 млн. резервистов.
Строительство вооруженных сил главных капиталистических стран как массовых армий наряду с широким использованием вневойсковой подготовки позволило правительствам накануне второй мировой войны и в ее ходе призвать под ружье миллионы обученных резервистов и развернуть еще более многочисленные вооруженные силы, чем в первую мировую войну.
Вторая отличительная особенность строительства вооруженных сил состояла в том, что оно проходило под знаком усиленного развития военно-воздушных флотов, моторизации и механизации армий и автоматизации вооружения. Эта особенность определялась, с одной стороны, опытом и уроками первой мировой [47] войны, с другой — ростом материального производства и крупными достижениями во всех областях науки и техники.
Анализируя причины крушения в первой мировой войне расчетов генеральных штабов на завоевание победы уже в первых быстротечных маневренных операциях, военные исследователи установили, что армии воевавших государств не имели материально-технических предпосылок для достижения этой цели. Огневая мощь, подвижность и маневренные возможности армий оказались недостаточными для нанесения сокрушительных ударов по врагу в первых операциях, с тем чтобы дальше лишь только «эксплуатировать» первоначальный успех. В то же время победа государств Антанты над Германией на завершающем этапе войны, по мнению многих исследователей, была достигнута благодаря превосходству французских, английских и американских войск в количестве и качестве боевой техники и вооружения, особенно авиации и танков. Теоретики и практики военного дела утверждались в мысли, что в будущей войне путь к успешному решению задач в начальных операциях лежит через максимальное насыщение войск боевой техникой и вооружением, прежде всего танками и авиацией, способными резко увеличить огневую мощь, подвижность и маневренные возможности армий.
Научно-технический прогресс и возросшие экономические возможности крупных капиталистических держав позволяли создать новые, более совершенные образцы боевой техники и вооружения и организовать их массовое производство.
Развитие авиационной техники и изменение роли ВВС. Тактико-технические возможности самолетов за время с 1918 по 1939 г. существенно улучшились. За этот период практический потолок полета истребителей увеличился с 7 до 11 тыс. метров, одномоторных бомбардировщиков — с 5,5 до 9 тыс. метров, двухмоторных бомбардировщиков — с 4 до 9 тыс. метров. Максимальные скорости полета возросли: истребителей — с 220 до 570 км/час, одномоторных бомбардировщиков — со 180 до 450 км/час. Значительно более мощным стало вооружение самолетов. Увеличилось число пулеметов и их калибры, на самолетах стали устанавливаться малокалиберные пушки. Бомбардировщики могли поднимать фугасные бомбы весом 1—2 тыс. кг. Все это резко повысило боевые возможности авиации. Военно-воздушные силы из вспомогательного рода войск, какими они были в первой мировой войне, превратились в самостоятельный вид вооруженных сил.
Моторизация и механизация сухопутных войск. Основные усилия в строительстве сухопутных войск главных капиталистических государств были направлены на улучшение таких «параметров», как подвижность и маневренность армий. Это достигалось путем широкого внедрения в войска машин различных видов и назначений. Генеральной линией в механизации сухопутных [48] сил являлось создание танков, способных обеспечить быстрый прорыв позиционной обороны и использовать его для стремительного наступления на большую глубину.
Большое внимание уделялось созданию гусеничных, колесно-гусеничных и колесных машин боевого, обеспечивающего и вспомогательного назначения: самоходных орудий, танков-тральщиков, огнеметных танков, бронемашин, транспортеров, тягачей и т. д.
Параллельно с насыщением армий боевыми машинами шел бурный процесс моторизации родов войск. В развитых капиталистических государствах боевые и транспортные машины в значительной мере вытеснили коня как боевую и тягловую силу и создали предпосылки для формирования подвижных соединений, сыгравших решающую роль на полях сражений.
Существенные изменения претерпело стрелково-артиллерийское вооружение. Основные тенденции в его развитии заключались в автоматизации всех видов огневых средств, увеличении массы огня и его разрушительной силы, в создании эффективного оружия для борьбы с авиацией и танками. На вооружение войск в больших количествах поступали скорострельная зенитная и противотанковая артиллерия различных калибров, полевая артиллерия, обладавшая значительно большей дальнобойностью, скорострельностью и подвижностью. Заметно возрастал удельный вес минометных систем.
Наряду с ростом ВВС и техническим оснащением сухопутных сил продолжался количественный и качественный рост военно-морских флотов. Главнейшие морские державы не жалели усилий для технического совершенствования кораблей всех классов, стремясь к тому, чтобы они в наибольшей мере отвечали условиям ведения военных действий на море. Основными направлениями в модернизации кораблей являлись повышение их живучести и скорости хода, увеличение дальности плавания, скорострельности корабельной артиллерии, мощности и пробивной силы снаряда, усовершенствование торпедного вооружения и т. д. К началу второй мировой войны по сравнению с 1914 г. скорость хода возросла: линкоров на 35, легких крейсеров на 13—35, лидеров на 20, эсминцев на 21, подводных лодок на 20 процентов, а дальность плавания: линкора на 122, легкого крейсера на 155, лидера на 71, эсминца на 57, подводной лодки на 50—233 процента{30}. Крупные морские державы, особенно Япония, придавали большое значение созданию нового класса кораблей-авианосцев. В последние годы перед войной все крупные флоты мира уделяли внимание развитию локации с использованием над водой ультракоротких волн, под водой — ультразвуков. [49]
Количественный и качественный рост флотов существенно повысил их боевые возможности. Благодаря увеличению дальности плавания, повышению огневой мощи, сильному зенитному прикрытию и особенно появлению авианосцев и авианосной авиации флоты приобрели большую автономность, способность длительное время действовать вдали от баз, проникать в самые отдаленные районы океанских просторов и проводить самостоятельные морские операции.
Характер и особенности строительства вооруженных сил между двумя мировыми войнами во многом предопределяли развитие военных теорий буржуазных государств, разработку форм и способов боевого применения различных видов вооруженных сил и родов войск.
2. Теории малых профессиональных армий
Большинство буржуазных военных теоретиков, опираясь на опыт первой мировой войны, более или менее верно оценивали роль авиации и танков на полях будущих сражений, полагая, что они намного увеличивают способность армий вести боевые действия на большую глубину в высоких темпах. Однако немало военных теоретиков в капиталистических странах под влиянием социально-политических факторов оказались в плену «техницизма». Они проповедовали ложные идеи о возможности добиться в будущей войне победы малыми, но технически высокооснащенными профессиональными армиями. Им казалось, что такие армии, укомплектованные надежным в классовом отношении контингентом людей, смогут нанести решительное поражение противнику еще в начальных операциях, т. е. достигнуть той цели, которая намечалась, но не была достигнута в минувшей войне. Эти идеи нашли воплощение в теориях самостоятельной воздушной войны, механизированной или танковой войны и др.
Теория воздушной войны была разработана итальянским генералом Джулио Дуэ. Основные идеи этой теории были изложены в его трудах «Господство в воздухе» и «Война 19... года». Сущность взглядов Дуэ сводилась к тому, что решающим орудием войны будет воздушный флот. Его первейшей задачей явится завоевание господства в воздухе. После решения этой задачи, утверждал Дуэ, воздушный флот, развернув широкие наступательные действия против жизненных центров противника, настолько подавит способность к сопротивлению неприятельской страны, что дальнейшее ведение войны для нее станет невозможным, и она капитулирует.
Апологетом механизированной войны являлся английский генерал Джон Фуллер. В 1922 г. он опубликовал книгу под названием «Танки в великой войне 1914—1918 гг.». Основной [50] тезис этой книги — утверждение, что Антанта выиграла войну благодаря танкам. Главный вывод, сделанный автором из опыта войны, состоял в том, что в будущей войне решающая роль будет принадлежать не массовым армиям, а малым профессиональным механизированным армиям. «...Я верю в механическую войну, то есть в армию, снабженную машинами, которая потребует мало людей...»{31} — писал Фуллер. В другом месте он еще отчетливее формулирует свою идею: «...Идеальная армия, к которой надо стремиться, это не вооруженный народ, а один человек, притом не какой-нибудь сверхученый, но просто человек, способный нажать кнопку или вынуть пробку и тем привести в действие машины, изобретенные лучшими умами науки в мирное время»{32}.
Нетрудно заметить, что как теория воздушной, так и теория механизированной войны были порочны в своей основе. Авторы явно пытались выполнить социальный заказ империалистической буржуазии — избавить ее от политически неблагонадежных массовых армий, без которых, как показал опыт первой мировой войны, достичь победы на полях сражений невозможно. Кроме того, эти теории были несостоятельны с военно-технической точки зрения. Они переоценивали боевые возможности авиации и танков и недооценивали другие виды боевой техники и вооружения. Наконец, они страдали оторванностью от жизни — строились без учета непосильного даже для развитых стран финансово-экономического напряжения, которое потребовалось бы для создания и содержания воздушных и механизированных армий. Поэтому эти теории, как не имевшие под собой реальной почвы, были отвергнуты. Армии ведущих капиталистических государств строились и развивались как массовые армии.
Но в трудах Дуэ и Фуллера имелись идеи, которые в известной мере верно отражали объективные процессы, происходившие в развитии военного дела. К их числу можно отнести, например, мысли о возрастании роли в войне авиации и подвижных войск, о массированном применении их на решающих направлениях, о возрастании роли начальных операций в будущей войне. Эти мысли нашли признание в ряде государств и оказали заметное влияние на строительство вооруженных сил и формирование военных доктрин.
3. Теории тотальной и «молниеносной» войны
Теории тотальной и «молниеносной» войны были приняты на вооружение блоком агрессивных империалистических государств [51] (Германия, Италия, Япония). Наиболее полно эти теории нашли воплощение в военной стратегии фашистской Германии.
Одним из создателей теории тотальной войны был видный идеолог германского милитаризма генерал Людендорф. В 1935 г. он выпустил книгу «Тотальная война», в которой изложил свою «философию» войны. Тотальная война, по Людендорфу, — это беспощадная война на истребление. Она ведется с предельным напряжением всех материальных и духовных сил страны и с использованием не только вооруженных сил, но и всех доступных средств и способов политической, экономической и психологической борьбы. В тотальной войне, считал Людендорф, допустимы политическое вероломство, жестокий террор по отношению к населению вражеской страны вплоть до частичного или даже полного его истребления.
Людендорф не отрицал, что тотальная война, возможно, будет длительной и упорной, а это для Германии, как он говорил, может быть равносильно поражению, поскольку ее экономика не выдержит продолжительного напряжения. Не был уверен Людендорф и в том, что предельное напряжение материальных и духовных возможностей страны будет под силу широким народным массам Германии. Уроки первой мировой войны напоминали, что терпению и выдержке народа наступает предел. Для того чтобы избежать такого исхода событий, Людендорф рекомендовал военному командованию стремиться окончить тотальную войну возможно скорее, чтобы исход ее не оказался под угрозой экономических затруднений и потери единения в народе. Так в рассуждениях Людендорфа сливались воедино теории тотальной и «молниеносной» войны.
Сущность теории «молниеносной» войны, по мысли Людендорфа, состояла в том, чтобы, используя такие факторы, как внезапность нападения, превосходство в силах и средствах, с самого начала войны нанести решительное поражение первому стратегическому эшелону войск (армии прикрытия), а затем, развивая стремительное наступление в глубь страны, завершить разгром противника прежде, чем он сумеет мобилизовать и использовать свои потенциальные военные и экономические возможности.
Как Мольтке-младший и Шлиффен, Людендорф считал, что Германии следует избегать войны одновременно на два фронта. Смысл его военно-политических рекомендаций сводился к тому, чтобы разобщить вероятных противников Германии, противопоставить их друг другу или нейтрализовать на время одного из них, тем самым обеспечивая разгром каждого из противников поодиночке. Он допускал и такую ситуацию, когда Германии, придется вести войну на два фронта. На этот случай он предусматривал максимальную концентрацию сил против главного противника на решающем участке избранного фронта борьбы, [52] с тем чтобы в кратчайшие сроки нанести врагу на этом участке решительное поражение, а затем перенести основные усилия на другой фронт для разгрома нового противника.
Большое значение Людендорф придавал захвату стратегической инициативы. «Только тот может достигнуть успеха, — писал он, — кто захватит инициативу в свои руки»{33}. Одно из условий захвата инициативы — внезапное нападение без объявления войны. «Война вовсе не должна начинаться с ее объявления»{34}, — говорил этот прожженный милитарист, ссылаясь на примеры японо-китайской, русско-японской и англо-бурской войн в начале XX века.
С приходом к власти фашизма и восстановлением германского генерального штаба в исследовании проблем будущей войны и ее начальных операций активное участие приняла группа так называемых «молодых» генштабистов, таких, как Лееб, Бек, Гудериан, Лутц, Эрфурт и другие. Они восприняли наследие Людендорфа и широко использовали его для разработки планов агрессивной войны.
К началу второй мировой войны немецкий генеральный штаб выработал вполне определенную систему взглядов на способы развязывания и ведения агрессивной войны. Путь к достижению целей войны он видел во внезапном нападении на противника и нанесении по нему в самом начале массированного удара. Его сокрушительная мощь должна была в первые же часы и дни войны потрясти до основания вооруженные силы противника, дезорганизовать его государственное и военное управление, сорвать мобилизацию и тем самым предрешить исход войны в свою пользу.
Решающая роль в нанесении первого удара отводилась военно-воздушным силам и танковым войскам. Воздушный флот должен был завоевать господство в воздухе и мощными бомбовыми ударами парализовать тыл противника. Танковым войскам предстояло, используя поддержку авиации, стремительно прорвать оборону противника и рассечь его фронт на части, а далее совместно с моторизованными, воздушно-десантными и пехотными соединениями уничтожить вражеские войска в быстротечных маневренных операциях. Предпочтение при нанесении первого удара отдавалось операциям на окружение — как наиболее решительному способу разгрома противника.
Для достижения внезапности первого удара немецкий генеральный штаб тщательно планировал, а затем еще в довоенное время проводил такие мероприятия, как мобилизация, сосредоточение и развертывание войск. Таким образом, из начального [53] периода войны он намеренно выносил мероприятия, которые в прежних войнах обычно проводились с момента объявления войны.
Осуществление в предвоенное время мобилизации, сосредоточения и развертывания войск позволяло агрессору уже на начало войны ставить ближайшей стратегической целью разгром главных сил противника. Этим сводились почти на нет традиционные представления о содержании военных действий в первых операциях.
Перед второй мировой войной взгляды военно-политического руководства фашистской Италии на характер и способы развязывания и ведения войны в своей основе не отличались от немецких. Они базировались на идеях тотальной и «молниеносной» войны. Однако эти идеи правящая фашистская верхушка Италии приняла на свое вооружение лишь после прихода к власти в Германии нацистов и заключения с ней тесного военно-политического союза. До этого военно-теоретические воззрения в Италии характеризовались «метаниями» от активных наступательных доктрин типа доктрины Дуэ до сугубо оборонительных идей.
Решительные стратегические концепции, заимствованные фашистским военно-политическим руководством Италии у гитлеровской Германии, находились в явном противоречии с ограниченными военно-экономическими возможностями страны.
Теории тотальной и «молниеносной» войны лежали в основе военно-теоретических взглядов японских милитаристов и военных планов империалистической Японии. В этой стране получил признание весь арсенал способов и приемов развязывания и ведения войны по рецептам этих теорий. Главную ставку в достижении победы империалистическая Япония, так же как и фашистская Германия, делала на разобщение своих противников и разгром их поодиночке, на такие способы ведения войны, как внезапность нападения на противника, решительное массирование сил для первого удара и т. п. Империалистическая Япония, так же как и фашистская Германия, намеревалась вынести мобилизационные мероприятия и развертывание вооруженных сил из начального периода войны в предвоенное время.
Теории тотальной и «молниеносной» войны не случайно оказались на вооружении государств агрессивного блока. Они разрабатывались под прямым диктатом политических установок правящих кругов этих государств, поставивших своей целью насильственный передел мира. Они таили в себе огромную опасность. Вытекавшие из этих теорий способы развязывания и ведения войны, методы варварского физического и морального воздействия на войска и население государств, подвергшихся нападению, могли иметь и действительно имели трагические последствия для десятков миллионов людей. [54]
4. Теория войны на истощение
Военные доктрины и военно-теоретические концепции капиталистических государств (Франции, Англии, Польши, США и др.), противостоящих фашистскому блоку, хотя и отличались друг от друга, характеризовались одной общей особенностью: все они исходили из теории войны на истощение. Этим они резко отличались от военных доктрин и военно-теоретических концепций государств-агрессоров.
Теория войны на истощение покоилась на оценке характера будущей войны как войны коалиционной, длительной, которая потребует от участников огромного экономического, морального и собственно военного напряжения. Победит в будущей войне тот — это был главный тезис теории, — кто выдержит такое напряжение. Но так как, по убеждению английских и французских правящих кругов, военно-экономическое преимущество принадлежит и будет принадлежать англо-французской коалиции и ее потенциальному союзнику — США, то в конечном счете победа в войне окажется на стороне этой коалиции. Мыслилось, что судьба войны решится где-то на ее завершающей стадии в результате экономического и морального истощения противника под сокрушительными ударами набравших полную силу армий англо-франко-американской коалиции.
Теория и выросшая из нее стратегия войны на истощение включала в себя и прямой политический расчет правящих кругов Англии, Франции и США столкнуть в вооруженном конфликте Германию и Японию с Советским Союзом. Предполагалось, что в этом конфликте СССР, Германия и Япония настолько истощат друг друга, что англо-франко-американская коалиция, вступив в войну на завершающем этапе, одержит решающую победу и утвердит за собой господствующее положение в мире.
Теория и стратегия войны на истощение несли на себе явный отпечаток некритически воспринятого опыта первой мировой войны. В официальных военных взглядах, господствовавших, например, во Франции, модель будущей войны представала почти точной копией войны минувшей с ее малоподвижными позиционными формами ведения боевых действий, рассчитанных в конечном счете на достижение победы над противником, уже истощившим свой военно-экономический потенциал.
Бурные дискуссии, развернувшиеся в 20-х и 30-х годах на страницах военной печати о тенденциях в развитии военного дела, новые взгляды на характер будущей войны как войны маневренной, связанной с глубокими операциями огромного размаха и массированным применением авиации и танков, почти не коснулись консервативно мыслящей верхушки французской военной касты. Как писал генерал де Голль, «военные руководители дряхлели на своих постах, оставаясь приверженцами [55] устаревших взглядов, принесших им в свое время славу»{35}.
Опираясь на опыт минувшей войны и учитывая возросшую силу огня и инженерных заграждений, французские военные руководители утверждали, что в будущем позиционные формы борьбы, типичные для минувшей войны, найдут еще более широкое распространение. Поэтому перед армиями неизбежно встанут задачи прорыва сплошного укрепленного фронта. Им казалось, что решающая роль в достижении этой цели по-прежнему будет принадлежать пехоте, поддержанной артиллерией, тяжелыми танками и авиацией. Авиация и танки, по их мнению, будут играть не главную, а вспомогательную роль. Считалось, что если разместить 2 млн. французских солдат с необходимым количеством пулеметов вдоль 250-мильной пограничной полосы, оборудованной дотами, то французские войска будут в состоянии сдерживать немецкую армию на протяжении трех лет.
Господствовавшей во Франции военно-теоретической концепции соответствовали и взгляды ряда ее военных теоретиков на вероятный характер событий в начале войны. Так, один из них — Ф. Кюльман, автор капитального труда «Стратегия», в значительной мере отражавшего официальную точку зрения, утверждал, что в начале войны в сражения включится только часть вооруженных сил, подготовленная в мирное время, а основные силы будут поступать в действующую армию по мере перестройки промышленности на обеспечение нужд войны. На этом основании он делал вывод, что разрыв между началом войны и первыми решающими операциями главных сил увеличится по сравнению с прежними войнами во много раз{36}.
Ф. Кюльман придавал первостепенное значение своевременному и безопасному стратегическому развертыванию основной массы вооруженных сил. Отсюда вытекало его большое внимание к проблемам прикрытия стратегического развертывания. Он считал, что боевая деятельность войск прикрытия составит основное содержание первого периода будущей войны. Только после того, утверждал он, как армии сосредоточатся и развернутся на исходных оборонительных рубежах, можно думать о создании наступательной группировки, предусмотренной планом войны.
Но во французской печати тех лет высказывались и иные взгляды. Например, французский теоретик генерал Аллео считал, что для обеспечения стратегического развертывания необходимо еще в мирное время иметь готовую к действиям армию прикрытия, оставляя в распоряжении главного командования резерв из механизированных и легких ударных соединений, [56] обладающих большой подвижностью. Задача резерва, — после того как войска наступающего противника будут задержаны армией прикрытия, вступить в сражение, перенести боевые действия на территорию врага и захватить на ней стратегические пункты и рубежи для ведения операций главных сил.
Решительную позицию по вопросу о создании еще в мирное время мощной маневренной армии прикрытия занимал де Голль. В книге «За профессиональную армию», вышедшей в 1934 г., он писал: «Мы не можем... рассчитывать на то, что плохо укомплектованные и слабо оснащенные войска, занимающие наспех созданные оборонительные рубежи, смогут отразить первый удар. Настало время, когда наряду с армией, комплектуемой за счет массы резервистов и призывников и составляющей основной элемент национальной обороны, требующей, однако, много времени для сосредоточения и введения в дело, необходимо иметь сплоченную, хорошо обученную маневренную армию, способную действовать без промедления, то есть армию, находящуюся в постоянной боевой готовности»{37}.
Однако эти передовые взгляды, довольно широко распространенные во французской армии, официальная французская доктрина не принимала. Она твердо стояла на позициях выжидательно-пассивной стратегии и ориентировалась на позиционную войну. Французские политические и военные руководители были убеждены в том, что Франция в случае войны мобилизует максимально возможное количество дивизий и, прикрывшись линией Мажино, продолжением которой явятся бельгийские укрепления, «будет удерживать противника в ожидании, когда, истощенный блокадой, он потерпит крах под натиском свободного мира»{38}.
Эта концепция с незначительными изменениями легла в основу планов, с которыми Франция вступила во вторую мировую войну.
Пассивно-выжидательной стратегии в будущей войне были намерены держаться и правящие круги Англии. Однако в английском варианте этой стратегии имелось своеобразие. Власть имущие в Англии не собирались создавать большой сухопутной армии. Они рассчитывали, что на суше ведение боевых действий возьмут на себя Франция и другие союзники. Предполагалось, что партнеры Англии в длительной борьбе истощат людские и материальные ресурсы Германии и ее союзников и позволят Англии на завершающем этапе войны нанести по врагу последний удар технически хорошо оснащенной армией. «Не следует думать, — говорил Черчилль, — что для этого потребуется очень много людей... Восставшее местное население, [57] для которого надо подвезти вооружение, обеспечит главную массу живой силы для освободительного наступления»{39}.
Пассивно-выжидательная стратегия в начале войны составляла кредо официальных военных взглядов в Соединенных Штатах Америки. Руководящие деятели США считали, что они не должны спешить со вступлением в войну. Эта точка зрения культивировалась в США не только накануне, но и в ходе начавшейся второй мировой войны. Так, 26 июня 1940 г., т. е. уже после капитуляции Франции, комиссия объединенного штаба вооруженных сил США заявила: «...Пока выбор остается за нами, мы должны избегать столкновения...»{40}.
С неподражаемым цинизмом идею выжидательной стратегии выразил сенатор Г. Трумэн 24 июня 1941 г., т. е. после нападения фашистской Германии на Советский Союз. Он заявил: «Если мы увидим, что выигрывает Германия, то нам следует помогать России, а если выигрывать будет Россия, то нам следует помогать Германии, и, таким образом, пусть они убивают как можно больше...»{41}.
И стратегия буржуазной Польши, этой вассально-зависимой союзницы Франции и Англии, носила оборонительно-выжидательный характер. Правда, начальник генерального штаба польской армии генерал Сикорский был сторонником наступательной стратегии. Однако он не находил нужным переходить к наступательным операциям в начальный период войны, считая, что боевые действия в это время с обеих сторон будут носить выжидательный, оборонительный характер. Враждующие государства еще будут проводить мероприятия подготовительного характера: мобилизацию, развертывание войск и т. п. Но в отличие от французских военных деятелей Сикорский полагал, что «стратегическое выжидание не может продолжаться после того, как все силы будут мобилизованы и их сосредоточение будет закончено»{42}. Противник, утверждал он, используя любое промедление с наступлением, может настолько укрепить фронт обороны, что его придется прогрызать, как в войну 1914—1918 гг., а это чревато многими осложнениями, в том числе и революционными взрывами. Поэтому, рассуждал Сикорский, «в будущей войне будут, по всей вероятности, стремиться сократить ее начальный, исключительно оборонительный период, чтобы как можно быстрее перейти к решительному наступлению и ускорить действия решающего значения. Оборона, даже опирающаяся на современные долговременные укрепления, не может [58] продолжаться слишком долго»{43}. На этих взглядах Сикорского и строился польский план войны.
Таким образом, ни Франция, ни Англия, ни США, ни тем более Польша, разрабатывая планы будущей войны, не стремились к захвату стратегической инициативы в ее начале. В этот период на театрах военных действий они полагали ограничиться ведением чисто позиционной войны.
5. Теория войны на море
Накануне второй мировой войны основными морскими державами, между которыми шла напряженная борьба за господство на мировых океанах, являлись Англия, США и Япония.
В основе военно-морской доктрины Англии лежала теория господства на море, сформулированная еще в прошлом веке английским адмиралом Коломбом. Способами достижения господства на море считались нанесение поражения линейным силам флота противника в генеральном сражении и установление жесткой блокады вражеского флота.
Английское адмиралтейство и военно-морские теоретики являлись сторонниками концентрации основных сил флота в Атлантике, ибо считали своим главным морским противником фашистскую Германию. Согласно плану войны на случай возникновения вооруженного конфликта в Европе английский флот готовился сохранить и укрепить свои морские и океанские коммуникации в Атлантике, уничтожить или заблокировать немецкий флот и прервать морские связи Германии с внешним миром. В бассейн Тихого океана до разгрома Германии предполагалось выделить лишь незначительную часть военно-морских сил и в случае возникновения войны с Японией временно перейти там к стратегической обороне.
В военно-морской стратегии английское правительство придерживалось своей традиционной политики «воевать чужими руками». Оно стремилось возложить главную роль в обороне своих дальневосточных владений на США. Для базирования Тихоокеанского флота США Англия выделяла свою главную военно-морскую базу в бассейне Тихого океана — Сингапур. Английские вооруженные силы должны были лишь оказывать помощь флоту США в удержании английских дальневосточных владений.
Военно-морская доктрина США была во многом сходна с английской. И в ее основе лежала идея завоевания господства на море. Благодаря своему географическому положению США не опасались вторжения иностранных войск на свою территорию. В то же время экспансионистские устремления правящих [59] кругов США толкали страну на всемерное развитие военно-морского флота, который, как они считали, являлся для нее первой линией обороны, основным оружием в войне и последним ресурсом в международной политике{44}.
Официальные взгляды США на ведение войны на море основывались на теории морской силы, сформулированной в конце XIX века американским адмиралом Мэхеном. Ведущими принципами мэхеновской теории являлись создание еще до начала военных действий превосходства в военно-морских силах над вероятным противником и внезапность удара по нему. Как полагал объединенный комитет начальников штабов, в случае возникновения войны США длительное время сумеют не принимать в ней непосредственного участия, используя это время для скрытого накопления военно-морских сил, с тем чтобы в нужный момент неожиданно нанести по врагу решающий удар на любом заранее избранном направлении или, говоря иначе, нанести ему поражение в одном генеральном сражении на море.
Рассматривая перспективы будущей войны с Японией, американские военные специалисты считали, что сухопутные армии в этой войне будут играть второстепенную роль. «Сухопутные операции между нами и Японией будут заключаться в основном в обороне своих владений и в захвате под прикрытием флота владений противника; последние операции будут возможны только после предварительных операций флота по очищению моря от кораблей противника»{45}.
Таким образом, накануне второй мировой войны военно-морские доктрины Англии и США решающей силой в борьбе за завоевание господства на море признавали линейные корабли, а главным способом достижения победы над морским противником — нанесение ему поражения в генеральном сражении. Английские и американские военно-морские теории фактически прошли мимо появления такого мощного рода сил, как авианосная авиация. Правда, еще в довоенные годы в Англии и США строились авианосцы, но их роль в будущих морских сражениях недооценивалась.
В предвоенные годы большинство военных теоретиков и руководителей Англии и США недооценивали и роль в будущей войне подводного флота. Высокая эффективность действий подводных лодок на морских и океанских коммуникациях в первую мировую войну не привлекла к себе необходимого внимания английских и американских военно-морских специалистов. В результате не только подводный флот, но и противолодочная оборона в Англии и США не получила должного развития.
Военно-морская стратегия империалистической Японии долгое время — вплоть до начала 1941 г. — носила оборонительный [60] характер, поскольку преимущество в военно-морских силах находилось на стороне противников Японии. Однако концепция стратегической обороны не отвечала захватническим целям политики правящих кругов Японии — утвердить за собой монопольное право на господство в Юго-Восточной Азии и странах Южных морей. Японские политические и военные руководители в полной мере отдавали себе отчет в том, что за обладание этим правом Японии придется рано или поздно вступить в смертельную схватку со своими американскими и английскими конкурентами. Между Японией и ее противниками непрерывно шло состязание в гонке военно-морских вооружений.
К началу 1941 г. под влиянием успехов немецко-фашистских войск в Европе и таких факторов, как отвлечение английского и американского флотов в Атлантику и рост собственных экономических возможностей, позволивших форсировать строительство флота, во взглядах японского политического и военного руководства произошли серьезные изменения. Стратегическая концепция, рассчитанная на проведение только оборонительных действий, уступила место активной наступательной военно-морской стратегии.
В процессе формирования новых взглядов японского командования был учтен вероятный характер будущей вооруженной борьбы как упорной и длительной войны огромного масштаба. В Японии понимали, что предстоит бороться против военно-морских сил сразу трех сильных морских держав — Англии, США и Голландии, из которых противником номер один, по оценке японских военных руководителей, были США. Благоприятный для Японии исход в затяжной войне, как полагали японские милитаристы, мог быть только в том случае, если бы японская армия и военно-морской флот были обеспечены в достаточном количестве стратегическим сырьем, в частности нефтью. Японские правящие круги пришли к выводу, что Япония должна упредить своих противников в развязывании войны и, захватив стратегическую инициативу, в кратчайший срок занять богатые полезными ископаемыми районы Юго-Восточной Азии и Южных морей.
Центральная идея новой, наступательной, военно-морской стратегии Японии, принадлежащая адмиралу Ямамото, заключалась в том, чтобы нанести по Тихоокеанскому флоту США, сосредоточенному в Пирл-Харборе, мощный внезапный удар силами авианосного флота, уничтожить его или причинить ему такой урон, от которого он не смог бы оправиться по крайней мере три-четыре месяца. По предположениям японского военного руководства, этого срока было достаточно, чтобы, убрав со своего пути главную помеху — флот США, захватить страны Юго-Восточной Азии и Южных морей в ходе «молниеносных» операций. [61]
Таким образом, наступательная военно-морская стратегия Японии вобрала в себя многое из того, что было выработано военной мыслью на Западе, особенно в Германии, в том числе идеи «молниеносной» войны, внезапного нападения, массирования сил на решающем направлении, придания решающего значения первому удару. Эти идеи были положены в основу плана вступления Японии в войну.
Фашистская Германия хотя и не принадлежала к числу великих морских держав, тем не менее серьезно готовилась к войне с морскими противниками. В основе ее взглядов на способы борьбы на море лежала теория крейсерской войны, разработанная в период между двумя мировыми войнами немецкими адмиралами Гроссом, Вегенером и Редером. Цель крейсерской войны, как она представлялась этим адмиралам, заключалась в том, чтобы нанести тяжелый урон торговому флоту Англии, осуществить блокаду Британских островов и заставить Англию капитулировать. Крейсерская война должна была начаться внезапными мощными ударами по английскому торговому флоту сразу же после развязывания военных действий. Выделяемые для ее ведения военно-морские силы предполагалось еще до начала войны скрытно развернуть на морях и океанах. Главным родом военно-морских сил признавались крупные надводные корабли — линкеры, крейсеры и вспомогательные крейсеры, переоборудуемые из торговых судов. Эти корабли должны были обладать превосходством в вооружении и скорости хода над подобными кораблями противника. К борьбе на коммуникациях в качестве самостоятельной силы предполагалось привлечь подводные лодки.
Крейсерскую войну намечалось вести беспощадно и в быстрых темпах. Считалось, что Германия должна использовать все военно-морские силы как можно быстрее, так как военный успех обозначится лишь в том случае, если нападение на вражеские коммуникации будет осуществляться с полной безжалостностью. Все протесты нейтральных держав должны отвергаться. Чем более безжалостно будут действовать немецкие корабли на коммуникациях, тем скорее они добьются результатов и тем скорее окончится война.
Италия, как морское государство, расположенное в центре средиземноморского бассейна, стремилась занять в нем господствующее положение — превратить Средиземное море в «итальянское озеро». Она в меру своих экономических возможностей развивала военно-морской флот. Однако базирование в бассейне Средиземного моря флотов ее сильных конкурентов — Франции и Англии — не позволило итальянскому правительству создать такой флот, который мог бы с надеждой на успех вступить в открытый бой со своими противниками. Итальянский флот развивался в основном по линии строительства легких быстроходных кораблей, способных совершать стремительные налеты [62] на корабли противника и в случае необходимости быстро уходить от преследования. С момента вступления в войну итальянский флот избегал решительных столкновений с англо-французскими военно-морскими силами, а 11 ноября 1941 г. он подвергся сокрушительному разгрому в порту Таранто и до момента капитуляции Италии уже не играл существенной роли в войне.
Таким образом, ведущие капиталистические государства вступали во вторую мировую войну, имея различные по своему содержанию военные теории, стратегические концепции и военные доктрины.
Одни из военных теорий, например теории самостоятельной воздушной войны, механизированной или танковой войны, носили явно утопический характер и были отвергнуты жизнью, хотя и оказали известное влияние на формирование военных доктрин и стратегических установок ряда государств. Другие военные теории, к числу которых принадлежат теории тотальной и «молниеносной» войны, появившиеся на свет в агрессивных государствах, неправомерно преувеличивали значение новых средств и способов ведения войны. Эти теории имели решающее значение для формирования военных доктрин государств-агрессоров. Они носили антинаучный характер и в конечном счете тоже не выдержали проверки практикой. Третьи военные теории, родиной которых были капиталистические государства, противостоявшие агрессивному блоку, оказывались в плену устаревших военных догм периода первой мировой войны, выдавая рекомендации по проведению пассивно-выжидательной, оборонительной стратегии в расчете на истощение противника. Практика военных действий забраковала и эти теории, хотя некоторые идеи их и просуществовали продолжительное время.
Многообразие и противоречивый характер военных доктрин и стратегических взглядов различных капиталистических государств, входивших в состав противостоявших группировок, определялись различием их политических устремлений, экономических возможностей, своеобразием географического положения. Переплетаясь между собой, эти особенности оказывали решающее воздействие на политику государств, а через нее и на военные теории, доктрины и стратегию.
Несмотря на крупные изъяны в военных теориях, доктринах, стратегических концепциях, господствовавших в разных капиталистических странах, период между двумя мировыми войнами явился новым этапом в развитии системы мероприятий по подготовке государств к вступлению в войну и разработке способов [63] ее развязывания и ведения. Наступление этого этапа предрешили мощный рост производительных сил, бурное развитие науки и техники и обусловленный этим развитием стремительный прогресс в вооружении армий.
Анализ экономических, социально-политических и военных факторов приводил буржуазных руководителей к выводу, что будущая война примет более ожесточенный и разрушительный характер, чем война минувшая, и что государство, идя на развязывание войны или вынужденное вступить в нее под влиянием складывающихся обстоятельств, должно будет использовать для достижения своих политических целей весь экономический потенциал и выставить на поля сражений многочисленные и технически оснащенные армии. Ни у кого не возникало сомнения, что победить в такой войне можно будет, только предельно мобилизовав все материальные и духовные силы нации.
Из такой оценки характера будущей войны политические и военные руководители главных капиталистических государств делали два диаметрально противоположных вывода.
Руководители государств, обладавших значительным военно-экономическим потенциалом, исходили из предположений, что будущая воина, несмотря на применение в ней таких новых средств борьбы, как авиация и танки, неизбежно примет затяжной характер, поскольку она будет коалиционной, вовлечет в свою орбиту десятки больших и малых государств и развернется на огромных пространствах земного шара. Однако эти руководители, как правило, недооценивали возросшей роли в войне ее начального периода и огромного значения первых внезапных массированных ударов авиации и бронетанковых войск для хода войны с самого начала. Вместе с тем они переоценивали силу позиционной обороны, опирающейся на систему укрепленных полос и инженерных заграждений. Поэтому в этих государствах подготовка стран и вооруженных сил к войне строилась в расчете на срыв наступательных планов противника уже в начале войны и придание ей позиционного характера. Предполагалось, что мобилизация всех сил нации на предельном уровне произойдет в процессе самой войны и, скорее всего, на ее последнем этапе, когда будут созданы благоприятные условия для нанесения решающего удара по истощившему свои силы противнику. Этим и объясняется, что большинство капиталистических государств, вступивших в войну с фашистской Германией и милитаристской Японией, опоздало со стратегическим развертыванием своих вооруженных сил и завершало его в процессе тяжелых оборонительных сражений начального периода войны.
Руководители агрессивных государств (Германии, Японии, Италии), военно-экономический потенциал которых был ниже совокупного потенциала их противников, не рассчитывая на [64] победу в затяжной войне, основывали строительство вооруженных сил и способы их боевого применения на теориях тотальной и «молниеносной» войны, в которой решающая роль отводилась ее начальному периоду. Предельная мобилизация всех сил нации относилась ими к самому началу войны.
Стратегические расчеты фашистской Германии и сторонников «молниеносной» войны строились на использовании для достижения победы ряда факторов, среди которых важное значение имели: политическое разобщение своих потенциальных противников, преследовавшее двоякую цель — исключить возможность одновременной войны на два фронта и обеспечить условия для разгрома каждого из них поодиночке; скрытность заблаговременной подготовки к нападению и упреждение противника в стратегическом развертывании с целью нанесения по нему внезапного первого удара; сосредоточение в первом стратегическом эшелоне максимально возможного количества сил и средств для достижения общего превосходства над противником в начале войны; массированное применение сил и средств, выделенных для начальных операций, прежде всего авиации и танков, с целью создания подавляющего превосходства над противником на решающих направлениях; ведение начальных операций с предельным напряжением, в высоких темпах и на большую глубину для разгрома армий прикрытия противника в короткие сроки, срыва мобилизации и стратегического развертывания его вооруженных сил; нанесение стране, подвергшейся нападению, решающего поражения до того, как она сможет использовать в войне свои потенциальные возможности.
Таким образом, перед началом второй мировой войны военно-политическое руководство двух противостоящих коалиций империалистических государств, примерно одинаково оценивая характер будущей войны, смотрело разными глазами на процесс вступления государств в войну и на ее начальный период. Государства фашистского блока придавали начальному периоду решающее значение, еще в мирное время проводя такие мероприятия, как мобилизация, сосредоточение, стратегическое развертывание войск, с тем чтобы, внезапно напав на противника, в ходе первых операций нанести поражение его главным силам и предопределить ход и исход войны в свою пользу. Политические и военные деятели противостоящей коалиции, несмотря на некоторые различия в своих военно-теоретических взглядах, рассматривали начальный период будущей войны как время ведения оборонительных боевых действии в позиционных или маневренных формах с целью прикрытия мобилизации, сосредоточения и развертывания войск.
Когда война разразилась, то в ожесточенные столкновения вступили не только войска, но и, условно говоря, военные теории, доктрины и стратегические концепции противоборствующих сторон. Как это уже случалось в истории, война оказалась [65] намного сложнее, своеобразнее, чем представлялась творцам этих теорий, доктрин, концепций. Однако она еще раз подтвердила силу и жизненность долгое время наблюдавшихся в истории войн тенденций к упреждению противника в проведении мероприятий подготовительного характера, активизации военных действий в начале войны и перемещению к нему решающих сражений. [66]