Четвертый постулат. «В сухопутных операциях, мощь современных боевых средств благоприятствует более обороне, чем наступлению, причем до такой степени, что неизбежно устанавливается равновесие борющихся сил; это не дает возможности добиться какого-либо решения, за исключением того случая, когда на стороне наступления громадное численное и материальное превосходство»
Этот четвертый постулат представляет собою один из существенных пунктов доктрины Дуэ. Ген. Арманго приходит к менее абсолютным выводам в своем труде «Авиация и наступательная мощь боевого средства завтрашней войны». Ген. Арманго считает вполне установленной во время больших сражений последней войны на Западном фронте слабую наступательную способность наземных боевых средств. Причины, по его мнению, заключаются в следующем:
«Мощь вооружения, более действительная в обороне, чем в наступлении, мешает продвижению и не дает достичь благоприятного исхода даже против внезапно атакованного противника.Воздушная разведка, более точная у обороны, чем у наступления, препятствует достижению стратегической (оперативной) внезапности».
Он считает далее, что вооружение завтрашнего дня будет такое же, и одни и те же причины вызовут одни и те же следствия{42}.
Рассматривая наступательную способность различных родов войск и крупных соединений современной армии или — что более точно — исследуя относительную мощь вооружения завтрашнего дня в обороне и наступлении, ген. Арманго утверждает, что последняя война опровергла мнение, единодушно разделявшееся всеми до 1914 г., будто бы всякий прогресс в вооружении будет итти на пользу наступлению. Прежде всего оборона, благодаря интенсивному использованию местности, выгодна тем. что обороняющийся меньше, чем атакующий, видим и уязвим. Последний бывает вынужден [52] обнаружить себя при продвижении. Отсюда бòльшая эффективность оружия при ооороне, чем при наступлении. Затем «при наступлении труднее, чем при обороне, поддерживать связь между родами войск в крупном войсковом соединении и руководить действиями частей и соединений в сражении». Своевременно и в надлежащем месте мы покажем, насколько правильны эти утверждения и к каким следствиям они ведут. Но если эти афоризмы и были верны во время последней войны, то будут ли они верны в будущей воине? Или же, напротив, может быть прогресс вооружения будет более благоприятствовать наступлению?
Для ответа на этот вопрос ген. Арманго исследует его с трех точек зрения:
— видимости родов войск;
— их уязвимости;
— легкости поддержания связи и вождения соединений в сражении{43}.
В отношении видимости ген. Арманго считает, что оборона всегда с большей легкостью, чем наступление, может скрыть себя, может лучше использовать местные естественные и искусственные прикрытия, может лучше организовать маскировку и убежища. Исключением будут являться только такие тактические положения, когда не будет времени на принятие необходимых мер обороны, но такие случаи будут очень редки.
Наконец, по мнению автора, оборона всегда лучше, чем наступление, обеспечена наземным наблюдением.
Воздушный флот своей воздушной разведкой еще более обеспечивает обороне преимущества перед наступлением. В будущем это качество обороны будет, несомненно, более высоким, чем в 1918 г. Наступление может воспользоваться выгодами воздушного наблюдения только в том случае, если у него значительное преимущество в разведывательной и истребительной авиации. Без этого разведка и наблюдение с воздуха будут крайне ненадежны. Заметим мимоходом, что наступление прекрасно может (по крайней мере в самом начале) воспользоваться выгодами такого превосходства, потому что оно может заблаговременно сосредоточить свои воздушные силы в любом пункте.
Надо заметить, что если бы доктрина Дуэ применялась стороной, прибегнувшей полностью к сухопутной обороне, то ее сухопутные силы не имели бы никакой вспомогательной авиации, никакой авиации наблюдения. Следовательно, наступающая сторона без всяких затруднений добивалась бы превосходства в этом отношении. [53]
Впрочем, продолжает автор, атакующий всегда останется видимым, как это было и в прошлой войне, если только у него нет истребительной авиации с явным, решительным превосходством над противником и если к тому же он не сумеет ослепить наземные наблюдательные пункты обороны, чего собственно никогда не удавалось достичь в войне 1914–1918 гг.
В общем:
«с точки зрения видимости наступательная мощь боевых средств завтрашней войны усилится, но не очень-то значительно. Ее усиление зависит от развития воздушного флота во всех его отраслях. Но развитие будет направлено, главным образом, в сторону развития самостоятельной авиации».
Во всяком случае с точки зрения видимости наступательная мощь сухопутных сил не может рассчитывать на серьезный рост.
С точки зрения уязвимости различных родов войск в наступлении и обороне ген. Арманго приходит к такому же заключению. Пехота будет лучше вооружена — это верно, и особенно в отношении орудий навесного огня, но зато оборона будет лучше снабжена автоматическим оружием. Против обороны, хорошо расположенной на непрерывном и глубоком фронте,
«вообще говоря, пехота не будет в состоянии одна при наступлении преодолеть сопротивление, которое она встретит. А может встретиться такая местность, на которой артиллерия и даже танки не смогут содействовать пехоте надлежащим образом. Нередко, за отсутствием связи, артиллерия не сможет помочь пехоте как раз в тот момент и в том самом месте, где и когда это нужно. Поддержка артиллерии будет достаточна лишь за счет крайне большого расхода снарядов, но на это в начале войны можно согласиться лишь в исключительных случаях».
Могут ли танки восполнить недостаточную наступательную способность пехоты? Ген. Арманго не верит в это. После анализа недостатков и преимуществ танков он приходит к заключению, что
«танки не увеличивают возможного фронта пехотной дивизии (2–2,5 км); можно лишь рассчитывать на более повышенную способность атаки в глубину. Но и оборона будет организована соответствующим образом. [54] Наступающий должен сначала последовательно овладеть линиями сопротивления обороны, прежде чем перейти к использованию первых полученных результатов.Следовательно, наступательная способность пехоты и танков во время первых операций весьма скромна. Несомненно, что в течение некоторого времени увеличится число дивизий, способных к наступлению, но к этому моменту фронты стабилизуются».
Однако, ген. Арманго допускает, что благодаря придаче пехоте более мощного вооружения, а именно орудий навесного огня, она способна, хотя и очень медленно, но достаточно надежно продвигаться при атаке плохо организованной позиции, последовательно сламывая местное сопротивление даже в том случае, когда артиллерия оказывает ей лишь слабую поддержку.
Тут уже налицо важная уступка, которую следует отметить и к которой мы еще вернемся.
По поводу артиллерии ген. Арманго говорит, что
«она является недостаточным средством ни для того, чтобы господствовать над огнем артиллерии обороны, ни для того, чтобы загасить огонь пехоты. Артиллерия же обороны замаскируется, спрячется в окопы, расчленится, часто будет менять место расположения орудий и будет до начала атаки по большей части молчать».
Относительно огня пехоты из опыта прошлой войны известно, что артиллерия наступающего бессильна его погасить, что всегда остается достаточно автоматического оружия обороны, чтобы остановить атаку пехоты, как только нейтрализующий огонь артиллерии наступления переносится дальше. Надо добавить, что стрельба на нейтрализацию редко применялась там и тогда, где и когда пехота нуждалась в ней. Короче говоря, за исключением начала сражения артиллерия в деле поддержки пехотной атаки добивалась лишь весьма посредственных результатов.
Так было в мировую войну, и то же самое окажется в будущей войне, какие бы усовершенствования ни были введены в устройство материальной части и в способы ее использования. Лишь по отношению к химическим снарядам ген. Арманго признает, что выгоды на стороне наступления, потому что обороняющийся поражается ими как в окопах и убежищах, так и вне их. Но при этом требуется такой [55] большой расход химических снарядов, какой едва ли будет возможен в начале вооруженного столкновения.
Штурмовой бронированный самолет, приспособленный для нападения во время сражения на наземные цели и примененный наступающим в достаточном количестве, увеличит уязвимость обороняющейся стороны. Но такой самолет еще более действителен в обороне против открыто атакующих частей.
«В конечном счете наступательная способность крупных соединений современной армии, повидимому, не усилится в зависимости от увеличения уязвимости обороны и уменьшения уязвимости наступления».
Автор затем переходит к исследованию вопроса с точки зрения связи между родами войск, между частями и соединениями и с точки зрения вождения крупных соединений в наступательном сражении.
Он утверждает, что в последнюю войну связь между родами войск, а также связь между ними и командованием, устанавливалась с гораздо большим трудам при наступлении, чем при обороне. Авиация улучшит связь в будущей войне. Следовательно, нужно было бы увеличить число частей вспомогательной авиации. Однако, в начале войны можно рассчитывать лишь на ограниченное число таких частей.
Для вождения крупных соединений необходима разведка. Авиация и здесь будет наиболее действительным средством. Следовало бы усовершенствовать материальную часть разведывательной авиации и увеличить число авиационных разведывательных частей.
Но «эта потребность будет плохо удовлетворена за отсутствием достаточно мощных — численно и качественно — воздушных средств».
Если взять кавалерийскую дивизию, даже современную, частично механизированную, — то нужно установить тот факт, что это крупное соединение еще скорее, чем пехотная дивизия, окажется при наступлении в более невыгодном положении, чем при обороне, так как все ее составные части гораздо более видимы, более уязвимы, связь между ними еще более трудна, а между тем, «атака должна производиться скорее и на более широком фронте».
В конечном счете, несмотря на такие существенные преимущества наступления перед обороной, как выбор зоны или направления атаки, выбор момента, численное превосходство в пункте удара и т. д., ген. Арманго полагает, что [56]
«во фронтальном сражении, к которому очень быстро приведет всякий маневр, тот, кто атакует противника, закрепившегося на хорошо выбранной и укрепленной позиции, будет находиться, повидимому, в более невыгодном положении, чем обороняющийся.Отсюда следует, что прогресс вооружения чаще окажется более полезным обороне, чем наступлению.
Следовательно, во фронтальном сражении наступление может увенчаться успехом лишь при наличии огромного количества материальной части, которым можно располагать только по истечении многих месяцев войны».
Приведя еще ряд соображений, ген. Арманго в общем при ходит к заключению, что с тактической точки зрения
«наступательная мощь сухопутных вооруженных сил в ближайшей войне, как и в прошлой, не способна обеспечить решения войны, — по крайней мере быстрого решения, так как попрежнему эффективность оружия будет более значительной при использовании его в обороне».* * *
Но если относительная мощь вооружения является одним из элементов победы, то существует и другой элемент, который по своему значению ни в чем не уступает первому и который может доставить наступающей стороне, если она им воспользуется, несомненный успех: это — стратегическая (оперативная) внезапность, в результате которой противник лишается возможности своевременно ввести в бой свои резервы.
Точка зрения ген. Арманго по этому вопросу такова.
Известно, что в прошлую войну на Западном фронте наступающим армиям редко удавалось достигать стратегической (оперативной) внезапности. Каждый раз резервы обороны успевали во-время прибывать и восстанавливать более или менее нарушенный фронт. Это происходило потому, что наступление, для подготовки которого требуются передвижения и работы, испытывало непреодолимые затруднения в борьбе с разведкой противника, в особенности с его воздушной разведкой. Оборона испытывала в этом отношении гораздо меньше затруднений. Но это верно лишь частично. В [57] некоторых сражениях стратегическая (оперативная) внезапность наступающими все же достигалась, как, например, немцами 27 мая 1918 г. при Шмэн-де-Дам и французами 18 июля 1918 г. в контр-наступлений Виллер-Коттере. В этих сражениях благодаря времени, выигранному оборонительным боем, удалось привлечь резервы и восстановить фронт, хотя сражения начинались внезапно.
Будет ли то же самое завтра? Ген. Арманго придерживается следующего мнения.
Стратегическая (оперативная) внезапность, прежде всего, требует хорошей ориентировки, хорошего расположения сил, а это зависит от качества и достоверности разведывательных данных, собранных о противнике и о вероятной местности сражения. С этой точки зрения:
«можно думать, что авиационная разведка как в начале военных действий, так и в операциях маневренной войны доставит главнокомандующему и командующим армиями достаточные разведывательные данные... при условии, если высшее командование сумеет обеспечить себя в мирное время средствами воздушной разведки, способными по своей квалификации, по количеству и по организации, с учетом воздушной обороны и моторизации армий, выполнить при всяких обстоятельствах все требования».
Напротив, наземная разведка не даст, повидимому, лучших результатов, чем в 1914 г., потому что разведка на земле будет натыкаться на части охранения и прикрытия, мощь обороны которых будет усилена благодаря использованию полупостоянных фортификационных сооружений и благодаря прогрессу вооружения. Предполагается к тому же, что фронт не будет менее непрерывным благодаря мобилизации прифронтового населения. Впрочем, ген. Арманго признает, что новые средства — моторизованные и механизированные войска, работающие в связи с соответствующей боевой авиацией, с разведывательной авиацией, с бронированной авиацией наблюдения и с авиацией связи, — дадут возможность производить более плодотворные разведки боем, если упомянутые выше моторизованные и бронированные соединения не будут, как теперь, столь малочисленны. Во всяком случае очевидно, что противник должен что-то противопоставить этим новым способам и средствам разведки, — в виде ли самолетов-бомбардировщиков, используемых как противотанковые самолеты, в виде ли истребительной авиации и противотанковых наземных средств. Но и пользу от [58] всех этих новых средств разведки можно получить лишь тогда, когда их действия находят опору, предшествуются и, так сказать, разрешаются и утверждаются бесспорным превосходством в воздухе.
Итак, с точки зрения «боевого расположения войск», или что то же, с разведывательной точки зрения, ген. Арманго допускает, что командование наступательными силами будет в состоянии обеспечить себя этими разведывательными данными при помощи воздушной и наземной разведки, если будут соблюдены известные условия. Какие же это условия?
— «Разведывательная авиация, наилучшим образом оснащенная, организованная для постоянного наблюдения за всем театром действий, на котором выполняется маневр, и могущая производить быструю и сосредоточенную разведку.— При наступлении решающих моментов использование в дополнение к разведывательной авиации части или даже всей воздушной армии.
— Бронированная авиация наблюдения и авиация связи в распоряжении тех дивизий, на которые возложена задача войти в соприкосновение с противником, в особенности это касается моторизованных и бронированных, а также кавалерийских дивизий».
Но, несмотря на все это, он далее пишет:
«В общем же основной элемент успеха стратегического (оперативного) маневра, а именно хорошая ориентировка, хорошее расположение сил и верное нацеливание удара, в зависимости от действительной обстановки у противника, могут быть лишь с трудом достигнуты при наступлении против неприятеля, заблаговременно перешедшего к обороне».
Во всяком случае новая материальная часть и новые обстоятельства безусловно придадут войне завтрашнего дня маневренный характер.
Сам генерал Арманго несколькими строчками ниже приходит к такому же заключению. Он говорит:
«Широкое использование механизированных войск, и в особенности воздушных сил, способно, следовательно, повысить точность разведывательных данных о противнике при организации наступления. Таким образом, командующий имеет возможность более уверенно построить свой боевой порядок, правильнее нацелить [59] главный удар в том направлении, которое больше всего обеспечивает успех».
Но стратегическая внезапность требует также, чтобы разведывательные органы и органиы охранения противника были выведены из строя; иначе противник предпримет контрмеры, и внезапности не будет.
Другими словами, нужно обеспечить «тайну»{*19}.
Надо полагать, противник будет иметь в своем распоряжении для разведывательных целей такие же современные средства, какими располагает и наступающий. Таким образом, лишь соответствующие меры, — и главным образом широкое, почти исключительное использование ночных движений, а также умелое и интенсивное использование превосходной авиации, — могут обеспечить выполнение этого условия. Нельзя не согласиться с ген. Арманго, когда он утверждает, что элемент секретности в достижении стратегической внезапности повелительно требует:
«истребительной авиации высокого качества, организованной так, чтобы вполне обеспечить сосредоточение своих частей в зоне стратегического маневра;... весьма мощной бомбардировочной авиации, которая дополнит боевые действия моторизованных и бронированных сухопутных сил, получивших одновременно, а часто и совместно с воздушными силами задачу быстро ликвидировать части обеспечения противника».
Таким образом, можно притти к совершенно правильному заключению, что стратегическая внезапность на суше вполне возможна.
Перейдем теперь к другому элементу внезапности — быстроте.
Быстрота необходима для достижения внезапности, сначала как один из факторов обеспечения тайны (ибо ясно, что тайна тем меньше подвергается риску быть раскрытой, чем короче предварительное маневрирование), а затем, когда тайна раскрыта, быстрота может быть еще более важна, потому что в зависимости от времени, нужного для ввода в дело боевого порядка, у противника будет больше или меньше возможности своевременно отразить удар. [60]
По этому поводу ген. Арманго высказывает ту идею, что хотя моторизация боевых средств сухопутной войны и действует в направлении повышения быстроты маневра, зато развитие авиации, наоборот, обеспечит атакованному противнику возможность действовать в противоположном направлении, т. е. вызывать задержки и в подготовке и в выполнении маневра. Такое замедление может быть вызвано даже в том случае, если тайна подготовки маневра не раскрыта, ибо, если, например, дело идет о фланговом маневре, то противник наверняка заблаговременно предпримет все предупредительные меры, имеющие своей целью защитить этот угрожаемый фланг от всяких случайностей. Его авиация предпримет специальную операцию по разрушению путей сообщения, по отравлению или по поджогу наиболее важных вокзалов и железнодорожных станций.
При этом неизбежно произойдет воздушная борьба в районе самого маневра и в его тылу, потому что истребительная авиация, обслуживающая наступательный маневр, очевидно, будет привлечена для обеспечения свободы этого маневра.
Кроме того, бомбардировочная авиация наступающей стороны сама будет, так сказать, симметрично действовать против путей сообщения противника в зоне маневра, чтобы заблаговременно воспрепятствовать ему осуществить контрмеры; ведь недостаточно, в самом деле, только обеспечить быстроту действия своего стратегического маневра, важно, кроме того; и уменьшить быстроту действия стратегического маневра противника.
В общем ген. Арманго приходит к следующему заключению:
«Кто будет прежде всего располагать для срыва маневра противника тяжелой бомбардировочной авиацией, превосходящей таковую же авиацию противника, а также высококачественной истребительной авиацией для обеспечения своего маневра, тот и сможет обеспечить быстроту своего стратегического маневра и воспользоваться выгодами внезапности. Внезапность же создает один из самых больших шансов для завязки сражения в таких условиях, которые могут дать решение (войны)».
Таким образом, рассматривая вопрос с точки зрения обоих элементов стратегической внезапности — быстроты и обеспечения тайны, — ген. Арманго утверждает, что действия сухопутных вооруженных сил могут дать решающие результаты, [61] но только в том с случае, если принимает участие такой крупный фактор, как мощная авиация, — мощная и абсолютно и относительно.
Но все ли это? Нет. Удачный стратегический маневр не окупится, если наступающая сторона не будет располагать достаточными силами и материальными средствами для широкого использования достигнутого внезапностью успеха, тогда он станет действительностью.
Относительно материальной мощи ген. Арманго того мнения, что она, главным образом, зависит от организации тыла. При этом он полагает, что даже во встречном сражении сколько-нибудь удовлетворительная организация тыла одного лишь наступающего соединения потребует от 4 до 5 дней. Это время может возрасти до 10–12 дней, если потребуется общая организация тыла, и даже до 15–20 дней, если эта общая организация должна быть более совершенной.
Однако, он допускает, что подобные сроки «могут быть сокращены благодари более широкому использованию автомобильного транспорта, так как последний позволяет удвоить глубину тыла армии», что явным образом придает сражению большую эластичность, а стало быть, значительно большую свободу маневра. Но он спешит прибавить, что угроза действий и самые действия воздушных сил противника заставят чем дальше, тем больше расчленять, разукрупнять органы снабжения. Отсюда возрастут сроки, необходимые для устройства тылов, и уменьшится производительность работы. Таким образом, в значительной степени будет аннулирована свобода маневра, которая получается за счет широкого использования автотранспорта.
Кроме того, сама организация тылов может раскрыть проекты командования и тем самым будет в противоречии с интересами сохранения стратегической внезапности. Это крупное неудобство неизбежно, если наступающий не располагает мощной бомбардировочной и высококачественной истребительной авиацией. Автор не добавляет, но это безусловно вытекает из его мысли, что и та и другая авиация должны быть сверх того очень мощными не только абсолютно, но и по отношению к авиации противника.
Можно было бы много сказать о концепции автора относительно материальной мощи и стратегического маневра. Когда он поддерживает мнение, что даже встречное сражение [62] может начаться лишь после проволочки в несколько дней, то, очевидно, его мысль представляет собою отражение официальной доктрины, увязшей в пыли и грязи, собранной за 4 года траншейной войны, когда этой доктриной уже утеряно понимание значения маневра.
Пора, наконец, стряхнуть эту пыль. Пожелаем, чтобы это чудо произошло не слишком поздно. А в данный момент ограничимся установлением того факта, что ген. Арманго, даже исходя из спорной точки зрения, признал в скрытом виде, что стратегический маневр на суше нельзя рассматривать с точки зрения его материальной мощи, как не обеспечивающий положительных результатов. Но он поставил одно условие: содействие воздушных сил, превосходящих по своей мощности неприятельские воздушные силы.
Такого же мнения он придерживается и относительно использования успеха. Он допускает, что при наличии в будущей войне крайне больших трудностей в использовании успеха в войне все же это использование возможно при условии, «что наступающий воспрепятствует противнику производить разрушения{44}, бомбардировку или заражение местности», чем окончательно подавит его моральное состояние. Лучшим средством для этого является, несомненно, мощная авиация, уже завоевавшая подавляющее превосходство над авиацией противника. «Иначе говоря, — добавляет автор, — не будет победы на земле без предварительной воздушной победы».
Эта фраза вообще лучше всего подводит окончательный итог всем заключениям, к которым приходит ген. Арманго в той части своего труда, которая посвящена изучению возможностей и условий успеха стратегического маневра на суше.
Возможность успеха стратегического маневра зависит, как ему думается, от того, удастся ли уравновесить возросшую оборонительную мощь современного вооружения. По его мнению, лишь два боевых средства пригодны для этого: 1) быстроходный танк или бронированная механизированная боевая машина и 2) самолет.
Он говорит:
«Может быть, гораздо лучше создать необходимые для достижения стратегической внезапности условия, используя массированно быстроходные танки и самолеты.Возможно, что благодаря подобному массированному использованию этих [63] средств удастся добиться решения в сухопутном сражении»{*20}.
Ген. Арманго замечает, однако, что:
«эти оба средства одинаково дороги, так что в мирное время их едва ли можно будет иметь в большом числе», и добавляет:«Государство, которое решило начать войну, станет тайно строить эти машины в больших сериях прежде, чем оно осуществит задуманное, им намерение объявить войну{*21}».
Если по финансовым соображениям нельзя строить в равной мере те и другие машины, то свое предпочтение он отдает, разумеется, самолету. Почему? Потому что
«самолет одновременно увеличивает наступательную мощь и сухопутной армии и, очевидно, воздушной армии»,
тогда как танк усиливает только наступательную мощь армии. Для нас важно, минуя все недомолвки, спорные и неясные места труда, отметить следующее общее заключение ген. Арманго:
«Сухопутные операции еще способны обеспечить решение войны».
Таково заключение, к которому неизбежно приходит всякий добросовестный ум, когда перед ним ставится вопрос, составляющий один из важнейших постулатов доктрины Дуэ: «В сухопутных операциях мощь современных боевых машин более благоприятствует обороне и притом в такой степени, что неизбежно устанавливается равновесие враждебных сил, препятствующее достижению решения».
Вышесказанного уже достаточно для того, чтобы, строго говоря, опровергнуть этот постулат. Однако, можно притти к еще более ясному и еще более категорическому мнению после анализа других относящихся сюда вопросов.
Когда ген. Арманго приступал к своей теме, то его тайным желанием (может быть неосознанным) было, повидимому, стремление доказать, что отныне решение войны при [64] помощи сухопутных операций стало невозможным. А из этой невозможности, очевидно, вытекает повышенное значение воздушной армии.
Но, приступив к решению задачи, он увидел, в силу логики самих вещей, то правильное решение, о котором мы говорили выше. Если все же его решение не свободно от недомолвок и неясностей, то глубокая причина этого заключается не в чем ином, как в гибельной мистике стабилизации или позиционности.
В самом деле, он, как и многие другие, ни на минуту не сомневается в том, что завтрашняя война, как и вчерашняя, неизбежно и быстро придет к стабилизации фронтов. Эта идея, навязчиво следуя за ним, управляет всеми его рассуждениями и заключениями.
Можно привести множество примеров из труда ген. Арманго, которые ясно показывают, что он представляет себе развитие наземных сражений в будущей войне точно таким же, каким оно было в последнюю войну, т. е. фронт против фронта или — вернее — непрерывный фронт против непрерывного фронта, где не будет ни флангов, ни интервалов и когда не останется никакой возможности для проведения плодотворного маневра. Он убежден в том, что война будет решена в такой же стабилизованной борьбе, какая была на Западном фронте в 1915–1918 гг. Он уверен, что эта стабилизация фронтов произойдет неизбежно и очень быстро.
Но да позволено будет сказать, что эта отправная точка зрения, т. е. вера в неизбежную стабилизацию, покоится на ошибочной или, во всяком случае, весьма несовершенной оценке тех условий, в которых будет протекать ближайшая война. А эти условия таковы, что при них уже на следующий день маневр снова войдет во все свои права. А если это так, то возможность добиться решения при помощи наземных операций становится неоспоримой.
Увидит ли будущая война неизбежную стабилизацию фронтов, подобную той, которая была на Западном театре военных действий мировой войны? И если да, то быстро ли произойдет эта стабилизация?
Это настолько важные вопросы, что на них стоит обратить особое внимание.
Сначала предложим несколько афоризмов, которые поставят обсуждение на прочную базу.
Стабилизация, или позиционность, возникает тогда, когда противостоящие фронты не имеют ни флангов, ни интервалов. [65] Ведь если интервалы и фланги имеются, то маневр возможен.
Но когда первое условие соблюдено, т. е. когда нет ни флангов, ни интервалов, то возникает еще одно обязательное условие: необходимо на всем протяжении фронта иметь равновесие сил, чтобы ни один из противников не был в состоянии произвести крупное сосредоточение, расшатать оборонительную систему противника и использовать эффект этого расстройства, прежде чем обороняющийся успеет собрать силы для восстановления непрерывности своего фронта.
Все это в общем приводит нас к вопросу о равновесии. Не забудем, однако, что такое равновесие зависит от совокупности и от комбинации многих факторов. Самые главные из них следующие:
— соотношение между силами и протяжением (размерами) театра, на котором эти силы действуют;
— соотношение между силами обеих борющихся сторон (с точки зрения личного состава и техники);
— соотношение между возможной быстротой действий при использовании успеха и быстротой действий по восстановлению обороны;
— соотношение между качествами, мощью и коэфициентами полезного действия боевых машин наступающей и обороняющейся сторон;
— соотношение между враждующими сторонами с точки зрения их умонастроений, духа предприимчивости, понимания смысла маневра и действий командования{45}.
В подобного рода вопросах более, чем в каких бы то ни было других, все относительно.
Если взять конфликт между франко-бельгийцами и их соседями к востоку, то обязательно ли установится такое состояние равновесия, которое вызовет стабилизацию непрерывных фронтов?
Ответ на этот вопрос прежде всего зависит от той обстановки, которая создастся у воюющих сторон.
Известно, что на французской стороне войска прикрытия будут предоставлены сами себе на весь тот период времени, который необходим для формирования, вооружения и сколачивания резервных дивизий. Этот период, если вспомнить заявление военного министра с трибуны парламента, измеряется неделями: от 15 дней до нескольких недель. Это значительные, но совершенно необходимые сроки, если принять во внимание современную французскую военную систему.
Как будут использоваться в течение этого периода, который, как всякий согласится, является в высшей степени критическим, [66] немногие французские крупные соединения, готовые почти немедленно к боевым действиям? Считается что они должны занимать оборонительный фронт вдоль всей границы и сделать этот фронт непроницаемым до ввода в действие мобилизационных сил. Это решение, несомненно, вполне соответствует догме о ненарушимости фронтов и вере в их стабилизацию.
Допустим на минуту это решение. Если ограничиться лишь рассмотрением франко-германских границ с прибавлением границ Люксембурга, то простой расчет показывает, что в среднем на дивизию придется 20–25 км фронта, а может быть, и больше.
Имея такие растянутые фронты, хотя бы и усиленные частично постоянными укреплениями, можно ли рассчитывать, что обороне удастся удержать за собой занятый фронт в течение нескольких недель или хотя бы в течение нескольких дней? Иначе говоря, можно ли считать, что фронт прикрытия останется стабильным?
Это зависит от решения противоположной стороны.
А между тем, есть основание думать, что немцы будут располагать от 500 до 600 тыс. человек, готовых без задержки к выступлению{46}. Их готовность во всяком случае превосходит готовность французских крупных соединений. Эта масса германских войск представит собой такое средство для удара и маневра, ценность которого оспаривать нельзя.
Итак, с одной стороны, масса немецких войск, а с другой — кордонное расположение французских частей прикрытия, гораздо менее обученных, чем немецкие. При этих условиях нет никакой видимой и разумной причины, которая заставила бы противника держать винтовку у ноги и ожидать, пока, наконец, французские силы будут готовы и соблаговолят выйти на арену борьбы.
Все это приводит нас к необходимости считать, что противник осуществит свою знаменитую внезапную атаку, которая предусматривалась еще до 1914 г.
Наступление подобного рода в сочетании с грандиозным воздушным наступлением против французских жизненных центров, несомненно, явится сосредоточением всех ударных и маневренных сил в выбранном направлении.
В одной из своих речей в парламенте бывший военный министр Даладье говорил, что неожиданная атака такой массы не заставит всю нацию сдаться на милость победителя. Это верно, но, с другой стороны, верно также и то, что нельзя же рассчитывать на непроходимость паутины в виде войск прикрытия. [67]
В конце концов было бы безумием рассчитывать на продолжительную устойчивость фронта прикрытия. А если фронт будет прорван, то неизбежно начнется маневренная война и притом война в исключительных условиях.
Это показывает, между прочим, что французская военная система, основанная на законах 1927 и 1928 гг., не соответствует более обстоятельствам и что срочно требуется заменить ее новой организацией, которая должна дать лучше обученную и лучше обеспеченную кадрами армию, сильное и маневроспособное прикрытие, быстро мобилизуемые боевые формирования, оснащенные современными средствами маневра и удара.
Этот жизненный вопрос более подробно исследуется во второй части настоящего труда.
Но в таком случае можно задать вопрос: если эта необходимая реформа будет проведена и если со своей стороны немцы тоже закончат восстановление своей военной мощи с ускоренной мобилизацией всех сил, то не будут ли вновь созданы условия неизбежной позиционной войны?
Нужно сказать, что как бы ни была ускорена мобилизация у той и у другой стороны, она, так же как и сосредоточение сил, потребует нескольких дней. Этот промежуток времени может быть значительно удлинен в результате воздушных атак.
Будет крайне соблазнительным попытаться, имея немедленно готовый к действию маневренный и ударный кулак, а также первоклассную наступательную авиацию, начать внезапное наступление на земле в сочетании с общим воздушным наступлением, чтобы с первых же дней враждебных действий добиться результатов, имеющих неисчислимые моральные, а может быть и решающие последствия.
Это является особенно большим искушением для агрессора, который в заранее намеченный срок решил начать войну и который не забыл разительного примера прошлой войны, говорящего о том, что только короткие войны приносят окупающие себя победы.
Совершенно ясно, что операции в такой обстановке могут быть вначале только маневренными операциями. А если предположить, что война продолжится, то из-за вынужденной спешки и импровизированности мер, которые должно будет принять французское командование, едва ли явится возможным создание необходимого для позиционной войны непрерывного фронта, — без флангов, без интервалов, без слабых пунктов. [68]
Предположим теперь, что внезапная атака не произошла и что вооруженные силы, приведенные в боевую готовность в указанных выше условиях, беспрепятственно вышли на передовую линию по разработанному плану. Предположив, что численность личного состава и количество материальных средств достаточны для создания непрерывного фронта со всеми характерными особенностями, которые требуются при позиционной войне. Можно ли будет в таком случае утверждать, что операции неизбежно станут и останутся позиционными?
Ни в какой мере! Это значило бы забыть, какими материальными средствами будут располагать армии завтрашнего дня и какими они в известной мере располагают уже сейчас. В этом отношении они сильно отличаются от армий, начавших войну 1914–1918 гг.
Как уже отмечено выше, ген. Арманго при всех сомнениях в наступательных возможностях будущих армий все же признает, что воздушные силы и вездеходные механизированные бронированные силы более усиливают наступление, чем оборону.
Применение большого количества вездеходных механизированных боевых машин способно даже дать решение. Таким образом, отпадает довод, по которому стабилизация тем более будет свойственна ближайшей воине, что новейшие достижения в вооружении якобы более благоприятствуют обороне.
Верно, что для сообщения наступлению действительного превосходства над обороной и для воспрепятствования кристаллизации фронтов механические бронированные боевые машины — в пехоте, в коннице, в артиллерии — должны обязательно применяться в достаточных количествах, чтобы произвести массовый эффект. А это значит, что ничего этого нельзя будет добиться, если страна не согласится на необходимые финансовые жертвы.
Несомненно, что широкое использование механизированных соединений окажет глубокое влияние на формы, темпы, ритм и способы ведения будущей войны. Эта переделка боевого оружия сухопутной войны, произведенная в надлежащей пропорции, даст будущим операциям гибкость, быстроту и неведомую до сих пор мощь.
В настоящее время механизированные соединения, в которых органически будут объединены мощь, броня и скорость, сделают тщетными все попытки стабилизовать фронт. [69]
Это кажется настолько очевидным, что можно только удивляться, что не все с этим согласны.
Конница, благодаря широкому снабжению ее механизированными разведывательными и боевыми машинами, вновь обретет возможность входить быстро, мощно, глубоко, гибко в соприкосновение с противником. При использовании успеха она также извлечет выгоды из этих качеств — силы и быстроты{47}.
Сама пехота частично будет бронирована и механизирована. Сделавшись, наконец, легкой и спортивной, благодаря транспортным средствам, которые возьмут на свои вездеходные машины большую часть отягчавшего ее до сих пор снаряжения, пехота будет чаще всего вести бой при непосредственном содействии мощных, хорошо вооруженных танков. Последние пробьют ей дорогу сквозь препятствия и защитят ее.
Со своей стороны пушка начнет, наконец, работать для пехотинца своевременно и эффективно. Больше не будет пехоты, предоставленной себе самой, как это всегда было в войне 1914–1918 гг. по овладении совместными усилиями артиллерии и пехоты передовой линией позиций противника, после чего пехота натыкалась на сопротивление внутри неприятельских позиций. Это было неизбежным явлением, поскольку пехота и артиллерия действовали на большом расстоянии одна от другой, когда все виды связи прекращали свою работу, а дым и пыль ослепляли наблюдательные пункты и затрудняли наблюдение с самолетов.
Эта важнейшая проблема сражения — сочетание огня артиллерии с действиями пехоты — будет разрешена, когда, как это пишет ген. Дэбнэй, «большая часть арсенала (артиллерии) спуститься к боевой линии», — иначе говоря, когда пушка, поставленная на вездеходную бронированную механизированную боевую машину, станет действовать в непосредственном контакте с пехотой.
Тогда действительно артиллерист, зная непосредственно обстановку у пехоты, будучи в курсе всех ее нужд и видя сопротивление, на которое она наталкивается, будет, наконец, в состоянии своевременно обстреливать и нейтрализовать сопротивляющиеся точки.
Тогда только пулеметчик перестанет быть единственным, кто располагал важнейшей в бою возможностью — непосредственно разговаривать с командирами обслуживаемых им пехотных частей и непосредственно получать от них приказы, а также отдавать себе отчет в происходящих за время боя изменениях в обстановке, чтобы, в случае надобности, [70] действовать по собственной инициативе с максимальной эффективностью.
Но не мечта ли это? Да, мечта до тех пор, пока не изменятся некоторые умонастроения, пока не стряхнут с себя обветшалый традиционализм, пока не заставят замолчать известный партикуляризм{48}.
Как только будет осуществлена необходимая модернизация орудий сухопутной войны, тотчас же пулемет потеряет свое всемогущество по задержке атакующих, благодаря которому в мировую войну так часто выдыхались даже наилучшим образом организованные атаки. Тогда уже нельзя будет больше защищать мнение, что весь прогресс вооружения гораздо более усиливает оборону, чем наступление.
Но ведь разрешением этой важнейшей проблемы современного сражения не заканчивается прогресс, достижениями которого воспользуется наступление. По мнению ген. Дэбнэй, мы идем по пути к эпохе, может быть не столь уже отдаленной, когда исчезнет не только то, что принято называть артиллерией «непосредственной поддержки» (пехоты), но исчезнет и сама пехота в том смысле, в каком ее до сих пор понимали. Тогда будет существовать только:
«одна боевая линия, которая будет образована слиянием в одно целое самой разнообразной материальной части; эта материальная часть будет обслуживаться просто «бойцами», а ее подразделения будут называться просто «полками» (ген. Дэбнэй){49}.
Тоже мечта?
Ну, нет. Это слияние произойдет тогда, когда будут созданы вездеходные «ударные механизированные дивизии». В руках умелого командира они станут страшным орудием наступления, атаки и использования успеха. Не дадим же обогнать себя на этом пути!
В ближайшей войне воюющие дойдут до этой стадии модернизации. Трудно поверить, чтобы появление на сцене механизированных соединений, существеннейшей чертой которых, повторяем, будет движение, связанное с мощью и броней, привело к стабилизации фронтов.
Предположим, однако, что орудие наземного боя еще не закончило эволюции, конечная стадия которой изображена ген. Дэбнэй, и что даже артиллерия непосредственной поддержки еще не «спустилась на боевую линию». Но тогда по крайней мере пехота получит надлежащее вооружение, обладающее [71] органически такой огневой мощью, без которой пехота не в состоянии сама разрешить в бою тысячи частных задач и устранить тысячи местных препятствий, составляющих в сумме реальное содержание сражения и боя.
Конечно, огневая мощь пехоты уже теперь значительна, но она является результатом действий почти исключительно автоматического оружия настильного огня, недействительного против материальной части. Это оружие годится только для обороны. Возмутительно, что пехоте до сих пор не дали того, без чего она не может наступать{*22}, а именно орудий навесного огня, стреляющих снарядами, способными уничтожать препятствия, на которые пехота обычно натыкается во время боя. Между тем, хорошо известно, что чаще всего пехота остается в одиночестве перед этими препятствиями, ибо артиллерия почти никогда не бывает способна помочь пехоте преодолеть встреченные последней препятствия.
Пехоте нужно дать в достаточном числе пехотные пушки навесного огня со снарядами, могущими поражать противника и его спрятанное за укрытиями автоматическое оружие, а также производить достаточный материальный эффект.
Но эти пушки будут бесполезны, если их не обеспечить достаточным числом снарядов. Моторизация же дает в настоящее время возможность, во-первых, создать практичный тип пехотной пушки, приспособленной для сопровождения пехоты в бою шаг за шагом, а во-вторых, снабжать их снарядами.
Однако, и здесь выплывают частные интересы, самолюбие и т. п., что является главным, если не единственным, препятствием на пути осуществления необходимых мер{50}.
С момента, когда пехота будет в состоянии сама вести наступление, вероятность того, что атака, как и до сих пор, будет заканчиваться равновесием сил, рождающим стабилизацию фронтов, бесконечно уменьшится.
В общем при существующих обстоятельствах все говорит за то, что стабилизация фронтов невероятна. Против стабилизации будет действовать ряд факторов: соотношение действующих на фронте сил; протяженность театров военных [72] действий; новая техника на службе наступления и использования успеха (вездеходные механизированные соединения снабжение пехоты наступательным вооружением); воля к наступлению и понимание смысла маневра, которые могут оказаться у вероятных противников Франции, если, к сожалению, их не окажется у французов.
Наконец, ко всему этому надо добавить драгоценное содействие земным операциям со стороны мощной воздушной армии.
Но если стабилизация фронтов не явится неизбежной, то маневр снова полностью вступит в свои права.
Маневр — это возможность свободного и богатого результатами сражения; это — возможность глубокого проникновения в неприятельскую территорию и внезапного вторжения в направлениях, имеющих Для противника жизненное значение; это — угроза неприятельским сообщениям и, может быть, перерыв их, причем важные пункты не только захватываются накоротке, но и разрушаются методически, точно, надежно и надолго, что неосуществимо для воздушных сил, которые, как бы они мощны ни были, всегда дают лишь мимолетные, скоропреходящие результаты.
Отсюда напрашивается такое заключение.
Так как операции на земле не приводят обязательно к равновесию борющихся сил и так как в условиях развертывания войны завтрашнего дня стабилизация крайне невероятна, то, следовательно, оружие наземной войны вполне способно добиться решения.
Оно имеет существенные, отсутствующие у воздушного оружия свойства — точность и продолжительную устойчивость действия, а потому и способность его к достижению решительных результатов превосходит таковую у воздушных сил. Таким образом, рушится главный постулат, на котором зиждется доктрина ген. Дуэ.