Содержание
«Военная Литература»
Исследования

Глава 4.

Битва под Москвой: победа, но не разгром

В первых числах декабря наступательный потенциал немецких войск под Москвой иссяк. В этот момент, в лучших для нашей стороны условиях, и началось знаменитое контрнаступление под Москвой. Короткие линии коммуникаций, несравненно большая приспособленность Красной Армии к зиме, наличие крупных фронтовых резервов создавали благоприятные условия для наступления. К началу наступления на фланги Западного фронта стали выдвигаться 1-я ударная, 10-я, 20-я, 26-я и 61-я армии. И хотя многие из них были еще далеки от завершения формирования и обучения, германскому командованию такие резервы и во сне не могли привидеться. Благоприятствовал наступлению и фактор внезапности. Возможность разгромить группу армий "Центр" давала и выгодная конфигурация фронта. На севере, в районе Калинина, и на юге, у Тулы, немецкие войска глубоко вклинивались на восток, подставляя себя под фланговый удар. Особенно плохо фланги были обеспечены у 2-й танковой армии Гудериана. Эта группировка была малочисленной и ее растянутые дивизии [175] не смогли выдержать удара даже 1-го гвардейского кавалерийского корпуса генерала П.А. Белова с приданной ему 112-й танковой дивизией. Бой произошел в конце ноября у Каширы, куда прорвалась небольшая войсковая часть из состава 2-й танковой армии. После короткой схватки кавалерийский корпус двинулся вперед, преследуя отступающих немцев, и обнаружил, что у противника нет сил парировать даже этот небольшой по мощности удар. Удачная контратака у Каширы через несколько дней переросла в общее наступление всех войск левого фланга Западного фронта и поспешное, напоминающее бегство, отступление 2-й танковой армии. Командование Западного фронта и Ставка поняли, что час возмездия пробил. Последовал приказ о переходе во всеобщее наступление советских войск трех фронтов — Калининского, Западного и Юго-Западного. Свершилось! После всех катастроф летне-осенних месяцев советские войска получили возможность хотя бы частично отомстить врагу.

Зато дальнейшие события вызвали у представителей немецкого генералитета недоумение по поводу упущенных Красной Армией возможностей. Их военное мышление, ориентированное на стратегию окружения как основной способ достижения решительных целей, не могло не отметить благоприятную для противной стороны ситуацию.

Маршал А.М. Василевский писал, что суть плана

"сводилась к тому, чтобы разгромить фланговые группировки врага на Московском направлении: севернее столицы — усилиями 30-й,-1-й ударной, 20-й и 16-й армий на участке от Рогачева до Истры в общем направлении на Волоколамск; южнее столицы усилиями 50-й и 10-й армий на участке от Тулы до Михайлова через Сталиногорск (Новомосковск) и Богородицк с поворотом затем в направлении на Калугу и Белев" (с. 162-163){1}.
То есть замысел (если проследить по карте) сводился к удару всеми армиями на всех участках обоих флангов без попытки глубокого охвата войск противника. Поворот на Белев — Калугу был ударом вдоль линии фронта и привести к окружению немцев на центральном участке их обороны никак не мог. Поэтому, хотя наступление и началось, на флангах группы армий "Центр", оно носило в основном характер лобовых ударов. Немецкие войска не окружались в своих выступах, а "выпихивались" оттуда. Но и эта бесхитростная стратегия стала тяжелым испытанием для немецких армий под Москвой.
"Лишь тот, кто в эту зиму... лично видел бесконечные просторы русских снежных равнин, где ледяной ветер мгновенно заметал всякие следы, лишь тот, кто часами ехал по "ничейной" территории, встречая лишь незначительные охраняющие подразделения, солдаты которых не имели необходимого обмундирования и питания, в то время как свежие сибирские части противника были одеты в отличное зимнее обмундирование... лишь тот мог правильно оценить последовавшие вскоре серьезные события",
- писал Г. Гудериан (с. 243){2}. Он знал, о чем писал, ибо именно в полосе его армии возник самый значительный кризис, чуть было не ставший фатальным для всей группы армий "Центр".

6 декабря к наступлению 1-го гвардейского корпуса генерала П.А. Белова и танковой дивизии полковника А.Л. Гетмана присоединилась свежая 10-я армия, только что прибывшая из резерва. Быстро сбив передовые охранения, они погнали фашистов на запад. 8 декабря их поддержала 50-я армия у Тулы, а затем 3-я и 61-я армии на противоположном фасе выступа. Но попытка "завязать" мешок (если такое вообще предусматривалось) не получилась, как в силу маломощности 50-й армии, так и потому, что 3-я армия наступала не навстречу 50-й, а на запад, в направлении Мценска. [177]

Тогдашний начальник штаба 4-й армии генерал Г. Блюментрит вспоминал:

"Немецкое командование почти не надеялось избежать окружения и разгрома южной группировки... У фельдмаршала Клюге (командующего 4-й армии, соседа 2-й танковой армии. — Б.Ш. ) не было резервов, чтобы ликвидировать опасность, нависшую над его южным флангом" (с. 103){3}.
Но страхи оказались напрасными, и 2-я танковая армия смогла отойти, сохранив личный состав. Первый кризис, способный развалить германский фронт, благополучно миновал.

На северном выступе, где оборону занимала 3-я танковая армия Гота, бои приняли более ожесточенный характер. Войска Западного фронта (16-я, 20-я, 30-я и 1-я ударная армии) начали шаг за шагом теснить противника на запад. Но у 3-й танковой армии дела с пехотой обстояли значительно лучше, существовал сплошной фронт, поэтому дела у наступающих пошли куда хуже. Темп продвижения составлял 3-6 км в сутки. Однако к середине декабря северный выступ удалось ликвидировать. Максимальная глубина продвижения составила 60 км, тогда как на южном, Тульском выступе, она достигала 130 км. Учитывая долгие месяцы почти непрестанных обескураживающих неудач Красной Армии, это были впечатляющие успехи. Но если сопоставить их с состоянием группы армий "Центр", плохо обеспеченной зимним обмундированием, то следует признать, что результаты могли быть и большими. Немецкие войска понесли относительно большие потери, особенно в технике, которую было чрезвычайно затруднительно вывезти, отступая по зимним дорогам, но живую силу армий удалось сохранить. А солдат без тяжелого оружия все равно солдат. Получив оружие вновь, он будет воевать не хуже прежнего.

С завершением первой фазы контрнаступления в дальнейшие наступательные бои включились все армии Калининского, [178] Западного и созданного 18 декабря Брянского фронтов. К 7 января 1942 г. они отбросили врага в полосе Калининского фронта и соседнего правого фланга Западного фронта на 70-80 км, а на левом — Тульском — участке ясно обозначился глубокий оперативный прорыв. Советские части продвинулись там на 100-150 км, причем появилась возможность выйти на главные тыловые коммуникации группы "Центр", идущие от Смоленска.

Прорыв на левом фланге Западного фронта в первую очередь определялся действиями конного корпуса генерала П.А. Белова. Зимой конница получила неоспоримое преимущество перед танками противника в маневренности. Лошади могли продвигаться по глубокому снегу, и кавалерийский корпус под руководством талантливого командира Белова уверенно прокладывал путь стрелковым частям, не давая врагу закрепляться на выгодных тыловых рубежах обороны. Иначе складывались боевые действия у 2-го гвардейского конного корпуса генерала Л.М. Доватора, рейдировавшего в полосе 5-й армии Западного фронта. Этот участок фронта был насыщен немецкой пехотой с автоматическим оружием и артиллерией, потому конники понесли большие потери без существенных оперативных результатов. 19 декабря погибли Л.М. Доватор и командир кавдивизии подполковник М. Тавлиев.

Если бы 2-я танковая армия имела нормальное для такого соединения количество пехоты, то контрнаступление под Москвой могло закончиться уже в начале января выравниванием линии фронта. Слишком велики потери были у наступающих, чтобы бесконечно долго таранить немецкую оборону в лоб. Брянский фронт, например, в январе не смог продвинуться вперед ни на один километр. Но прорыв кавкорпуса П.А. Белова и следовавшей за ним 10-й армии придал дальнейшим боевым действиям новую динамику. [179]

Над 4-й армией немцев нависла опасность обхода с тыла. Г. Блюментрит отмечал, что

"4-ю армию связывала с тылом только одна дорога. Она проходила через Юхнов, Медынь, Малоярославец и Подольск. Все остальные дороги в районе армии скрылись под толстым снежным покровом. Если бы русские, наступая с юга, сумели захватить нашу единственную артерию, с 4-й армией было бы покончено" (с. 103){3}.

К 10 января 1942 г. части 10-й и 50-й армий были примерно в 30 км от этой дороги, но перерезать ее так и не смогли. Преимущественно лобовое давление Западного фронта позволило 4-й армии маневрировать войсками. Панические настроения в среде германского командования, готовность незамедлительно отвести войска к Смоленску понемногу менялись на решимость продолжать борьбу на старых позициях,

После войны многие немецкие генералы, участвовавшие в Московской битве, подтверждали свое желание начать генеральное отступление и так же единодушно соглашались, что это было ошибочным мнением. Гитлер, писали они, оказался прав, не разрешив отход.

Г. Блюментрит как очевидец утверждал:

"Его фанатичный приказ, обязывающий войска стойко держаться на каждой позиции и в самых неблагоприятных условиях, был, безусловно, правильным. Гитлер инстинктивно понял, что любое отступление по снегам и льду через несколько дней приведет к распаду всего фронта, и тогда немецкую армию постигла бы та же участь, что и Великую армию Наполеона... Таким образом, в течение многих недель поле боя медленно отодвигалось на запад" (с. 105){3}.

Приказ Гитлера держаться во что бы то ни стало оказался верным решением в условиях фронтального наступления советских войск. Но этот же приказ стал бы смертным [180] приговором всей группе армий "Центр", если бы операции советских войск проводились на окружение. Тогда неподвижность немецкой обороны облегчила бы задачу окружения, как это произошло с Юго-Западным фронтом в сентябре 1941 г.

Однако нельзя сказать, что Ставка совсем не придавала значения борьбе на флангах. Необходимость этого была столь вопиюще очевидной, что в конце декабря начали проводиться соответствующие мероприятия. Наиболее удачным, как оказалось, стало развертывание 4-й ударной армии на северном фланге группы армий "Центр" у озера Селигер. Фронт на этом участке обороны (около 70 км) занимали всего две немецкие пехотные дивизии. 9 января 1942 г. 4-я ударная армия под командованием генерала А.И. Еременко перешла в наступление. Против нее было сосредоточено восемь стрелковых дивизий, отдельные лыжные батальоны, танки.

К 1 февраля советские войска продвинулись вперед на 180 км и перерезали одну из трех железнодорожных линий, питающих группу армий "Центр". До Смоленска и Витебска оставалось примерно 70 км. В Смоленске находился штаб группы армий "Центр". Через город проходили две железнодорожные магистрали и Минское шоссе. Если бы удалось парализовать этот крупный транспортный узел, то снабжение немецкой обороны у Москвы фактически прервалось бы. Единственная артерия — шоссе Рославль — Юхнов, атакуемое частями 10-й и 50-й армий, ситуацию не спасло бы. Но несколько дивизий 4-й ударной армии осуществить операцию такого масштаба не могли. Ее части не получали пополнения, численность дивизий в ходе боев резко сократилась. О том, какие возможности были на этом участке фронта, говорит тот факт, что 3 февраля 249-я стрелковая дивизия вышла к Витебску. Но, имея в наличии лишь [181] 1400 человек и обойденная с фланга полком противника, она вынуждена была повернуть назад (с. 177){4}. Освобождение Витебска состоялось только три года спустя.

Нехватка личного состава и боеприпасов заставила и другие соединения к этому времени прекратить наступление. Соседи 4-й ударной армии — 3-я ударная и 22-я армии застряли у городов Холм и Белый, где в окружении стойко сражались немецкие гарнизоны. Противник получил столь необходимую передышку, а так успешно начавшийся прорыв 4-й ударной армии на том и закончился.

Застопорилось дело и на южном фланге группы армий "Центр". Малочисленные и скудно обеспеченные 10-я и 50-я армии не смогли развить нужного темпа наступления. Если за первую декаду января они продвинулись местами до 60 км, то к 25 января в лучшем случае — на 10-15 км. И какой ценой! Если 10 января 1942 г. 1-й гвардейский кавкорпус насчитывал 28 тыс. человек, 500 орудий и минометов, 8 танков, то к 7 февраля в корпусе оставалось 6 тыс. человек, в том числе 1,5 тыс. раненых. Но линии коммуникаций противника так и не были перехвачены. Его живая сила не была уничтожена, хотя потери немцев тоже были велики.

Почему так получилось? Не хватило сил? Г. К. Жуков писал в мемуарах, что Сталин, находясь под влиянием успехов контрнаступления ("разгрома немецко-фашистских войск", хотя до этого было очень далеко), был настроен оптимистически. Он считал, что теперь немцы не выдержат ударов Красной Армии, поэтому возникла идея начать как можно быстрее общее наступление от Ладожского озера до Черного моря. В связи с этим 5 января 1942 г. Г.К. Жуков был вызван в Ставку для обсуждения плана общего наступления Красной Армии. Жуков высказался за сохранение приоритета западного направления. Он заявил, что под Ленинградом [182] и на юго-западном направлении наши войска стоят перед серьезной обороной противника и без наличия мощных артиллерийских средств не смогут прорвать оборону, будут измотаны и понесут большие потери. Его поддержал Н.А. Вознесенский, ссылаясь на ограниченность материальных возможностей.

"Выйдя из кабинета, Б.М. Шапошников сказал Жукову:

— Вы зря спорили: этот вопрос был заранее решен Верховным.

— Тогда зачем же спрашивали мое мнение?

— Не знаю, не знаю, голубчик! — сказал Борис Михайлович и тяжело вздохнул" (с. 369-370){5}.

Так, в самый критический период, началось щедрое распыление сил и средств, по врем фронтам и направлениям, В соответствии с директивой от 05.01.42 г. из 11 резервных армий, находившихся в распоряжении Ставки (а вернее, Сталина), Волховский фронт получил две, Западный — три, Брянский — одну, Юго-Западный — одну. В результате нигде не хватало сил, нигде противник не был разбит, нигде не были достигнуты первоначально поставленные цели. Г.К. Жуков, с горечью вспоминая это скоропалительное безответственное решение Верховного, утверждал:
"А если бы эти силы и средства были брошены на западное направление, я голову даю на отсечение, что, безусловно, противник был бы смят, разгромлен и отброшен по крайней мере на линию Смоленска. Тем более левое крыло Северо-Западного фронта продвинулось чуть ли не к Витебску. На этом направлении можно было запустить еще две армии дополнительно и оттуда нанести во фланг и тыл удар всей центральной группировке. А сил не было" (1990, № 8, с. 95){6}.
Это, в свою очередь, стало прологом к серьезным неудачам, которые постигли Красную Армию в апреле — мае.

Но это впереди. Пока что, вспоминая события зимы 1942 г., Г. Блюментрит продолжал удивляться малопонятной ему стратегии наступающих:

"Что-то вроде чуда произошло на южном фланге 4-й армии. Нам было непонятно, почему русские, несмотря на их преимущество на этом участке фронта, не перерезали дорогу Юхнов — Малоярославец и не лишили 4-ю армию ее единственного пути снабжения. По ночам кавалерийский корпус Белова, который во второй половине декабря причинил нам так много беспокойства, продвигался в нашем глубоком тылу по направлению к Юхнову. Этот корпус достиг жизненно важной для нас коммуникации, но, к счастью, не перерезал ее. Он продолжал продвигаться в западном направлении и скрылся где-то в огромных Богородицких болотах" (с. 106){3}.

А дело в том, что 1-му гвардейскому кавкорпусу было приказано пробиваться к Вязьме, на соединение с 33-й армией, наступавшей от Нарофоминска. 27 января кавкорпус прорвался через шоссе Минск — Москва в 35 км от Юхнова (о чем и вспоминал Блюментрит) и 30 января достиг Вязьмы. Туда же 1 февраля пробились три стрелковые{1} дивизии 33-й армии. В этот район были выброшены десантные части и стянуты партизанские соединения. Но 4 февраля немцы сумели перерезать коммуникации советских войск — будто показывая, как это надо делать — и восстановить линию фронта. Две попытки пробить коридор к окруженным силами 49-й и 50-й армий окончились неудачей. Окруженцам пришлось перебазироваться в леса, где они вели борьбу еще целых два месяца! В апреле, при прорыве из окружения, командующий армией генерал Н.Г. Ефремов был ранен и, чтобы не попасть в плен, застрелился. Из кольца удалось выйти остаткам кавкорпуса и десантных частей, но произошло это уже в начале июня.

Немецкие войска к середине зимы оправились настолько, что сами перешли к активным действиям. Ими было использовано то обстоятельство, что подавляющая часть [184] операций советских войск проводилась в районах, занимаемых главными силами группы армий "Центр". Это позволяло немецкому командованию относительно легко маневрировать своими силами, несмотря на тяжелые погодные условия.

5-6 февраля началась операция по окружению 29-й армии Калининского фронта, наступавшей на Ржев с севера. 17 февраля клещи сомкнулись. С 18 по 28 февраля 29-я армия вела бои за выход из окружения. Назад вернулось лишь 5200 человек, в том числе 800 раненых.

Парадоксально, что в условиях зимы, тяжелых оборонительных боев, утраты вермахтом стратегической инициативы последовательно окружались не немецкие, а все так же советские войска! Но этот парадокс вытекал из порочной стратегии советского верховного командования.

Наступление наших армий все больше теряло форму, и дальнейшие действия стали сводиться к затяжным, кровопролитным боям за отдельные пункты и районы. Но всему есть предел.

"Переутомленным и ослабленным войскам становилось все труднее преодолевать сопротивление врага,
- вспоминал Т.К. Жуков. -
Наши неоднократные доклады и предложения о необходимости остановиться и закрепиться на достигнутых рубежах отклонялись Ставкой. Наоборот, директивой от 20 марта 1942 г. Верховный вновь потребовал энергичнее продолжать выполнение ранее поставленной задачи" (с. 376){5}.
Упоминаемая Жуковым директива требовала продолжить уже выдохнувшееся наступление, чтобы выйти на линию г. Белый — Дорогобуж — Ельня — Красное, т.е. примерно на ту линию фронта, что проходила в сентябре 1941 г. Тем самым предусматривалось все то же фронтальное оттеснение немецких войск из Ржевско-Вяземского выступа к Смоленску.

Но о каком фронтальном прорыве вражеской обороны могла идти речь, если на март пришелся пик нехватки боеприпасов? [185]

Итак, Сталин, неосмотрительно распорядившийся резервами в январе, все не мог или не хотел понять, что его расчеты оказались несостоятельными. Потребовались новые безуспешные атаки и новые обильные жертвы, чтобы ему пришлось примириться с этим.

Поднаторевшие в зимних оборонительных боях германские дивизии теперь, по весне, были преисполнены решимости удерживать свои позиции. И удержали их, что уже было неудивительно. В начале апреля обескровленным советским войскам на западном направлении пришлось повсеместно перейти к обороне.

"Стратегия" упускаемых возможностей

Впервые со времени финской войны Красная Армия провела наступательные операции фронтового масштаба, и впервые со времен Халхин-Гола — более-менее успеть ные фланговые удары. Как и в зимней войне 1940 г., войскам пришлось в суровых условиях прорывать позиции противника, хотя далеко не так хорошо оборудованные, как линия Маннергейма. Задачу солдаты и полевые командиры в целом выполняли неплохо. Оборона противника прорывалась достаточно часто, чтобы нарушить ее устойчивость на протяжении всего фронта от Селигера до Тулы. Но, как и в 1940 г., если тактические успехи, хотя и с трудом, но перерастали в оперативные, и целые армии двигались вперед, то большой проблемой для верховного командования стало нахождение способа перевода оперативных удач в стратегические. Финская армия в 1940 г. так и не была разгромлена и год спустя взяла полновесный реванш, погнав советские войска до Ленинграда и Петрозаводска. В 1941 г. финны захватили территорию, примерно вчетверо превышающую [186] ту, что завоевала Красная Армия в 1939-1940 гг., и потеряли при этом значительно меньше людей. Такова цена неумения советского высшего командования извлечь требуемый стратегический результат из усилий полевых войск.

Контрнаступление под Москвой дало точно такой же стратегический итог, что и финская кампания. Враг не был разгромлен и вскоре смог взять реванш. Главной причиной упущенных возможностей являлось превалирование лобовых ударов над фланговыми, несмотря на то, что у Красной Армии были возможности осуществить второй Халхин-Гол. К сожалению, Жуков командовал не тем фронтом. Его Западный фронт был центральным, "лобовым", а перспективы успешного прорыва в оперативный тыл группы армий "Центр" были только у фланговых Калининского и Брянского фронтов. Но они из-за позиции Сталина упустили свои уникальные возможности по окружению группы армий "Центр". К сожалению, Б.М. Шапошников, один из виновников гибели Юго-Западного фронта, и здесь не сумел сыграть позитивной роли начальника Генштаба, целиком находясь под влиянием Сталина. Мольтке из него не вышло, хотя определенные задатки к этому были. Диктатура всевластия сломала его волю. Он проходил в качестве заговорщика в показаниях ряда "врагов народа" и остался жив лишь благодаря прихоти Хозяина. И понимал, кто и за что даровал ему жизнь.

Жуков пытался в рамках своих возможностей использовать свои таланты стратега. Он хотел расколоть германскую оборону, бросая в оперативный тыл крупные войсковые соединения вроде 33-й армии. Но центральная группировка немцев у Москвы была насыщена войсками, и потому фон Бок сравнительно легко находил средства, чтобы заткнуть дыру и окружить прорвавшихся. Жуков самокритично признал после войны:

"Критически оценивая сейчас эти события [187] 1942 года, считаю, что нами в то время была допущена ошибка в оценке обстановки в районе Вязьмы. Мы переоценили возможности наших войск и недооценили противника. "Орешек" там оказался более крепким, чем мы предполагали" (с. 375){5}.
К.К. Рокоссовский же отзывался в мемуарах о методах наступления Жукова в этот период как о неудовлетворительных. Подводя итог своему опыту в битве под Москвой, К.К. Рокоссовский писал:
"Я до сих пор считаю, что зимнее наступление как Западного, так и Калининского фронтов не дали тех результатов, на которые были рассчитаны. Операции застыли незавершенными. Выталкивая противника, мы подчас сами оказывались в невыгодном положении, растягивая линию фронта, которая образовывала невероятные вензеля. Враг нередко срезал эти выступы" (с. 127){7}.

В результате в руках группы армий "Центр" остался Ржевско-Вяземский выступ, который будет безуспешно срезаться Красной Армией еще целый год. Эти бои станут одними из самых кровопролитных для наших солдат. Недаром у Твардовского появится стихотворение "Я убит подо Ржевом".

Под Москвой, несомненно, была одержана крупная военная и моральная победа. Впервые за два с половиной года Второй мировой войны дивизиям вермахта пришлось отступать в масштабах фронта. Впервые под вопрос ставилось существование нескольких немецких армий. Но разгромить группу армий "Центр", как это предполагалось, и к чему имелись объективные возможности, все же не удалось. Несмотря на довольно тяжелые потери, эта группировка сохранила свою боеспособность и не дала отбросить себя к Смоленску. Широкий выступ у Ржева и Вязьмы, нацеленный в сторону Москвы, надолго стал камнем преткновения для всех замыслов Ставки. Например, боязнь повторения удара на Москву со столь выгодного плацдарма [188] негативно повлияла на оценку Верховным Главнокомандованием (а точнее, Сталиным) предполагаемых событий летом 1942 г.

Итак, причиной половинчатости победы являлся отказ от решительного удара по флангам немецкой дуги обороны с первой же фазы контрнаступления. В сущности, Ставка избрала борьбу на измор. Судьба контрнаступления решалась не столько под Клином, Волоколамском и Вязьмой, где наносились главные удары и куда бросались дивизия за дивизией, сколько в полосе наступления 4-й ударной и 10-й армий. Однако к решающему моменту они не имели необходимых пополнений. Поэтому после первых стремительных успехов эти армии уже в первых числах февраля растеряли свои преимущества. Бои приняли тактический характер с большими потерями для советских войск.

Бороться же с глубинными прорывами на флангах германскому командованию было очень затруднительно из-за скудости резервов и пополнений. С 1 декабря 1941 г. по 31 марта 1942 г. группа армий "Центр" получила всего 180,4 тыс. пополнения, в том числе в декабре — 40,8 тыс., в январе — 19,1, в феврале — 69,7, в марте — 50 тыс. Это при потерях — в декабре 103,6 тыс., январе — 144,9, феврале — 108,7, марте — 79,7 тыс. Всего — 436,9 тыс. человек (с. 279){8}, т.е. численность группы армий "Центр" постоянно уменьшалась. А если учесть плохую обеспеченность солдат зимним обмундированием, то крах германской армии под Москвой, казалось, был неминуем. В марте 1942 г. Геббельс записал в дневнике:

"Фюрер рассказал мне, как близко в последние месяцы мы были к зиме Наполеона. Если бы он проявил слабость хоть на мгновение, фронт рухнул бы и последовавшая катастрофа заставила бы побледнеть бедствие, постигшее Наполеона" (с. 76){9}.
И все-таки немецкий фронт устоял. Более того, вермахт, как это ни парадоксально, [189] тоже одержал свою победу, — прежде всего моральную, продемонстрировав невиданную в истории германской армии стойкость в зимних условиях. Были разгромлены 33-я и 29-я армии, обескровлены десятки советских дивизий. Красная Армия в полосе группы армий "Центр" с декабря по март потеряла свыше 1 млн. человек. А "разбитые" немцы вдвое меньше. Это позволило германским войскам вскоре ринуться в наступление с новой решимостью и уверенностью в своем превосходстве.

Что нового привнесла Московская битва в тактику Красной Армии? Ответ почти отрицательный: ничего существенно нового.

Германские генералы многократно отмечали, что красноармейские части образца лета 1941 г. не умеют атаковать. Они ходили в атаку густыми цепями без надлежащей артподготовки, не умели маневрировать. Эти слабости не могли не сказаться и на ходе Московского контрнаступления. 9 декабря 1941 г. командование Западного фронта (фактически Г. К. Жуков) специальным приказом потребовало от наступающих войск прекратить делать упор на фронтальные бои.

"Против арьергардов и укрепленных позиций оставлять небольшие заслоны и стремительно их обходить, выходя как можно глубже на пути отхода противника,
- указывалось в приказе. -
Сформировать несколько ударных групп в составе танков, автоматчиков, конницы и под водительством храбрых командиров бросить их в тыл противника" (с. 281){8}.
По мнению историка К. Рейнгарда, приведшего этот приказ Жукова, недостаток снаряжения и опыта привел к тому, что "поначалу в действиях русских [190] командиров среднего и низшего звена никаких сдвигов не произошло" (с. 281){8}.

Использование конных корпусов и лыжных батальонов явилось одной из мер по маневренному ведению боевых действий, так как из-за глубокого снега и сильных морозов танки использовались как средство тактической поддержки пехоты. Но лишь кавалерийские дивизии Белова наступали там, где требовала стратегическая обстановка. Остальные бросались в лобовые атаки, подобно корпусу Доватора, поэтому их тактические успехи не перерастали в оперативные прорывы.

Крупнейшим недостатком командования Красной Армии оставалась негибкость в достижении цели. Солдат могли гонять в атаку на один и тот же укрепленный пункт во имя исполнения приказа до полного обескровливания части. Рокоссовский отмечал в связи с этим:

"Не могу умолчать о том, что как в начале войны, так и в Московской битве вышестоящие инстанции не так уж редко не считались ни со временем, ни с силами, которым они отдавали распоряжения и приказы... Походило это на стремление обеспечить себя (кто отдавал такой приказ) от возможных неприятностей свыше. В случае чего обвинялись войска, не сумевшие якобы выполнить приказ... Сколько горя приносили войскам эти "волевые" приказы, сколько неоправданных потерь было понесено!" (1989, № 6, с. 54){10}.
То была тактика измора. Увы, не столько противника, а больше собственных войск. Но людей в России никто и никогда не жалел. Большевики исключением не являлись. В ходе боев под Москвой немцы потеряли 437 тыс. человек, из них около 145 тыс. убитыми (с. 51){8}, советские же войска, по официальным данным, 1147 тыс. (412 тыс. безвозвратные потери). Соотношение 1 к 3 в пользу немцев. Причем 778 тыс. (из них 272 тыс. безвозвратные) пришлись на [191] период с 8 января по 20 апреля 1942 г., когда развернулись преимущественно фронтальные бои.

Общие потери Красной Армии за зиму 19411942 гг. составили 1,8 млн. человек. Вермахт же потерял 723 тыс. (т. 2, кн. 1, с. 316){11}. Но мужиков в стране хватало, и за этот период на фронт поступило 1990 тыс. человек пополнения.

Вот такая была победа...

Дальше