Безыдейность

Без руководящей, направляющей идеи все наши действия будут представлять собой ряд неосмысленных, бесцельных и бессвязных шагов, короче — нестройно организованное целое, а какую-то неорганизованную кучу отдельных актов.

Глава I.

Мною уже рассмотрен вопрос о значении общих идей вообще, о значении „идейности" в нашем деле. Для лучшего уяснения сущности дела, полагаю нелишним подойти к исследованию того же вопроса с другого конца, с другого полюса, с точки безъидейности (беспринципности).

Для этого разберу в частности значение одной из общих идей, господствующей над таким сложным делом, как стратегическая операция в полной ее совокупности, короче — над всею стратегией.

Таковою является основная идея операции(выражаясь технически—операционная линия, понимаемая в самом широком смысле), обнимающая цель и ее направление (план операции).

Обнимая общую идею операции, она обнимает и все вытекающие из нее частные идеи. Она обнимает и направление, в котором должна развиваться операция. Обнимая цель и направление, она уже включает в себе и объем средств и меру энергии, необходимые на ее осуществление. Обнимая таким образом голову операции, операционная линия обнимает и хвост ее, так как по мере перелива в жизнь основной идеи, заключающейся в операционной линии, по мере удаления армии от базы, операционная линия обращается в тылу в питательную артерию, в коммуникационную линию для армии и в путь спасения ее (путь отступления) на случай неудачи.

Обнимая голову и хвост явления (операции), операционная линия становится общим центром его развития; она проникает все частности (марши и бои), на которые расчленяется столь сложное явление, как стратегическая операция, дает [277] им смысл, содержание и направление и связывает их окончательно в одно внутренно-объединенное, упорядоченное (планосообразное) целое; короче, вопрос об операционной линии есть главный центральный вопрос стратегии. Он все объединяет, всюду проникает, все и вся определяет. Это — корневой стержень, который растит и питает все остальное.

Мало того, раз установленная идея переходит в окончательное решение, она с этой минуты перестает быть уже идеей и обращается в начало действий, в двигательную силу, направляющую развитие всей операции в целом и в частности.

Общая идея операции представляет собою не только план ее, но и самую операцию (само собой разумеется, при соответствующем исполнении ее, логически-последовательном переливе ее в жизнь), являющуюся только ее внешним выражением. Короче — общая идея операции — ее естественный синтез.

Основная идея операции слагается непременно из двух основных данных элементов: 1) цели ее и 2) направления в ее развитии.

Из них во всех операциях 1-я (неприятельская армия) является данной неизменною, 2-я же в высшей степени переменною. Относительное значение этих двух данных, отношение между ними, — то же, что и в математике, в которой судьба уравнений определяется не постоянными величинами, а зависит от переменных.

Точно также и в стратегии внутреннее значение операции, творчество в ней, выражается не только в постановке цели: „отыскать неприятельскую армию и разбить ее" (это — общая цель, которая ставится всегда, всеми, во всех операциях), сколько в выборе направления, способе ее достижения, в выборе пути к ней. Здесь — „гвоздь" в решении вопроса, его центр тяжести.

Одна установка цели операции не выражает еще ее плана, ее общей идеи, а скорее ведет к беспланности, к безъидейности. Только включение сюда и решения вопроса относительно выбора направления в развитии операции дает ее полную, основную идею, т.е. ее план.

Что именно в этом решении (относительно выбора направления) заключается центр тяжести разбираемого вопроса, в этом не трудно убедиться, если припомнить, что величие Клузиумской операции Аннибала состояло именно в направлении, избранном им через Клузиумское болото (217 г. до Р. X.). Точно также и в Сен-Гондcкой операции Наполеона (1814 г.), в которой именно выбор операционного направления привел к столь блестящему результату (что ни день, то победа: Шампобер, Монмираль, Вошан, Этож). [278]

Каков был бы результат Дрезденской победы (1813 г.) Наполеона, если бы им из Штольпена взято было направление не к Дрездену, на фронт союзников, а на Кенигштейн, им в тыл. Результат выразился бы не только в отбитии предполагавшегося удара союзников на Дрезден, а в захвате их главной армии, и по всей вероятности, — и в окончании кампании. То же было бы и под Бауценом (1813 г.), если бы Ней только продолжал наступление в направлении, указанном Наполеоном на Гохкирхен (между Бельгерном и Вуршеном), от которого он самовольно уклонился, увлекаясь преследованием второстепенной цели в ущерб главной.

В чем, как не в ошибочном выборе направления на безопасные сообщения Наполеона в 1812г., состояла главная ошибка в плане Пфуля.

В чем, как не в ошибочном выборе направления в действиях Карла XII против короля Августа, заключалась главная причина бесплодности успехов первого, и в чем, как не в выборе только правильного направления (на Саксонию) была главная причина окончательного успеха Карла XII, т.е. заключения Альтранштадтского мира, хотя в обоих случаях цель — бить неприятеля — одна и та же. Судьба операции, мало того, всей войны, определилась даже без решительного акта, боя, так сказать — не прибегая к ее решению, а путем только одной правильно веденной подготовки (правильного выбора операционного направления).

Фактов в том же роде можно перечислить массу: ими переполнена военная история; но и приведенных, смею надеяться, пока достаточно в подтверждение вышесказанного," что сущность плана, главным образом, заключается в правильном решении вопроса о выборе направления, что вместе с правильной постановкой цели и приводит к плану. Одна же постановка цели без решения вопроса о выборе направления, повторяю снова, ведет только к беспланности, к безъидейности в операции.

На это могут заметить, и нередко замечают, что такого рода общая идея операции является в виде идеи предвзятой, но, во-первых, без установки этой идеи a priori, прежде всего, и обойтись нельзя, так как вся подготовка операции, все частные подготовительные операции (сосредоточение запасов, войск...), исполняемые до начала главных операций, должны же быть ведены в каком-либо направлении, в соответствии с предполагаемым главным, и, во-вторых, как мною уже выяснено, „бывают разного рода предвзятые идеи: и почтенные и жалкие". Они будут жалкими, если смотреть на них, как на окончательное решение вопроса, и будут весьма почтенными, если смотреть на них, как на условное его решение (гипотезу), которое [279] подлежит беспрерывному сопоставлению с возможно тщательно изучаемой обстановкой и беспрерывному же видоизменению, согласно ее требованиям, т.е. если смотреть на них, не как на твердое решение вопроса, а только как на отправную точку к его решению. Такая, хотя и предвзятая, идея, в смысле идеи a priori, в постепенном ее развитии строго приноравливаемая к малейшим изменениям в обстановке, если и может быть названа предвзятою, то только в лучшем значении этого слова. Другое дело предвзятая идея, не проверяемая обстановкой, но принаравливаемая к ней, совершенно пренебрегающая ею, т.е. вполне предвзятая идея, проводимая в жизнь от начала до конца, как она установлена была сперва, наперекор обстановке; да, это — предвзятая идея в худшем смысле, вполне ересь.

По этому поводу позволю себе еще раз повторить замечательные слова Клод Бернара, "...образ действий человеческого ума никогда, в сущности, не меняется. Метафизик, схоластик и экспериментатор действуют по идее a priori (это — их общая черта, но между ними и громадная разница). Различие состоит в том, что схоластик (и метафизик) считают свою идею абсолютной истиною...; экспериментатор ставит свою идею, как вопрос, из которого логически выводит следствия, сличая их в каждую минуту с действительностью посредством опытов".

В этом смысле предвзятая идея, т.е. идея a priori, гипотеза, это — как бы разъезд авангарда, вступающий в неведомую страну и прокладывающий путь следующим позади него главным силам, т.е. закону, в который, по тщательной очистке, беспрерывною поверкой, наконец, и обращается всякая гипотеза (кроме совершенно мечтательных).

Точно также и исполнение идеи операции, в которой выражается высшее творчество полководца, в начале операции и до ее начала, всегда является в виде идеи a priori, в виде гипотезы, беспрерывно контролируемой и исправляемой по мере все большего и большего выяснения обстановки. Она в известном смысле всегда будет предвзятою идеей, но, повторяю, только в смысле отправной точки в развитии операции, а никак не заблаговременно твердого ее решения, наперекор требованиям обстановки; только такая идея и может быть названа предвзятою в худшем значении слова.

К предвзятым идеям в лучшем значении слова, т.е. к гипотезам, самым тщательным образом проверяемым беспрерывным анализом (в данном случае — изучением обстановки), и следует отнести устанавливаемую еще до начала операции ее общую идею, заключающую в себе решение двух основных вопросов: 1) относительно [280] цели и непременно 2) относительно направления.

В этом смысле основная идея операции намечается иногда еще задолго до начала последней, но только не как окончательное решение, а лишь как предмет желания и изучения, и окончательно закрепляется лишь в виду неприятеля, и то только в виде постановки лишь ближайшей цели, не выходящей за пределы первого столкновения с противником.

Таким представляется генезис основной идеи операции, ее зарождение в виде предмета изучения и желания, ее дальнейшего видоизменения по мере все более и более выясняющейся обстановки и окончательного закрепления уже в виду неприятеля, в непосредственном с ним соприкосновении{225}

Перенесем теперь наше исследование существеннейшего вопроса стратегии (проникающего ее во всех направлениях) из области всегда, по крайней мере, для многих (если не для большинства), более или менее отвлеченной (туманной) теории в область светлой жизни, в область военной истории, в сферу деятельности величайшего из мастеров в стратегии, Наполеона I, и проследим различные фазисы в выработке им основной идеи Ульмской операции от начала, когда она является только в виде желательного решения вопроса, до окончательного ее закрепления, в виде возможного решения ее.

Еще в Булонском лагере Наполеоном устанавливается общая идея операции, пока только в смысле сосредоточения 200 т. на Рейне и Майне и поражения армии союзников по частям. Соответственно этому выбрана база, решен вопрос о стратегическом развертывании армии по Рейну и Майну, и ближайшей целью поставлены пока только действия против армии Макка и поражение ее отдельно до прибытия Кутузова; каким же путем эта цель должна быть достигнута, т.е. вопрос о направлении, в котором следует вести операцию, пока до выяснения обстановки остается открытым, но далеко не вполне. Уже предположенное Наполеоном стратегическое развертывание армии по Рейну (140 т.) и Майну [281] (60 т.) намекало на желаемый, по крайней мере, Наполеоном, обход правого фланга армии Макка. Еще большим подтверждением этого предположения служит целый ряд инструкций, данных Наполеоном Мюрату (25 августа, еще за неделю до выступления из Булонского лагеря), Бертрану (тоже от 25 августа) и Савари (в особенности) (от 28 августа), посланным Наполеоном в 3. Германию для производства рекогносцировок. В этих инструкциях рекомендуется обратить особенное внимание на линию р. Майна, крепость Вюрцбург, на связь ее с Майнцем и Дунаем и в особенности на доступы от нее к Ульму, Ингольштадту и Регенсбургу, т.е. на пути, которые должны были получить особенное значение для обхода правого фланга Макка. В инструкции Бертрану особенно рекомендуется произвести самую тщательную рекогносцировку Ульма. Из всего этого, а равно из переписки Наполеона и из его первых распоряжений уже видно, что, взвешивая разные альтернативы из различных способов действий против армии Макка, Наполеон уже в Булони, в период с 25 по 28 августа, всего более останавливается на действиях, на сообщения Макка, на обходе его правого фланга, на захвате его операционной линии, выжидая, для окончательного закрепления этого направления, благоприятной к тому обстановки, чтоб его нетерпеливый{226} противник сыграл ему в руку (что и было исполнено им его преждевременным наступлением к p.p. Леху и Иллеру, в 20-х числах сентября, т.е. почти месяц спустя).

К концу сентября, ко времени окончания стратегического развертывания армии (25 — 30 сентября), обстановка настолько уже выяснилась, что Наполеон мог окончательно закрепить вопрос о выборе направления, т.е. не только идею маневра — обхода, но даже и размер его.

Макк, начав 4 — 8 сентября наступление из Вельса, на р. Трауне, 11 достиг линии р. Изара у Ландсгуга и Мюнхена, к 22 занял линию р. Иллер, подставив под удары Наполеона свою почти неприкрытую операционную линию.

В течение этого времени французы, по окончании стратегического развертывания и переправы через Рейн (25 и 26 сентября), [282] продолжали наступление от Рейна и Майна на линию Вейссенбург, Нердлинген, Дален и Ульм, согласно приказу Наполеона еще от 17 сентября, имевшего в виду перемещение развернутой на Рейне и Майне армии вперед, с обходом пока только с севера южной, мало доступной части Шварцвальдских гор.

18 сентября Наполеон получил известие о переходе австрийцев через Лех и 20 о приближении их к Ульму. Все это, не изменив в корне основной идеи (обход), вызвало только слегка некоторое перенесение сферы движения корпусов Рейнской группы на восток и некоторое стеснение самой сферы движения войск путем большего их сосредоточения, вследствие большей близости неприятеля, чем то первоначально предполагалось.

Но и это изменение не было окончательным. Как видно из собственноручно составленного 22 сентября Наполеоном маршрута-таблицы, сохраняя в основе марша ту же общую идею давления на правый фланг Макка, Наполеон придал ей уже окончательную форму обхода правого фланга неприятельской армии и перенес сферу его еще более на восток, вплоть до Регенсбурга, рассчитывая перейти Дунай в участке Донауверт — Ингольштадт — Регенсбург. Это распространение обходного движения влево вызывалось предположением Наполеона, что Макк, узнав о нем, поспешит отступлением, чтобы сблизится с Кутузовым, как то он и должен был сделать.

Когда же оказалось, что Макк не трогался с места, когда стало ясно, что не требуется столь широкого обходного движения (к Регенсбургу), глубоко захватывающего операционную линию Макка (что вызвало бы только напрасную трату времени и затруднило бы скрытие обхода, т.е. повредило бы его внезапности), то Наполеон сократил намеченное им 22 сентября обходное движение до линии Вюрцбург—Ингольштадт и, соответственно этому, 28 сентября, окончательно установил пути следования различных корпусов к Дунаю. До этого времени гипотеза, предвзятая идея, беспрерывно контролируемая с точки зрения обстановки, представляется в постоянном брожении, колебании, а с 28 сентября она окончательно закрепляется. С этой минуты идея уже обращается в силу, управляющую событием, тяготеющую над его развитием до конца.

Вот когда последовало окончательное решение относительно формы выражения, намеченной в смысле отправной точки еще 25 августа в Булони, общей идеи Ульмской операции. Интересно отметить главные фазисы в ее развитии, начиная с минуты зарождения с 25 августа до минуты закрепления 28 сентября:

Первоначально (1-й фазис ее развития) она выражается в форме сосредоточения армии к Рейну и Майну; затем [283] (2-й фазис), с 17 сентября — в форме перенесения стратегического развертывания армии с Рейна и Майна к Дунаю, с обходом южной, менее доступной части Шварцвальдских гор; далее, 20 — го сентября (3-й фазис), — в форме большего стеснения сферы наступления войск, большего их сосредоточения; еще далее, 22-го сентября (4-й фазис), — в форме широкого обхода, распространенного на восток до Регенсбурга, и наконец, 28 сентября (5-й фазис, момент окончательного закрепления формы развития основной идеи), — в форме сокращения обхода до Ингольштадта.

Таким представляется в жизни (в военной истории) в руках величайшего стратега генезис постепенной выработки окончательной формы выполнения основной идеи Ульмской операции.

Все эти изменения в форме развития основной идеи операции, само собой разумеется, делались в зависимости от обстановки, от сведений о положении неприятельской армии. Таким образом, первоначально неизбежная, в известном смысле предвзятая идея — гипотеза, постепенно приурочиваясь к обстановке, исправлялась и очищалась, пока по окончании изучения обстановки не закрепилась вблизи неприятеля в форму окончательного целесообразного решения. [284]

Одного приведенного факта из жизни, факта, управляемого великим мастером дела, достаточно, чтобы вполне уяснить сущность (теорию) плана операции и рассеять всякие недоразумения по этому предмету в роде того, что план может быть заблаговременно до мельчайших подробностей составлен на целую кампанию, как то иногда предполагают некоторые наивные люди, или как полагают иные критики, что включение в него решения вопроса о выборе направления, сверх установки цели, представляют собою якобы предвзятую идею (в худшем значении), которой не место в плане, или даже, как утверждают еще другие далее, что никакой заранее составленный план невозможен, ссылаясь при этом на превратно понимаемый смысл слов Наполеона: „je n'ai jamais eu de plan de campagne", либо на Суворова: „я, как Цезарь, никогда не делал заранее планов частных; гляжу на предмет в целом, вихрь случая всегда переменяет наши заранее обдуманные планы". Приведенные слова обоих великих полководцев именно и относятся к планам, в смысле предвзятых идей, заранее готовых решений, а никак не к планам, построенным на той или другой гипотезе, в смысле только отправной точки.

Из вышеизложенного видно, что у Наполеона (всегда) был план, как отправная точка, но никогда не было его, как заранее готового решения.

Итак, на основании разбора только одного факта, но факта настолько идеально безупречного, что в нем сквозит самая чистая теория вопроса о составлении плана операции, мы вправе придти к следующим заключительным выводам:

1) основу операции составляет общая ее идея;

2) общая идея слагается из двух данных: а) цели — данной неизменной (в смысле неприятельской армии), и б) направления — данной в высшей степени переменной (по форме); в правильном решении этого вопроса и заключается высшее творчество в стратегии;

3) только цель и направление дают общую идею операции; опущение же решения, в то же время и вопроса о направлении, самой важной данной в плане, приводит к беспланности (безъидейности) и

4) решение вопроса о выборе направления представляется в начале, пожалуй, в виде предвзятой идеи (гипотезы), т.е. идеи a priori, беспрерывно приспособляемой к обстановке, по мере выяснения последней, и окончательно закрепляемой, т.е. вполне утрачивающей характер всякой предвзятости, раз — как ввиду неприятеля обстановка окончательно выясняется. [285]

Глава II

Проверим только что полученные теоретические выводы из одной операции наполеоновской эпохи на разборе того же вопроса, как он был решен Мольтке в войну 1870 г. в его мемуаре 1868 г.

„Представленный королю начальником генерального штаба план кампании принимал в соображение прежде всего овладение неприятельской столицей, имеющею несравненно более важное значение во Франции, чем в других странах. На пути к ней имелось в виду отрезать неприятельские силы от богатого средствами юга и оттеснить их на север, при чем главным руководящим условием ставилось отыскать неприятельскую армию и атаковать ее, где бы она ни встретилась, и держать силы настолько сосредоточенными, чтобы это могло быть исполнено с превосходными сравнительно с противником силами".

Достаточно и этой выписки для ознакомления с сущностью плана Мольтке в 1870 г.

Сравнивая его с вышеприведенным планом Наполеона (Ульмская операция), нетрудно убедиться в тождественности их по внутреннему содержанию. Как в том, так и в другом ставится только цель (неприятельская армия у Наполеона, неприятельская армия и столица у Мольтке) и направление. Последнее, как то и должно быть, у обоих вначале лишь намечается, как предмет желания и изучения, но отнюдь не закрепляется, что обоими отнесено уже, как то и должно быть, к периоду развития самой операции.

Обход этот завершен у Меца и Седана; здесь окончательно была закреплена форма, в которую вылилась только намеченная вначале идея; но ни обход у Меца, ни обход у Седана не предвиделись заранее, а вытекли впоследствии из развития самой операции.

Если между обоими планами и есть разница, то она касается исключительно внешней стороны, так сказать — редакционной. Мольтке дает свой план в целом, в законченной редакции, чего Наполеон не делает, так что восстанавливать основную идею Ульмской операции приходится, как то выше и сделано мною, по отрывочным инструкциям в его „Correspondence".

Несмотря на то, что план Мольтке ни на волос не уступает по внутреннему содержанию плану Наполеона в Ульмской операции, он иногда сильно порицается и, главным образом, за то, что в нем, кроме цели (неприятельской армии), упоминается и о направлении, в котором предполагалось вести операцию, что („отбросить противника в северном направлении" считается за неуместную прибавку) из вышеизложенного разбора и приведенных фактов видно, какое значение вопрос о направлении, имеет эта soit disant [286] прибавка (?), являющаяся предвзятой идеей". Да, она была бы предвзятой идеей{227} в худшем значении этого слова, если бы в самом начале операции была не только намечена Мольтке (как то действительно было), но и закреплена (чего отнюдь не было); короче, она может считаться настолько же предвзятой идеей, как и основная идея Ульмской операции Наполеона.

Далее, ей как бы в укор ставится, что она с поразительной силой тяготела над немецким полководцем. Да как же иначе? На то она и общая идея, чтоб и в целом и в частном господствовать над всем делом, над всею операцией. Она должна быть главной, руководящей нитью, направляющей всю операцию, проникающей все ее частности и связывающей последние в одно внутренно-объединенное целое. Она, как главный регулятор столь важной, в особенности ныне, инициативы частных начальников, ни на минуту не должна упускаться ими из виду. Она, как буссоль, служит для ориентирования частных начальников среди неизбежной массы случайностей, возникающих в период развития операции; короче, она заменяет для частных начальников, в решительные минуты, неизбежно, в большинстве случаев, ныне отсутствующего главнокомандующего. Какая же это после того тяготеющая над всею операцией приставка.

Таковою всенаправляющею силой была общая идея Ульмской операции, в которой, при всей сложности в ее развитии, все частные бои: Мюнстерский, Вертингенский, Гинцбурский, Альбекский, Эльхингенский и атаки Михельсбергских высот, находятся между собой в самой тесной внутренней связи, выражая логически-последовательно развитие общей идеи операции. Ею они связываются в одно стройное гармоническое целое: из нее все они исходят, и к ней все они возвращаются.

То же мы видим и по отношению к общей идее, к плану Мольтке в 1870 г. Главные усилия в целом и в частном направляются против правого фланга неприятеля: очистка Эльзаса от французских войск, буде таковые там находятся, возложенная с начала кампании на III армию; главная атака правого фланга в Вёртском сражении, хотя и случайном; обширное захождение направо всех армий после Вёрта и Шпихерна; направление II армии в обход правого фланга Бэзена до Гравелоттского сражения; обширное захождение направо III армии, приведшее к Седанскому разгрому.

Таково и должно быть назначение общей идеи, плана. В его направлении следует вести всю операцию, и ею должна быть проникнута каждая частность в ее развитии. [287]

Итак, по требованию критика, план исключает решение вопроса о направлении, являющемся лишь тяжеловесною „прибавкой", затрудняющею только исполнение операции, и тяготеющею тяжелым бременем над исполнителями, а должен заключать в себе лишь только одну постановку цели.

По нашему мнению, это не план, а беспланность; это — не общая идея операции, а идея без содержания, по крайней мере, без полного содержания (опущено главное), безъидейность, которую может проповедывать только одна беспринципность в военном деле. „Отыскать неприятеля и разбить его" — разве это план. Это — банальное общее место (трюизм), пригодное для. всякой операции, а отнюдь не план. Раз — как оно пригодно для всякой операции, то в частности не пригодно ни для одной, так как не включает сущности операции, ее направления, по которому должна быть достигнута поставленная цель. Как же можно сущность плана называть прибавкою, да еще в добавок, вредною приставкой к нему. Каждый медик ставит себе цель: вылечить больного; но этой цели достигает только тот, кто выбирает правильное направление, правильный путь к ней. Талант — великая сила, но сам по себе еще не все значит. Важно, в каком направлении он идет. Талант, идущий в ложном направлении, представляет большую опасность для общественного дела, и в этом случае чем человек талантливее, тем он опаснее.

Таково значение вопроса о направлении везде и повсюду. Таково значение его и в стратегии. Вся гениальная творческая работа генерала Бонапарте в его походе 1800 г. выразилась именно в решении вопроса о выборе направления сперва для перехода через Альпы (С. Бернар). Далее, после перехода через Альпы, по достижении Ивреи, что заботит, главным образом, генерала Бонапарте? Выбор операционного направления. Ему предстоял выбор из трех: 1) на Турин и Геную, 2) на Кивассо и Геную, 3) на Малан. Бонапарте выбирает последнее, как наиболее богатое по последствиям и наиболее безопасное, хотя и наиболее длинное. И этим настолько гениально решается вопрос с стратегической стороны, т.е. сточки подготовки решения судьбы операции, что им ставится исход последней вне зависимости от решающего судьбу операции, всегда более или менее капризного, боя (сражения). Даже проигрыш не одного, а нескольких сражений не повлиял бы на судьбу операции, и вся С. Италия была бы завоевана только одними маршами (по его собственному выражению), одною стратегическою подготовкой. И это, благодаря необыкновенно искусному решению им вопроса именно о выборе операционного направления [288] или вернее — операционной линии, понимая под последнею цель и направление.

Таково значение вопроса о выборе направления, этой равнодействующей, направляющей все развитие операции, а ее считают лишь за прибавку, только затрудняющую ведение операции.

Перед такою стратегией невольно становишься в тупик, в особенности если принять в соображение, что вопрос о ч выборе операционной линии есть кардинальный вопрос, всепроникающий и всеобнимающий, короче — обнимающий всю стратегию.

После всего сказанного ясно, что видеть план операции только в одной рекомендации „отыскать неприятеля и разбить его" и считать решение вопроса о выборе направления лишь за вредную прибавку равносильно рекомендации ведения войны без плана, ощупью (a l'aventure) и внесению полной халатности в такое серьезное дело, как стратегия.

Опасно проведение в жизнь подобного рода ложных взглядов, в особенности опасно, когда они облечены в блестящую, талантливую форму изложения и обосновываются при помощи разного рода хитросплетений в языке, благодаря которым в глазах мало рассуждающей массы нередко самые поверхностные суждения, под покровом изящной внешности, приобретают значение истины; Хитросплетения в языке — это не более, как внешнее выражение неурядицы в мыслях.

Да, „со словом надо обращаться честно" (Гоголь).