О стратегии

Глава первая.

Определение и основные принципы

Мы будем в нашем исследовании держаться последовательности, в которой комбинации, с какими может иметь дело армия, представляются ее начальникам с момента объявления войны; мы, естественно, начнем с самых главных, образующих в некотором роде план операций; таким образом, мы будем следовать по пути, противоположному тактике, в которой приходится начинать с мелких подробностей, чтобы придти впоследствии к построениям и действиям большой армии.

Следовательно, мы предполагаем, что перед нами армия, начинающая кампанию; первой заботой ее полководца должно быть установление соглашения с правительством относительно характера войны, которую он будет вести; затем он должен будет основательно изучить театр своей деятельности и, наконец, выбрать в согласии с главой правительства наиболее соответствующую оперативную базу, сообразуясь с условиями, образуемыми очертаниями своего государства и границами союзников.

Выбор этой базы и еще более намеченная к достижению цель служат основанием для определения оперативной зоны. Главнокомандующий наметит первый объект своих операций и изберет операционную линию, ведущую к этому пункту, или как временную линию, или как постоянную.

Армия, двигающаяся по этой операционной линии, будет образовывать операционный или стратегический фронт: желательно, чтобы армия располагала позади этого фронта оборонительной линией, которая могла бы явиться опорой в случае необходимости. Позиции, которые будут временно занимать корпуса армии на операционном фронте или на оборонительной линии, будут являться стратегическими позициями.

Когда армия подойдет к своему первому объекту и противник начнет оказывать сопротивление ее предприятиям, она должна будет или атаковать его, или будет маневрировать [106] с целью вынудить его к отступлению; в этих видах она изберет одну или две стратегические маневренные линии, которые, будучи временными, могут несколько уклоняться от общей операционной линии, с коей их не следует смешивать.

Чтобы связать фронт операций с базой, по мере продвижения вперед формируются этапная линия, линия подвоза, магазины и т. д.

Если операционная линия несколько растянута в глубину и имеются неприятельские отряды на угрожающем удалении, то придется выбирать — атаковать ли и прогнать эти отряды, или же продолжать операцию против неприятельской армии, не заботясь о второстепенных отрядах, или только ограничиваясь установлением за ними наблюдения: если выбор остановится на последнем методе, то результатом будет образование двойного оперативного фронта и необходимость выделения крупных сил.

Если армия приблизится к своему объекту и противник захочет оказать сопротивление, то произойдет сражение; если столкновение это окажется нерешительным, то последует остановка, и затем борьба возобновится; если будет одержана победа, то продолжается развитие операций с целью достигнуть первого объекта, продвинуться далее и избрать себе второй.

Если содержание первого объекта заключается в овладении важной крепостью, то начинается осада. Если армия недостаточно многочисленна, чтобы продолжать свое продвижение, оставив позади осадный корпус, то она займет стратегическую позицию, чтобы прикрыть осаду; таким образом, итальянская армия в 1796 году, едва насчитывавшая 50 тысяч бойцов, не смогла пройти мимо Мантуи и проникнуть в глубь Австрии, оставив перед этой крепостью 25 тысяч человек, так как против нее находилось еще 40 тысяч на двойной линии Тироля и Фриуля.

Наоборот, в тех случаях, когда у армии оказалось бы достаточно сил, чтобы извлечь — больше выгод из победы, или же если не приходится иметь дело с осадой, то она двигается на второй, еще более важный объект. Если этот пункт находится на известном удалении, будет крайне важно создать себе промежуточную опору. С этой целью будет создана временная база посредством одного или двух обеспеченных от нечаянного нападения городов, которые, конечно, будут заняты; или же придется создать небольшой стратегический резерв, который будет прикрывать тыл: крупные магазины будут обеспечены временными укреплениями. Если армии придется переправляться через значительные реки, то в спешном порядке будут построены предмостные укрепления, а если эти мосты будут находиться внутри окруженных стенами городов, то придется возвести несколько укреплений, [107] чтобы усилить обороноспособность этих пунктов и удвоить силу временной базы или располагаемого там стратегического резерва.

Если же, напротив, сражение будет проиграно, то последует отступление, с целью приблизиться к базе и почерпнуть там новые силы путем привлечения к себе выделенных отрядов и использования крепостей и укрепленных лагерей, которые или остановят противника, или принудят его разделить свои силы.

Когда приближается зима, то переходят на зимние квартиры; или же операции продолжаются той из обеих армий, которая, явно одержав верх и не усматривая серьезных преград в неприятельской линии обороны, захотела бы использовать свое превосходство: в последнем случае будет иметь место зимняя кампания. Это решение, являющееся во всех случаях равно тяжелым для обеих армий, не вызывает комбинаций особого порядка и лишь требует удвоения энергии в действиях, чтобы возможно скорей достигнуть развязки.

Таков обычный ход войны: и такова же последовательность, которой мы будем придерживаться при исследовании различных, связанных с этими операциями, замыслов.

Все замыслы, охватывающие театр войны в целом, относятся к области стратегии и сводятся к следующему:

1. Определение театра войны и различных представляемых им комбинаций.

2. Выбор и устройство постоянной базы и оперативной зоны.

3. Определение избираемого для наступления или обороны объекта.

4. Установление решительных пунктов театра войны.

5. Оперативные фронты и оборонительные линии.

6. Выбор операционных линий, идущих от оперативной базы к вышеупомянутому объекту или оперативному фронту.

7. Лучшая из стратегических линий, которую следует избрать для данной операции.

Различные маневры, к которым следует прибегнуть, чтобы использовать эти линии в их различных комбинациях.

8. Временные оперативные базы и стратегические резервы.

9. Марши армии, рассматриваемые, как маневр.

10. Магазины, рассматриваемые в их отношении к маневрированию армий.

11. Крепости, рассматриваемые, как средство стратегии, как убежище для армии или препятствие для ее марша; осады, которые надлежит предпринять, и прикрытие их.

12. Укрепленные лагеря, предмостные укрепления и т. д.

13. Демонстрации и выделение крупных отрядов. Независимо от этих комбинаций, принципиально входящих: в проект общего плана первых операций кампании, существуют [108] и другие операции смешанного порядка, относящиеся к стратегии, в отношении их общего руководства, и к тактике в отношении их выполнения, как-то: переправы через большие и малые реки, отступления, зимние квартиры, внезапные нападения, высадки, конвоирование крупных транспортов и т. д.

2-й отдел — это тактика, т.е. маневрирование армии в день сражения или боя, и различные порядки, в которых надлежит водить войска в наступление.

3-й отдел — это логистика или практическое искусство передвигать армии: технические подробности походных движений, боевых порядков, расположения на отдых биваком и по квартирам, одним словом — выполнение стратегических и тактических замыслов.

Точное определение демаркационной линии между этими различными отраслями науки явилось поводом для нескольких легких пререканий. Я определил стратегию, как искусство вести войну по карте, искусство охватывать весь театр войны. Тактика—это искусство драться на местности, располагать силы сообразно с местными условиями и вводить их в бой на различных пунктах поля сражения, т. е. на пространстве в 16 — 20 километров{63}, на котором действующие части в течение самого боя могли бы получать и исполнять приказы. Наконец, логистика в сущности представляет лишь науку о подготовке к применению двух других наук. Мое определение критиковали, но лучшего определения не дали. Бесспорно, что много сражений были решены стратегическими движениями и даже являлись лишь серией подобных движений, но это имело место лишь при столкновении с разбросавшимися армиями, т. е. в случае, представляющем исключение. Таким образом, хотя общее определение и относится лишь к регулярным сражениям, тем не менее оно не является неточным{64}.

Итак, независимо от приемов выполнения в соответствии с местностью, с моей точки зрения, большая тактика содержит следующие разделы:

1. Выбор позиций и рубежей для оборонительных сражений.

2. Активная оборона в бою.

3. Разнообразные боевые порядки и основные маневры для атаки неприятельского расположения. [109]

4. Столкновение двух армий на марше и случайные сражения.

5. Внезапность в армейском масштабе.

6. Расположение войск перед боем.

7. Атака позиций и укрепленных лагерей.

8. Внезапные нападения.

Все прочие военные операции представляют детали малой войны, как-то: прикрытие транспортов, фуражировки, частные бои авангардов и ариергардов, даже атака мелких отрядов, одним словом, все то, что должно быть выполнено дивизией или изолированным отрядом.

Основной принцип войны

Основной целью этого труда является доказать, что все военные операции охватываются одним основным принципом. Этот принцип должен господствовать на первом месте во всех операциях, как непременное условие их добротности. Он состоит в следующем:

1. Стратегические комбинации должны последовательно передвигать главные силы армии на решительные пункты театра войны и, насколько это возможно, против неприятельских сообщений, не подвергая при этом риску собственные сообщения.

2. Маневрировать так, чтобы главные силы вступали в бой лишь с частями неприятельской армии.

3. В день сражения тактическими маневрами также направлять главные силы на решительный пункт поля сражения или на тот пункт неприятельского расположения, который важно преодолеть.

4. Действовать так, чтобы эти массы не только прибывали на решительные пункты, но чтобы они и вводились в бой энергично и одновременно, т. е. производили дружное усилие.

Этот принцип показался столь простым, что у него не было недостатка в критиках.

Мне ставили в упрек, что очень легко советовать направлять главные силы на решительные пункты и уметь их вводить там в дело, но что искусство и состоит именно в том, чтобы правильно установить эти пункты.

Будучи далек от того, чтобы отвергать столь простую истину, я признаю, что было бы по меньшей мере наивно выдвигать столь общий принцип, не дополнив его всеми необходимыми комментариями, чтобы дать усвоить различные случаи его применения. Поэтому я сделал все, чтобы дать возможность каждому, стремящемуся научиться офицеру легко устанавливать решительные пункты на стратегической или [110] тактической шахматной доске. Далее читатель найдет определение этих различных пунктов и указание, какие из них относятся к различным военным комбинациям. Военные, которые, внимательно обдумав эти главы, будут продолжать полагать, что установление этих решительных пунктов представляет неразрешимую задачу, должны отчаяться когда бы ни было что-либо понять в стратегии,

Театр, операций, действительно, всегда представляет лишь три зоны, правую, левую и центральную. Точно также каждая зона, каждый оперативный фронт, каждая стратегическая позиция и оборонительная линия, как и каждый тактический фронт боя, никогда не имеют других подразделений, т.е. два крыла и один центр. Одно из этих трех направлений всегда явится подходящим, чтобы следовать по нему к важной цели, которую желательно достигнуть, одно из двух других отдалится от него сравнительно менее, а третье будет представлять полную его противоположность. Исходя из этого, комбинируя неприятельские позиции с географическими пунктами и намечаемыми планами, всякий вопрос о стратегическом движении, или о тактическом маневре, по видимому, всегда будет сводиться к тому, чтобы знать, следует ли маневрировать вправо, влево или прямо перед собой: выбор между тремя столь простыми альтернативами не представляет загадки, достойной нового сфинкса.

Я, тем не менее, далек от того, чтобы полагать, что военное искусство всецело состоит лишь в выборе хорошего направления, по которому надлежит устремить массы; однако, нельзя отрицать, что этот выбор несомненно представляется основой стратегии. Довершение того, что сможет подготовить хороший замысел, будет уже зависеть от искусства выполнения, от умелости, от энергии и глазомера.

Итак, прежде всего мы применим вышеприведенный принцип к различным стратегическим и тактическим комбинациям, а затем докажем историей двадцати знаменитых походов, что все успехи или неудачи являлись результатом применения или упущения этого принципа, имевших место в действительности.

Глава вторая.

О системе наступательных и оборонительных операций

Если война уже решена, то первый вопрос, на который надо ответить, заключается в том, будет ли она наступательной или оборонительной. Прежде всего надлежит точно определить, что подразумевается под этими понятиями.

Наступление представляется в нескольких видах: если оно направлено на большое государство и в целом его охватывает, [111] то это будет нашествие{65}, если же оно сводится лишь к захвату одной провинции или более или менее ограниченного оборонительного фронта, то это уже будет не вторжение, а ординарное наступление; наконец, если оно представляет лишь атаку какой-либо позиции неприятельской армии и ограничивается одной этой операцией, тогда оно носит название инициативы движений. Наступление почти всегда представляет выгоды как с моральной, так и с политической точки зрения: оно переносит войну на неприятельскую территорию, сберегает собственную страну, сокращает источники средств противника и увеличивает наши наступление поднимает моральные силы армии и часто внушает страх противнику; однако, иногда наступление возбуждает рвение неприятеля, если заставляет его понять, что вопрос идет о спасении угрожаемого отечества.

С военной точки зрения, наступление имеет свою хорошую и свою плохую стороны: в стратегии, если наступление доводится до масштаба нашествия, оно приводит к растянутым в глубину операционным линиям, которые на территории неприятеля всегда опасны{66}. Весь театр операций—горы, реки, теснины, крепости, является препятствиями, благоприятствующими обороне, и враждебен наступлению; население и власти страны будут ему враждебны, а не явятся его ору днем. Но если наступление оказывается успешным, то оно наносит удар прямо в сердце неприятельского могущества, лишает его военных средств и может привести к быстрой развязке борьбы.

Наступление, примененное в масштабе простой временной операции, т.е. рассматриваемое, как инициатива движений, всегда является выгодным, в особенности в стратегии. И действительно, если военное искусство состоит в том, чтобы направлять свои силы на решительный пункт, то понятно, что первым способом применения этого принципа является захват инициативы движений. Кто захватил эту инициативу, тот заранее знает, что он делает, и что он хочет; он сосредоточивает свои массы у того пункта, где ему [112] желательно нанести удар. Кто выжидает, тот повсюду оказывается упрежденным: противник набрасывается на отдельные части его армии, он не знает, куда неприятель хочет направить свои усилия, ни средств, которые он должен ему противопоставить.

В тактике наступление также имеет преимущества, но не столь положительные, так как операции не распространяются на такой обширный район, и захвативший инициативу не может скрыть их от противника, который немедленно их обнаруживает и сейчас же при помощи хороших резервов может внести необходимые поправки. Помимо того, двигающийся на неприятеля имеет против себя все невыгоды, вытекающие из местных препятствий, которые ему придется преодолеть, чтобы дойти до неприятельского фронта; последнее заставляет думать, что именно в тактике шансы обеих систем достаточно уравновешиваются.

Впрочем, каковы бы ни были стратегические и политические выгоды, ожидаемые от наступления, тем не менее невозможно применять исключительно эту систему в течение всей войны; даже нельзя быть уверенным, что поход, начатый наступательно, не закончится обороной.

Оборонительная война также имеет свои преимущества, если она умно скомбинирована. Она бывает двух видов: оборона инертная, или пассивная, и оборона активная, с наступательными контрударами. Первая всегда пагубна; вторая может привести к крупным успехам. Так как целью оборонительной войны является возможно длительное прикрытие угрожаемого противником участка территории, то очевидно, что целью всех операций должна быть задержка его успехов, противодействие предприятиям неприятеля путем умножения трудностей его марша, однако, не подводя при этом под серьезный ущерб собственную армию. Кто решается на нашествие, предпринимает его всегда на основании какой-либо предпосылки и должен стремиться к возможно быстрой развязке; обороняющийся, наоборот, должен оттягивать развязку до тех пор, пока его противник не будет ослаблен, вследствие неизбежного выделения отрядов, маршей, трудов и т. д.

Армия ограничивается рамками обороны лишь вследствие неудач или явного превосходства противника. В последнем случае она пытается, под прикрытием крепостей и естественных или искусственных преград, восстановить равновесие шансов, умножая препятствия, которые она может противопоставить противнику.

Эта система, не будучи доведена до крайности, также имеет свои хорошие шансы, но лишь в том случае, если полководец, считающий себя вынужденным прибегнуть к ней имеет достаточно здравого смысла, чтобы не ограничиваться инертной обороной, иначе говоря, откажется от неподвижного [113] выжидания в определенных пунктах всех ударов, которые пожелает ему нанести противник. Наоборот, он должен будет стремиться удвоить активность своих операций и не упускать ни одного из представляющихся случаев, чтобы напасть на слабое место противника, захватить инициативу движений.

Этот вид войны, который я раньше называл наступательной (активной. Переводч.) обороной, представляет выгоды как в стратегии, так и в тактике. Действующий таким образом использует преимущества обеих систем, так как получает выгоды инициативы и легче может использовать удобный момент для нанесения удара, находясь по середине заранее подготовленной шахматной доски, в центре средств и опорных точек своей страны.

В трех первых походах Семилетней войны Фридрих Великий наступал; но в четырех последних он дал настоящий образец активной обороны. Правда, надо признать, что ему блестяще помогали противники, дававшие ему полную свободу и возможность успешно захватывать инициативу.

Веллингтон также играл эту роль в течение большей части своей карьеры в Португалии, Испании и Бельгии, и это действительно был единственно подходящий способ действия в его положении. Всегда легко выполнять амплуа Фабия, когда играешь на союзной территории и не приходится заботиться о судьбе столицы или угрожаемых провинций, одним словом, когда можно считаться единственно с военными требованиями{67}.

В заключение, по-видимому, надо признать бесспорным, что самый крупный талант полководца — это умение поочередно применять обе системы и, главным образом, уменье вновь перехватывать инициативу, даже в течение самой оборонительной схватки.

Глава третья.

О стратегических пунктах и линиях,
о решительных пунктах театра войны
и об объектах операций

Бывают различные по своей природе стратегические пункты и линии. Одни из них получают такое наименование исключительно по своему географическому положению, откуда и вытекает все их значение на шахматной доске операций; таким образом, они являются постоянными стратегическо-географическими [114] пунктами. Другие приобретают значение в связи с расположением неприятельских сил и с намечаемыми против них операциями: это будут маневренные стратегические пункты, совершенно преходящего значения. Наконец, существуют стратегические пункты и линии, имеющие лишь второстепенное значение, и таковые, значение которых и огромно, и беспрерывно: последние я называю решительными стратегическими пунктами.

Я попытаюсь объяснить эти отношения столь же ясно, как я их сам понимаю, что в таких вопросах не всегда так легко, как может казаться.

Всякий пункт на театре военных действий, имеющий военное значение — или по своему положению в узле сообщений, или по нахождению в нем каких-либо военных учреждений и фортификационных сооружений, будет в действительности являться территориальным или географическим стратегическим пунктом.

Некий знаменитый генерал{68}, напротив, утверждает, что не всякий пункт, удовлетворяющий вышеприведенным условиям, будет непременно представлять стратегический пункт; для последнего еще необходимо, чтобы он был соответственно расположен по отношению к имеющейся в виду операции.

Я надеюсь, что меня извинят за то, что я держусь иной точки зрения, но стратегический пункт всегда является таковым по своей природе и таковым остается даже пункт, наиболее удаленный от сферы первоначальных операций, так как он может быть втянут в них неожиданным оборотом событий и приобрести все значение, на которое он может претендовать. С моей точки зрения, следовательно, точнее было бы сказать, что не все стратегические пункты являются пунктами решительными.

Точно также стратегические линии являются или географическими, или получают свое значение только в связи с определенным маневром, на некоторый период времени; первые могут быть подразделены на два разряда, а именно: географические линии, которые по своему постоянному значению являются решительными пунктами театра военных действий{69}, и линии, значение коих обусловливается лишь тем, что они соединяют между собой два стратегических пункта. [115] Из опасения спутать эти различные понятия, мы отдельно рассмотрим стратегические линии, относящиеся к определенному маневру, а сейчас ограничим наше исследование решительными и объективными пунктами зоны, в которой развиваются операции.

Хотя между двумя последними видами пунктов существует внутреннее родство, так как всякий объект неизбежно должен быть одним из решительных пунктов театра войны, тем не менее надо проводить между ними различие, так как все решительные пункты не могут одновременно стать объективной целью операций. Следовательно, постараемся сначала точнее определить первые, что позволит нам подойти к выбору вторых.

Я полагаю, что название решительного стратегического пункта можно дать всем пунктам, которые могут оказать значительное влияние или на общий ход кампании, или на одну из операций. К их числу следует отнести все пункты, географическое положение и искусственное усиление коих благоприятствует атаке или обороне оперативного фронта или оборонительной линии; первое место среди них занимают удачно расположенные большие крепости.

Следовательно, решительные пункты театра войны бывают различного рода. Первые — это географические пункты или линии, которые имеют постоянное значение, вытекающее из конфигурации данной шахматной арены: возьмем, например, бельгийский театр для Франции; совершенно ясно, что та из обеих сторон, которая будет владеть течением Мааса, будет господствовать и над страной, так как ее противник будет охваченным и запертым между Маасом и Северным морем, не сможет принять сражения, имея фронт, параллельный морю, не рискуя при этом полным уничтожением своей армии{70}. Долина Дуная также представляет серию важных пунктов, на которую установился взгляд, как на ключ к Южной Германии.

Решительными стратегическими пунктами также являются те, которые позволяют господствовать над узлом нескольких долин и над центром важнейших пересекающих страну сообщений. Например, Лион является важным стратегическим пунктом, так как он господствует над долинами Роны и Сены и расположен в центре сообщений между Францией и Италией и юга с востоком; но он являлся бы решительным пунктом лишь при условии, что там была бы возведена крепость или укрепленный лагерь с предмостными укреплениями. [116]

Лейпциг, бесспорно, является стратегическим пунктом, так как он расположен на сплетении всех сообщений Севера Германии. Если бы этот город был укреплен и находился на обоих берегах большой реки, то он почти что представлял бы ключ к стране (если вообще страна может иметь ключ и если это фигуральное выражение подразумевает нечто другое, а не решительный пункт).

Таким образом, все столицы, будучи расположены в центре путей государства, являются решительными стратегическими пунктами не только по приведенной причине, но и по другим мотивам, нарастающим их значение.

Помимо этих пунктов, в горных странах имеются еще теснины, являющиеся единственными проходами для армии; эти географические пункты могут явиться решающими для операций в данной местности; известно, какое значение получило дефиле у Бард, прикрытое маленьким фортом, в 1800 г.{71}.

* * *

Второй вид решительных пунктов представляют временные маневренные пункты, значение коих относительно и обусловливается группировкой войск обеих сторон. Например, Мак в 1805 году сосредоточил свои силы в направлении Ульма и ожидал русскую армию со стороны Моравии; при наступлении на него решительным пунктом является Донауверт или нижнее течение Леха, так как, если Мак был бы здесь предупрежден противником, то он терял свою линию отступления на Австрию и на шедшую к нему на помощь русскую армию. В 1800 году Край, занимая такое же положение у Ульма, наоборот, ожидал помощи не со стороны Богемии, а из Тироля и из победоносной армии Меласа в Италии; поэтому решительный пункт при наступлении на него лежал уже не в Донауверте, а на противоположной стороне, т.е. у Шафгаузена: только здесь являлась возможность выйти в тыл его оперативного фронта, отрезать ему отступление и, отбросив к Майну, изолировать его как от вспомогательной армии, так и от базы. В ту же кампанию 1800 года первым объектом Бонапарта было обрушиться через Сен-Бернар на правое крыло Меласа, чтобы захватить его сообщения: понятно, что Сен-Бернар и долина Аосты являлись не решительными географическими пунктами, а маневренными, так как их значение обусловливалось продвижением Меласа к Ницце.

Можно утверждать, как общий принцип, что решительными маневренными пунктами являются пункты, расположенные [117] на той оконечности неприятельского фронта, откуда его можно было бы легче отрезать от его базы и от его вспомогательных армий, не подвергая при этом свои сообщения такому же риску. При этом всегда надлежит предпочитать оконечность, противоположную морю, так как оттеснить противника к морю является столь выгодно, как опасно самому подвергаться подобному риску; лишь в случае, если вы имеете дело со слабой армией островитян, можно пытаться отрезать ее от кораблей{72}.

Если неприятельская армия раздроблена на части или растянута на очень длинном фронте, то решительный пункт будет представлять центр: проникнув туда, мы увеличиваем разброску неприятельских сил, т.е. удваиваем их слабость; неприятельские части, разбитые порознь, несомненно являются обреченными на уничтожение.

Решительный пункт поля сражения определяется следующим:

1. Очертанием местности.

2. Комбинацией местных предметов и преследуемой нами стратегической цели.

3. Группировкой сил обеих сторон.

Об объективных пунктах{73}.

С этими пунктами дело обстоит так же, как и с предыдущими, т.е. существуют маневренные объективные пункты и таковые географического порядка, как-то: важная крепость, течение большой реки, оперативный фронт, представляющий хорошие оборонительные условия{74} или хорошие опорные пункты для последующих предприятий. [118]

В стратегии объективный пункт определяется целью{75} кампании. Если эта цель наступательная, то объективным пунктом будет оккупация неприятельской столицы или важной в военном отношении провинции, утрата которой могла бы склонить противника к миру. При войне типа нашествия (на сокрушение. Редакция), объективным пунктом, намечаемым нападающим, обычно является столица.

Во всяком случае географическое положение этой столицы, политические отношения воюющих держав с их соседями, имеющиеся в распоряжении источники средств, единство государства или федеративное его устройство — все это создает массу комбинаций, по существу чуждых науке о бое, но очень интимно связанных с планами операций{76}; в зависимости от них может лежать решение, должна ли армия стремиться или опасаться продвигаться до самой неприятельской столицы.

Если объективным пунктом не является столица, им может быть какой-либо оперативный фронт, служащий основной базой противника, на котором находились бы несколько важных крепостей, захват коих обеспечивал бы армии владение оккупированной территорией: например, в войне Франции с Австрией, если бы французская армия вторглась в Италию, то первым ее объектом было бы достижение линии рек Тичино и По; вторым объектом были бы Мантуя и линия реки Эча; третий находился бы уже в Норических Альпах, и т. д. При обороне объективным пунктом{77} явится уже не пункт, который желательно завоевать, а пункт, который пытаются прикрыть. Столица, в которой полагается центр могущества, становится главным объективным пунктом обороны. Но могут иметься и более близкие пункты, как например, оборона первого фронта и первой базы операции; первым объективным [119] пунктом французской армии, вынужденной обратиться к обороне за Рейном, будет защита переправ через эту реку; французская армия будет пытаться помочь эльзасским крепостям, если противнику удастся переправиться и осадить их; вторым объектом является прикрытие первой оперативной базы, которая будет избрана на Маасе или Мозеле.

Что касается до маневренных объективных пунктов, то об их значении можно судить по тому, что мы уже сказали о решительных пунктах. В удачном выборе маневренных пунктов до известной степени проявляется наиболее ценный талант полководца; это надежнейший залог больших успехов. По крайней мере известно, что таковым было наиболее бесспорное достоинство Наполеона.

Отбросив старую рутину, задававшуюся только взятием одной или двух крепостей или занятием небольшой пограничной провинции, он выступил убежденным, что первое средство для достижения крупных результатов заключается, главным образом, в стремлении рассеять и сокрушить неприятельскую армию. Несомненно, что государства или провинции сдадутся сами, если нет больше организованных сил для прикрытия их{78}. Оценить верным глазомером шансы, представляемые различными зонами театра военных действий; концентрически направить массы в ту из этих зон, которая в действительности представляет наибольшие выгоды; ничем не пренебрегать, чтобы быть осведомленным о приблизительной группировке неприятельских сил; затем с быстротой молнии обрушиться на центр этой армии, если она будет разбросана, или на тот ее фланг, откуда можно выйти непосредственно на ее сообщения, охватить ее, отрезать, прорвать, преследовать до крайности, вынуждая отходить в расходящихся направлениях; наконец, оставить ее не раньше, чем она будет уничтожена или рассеяна; вот на что первые кампании Наполеона указывают, как на одну из лучших систем или, по крайней мере, как на основы той, которую он предпочитал.

Когда же, в дальнейшем, этот образ действий был применен в обстановке огромных русских расстояний и негостеприимных русских областей, то, по правде сказать, он не имел того, же успеха, как в Германии. Во всяком случае надо признать, что если этот способ войны не по плечу каждому и не подходит ко всем странам и к любой обстановке, тем не менее шансы этого образа действий остаются очень большими, и он действительно основывается на применении принципов: [120] если Наполеон и злоупотребил этой системой, то это не уничтожает реальных выгод, которых можно от нее ожидать, если уметь заставить себя ограничиться определенными успехами и координировать свои предприятия с отношением сил армий и позиций соседних государств{79}.

Правила, которые можно было бы дать относительно этих важных стратегических операций, почти целиком заключаются в том, что мы уже высказали о решительных пунктах, и в том, что мы выдвигаем дальше, когда будем говорить о выборе операционных линий.

Что же касается выбора маневренных объективных пунктов, то здесь обычно все будет зависеть от цели войны, от характера, который придадут войне обстоятельства или воля правительств, и, наконец, от тех военных сил и средств, которыми располагают обе стороны. В иных случаях объективные пункты будут преимущественно географическими пунктами, так как будут задаваться только взятием нескольких городов или очищением от неприятеля небольшой пограничной провинции; а в иных случаях придется думать, как это делал Наполеон, об уничтожении неприятельской армии. Нельзя советовать повторение Ульмского или Иенского маневра армии, наступающей единственно для осады Антверпена. И по совершенно отличным мотивам также было бы неосторожно рекомендовать подобный маневр французской армии, выдвинувшейся за Неман, на удаление в 2,000 километров от своей границы.

Существует особый род объективных пунктов, который невозможно обойти молчанием: это такие пункты, которые, хотя и имеют известное военное значение, но тем не менее гораздо теснее связываются с политическими комбинациями, чем со стратегическими. В особенности редко бывает, чтобы они не играли весьма крупной роли при коалиционной войне, оказывая влияние и на операции, и на комбинации правительств: следовательно, их можно назвать политическими объективными пунктам и, не рискуя быть обвиненным в одержимости манией терминологии.

И действительно, помимо интимных отношений, существующих между политикой и стратегией при подготовке к войне, почти в каждом походе встречаются военные операции, предпринятые для удовлетворения настояний политики; а последние часто являются весьма важными, но часто бывают и весьма неразумными; с точки зрения стратегии это будут [121] скорее крупные ошибки, чем полезные операции. Мы ограничимся приведением двух примеров: экспедиция 1793 года герцога Йоркского против Дюнкирхена, идея о которой зародилась у англичан под влиянием их традиционных морских и коммерческих чаяний; эта экспедиция направила операции союзников по расходящимся направлениям, что привело их к поражению; этот объективный пункт не был хорош ни в стратегическом, ни в тактическом отношении.

Экспедиция 1799 года того же герцога Йоркского в Голландию, продиктованная теми же взглядами лондонского кабинета, совпадавшими с надеждами Австрии на захват Бельгии, явилась не менее роковой; она породила движение эрцгерцога Карла от Цюриха на Мангейм, что явилось операцией, весьма противоречащей общим интересам коалиционных армий в тот момент, когда она была решена{80}.

Эти истины доказывают, что выбор политических объективных пунктов должен подчиняться требованиям стратегии, по меньшей мере до того момента, пока армия не разрешила оружием важнейшие вопросы войны.

В общем же этот вопрос так обширен и так сложен, что было бы абсурдно стремиться подчинить его каким-либо правилам: единственное правило, которое можно было бы предложить, только что нами приведено{81}. На практике необходимо или чтобы объективные пункты, выдвигаемые политикой в кампании, находились в согласовании с принципами стратегии, или же, в противном случае, чтобы достижение их было отсрочено на период, следующий за решительной победой.

Если принять это правило к обоим вышеприведенным примерам, то станет ясно, что завоевывать Дюнкирхен в 1793 году и освобождать Голландию в 1799 году надо было в Камбрэ или в центре Франции: это значит, что следовало стягивать все усилия коалиции к решительному пункту на границе, где и нанести решительный удар. Впрочем, почти все экспедиции такого характера относятся к разряду крупных диверсий, которым мы посвятим особую главу. [122]

Глава четвертая.

Об операционных зонах и линиях

Под операционной зоной надлежит разуметь известную часть театра военных действий в целом, через которую армия двигается к определенной цели, в особенности, если последняя находится в известной комбинации с целью, преследуемой вспомогательной армией. Например, в общем плане кампании 1796 года Италия являлась операционной зоной правой армии; Бавария — армии центра (Рейн-Мозельской); и, наконец, Франкония — левой армии (Самбро-Маасской).

Иногда операционная зона, как по конфигурации местности, так и по небольшому числу имеющихся удобных дорог, может представлять для действующей в ней армии лишь одну операционную линию. Но такие случаи бывают редко; обычно, операционная зона будет представлять несколько операционных линий, количество которых будет зависеть отчасти от планов полководца, а отчасти от числа магистральных сообщений, предоставляемых данным районом для его предприятий.

Однако, отсюда нельзя делать выводы, что каждая дорога сама по себе представляет операционную линию: конечно, в зависимости от оборота, который примут военные события, каждая хорошая дорога, первоначально и незанятая, может временно стать операционной линией; но поскольку будут ею пользоваться лишь разведывательные отряды или поскольку она окажется расположенной в направлении, находящемся вне сферы главных операций, постольку являлось бы абсурдным смешивать ее с подлинной операционной линией. Кроме того, три или четыре удобные дороги, удаленные всего на расстоянии одного или двух переходов друг от друга и ведущие к одному и тому же операционному фронту, не представляют трех разных операционных линий.

Действительно, операционной линией можно назвать лишь пространство, достаточное, чтобы центр и оба крыла армии могли передвигаться в пределах одного или двух переходов до каждого из крыльев, что возможно лишь при предпосылке наличности в этом пространстве по крайней мере трех или четырех дорог, ведущих к операционному фронту.

Анализ военно-исторических событий достаточно убедительно свидетельствует о важности выбора маневренных линий{82} для военных операций. Действительно, удачный выбор [123] может возместить опустошения, причиненные проигранным сражением, сделать тщетным вторжение, увеличить выгоды победы и обеспечить завоевание страны.

Сравнивая планы самых знаменитых походов и результаты, к каким они привели, мы видим, что все операционные линии, которые привели к успеху, отвечали основному принципу, который мы неоднократно приводили, так как простые и внутренние линии{83} имеют целью ввести в бой в наиболее важном пункте, путем стратегического маневра, большее количество дивизий, а, следовательно, более сильную масс у, чем противник. Также можно убедиться, что все операционные линии, приведшие к неудаче, отмечаются противоположными этим принципам недостатками, так как все сложные линии имеют тенденцию подставлять массе, которая должна обрушиться на них, слабые и изолированные части.

Принципы операционных линий.

Я думаю, что из анализированных мною событий и в особенности из тех, которые имели место вскоре за напечатанием впервые этой главы в 1806 году, можно вывести следующие принципы:

1. Если военное искусство состоит в том, чтобы на решительном пункте театра операций вводить в бои возможно большие силы, то выбор операционной линии, который является первым средством, чтобы этого достигнуть, можно рассматривать, как фундаментальную основу хорошего плана кампании{84}. Наполеон доказал это тем направлением, которое он сумел дать своим массам в 1805 году на Донауверт и в 1806 году на Геру; искусные маневры, в которые военные должны глубоко вдуматься. [124]

2. Направление, которое надлежит дать операционной линии, зависит не только от географических условий театра войны, о чем мы будем говорить далее, но и от расположения неприятельских сил на этой стратегической шахматной доске. Во всяком случае операционная линия может быть направлена или против центра или против одной из оконечностей фронта: лишь в случае бесконечного превосходства{85} можно было бы одновременно действовать и против фронта и против оконечностей его; во всяком другом, случае это явилось бы капитальной ошибкой.

В общем, можно выдвинуть принцип, что лучшим направлением для маневренной линии является центр противника, если последний, совершая ошибку, разбрасывает свои силы на слишком растянутом фронте; при всяком другом предположении маневренная линия должна направляться на оконечность неприятельского фронта и далее в тыл оборонительной линии или оперативного фронта противника{86}.

Преимущества, даваемые последним направлением, являются результатом не только того соображения, что, атакуя оконечность крыла, приходится сражаться лишь с частью неприятельской армии; еще большая выгода вытекает из того, что оборонительный фронт противника оказывается под угрозой захвата тыла. Так, в 1800 году Рейнская армия, достигнув оконечности левого фланга оборонительной линии Шварцвальда, заставила ее пасть почти без боя и дала два сражения на правом берегу Дуная; сами по себе эти сражения были далеко нерешительными, но результатом их, вследствие удачного направления операционной линии, явилось занятие Швабии и Баварии. Последствия марша, который привел резервную армию через Сен-Бернард и Милан на крайний правый фланг, а затем и в тыл Меласа, были еще более блестящими; они настолько известны, что мы можем на них здесь не останавливаться.

Этот маневр, правда, находится в резком противоречии с некоторыми слишком нетерпимыми системами, которые требуют баз, параллельных базам неприятеля, и двойных операционных линий, образующих прямой угол, вершина которого приходилась бы против центра стратегического фронта противника. [125] Но мы уже достаточно говорили об этих системах, чтобы показать, что наша предпочтительнее. Во всяком случае, если бы пришлось оперировать против неприятельского центра, то нет возражений и против применения Бюловской системы прямых углов; лишь бы при этом не считались с преувеличенными требованиями, которыми обременили ее комментаторы Бюлова, и чтобы двойные линии, которые он считает обязательными, были, как мы увидим дальше, внутренними{87}.

3. Тем не менее не следует думать, что достаточно достигнуть одной из оконечностей оперативного фронта противника, чтобы иметь возможность безнаказанно броситься на его тыл; бывают случаи, когда действуя таким образом можно самим оказаться отрезанными от своих собственных сообщений.

Во избежание этой опасности, важно дать такое географическое и стратегическое направление своей операционной линии, чтобы армия сохранила позади себя обеспеченную линию отступления или, в случае необходимости, имела в своем распоряжении таковую с другой стороны и могла перекинуться на нее, чтобы отойти на свою базу; об изменениях операционных линий мы будем говорить дальше (12-е правило).

Выбор операционного направления имеет такое значение, что сам по себе уже характеризует один из важнейших талантов полководца; в виду этого я позволю себе привести два примера, чтобы быть лучше понятым.

Например, если Наполеон в 1800 году, перевалив через Сен-Бернар, двинулся бы прямо через Турин на Асти или Александрию и принял сражение при Маренго, предварительно не обеспечив за собой Ломбардии и левого берега р. По, то он был бы еще полнее отрезан от своей линии отступления, чем Мелас; между тем, обладая хотя бы второстепенными пунктами Казалэ и Павия, со стороны Сен-Бернара, и Сава-ной и Тендэ со стороны Апеннин, в случае неудачи он имел полную возможность отойти на р. Вар или в Валис.

Точно также, если он в кампанию 1806 года двинулся бы прямо от Геры на Лейпциг и ждал бы здесь прусскую армию, возвращающуюся из Веймара, он оказался бы отрезанным от своей базы на Рейне в той же мере, как и герцог Брауншвейгский был бы отрезан от своей базы на Эльбе; повернув же свою армию от Геры на запад, в направлении на Веймар, он развертывал свой оперативный фронт впереди трех дорог на Заальдфельд, Шлейц и Гоф, служившие ему [126] линиями сообщений и которые он, таким образом, прекрасно прикрывал. Предположим даже, что пруссакам пришла бы фантазия перерезать эти пути отступления, бросившись между Герой и Байретом; в таком случае они открыли бы ему наиболее естественный путь, а именно прекрасное шоссе Лейпциг — Франкфурт, не говоря уже о десятке дорог, ведущих из Саксонии, через Кассель, на Кобленц, Кельн и даже Везель. Этого достаточно, чтобы выяснить важность данного рода комбинаций; вернемся к возвещенным нами принципам{88}.

4. Чтобы разумно маневрировать, надо избегать формирования двух самостоятельных армий на одной и той же границе: подобная система являлась бы соответственной лишь при борьбе крупных коалиций, или при наличии столь обширных сил, что являлось бы невозможным действовать ими в одной операционной зоне, без нагромождения более опасного, чем полезного. Однако, и в последнем случае было бы лучше подчинить обе эти армии одному командующему, штаб которого находился бы при главной армии{89}.

5. Из вышеизложенного принципа следует, что, при равных силах, простая операционная линия на одной границе будет иметь преимущество над двойной операционной линией.

6. Тем не менее может, случиться, что двойная линия явится необходимой или вследствие конфигурации театра военных действий, или вследствие того, что противник сам будет действовать по нескольким направлениям, и придется противопоставить известную часть армии каждой из двух или трех масс, которые он сгруппирует. [127]

7. В последнем случае внутренние или центральные линии явятся более предпочтительными перед внешними, так как армия, действующая по внутренним линиям, будет иметь возможность привлечь все свои части к проведению общего плана и таким образом сможет предупредить противника в сосредоточении главной массы своих сил для решения судьбы кампании.

Армия, операционные линии которой представляют подобные выгоды, была бы в состоянии удачно скомбинированным стратегическим движением последовательно атаковать части противника, которые поочередно подставлялись бы под ее удары. Чтобы обеспечить успех этого движения, надо оставить обсервационный корпус против той части неприятельской армии, которую стремятся только связать: этому корпусу надо указать не ввязываться в серьезный бой и довольствоваться тем, чтобы задерживать его продвижение на местных рубежах и отходить на главную армию.

8. Двойная линия может оказаться также подходящей, если мы имеем столь явно выраженное численное превосходство, что получается возможность действовать по двум направлениям, не подвергаясь риску, что неприятелю удастся порознь разбить одну из обеих частей. При такой гипотезе являлось бы ошибочным нагромождать все силы в одном пункте и тем самым сводить на — нет преимущества перевеса сил, лишая часть их возможности действовать. Тем не менее, решаясь действовать по двойной линии, всегда будет разумно усилить ту часть армии, которая, по условиям местности и группировок обеих сторон, будет призвана играть более важную роль.

9. Крупнейшие события последних войн свидетельствуют верность двух нижеследующих правил. Первое: при действиях по двум внутренним линиям, взаимно оказывающим поддержку и противостоящим на известном расстоянии двум численно превосходным массам, нельзя допускать, чтобы противник сжал их на слишком тесном пространстве; иначе, в конечном счете; последует одновременный разгром на обоих направлениях, как это случилось с Наполеоном в знаменитой битве под Лейпцигом{90}.

Второе правило: при действиях по внутренним линиям нельзя впадать в противоположную крайность и растягивать их слишком далеко, что связано с риском дать противнику [128] время одержать решительные успехи над оставленными для наблюдения второстепенными отрядами. Тем не менее, это допустимо, если основная цель, которая преследуется, имеет настолько решающее значение, что от нее зависит вся участь войны; в подобных случаях можно относиться равнодушно к тому, что будет иметь место на второстепенных пунктах.

10. По тем же соображениям, две концентрические операционные линии предпочтительнее двух эксцентрических; первые лучше отвечают принципам стратегии и помимо того, обладают еще тем преимуществом, что прикрывают собой линии сообщений и подвоза; но чтобы устранить опасность, надо скомбинировать их таким образом, чтобы обе следующие по ним армии не рисковали в розницу встретиться с соединенными силами противника, прежде чем они сами окажутся в состоянии соединиться.

11. Тем не менее, расходящиеся линии могут оказаться соответственными, например, после выигранного сражения или после стратегической операции, посредством которой удалось бы разделить силы противника, прорвав его центр. Тогда становится естественным дать своим массам эксцентрические направления, чтобы закончить рассеивание побежденного: но хотя бы эти массы и действовали по расходящимся направлениям, тем не менее они будут действовать по внутренним линиям, т.е. они будут находиться на меньшем удалении друг от друга и легче могут соединиться, чем силы противника.

12. Иногда бывает, что армия оказывается вынужденной изменить свою операционную линию в середине кампании, т.е. обратиться к тому, что мы называем случайными операционными линиями. Это один из самых деликатных и важных маневров, который может привести к крупным успехам; но в нем может лежать причина и серьезного поражения, если он будет скомбинирован с недостаточной прозорливостью, так так к нему приходится прибегать лишь, чтобы вывести армию из затруднительного положения. В X главе „Обзора больших операций" мы привели пример такого изменения операционной линии, произведенного Фридрихом Великим после снятия осады Ольмюца.

Наполеон проектировал несколько таких операций, так как при своих рискованных вторжениях у него было обыкновение иметь наготове подобный проект, чтобы парировать непредвиденные события. В момент Аустерлицкого сражения он решил, в случае неудачи, направить свою операционную линию на Пассау и Регенсбург через Богемию, которая открывала ему новую, богатую средствами страну; между тем старая операционная линия на Вену проходила по разоренной местности, и эрцгерцог Карл мог бы легко на ней его предупредить. [129]

В 1814 году он приступил к более смелой операции, которой, правда, благоприятствовали местные условия; она заключалась в том, чтобы перенести базирование на пояс Эльзасских и Лотарингских крепостей, оставляя открытой для союзников дорогу на Париж. Несомненно, если бы Мортье и Мармону удалось с ним соединиться, и если бы он имел лишних 50.000 человек, этот план мог бы повести к наиболее решительным последствиям и увенчать его блестящую военную карьеру.

13. Как мы уже говорили выше (2-е правило), очертание границ и географические условия данного района военных действий также могут оказать большое влияние как на даваемые операционным линиям направления, так и на выгоды, которые можно из них извлечь. Центральные позиции, образующие угол, вдающийся в сторону противника, являются наиболее выгодными, так как они естественно приводят к расположению по внутренним линиям и облегчают возможность атаковать противника с тыла. Следовательно, значение сторон этого выдающегося угла столь велико, что надлежит усилить всеми средствами искусства природные данные, чтобы сделать их недоступными.

За отсутствием центрального положения, его можно было бы заменить соответственным направлением маневренных линий, как это показывает прилагаемый чертеж.

Армия CD, маневрирующая в обход правого фланга армии АВ, и HJ, направляющаяся против левого фланга FG, образует две внутренние линии СК и JK против крайних пунктов каждой из внешних линий АВ и FG, которые они смогут разгромить одну за другой, поочередно, направляя на них главную массу своих сил. Эта комбинация дает идею операционных линий 1796, 1800 и 1809 годов.

14. Общее очертание базисов также может иметь большое влияние на направление, придаваемое операционным линиям; последнее, естественно, должно будет подчиняться положению соответственных базисов. И действительно, простое размышление убеждает нас, что наибольшие выгоды, вытекающие из очертания границ и базисов, достижимы при их продолжении перпендикулярно к базе противника, т.е. параллельно [130] его операционной линии; это дает возможность перехватить эту операционную линию при выходе ее из базы, и, таким образом, отрезать сообщения неприятельской армии.

Но если, вместо устремления наших операций на решительный пункт, направление операционной линии было бы выбрано неудачно, то все преимущества перпендикулярной базы свелись бы к нулю.

Как мы видим, великое искусство давать удачное направление своим операционным линиям состоит в таком комбинировании отношений этих линий к базам и передвижению армий, чтобы иметь возможность захватить неприятельские сообщения, не рискуя при этом потерять собственные — самая важная и наиболее трудно разрешимая стратегическая проблема.

15. Помимо разобранных случаев, существует еще один, оказывающий решающее влияние на направление, избираемое для операционных линий. Это тот случай, когда главная операция кампании заключается в производстве переправы через большую реку на глазах у многочисленной и свежей неприятельской армии. В этом случае явно чувствуется, что выбор операционной линии не может зависеть исключительно от воли полководца или от выгод, которые он усматривал бы в атаке известной части неприятельской оборонительной линии, так как первое, что надлежит уяснить, это пункт, в котором выполнение переправы было бы наиболее обеспечено и где можно найти необходимые для переправы материальные средства. В 1795 году Журдан произвел переправу через Рейн в районе Дюссельдорфа по той же причине, которая в 1831 году заставила Паскевича переправляться через Вислу у Осека, т.е. потому, что армия не имела при себе достаточно запряженных понтонных средств и потребовалось подтянуть с нижнего течения большие торговые баржи, которые французская армия купила в Голландии, а русская — в Торне и Данциге. В обоих случаях нейтральная прусская территория позволяла доставить баржи вверх по реке, без помехи со стороны противника. Однако, это преимущество, дававшее, казалось, неисчислимые выгоды, в 1795 и 1796 году вовлекло французов во вторжение по двум направлениям, которое именно потому не удалось, что создавшаяся вследствие этого двойная операционная линия привела их к поражению по частям. Паскевич, лучше размысливший, переправил через верхнюю Вислу лишь небольшой второстепенный отряд и притом уже после того, как главная армия достигла Ловича{91}. [131]

Наличие достаточного количества военных понтонов уменьшает зависимость от превратностей переправы. Тем не менее следует избирать пункт, представляющий наибольшие шансы на успех в зависимости от местных условий и группировки неприятельских сил. Дискуссия между Наполеоном и Моро относительно переправы через Рейн в 1800 году является одним из любопытнейших примеров различных комбинаций, которые представляет этот одновременно стратегический и тактический вопрос.

Пункт, избранный для переправы, влияет на направление первых переходов после совершения переправы, в виду неизбежной необходимости прикрывать мосты от противника, хотя бы до одержания победы; во всяком случае этот выбор представляет арену для правильного применения принципов; в конечном итоге он всегда сводится к альтернативе между переправой в центре и переправой на одном из крыльев.

Сосредоточенная армия, форсирующая переправу в одном из центральных пунктов и имеющая против себя сколько-нибудь растянутый кордон, в дальнейшем может разделиться по двум расходящимся линиям, чтобы рассеять части неприятельского кордона; противник, не будучи в состоянии сосредоточиться, и не подумает тревожить наши мосты.

Если линия реки достаточно коротка и неприятельская армия имеет возможность оставаться более сосредоточенной, и если мы имеем возможность, после переправы, развернуть операционный фронт перпендикулярно к реке, тогда, может быть, лучше всего было бы переправиться на одном из крайних пунктов, чтобы все неприятельские силы отбросить от районов мостов.

Имеется еще одна комбинация операционных линий, которая не должна быть обойдена молчанием. Нужно не забывать существенное различие шансов операционной линии, проложенной в своей стране, и таковой же, пролегающей по неприятельской территории. Характер этой неприятельской страны также будет влиять на эти шансы. Армия переходит через Альпы или через Рейн, чтобы перенести войну{92} в Италию или Германию; сначала на пути армии лежат только второстепенные государства; предположим даже, что их правительства находятся в союзе друг с другом; тем не менее между реальными интересами властителей этих маленьких государств, а также интересами их народов неизбежны противоречия, которые воспрепятствуют такому единству импульса и силы, которое встретилось бы в большом государстве. Наоборот, германская армия, перешедшая Альпы или Рейн, [132] чтобы проникнуть во Францию, будет иметь гораздо более рискованную и открытую ударам операционную линию, чем французы, проникающие в Италию, так как немцы столкнутся со всей массой французских сил, объединенной общими стремлениями и волей{93}.

Обороняющаяся армия, операционная линия которой пролегает по собственной территории, может все использовать: местное население, власти, урожай, крепости, общественные и даже частные магазины, арсеналы, все ей благоприятствует; иначе обстоит дело на другой стороне, по крайней мере нормально; не всегда удастся подобрать флаг, который можно противопоставить национальному{94}, но даже и в последнем случае против наступающего будут все преимущества, которые противник почерпнет в правительственной власти.

Я сказал, что природа страны также влияет на шансы операционных линий. Действительно, помимо сказанного, несомненно, что операционные линии, пролегающие по плодородным, богатым, промышленным районам, дают наступающему значительно большие преимущества, чем линии, проходящие по более бедной и пустынной местности, в особенности, когда не приходится бороться с населением в целом. В этих плодородных, промышленных и населенных районах, действительно, найдутся тысячи необходимых каждой армии вещей, тогда как в других районах будут встречаться только хижины да солома; лошади еще найдут себе там подножный корм, остальное же придется волочить за собой, вследствие чего бесконечно возрастут трудности войны; быстрые и смелые операции явятся более редкими и более подверженными случайностям. Французские армии, так хорошо освоившиеся с прелестями Швабии и богатой Ломбардии, в 1806 году чуть не погибли в грязи Пултуска, а в 1812 году погибли в болотистых лесах Литвы.

17. Существует еще одно правило относительно операционных линий, которому некоторые писатели придают большое значение; это правило кажется весьма точным, когда оно выражается геометрическими формулами, но в жизненной практике его можно квалифицировать, как утопию. Согласно этому правилу, надлежит прилегающий к каждой операционной линии район полностью очистить от противника на расстояние, равное глубине данной линии; в противном случае [133] неприятель мог бы угрожать линии отступления; эта мысль геометрически формулируется следующим образом: „Операция может быть безопасной лишь при условии, что противник будет оттеснен за пределы полуокружности, центром которой является наиболее центрально расположенный на базе магазин, а радиус равен длине операционной линии{95}.

Затем, чтобы доказать столь простую аксиому, указывают, что вписанные углы, вершина которых лежит на окружности, а противоположную сторону коих образует диаметр, являются прямыми углами, а, следовательно, это тот самый угол в 90°, который требует Бюлов для операционных линий; а этот знаменитый Caput-Porci{96} стратегии является единственной разумной системой; отсюда снисходительно заключают, что все те, которые не понимают, что война ведется тригонометрически — дураки.

Тем не менее, это правило, защищаемое с таким жаром и весьма соблазнительное на бумаге, на каждом шагу опровергается событиями войны; характер местности, речные и горные линии, моральное состояние обеих армий, настроение населения, таланты и энергия начальников не измеряются углами, диаметрами и окружностями. Конечно, нельзя допускать, чтобы значительные отряды могли серьезно беспокоить с флангов путь отступления: но давать такое развитие этому столь хваленому правилу, это значит лишить себя всякой возможности хотя бы шагнуть в неприятельскую сторону; кроме того, тем естественнее освободиться от этого правила, что как среди последних войн, так и среди походов принца Евгения Савойского и Мальборо, не существует ни одной кампании, которая бы не подтверждала несостоятельность этих мнимых математических правил. Разве в 1800 г. генерал Моро не стоял у ворот Вены, между тем как Фус-сен, Шарнитц и весь Тироль еще находились во власти австрийцев? Разве Наполеон не находился в Пиаченце, когда Турин, Генуя и перевал Тендэ были заняты армией Меласа? Наконец, я поставлю вопрос, какую геометрическую фигуру образовывала армия Евгения Савойского, когда она шла через Страделлу и Асти на помощь Турину, оставив французов на Минчио, всего в нескольких километрах от своей базы?

С моей точки зрения, этих трех событий достаточно, чтобы доказать, что астролябия геометров всегда сконфузится, и не только перед такими гениями, как Наполеон и Фридрих [134] Великий, но и перед величественными характерами Суворова, Массены и других.

Тем не менее, я клянусь, что у меня нет намерений опорочивать достоинства искушенных в математике офицеров, которые научили нас вычислять все, вплоть до движения небесных светил. Наоборот, у меня перед ними своего рода преклонение; но мой личный опыт дает мне право думать, что если их наука необходима для постройки и атаки крепостей и укрепленных лагерей, а также для производства съемок и проектирования карт, и, сверх того, дает реальные выгоды при всех практических подсчетах, то она представляет лишь слабую опору при всех комбинациях стратегии и большой тактики, в которых первый голос имеют моральные импульсы, а вторят законы равновесия{97}. Даже те из уважаемых учеников Эвклида, которые были бы наиболее приспособлены к командованию армией, чтобы выполнить это со славой и успехами, должны были бы несколько забыть свою тригонометрию: по крайней мере, таким путем пошел Наполеон, наиболее блестящие операции которого, невидимому, скорей относятся к области поэзии, чем к области точных наук; причина очень простая и заключается в том, что война представляет исполненную страстей драму, а отнюдь не математическую операцию{98}.

Прошу извинить за эти выпады, но на меня напустились с пустыми формулами, и естественно, что я защищаюсь; единственное снисхождение, которое я испрашиваю у моих критиков, это, — чтобы они были столь же справедливы в отношении меня, как я справедлив в отношении их. Они стремятся к слишком методичной, слишком обстоятельной войне, я же [135] буду вести ее стремительно, смело, порывисто, подчас, может быть, даже дерзко. Suum cuique{99}.

Однако, я далек от мысли отрекаться от всех предосторожностей, которые могут вытекать из самого принципа этих слишком обстоятельных правил, так как ими никогда нельзя вполне пренебрегать.

Но ограничивать себя пределами геометрической войны это означало бы наложить оковы на гений самых великих полководцев и подчиниться игу утрированного педантизма. Что касается меня, то я всегда буду протестовать против подобных теорий, но также и против апологии невежества.

Замечания о внутренних линиях и о сделанных по поводу их возражениях.

Я прошу извинения у моих читателей, если я временно отвлеку их внимание, чтобы добавить здесь несколько слов относительно дискуссии, предметом которой была эта глава. Я сомневался, не отнести ли эти замечания в конец труда, но так как они содержат полезные разъяснения к изложенным доктринам, то я счел возможным включить их здесь.

Упреки моих критиков были очень мало согласованы между собой; одни из них оспаривали смысл отдельных слов и определений; другие порицали некоторые точки зрения, которые они плохо поняли; наконец, последние воспользовались примерами некоторых важных событий, чтобы отвергнуть мои основные догмы, не заботясь о том, являлись ли условия, в которых они рассматривают эти догмы, теми самыми, которые являлись их предпосылкой (последнее я категорически отрицаю), и не задумываясь над тем, что даже допуская точность применения моих догм, все же указываемые ими случайные исключения не уничтожают правила, освященного опытом веков и основанного на принципах.

Некоторые военные писатели, желая оспорить мои принципы относительно внутренних или центральных линий, противопоставили им знаменитый марш союзников на Лейпциг{100}, [136] который привел к успеху по обратной системе. На первый взгляд это знаменательное событие кажется прямо созданным для того, чтобы поколебать веру тех, которые исповедуют принципы. Но помимо того, что оно представляет один из исключительно редких случаев в истории всех времен, очевидно еще, что нельзя приходить к заключениям, противоречащим правилам, опирающимся на тысячи других примеров; однако, нам будет не трудно и доказать, что из этих фактов не только нельзя вывести ни малейшего аргумента против приведенных нами догм, но, наоборот, они свидетельствуют о всей их непоколебимости. Мои критики, действительно, забыли, что при наличии значительного численного превосходства, я советовал более сильной армии прибегать к двойным операционным линиям, как к более выгодным; в особенности, если эти линии являются концентрическими, и действия по ним руководятся таким образом, что является возможность произвести общий напор на противника в момент решительного удара. А ведь при этом марше армий Шварценберга, Блюхера, принца Шведского и Бенигсена мы именно и встречаем случай численного превосходства, который должен воздействовать в пользу принятой системы. Что же касается слабейшей стороны, то ее действия были бы согласованы с приведенными принципами в том случае, если бы она направила свои силы против одного из крыльев, а не против центра противников. Таким образом, пример, выдвигаемый против меня, вдвойне говорит в пользу моих правил.

Впрочем, если центральное положение Наполеона между Дрезденом и р. Одер и стало для него роковым, то это обусловливается поражениями при Кульме, Кацбахе и Деневитце, одним словом, ошибками выполнения, не имеющими ничего общего с сущностью системы.

Предлагаемая мною система состоит в том, чтобы большей частью своих сил действовать наступательным образом в наиболее важном пункте, а на второстепенных пунктах придерживаться обороны на сильных позициях или прикрываясь рекой, пока не будет нанесен решительный удар и операция по полному поражению одной из существенных частей противника не будет закончена; тогда создается возможность направить свои усилия на один из других угрожаемых пунктов. Если же второстепенные армии подставляются под решительные поражения, когда главные силы отсутствуют, то система является плохо понятой; последнее именно и имело место в 1813 году.

И действительно, если Наполеон после победы под Дрезденом преследовал бы армию монархов в Богемию, то вместо поражения при Кульме он явился бы с угрозой к Праге и, [137] может быть, даже расторг бы коалицию. Он допустил ошибку, недостаточно серьезно беспокоя отступление союзников; к этой ошибке была еще присовокуплена вторая, не менее серьезная, а именно, вступление в решительные бои в тех пунктах, где Наполеон не присутствовал лично с главной массой своих сил{101}. Правда, при Кацбахе его инструкции не были выполнены, так как в них предписывалось выжидать Блюхера и атаковать его, когда его рискованные движения создадут удобный случай; Макдональд же, наоборот, двинулся навстречу союзникам, при чем переправлял изолированные части вразброд через потоки, которые час от часу вздувались от дождей.

Если предположить, что Макдональд выполнил бы то, что ему было предписано, а Наполеон использовал бы свою победу под Дрезденом, то придется признать, что его операционный план, основанный на внутренних стратегических линиях и на двойной операционной линии по радиусам, увенчался бы самым блестящим успехом. Достаточно только вспомнить его итальянскую кампанию 1796 года и кампанию во Франции 1814 года, чтобы установить, каких результатов он умел достигнуть от своих операций, применяя эту систему.

Чтобы показать, что было бы неправильно судить о центральных линиях по участи операций Наполеона в Саксонии, то к этим разнообразным соображениям следует еще припомнить одно, не менее важное, обстоятельство: его фронт был охвачен справа и даже обойден с тыла географическим положением границ Богемии, что представляет весьма редкий случай. И конечно, центральная позиция, обладающая таким недостатком, не Может сравниваться с теми, которые свободны от него{102}. Когда Наполеон применял эту систему в Италии, Польше, Пруссии и Франции, он не был так открыт ударам неприятельской армии, устроившейся на его фланге и в тылу; правда, в 1807 году Австрия могла бы угрожать ему издали, но она поддерживала с ним мир и была разоружена. [138]

Для верного суждения об оперативной системе необходима предпосылка, чтобы шансы обеих сторон были одинаковы, что в 1813 году не имело места ни в отношении географического положения, ни в отношении состояния наличных сил{103}. Но независимо от этой истины, доказывающей поверхностность моих просвещенных критиков, все же является нелепым приводить неудачи при Кацбахе и Деневице, понесенные сподвижниками Наполеона, как доказательство, способное подорвать принцип, самое простое применение которого требовало от них уклонения от серьезных боев, а не их стремления к решительному сражению. И действительно, какую выгоду можно было бы извлечь из системы центральных линий, если части армии, ослабленные в целях сосредоточения усилий на других пунктах, допускали бы ошибку устремления навстречу ведущей к разгрому борьбе, вместо того чтобы довольствоваться ролью наблюдательного корпуса{104}. Тогда оказалось бы, что на почве принципа стоял бы противник, а не тот, который действует по внутренним линиям, К тому же последовавшая за Лейпцигом кампания (1814 г. Редакц.) вскоре подтвердила правильность оспариваемых принципов; оборона Наполеона в Шампани, начиная от сражения у Бриена и кончая сражением под Парижем, до очевидности засвидетельствовала все то, что я только смог сказать в пользу центральных масс.

Во всяком случае, опыт этих двух знаменитых кампаний родил стратегическую проблему, которую было бы очень трудно разрешить простым утверждением, основанным на теориях; вопрос заключается в том, чтобы установить, утрачивает ли система центральных масс свои преимущества, когда массы, которыми предстоит оперировать, слишком значительны. Я убежден, как и Монтескье, что величайшие предприятия гибнут вследствие самого размера той подготовки, которая ведется, чтобы обеспечить им успех; и потому я весьма склонен ответить на поставленный вопрос утвердительно. Мне кажется бесспорным, что масса в 100 тысяч человек, занимающая центральное положение против трех отдельных армий, в 30 — 35 тысяч человек каждая, может более уверенно [139] последовательно атаковать каждую из них, чем это было бы возможно для массы в 400 тысяч бойцов против трех армий по 135 тысяч человек каждая; и это имеет веские обоснования.

1. Армия в 135 — 140 тысяч человек может легче противостоять превосходным силам; надо учитывать затруднения при подыскании местности и времени, необходимых для того, чтобы в день сражения ввести в бой столь большие силы.

2. Если бы мы даже оказались отброшенными с поля сражения, то все-таки останется еще по крайней мере 100 тысяч человек, чтобы обеспечить упорядоченное отступление и избежать слишком большого разгрома, в ожидании соединения с одной из двух других армий.

3. Потому, что центральная масса в 400 тысяч человек требует такого количества продовольствия, боевых припасов, лошадей и всевозможных материальных средств, что она будет гораздо менее подвижна и с большим трудом будет переносить свои действия из одной части оперативной зоны в другую; а надо еще учесть невозможность извлекать продовольствие из района, естественно слишком ограниченного, чтобы кормить подобные массы.

4. Наконец, те две выделенные группы, которые центральная масса должна противопоставить двум внешним линиям противника, с наказом ограничиваться сдерживанием их, невидимому, должны представлять каждая армию в 80 — 90 тысяч человек, так как им приходилось бы связывать 135 тысяч; таким образом, если бы обсервационные армии имели глупость ввязаться в серьезные бои, они могли бы потерпеть неудачи, последствия которых были бы столь пагубны, что значительно превзошли бы выгоды, достигнутые главной армией.

Несмотря на все эти сомнения и все эти смягчающие обстоятельства, если бы мне когда-либо пришлось руководить армией, то я бы не колебался занять ею внутреннее положение во всех случаях, приведенных мною, как наиболее благоприятное; или же, при наличии любых других условий, я указал бы ей направление на одну из оконечностей неприятельского фронта, в соответствии с изложенными правилами; я предоставил бы моим противникам удовольствие оперировать по системе, обратной моей{105}. Пока такой опыт не состоится в действительности, я позволю себе твердо стоять при моих убеждениях, подтвержденных кампаниями Евгения Савойского, Мальборо, Фридриха Великого, Наполеона. [140]

Глава пятая.

О стратегических резервах

В современных войнах резервы играют большую роль; раньше об этом едва ли имели и представление. Начиная от правительства, которое подготовляет национальные резервы, и кончая командиром стрелкового взвода — в наше время каждый хочет иметь резерв.

Помимо национальных резервов{106}, призываемых лишь в крайних случаях, всякое разумное правительство озаботится и о том, чтобы быть обеспеченным хорошим запасом для укомплектования действующих армий; затем уже дело полководца — уметь использовать его, когда он окажется в кругу его ведения. Государство будет иметь свои резервы, а армии — свои, каждый корпус, даже каждая дивизия или отряд также не упустят случая обеспечить себя таковыми.

Резервы армии могут быть двух родов: те, которые включены в боевой порядок и готовы вступить в бой; и те, которые предназначены для пополнения армии и которые, еще находясь в периоде формирования, могут занять важный пункт на театре военных действий и даже могут служить стратегическим резервом. Бесспорно, что много кампаний было предпринято и доведено до благополучного исхода, при чем совершенно не выдвигался вопрос о подобных резервах; организация их, по-видимому, обусловливается не только количеством имеющихся в распоряжении средств, но также характером границ и удалением, отделяющим фронт операций или их объект от базы.

Всегда, как только созреет решение вторгнуться в ту или другую страну, совершенно естественно подумать о возможности оказаться вынужденным к обороне; и установка промежуточного резерва между базой и фронтом представляет те же выгоды, какие дает резерв действующей армии в день боя: он может быть переброшен на важные пункты, которым угрожает противник, не ослабляя при этом действующей армии. Правда, формирование такого резерва вызовет необходимость в известном числе полков, которые придется отнять у действующей армии; однако, нельзя оспаривать, что более или менее значительная армия всегда ждет подкреплений из внутренних областей; ей приходится обучать новобранцев, тренировать мобилизованную милицию, использовать запасные части и выздоравливающих; следовательно, если устроить систему центральных депо для лабораторий боевых припасов [141] и мастерских снаряжения, сосредоточить около этих депо все отряды, идущие и эвакуирующиеся из армии и добавить к ним всего несколько батальонов хороших войск, чтобы придать им некоторый закал, то таким путем будет создан резерв, который может сослужить хорошую службу{107}.

Во всех своих кампаниях Наполеон никогда не упускал организовать резерв: даже во время его дерзкого похода 1797 года через Норические Альпы, ему сначала служил резервом корпус Жубера на Эче и затем в окрестностях Вероны корпус Виктора, возвращавшийся из римской области. В 1805 г. корпуса Нея и Ожеро также поочередно играли эту роль в Тироле и Баварии, а Мортье и Мармона — в районе Вены.

Приступая к войне 1806 года, Наполеон образовал подобные резервы на Рейне; Мортье воспользовался ими для овладения Гессеном; одновременно Келлерман формировал резервы второй очереди в Майнце; они по мере своего формирования занимали территорию между Рейном и Эльбой, а Мортье был вызван в Померанию. Когда_: в конце того же года, Наполеон решил продвинуться до Вислы, он отдал приказ, преданный шумной огласке, сосредоточить на Эльбе армию в 60 тысяч человек; целью ее являлось обеспечить Гамбург от англичан и внушить почтение австрийцам, настроение и интересы которых были очевидны.

В 1806 году пруссаки сформировали подобный же резерв в Галлэ; последнее было неудачно: если бы его сгруппировали на Эльбе, у Витенберга или Дессау, и он выполнил бы свой долг, то, может быть, он бы спас армию, выиграв время принцу Гогенлое и Блюхеру достигнуть Берлина, или, по крайней мере, Штеттина.

Эти резервы будут особенно полезны в районах, которые образуют двойной оперативный фронт: тогда они смогут выполнять двоякое назначение — наблюдать второстепенный фронт, а, при необходимости, помочь операциям главной армии, если бы противник начал угрожать ее флангам, или вследствие неуспеха она была бы вынуждена сблизиться с резервом. Излишне добавлять, что, тем не менее, необходимо уклоняться от увлечения выделением части сил, что всегда опасно, и каждый раз, когда является возможность обойтись без такого резерва, надо на это рисковать или же обходиться только запасными частями. По-видимому, стратегические резервы являются полезными лишь при дальних вторжениях [142] или в лоне своей страны, когда ей угрожает вторжение; если война ведется всего лишь в пяти или шести переходах от границы и целью борьбы является смежная провинция, то эти резервы представляли бы совершенно излишнее выделение части сил. В пределах своей страны чаще всего можно обойтись без них: лишь в случае серьезного вторжения, когда будут объявлены новые призывы, в укрепленном лагере, или под прикрытием крепости, служащей крупным депо, подобный резерв явится даже необходимым. Таланту полководца предоставляется судить по состоянию страны, по глубине операционной линии, по характеру имеющихся укрепленных пунктов и, наконец, по удалению до некоторых неприятельских провинций, насколько соответственными в данном случае будут резервы. Ему также предстоит решить вопрос об их расположении и способах использования в них таких частей, которые менее ослабили бы действующую армию, чем если бы от последней были взяты отборные дивизии.

Я позволю себе обойтись без доказательства, что эти резервы должны занимать наиболее важные стратегические пункты, расположенные между реальной{108} пограничной базой и операционным фронтом, или же между объективными пунктами и этой самой базой: они будут охранять крепости, если таковые были бы захвачены; они будут наблюдать или блокировать еще не взятые неприятельские крепости; если же нет крепостей, которые могли бы явиться опорными пунктами, они могли бы исполнить работы по возведению хотя бы нескольких укрепленных лагерей или предмостных укреплений, чтобы обеспечить большие депо армии и удвоить силу занимаемых резервами позиций.

Глава шестая.

О старой позиционной и современной маневренной системе войны

Под позиционной системой разумеется старый способ ведения методичной войны посредством армий, бивакирующих в палатках, довольствующихся из своих магазинов и хлебопекарен и хитрящих друг с другом, одна имея целью осадить ту или иную крепость, а другая — прикрыть ее от осады; [143] одна армия зарится на какую-нибудь небольшую провинцию, а другая противится ее намерениям, занимая так называемые неприступные позиции: вот система, обычно практиковавшаяся от средних веков до французской революции.

В течение этой революции последовали крупные перемены; но сначала появились различные системы, из которых не все являлись шагом вперед в искусстве. Войну 1792 года начали так, как закончили воевать в 1762 году: французские армии бивакировали под своими крепостями, а союзники бивакировали с целью осадить их. Лишь в 1793 году, когда республика увидела себя атакованной и на внешнем и на внутреннем фронтах, она выбросила против своих врагов миллионы людей и четырнадцать армий; в силу необходимости, пришлось прибегнуть к другим методам; эти армии, не имея ни палаток, ни жалования, ни магазинов, передвигались, бивакировали или расквартировывались; их подвижность возросла и стала одним из орудий успеха. Тактика революционных армий также изменилась; их начальники группировали своих солдат в колонны, которыми легче руководить, чем развернутыми линиями, а вследствие пересеченной местности Фландрии и Вогез, где им приходилось сражаться, они рассыпали часть своих сил в стрелковые цепи и прикрывали ими свои колонны.

Эта система, рожденная таким путем обстоятельствами, сразу превзошла своими успехами всякие ожидания; она поставила в тупик привыкшие к методичности войска Пруссии и Австрии и их начальников; в числе прочих, Макк, которому приписывали успехи принца Кобургского, увеличил свою репутацию, отпечатав инструкции, требовавшие растяжки линейного порядка, чтобы противопоставить этим стрелкам достаточно тонкий боевой порядок. Бедняга не заметил, что, пока эти стрелки шумели, колонны брали приступом позиции{109}.

Первые генералы республики представляли только бойцов и больше ничего; главное руководство исходило от Карно из Комитета Общественного Спасения; иногда оно было хорошим, но часто и очень слабым. Тем не менее, надо признать, что один из лучших стратегических маневров этой войны был внушен им: это маневр конца 1793 года, когда отборный резерв поочередно пришел на помощь Дюнкирхену, Мобежу и Ландау; таким образом, этой небольшой массе, которую перевозили на подводах и которой помогали войска, [144] уже находившиеся на местах, удалось достигнуть очищения французской территории.

Кампания 1794 года началась неудачно; стратегический маневр Мозельской армии на Самбру был рожден обстоятельствами, а не заранее обдуманным планом; в итоге этот маневр дал победу при Флерюсе и позволил завоевать Бельгию.

В 1795 году французы допустили столь крупные ошибки, что их приписали измене: австрийцы же, которыми Клерфэ, Шателер и Шмидт руководили лучше, чем раньше Мак и принц Кобургский, наоборот, доказали, что понимают стратегию.

Каждый знает, что в 1796 году эрц-герцог восторжествовал над Журданом и Моро одним маневром, который представлял простое применение внутренних линий.

До этого времени французские армии растягивались на большие фронты — или чтобы легче находить продовольствие, или же потому, что генералы воображали, что хорошо выдвигать все свои дивизии на фронт и предоставить начальникам дивизий вести ими бой по их усмотрению; в резерве сохранялись лишь небольшие части, неспособные что-либо восстановить, даже если бы противнику удалось опрокинуть только одну из этих дивизий.

Таково было положение вещей, когда Наполеон дебютировал в Италии: быстрота его движений с самого начала операций выбила из колеи австрийцев и пьемонтцев; будучи избавлен от всех излишествующих тяжестей, Наполеон превзошел подвижность всех современных армий. Одной серией переходов и стратегических боев он завоевал весь полуостров.

Его быстрый марш 1797 года на Вену представлял дерзкую операцию, может быть, оправдываемую необходимостью победить эрц-герцога Карла до подхода подкреплений с Рейна.

Еще более характерна кампания 1800 года, ознаменовавшая новую эру в области составления планов войны и выбора операционных линий; отсюда берет начало постановка дерзких целей, бьющих ни на что иное, как на капитуляцию или уничтожение армии неприятеля. Боевые порядки сделались менее растянутыми, деление армии на корпуса в две или три дивизии стало более рациональным. С этого момента современная стратегическая система достигла своего апогея, так как кампании 1805 и 1806 гг. являлись лишь следствиями, вытекавшими из великой проблемы, разрешенной в 1800 году.

Что же касается тактики колонн и стрелковых цепей, то Наполеон нашел ее уже установившейся; она слишком хорошо отвечала условиям пересеченной местности Италии, чтобы он ее не усвоил.

В настоящее время является серьезный капитальный вопрос, Подходит ли система Наполеона на всякий рост, для [145] всех эпох и для любых армий; в противном случае, возможно ли, чтобы иные правительства и генералы, размыслив над событиями 1800 — 1809 гг., могли возвратиться к методической системе позиционных войн? Действительно, сравните марши и бивачные расположения Семилетней войны с таковыми семинедельной войны{110}, или с теми тремя месяцами, которые истекли после выступления из Булонского лагеря до прибытия на Моравские равнины, а затем решайте, превосходит ли система Наполеона старую. Эта система императора французов заключалась в том, чтобы проходить 40 километров в день, давать сражение и затем располагаться по квартирам на отдых. Он сам мне сказал, что он не умеет вести войну по иному{111}.

Мне возразят, что склонный к авантюрам характер этого великого полководца в соединении с его личным положением и состоянием умов во Франции, побуждали его делать то, чего на его месте не посмел бы предпринять ни один другой начальник, будь то рожденный на троне, будь то простой генерал, слушающийся своего правительства. Спорить против этого нельзя; но мне также рисуется истинным, что между системой безмерных вторжений и позиционной системой существует золотая середина; поэтому возможно следовать по проложенному Наполеоном пути, не подражая его бурной дерзости{112}, а система позиционных войн, вероятно, будет надолго изгнана или же, по крайней мере, значительно изменена и усовершенствована.

Конечно, если искусство обогатилось усвоением маневренной системы, то человечество от этого скорей проиграло, чем выиграло, так как эти стремительные набеги и эти ночлеги значительных масс, довольствующихся изо дня в день из средств той местности, которую они топчут, в достаточной степени напоминают те опустошения, которые причинили Европе нашествия народов с IV до XIII века. Во всяком случае, маловероятно, чтобы от нее вскоре отказались, так как в наполеоновских войнах открылась крупная истина: расстояния больше не могут гарантировать страну от вторжения, и государства, желающие обеспечить себя от них, должны, иметь хорошую систему крепостей и оборонительных линий, хорошую систему резервов и военных учреждений и, наконец, хорошую систему политики. Повсюду из населения организуется милиция, долженствующая служить [146] резервом действующим армиям; отсюда численность армии будет все более расти. А чем многочисленнее армии, тем больше система молниеносных операций и быстрых развязок превращается в необходимость.

Если впоследствии социальный порядок займет более спокойную платформу, и если народы, вместо того, чтобы вести борьбу за свое существование, будут драться лишь за интересы относительного значения, как-то округление своих границ и поддержка европейского равновесия, тогда создастся почва для новых норм международного права, и, может быть, удастся сжать армии в менее раздутый состав. Тогда в войне державы с державой, также можно будет встретить армии в 80 — 100 тысяч человек, возвратившиеся к смешанной системе войны, которая окажется по середине между вулканическими набегами Наполеона и бесстрастной системой starke Positionen{113} прошлого века. Но впредь до наступления этих времен нам приходится держаться маневренной системы, которая породила столь крупные события, так как первый, кто осмелится отказаться от нее перед лицом способного и предприимчивого противника, вероятно, явится его жертвой{114}.

Глава седьмая.

Несколько слов о больших вторжениях и дальних экспедициях

Мы испытывали некоторое затруднение найти для исследования дальних войн и нашествий надлежащее место в этом труде, так как если они, с одной стороны, представляют скорее эпопею, гомеровский эпос, чем стратегическую комбинацию, то, с другой стороны, можно сказать, что исключив большие расстояния, умножающие затруднения и шансы на гибель, мы находим в этих авантюрных предприятиях все те же операции, которые встречаются и в других войнах. Действительно, здесь имеют место свои сражения, свои бои, свои осады и даже свои операционные линии; таким образом, они более или менее входят в различные отрасли того искусства, которое является предметом настоящего труда. Во всяком случае, так как здесь речь идет лишь о том, чтобы рассмотреть их только в целом, и так как они отличаются от других [147] войн, главным образом, с точки зрения операционных линий, то мы ставим их рассмотрение непосредственно за исследованием последних{115}.

Существует несколько видов дальних экспедиций: к первому относятся имеющие место на континенте при выполнении роли союзников. Вторым видом являются крупные континентальные вторжения, проходящие на своем пути через обширные дружественные, нейтральные, сомнительные или враждебные страны. Третьим видом являются экспедиции того же рода, но выполняемые отчасти на суше, а отчасти на море при содействии многочисленного флота. Четвертый вид — это заморские экспедиции, целью которых является создание, защита или нападение на дальние колонии. Наконец пятый вид — крупный дессант, высаживающийся на менее отдаленном берегу, но принадлежащем большой державе.

Мы уже указывали на некоторые из неудобств, которым подвергаются вспомогательные корпуса, посланные в даль на помощь державам, связанным с нами оборонительными договорами или союзами. Конечно, со стратегической точки зрения, русская армия, посланная на Рейн или в Италию, чтобы действовать совместно с немецкими державами, окажется в гораздо более благоприятном и сильном положении, чем если бы ей пришлось следовать туда, пересекая неприятельские или хотя бы нейтральные страны{116}. Ее база, ее [148] операционные линии и временные опорные пункты будут те же, что и ее союзников; она найдет себе убежище на их оборонительных линиях, продовольствие — в их магазинах, боевые припасы — в их арсеналах, тогда как в противном случае, она могла бы черпать все эти средства лишь на Висле, или Немане, и таким образом легко разделить участь всех неудавшихся гигантских вторжений. Все же, несмотря на капитальное различие, существующее между такой вспомогательной войной и дальними нашествиями, предпринятыми в собственных интересах, собственными средствами, не следует преуменьшать все опасности, которым подвергаются вспомогательные корпуса, и затруднения, испытываемые в особенности главнокомандующим, когда он является представителем державы, играющей вспомогательную роль. Яркое доказательство дает кампания 1805 года: генерал Кутузов с 30 тысячами русских продвигается в долинах Баварии до Инна; армия Мака, к которой он должен был присоединиться, уничтожена полностью, за исключением 18 тысяч человек, которых Кинмайер отводит на Донауверт; таким образом, русский генерал с менее, чем 50 тысяч бойцов оказывается подставленным бурной активности Наполеона, располагающего 150 тысячами человек; в дополнение всех несчастий, расстояние в 1.200 километров отделяет Кутузова от русских пределов. Такое положение явилось бы отчаянным, если бы вторая армия в 50 тысяч человек не прибыла в Ольмюц, чтобы принять его на себя. Однако, Аустерлицкое сражение, явившееся результатом ошибки, допущенной офицером генерального штаба Вейротером, вновь вызвало кризис в русской армии, удаленной от ее базы; она чуть не стала жертвой дальнего союза, и только мир дал ей время отойти на свою границу.

Судьба Суворова после победы при Нови и, в особенности в течение Швейцарской экспедиции, судьба корпуса Германа под Бергеном в Голландии являются уроками, которые должен хорошо обдумать каждый начальник, призванный командовать в таких условиях. Генерал Бенигсен, сражаясь в 1807 году между Вислой и Неманом, потерпел меньше невзгод, потому что он опирался на собственную базу и был совершенно независим в своих операциях от союзников. Вспомним также участь, которую испытали французы в 1742 году в Богемии и Баварии, когда Фридрих Великий предоставил их собственной судьбе, заключив сепаратный мир. Правда, французы воевали, как союзники, а не в качестве вспомогательной армии, но и в последнем случае политические узы никогда не бывают достаточно "прочными, чтобы не открывать в союзе никаких трещин, которые могли бы скомпрометировать военные операции. [[149]

Что касается дальних вторжений, когда приходится пересекать обширные контингенты, то здесь поучение можно извлечь только из истории.

В эпоху, когда Европа наполовину была покрыта лесами, пастбищами и стадами, когда достаточно было иметь лошадей и железа, чтобы переселять целые нации с одной окраины Европы на другую, мы видим, как готы, вестготы, гунны, вандалы, аланы, варяги, франки, норманы, арабы и татары вскачь завоевывали целые царства. Но со времен изобретения пороха и артиллерии, со времен устройства могущественных постоянных армий и в особенности с тех времен, когда цивилизация и политика значительно сблизили государства, осветив им необходимость взаимной поддержки, с тех пор подобные события не могли бы больше повториться.

Независимо от великих переселений народов, средние века еще знаменуются экспедициями несколько более военного характера. Предприятия Карла Великого, по времени почти совпадающие с походами Олега и Игоря ко вратам Царь-града и с набегами арабов вплоть до берегов Луары, придают своеобразный облик эпохе IX и X веков; но так как эти события далеки от нас и по времени и по элементам, образовывавшим армии и нации, и из них скорей можно почерпнуть моральные поучения, чем вывести стратегические правила, то мы дадим о них лишь краткий набросок в конце этого труда, если у нас будет время.

Со времен изобретения пороха, только набеги Карла VIII на Неаполь и Карла XII на Украину можно было бы отнести к числу дальних нашествий, так как походы испанцев во Фландрии и шведов в Германии носили своеобразный характер: первые относятся к числу гражданских войн, а шведы выступили на сцену лишь, как союзники протестантов. Кроме того, все эти экспедиции производились с незначительными силами.

В новейшие времена только Наполеон осмелился перебрасывать регулярные армии половины Европы с берегов Рейна к берегам Волги; но желание подражать ему явится не так скоро. Чтобы удавались подобные предприятия, необходимы с одной стороны новый Александр и новые Македоняне, а с другой стороны — банды Дария: по правде сказать, нежная привязанность современных обществ к наслаждениям и роскоши могла бы вернуть нас к армиям, подобным войскам Дария, но откуда возьмутся Александр и его фаланги?

Некоторые утописты фантазируют, что Наполеон достиг бы своей цели, если бы он, как новый Магомет, двинулся в поход во главе армии политических лозунгов и, вместо мусульманского рая, обещал бы массам сладость свободы, столь прекрасную в речах и книгах, но столь граничащую с распущенностью, [150] когда встречается на практике{117}. Хотя и можно полагать, что опора, даваемая политическими лозунгами, иногда может выдвигать их, как ценных союзников, тем не менее не надо забывать, что при современных условиях даже Корану не удалось бы завоевать ни одной провинции, так как для последнего нужны пушки, бомбы, ядра, порох и ружья; с подобным же снаряжением расстояния играют большую роль в комбинациях, и прогулки кочевников уже оказываются не по сезону.

В наше время вторжение за 800 километров от базы представляет жестокое испытание; походы Наполеона в Германии удались без помощи каких-либо доктрин{118} потому, что они были направлены на соседние державы, базировались на могущественный барьер Рейна и в первую очередь встречали второстепенные, мало солидарные между собою государства, которые перешли под его стяг; таким образом, его база сразу перенеслась с Рейна на Инн. В момент вторжения в Пруссию, Германия была уже лишена своего панциря, так как события под Ульмом и Аустерлицем и Шенбрунский мир оставили Берлин открытым всей тяжести ударов Наполеона. Что же касается первой Польской войны (кампания 1806 — 1807 г. Редакц.), которую мы отнесли к числу дальних экскурсий, то здесь прежде всего Наполеон был больше обязан своим успехам нерешительности противников, чем собственным замыслам, хотя они были в равной степени и искусны, и дерзки.

Вторжения в Испанию и Россию оказались менее удачными, но не отсутствие прекрасных политических посулов привело эти предприятия к краху: замечательная речь Наполеона в 1808 году к мадридской депутации и его прокламации к русскому народу свидетельствуют это{119}. [[151]

Что же касается Германии, то питая полное доверие к вновь созданному им политическому строю, он остерегался подрывать социальный порядок в угоду народным массам, любовь которых он, впрочем, потерял гораздо больше из-за опустошений, неразрывных с большими войнами, и жертв, вызванных континентальной системой, чем из-за своей антипатии к радикальным доктринам.

Что касается Франции, то в 1815 году ему тяжелым опытом пришлось познать, насколько опасно рассчитывать на политические теории, как на верный фактор успеха: если они и в силах поднять бурю, то они неспособны направить ее натиск в желательное русло: в результате его либеральные разглагольствования, недостаточные, чтобы разнуздать народные массы, дали только идеологам и ораторам оружие для его низвержения; Ланжуинэ, Лафайет и их газеты не меньше способствовали его падению, чем штыки его врагов.

Может быть, его упрекнут в, том, что он недостаточно сделал для удовлетворения народных чаяний; но он слишком хорошо знал людей и дела, чтобы не понимать, что разнуздывание политических страстей приводит всегда к беспорядку и анархии, и что доктрины, ведущие к распущенности, рано или поздно вызовут эту разнузданность. Он считал, что сделал достаточно, обеспечив и закрепив интересы демократии, не предавая государственного корабля, без руля и без ветрил, на волю разбушевавшихся стихий. Исходя из этой точки зрения, вместо того, чтобы упрекать его в том, что он недостаточно много сделал, можно было бы сказать, с большим основанием, что он не сумел, по примеру кардинала Ришелье, использовать в соседних странах опасное оружие, действие которого в своей собственной стране он не мог допустить{120}.

Но мы слишком удалились от нашего предмета; вернемся к военным замыслам вторжений.

В общем, оставляя в стороне шансы, вытекающие из больших расстояний, все вторжения с того момента, когда армия достигает района, где ей предстоит действовать, представляют уже лишь такие же операции, как и все прочие войны. Следовательно, главное затруднение заключается в расстояниях; можно рекомендовать, как единственно полезные правила, относящиеся к операционным линиям, растянутым в глубину, к стратегическим резервам и временным базам; в этих случаях их применение является особенно необходимым, хотя эти приемы и далеки от того, чтобы парировать всякую опасность. [[152]

Столь фатальная для Наполеона кампания 1812 года тем не менее может быть приведена, как пример этого рода: Наполеон озаботился оставить принца Шварценберга и Ренье на Буге, а Макдональда, Удино и Вреде поставил охранять Двину; Беллюнь{121}, смененный Ожеро между Одером и Вислой, получил задачу прикрывать Смоленск; это доказывает, что Наполеон не пренебрег ничем, что находится в человеческих силах, чтобы обеспечить себе приличное базирование; но это доказывает, что величайшие предприятия гибнут из-за самой колоссальности приготовлений, делаемых, чтобы обеспечить их успех.

Если Наполеон допустил ошибки в этой гигантской борьбе, то они заключались в том, что он слишком пренебрег политическими предосторожностями; не объединил под командованием одного лица различные корпуса, оставленные на Двине и Днепре; лишние десять дней задержался в Вильне; предоставил командование правым крылом своему брату, неспособному нести такую ответственность; и, наконец, доверил принцу Шварценбергу задачу, которую последний не мог выполнить с такой же преданностью, как французский генерал{122}. Я уже не упоминаю о той ошибке, которую сделал Наполеон, оставшись в Москве после ее пожара, так как тогда зло, может быть, было уже непоправимо, хотя оно все же было бы менее значительно, если бы отступление было начато немедленно. Его также упрекали в том, что он относился со слишком большим презрением к расстояниям, трудностям, к людям, продолжая развивать этот столь безумный наскок вплоть до Кремлевских стен. Чтобы вынести обвинительный или оправдательный приговор, следовало бы хорошо изучить истинные мотивы, побудившие или заставившие его двинуться дальше за Смоленск, вместо того, чтобы остановиться здесь и зимовать, как он это открыто проектировал. Наконец, необходимо было бы убедиться в том, имелась ли вообще возможность зимовать на фронте, пролегающем где-либо между Смоленском и Витебском, предварительно не разгромив русскую армию{123}. [153]

Я далек от того, чтобы изображать из себя судью в столь крупном вопросе, и нахожу, что все те, которые присваивают себе этот ранг, не всегда оказываются на высоте такой задачи и часто даже не имеют данных, необходимых, чтобы справиться с ней.

Наиболее неопровержимым во всем этом деле является то, что Наполеон слишком забывал те враждебные чувства, которые питали к нему Австрия, Пруссия и Швеция; и он слишком рассчитывал добиться развязки между Вильной и Двиной. Правильно оценивая храбрость русской армии, он не имел верного представления о национальном духе и энергии русского народа. Наконец, вместо того, чтобы обеспечить себе заинтересованную и искреннюю поддержку большой военной державы, пограничные провинции которой представили бы надежную базу для атаки колосса, которого он хотел опрокинуть, он обосновал все свое предприятие на поддержке народа, смелого и склонного к энтузиазму, но легкомысленного и лишенного всяких элементов, создающих прочную мощь{124}; и далее он не только не извлек из этого поверхностного энтузиазма все то, что он мог дать, но даже парализовал его несвоевременной недоговоренностью.

И действительно, судьба всех таких предприятий свидетельствует, что капитальная предпосылка их удачи и даже единственное существенное правило, которое можно было бы дать, заключается в том, чтобы никогда не предпринимать их без обеспеченной, а, следовательно, и заинтересованной поддержки значительной державы, достаточно близко расположенной к театру операции и могущей предоставить на своей границе подходящую базу как для заблаговременного сбора всевозможных запасов, так и для опоры на случай неудачи, а также новые средства, чтобы вновь перейти в наступление в случае надобности.

Что же касается до правил поведения для таких вторжений, которые кто-нибудь хотел бы найти в указаниях стратегии, то рассчитывать на это было бы дерзко: ведь без вышеупомянутой предосторожности политики все эти предприятия представляют не что иное, как явное насилие над всеми стратегическими законами. В остальном, повторяем, различные предосторожности для обеспечения глубоких операционных линий и по образованию промежуточных баз являются единственными военными средствами, пригодными для того, чтобы смягчить опасности предприятия; к этому мы добавим правильную оценку расстояний, затруднений, времен года, характера местности, одним словом, достаточную точность [154] в расчетах и умеренность после одержания победы, чтобы, суметь вовремя остановиться.

Впрочем, мы далеки от мысли утверждать, что возможно начертить правила, способные обеспечить удачу больших, далеких вторжений: на протяжении четырех тысяч лет они создали славу пяти или шести завоевателей, а сотни раз являлись бичом приступавших к ним армий и наций.

Исчерпав приблизительно все самое существенное, что можно сказать о сухопутных вторжениях, нам остается сделать несколько замечаний об экспедициях, наполовину сухопутных и наполовину морских, образующих третью из указанных нами серий.

Со времени изобретения артиллерии, этого рода предприятия стали очень редкими, и мне кажется, что крестовые походы являются последними из встречающихся примеров; может быть причину этого надо искать в том, что господство над морями, последовательно побывав в руках двух или трех второстепенных держав, наконец перешло к островной державе, обладающей большими эскадрами, но не имеющей достаточных для подобных экспедиций сухопутных армий.

Как бы там ни было, но из соединения этих двух причин очевидно вытекает, что уже миновали те времена{125}, когда Ксеркс сухопутным путем шел завоевывать Грецию, заставляя следовать за собой четыре тысячи судов всех размеров, и когда Александр Великий отправлялся из Македонии через Малую Азию в Тир, а его флот шел за ним вдоль берега.

Во всяком случае, если даже подобные вторжения больше не производятся, тем не менее остается несомненным, что поддержка в виде военной эскадры и транспортного флота всегда будет являться огромной помощью для большой континентальной экспедиции, которая могла бы вестись в тесной связи с столь мощным союзником.

Однако, не следовало бы слишком исключительно полагаться на него: ветры капризны, и иногда может оказаться достаточно урагана, чтобы рассеять и даже истребить флот, на который возлагаются все надежды. Последовательный подвоз представляет меньше риска, и все же и он не всегда явится надежным средством.

Я не считаю нужным говорить здесь о вторжениях, производившихся в соседние державы, как-то вторжение Наполеона в Австрию, Испанию и т. д.; это обыкновенные войны, развитые на более или менее дальние расстояния, но не отличающиеся ничем особенным, и их комбинации в достаточной степени разобраны в различных главах этого труда. [155]

Более или менее враждебно настроенное население, большая или меньшая глубина операционных линий и большее удаление главного объекта являются единственными переменными, которые могут обусловить изменение обыденной системы операции.

Хотя вторжение в соседнюю державу менее опасно, чем дальние предприятия, тем не менее и у него есть шансы на погибель. Французская армия, которая двинулась бы для атаки Кадикса, несмотря на прекрасную базу, представляемую Пиренеями, и на промежуточные базы на Эбро и Тахо, все-таки найдет свою могилу на Гвадалквивире. Армия, которая в 1809 году в центре Венгрии осаждала Коморн, в то время как другая вела малую войну от Барселоны до Опорто, также могла бы погибнуть на равнине Ваграма; для этого ей не потребовалось бы и бежать на Березину. Разнообразные предпосылки, количество наличных войск, уже одержанные успехи, состояние страны — все влияет на размах, который можно дать своим начинаниям: великий талант полководца заключается в том, чтобы сообразовать их с имеющимися средствами и обстоятельствами{126}. Что касается той роли, которую при вторжениях в соседние страны могла бы сыграть политика, то, правда, в этих случаях она менее необходима, чем при дальних экспедициях; однако, не следует забывать указанное нами правило: не существует противника, как бы мал он ни был, из которого не стоило бы сделать себе союзника: как влияние, которое в 1706 году оказало изменение политики герцога Савойского на события того времени, так и выступления Морица Саксонского в 1551 году и Баварии в 1813 году в достаточной степени доказывают, насколько важно установить дружественные отношения с государствами, граничащими с театром военных действий, чтобы рассчитывать если не на их поддержку, то по крайней мере на их строжайший нейтралитет.

Глава восьмая.

Резюме стратегии

Задача, которую я поставил себе, мне кажется сносно разрешенной тем отчетом, который мы отдали себе о всех стратегических комбинациях, обычно образующих план операций.

Мне будет позволено вкратце резюмировать их содержание. [156]

Из изложенных глав, по-моему, можно заключить, что метод применения общего принципа войны на всех возможных театрах операций состоит в следующем.

1. Уметь использовать преимущества, которые могли бы вытекать из относительного положения оперативных баз обеих сторон (исходящие углы и перпендикулярное направление к неприятельской базе).

2. Уметь выбрать между тремя зонами, образующими стратегическую шахматную доску, именно ту, на которой можно нанести наиболее гибельный для неприятеля удар, подвергая себя при этом наименьшему риску.

3. Удачно устанавливать и направлять свои операционные линии, используя для обороны примеры концентрических линий эрц-герцога Карла в 1796 году и Наполеона в 1814 г. и для отступления, параллельного границе — пример маршала Сульта в 1814 году.

При наступлении, наоборот, придется придерживаться системы, которая обеспечила успехи Наполеона в 1800, 1805 и 1806 годах, по которой силы направляются на одну из оконечностей стратегического фронта противника, или же системы направления сил против неприятельского центра, столь удавшейся Наполеону в 1796, 1809 и 1814 гг. Все это— в зависимости от относительной группировки армии и указанных правил.

4. Уметь хорошо выбирать временные маневренные стратегические линии, придавая им такое направление, чтобы всегда иметь возможность действовать большей частью своих дивизий и, наоборот, препятствовать частям неприятельской армии сосредоточиваться и взаимно поддерживать друг друга.

5. Уметь хорошо комбинировать в том же духе единения и централизации как все стратегические группировки, так и каждое выделение крупных отрядов, поскольку к ним придется прибегать, чтобы захватить необходимые части стратегической шахматной доски.

6. Наконец, уметь вселять в свои массы наибольшую активность и возможно большую подвижность, чтобы путем их последовательного и поочередного применения в тех пунктах, в которых важно нанести удар, достигалась основная цель — вводить в бой превосходные силы против отдельных частей неприятельской армии.

Стремительность переходов умножает полезное действие наших сил и, наоборот, нейтрализует большую часть сил противника; но если этой стремительности часто бывает достаточно, чтобы обеспечить успех, то результаты ее возрастают во стократ, если усилия получат удачное направление на решительные стратегические пункты операционной зоны, где они могут нанести противнику наиболее роковые удары. [157]

Но т. к. не всегда явится возможным предпочесть один решительный пункт перед всеми прочими, то иногда придется довольствоваться достижением большей части цели всякой операции, умело скомбинировав быстрое и последовательное применение своих сил против изолированных неприятельских частей, разгром коих будет неизбежен; когда же удастся соединить оба условия — быстроту и стремительность применения масс с удачным направлением — тогда победа и большие результаты окажутся наиболее обеспеченными.

Лучше всего доказывают эту истину столь часто цитированные операции 1809 и 1814 гг., а также операции Карно в конце 1793 года. Приблизительно 40 батальонов, последовательно переброшенных из Дюнкирхена в Менин, Мобеж и Ландау, усиливая находившиеся там армии, дали четыре победы, спасшие Францию.

Эта разумная операция включала бы в себя всю стратегическую мудрость, если бы эти замыслы имели заслугу применения сил на решительном стратегическом пункте театра военных действий: но этого не было, так как основу коалиции образовывала тогда австрийская армия, путь отступления которой шел к Кельну; следовательно, наиболее сильный удар мог бы быть нанесен при общем сосредоточении усилий на р. Маасе. Комитет Общественного Спасения парировал нависшую опасность, и замечание, которое я позволяю себе делать, ни в чем не должно преуменьшать достоинства этого маневра: он заключает в себе одну половину стратегического принципа, а другая именно стремится дать подобным усилиям самое решительное направление, как это сделал Наполеон под Ульмом, Иеной и Регенсбургом. Все искусство стратегии войны заключается в этих трех различных приложениях принципа. Прошу извинить, что я столь часто повторяю те же примеры, но я уже это мотивировал.

Излишне добавлять, что одной из великих задач стратегии является возможность обеспечить армии преимущества, подготовив ей благоприятный район операции, если последние имеют место в собственной стране. Группировка крепостей, укрепление лагерей, предмостных укреплений и открытие сообщений в важных решительных направлениях образуют не наименее интересную часть этой науки: мы уже указали все признаки, по которым можно легко распознать эти постоянные и временные линии и решительные пункты.