Идеализм Лeepa

Генрих Антонович Леер (1829—1904 г.г.), профессор стратегии с середины пятидесятых до середины девяностых годов, в течение тридцати лет являлся главным выразителем русской теоретической мысли во всех областях военного искусства — стратегии, тактике, военной истории.

„Идея управляет миром"; „всегда и везде — мысль впереди дела"; „само дело родится из мысли, служа живым воплощением последней" — этих положений Леера, которые можно было бы нарастить в огромном числе, достаточно, чтобы убедить читателя, что Леер являлся принципиальным противником утверждения, что бытие определяет сознание. От упрека в материализме Леер безусловно свободен.

Со своей идеалистической. точки зрения Леер видит причины неудач русских войск на полях сражений Восточной войны в том курсе тактики, который профессор Карцев читал в начале пятидесятых годов в Академии генерального штаба. Идеи в курсе Карцева подчинялись уставу; критика тактических несовершенств русской армии выливалась или в риторическую фигуру умолчания, отсутствия одобрения, или в чрезвычайно искусно замаскированный намек. Каков курс тактики, рассуждает Леер, таково и воплощение идеи в жизнь — действия на полях сражений.

Если бы мы последовали за Леером на пути этого рассуждения, мы бы свалили на его учение всю ответственность за наши неудачи в русско-японской войне, в течение которой русское командование на ответственных постах было представлено учениками Леера. Но мы думаем, что это было бы несправедливо. Отнюдь не отрицая тяжелой ответственности, ложащейся на идейного руководителя военной академии, мы должны смотреть несколько шире на причины наших поражений как в Крыму, так и в Маньчжурии. Сознание Карцева, с одной стороны, а с другой — Альма, Инкерман, Черная речка — все это являлось отражением одного и того же бытия, которое объявило бы крамолой всякую попытку Карцева осудить практику красносельских маневров, раскритиковать наш устав и которое прятало под Севастополем в задние ряды и подрезывало крылья творчеству находившихся там талантливых офицеров. Само мышление Леера, его идеализм, глубокие изменения, внесенные им в академические курсы, широкий простор, завоеванный им для общих идей, независимость преподавания в русской военной академии от уставов, которой и посейчас не могут добиться профессора Парижской академии — все это, в свою очередь, явилось отражением нового бытия, в которое вступило русское общество вместе с так называемыми „великими реформами” Александра П. И если годами нового упадка академии является как раз период 1889—1898 г. г., когда начальником ее был назначен Леер, то опять-таки [273] причиной этого является не только старческое ослабление энергии последнего, а общие условия материального и идейного застоя, который в этот реакционный период переживала Россия.

Много страниц в своих трудах Леер посвятил борьбе с диалектикой. Мы себя относим к диалектикам, и нас, однако, громы, которые метал Леер, нисколько не смущают. Под диалектикой, которую он громил, Леер разумел ораторское пустозвонство, софистику, беспринципность, продажность слова, отсутствие честности в писателе, подлаживающемся под влиятельные вкусы или модные увлечения, критиков, берущих на себя роль наемных убийц. Разумеется, такую диалектику отстаивать никто не будет.

С действительной же диалектикой, несмотря на философские увлечения своих последних десятилетий, Леер вовсе знаком не был. Ему было вовсе, поэтому чуждо представление об эволюции, что сказалось самым отрицательным образом на его теоретических трактатах и военно-исторических трудах. Леер не понимал, что каждая эпоха создает свои предпосылки для стратегии, и искал исключительно вечных принципов. Естественно, что последние получили поэтому характер очень общих мест. Действительно, нужно было иметь очень хорошо меблированную военной „историей голову, чтобы принципы Леера получили хоть какую-нибудь жизнь. С другой стороны, военно-историческая часть работы Леера, под влиянием непонимания эволюции, естественно, сводилась к тому, что субъективные особенности каждой эпохи отбрасывались им, факты военной истории лишались их конкретного содержания и как бы изолировались в безвоздушном пространстве, и только над такими исторически денатурированными фактами Леер начинал свои стратегические вивисекции. В этих условиях и сама его военно-историческая работа принимала небрежный характер. Несмотря на утверждение Леера, что за свои 40 лет ученой работы он не только занимался дедукциями с кафедры и пользовался фактами не только как примерами, наглядно поясняющими его мысли но и для индуктивной работы над ними, чтобы построить на основе их свои теоретические положения, мы полагаем противное: факта Леер не уважал; он интересовался военно-историческим фактом лишь постольку, поскольку факт поддакивал его теории. Ученые также любят окружать себя льстецами. Ученому нужно не меньшее мужество, чем великим мира сего, чтобы не убаюкивать себя почтительным согласием своих придворных, а, прорвавшись через их круг, рассмотреть реальную действительность, учесть инакомыслящих.

У Леера был свой придворный штат фактов, заимствованных преимущественно из войн Наполеона и строго приодетых в форму его, лееровских, принципов. Из новейших войн он уделил достаточное внимание только войне 1870 — 71 года. Кампания 1866 года, так резко расходящаяся с наполеоновскими приемами ведения войны, конечно, обреталась у него в немилости и, несмотря на крайнюю свою поучительность, ни разу не удостоилась чести быть включенной в учебный академический план военной истории. От этой войны, впрочем, сразу же отвернулись все поклонники Наполеона. Факты также бывают паиньки и бунтари: последние представляют бытие в таких новых формах, которые требуют ломки нашего сознания; доктринерская мысль, от них отворачивается и игнорирует их.

От школы Богуславского, также признающей за принципами вечное значение, но настаивающей на условности их, учение Леера отличается тем, что [274] принципы возводятся в ранг вечного, непреложного, не допускающего никогда и никаких исключений закона природы. Отказ от условности, от исключений, от примечаний к принципам покупается Леером ценой опустошения их содержания. У немцев принципов неизмеримо больше, чем у Леера; но с точки зрения нашего стратега это не принципы, а условные правила и нормы, которым почти не уделяется внимания.

Шесть различных изданий стратегии Леера представляют шесть различных этапов, которые проходило его мышление с 1867 г. (I изд.) по 1898 г. (VI изд.). Опираясь на верность и непреложность принципов, Леер уже во втором издании (1869 г.) напряг свои усилия к тому, чтобы вывести стратегию из положения теории искусства, и возвести в ранг положительной науки. Над этой задачей Леер работал всю свою жизнь; затратив массу труда, энергии и таланта, он доказал лишь то, что задача является неразрешимой.

От тактических и оперативных проблем мышление Леера постепенно уклонялось в сторону философии войны; это сказывалось на все более обобщающем характере изложения последующих изданий стратегии, а в девяностых годах вылилось в труды явно философского характера: „Метод военных наук" (1893 г.) и „Коренные вопросы" (1897 г.). Старая русская армия философии оценить не могла. Справедливо жаловался Леер, что в понимании его противников понятие „теоретик" равносильно выражению „негодяй". Усилия Леера подчеркнуть значение широких общих точек зрения, пробудить мышление армии, расценивались не с точки зрения ошибочности или правильности их, а с точки зрения Суворовского сожаления о „бедных академиках". Более плодотворной была первая половина жизненного труда Леера; во второй половине он совсем оторвался от нашей русской прозы.

В нашем сборнике мы решили представить Леера отрывком из его лебединой песни „Коренных вопросов". Вопрос идет об операционной линии — о том стержне, на котором зиждилось все стратегическое учение Леера, который объединял все его принципы, давал цельность всей его работе и позволял претендовать на ранг положительной науки. Здесь Леер дает самое широкое толкование операционной линии. Мы как бы видим непрерывный ряд промежуточных целей — точек, сливающихся в одну логическую линию, ведущую к окончательной цели. Леер ни за что не хотел отказаться от включения и коммуникационной линии (сообщений) в понятие операционной линии, так как это позволяло ему действительно развивать около операционной линии все отделы стратегии.

Наиболее поучительным в данном отрывке является изложение отношения между основным замыслом и осуществлением, находящим свое выражение в колебании направления, т.е. в вариациях в постановке промежуточных целей в зависимости от поведения неприятеля и поступающей ориентировки. Эти мысли сохранили и для нас всю свою свежесть.

Мы думаем, что если приходится пожертвовать учением об операционной линии, то не для того, чтобы остаться вовсе без смычки между отдельными преследуемыми нами целями, между отдельными достигаемыми этапами. Наше поведение не может представлять ряд отдельных, не связанных между собою актов, а должно представлять сплошную, цельную линию поведения, ориентирующуюся на конечную цель. Термин „линия поведения* давно уже установлен в политике, и стратегии без него также не обойтись. [275]

Труд „Коренные вопросы", включающий и прилагаемый отрывок, появился в результате полемики, главным образом, с А. К. Пузыревским. Эта полемика разгорелась с атаки, произведенной последним в статье "Претенциозное краснобайство"{223}, на наиболее талантливую из работ учеников Леера — труд Е. И. Мартынова „Стратегия в эпоху Наполеона и в наше время'. Протесты Леера направлены преимущественно в сторону Пузыревского; теоретик и философ Леер на обвинения в предвзятости, нежизненности, теоризировании ради самого теоризирования, в умственной эквилибристике и. т. д., отвечает обвинением в беспринципности.

Очень серьезная критика учения Леера заключалась уже в брошюре А. Ф. Ж. Положительная наука. Критические очерки. (Петербург. 1870 г., стр. 59).

Нападать на Леера, занимающего крайне идеалистическую позицию вообще очень легко. Но надо опасаться, чтобы эти нападки в результате не привели — лишь к вселению легкомысленного отношения ко всякой отвлеченной мысли вообще, к полному игнорированию теории. Особенно вышедшие из революционной войны вожди всегда должны помнить мысль Клебера: не так трудно заслужить военную репутацию, как сохранить ее; теория, стремящаяся всегда идти рука об руку с опытом, рано или поздно отомстит за себя, если ее слишком игнорировать"{224}.

Редакция