Третий постулат. «Наступательные действия воздушных сил против неприятельской территории могут одни, сами по себе, обеспечить решение»
Этот тезис формулирует проблему, имеющую фундаментальную важность, так как в зависимости от того или иного решения этой проблемы (предполагая, что окончательный и бесспорный ответ может быть дан не только на основании опыта) доктрина Дуэ или должна быть бесспорно принята, или же, — если окажется, что у нее нет основания, — она должна рушиться.
Сейчас мы приступим к ее внимательному изучению. [32]
Цели, на которые направляются наступательные усилия еоздушной армии, подразделяются на три большие категории.
Во-первых, это — цели на земле, не являющиеся, собственно говоря, военными силами; это — центры политические, демографические, промышленные, экономические, пути сообщения и их жизненные органы, как-то: вокзалы, склады, искусственные сооружения, торговые порты и т. д.
Во-вторых, это — воздушные силы.
В-третьих, это — сухопутные и морские вооруженные силы, включая сюда и военные порты.
Сторонники доктрины ген. Дуэ даже не ставят перед собой вопроса о действии воздушной армии против наземных вооруженных сил, так как допускают, что решение будет или по крайней мере может быть достигнуто до соединения сухопутных армий. Это соединение армий будет затруднено и замедлено, если не сорвано окончательно, вследствие предварительных действий воздушной армии агрессора против демографических (населенных) центров, железных дорог, сортировочных железнодорожных станций, искусственных сооружений и т. п.
Сражение с воздушными силами противника может стать необходимостью, но к нему не будут стремиться систематически, не будут его искать. Оно может произойти только тогда, когда противник попытается противопоставить силу вторжениям на свою территорию по воздуху. Однако, в этом отношении не следует впадать в ошибку. Если говорят, что к воздушному сражению не будут стремиться и что агрессор не будет его искать, то это вовсе не значит, что на неприятельские воздушные силы не будет обращено никакого внимания. Как раз напротив, будут приняты меры по уничтожению воздушных сил противника, но не в воздухе, а на земле, в его базах, на его аэродромах, в его складах и заводах. Там попытаются уничтожить воздушного противника внезапным нападением. Таким образом, необходимое господство в воздухе будет достигнуто более надежно и более полно.
Следовательно, решения войны следует искать посредством атак по наземным центрам и жизненным органам противника, причем среди этих целей базы и аэродромы неприятельской авиации займут в отношении очередности первое место{21}.
Что ген. Дуэ и его ученики рассчитывают добиться решения войны при помощи таких предприятий и что они надеются получить его очень быстро, — даже до того, как будут мобилизованы и сосредоточены сухопутные и морские [33] вооруженные силы, — это с очевидностью вытекает не только из самого изложения их доктрины, но также из конкретного примера, придуманного самим генералом («Война 19... г.»), а также из темы итальянских воздушных маневров в августе 1931 г.
В работе ген. Дуэ «Война 19... г.», краткое содержание которой изложено в цитированной уже статье ген. Тюлян, предвосхищается война германцев с союзом Франции и Бельгии. Предполагается, что немцы усвоили теории ген. Дуэ и создали мощную воздушную армию, полностью упразднив вспомогательную авиацию. Французы же и бельгийцы, напротив, хотя и имели воздушную армию, но в то же время держали вспомогательную авиацию, а на нее-то именно и были направлены главные усилия. И хотя союзники имели всего около 6000 самолетов, они выделили в состав своей самостоятельной воздушной армии только 800 самолетов и притом различных систем и небольшой мощности. Напротив, немцы, имея в сумме значительно меньше самолетов, использовали до 1500 боевых (линейных) самолетов{22}, мощностью от 2000 до 6000 л. с., одного и того же типа, с сильным вооружением для обороны от атак неприятельских истребителей. Эти самолеты могли поднимать суммарную нагрузку от 3 до 4 тысяч т бомб, имея в среднем радиус действия до 500 км.
С самого начала враждебных действий эта мощная воздушная армия развивала систематические нападения на франко-бельгийскую территорию. Такими нападениями были: атака военных центров, перерыв сообщений на определенном направлении с целью задержки сосредоточения армий, и разрушение четырех французских городов в виде возмездия за бомбардировку немецких городов.
Франко-бельгийские истребители пытались воспрепятствовать этим действиям: они атаковали боевые порядки немцев и нанесли им по существу серьезные потери. Но сами они, будучи очень рассредоточены и разбиты, не смогли воспрепятствовать налету немецких воздушных волн, и даже не смогли изменить расписания их полетов.
В конце концов, уже на второй день, франко-бельгийцы, проникнутые сознанием своей беспомощности, просили мира.
Итак, через 48 часов уже было достигнуто решение!
Видимо, воодушевленные данными, почерпнутыми из «Войны 19... г.», итальянские маневры в августе 1931 г. должны были, само собой разумеется, привести к заключениям подобного же рода. [34]
«Великая машина разрушения и победы готова приступить к действиям», — писала перед началом маневров газета «Коррьере делла Сэра. — Мы увидим грандиозный и ужасный, хотя и мнимый, спектакль сбрасывания взрывчатых веществ и ОВ на военные цели, на железные дороги, на населенные центры... Но все, что мы увидим, следует умножить на 10 или на 100. Это заставляет думать о беспощадном, неотразимом, дьявольском марше не каких-то двух бомбардировочных бригад нападающей стороны, но о 1500 самолетах большого тоннажа, которые незабвенный Дуэ бросил с Рейна в сердце Франции в своем последнем пророческом труде «Война 19... г.».
В действительности на маневрах обороняющаяся сторона, не имевшая отвечавших концепции Дуэ воздушных сил, рассредоточивала свои удары между несколькими авиационными базами и аэродромами, атаковала некоторые военные фабрики и главную квартиру агрессора, тогда как воздушная армия последнего в течение четырех дней производила сосредоточенные массовые нападения на неприятельскую морскую базу и на важный населенный центр, сосредоточила все свои средства против резиденции главного командования обороняющейся стороны, дезорганизовала и сорвала мобилизацию и сосредоточение неприятеля, полностью уничтожила главную базу авиации противника, бомбардировала и отравила столицу. В итоге до наступления вечера 4-го дня, т. е. когда не была еще даже закончена эта последняя операция, обороняющаяся сторона вынуждена была просить перемирия, ввиду невозможности выполнить мобилизацию и сосредоточение, а также ввиду того, что ее население было терроризовано и охвачено паникой. Потребовалась меньше четырех дней, чтобы добиться такого результата.
Конечно, эти маневры не могут считаться показательными. Даже итальянская пресса, несмотря на высокопарный энтузиазм, образчик которого мы привели выше, без колебания признала в маневрах наличие известной условности, в виде, например, слишком короткого срока, потребовавшегося для достижения победы. Это необходимо было для того, чтобы показать возможность при массовом наступлении мощных воздушных сил обеспечить достижение цели войны в чрезвычайно короткий срок времени{*13}{23}. [35]
Таким образом, не подлежит сомнению, что сторонники доктрины Дуэ, во главе которых стоят, повидимому, итальянские правители, проникнуты таким убеждением.
Как следует его расценивать?
Прежде всего следует заметить, что как предвосхищение будущего в труде ген. Дуэ «Война 19... г.», так и применение итальянской воздушной армии в августе 1931 г. не покоится на опытной базе. И то и другое обосновано на чистом предположении, на гипотезе, причем на гипотезе, бесконечно более смелой при замысле маневров.
На самом деле, в то время как, по предположению Дуэ, результат достигается применением 1 500 боевых самолетов с мощностью от 2 до 6 тысяч л. с., перевозящих на 500 км от их базы 3–4 тысячи т бомб (что за два дня представляет груз до 6–8 тысяч т бомб), наступающая сторона во время итальянских маневров достигает такого же результата с числом самолетов, в 5–6 раз меньшим, причем каждый из них может перевозить во много раз меньше бомб, чем самолеты Дуэ. Само собой разумеется, что в действительности, когда государство решит произвести нападение, то в последние месяцы перед назначенной датой выступления оно втайне организует производство самолетов и моторов со все ускоряющимся темпом, с целью получить в нужное время возможно большее число самолетов для крупной операции, которой внезапно и начнутся враждебные действия.
Но для каждого государства имеется предел финансовых и промышленных возможностей, а потому сомнительно, чтобы даже мощная с промышленной точки зрения страна была в состоянии создать втайне в несколько месяцев столь страшные воздушные силы, какие ген. Дуэ предполагает в наличии у немцев в «Войне 19... г.». Поэтому ясно, что результаты маневров в 1931 г., несомненно, тенденциозны и в силу этого теряют всякую доказательную ценность.
Подтверждением нашего заключения об итальянских маневрах может считаться и другое соображение. Дело в том, что основная тема этих маневров была совершенно лишена конкретности, без которой учения подобного рода не могут [36] привести к заключениям сколько-нибудь ценного в практическом отношении характера. Достаточно, например, отметить, что никак не было уточнено, какие же мероприятия были предприняты атакованной стороной для обороны своей мобилизации и сосредоточения. А раз это так, то как же можно допускать, что мобилизация и сосредоточение были приведены в расстройство?
Это лишь простое предположение, не имеющее никакого другого значения, как только то, что оно обнаруживает тенденции и умонастроения. Впрочем, и это имеет немаловажное значение. Таким образом, проблема возможности добиться решения войны посредством действий одних лишь воздушных сил против территории противника остается совершенно такой же, как и до итальянских маневров 1931 г., — проблемой, обсуждать которую можно только теоретически.
В самом начале этого обсуждения напрашивается следующее замечание. Доктрина последователей ген. Дуэ претендует в очень короткое время ввергнуть неприятельскую страну в бедствия путем расстройства ее живых сил, но она не учитывает того, что в крупном государстве живые силы почти неограниченны, тогда как, наоборот, наступательная мощь воздушной армии будет иметь пределы, причем этих пределов она достигнет довольно быстро.
Эти пределы будут быстро достигнуты потому, что нельзя и предполагать возможности в мирное время создать, содержать и возобновлять такую воздушную армию, которой ничто не могло бы действительным образом сопротивляться. Для одного только создания такой воздушной армии потребовались бы громадные кредиты, выходящие за границы всяких возможностей.
Но создать воздушную армию еще мало, — надо ее соде ржать и в особенности пополнять ее убыль. Материальная часть быстро стареет и требует частой замены, но это ведет к невыносимым расходам. Если же этого не делать, то придется выступить на войну с устаревшими самолетами, что едва ли допустимо.
Поэтому представляется невозможным иметь постоянную воздушную армию, достаточно мощную для того, чтобы ею одной добиться тех решающих результатов, на которые рассчитывает доктрина Дуэ.
На это могут возразить, что в действительности воздушная армия мирного времени будет лишь какой-то частью, — [37] может быть, даже меньшей частью, — той воздушной армии, которая призвана выступить на сцену в начале враждебных действий. Государство, которое решило начать войну, могло бы за несколько месяцев до намеченного начала конфликта бистро наладить производство по готовым образцам, и, таким образом, воздушная армия, заново организованная и вооруженная самолетами, отвечающими всем последним требованиям, соединившись с воздушной армией мирного времени, могла бы выполнить свою задачу.
Конечно, таким образом и поступит правительство государства, решившего взять инициативу в развязывании конфликта. Но верно и то, что такая искренне миролюбивая страна, как Франция, рискует попасть в очень затруднительное и даже опасное положение по отношению к беззастенчивым соседям, если она во-время не предусмотрит и не предпримет контр-мер, способных предотвратить опасность. Что же все это доказывает? Только то, что мирная страна должна иметь разведывательное управление, стоящее на высоте своей задачи; что она должна иметь не настолько слепое правительство, чтобы не подозревать и не заметить у соседа начала такого интенсивного производства, не настолько непредусмотрительное, чтобы не иметь постоянно наготове усовершенствованные образцы, не уступающие образцам возможного противника. Страна должна быть готова в надлежащий момент развернуть производство с ускоряющимся темпом и иметь правительство настолько энергичное, чтобы суметь во-время декретировать это развертывание производства, не обращая внимания на оппозицию и на ее протесты, шум и крики{24}.
Наконец, кто же поверит, что государство, даже лишенное всякой щепетильности, — как бы ловко оно ни было в искусстве маскировки, — может надеяться на достижение полной внезапности в делах подобного рода.
Возможно ли, чтобы все эти самолеты, моторы, бомбы и отравляющие вещества производились, собирались, вооружались и хранились на складах так, чтобы соседи не имели об этом никаких сведений? А каким образом личный состав будет мобилизован, собран и обучен, не возбуждая при этом подозрений со стороны соседей? Наконец, могут ли эти самолеты и этот личный состав сразу же образовать многочисленные маневроспособные и уверенные в себе части и соединения?
У нас слишком легко создаются мистические представления. После войны у нас была — да и теперь еще есть в некоторых кругах — мистическая вера в пулемет, можно даже [38] сказать, что благодаря ей-то именно и построена та доктрина, по безумной идее которой два или три пулемета способны скашивать целые дивизии. Не следует поэтому допускать распространения доктрины о том, что неприятельская воздушная армия неотразима, что она в один роковой день неожиданно появится и мгновенно распространит повсюду бедствия, хаос и безумный террор. Конечно, она воспользуется выгодами инициативы и выбора момента, что имеет большое значение, но она не добьется истинной победы, если только не будет иметь дело с противником, который сам от себя отрекся, а отрекшись, подготовил себя к порабощению.
Несмотря, однако, на все это, вполне возможно, что воздушная армия агрессора будет иметь над воздушными силами атакованной страны преимущества не только в отношении инициативы и выбора момента удара, но и в отношении большей численности и даже качественного превосходства наступательных самолетов. Но есть ли основание утверждать, что воздушная армия агрессора будет в состоянии в очень короткое время уничтожить живые силы атакованной страны и что она добьется решения войны?
Со всем убеждением следует сказать, что это невозможно, если государство, подвергшееся агрессии, не пренебрежет самыми элементарными мерами предосторожности, которые сейчас напрашиваются более, чем когда-либо прежде, если народы хотят жить.
При своих действиях против неприятельской территории нападающий, естественно, выберет первыми целями наиболее жизненные центры и органы страны: базы, аэродромы и склады авиации, резиденцию правительства, крупные населенные пункты, промышленные центры, большие торговые и военные порты, узлы железных дорог, от работы которых зависит мобилизация и сосредоточение. Агрессор должен натолкнуться там на сильную, организованную ПВО, сосредоточенную в этих пунктах именно потому, что они являются для государства жизненно необходимыми.
Говорят, что ПВО не будет на месте в момент начала агрессии, ибо последняя произойдет внезапно. Но можно ли поверить этому? Можно ли допустить, что такая буря может разразиться внезапно при безоблачном небе? Неужели никакое возмущение атмосферы не позволило бы предугадать приближение этой бури? А если подобное предположение невероятно, то разве не было бы правительство виновно в том, что оно не приняло своевременно надлежащих мер обороны? [39]
Ж. М. Бурже прекрасно это выразил в своей уже цитированной выше статье, когда написал, что в прошлом «правительства, которые говорили, что они были атакованы внезапно, были обычно виновны в недостатке бдительности».
Но то, что было в прошлом, будет не менее верно и в будущем. Следовательно, нужно думать, что, как бы ни была внезапна агрессия, она не будет неожиданной, и средства обороны будут на месте, защищая наиболее важные пункты государственной территории.
Другие утверждают, что противовоздушная оборона бессильна. Что она не имеет абсолютной действительности, это бесспорно, но что она бессильна, это — неверно. Конечно, она не сможет полностью воспрепятствовать атакующему пролететь над пунктами, которые ей поручено защищать, но она стеснит воздушные силы противника, затруднит им выполнение их задачи, хотя и не сможет их остановить. Она тем больше стеснит их, чем лучше будет сосредоточена для обороны лишь пунктов особой важности, — действительно жизненных центров.
С другой стороны, если совершенствуются самолеты, то совершенствуются также и средства ПВО — пушки, аэростаты, прожекторы, — и не только в отношении качества материальной части, но и с точки зрения приемов их использования. Таким образом, можно утверждать, что при атаке жизненных пунктов, защищенных достаточно мощными средствами ПВО, нападающие воздушные силы не только потерпят урон, уменьшающий мощь их действий, но, кроме того, должны будут соблюдать предосторожности, — например, лететь на большой высоте, что тоже значительно уменьшит действительность атаки.
ПВО не ограничивается лишь одними наземными средствами. Истребительная авиация тоже действует при обороне жизненных пунктов. Правда, по теории Дуэ истребительные самолеты, при применении их лишь для обороны, дают плохой коэфициент полезного действия: они поглощают средства, которые гораздо лучше было бы использовать для наступательных воздушных сил. Наступательные самолеты могут не бояться, как это было в прошлом, истребительных самолетов, потому что они многоместные, имеют сферический обстрел, с плотностью огня, превосходящей плотность огня одноместного истребителя; кроме того, они будут бронированы{25} и защищены против атак истребителей надлежащими строями и порядками, в которых отдельные элементы взаимно поддерживают друг друга. [40]
Нельзя сказать, что это мнение никак не обосновано. Но доказывает ли оно, что истребительная авиация может быть совершенно упразднена? Скорее доказано лишь то, что для действительного поражения линейных крейсеров{*14}, из которых фактически будут состоять воздушные армии, необходимо противопоставить им контр-крейсеры, характеризуемые своей скоростью и мощностью вооружения, как об этом говорит ген. Арманго.
Итак, воздушные силы, угрожающие жизненным пунктам территории, будут подвергаться атакам истребительной авиации. Не подлежит сомнению, что все же истребители будут иногда способны делать такие операции очень дорогими для противника.
Ген. Дуэ возводит в принцип, что воздушная армия агрессора, которую он предполагает более сильной, не будет систематически искать воздушного сражения, так как более слабые силы всегда будут иметь возможность избегнуть воздушного сражения. А стремиться к тому, чтобы заставить противника вступить в борьбу, это значит истощать себя и терять драгоценное время без каких-либо результатов. Напротив, воздушная армия агрессора ничего не потеряет от сражения и потому она не будет избегать его. Но атакованная сторона не может позволить без соответствующей реакции угрожать своим жизненным центрам, она не может не попытаться отбить наносимые ей удары. К этому ее может вынудить давление возмущенного общественного мнения. Именно воздушные силы обороны — ее собственная наступательная авиация — будут часто искать воздушного сражения. Если агрессор принимает бой, — а по доктрине Дуэ он к этому расположен, — то произойдет воздушное сражение. Эта встреча иногда должна будет происходить в неблагоприятных для обороняющейся стороны условиях, так как она не всегда будет в состоянии заблаговременно сосредоточить все свои средства; это — невыгода, присущая всякой обороне. Хотя силы агрессора и потерпят урон, но силы обороны тоже будут пропорционально уменьшены, что еще более усилит превосходство агрессора. Но его абсолютная мощь будет сильно задета. Таким образом, станет под сомнение его способность к решающим действиям против наземных объектов, — к действиям, которые одни были бы достаточны для достижения целей войны.
Между тем, подвергшаяся нападению страна не должна стремиться к воздушному сражению, ибо только в отчаянных [41] случаях допустимо бросаться в неравную борьбу. Отсюда еще раз видно, как велики шансы у агрессора, использующею все выгоды инициативы операций, так как он заблаговременно сосредоточивает свои средства и действует против более слабого противника.
Гораздо более действительный способ обороны состоит в том, чтобы самому атаковать жизненные центры агрессора, т. е. атакованная страна должна отвечать такими же действиями, какие предпринимает агрессор. Если даже предположить, как это делает ген. Дуэ в целях доказательства своих мыслей, — что агрессор располагает подавляющим превосходством сил, то все же не видно, почему обороняющийся не может произвести столь же действительных нападений, какие делает агрессор. Ничто не дает права заранее утверждать, что результаты, полученные одним, не будут превосходить результаты, достигнутые другим.
Но на это возражают, что такое утверждение было бы верно, если бы агрессор заблаговременно не принял мер предосторожности, состоящих в том, что он наносит поражение воздушным силам противника не в воздушном сражении, но путем уничтожения самолетов на земле, посредством разрушения баз, аэродромов и складов неприятельских воздушных соединений.
Эти атаки, выполненные внезапно, в первые же часы начавшихся военных действий, способны дать весьма значительные результаты. Действительно, нужно согласиться с ген. Арманго, что если и можно планомерно рассредоточить базы воздушных сил, то лишь затратив очень большие суммы и сильно затруднив управление. А при таких обстоятельствах будет ли преувеличенным считать, что тяжелые потери, понесенные авиацией обороны, смогут ее нейтрализовать? Таким образом, агрессор завоевал бы почти абсолютное господство в воздухе. Он мог бы более не бояться того, что серьезный воздушный противник воспрепятствует ему атаковать объекты на земле. Одновременно тем же самым ударом собственная страна агрессора была бы освобождена от всяких репрессий.
Это безусловно соблазнительный план для государства, которое вырабатывает проекты агрессии, — план, выполнимый, если нация, против которой он направлен, предполагается брошенной на произвол судьбы. Но мы не перестанем повторять, что едва ли найдется такое вялое правительство и такой не выполняющий своего элементарного долга генеральный штаб, для которых агрессия такого рода началась бы действительно внезапно. А раз агрессия производится [42] против бдительного противника, то она в громадной степени теряет свою действительность{26}. С другой стороны, если известно, что без рационального подразделения территории, без устройства бомбо — и газобезопасных баз и других учреждений воздушных сил для последних создается исключительная опасность их уничтожения, — опасность столь большая, что самое существование воздушных сил ставится под вопрос, — то было бы непростительной ошибкой своевременно не принести жертв, требуемых условиями безопасности. Нужно заблаговременно или бросить страну на произвол судьбы, или согласиться на необходимые финансовые жертвы, — такова дилемма, при решении которой недопустимы колебания.
Если согласие на подобные жертвы дано, а находящаяся под угрозой страна будет держать глаза открытыми, то она может надеяться, что ее воздушные силы уничтожены не будут в первые же часы вооруженного столкновения во время неожиданной атаки воздушной армии агрессора.
А без господства в воздухе агрессор будет менее свободен при организации своих действий против жизненных центров территории противника. Он даже подвергнется контр-атакам, в которых, несомненно, понесет потери. В то же время его собственная территория подвергнется в виде возмездия аналогичным атакам. В таком случае можно с полным основанием сомневаться в том, что одни только воздушные действия смогут произвести такие разрушения и вызвать такую деморализацию, которые решат исход войны{27}.
Самая возможность глубоко расстроить с помощью воздушных атак жизнь важных центров и в особенности жизнь густо населенных городов, повидимому, ни в какой мере не может считаться безусловно установленной. Напротив, эта возможность, повидимому, слишком переоценена. Значительно переоценены возможные результаты действия фугасных бомб, тогда как опыт последней войны должен был бы, напротив, побудить производить более скромные оценки.
Приведем только один пример. 12–14 сентября 1918 г. станция Конфлан-Жарни, представляющая собою «настоящий стратегический узел путей сообщения», была атакована бомбардировочными эскадрильями, сбросившими на нее значительное количество бомб. За один только день 14 сентября были сброшены 4 т бомб, а всего за 6 дней — не меньше 6 т. Эта станция, конечно, сильно пострадала, но все-таки продолжала работать{28}. [43]
Не нужно забывать, что как бы ни были велики разрушения, причиненные самыми мощными фугасными бомбами, эти разрушения все же локализованы. Чтобы поразить целые города или же центры, занимающие большую площадь, нужно, чтобы бомбы были равномерно распределены по всей площади, что ни в какой мере не может быть в действительности, каковы бы ни были усовершенствования в технике бомбардирования{29}.
Следует еще добавить, что вследствие неблагоприятных атмосферных условий результаты бомбардировки могут быть совсем ничтожными.
Несомненно, что зажигательные бомбы более страшны, и главным образом, потому, что их действие не локализируется на малой площади. Целые кварталы могут подвергнуться опасности уничтожения, если только не будут противопоставлены действительные средства борьбы с распространением пожара. Но такие средства очень быстрой противопожарной помощи вполне возможны. Нужно лишь эту помощь организовать{*15}{30}.
Но как быть с отравляющими веществами?
Было бы слишком наивно и крайне опасно верить в то, что беззастенчивый агрессор будет соблюдать договоры, запрещающие [44] применение ОВ. Еще не забыты клочки бумаги договоров, разорванных в августе 1914 г.
Прежде всего нужно спросить себя, действительно ли бомбардировка ОВ даст столь ужасные результаты, какие описываются в разговорах, ведущихся в кафе и на страницах газет.
На этот вопрос нужно без колебания ответить отрицательно. Нет, все целиком население не подвергается риску уничтожения посредством даже самого ядовитого ОВ. Нет, боевой газ не может свести на-нет все существующее.
По этому поводу несколько месяцев тому назад немецкий журнал «Luftschutz Rundschau» («Обозрение ПВО») опубликовал статью, выдержки из которой помещены в газете «France Militaire». Мы читаем там следующее:
«Нужно заметить, что охотно забывают про то, как легко ОВ уносится ветром, а влажность воздуха быстро разлагает ОВ. Нужно иметь в виду, что для действительного заражения местности на 1 кв. м поверхности требуется не менее 10 г ОВ (дело идет об иприте). Если желательно отравить целый город, — такой, как, например, Берлин, площадь которого около 300 кв. км, то нужно около 3 000 т иприта{31}. Полагая, что каждый самолет может перевезти 1 т ОВ, понадобится 300 самолетов-бомбардировщиков большого тоннажа{32}. Эти самолеты должны сбросить свои бомбы в одно и то же время и на одинаковых расстояниях одну от другой. При этом температура воздуха имеет очень большое значение, а дождь и снег полностью аннулируют действие иприта{33}. Еще не найдено более мощных ОВ, чем те, которые были известны в последнюю войну. Американский льюизит не превосходит немецкий желтый крест. Наконец, не существует ОВ, против которых химики не нашли бы противоядия{34}. Можно поэтому утверждать, что заражение целого города технически невозможно. ОВ является боевым средством, подверженным случайностям. Если население подготовлено к возможности атак посредством ОВ, хорошо дисциплинировано, снабжено противогазами и располагает убежищами, то ему нечего бояться воздушного нападения»{35}.
Все это в высшей степени справедливо, и можно полностью подписаться под этими заключениями.
Но нужно иметь в виду, что население, подвергнутое воздушной бомбардировке химическими бомбами, будет охвачено [45] самой ужасающей паникой, если не будут соблюдены перечисленные ниже условия, а именно:
— если не будут еще в мирное время приняты надлежащие меры химической обороны во всех тех пунктах, которые находятся под угрозой воздушно-химического нападения (служба тревоги, коллективная защита при помощи убежищ или соответственного приспособления построек, индивидуальная защита посредством противогазов);— если общественные власти не выработали для каждого пункта, могущего подвергнуться атаке с воздуха, методический и надежный план проведения в жизнь разработанных мер; самый важный план — это план полной или частичной эвакуации населения наиболее уязвимых городов{36};
— если население не получило точной и обязательной для всех детальной подготовки в противовоздушном отношении и не снабжено действительными средствами индивидуальной защиты;
— если, наконец, можно даже сказать, если особенно, — население не было соответствующим образом воспитано; если не было сделано все для того, чтобы его нервы имели необходимую закалку; если компетентное начальство надлежащим образом не предупредило население об ожидающих его опасностях; если, одним словом, ничего не сделано Для того, чтобы устранить всякий страх неожиданности, которая больше, чем что-либо другое, способствует деморализации.
За рубежом работали и работают в этом направлении, и многое уже сделано. А у нас во Франции? Каких, действительно, практических результатов добилась Главная инспекция противовоздушной обороны, созданная несколько лет тому назад? По правде сказать, сделано так мало, что, собственно говоря, еще остается сделать все{37}.
Нет сомнения, что все упирается в препятствия политического и избирательного порядка. Какую же, однако, громадную ответственность берет на себя правительство, если оно из-за мелкой расчетливости, дряблости и избирательных побуждений или просто по небрежности не осмеливается возложить на страну эти тяготы мирного времени, без которых ее подстерегает опасность самых ужасных катастроф. Но не живем ли мы в эпоху, когда у нас, вот уже много лет, предвидеть войну — значит покушаться на священную догму пацифизма, а подготовляться к ней — святотатствовать? [46]
Как бы то ни было, но можно надеяться, что придет день, когда перечисленные выше условия будут соблюдены, и тогда беззастенчивый агрессор, рассчитывающий на эффект ужаса перед воздушной бомбардировкой отравляющими веществами, ошибется в своих предположениях. Ужас не подорвет морального состояния населения, если наши правители примут, наконец, надлежащие меры по его подготовке и воспитанию.
Если же, к несчастью, будет иначе, если пацифизм, безрассудный у одних и преступный у других, будет навязывать Франции свои законы непредусмотрительности, неблагоразумия и неподготовленности, тогда ужас, который постарается создать агрессор своими воздушными атаками и особенно применением отравляющих газов, охватит не одно только население, действительно подвергшееся нападению. Деморализация и террор распространятся во всей зоне, которая находится в пределах возможного радиуса действия ужасных летающих машин, т. е. практически распространятся на всю Францию.
Возмездие, репрессии явятся лучшей защитой. Но ответ должен быть немедленным, что требует заблаговременного образования максимального запаса химических бомб. Последние не станут применяться по инициативе Франции: Франция будет выполнять взятые на себя обязательства. Но, если ее заставят, она должна будет применить эти химические бомбы во время молниеносных, ошеломляющих репрессий.
В заключение можно думать, что даже в том случае, если агрессор применит отравляющие вещества против населения, ничто не даст права считать его наступательные воздушные действия обеспечивающими достижение исхода войны, если только еще в мирное время наши правители выполнят свой долг {38}.
Но если можно притти к такому заключению относительно результатов нападений на жизненные центры, не интересующие особо и исключительно сухопутные силы, то не придется ли сделать другой вывод, если предположить, что противник будет стремиться сорвать план мобилизации и сосредоточения сухопутных сил{*16}.
Вопрос стоит того, чтобы его рассмотреть поближе. Как мы уже видели, первой целью воздушных сил агрессора [47] будет наземная организация воздушных сил противника, т. е. цели специфически военные. Дело идет, стало быть, о том, чтобы сразу же, внезапно и самым дешевым образом, завоевать господство в воздухе.
По мнению ген. Арманго, в самом начале войны начнется борьба в воздухе и на земле авиации враждующих сторон. При этом более сильная авиация быстро завоюет себе большую свободу действий, что для победителя явится более или менее полным владением воздухом. Как же она использует его? На какие военные объекты она нападет? Какие средства и какие приемы она применит? Каких результатов будет она вправе ожидать? Каковы будут цели? Очевидно, в первую очередь это будут пути сообщения, необходимые для проведения мобилизации и сосредоточения: железные дороги, крупные вокзалы и станции, искусственные сооружения и т. д., а на море: военные порты, большие торговые порты, морские силы. Способ действия? Массированные действия с применением всей авиации.
«Пути сообщения, — пишет ген. Арманго, — могут быть атакованы на всей территории. Некоторые самолеты будут перевозить десантные отряды разрушения, задача которых будет состоять в подрыве искусственных сооружений, вызывать сход с рельсов поездов при входе в туннели и производить другие разрушения с расчетом на более длительный эффект.Другие самолеты, большие и малые, систематически действуя малыми группами или отдельно, получат такую же задачу, атакуя цели с малых высот бомбой, из пушки, из пулеметов».
Можно ли вместе с ген. Арманго предполагать, что 300 тяжелых бомбардировочных самолетов и такое же число средних бомбардировщиков, получив задачу, «когда еще система ПВО железных дорог не приведена в боевую готовность», сильно повредят сеть путей сообщения, может быть, на несколько недель, а может быть, и на несколько месяцев? Эти результаты можно, якобы, получить в одну ночь, но ничто не мешает, впрочем, повторять эти налеты и в следующие ночи. Можно ли думать, что таким образом мобилизация и сосредоточение будут дезорганизованы и даже, как это думают итальянцы, настолько дезорганизованы, что атакованная страна будет не в состоянии сформировать и соединить свои армии и вынуждена будет просить мира?
На вопрос, поставленный таким образом, может быть лишь один, притом отрицательный, ответ. [48]
Прежде всего следует указав на малую вероятность того, что агрессор, даже самый предприимчивый и свободный от каких-либо предрассудков, сумел бы выполнить эти воздушные операции до того, как будут приведены в боевую готовность средства обороны важных путей сообщения. Трудно понять, в самом деле, чтобы такая буря разразилась неожиданно, при абсолютно безоблачном международном небе. А правительство было бы весьма виновно, если бы, имея указания на необходимость усилить бдительность, не приняло бы этой элементарной меры безопасности, т. е. не расположило бы на соответствующих местах средств противовоздушной обороны путей сообщения и не привело бы их в боевую готовность. Да к тому же это приведение в боевую готовность производится настолько быстро, что своевременно осуществить его можно при всяких обстоятельствах.
Но предположим даже, что эти меры своевременно приняты не были. Можно ли в самом деле верить в то, что авиация агрессора способна сорвать мобилизацию и сосредоточение противника с помощью длительного и действительного разрушения учреждении и органов, необходимых для проведения этих операций?
Если рассматриваемые объекты являются важными центрами, как-то большими железнодорожными станциями или пунктами группировки пополнений, то, очевидно, воздушные силы могут атаковать их не иначе, как фугасными или зажигательными бомбами, химическими бомбами и вообще ОВ, обстрелом из пушки или пулемета.
Но возможно ли массовое разрушение этих объектов такими средствами?
Выше мы уже видели, как следует рассматривать этот вопрос. Кроме того, следует вспомнить упомянутый выше пример бомбардировки вокзала Конфлан в 1918 г. Этот пример имеет значение и сейчас с учетом всех усовершенствований, внесенных с того времени в технику бомбометания воздушных сил. Затем, как бы значительны ни были воздушные силы агрессора, все же число находящихся в его распоряжении самолетов не бесконечно. Представьте себе то количество самолетов, которое было бы необходимо для разрушения в течение нескольких дней важных центров такой обширной территории, как французская или ее соседей, если известно, например, что для атаки одной только столицы вроде Парижа, Берлина или Рима требуются минимум 250–300 тяжелых бомбардировщиков{39}.
Предположим, что дело идет о таких объектах, как виадуки, мосты, входы в туннели. Атака их при помощи [49] бомб, ввиду незначительности размеров объектов, трудна, и попадание мало вероятно. Следует ли для этого высаживать специалистов воздушно-десантных отрядов, привезенных на самолетах? Таково по крайней мере решение, предлагаемое ген. Арманго. Но как это трудно, если не сказать — невозможно!
Трудность заключается прежде всего в том, чтобы найти вблизи того сооружения, которое нужно разрушить, площадку, где могли бы сесть самолеты{40}. До тех пор, пока нет самолетов, способных садиться и подниматься вертикально, эта трудность останется, что явится для целого ряда сооружений лучшей защитой от такого рода предприятий. Притом совершенно очевидно, что непременным условием является близость аэродрома, без чего попытка разрушения обречена на неуспех.
Не следует также забывать, что в подобной операции необходимым элементом удачи является внезапность. Но днем трудно рассчитывать на выполнение такого условия, — значит это предприятие должно осуществляться ночью. Вообразим себе многоместные самолеты или даже целые их эскадрильи садящимися ночью в известной или мало известной местности на несколько площадок.
Многоместные самолеты или целые эскадрильи необходимы потому, что серьезные разрушения можно осуществить лишь с помощью достаточно многочисленного личного состава.
Чтобы произвести разрушение искусственного сооружения в виде моста или входа в туннель, надо не менее 8–10 человек. Следует перевезти их и необходимую материальную часть: взрывчатые вещества, разные инструменты и т. д. Кроме того, нужен еще личный состав для защиты подрывников, даже в предположении, что оборона путей сообщения еще не приведена в боевую готовность. Если же эта система уже на месте, то понадобится заблаговременно еще до самой операции разрушения атаковать врукопашную защитников объекта, что потребует ударных войск и вообще более многочисленный десантный отряд.
В одной из статей, опубликованных в газете «Franco Militaire» (от 18. V. 1933 г.), Анри Поль, рассматривая операцию по разрушению охраняемого сооружения, исследует вопрос о том, какие средства необходимы для этой операции в отношении личного состава и материальной части. Он приходит к заключению, что дело потребует, независимо от группы специалистов-подрывников в 10–12 человек, еще около батальона численностью в 164 человека, снабженных 75 мотоциклами [50] с коляской и 25 ручными пулеметами{*17}. Он подчеркивает, что этот состав должен быть весьма высоких моральных качеств и технически хорошо подготовлен еще в мирное время{41}.
Возможно, что эти требования являются преувеличенными. Тем не менее очевидно, что потребуется достаточно сильный отряд, который нужно высадить, сосредоточить, занять места для производства работы или для обороны и затем снова посадить его в самолеты; и все это ночью или большей частью ночью. Следует ли еще подчеркивать всю случайность, чтобы не сказать больше, операций подобного рода?
С другой стороны, очевидно, что подобные операции не могут повторяться много раз, как этого требует план разрушений, действительно способный сорвать систему мобилизации и сосредоточения противника{*18}.
Если же не удастся разрушить эти искусственные сооружения, то можно ли вызвать большие задержки в мобилизации и в сосредоточении противника, ограничиваясь разрушением перегонов в нескольких соответствующим образом выбранных пунктах, — срывом перевозок, что должно вызвать закупоривание пути. Этот способ, рекомендуемый ген. Арманго, действительно требует ограниченного количества людей и материальной части. Но зато, ограничиваясь простым перерывом железнодорожного движения, — даже если это делается при входах в туннель, — нельзя рассчитывать на задержку мобилизации и сосредоточения, длящуюся в течение недель, так как нельзя переоценивать достижимые на практике результаты. Они, конечно, значительны, но было бы преувеличением думать, что посредством них можно вызвать бесспорную задержку в приведении в боевую готовность неприятельских вооруженных сил. [51]
Из всех предыдущих рассуждений вытекает лишь то заключение, что действия одних воздушных сил против территории противника не способны дать решение войны. Однако, эти действия способны дать значительные результаты. Из этого установленного нами факта мы сделаем позже важные выводы.