Дельбрюк — историк измора и сокрушения

Если мы будем разуметь под „военными классиками" только писателей в военной форме, то мы не сможем отнести к их числу гражданского историка Дельбрюка. Однако, такой подход к классификации мыслителей, очевидно, не выдерживает никакой критики. Мы не считаемся с тем, что Бюлов лишь короткое время своей молодости находился на военной службе, или с тем, что Ллойд, уже выйдя в отставку, нашел возможность сосредоточиться на стратегических вопросах. Если мы отбросим неуместный вопрос о роде службы и сосредоточим свое внимание исключительно на умственной деятельности Дельбрюка, то мы должны будем признать за ним полное право на занятие почтенного места в нашем труде. В 1878 году он уже выступил в печати с рецензией на труд Тайзена „о военном завещании Фридриха Великого", развившей стратегические идеи, к которым когда-то подходил Клаузевиц, но которые с тех пор были хорошо забыты. На эти идеи — деление стратегии на измор и сокрушение — он натолкнулся при обдумывании своего первого труда — классической биографии Гнейзенау{196}. Упомянутая рецензия вызвала борьбу, отзвуки которой продолжали раздаваться и через сорок слишком лет. Прусский генеральный штаб выдвинул против Дельбрюка своих лучших бойцов: Кольмара, фон-дер-Гольца, Малаховского, Фридриха Бернгарди, весь аппарат военно-исторического отделения большого генерального штаба. Теодор Бернгарди отвечал на замечания Дельбрюка капитальным ученым исследованием о Фридрихе Великом в двух томах; скрытая полемика замечается во многих десятках томов официальной истории походов Фридриха Великого. Несмотря на то, что Дельбрюк являлся редактором влиятельнейшего консервативного ежемесячника и был депутатом правой в прусской палате господ, министру народного просвещения был сделан запрос, как он считает возможным держать в берлинском университете профессора, якобы оскорбляющего память Великого Фридриха. Долгие годы Дельбрюк, несмотря на свои ученые заслуги и громадные связи в ученом и придворном мире, не утверждался в звании ординарного профессора. Лишь Шлиффен несколько умерил ярость, с которой прусский генеральный штаб атаковал автора опасной и глубоко вредной стратегической ереси", В страшном обострении стратегии сокрушения автором „Канн" заключается и признание права существования теории измора.

Здравствующий и сейчас Дельбрюк сорок два года посвятил отстаиванию своих стратегических воззрений. Полемика с генеральным штабом постепенно [233] втянула его в изучение прошлого военного искусства, и свои семинарии он посвящал почти исключительно исследованию войн, сражений, важных военных проблем прошлого. А работать на семинариях Дельбрюка приезжали историки со многих концов мира. Вместо традиционной филологической критики источников, Дельбрюк развил метод критики достоверности источника по существу, исходя из знания той области, о событиях в которой трактует источник. Дельбрюк требовал достаточных стратегических и тактических познаний от историка, который берется описывать и критиковать военные события прошлого. Как ни странно, но сотни лет ученые филологи считали возможным писать целые трактаты о войнах и военном искусстве (например, труд Момзена о военных установлениях Рима), не имея никакого представления о военном искусстве{197}.

Из работ Дельбрюка имеет чрезвычайно важное методологическое значение для каждого, кто хотел бы заняться военной историей, труд: „греко-персидские и бургундские войны" и, особенно, его четырехтомное сочинение, законченное лишь в 1920 году: „история военного искусства в рамках политической истории". К сожалению, последний труд доведен только до Наполеона, при чем, уже на Фридрихе Великом автор заканчивает подробное изложение и излагает французскую революцию и Наполеона лишь несколькими, правда, очень уверенными, мазками.

Через семинарии Дельбрюка прошло три поколении германских историков; сотни диссертаций их были посвящены разработке различных вопросов истории военного искусства. Получился колоссальный сдвиг, и мы теперь не мыслим ни одного серьезного военного историка, который не находился бы в известной зависимости от произведенного Дельбрюком переворота.

Несмотря на свой консерватизм, Дельбрюк мог успешно бороться с генеральным штабом в области стратегии, лишь заняв определенно диалектически-эволюционную точку зрения. В этом отношении он резко разошелся с господствующей исторической школой, и по приемам своего исследования, по разработке особого масштаба для оценки явлений каждой эпохи, по выдвижению на первый план вопросов эволюции, по пониманию процесса исторического развития, как однога целого, Дельбрюк занял чисто диалектическую гегелианскую позицию. Это дало основание известному марксисту Францу Мерингу признать Дельбрюка, несмотря на его частые вылазки против материализма, величайшим историком за последние сто лет.

В чем же суть стратегической ереси" Дельбрюка, против которой ополчилось столько правоверных авторитетов, начиная с Мольтке?

Еще Клаузевиц усматривал существование в истории двоякой стратегии. Его не удовлетворяло обычное рассуждение, что великие полководцы встречаются редко, а потому не всегда мы встречаем осуществление настоящей сокрушительной стратегии. Нельзя подвергать суммарному осуждению всю предшествующую Наполеону военную историю из-за того, что она резко расходится с наполеоновскими образцами. Из пятидесяти войн в истории может быть сорок девять войн задаются только ограниченными целями на вооруженном фронте борьбы. Можно ли игнорировать их опыт, ссылаясь на то, что отказ от сокрушения объясняется каждый раз ошибочными взглядами, [234] отсутствием энергии? Как великий реалист, Клаузевиц должен был отказаться от осуждения действительности, уклониться от вступления в спор с фактами и признать, что причина лежит в сущности дела. В 1827 году, за три года до смерти, он писал, что собирается переделать свой трактат „о войне" так,, чтобы каждый вопрос рассматривался как с точки зрения стратегии сокрушения, так и с точки зрения стратегии ограниченных целей.

Дельбрюк развил эти мысли в приложении к Фридриху Великому. Он указывал, что с точки зрения наполеоновской стратегии Фридрих является не предтечей Наполеона, а жалким тупицей, боязливым игроком, и что величие Фридриха можно понять, только рассматривая его в рамках не наполеоновской стратегии, а стратегии его времени.

Дельбрюк эту другую стратегию, выдвигающую вместо сокрушения ограниченные цели, называет то стратегией измора, то двухполюсной стратегией. Оба термина его не удовлетворяли, так как противники Дельбрюка вкладывали в них совсем не то содержание, которое он разумел.

Под стратегией измора многие понимают столько раз охаянный методизм XVIII века, Бюловское стремление к решению участи войны без сражения, стратегию, единственным средством которой является маневр, грозящий сообщениям неприятеля. Во избежание недоразумений, Дельбрюк обратился к термину „двухполюсная стратегия". Стратегия сокрушения имеет только один полюс — сражение. Решительное сражение представляется единственным средством, к которому она стремится, и пред которым бледнеет все остальное. Стратегия же измора имеет два полюса, одним из которых является; сражение, а другим — маневр и прочие бескровные средства. Мысль Дельбрюка,, таким образом, сводится к тому, что стратегия сокрушения едина и допускает только одно определенное решение, крайне простое, так как вся деятельность на войне должна быть подчинена требованиям быть сильнее на решительном пункте. Стратегий же измора не одна, а бесконечное количество. Полководец стратегии измора может держаться близко к полюсу сражения, и тогда его деятельность, по внешности, лишь немногим будет отличаться от деятельности стратегии сокрушения; и целый ряд различных ступеней, с все уменьшающимся стремлением к сражению, отделяют полюс сражений от полюса маневренного; в чистом своем виде исключительно маневренная, бескровная стратегия на практике немыслима. Позиционная война являлась непременной спутницей двухполюсной стратегии, так как укрепленная позиция всегда высоко расценивалась всеми полководцами, стремившимися уклониться от решительного сражения.

„Двухполюсная стратегия" — это термин, вызванный только условиями полемики. Вместо него мы пользуемся термином „стратегия измора", но просим очень помнить, что последняя далеко не представляет такого единства теории, мысли и решения, как стратегия сокрушения, и представляет целую радугу различных стратегических оттенков.

Те лица, которые нападали на еретика Дельбрюка и указывали на опасность и зловредность его теории, имели серьезное основание для беспокойства. Не только страшные усложнения стратегического мышления являются результатом признания двоякого характера стратегии, но возникают серьезные основания для опасения, не пострадает ли энергия стратегических решений от признания условности каждого метода стратегического мышления. [235]

Все, что раньше было в стратегии бесспорного, теперь выносится на дискуссию: каждая стратегическая истина должна иметь, в частном случае, еще особые, нелегко устанавливаемые предпосылки, чтобы сохранить свое значение на практике. Диалектика, с ее противоречиями и ее трудностями, широкой волной врывается в военное мышление сквозь сделанную Дельбрюком брешь.

Стратеги довоенного периода имели все основания смотреть на теорию Дельбрюка, как на катастрофическое землетрясение, грозящее совершенно разрушить все хрупкие достижения стратегической теории. Ведь дело сводилось к тому, что представляет наполеоновская стратегия: самый ли ствол стратегии, или только одну, хотя и очень крупную, его ветвь? Принять в стратегии деление на сокрушение и измор — это даже более, чем принять для соответственных дисциплин принцип относительности Эйнштейна. И где же допускать эту относительность — в военном деле, где решимость, отсутствие колебаний, целеустремленность имеют такое первостепенное значение!

Однако, всеми этими соображениями еще можно было бы пытаться оспаривать истину, открытую Клаузевицем и Дельбрюком, до мировой войны. После той колоссальной демонстрации стратегии измора, которую представляет мировая война, мы не можем умышленно надеть на себя шоры и не замечать двойственности стратегии. Вся подготовка к мировой войне, ошибочные действия всех генеральных штабов, все это представляет тяжелую расплату за общее стремление мыслить только в плоскости наполеоновской стратегии, не отдав себе предварительно отчета в том, найдет ли она свое применение при данном соотношении сил и средств. Оставаясь в плоскости сокрушения, мы не можем понять причинной связи событий мировой войны, не можем установить точки зрения для суждения о ней, не можем сделать никаких выводов. Из крупных действующих лиц, Фалькенгайн в германском лагере, и Фош в французском, раньше других на практике почувствовали невозможность спорить со стратегией измора, как реальным фактом войны. Они отбросили, правда частично, свои старые воззрения, свои наполеоновские шоры уже к началу 1915 года. Поход в Россию 1915 года, атака Вердена и наступление на Сомме в 1916 году были, может быть, не во всех подробностях, удачными, но сознательными приложениями теории измора.

Будущие труды по стратегии, конечно, должны будут подробно остановиться на разработке вопросов, связанных со стратегией измора. Уже план кампании, если война намечается на измор, будет, конечно, представлять совершенно иную сложность, чем план кампании на сокрушение. Каковы трудности, которые предстоит одолеть стратегической мысли, можно судить хотя бы потому, как неохотно военные историки берутся за разработку войн, складывавшихся на измор. Ведь Г. А. Леер почти никогда не приводил примеров из войны за нераздельность Соединенных Штатов 1862 — 65 г.г., современником которой он был, а предпочитал черпать из эпохи Наполеона: и действительно, ясная логическая линия войны, которую Наполеон или Мольтке вели на сокрушение, дробится в войне на измор на ряд логических обрубков, ряд произвольный и неопределенный, в котором, однако, очень легка заблудиться и наделать неисправимых ошибок. [236]

Создание стратегического труда, который нам попытался бы дать ясный и цельный взгляд на стратегию в двух ее видах — сокрушения и измора — представляет еще очередную задачу. Пока же нам кажется, что прилагаемые выдержки из четвертого тома истории военного искусства Дельбрюка, гласящие о стратегии Фридриха и Наполеона, могут отчасти сыграть роль руководящей нити{198}, позволяющей ориентироваться в современном стратегическом хаосе.