Причины создания и статус мусульманских добровольческих формирований в германских вооруженных силах. Иностранные добровольческие формирования в германских вооруженных силах
В истории Второй мировой войны проблема использования иностранных граждан в составе германских вооруженных сил является на сегодняшний день одной из наиболее сложных и запутанных. Следует сказать, что эта проблема не однозначна, а содержит многочисленные аспекты, связанные с выяснением самого понятия «иностранные добровольческие формирования», их классификацией в зависимости от времени создания и функционального назначения, установлением численности иностранных граждан, служивших в рядах германских вооруженных сил, и, наконец, их национальным составом.
Что касается понятия «иностранные добровольческие формирования в германских вооруженных силах», то на данный момент наиболее точным с исторической и военной точек зрения и лишенным какой-либо идеологической подоплеки является определение, данное [11] бывшим начальником организационного отдела Генштаба германских сухопутных сил подполковником В. Мюллером-Гиллебрандом: «Иностранные добровольческие формирования — это формирования из иностранных граждан и военнослужащих, объединенных в рамках германских сухопутных, военно-воздушных и военно-морских сил и войск СС, либо в виде отдельных войсковых формирований, в большинстве имевших немецкий кадровый состав, либо включенных единичным порядком в части немецкой действующей армии, авиации и флота»{1}.
Следует добавить, что, помимо вышеуказанных родов войск германских вооруженных сил, иностранные добровольческие формирования существовали также в военизированных частях германской полиции, которая к 1945 г. фактически вошла в состав войск СС. [12]
Сам процесс создания и использования иностранных добровольческих формирований был обусловлен целым комплексом причин, в котором можно выделить две стороны: политическую и военную. Политическая носила ярко выраженный пропагандистский характер, связанный со стремлением немецкого руководства показать всему миру и своему народу, что дело Германии правое, так как на ее стороне сражаются добровольцы из всех стран Европы и даже Азии.
Военная сторона этого процесса была обусловлена необходимостью восполнить потери в живой силе как во фронтовых частях, так и в частях по поддержанию порядка в тыловых районах действующих армии.
Нельзя не отметить, что процесс создания и использования иностранных добровольческих формирований имел двусторонний характер, поскольку активной стороной в нем выступали не только немецкие военно-политические органы. У тех, кто с разной степенью добровольности вступал в эти формирования, также имелись на то свои причины. Современный испанский исследователь К. Кабальеро-Юрадо видит наиболее побудительную из них в антикоммунизме и затем в национализме, т. е. в субъективном представлении той или иной национальной группы добровольцев о месте их народа в системе будущего немецкого «мирового порядка».
И если первая причина была «побудительной» для добровольцев из стран Западной, Северо-Западной и Центральной Европы, население которых имело в основном однородный национальный состав, то для добровольцев из Юго-Восточной Европы, СССР, а также арабов и индийцев этой причиной был именно национализм или его интерпретация в религиозном духе (в первую очередь для католиков и мусульман). [13]
В связи с этим можно выделить три этапа привлечения и участия иностранных добровольцев на стороне Германии:
1) с осени 1940 г. в войска СС стали зачислять представителей «нордических» народов — датчан, норвежцев, фламандцев и голландцев;
2) с июня 1941 г. сухопутными силами, авиацией и флотом, а позже и войсками СС создаются формирования из западноевропейских ( «ненордических») и балканских народов под лозунгом «крестового похода против большевизма»;
3) с осени 1941 г. под лозунгом «борьбы с большевизмом» из военнопленных Красной Армии и местного населения оккупированных советских территорий формируются так называемые восточные войска (Osttruppen). Их создание проходило под эгидой сухопутных сил, авиации, [14] флота и полиции. Только намного позже к этому процессу присоединилось руководство СС.
Классификация иностранных добровольческих формирований по времени начала, их создания и использования является несколько абстрактной и отражает только политическую сторону данного процесса. Военную же его сторону представляет их классификация по функциональному назначению.
В нормативных документах германского военного командования и полицейского руководства по использованию «местных вспомогательных сил» все контингента иностранных добровольцев четко различались в соответствии с их функциональным назначением. Таким образом, выделялись следующие категории иностранных добровольческих формирований:
— добровольцы вспомогательной службы, или «хиви» ( «Hiwi»);
— вспомогательная полиция по поддержанию порядка в тыловых районах (Hilfspolizei). В зависимости от того, какой инстанции — военной или гражданской — она подчинялась, ее принято подразделять на:
а) вспомогательную полицию в тыловых районах действующих армий (Sicherungsverbdnde) или групп армий (Schutzmannschaften) и [15]
б) вспомогательную полицию порядка (Schut&nannschaft der Ordnungspolizei, или «Schuma») в районах деятельности гражданской оккупационной администрации;
— боевые части иностранных добровольческих формирований.
Что касается первой категории — «хиви», то это были лица, завербованные командованием немецких частей и соединений, стремившихся таким образом покрыть недостаток в живой силе. Первоначально они использовались в тыловых службах в качестве шоферов, конюхов, рабочих по кухне, разнорабочих, а в боевых подразделениях — в качестве подносчиков патронов, связных и саперов. Со временем они стали участвовать и в боевых операциях наравне с немецкими солдатами.
Появление этой категории добровольцев было связано с началом советско-германской войны и обусловлено теми потерями, которые несли немецкие войска на Восточном фронте. Поэтому уже к концу 1942 г. «хиви» составляли значительную часть действовавших на этом фронте немецких дивизий.
Со временем, после сокращения количества советских военнопленных — основного контингента для пополнения рядов «хиви», немецкое командование стало привлекать для данных целей граждан государств Восточной (поляков, словаков, чехов) и Юго-Восточной Европы (словенцев, сербов, хорватов и греков). Однако их количество так и не смогло достигнуть численности «хиви» из числа граждан СССР.
Следует сказать, что численность «хиви» постоянно увеличивалась при фактическом уменьшении штатов немецкой пехотной дивизии. Так, штаты пехотной дивизии, установленные со 2 октября 1943 г., предусматривали наличие 2005 добровольцев на 10 708 человек немецкого [16] персонала (для сравнения: на 22 июня 1941 г. в пехотной дивизии полагалось иметь 15 859 человек и только немцев), что составляло около 15 % от ее общей численности. В танковых и моторизованных дивизиях численность «хиви» должна была составлять соответственно 970 и 776 человек, что тоже равнялось 15 %.
Помимо сухопутных войск вермахта, «хиви» использовались и в других видах вооруженных сил: ВВС — в качестве технического и вспомогательного персонала и ВМС — в частях берегового обслуживания, зенитной и береговой артиллерии.
Всего же на февраль 1945 г. эта категория иностранных добровольцев насчитывала около 735–750 тыс. человек и включала (см. табл. 1):
— граждан стран Западной и Северо-Западной Европы — около 55 тыс. человек;
— граждан стран Восточной и Юго-Восточной Европы — около 20–25 тыс. человек;
советских граждан — 665–675 тыс. человек.
Появление второй категории добровольческих формирований — вспомогательной полиции — было связано с попыткой немецкого командования и оккупационных властей разрешить проблему нехватки охранных частей как в непосредственной близости от районов боевых действий, так и на оккупированных территориях, находившихся в глубоком тылу, но имевших сильное партизанское движение. То есть части вспомогательной полиции создавались в целях поддержания порядка на оккупированных территориях. Наиболее характерным создание подобного рода добровольческих формирований было для оккупированных территорий СССР и на Балканах. В оккупированных же немцами странах Западной и Северо-Западной Европы их практически не было. [17]
В оккупированных районах СССР, находившихся под управлением военной администрации, в основу создания вспомогательной полиции был положен военно-территориальный принцип. Так, в тыловых районах группы армий «Север» они именовались «местные боевые соединения» (Einwohnerkampfverbdnde), в группе армий [18] «Центр» — «служба порядка» (Ordnungsdienst), а в группе армий «Юг» — «вспомогательные охранные части» (Hilfswachmannschaften).
В ноябре 1941 г. все «местные полицейские вспомогательные силы» в зоне действия гражданской администрации были организованы в части «вспомогательной полиции порядка». Цели и задачи их создания и использования ничем не отличались от целей и задач предыдущих формирований, кроме того, что в данном случае они [19] подчинялись не военным, а полицейским властям. В зависимости от их назначения принято выделять следующие категории «вспомогательной полиции порядка»:
— полиция в городах и сельской местности (Schutz-mannschaft-Einzeldienst);
- отряды самообороны или «самоохраны» (Selbst-Schutz);
- батальоны для борьбы с партизанами (Schutztnann-schaft-Bataillone);
- вспомогательная пожарная полиция (Feuerschutz-mannschaft);
- резервная полиция для охранных целей (Hilfsschutz-mannschaft).
На территориях же оккупированных немцами балканских государств в основу создания этой категории добровольческих формирований был положен национально-региональный принцип. Другим их отличием от вспомогательной полиции на территории СССР было то, что обычно они находились в формальном подчинении местных марионеточных «правительств». Так, были созданы Сербская государственная стража, Сербский добровольческий корпус, Словенский Домобран (внутренняя охрана), Черногорский добровольческий корпус, Мусульманская милиция, греческие охранные батальоны и ряд других.
Всего же к концу войны эта категория иностранных добровольцев составляла около 560–580 тыс. человек и включала (см. табл. 1):
— граждан балканских государств — 170–180 тыс. человек;
— советских граждан — 390–400 тыс. человек. Последней категорией являлись боевые части иностранных добровольческих формирований. Это были либо [20] отдельные соединения (дивизии и корпуса, что было крайне редко), либо полки и подразделения (батальоны, роты, взводы) в составе геоманских сухопутных сил, ВВС, ВМС и войск СС. Они создавались с целью их применения на фронте, однако зачастую могли использоваться и как формирования предыдущих категорий, главным образом в качестве вспомогательной полиции.
К концу войны в них проходили службу 660–665 тыс. человек (см. табл. 1):
— граждане стран Западной и Северо-Западной Европы — около 140 тыс. человек;
— граждане государств Восточной и Юго-Восточной Европы — около 95 тыс. человек;
— советские граждане — 470–475 тыс. человек;
— арабы и индийцы — 8 тыс. человек.
Такое разделение иностранных добровольческих формирований на категории по их функциональному назначению не было чем-то установленным раз и навсегда. На практике многие формирования зачастую меняли свой «профиль»: например, переходили из полицейских в боевые и наоборот. Обычно это происходило вследствие изменений обстановки на фронтах, когда тыловые районы становились прифронтовыми, и поэтому полицейские части реорганизовывались в боевые.
В процессе создания и использования иностранных добровольческих формирований, а также в изменении [21] их функционального назначения большую роль играла конкретная руководящая инстанция, которой было подчинено то или иное формирование.
Собственно германские вооруженные силы состояли из вермахта, в который входили сухопутные силы, Люфтваффе (ВВС) и Кригсмарине (ВМС), а также войск СС, к которым следует отнести и силы германской военизированной полиции. Однако, несмотря на общее название, это были две совершенно самостоятельные организации, с собственным руководством и со своими традициями, обусловленными историей военного и политического развития Германии в период после Первой мировой войны. Единственным, что их объединяло, была личность А. Гитлера, который одновременно являлся Верховным фюрером штурмовых отрядов (СА) — с августа 1930 г. и Верховным главнокомандующим вермахта — с 4 февраля 1938 г.
Поскольку каждый из видов германских вооруженных сил имел собственные иностранные добровольческие формирования, то в структуре их управления имелись также специальные органы для их организации, использования и руководства ими.
Вермахт (прилож. 2, рис. 1). Главным органом управления вооруженными силами Германии было созданное 4 февраля 1938 г. на базе Военного министерства Верховное командование вермахта (ОКБ). После начала Второй мировой войны в сферу компетенции ОКВ, помимо общего руководства германскими вооруженными силами, был также передан ряд театров военных действий: Скандинавия, Северная Африка, Балканы, Запад и Италия. Подчиняясь непосредственно Гитлеру, ОКВ осуществляло руководство войсками на подведомственных ему театрах военных действий через Штаб оперативного руководства, который возглавлял генерал-полковник А. Йодль (1938–1945). Помимо германских частей и [22] соединений, ОКВ через свои органы на местах участвовало в организации и руководстве иностранными добровольческими формированиями на вверенных ему фронтах.
В состав ОКВ организационно входило Управление разведки и контрразведки, более известное как абвер. Его вторым отделом (им руководил генерал-майор Э. фон Лахузен{2} — 1939–1943), отвечавшим за диверсии и саботаж в тылу противника, также был создан ряд иностранных добровольческих формирований, имевших специфический разведывательно-диверсионный характер.
Главным органом управления сухопутными войсками, а после нападения Германии на СССР и всеми сухопутными войсками на Восточном фронте, было Верховное командование сухопутных сил (ОКХ). Организационно в него входил Генеральный штаб сухопутных войск, в составе которого имелась группа генерал-инспекторов родов войск. 16 декабря 1942 г. при этой группе было создано Управление генерал-инспектора восточных войск (General der Osttruppen). Его начальником был назначен командир 23-й пехотной дивизии вермахта генерал-майор Г. Гельмих. Это управление должно было упорядочить процесс создания и использования добровольческих [23] формирований из граждан СССР. В его задачи входило обучение новых подразделений: пехотных, инженерных, строительных батальонов, конных эскадронов и артиллерийских дивизионов. Однако оно не имело права вмешиваться в тактическое руководство добровольческими формированиями. В целях руководства процессом организации и подготовки добровольческих формирований на местах при каждом штабе группы армий создавался отдел генерал-инспектора восточных войск, подчиненный своему управлению только административно.
В 1943 г. генерал Гельмих был заменен генералом-от-кавалерии Э. Кестрингом. А уже 1 января 1944 г. эта инстанция была переименована в Управление генерал-инспектора добровольческих формирований (General der Freiwilligen — Verbande).
Формированиями вспомогательной полиции, которые находились под контролем военной администрации на оккупированных территориях, руководила другая инстанция, также входившая в состав ОКХ, — Управление начальника вооружений сухопутных войск и главнокомандующего армией резерва, который одновременно являлся и начальником тыла. С 1939 по 1944 г. этим управлением руководил генерал-полковник Ф. Фромм. Как начальнику [24] тыла, ему непосредственно подчинялись командующие тыловыми районами групп армий и коменданты армейских тыловых районов, в подчинении у которых находилась указанная категория добровольческих формирований.
Что касается иностранных добровольческих формирований, находившихся в структуре ВВС или ВМФ, то ими руководили: Верховное командование Люфтваффе (ОКЛ) и Верховное командование Кригсмарине (ОКМ).
Войска СС (прилож. 2, рис. 2). С 17 июня 1936 г. рейхсфюрером СС и шефом германской полиции являлся Г. Гиммлер. Под его руководством до этого две самостоятельные организации были объединены в Корпус охраны государства. С 1934 г. в системе СС стали создаваться военизированные «части усиления», которые 1 июня 1940 г. были преобразованы в войска СС.
Набором, подготовкой бойцов войск СС и руководством ими (в том числе и иностранными добровольцами в их составе) занимались следующие инстанции. [25] Центральным ведомством всей организации СС было ее Главное управление, В его системе имелись: управление «Б», занимавшееся пополнением войск СС и регистрацией их членов, и управление «Ц», отвечавшие за их подготовку. С 1941 по 1945 г. руководителем этой инстанции был СС-обергруппенфюрер Г. Бергер.
Главное оперативное управление являлось центральной штаб-квартирой организации СС и осуществляло оперативный контроль над войсками СС. В его системе находились: управление «А», занимавшееся организацией и снабжением войск СС; управление «Б», отвечавшее за обучение командного состава войск СС; управление «Ц» — инспекция войск СС — орган, контролировавший работу предыдущих. С 1942 по 1945 г. руководителем этой инстанции был СС-обергруппенфюрер Г. Юттнер.
Полиция (прилож. 2, рис. 3). Как шефу германской полиции, Гиммлеру также подчинялось Главное управление полиции порядка, (возглавлявшиеся СС-оберстгруппенфю-рером и генералом-полковником полиции К. Далюге, 1936–1945). Это управление руководило всеми формированиями полиции порядка и частями войск СС, которые находились на территории, подконтрольной гражданской оккупационной администрации. На местах это руководство осуществлялось через фюреров СС и полиции.
«Оценивая немецкую политику относительно... народов Европы, — пишет американский историк Т. Гунчак, — можно сделать вывод о том, что единой политики не существовало... Напрашивается мысль, что нацистская Германия не была монолитом. В то время как Гитлер и его гигантская политическая машина преследовали свои расистские цели, армия использовала все, что считала необходимым»{3}. [26]
Учитывая сказанное, можно сделать вывод, что процесс создания и использования иностранных добровольческих формирований не был одномерным явлением. Происходили изменения, которые оказывали на него существенное влияние. Эти изменения зависели от:
— предвоенных планов нацистского политического руководства относительно будущего положения того или иного народа в системе «нового порядка»;
— эволюции в германской внешней, национальной и оккупационной политике, которые находились в прямой зависимости от положения на фронтах войны;
— взаимоотношений и противоречий между немецкими партийными органами, командованием вермахта и аппаратом СС.
В связи с влиянием данных компонентов в процессе создания и использования иностранных добровольческих формирований можно выделить два этапа. Важной [27] вехой, т.е. тем периодом, во время которого прямо или косвенно были приняты решения, повлекшие изменения в этом процессе, следует назвать события, происходившие с осени 1942 по осень 1943 г. Это прежде всего: Сталинградская битва (сентябрь 1942 — февраль 1943 г.), разгром немцев в Северной Африке (май 1943 г.) и капитуляция Италии (сентябрь 1943 г.). Каждое из этих событий явилось поворотным моментом соответственно в немецкой «восточной», ближневосточной и балканской политике, а также повлияло на процесс создания и использования добровольческих формирований из народов данных регионов.
На первом этапе создания иностранных добровольческих формирований политико-пропагандистские цели явно превалировали над военными. Это, по сути, и было самым главным.
На втором этапе происходит если и не усиление роли военной стороны этого процесса, то, во всяком случае, ее уравнение в значении со стороной политической. Для этого этапа характерны следующие основные изменения.
Уже в самом начале 1943 г. была предпринята попытка более широкого привлечения населения еще оккупированных государств и территорий к сотрудничеству с Германией, в том числе и к военному. При создании добровольческих формирований немцы в ряде случаев отошли от принципа добровольности в этом процессе. При поддержке местных коллаборационистских «правительств» ими были использованы различные степени призыва в воинские формирования населения оккупированных территорий. Так, в феврале — марте 1943 г. в Латвии и Эстонии был объявлен призыв на службу десяти, а в Литве — шести возрастов. В начале 1944 г. то же самое произошло в Белоруссии, где был объявлен набор в Белорусскую краевую оборону (БКО). Однако эти акции зачастую [28] не имели успеха. Например, в Литве на призывные пункты прибыло менее 20 % лиц, подлежащих освидетельствованию.
Однако эти акции никак не мешали немцам называть иностранные формирования, которые все же удавалось организовать подобным образом, добровольческими.
На этом этапе также произошли изменения в управлении и организации иностранных добровольческих формирований, связанные с изменениями в немецкой национальной политике. Прежде всего они заключались в укрупнении добровольческих формирований, которые имели однородный национальный состав. Если до 1943 г. самой крупной воинской единицей являлся полк (в крайнем случае дивизия), то сейчас начинается массовое формирование дивизий и даже корпусов из граждан стран как Западной, так и Восточной Европы. Именно в этот период были сформированы 15-й Казачий кавалерийский корпус, 162-я Тюркская пехотная дивизия, 369-я, 373-я, 392-я германо-хорватские легионерские дивизии и др.
Впоследствии, в конце 1944 — начале 1945 г. этот процесс получил свое военно-политическое развитие, и прежде всего в связи с изменениями в немецкой «восточной» политике. После провозглашения 14 ноября 1944 г. в Праге Комитета освобождения народов России (КОНР) была предпринята попытка объединить под эгидой его вооруженных сил все добровольческие формирования из граждан СССР. Однако большинство национальных лидеров отказалось пойти на такое соглашение с руководством КОНР, усмотрев в его инициативе желание русских националистов опять подчинить себе все остальные народы СССР. Вместо этого они при некоторой поддержке со стороны немцев провозгласили создание на основе «своих» «национальных» добровольческих формирований: «Национальной армии Туркестана», «Кавказской [29] национально-освободительной армии», «Украинской национальной армии» и т. п.
Последним по времени комплексом изменений в процессе создания и использования иностранных добровольческих формирований стало усиление в нем роли руководства СС.
Во-первых, эти изменения характеризуются началом создания иностранных дивизий войск СС. Отойдя от «расового принципа» при наборе в эти войска, Гиммлер приказал принимать в них и представителей «низших рас». В результате были сформированы 22 дивизии из иностранных добровольцев: 9 — из граждан стран Западной и Северо-Западной Европы, 4 — из граждан стран Восточной и Центральной Европы, 3 — из граждан балканских государств, 6 — из граждан СССР. Кроме этого, из представителей последних были также сформированы 2 соединения дивизионного типа — Восточно-тюркское и Кавказское. Всего же к концу войны в этих дивизиях [30] проходили службу около 340 тыс. человек (или 37 % от общего количества бойцов войск СС).
Во-вторых, 20 июля 1944 г. Гитлер после покушения на него назначил Гиммлера начальником вооружений сухопутных войск и главнокомандующим армией резерва, а уже 26 августа все иностранные части и соединения сухопутных войск были переданы под управление командования войск СС. Эта мера позволила Гиммлеру подчинить себе остальные добровольческие формирования, не находившиеся до этого под его контролем. Правда, зачастую некоторые формирования так и оставались под командованием офицеров вермахта. Все их подчинение СС заключалось в присвоении им соответствующей номенклатуры (например, 950-й индийский моторизованный полк вермахта стал Индийским добровольческим легионом войск СС). Однако все части и соединения войск СС, до этого в оперативном отношении подчинявшиеся командованию вермахта, были переданы в личное распоряжение Гиммлера.
Таким образом, с уверенностью можно сказать, что в течение Второй мировой войны в германских вооруженных силах прошли службу около 2 млн. иностранных граждан — большинство добровольно, остальные же — в результате различной степени призывных кампаний. Из -них (см. табл. 1):
— граждане государств Западной и Северо-Западной Европы — около 195 тыс. человек;
— граждане государств Восточной и Юго-Восточной Европы — около 300 тыс. человек;
— советские граждане — 1,3–1,5 млн. человек;
— арабы и индийцы — около 8–10 тыс. человек. Советские граждане и граждане балканских государств
были наиболее массовым контингентом среди иностранных добровольцев. Это связано прежде всего с особенностями [31] предвоенного политического режима в этих государствах, их национальной политикой, и тем, как после начала Второй мировой войны этим воспользовались немцы.
Именно ошибки в национальной политике правящих режимов в СССР, на Балканах, Ближнем Востоке и в Индии послужили причиной создания мусульманских формирований в системе иностранных добровольческих формирований германских вооруженных сил.
Политические предпосылки и условия создания мусульманских добровольческих формирований в годы второй мировой войны
Классик немецкой военной мысли К. Клаузевиц писал: «Война в человеческом обществе... есть не только политический акт, но и подлинное орудие политики, продолжение политических отношений, проведение их другими средствами»{4}.
Это определение войны подчеркивает производное значение военных событий от политических. Этого нельзя не учитывать и при рассмотрении вопроса о создании и использовании мусульманских частей в системе иностранных добровольческих формирований.
Процесс создания и использования иностранных добровольческих формирований напрямую зависел от внешней, оккупационной и национальной политики нацистской Германии. В свою очередь изменения в германской национальной политике происходили под влиянием на нее тех или иных органов власти нацистского государства. При этом наиболее тесная зависимость прослеживается [32] по линии «оккупационная — национальная политика». Внешняя же политика играла подчиненную роль, так как основным контингентом иностранных добровольческих формирований были граждане именно оккупированных государств и территорий.
В целом немецкая оккупационная политика зависела от следующих факторов:
— национального состава населения оккупированной территории;
— того, какие немецкие органы осуществляли оккупацию на данной территории;
— изменений на фронтах войны.
Как только изменялся один из этих факторов, изменялась и вся оккупационная система, а ее руководители должны были пересматривать свои методы. Однако следует признать, что один из этих методов всегда оставался неизменным, он зависел от первого фактора и был тесно связан с немецкой национальной политикой. Это был метод использования тех противоречий, которые возникали из-за нерешенности национального вопроса в данном государстве.
Основным принципом использования национальных противоречий как метода немецкой оккупационной политики являлось сознательное противопоставление национальных меньшинств того или иного оккупированного государства или территории государствообразующей нации (например, противопоставление некоторых народов СССР русским) или народов, недовольных своим подчиненным положением по отношению к какому-либо другому народу (например, противопоставление хорватов сербам в Югославии). Противопоставить же один народ другому можно было, наделив его какими-либо привилегиями, которых у другого народа не было. Это должно было, по мнению немецкого военно-политического [33] руководства, обеспечить лояльность данного народа, сделать его пусть неравноправным, но все-таки союзником оккупантов. То есть склонить его к так называемому коллаборационизму, который представлял собой неоднозначное явление: он был политическим, экономическим{5} и военным.
Военный коллаборационизм в данном случае — это и есть участие иностранных граждан в войне на стороне Германии в составе добровольческих формирований. Коллаборационизм военный был тесно связан и зависел от развития коллаборационизма политического, который заключался в сотрудничестве с оккупантами посредством участия в работе так называемых органов самоуправления при оккупационной администрации или в различных «национальных правительствах», «советах» и «комитетах» как на оккупированной территории, так и в самой Германии.
Процесс создания и использования иностранных добровольческих формирований, так же как и процесс проведения Германией оккупационной политики, можно разделить на два этапа, характеристика и хронология которых уже была дана выше. Соответственно каждому из них применялся и метод использования национальных противоречий. В отличие от первого второй этап характеризовался широким применением политического и военного коллаборационизма.
Таким образом, делает вывод историк из ФРГ К.Г. Пфеффер, «отношение германского правительства... к другим народам... имеет очень большое значение. Весьма распространенное убеждение, что немцы относились к другим народам, как правило, отрицательно, является [34] неверным. В действительности же наше отношение было сильно дифференцированным»{6}.
Именно неоднозначностью в подходе к использованию национального вопроса объясняется стремление немецкого военно-политического руководства привлечь на свою сторону народы, исповедующие ислам, использовать так называемый мусульманский фактор. Результатом же военно-политического развития этого процесса явилось создание и использование мусульманских частей в составе иностранных добровольческих формирований.
Появление «мусульманского фактора» в экспансионистских планах Германии прослеживается еще с конца XIX — начала XX в. В этот период правительство кайзера Вильгельма II попыталось использовать освободительное движение арабских и других мусульманских народов против Великобритании и Франции. Присоединение к союзу этих государств Российской империи с ее многочисленным мусульманским населением побудило Германию не ограничиваться только Ближним и Средним Востоком.
Так, в октябре 1898 г. Вильгельм II посетил Палестину и Сирию, где в Дамаске объявил себя другом турецкого султана и всех мусульман, что было с нескрываемой тревогой воспринято Англией, Францией и Россией.
Апогеем сотрудничества кайзеровской Германии с мусульманским миром в этот период стало участие Османской империи в Первой мировой войне на стороне блока Центральных держав. Следует отметить, что в это время вся антироссийская германская пропаганда шла через Стамбул, а также Иран и Афганистан. [35]
В период после заключения между Советской Россией и Германией Брестского мира (март 1918 г.) последняя, используя центробежные тенденции в бывшей Российской империи, попыталась закрепиться в Крыму и на Кавказе — регионах с многочисленным мусульманским населением. Осуществить эти планы Германии помешало поражение в Первой мировой войне.
С конца XIX в. еще одним «местом приложения» усилий Германии по проведению своей «мусульманской политики» являлись Балканы — «пороховой погреб» Европы. Имея очень выгодное геополитическое положение, этот регион всегда был особенно притягателен для великих держав. Пытаясь добиться здесь своего господства, они использовали очень мощный «детонатор», который еще с XV в. был подведен к балканскому «пороховому погребу» — этнические, а главное религиозные противоречия между православными сербами, боснийскими и албанскими мусульманами и католиками-хорватами. Кроме того, Балканы являлись для Германии как бы «мостом стратегического назначения», который должен был обеспечить ей связь с Турцией — ее союзником в надвигавшейся Первой мировой войне.
Таким образом, можно определить следующие приоритетные направления в германской «мусульманской политике». Это:
— Ближний и Средний Восток, с перспективой проникновения в Индию;
— Балканский регион;
— южные районы Российской империи (впоследствии СССР), с перспективой проникновения в Среднюю Азию.
С приходом в январе 1933 г. к власти в Германии нацистов «мусульманский фактор» в ее внешней политике получил новый, еще более сильный импульс. С началом же Второй мировой войны его использование было [36] возведено в ранг государственной политики. Однако в вышеуказанных регионах с проживающим там мусульманским населением этот процесс протекал не одинаково. В каждом из них он имел свои особенности, которые надо учитывать при рассмотрении политических предпосылок и условий создания мусульманских формирований в германских вооруженных силах.
Ближний и Средний Восток, а также Индия со своими богатыми нефтяными месторождениями и другими природными богатствами уже с конца XIX в. являлись предметом спора между ведущими европейскими государствами: Великобританией и Францией, с одной стороны, и Германией — с другой. Придя в 1933 г. к власти, правительство национал-социалистов в ближневосточном вопросе придерживалось тех же принципов, что и кайзеровская Германия.
После же начала разработки в июле 1940 г. плана «Барбаросса», ближневосточный регион приобрел еще и военное значение как стратегический плацдарм для выхода с тыла в советское Закавказье с последующим соединением с войсками, наступавшими из европейской части СССР.
Пытаясь проникнуть в Северную Африку, на Ближний Восток и в Индию, Германия использовала старый прием — поддержку местных национально-освободительных движений в борьбе против англо-французских колонизаторов. Поэтому к 1941 г. была резко усилена идеологическая обработка населения в странах Ближнего и Среднего Востока, а также в Индии.
Одновременно немецкая агентура в этих регионах пыталась установить контакт с самыми различными враждебно настроенными к англичанам и французам группами и их лидерами, надеясь сделать их орудием своей политики. [37] Одним из таких лидеров был великий муфтий Иерусалима Хаджи Мухаммед Амин аль-Хусейни, избранный на этот пост в 1921 г. Как пишет современный немецкий исследователь Г. Концельман, именно муфтий был тем человеком, который «...нашел слова, необходимые для того, чтобы мобилизовать мусульманское самосознание (и не только в Палестине). Ему и его сторонникам удалось создать Значительные трудности для британского управления Протекторатом (Палестиной)»{7}.
Претендуя на роль единоличного лидера, аль-Хусейни пытался создать основу для арабского государства после ухода англичан из Палестины. Для этого в 1936 г. он организовал Высший арабский комитет (ВАК). Этот орган потребовал от англичан немедленного запрета на дальнейший въезд евреев в Палестину. Англичане ответили отказом и преследованием членов комитета. Великий муфтий, переодевшись нищим, бежал в Бейрут, а затем в Багдад.
Годы изгнания муфтий использовал для упрочнения контактов с Германией, которые были установлены им еще в 30-е гг. Так, находясь в Багдаде, 20 января 1941 г. великий муфтий написал Гитлеру письмо о решении арабов развернуть борьбу против Англии, если им будет гарантирована материальная и моральная поддержка.
8 апреля 1941 г. по поручению Гитлера ему ответил статс-секретарь МИДа Э. фон Вайцзекер. В его письме было дано согласие на финансовую и военную помощь и даже на поставку оружия, если найдутся пути его доставки.
В ночь с 29 на 30 апреля 1941 г. произошли события, показавшие, что такие пути вскоре могут быть найдены. В ответ на ввод английских войск в Ирак его премьер-министр Рашид Али аль-Гайлани начал против них военные [38] действия, положив начало так называемой 30-дневной войне. Одновременно с разрывом отношений с Англией иракское правительство обратилось к Гитлеру с просьбой об оказании военной помощи, на первое время в виде авиации.
С целью планомерного развития деятельности по оказанию помощи Ираку (включая и военные средства) ОКБ 23 мая 1941 г. издало специальную директиву № 30 под заглавием «Средний Восток». Эта директива была разработана группой генералов Штаба оперативного руководства ОКБ и подписана Гитлером. В ней была высказана решимость Гитлера «способствовать развитию операций на Ближнем Востоке путем поддержки Ирака». Главная ценность последнего для Германии заключалась в том, что через Ирак можно было проникнуть в этот регион и закрепиться там.
Поэтому в целях координации всех мероприятий на Ближнем и Среднем Востоке был создан специальный орган — Особый штаб «Ф» (Sonderstab F) — под руководством генерал-майора авиации Г. Фельми. Этот штаб должен был обладать статусом германской военной миссии в Ираке, и в его задачи входило руководство диверсионной деятельностью, агентурной разведкой и т.п. Однако главным направлением в его работе было формирование и обучение специальных частей, созданных из коренных народов Ближнего и Среднего Востока, с их последующим использованием в этих регионах (в исторической литературе эти части получили общее название Арабского легиона).
Однако все эти меры не смогли помочь Ираку. Уже 29 мая война была окончена. Правительство во главе с аль-Гайлани, а также находившийся в это время в Ираке великий муфтий скрылись в Иране, а в середине 1941 г. перебрались в Берлин. Там бывший премьер-министр [39] Ирака стал высказывать претензии на лидерство в арабском мире, что, конечно, не могло вызвать одобрения со стороны аль-Хусейни и способствовать их взаимной поддержке в дальнейшем.
Тем не менее сначала германское правительство придавало первостепенное значение сотрудничеству муфтия и аль-Гайлани, и в первую очередь потому, что при вторжении в арабский регион оно рассчитывало с их помощью оказать влияние на вождей местных племен и создать противовес английской пропаганде.
Кроме того, при их содействии германское правительство стремилось в странах арабского Востока установить тесные контакты с лидерами местных правительств и главами мусульманского духовенства, используя в своих целях антибританские настроения последних. В частности, аль-Гайлани и великий муфтий готовили в Германии почву для создания «иракско-арабской армии», которая должна была действовать под руководством ОКБ и командованием германских офицеров. Для этого от имени Гитлера им было передано, что в соответствии с директивой ОКБ № 30 они могут считать Арабский легион, который предполагалось создать при штабе «Ф», ядром этой будущей армии. Со временем в нее планировалось включить три иракские, одну сирийскую и одну трансиорданскую дивизии.
28 ноября 1941 г. в Берлине состоялась встреча между Гитлером и аль-Хусейни. Стремясь добиться согласия на провозглашение Германией декларации, которая бы гарантировала независимость арабским странам, муфтий предложил сформировать Арабский легион и включить его в состав вермахта для совместной борьбы против Англии. В декларации Гитлер отказал, а вот к созданию легиона отнесся с интересом, так как это соответствовало задачам, поставленным в директиве № 30. [40]
В начале декабря 1941 г. аль-Гайлани встретился с главой МИДа И. фон Риббентропом. Он так же, как и муфтий, выпрашивал декларацию, а для себя лично признание премьер-министром Ирака. Ему было отказано. Однако 22 декабря Риббентроп все же подписал и вручил ему письмо, в котором заверял о готовности как можно скорее «обсудить условия будущего сотрудничества между Ираком и Германией».
4 января 1942 г. генерал Фельми посетил муфтия и аль-Гайлани. Последний выразил желание заключить соглашение о «германо-иракском военном сотрудничестве». После переговоров был составлен проект этого соглашения. Аль-Гайлани и муфтий рассчитывали, что при вступлении вермахта в «арабское пространство» почти вся иракская армия (3 дивизии) присоединится к нему. Еще одну-две дивизии можно будет сформировать из арабских добровольцев в Сирии. Они надеялись и на племена зоны Персидского залива, среди которых, по их мнению, можно было завербовать 10 тыс. человек, «готовых сотрудничать с германскими войсками». Надежные кадры дивизий и соответственно кадры младших командиров для них должны были «создаваться целенаправленно уже теперь, путем формирования Арабского легиона».
Аль-Гайлани и муфтий обязывались поставлять для легиона людские ресурсы. Все остальные задачи брал на себя Особый штаб «Ф».
Однако в этих проектах ни слова не говорилось о руководящей роли кого-либо из арабских лидеров, что особенно беспокоило аль-Хусейни. Кроме того, именно в этот период (апрель — июнь 1942 г.) взаимная неприязнь между ним и аль-Гайлани, возникшая еще во время их совместного пребывания в Багдаде, переросла в открыто враждебные взаимоотношения. Эта вражда между двумя арабскими лидерами отражалась и на положении [41] созданного к этому времени при Особом штабе «Ф» «германо-арабского учебного подразделения». Аль-Гайлани, например, не соглашался сотрудничать с этим подразделением без подписания военного соглашения с Германией.
Серьезные преграды создавала и позиция, которую занял летом 1942 г. муфтий. Имея в виду его неуступчивость, Гитлер как-то сказал: «...наш союзник в этом регионе (на Ближнем Востоке. — О.Р.) — великий муфтий — при всем при том, что он ярый защитник своей нации, в политике всегда исходит из реальных интересов арабов, а не руководствуется какими-то нелепыми фантазиями»{8}.
В результате, не получив от Германии реальной поддержки в своем стремлении к единоличному лидерству в арабском мире, муфтий прекратил для нее вербовку арабов и занялся в основном вопросами пропаганды идей исламского фундаментализма.
Таким образом складывалась ситуация вокруг планов по созданию арабских добровольческих формирований.
Политическая ситуация вокруг создания индийских добровольческих формирований в германских вооруженных силах складывалась похожим образом, так как и здесь немецкое военно-политическое руководство попыталось использовать освободительное движение народов Индии против Англии и привлечь к сотрудничеству некоторых его лидеров.
Одним из таких прогермански настроенных лидеров и, пожалуй, единственным такого масштаба, как аль-Гай-лани или аль-Хусейни, был бывший президент Индийского национального конгресса, адвокат из Калькутты Субхас Чандра Бос, известный деятель индийского национально-освободительного движения, вклад которого в это движение весьма своеобразен и противоречив.
Исходя из прямолинейного принципа «враг Англии — друг Индии», он полагал, что Вторая мировая война создала уникальную возможность для Индии добиться свободы. Поэтому 17 января 1941 г. Бос бежал из-под надзора британских властей и при помощи абвера достиг советско-афганской границы. А уже в начале апреля 1941 г. он через Москву прибыл в Берлин. Здесь почти сразу же в его распоряжение была предоставлена радиостанция в Науэне, откуда он начал радиопередачи для немецкого населения, в которых знакомил его с идеями индийского национально-освободительного движения. Позывными этой радиостанции стали слова «Свободная Индия» ( «Azad Hind»).
19 мая 1941 г. МИД Германии подготовил проект декларации по Индии. Этот проект, писал советский исследователь Х.М. Ибрагимбейли, «являлся результатом лихорадочной деятельности Боса и того усердия, которое в Берлине проявили немцы в оказании помощи оружием и инструкциями перевороту в Ираке под руководством аль-Гайлани»{9}.
Следует сказать, что как в отношении Ближнего Востока, так и Индии Гитлер неохотно предпринимал подобные шаги. Он считал, что не следует лишний раз распылять силы пред решающим моментом — началом операции «Барбаросса».
Тем не менее не без поддержки Гитлера Бос стал называть себя «лидером индийского правительства в изгнании» и «президентом Индийского национального конгресса». Однако в его планы входила более активная деятельность, чем просто пропаганда, — участие в боевых [43] действиях против Англии на стороне Германии. Для этого он предлагал немцам сформировать Индийский легион, который со временем должен был стать ядром Индийской национальной армии.
В декабре 1941 — январе 1942 г. в Германии началось создание подобного формирования из военнопленных-индийцев, захваченных во время боев в Северной Африке.
Вскоре неудачи Германии под Сталинградом и в Северной Африке сделали невозможным ее проникновение в Индию. Однако в Бирме армия союзницы Германии — Японии стояла практически у самых границ Индии, собираясь их перейти. Поэтому, рассчитывая получить в лице Боса надежного союзника, японское правительство через своего посла в Германии генерала Ошиму признало его лидером индийского национально-освободительного движения и предложило сформировать под покровительством Японии своего рода «правительство в изгнании» и его «вооруженные силы». Бос согласился и 9 февраля 1943 г. отбыл на подводной лодке в Японию, куда и прибыл летом 1943 г.
Что же касается дальнейшей политики Германии по созданию и использованию индийских добровольческих формирований, то с отъездом Боса она фактически прекратилась.
На протяжении всей своей истории Балканы считались «пороховым погребом» Европы. Исторически так сложилось, что начиная с XV в., после завоевания Балкан Османской империей, они стали границей между христианским и исламским миром. Поэтому любой конфликт сразу же приобретал здесь религиозную окраску, на чем всегда играли те, кто стремился установить свою гегемонию в этом регионе. Особенно преуспела в подобной политике нацистская Германия, одним из инструментов [44] оккупационной политики которой в балканских государствах было создание и использование добровольческих формирований из местных мусульман.
На Балканах имеются два основных региона компактного проживания мусульман: Албания (на 1941 г. — около 70 % населения) и бывшая Югославия (на 1941 г. — 11 % населения). Причем в Югославии они проживали в четырех областях: на севере и юго-востоке Боснии и Герцеговины (около 30 %), северо-востоке Черногории (в так называемой области Санджак — около 21 %), на юге Сербии (в области Косово и Метохия — около 70–75 %) и на северо-западе Македонии (25–35 %). Эти области в Югославии связаны между собой и представляют как бы единый комплекс, поэтому мусульманское население здесь является преобладающим.
Перед началом и в ходе Второй мировой войны все эти регионы были оккупированы Германией и ее союзницей [45] по Тройственному пакту — Италией, что наложило отпечаток на оккупационную политику здесь и на процесс создания и использования формирований из балканских мусульман.
В ночь на 6 апреля 1941 г. немецкие войска, поддержанные итальянскими и венгерскими войсками, вторглись в Югославию. Через 12 дней после начала войны пал Белград, а югославская армия капитулировала.
Первой мерой оккупантов на югославской территории было ее расчленение, насильственное изменение государственных и региональных границ, аннексия ряда экономически важных областей и районов.
Раздел Югославии был спланирован еще до начала войны, однако эти планы дополнялись и в ходе ее. Основными документами, определяющими порядок этого раздела, а также взаимоотношения и обязанности оккупирующих держав, были «Общий план организации управления на югославской территории» от 6 апреля 1941 г. и «Временное соглашение по разделу Югославии» от 12 апреля.
Еще накануне капитуляции Югославии И. фон Риббентроп пригласил в Вену на 21–22 апреля министра иностранных дел Италии Г. Чиано для обсуждения вопроса о разделе Югославии. На этой встрече были выработаны [46] окончательные принципы оккупационной политики держав «Оси» в Югославии и определены сферы их влияния. В результате вышеуказанные районы Югославии с проживающим там мусульманским населением оказались в следующих зонах оккупации:
— Санджак был оставлен в составе оккупированной Италией Черногории, за исключением одного уезда, который был передан оккупированной немцами Сербии;
— большую часть Косово и Метохии оккупировала Италия. Немцы оставили за собой только один район этой области — Трепчу;
— Западная Македония была передана Италии, тогда как большую часть этой области оккупировала Болгария;
— 10 апреля 1941 г. в Загребе было провозглашено Независимое государство Хорватия (НГХ), в состав которого были включены собственно хорватские земли, а также Босния и Герцеговина. Несмотря на то что Хорватия была объявлена суверенным государством, на ее территории временно оставались немецкие и итальянские войска, между которыми 24 апреля 1941 г. была специально установлена демаркационная линия, которая проходила почти посередине территории НГХ. При этом большая часть южной Боснии и Герцеговины оказалась в сфере влияния Германии.
Летом 1941 г. была сформирована немецкая оккупационная администрация на территории Югославии. 9 июня 1941 г. ОКВ подписало директиву № 31 о создании на «занятой территории Балкан ясного и единого порядка подчинения...», а также об учреждении должности «командующего войсками вермахта на Юго-Востоке». На эту должность был назначен генерал-фельдмаршал В. Лист{10}, [47] командовавший германскими войсками во время Балканской кампании. Согласно директиве № 31, этот командующий (подчиненный затем непосредственно Гитлеру) являлся высшим представителем вермахта на Балканах, который должен был осуществлять исполнительную власть во всех занятых Германией областях.
Командующему войсками вермахта на Юго-Востоке были непосредственно подчинены: командующий войсками вермахта и наместник в Сербии и командующий войсками вермахта и уполномоченный генерал в Хорватии. В подчинении каждого из этих генералов находились [48] органы оккупационной администрации на местах: областные, окружные и местные комендатуры.
Вопросами обеспечения порядка на оккупированных территориях занимались соответственно главные фюреры СС и полиции Сербии и Хорватии. В административном отношении они подчинялись рейхсфюреру СС Гиммлеру, а в оперативном — соответствующим генералам-наместникам в Сербии и Хорватии. Полицейская власть на местах осуществлялась посредством подчиненных им областных комендатур и полицейских участков.
Таким образом, в захваченных районах Югославии немцы установили режим военной оккупационной администрации.
В отличие от немецкой зоны оккупации Италия в своей зоне установила гражданскую администрацию. Так, всю свою часть Косово, а также населенную в основном албанцами западную Македонию Италия 12 августа 1941 г. формально передала Албании, которая с апреля [49] 1939 г. находилась с ней в «личной унии». Все эти территории были объявлены «Великой Албанией» и управлялись сначала Высшим гражданским комитетом, а потом — итальянским Министерством освобожденных областей через органы на местах — префектуры, подпрефектуры и коммуны. Однако реальная власть здесь находилась в руках королевского наместника в Албании генерала Ф. Якомони.
В Черногории и Санджаке вся власть находилась в руках сформированного 28 апреля 1941 г. Высшего гражданского комиссариата во главе с итальянским полномочным министром С. Маццолини.
Сразу же после раздела Югославии и установления там оккупационного режима и немцы, и итальянцы стали привлекать местное население для службы в добровольческих формированиях. Причем итальянцы делали это на основе воинской повинности, а немцы — на добровольной основе.
В 1942–1943 гг. произошел коренной перелом в ходе Второй мировой войны. Одним из его последствий стало ослабление прогерманской коалиции и стремление Италии выйти из войны, которое особенно усилилось после высадки англо-американских войск на Сицилии (август — сентябрь 1943 г.).
Поэтому, не рассчитывая на стойкость своего итальянского союзника, немецкое верховное командование 30 августа 1943 г. разослало подчиненным военным инстанциям план под кодовым названием «Ось» ( «Achse»), Согласно этому плану предполагалось овладеть Италией (включая все оккупированные ею территории) и как можно скорее разоружить итальянские войска и входящие в их состав добровольческие формирования, кроме тех, которые согласятся продолжать войну на стороне Германии. Вечером 8 сентября ОКБ отдало приказ о немедленном выполнении операции «Ось». [50]
Заняв итальянскую оккупационную зону в Югославии, а также Албанию, немецкое командование распространило на нее и систему своей оккупационной администрации.
Так, в Черногории была создана областная комендатура, которая подчинялась командующему войсками вермахта и уполномоченному генералу в Албании. I ноября
1943 г. она была переподчинена непосредственно командующему войсками вермахта на Юго-Востоке, а в мае 1944 г. реорганизована в штаб командующего войсками вермахта и уполномоченного генерала в Черногории. Для осуществления полицейской власти в столице Черногории — Цетинье была учреждена полицейская дирекция Черногории, подчиненная главному фюреру СС и полиции Сербии. В ее компетенцию входила также и полицейская служба в Санджаке.
8 сентября 1943 г. в связи с уходом итальянцев немецкие войска вступили в Албанию. Последний премьер-министр проитальянского правительства Албании бежал из страны, которая была передана под управление немецкой военной администрации в лице командующего войсками вермахта и уполномоченного генерала в Албании. Полицейская власть была сосредоточена в руках главного фюрера СС и полиции Албании СС-обергруппенфюрера И. Фитцхума.
Немецкие власти официально провозгласили, что выступают «за независимую и свободную Албанию» и пришли сюда как «освободители албанского народа от итальянского ига». Поэтому уже в октябре 1943 г. по немецкой инициативе было созвано Народное собрание, провозгласившее о разрыве унии Албании с Италией и ее государственной независимости.
10 октября было сформировано албанское правительство — так называемый Регентский совет, в который вошли албанские деятели, не сотрудничавшие с итальянцами или [51] коммунистами, — М. Фрашери, Ф. Дипра, Л. Носи и А. Харапи. Новое правительство провозгласило нейтралитет Албании в войне.
В Германии было объявлено, что Албания является не оккупированной, а «дружественной страной». Поэтому германские войска в Албании считались не оккупационными, а союзными вооруженными силами. В действительности же албанское правительство полностью находилось под контролем якобы не существовавшей германской военной администрации.
24 сентября 1943 г. уполномоченный германского правительства при командующем на Юго-Востоке Г. Нойбахер заявил, что Германия признает «Великую Албанию». Таким образом, предполагалось, что после окончания войны Косово, Метохия и Западная Македония останутся в составе Албании. На этом основании представители албанского Регентского совета возглавили в этих регионах административный аппарат. Например, в Косово был сформирован Исполнительный комитет правительства Албании.
Наряду с тем, что до середины 1943 г. немцы осуществляли оккупационную политику на Балканах совместно с итальянцами, другим важным моментом в процессе создания и использования здесь мусульманских формирований была ситуация, сложившаяся вокруг мусульманского населения Боснии и Герцеговины, входивших в состав НГХ.
На протяжении всего периода оккупации Балкан отношения между правительством НГХ и представителями Германии и Италии неуклонно осложнялись из-за политики последних, направленной на вербовку граждан этого государства в свои вооруженные силы.
Естественно, что все проживавшие на территории НГХ мусульмане считались наравне с хорватами полноправными гражданами этого государства. Такому «мирному [52] сосуществованию» представителей двух, казалось бы, враждебных религий способствовало то, что их объединяла общая ненависть к православным сербам, имеющая глубокие исторические корни.
Есть свидетельства, что еще задолго до войны находившаяся у власти в Хорватии в 1941–1945 гг. организация усташей установила прочные связи с лидерами боснийских мусульман-сепаратистов. После провозглашения НГХ 10 апреля 1941 г. в Загребе было сформировано временное правительство независимой Хорватии — Хорватское [53] государственное руководство, в состав которого вошел один представитель от боснийских мусульман — И. Муфтич.
16 апреля 1941 г. после прибытия в Загреб руководителя организации усташей А. Павелича было сформировано первое Хорватское государственное правительство. Его председателем стал сам Павелич, а заместителем последнего — боснийский мусульманин О. Куленович. В дальнейшем на пост вице-президента правительства назначался исключительно мусульманин. Считалось, что на этом месте он представляет интересы всех мусульман НГХ.
Уже в ходе войны в своем стремлении добиться поддержки основной массы боснийских мусульман заместитель Павелича М. Будак заявил, что хорваты принадлежат к двум вероисповеданиям — католичеству и исламу. «НГХ, — сказал [54] он в одном из своих выступлений, — является исламским государством повсюду, где только люди исповедуют мусульманскую веру»{11}.
В результате такой политики мусульмане НГХ были признаны правительством усташей «исповедующими ислам хорватами» со всеми вытекающими из этого статуса правами и обязанностями. На этом основании они подлежали призыву в вооруженные силы НГХ на тех же условиях, что и хорваты-католики.
Поэтому, когда в феврале 1943 г. Гиммлер отдал приказ о создании из боснийских мусульман новой дивизии войск СС, Павелич отнесся к этому крайне подозрительно. Хорошо зная методы и принципы немецкой национальной политики, писал английский историк Г. Уильямсон, он «заподозрил Гиммлера в... плане, имевшем целью натравить мусульман на католиков-хорватов и дестабилизировать обстановку в хорватском государстве»{12}.
В первую очередь Павелич опасался возникновения мусульманского сепаратизма в НГХ, а также, что было более вероятным, дезертирства мусульман из рядов хорватских вооруженных сил с целью попасть в «свою» мусульманскую дивизию, хоть и под немецким командованием. Однако Гиммлер оставил все протесты Павелича без внимания, что еще более осложнило обстановку на Балканах.
Готовя войну против Советского Союза, руководство Германии рассматривало его как «искусственное и рыхлое объединение» огромного числа наций, как «этнический конгломерат, лишенный внутреннего единства». Поэтому одной из главных задач германского военно-политического руководства после начала войны с СССР было разрушение его как многонационального государства путем привлечения на свою сторону представителей нерусских народов и национальных меньшинств. При этом нацисты считали, пишет современный российский историк И. Гилязов, что «для борьбы с большевизмом стало возможным привлечь на свою сторону многочисленные мусульманские народы Советского Союза», на сотрудничество с которыми делалась особая ставка{13}.
Одним из способов осуществления такого сотрудничества стало создание «национальных» добровольческих формирований из тюркских и кавказских народов СССР (т.е. военный коллаборационизм).
Военный коллаборационизм напрямую зависел от развития политического сотрудничества населения с оккупационными властями. В основе этого сотрудничества лежали в целом те же причины, что и в других оккупированных Германией государствах. Однако в СССР оно имело ряд особенностей, которые заключались в следующем.
Во-первых, если на Балканах власть принадлежала военной оккупационной администрации при практически [56] полном отсутствии каких-либо гражданских оккупационных учреждений, то на оккупированных территориях СССР одновременно сосуществовали военная, гражданская и полицейская администрации. Все эти три формы администрации, естественно, должны были сотрудничать между собой. Однако на деле это сотрудничество было пронизано непримиримым соперничеством. Каждая из этих администраций на местах и их руководство в Берлине претендовали на свою, единственно правильную, концепцию национальной политики.
Во-вторых, в процессе проведения оккупационной политики на территории СССР немаловажную роль сыграл и тот факт, что немцам перед началом войны так и не удалось создать здесь дееспособную «пятую колонну» по примеру Западной или Юго-Восточной Европы. Поэтому уже в ходе войны им пришлось приспосабливать свои довоенные взгляды на национальный вопрос в СССР под конкретные условия и несколько корректировать методику его использования.
Рассмотрим каждую из указанных форм оккупационной администрации.
Структура сферы военной оккупации была принципиально установлена «Особыми указаниями по обеспечению, часть Ц» от 3 апреля 1941 г. В соответствии с ними все советские области, находившиеся под управлением военной администрации, были разделены на три зоны:
1) непосредственный район боевых действий, где командиры дивизий и корпусов и подчиненные им войска фактически сами являлись исполнительной властью по отношению к гражданскому населению;
2) находившийся за ним на глубине примерно от 20 до 50 км тыловой армейский район, в котором для каждой армии назначался специальный комендант; [57]
3) тыловой район групп армий, начальником которого назначался один из командиров корпусов.
17 июля 1941 г. Гитлер подписал приказ о введении гражданского управления в оккупированных «восточных областях». Согласно этому приказу было создано Министерство оккупированных восточных областей, которое возглавил А. Розенберг, прибалтийский немец, хорошо владевший русским языком.
20 июля 1941 г. в Берлине состоялось совещание высшего военно-политического руководства Германии, на котором Розенберг представил Гитлеру план будущего административно-политического устройства территории бывшего СССР. По этому плану предполагалось создать пять административных единиц — реихскомиссариатов: «Московия» (центральные области России), «Остланд» (Прибалтика и часть Белоруссии), «Украина» (большая часть собственно Украины и Крым), «Кавказ» (Северный Кавказ, Закавказье и Калмыкия) и «Туркестан» (Средняя Азия, Казахстан, Поволжье и Башкирия). Причем два последних только недолгое время должны были иметь статус реихскомиссариатов: позже их предполагалось объявить имперскими протекторатами, с относительно широким самоуправлением и собственными вооруженными силами.
Однако вследствие провала планов «молниеносной войны» против СССР удалось создать только два рейхскомиссариата — «Остланд» и «Украина». Они начали функционировать 1 сентября 1941 г.
Таким образом, главным творцом оккупационной и национальной политики на территории СССР и тем, кто претендовал на первенство в проведении этой политики, стал А. Розенберг. Основной задачей Розенберг считал умение «подхватить и использовать стремление к свободе нерусских народов СССР и придать им определенные [58] государственные формы, то есть органически выкроить из огромной территории Советского Союза государственные образования и восстановить их против Москвы...»{14}.
Наконец, согласно приказу Гитлера от 17 июля 1941 г. на рейхсфюрера СС Гиммлера было возложено «полицейское обеспечение восточных территорий». Последний назначал главных фюреров СС и полиции, являвшихся высшими полицейскими чиновниками в рейхскомиссариатах (им же, по согласованию с военной администрацией, подчинялись также силы СС и полиции, действовавшие в тыловых районах групп армий). Хотя фюреры СС и полиции формально подчинялись рейхскомиссарам или находились в оперативном подчинении начальников тыла армий и групп армий, реальную власть над ними имел только Гиммлер.
Со временем каждая из ветвей немецкой оккупационной администрации стала так или иначе привлекать к сотрудничеству местное население.
В политической сфере это было выражено в создании и функционировании органов так называемого местного самоуправления: сельских, районных и городских управлений. Их соответственно возглавляли старосты, начальники районного управления и бургомистры. Эти органы создавались сразу же по установлении на данной территории немецкой военной или гражданской администрации. Однако нельзя сказать, что они были инструментами немецкой национальной политики. Скорее, они представляли собой пропагандистские инструменты, при помощи которых оккупанты стремились создать впечатление, что местное население сотрудничает с ними. [59]
Поэтому основным инструментом при использовании национального вопроса в оккупационной политике стали «национальные комитеты» или их всевозможные модификации. Они должны были представлять интересы данного национального меньшинства или народа перед оккупационной администрацией и одновременно играть роль противовеса органам местного самоуправления.
Немецкий историк К.Г. Пфеффер отмечал, что «немецкие фронтовые войска и служба тыла на Востоке были бы не в состоянии продолжать борьбу в течение долгого времени, если бы значительная часть населения не работала на немцев и не помогала немецким войскам»{15}.
С этим утверждением приходится согласиться. К началу 1940-х гг. в Советском Союзе не было недостатка в недовольных и несогласных, чьи настроения мог использовать дальновидный и осмотрительный враг. Чтобы понять это, достаточно обратиться к предыдущему периоду истории страны. Среди всего прочего, надо признать, что национальные противоречия, как провозглашали коммунисты, не только не исчезли, но и отчасти разгорелись с новой силой вследствие предвоенных репрессий. Что же касается ряда мусульманских народов СССР, то у них эти противоречия (и прежде всего с русскими) были обусловлены еще и исторически. Начало войны Германии с СССР привело к обострению этих противоречий. Как правило, они выражались в следующем.
По словам генерал-фельдмаршала Э. фон Манштейна, командующего 11-й немецкой армией, войска которой в октябре — ноябре 1941 г. оккупировали Крым — первый крупный регион с компактно проживавшим здесь мусульманским населением, — «татары сразу же встали на нашу сторону. Они видели в нас своих освободителей [60] от большевистского ига, тем более что мы уважали их религиозные обычаи...»{16}.
Кроме того, еще до захвата немцами Крыма, в октябре 1941 г., появились первые свидетельства того, что крымские татары начали дезертировать из действующей армии, скрываясь в своих деревнях. Уже в самом начале Крымской кампании немцев татары выступали в немецких частях в качестве проводников, «проводили их в обход и наперерез» отступавшим советским войскам. В ряде случаев имели место нападения на отступавшие советские части, а также разграбления партизанских продовольственных баз, созданных перед войной.
После оккупации большей части Крыма немцы повели открытую политику заигрывания с татарским населением, используя националистические настроения и создавая для него ряд материальных преимуществ перед остальными народами Крыма. Оккупационные власти во многих случаях не подвергали репрессиям комсомольцев и коммунистов-татар, а разъясняли им, что они ошибались, а теперь с оружием в руках должны исправить свои ошибки, активно сотрудничая с новой властью.
Одной из форм такого сотрудничества стало создание мусульманских татарских комитетов. Так, уже в конце декабря 1941 г. в Бахчисарае при поддержке немцев был создан первый Мусульманский комитет, а затем на его основе комитет в Симферополе. По замыслу его основателей — председателя Д. Абдурешидова и двух его заместителей, И. Керменчиклы и О. Меметова, — этот комитет должен был представлять всех крымских татар и руководить всеми сферами их жизни. Однако СД сразу же запретила им называть комитет «крымским», оставив в его названии только слово «симферопольский». В этом качестве он должен был служить только примером районным [61] мусульманским комитетам, которые стали создаваться в других городах и населенных пунктах Крыма в январе — марте 1942 г.
Организационно Симферопольский мусульманский комитет делился на 6 отделов: по борьбе с бандитами (т.е. с советскими партизанами), по комплектованию добровольческих формирований, по оказанию помощи семьям добровольцев, культуры и религии, пропаганды и агитации, административно-хозяйственный и канцелярию.
Программа, созданная руководством комитета, включала следующие мероприятия: организацию крымско-татарского населения для борьбы с партизанским движением; восстановление старых традиций и обычаев; открытие мечетей; пропаганду и агитацию в пользу создания под покровительством Германии крымско-татарского государства; помощь оккупационному режиму и немецкой армии людскими ресурсами и продуктами питания.
Все районные мусульманские комитеты имели такую же структуру и в своих действиях в целом руководствовались указаниями Симферопольского комитета.
Несмотря на полное подчинение всей деятельности комитетов немецкой оккупационной администрации, лидеры крымско-татарских националистов не оставляли надежды получить более широкие полномочия, вплоть до провозглашения в Крыму татарского государства. В связи с этим ими было предпринято несколько попыток.
Так, в апреле 1942 г. группой руководителей Симферопольского комитета были разработаны новый устав и программа деятельности мусульманских комитетов. При этом были выдвинуты следующие главные требования:
1) создание татарского парламента;
2) создание Татарской национальной армии;
3) создание самостоятельного татарского государства под протекторатом Германии. [62]
Эта программа была подана на рассмотрение Гитлеру, однако он ее не одобрил. Было позволено лишь увеличить вербовку добровольцев-татар в германские вооруженные силы в Крыму и части вспомогательной полиции порядка.
В мае 1943 г., пользуясь изменениями в германской оккупационной политике, один из старейших крымскотатарских националистов А. Озенбашлы написал на имя Гитлера меморандум, в котором изложил программу сотрудничества крымских татар с Германией, основные положения которой сходны с пунктами предыдущей. Однако выполнение подобных требований не входило в планы нацистского руководства, поэтому СД сочла «более благоразумным» не давать ход этому документу. Гитлер о нем так и не узнал.
«...Повсюду оккупанты твердо держали власть в своих руках и свирепо подавляли малейшие попытки к обретению... национальной самостоятельности»{17}, — писали американские историки М.Я. Геллер и A.M. Некрич. Поэтому уже к концу 1943 г. почти все мусульманские районные комитеты практически не функционировали. Так, даже Симферопольский комитет состоял фактически только из одного человека — своего председателя Абдурешидова. Хотя, кроме него, в комитете на тот момент числились еще 11 членов, но ни один из них участия в его работе не принимал.
Быстрое продвижение немецких войск к Северному Кавказу и временная оккупация части его территории усилили сепаратистские и националистические настроения среди некоторых групп его населения. Выражая враждебные взгляды по отношению к советским властям, их лидеры, опираясь во многих случаях на уголовников и [63] исламских фанатиков, пытались сплотить недовольных существовавшим порядком, организовывали террористические акты, уничтожали партийно-советский актив, призывали население к уклонению от службы в Красной Армии, дезертирству и прямой измене. Помимо этого, в некоторых случаях имела место широкая агитация за поражение Советского Союза и восстание в его тылу с целью оказания помощи Германии.
Значительная часть партийно-советских национальных кадров оказалась неустойчивой, а некоторые из них заняли откровенно пронемецкую позицию. Перед вступлением немцев они бросали работу, уходили на нелегальное положение или присоединялись к отрядам повстанцев. В их числе, например, оказался такой известный в то время человек, как чеченец А. Авторханов, профессор, работавший в институте языка и литературы, который при приближении немцев к границам Чечено-Ингушетии перешел на их сторону и организовал отряд для борьбы с партизанами.
Именно из таких людей в период недолгой оккупации части Северного Кавказа при поддержке немцев был создан ряд «национальных комитетов». Среди них следует назвать Карачаевский национальный комитет и Кабардино-Балкарский национальный комитет. Например, в состав последнего входили: князь С. Шадов (председатель комитета), князь Б. Шаков, К. Бештоков, А. Узденов, А. Пшуков, Д. Тевкешев и Ш. Шокманов. Двое последних членов комитета были эмигрантами и проживали до начала войны в Турции.
Таким образом, сотрудничество населения оккупированных территорий СССР с немецкой администрацией в форме политического коллаборационизма происходило: путем создания местных «национальных самоуправлений» или «национальных комитетов», которые фактически не [64] имели никаких политических прав, а могли руководить только некоторыми сторонами экономической и культурной жизни своих народов.
Однако одной из особенностей немецкой оккупационной политики на территории СССР было то, что эти самоуправления и комитеты были организованы из людей, с которыми немцы столкнулись непосредственно после начала войны. То есть в СССР не было заранее подготовленной «пятой колонны». Ее отчасти должны были заменить представители антикоммунистической эмиграции, которые выехали из бывшей Российской империи в ходе и после окончания Гражданской войны. Со многими представителями этих эмигрантских кругов нацисты установили и поддерживали отношения еще до своего прихода к власти. В ходе же подготовки и после начала осуществления плана «Барбаросса» желание нацистов иметь в СССР действенную «пятую колонну» и желание эмигрантов вернуться на родину в качестве хозяев совпали.
Следует отметить, что политика немцев по использованию коллаборационистов на оккупированных территориях зависела от тех изменений, которые происходили в немецкой оккупационной и национальной политике. В отношении же мусульман СССР началом подобных изменений послужил так называемый немецкий кавказский эксперимент.
В конце 1941 — начале 1942 г. немецкое командование развернуло подготовку к наступлению на юге России и на Кавказ. Для достижения большего успеха были пересмотрены и некоторые методы оккупационной политики. Так, по замечанию немецкого историка Н. Мюллера, «если Прибалтику собирались онемечить, Белоруссию превратить в огромный пересыльный концлагерь, Украину сделать житницей... рейха, то на Кавказе нацисты [65] предполагали провести «эксперимент» с предоставлением населению широких прав»{18}. Однако для проведения подобной политики были необходимы посредники, которые и должны были создать у местного населения иллюзию получения этих «широких прав».
Другой особенностью этого эксперимента было начало организованного создания и использования «кавказских и тюркских национальных воинских формирований». Планы по их созданию в общем подразумевали, что со временем они должны стать ядром будущих «национальных армий независимых государств», в которых у власти будут эмигранты-посредники и некоторые местные коллаборационисты.
«Кавказский эксперимент» на начальном этапе должен был ограничиться только Кавказом: в последующем его предполагалось распространить на Казахстан и Среднюю Азию.
Поэтому в целях политического обеспечения «кавказского эксперимента» в конце 1941 — начале 1942 г. в Германии был создан ряд «национальных комитетов» (Туркестанский, Северокавказский, Азербайджанский, Грузинский, Армянский и т.п.), которые со временем в качестве правительств должны были переехать на «освобожденные немецкими войсками территории их государств». Пока же в обязанности этих организаций входили пропагандистское обеспечение всех немецких мероприятий в отношении данного народа, а также «представление его интересов» перед правительством Германии (главным образом это касалось положения «восточных» рабочих и бойцов «национальных» добровольческих формирований).
О текущих целях и задачах, которые ставило руководство каждого конкретного комитета, лучше всего свидетельствует его структура. Рассмотрим ее на примере [66] Туркестанского национального комитета (ТНК) — одной из самых влиятельных национальных организаций на территории Германии.
Туркестанский национальный комитет был создан в августе 1942 г. на базе Туркестанского национального объединения — представительного органа среднеазиатской эмиграции — и имел следующую структуру.
I. Президент комитета — Вели Каюм-хан, узбек.
II. Генеральный секретарь президента ТНК — сначала узбек Карими, затем казах Канатбай.
III. Президиум ТНК (4 казаха, 3 туркмена, 2 киргиза, 2 таджика и 3 узбека).
IV. Отраслевые отделы комитета:
1. Здравоохранения (руководитель — Карими) — подготовка и использование врачей и санитарного персонала.
2. Научный (узбек Салими, затем узбек Осман) — сбор материалов, касающихся истории, географии, этнографии и культуры Средней Азии и Казахстана.
3. Военный (узбек капитан Б. Хайит) — представление интересов туркестанских добровольцев перед генерал-инспектором восточных войск, осуществление связи комитета с туркестанскими добровольческими формированиями, а также внесение предложений по набору и обучению туркестанских офицеров.
4. Военнопленных (казах Лукин) — забота о военнопленных-туркестанцах.
5. Обеспечения и снабжения гражданских лиц (узбек Нур-Мамед) — забота обо всех находящихся в Германии рабочих-туркестанцах.
6. Попечения (казахи Нур-Байак и Нури-бек) — забота о размещении и обеспечении беженцев и семей бойцов добровольческих формирований.
7. Духовный (казах мулла Оросман) — подготовка мулл. Кроме того, при отделе имелся инспектор — обер-мулла узбек Н. Накиб-Ходжа, который осуществлял сотрудничество [67] с муллами, находившимися в добровольческих формированиях.
8. Военной пропаганды (узбек лейтенант Хаким) — подготовка, использование пропагандистов в туркестанских воинских частях и контроль над ними.
9. Политической пропаганды (киргиз Аламбет) — пропагандистская работа, направленная на воспитание туркестанских добровольцев в национальном духе.
10. Прессы (узбек Ахмеджан) — подготовка и выпуск печатных изданий ТНК.
11. Радио (узбек Жермет) — подготовка и осуществление радиовещания ТНК. В распоряжении этого отдела имелись узбекский, туркменский и казахский радиодикторы.
12. Музыкальный и театральный (узбек Кудретулла) — подготовка театральных трупп, музыкантов и певцов для выступлений перед туркестанскими добровольцами в целях их культурного воспитания.
По политической линии все «национальные комитеты» находились в подчинении Розенберга. Для руководства ими при его министерстве был создан отдел «Иностранные народы», начальником которого был назначен известный востоковед, профессор Г. фон Менде. А уже для руководства каждым конкретным комитетом в составе этого отдела были созданы соответствующие бюро. Например, координацией работы Крымско-татарского центра занималось Крымско-татарское бюро (начальник — Конельсен, затем — Мюллер).
Немецкое военно-политическое руководство было заинтересовано в установлении контактов берлинских «национальных комитетов» с комитетами на оккупированной территории. Однако по причинам военного характера такие контакты были установлены только между берлинским Крымско-татарским комитетом и Симферопольским мусульманским комитетом. Так, 16 декабря 1942 г. в Симферополе, по предложению руководства СД, состоялась [68] встреча прибывшего из Берлина Э. Кырымала и представителей местного мусульманского комитета. В результате этой встречи Симферопольский комитет сообщил о своей поддержке деятельности Берлинского комитета и признал его верховенство.
14 ноября 1944 г. в Праге было провозглашено создание «Комитета освобождения народов России» (КОНР). По замыслу его председателя — бывшего генерал-лейтенанта Красной Армии А.А. Власова — при поддержке Гиммлера этот комитет должен был играть роль «временного российского правительства в изгнании». Чтобы придать комитету действительно общероссийский характер, в состав его президиума было предложено войти лидерам всех национальных организаций. А все национальные воинские формирования предполагалось объединить в вооруженные силы КОНР. Однако все лидеры «национальных комитетов» усмотрели в этом (не без помощи соперничающего с Гиммлером Розенберга) прежде всего «очередную русскую затею» и отказались от своей кооптации в КОНР. [69]
Вместо этого уже 18 ноября по инициативе Розенберга в Берлине было созвано «Заседание представителей порабощенных Россией народов». В нем участвовали: председатель Боевого союза волжских татар А.Г. Шафаев, председатели Армянского, Азербайджанского, Грузинского и Северо-Кавказского комитетов В. Саркисьян, А. Фаталибейли, М. Кедия и А. Кантемир, председатель Крымско-татарского центра Э. Кырымал, президент ТНК Вели Каюм-хан, лидеры ряда украинских политических групп, а также президент Белорусской центральной рады Р. Островский.
Целью этого заседания было продемонстрировать единую волю всех лидеров «национальных комитетов» «к борьбе за освобождение своих народов и своей земли от русской оккупации и возрождению своих национальных государств». В ходе заседания все руководители комитетов и групп, а также Р. Островский подписали соглашение, по которому обязались совместно бороться за освобождение своих народов и взаимно поддерживать друг [70] друга в этом деле. Заседание избрало комиссию, задачи которой заключались в практическом решении указанных вопросов.
Апогеем такой политики, опять-таки по инициативе Розенберга, стало признание комитетов «национальными правительствами» своих государств. Это, однако, была чисто пропагандистская мера, так как к этому времени комитеты никого, кроме самих себя, не представляли. Так, в течение марта 1945 г. «временными правительствами» своих «независимых государств» были признаны: Крымско-татарский национальный центральный комитет, Азербайджанский национальный комитет, Туркестанский национальный комитет и др. Однако из-за разгрома Германии все эти решения остались на бумаге...
Таким образом, необходимо отметить, что в процессе создания и использования иностранных добровольческих формирований важную роль играли его политические предпосылки и те политические условия, при которых этот процесс осуществлялся.
Политический и военный статус мусульманских формирований в системе иностранных добровольческих формирований германских вооруженных сил
Иностранные добровольческие формирования не были чем-то однородным. Они различались как по времени и месту своего создания и использования, так и по функциональному назначению. Все это, несомненно, влияло на их политический и военный статус в системе германских вооруженных сил. Однако для каждой отдельной категории иностранных добровольческих формирований этот статус [71] не был одинаковым, а возрастал или понижался в зависимости от указанных критериев.
Однако главным критерием, от которого зависел статус того или иного иностранного добровольческого формирования в системе германских вооруженных сил вообще, а в частности среди таких же иностранных формирований, была национальная принадлежность его личного состава. В данном случае она была связана с субъективным пониманием германским военно-политическим руководством этнической истории данного народа и со степенью его «расовой чистоты» в глазах немцев.
Таким образом, согласно национальным или «расовым» критериям, среди иностранных добровольческих формирований можно выделить следующие категории, которые приведены здесь в хронологическом порядке их возникновения и расположены по степени понижения их статуса.
I. Добровольцы из стран Западной и Северо-Западной Европы:
1) добровольцы — представители германских ( «нордических») народов;
2) добровольцы — представители негерманских народов.
II. Добровольцы из граждан балканских государств:
1) хорваты (добровольцы в германских частях и вооруженные силы НГХ);
2) формирования из словенцев, сербов, черногорцев, албанцев и греков.
III. Добровольцы из граждан государств — союзников Германии: финны, словаки, венгры, румыны, итальянцы.
IV. «Неевропейские добровольцы» — арабы и индийцы;
V. «Восточные» добровольцы (из числа граждан СССР): 1) казаки, калмыки;
2) тюркские и кавказские добровольцы (представители народов Кавказа, Закавказья, Средней Азии, Казахстана, Поволжья, а также добровольцы из числа крымских татар);
3) латыши, эстонцы, литовцы;
4) русские, украинцы, белорусы.
Отдельную категорию составляют добровольцы из государств, которые не принимали участия в войне (Испания, Швейцария и Швеция), а также из Великобритании.
При рассмотрении статуса иностранных добровольческих формирований согласно их национальному признаку следует также учитывать тот факт, в составе какого рода войск они были сформированы. Так, например, войска СС считались неизменно выше по статусу, чем вермахт. Соответственно с этим различались по статусу и иностранные добровольческие формирования, организованные в составе этих родов войск.
Наиболее высокий статус в германских вооруженных силах имели боевые части иностранных добровольческих формирований, набранные среди европейских ( «нордических») народов. Добровольцы из числа этих народов направлялись прежде всего в войска СС. Такое отношение к ним со стороны руководства этой организации было обусловлено планами нацистов относительно будущего «нового порядка» в Европе. Более того, рейхсфюрер СС Гиммлер проявлял личную заинтересованность в привлечении максимально большего числа добровольцев из германских народов. В связи с этим ему приписывают такие слова: «Мы должны привлечь к себе всю имеющуюся в мире нордическую кровь, дабы она не досталась нашему врагу, чтобы никогда больше нордическая или германская кровь не проливалась в борьбе против нас»{19}.
После начала войны с СССР, с осени 1941 г., в германских вооруженных силах начали создаваться формирования [73] из числа «восточных» добровольцев. Одними из первых были созданы казачьи добровольческие части. Подобное расположение к ним со стороны немецкого военно-политического руководства объяснялось легендарной, едва ли не ставшей мифической славой об их доблести и стойкости. Со временем казачьи части были приравнены по статусу к добровольческим формированиям из числа германских народов. С целью обоснования подобного решения была даже разработана специальная идеологическая концепция, согласно которой казаки являлись потомками германского племени остготов, владевшего Причерноморьем во II — V вв. н. э. Следовательно, казаков можно было отнести к народам «германского корня, сохраняющим прочные кровные связи со своей германской прародиной»{20}.
Среди иностранных добровольческих частей, которые на протяжении всей войны имели неизменно высокий статус, следует назвать сформированный в сентябре 1942 — феврале 1943 г. Калмыцкий кавалерийский корпус. Согласно немецким архивным документам, это были «не просто вспомогательные войска немцев, а своеобразная союзная часть, союзники и боевые товарищи немецкого Рейха». По словам немецкого историка И. Хоффманна, такой высокий статус этого формирования объяснялся тем, что немцы причисляли калмыков к казачьим войскам.
Боевые и полицейские части, набранные среди славянских народов как в Восточной Европе и на Балканах, так и в СССР, долгое время имели очень низкий статус. Что же касается добровольцев вспомогательной службы — «хиви», то они практически до середины 1942 г. вообще не имели никакого статуса: по нормативным документам [74] германских вооруженных сил их как бы вообще не существовало.
Среди всех добровольческих формирований, набранных из числа славянских народов, исключение делалось только для хорватских частей в составе германских соединений или для вооруженных сил НГХ как союзника Германии. Они пользовались у германского военного командования и политического руководства даже большим уважением, чем части таких союзников Германии, как Венгрия, Румыния или Италия. Это можно объяснить тем, что Хорватия была действительно верным союзником Германии на протяжении всей войны. А также тем, что некоторые представители нацистского руководства считали хорватов, подобно казакам, не славянским, а германским народом.
Ни военный, ни политический статус иностранного добровольческого формирования не зависел от его численности. Так, формирования из самого большого контингента добровольцев — граждан СССР — только за редким исключением имели статус выше среднего, что можно объяснить резко негативным отношением Гитлера и высшего нацистского руководства к славянам вообще. Напротив, британские и шведские добровольцы (их численность соответственно равнялась 60 и 130 человек) имели статус несравнимо выше своей боевой ценности, так как их действительная ценность заключалась в том пропагандистском эффекте, который они могли произвести на своих соотечественников, врагов Германии.
Таким образом, среди основных причин, которые влияли на военный или политический статус того или иного добровольческого формирования в системе как собственно иностранных добровольческих формирований, так и германских вооруженных сил, можно назвать следующие: [75]
— национальная принадлежность личного состава добровольческого формирования (в германских нормативных документах эта принадлежность обычно подменялась «расовой чистотой» и могла зависеть от субъективного взгляда на этническую историю того или иного народа);
— политические цели, которые преследовало германское военно-политическое руководство в отношении того или иного народа;
— к какому роду войск германских вооруженных сил принадлежало добровольческое формирование;
— высокие боевые качества иностранного добровольческого формирования (в некоторых случаях они могли «перекрывать» даже национальную принадлежность его личного состава).
Правда, иногда эти причины действовали отдельно, однако обычно имел место их комплекс.
Вообще же статус иностранного добровольческого формирования зачастую не был постоянным. Обычно его изменение происходило вследствие эволюции в германской национальной политике, когда военно-политическое руководство Третьего рейха решало использовать свое благожелательное отношение к тому или иному народу. Как было показано выше, это отношение было сильно дифференцированным и зависело от политической ситуации на данном этапе войны.
Стремление нацистского военно-политического руководства привлечь на свою сторону мусульманские народы было результатом такой дифференцированной национальной политики. И создание мусульманских формирований как одной из категорий иностранных добровольческих формирований явилось важной ее стороной.
Необходимо отметить, что в данном случае понятие ^мусульманские формирования» аналогично понятию, например, «добровольческие формирования из германских [76] народов». То есть в процессе их создания главную роль играли все-таки национальные, а не религиозные мотивы. Последние же служили больше целям пропаганды. Лучше всего эти цели были определены в разговоре Гиммлера с министром пропаганды Германии И. Геббельсом. Гиммлер заявил, что «не имеет ничего против ислама, потому что он обещает мусульманам рай, если они погибнут в бою, — т.е. эта религия очень прагматическая и привлекательная для солдат!»{21}.
Тем не менее указанные выше политические предпосылки создания мусульманских формирований, вся логика и история взаимоотношений Германии с мусульманским миром говорят о том, что в системе иностранных добровольческих формирований это была отдельная категория добровольцев.
Однако, как и иностранные добровольческие формирования вообще, мусульманские формирования также не были однородны по своему составу и статусу. Взяв за основу национальный признак, время и место их создания, можно выделить следующие категории мусульманских формирований (см. табл. 4):
— добровольческие формирования из арабов Ближнего и Среднего Востока и Северной Африки и представителей мусульманских народов Индии;
— добровольческие формирования из балканских мусульман;
— добровольческие формирования из мусульман — граждан СССР.
Что касается политических причин их создания, то об этом было уже достаточно сказано выше. Военные же причины также имели некоторые особенности, связанные обычно с политическими планами их использования. [77]
Процесс создания и использования мусульманских формирований подвергался тем же изменениям, какие происходили вообще с иностранными добровольческими формированиями. При этом действовали те же причины, под воздействием которых менялось, например, их функциональное назначение.
Однако по своему статусу мусульманские формирования стояли гораздо выше многих других иностранных формирований. Он был только немного ниже статуса германских, казачьих и хорватских частей, но зато гораздо выше, чем у частей из славянских, восточноевропейских и некоторых западноевропейских народов. Так, например, А. Розенберг в своей докладной записке «Вопрос о кавказских воинских частях», составленной 27 марта 1942 г., писал: «Можно уже сказать, что использование кавказских воинских частей Великогерманской империей произведет глубочайшее впечатление на эти народы, в частности, когда они еще узнают, что только им и туркестанцам фюрер оказал эту честь»{22}.
История национальной политики Третьего рейха в период Второй мировой войны свидетельствует о том, что статус того или иного народа и соответственно добровольческих формирований, укомплектованных его представителями, только повышался. Иначе и быть не могло. Приближаясь к своему краху, гитлеровская Германия все больше нуждалась пусть даже в фиктивных, но союзниках. И этот процесс убыстрялся по мере того, как ее покидали настоящие союзники.
Обычно повышение статуса какого-либо добровольческого формирования (в том числе и мусульманского) происходило первоначально в политической сфере и было [78] связано с признанием правительством Германии какого-либо «национального комитета» «полномочным представителем» или «временным правительством» данного народа. При этом все добровольческие формирования, укомплектованные представителями этого народа, объявлялись «национально-освободительной армией» и получали статус союзника Германии. Но так как эти формирования были разбросаны по всем фронтам, собрать их вместе до конца войны не удавалось и все решения о создании «национально-освободительных армий» оставались таким образом на бумаге. Прежде всего это касается добровольческих формирований из представителей народов СССР, в том числе и мусульманских. В 1945 г. немцы подобным образом попытались создать Национальную армию Туркестана, Кавказскую национально-освободительную армию и Вооруженные силы КОНР.
После повышения политического статуса иностранного добровольческого формирования обычно происходило повышение и его военного статуса как среди таких же иностранных формирований, так и в системе германских вооруженных сил. Об этом можно было судить по следующим признакам.
Во-первых, происходило укрупнение (обычно до уровня дивизии/корпуса) частей с однородным национальным составом. Так, предопределяя на начальном этапе войны создание иностранных добровольческих формирований численностью не более полка, а в исключительных случаях и батальона, немцы опасались их дальнейшего давления на немецкие власти, если эти формирования находились, например, в тыловом районе. Или чтобы они не взбунтовались и не открыли фронт врагу, если это была боевая часть. Однако уже ближе к концу войны немецкое командование, наоборот, стало заинтересовано в создании более крупных добровольческих формирований. [79] Например, сформированный в ноябре — декабре 1943 г. 1-й Восточно-мусульманский полк СС уже в октябре 1944 г. был реорганизован в часть бригадного типа — Восточно-тюркское соединение СС.
Во-вторых, тот или иной статус формирования также зависел от степени доверия немецкого командования к его личному составу. Обычно это выражалось в соотношении немецкого и национального кадрового персонала. Так, стандартный полевой батальон любого восточного легиона, который комплектовался из добровольцев — мусульман Кавказа, Закавказья и Средней Азии, согласно «Постановлению для формирования восточных легионов» от 24 апреля 1943 г., должен был иметь 37 человек немецкого кадрового персонала на 800–900 человек добровольцев. Тогда как в Калмыцком кавалерийском корпусе, имевшем очень высокий статус, в марте 1943 г. было 6 человек немцев на 2200 калмыцких добровольцев.
И, наконец, в-третьих, повышение статуса формирования было связано с изменением его номенклатуры в системе германских вооруженных сил и теми знаками отличия и символикой, которые были приняты в этом [80] формировании. Подобная практика имела место ив вермахте, но прежде всего это касалось частей и соединений войск СС, для приема в которые огромную роль играли «расовые стандарты».
Согласно этим стандартам все легионы, полки, бригады и дивизии войск СС, набранные из иностранных добровольцев, делились на:
— «добровольческие», укомплектованные так называемыми фольксдойче — лицами немецкой национальности, которые до 1 сентября 1939 г. проживали за границами Германии. Например: 7-я добровольческая горно-егерская дивизия СС «Принц Евгений» (7. SS-Freiwilligen-Gebirgsjager-Division «Print Eugen»);
- «добровольческие», укомплектованные представителями германских народностей. Например: 23-я добровольческая моторизованная дивизия СС «Нидерланды» (23. Freiwilligen-Panzer — Grenadier-Division «Nederland»); [81]
— части войск СС, укомплектованные представителями негерманских народностей. Например: 21-я горно-егерская дивизия войск СС «Скандербег» (албанская № 1) (21. Waffen-Gebirgsjager-Division der SS «Skanderbeg» (albanische Nr.l).
Первые две категории иностранных частей войск СС имели высокий статус и фактически приравнивались к таким дивизиям СС, как «Адольф Гитлер», «Рейх» и «Мертвая голова», набранным среди «рейхсдойче» — лиц немецкой национальности, проживавших до 1 сентября 1939 г. на территории Германии.
В случае же с последней категорией частей СС имелось в виду, что эти добровольцы находились как бы на службе у СС, а не в самих СС. Согласно правилам им запрещалось ношение на воротнике петлиц с эсэсовскими руническими знаками (сдвоенные молнии). Для них были введены петлицы со специальными эмблемами, [82] обычно отражающими историческую традицию появления того или иного формирования. Кроме того, настоящим членом СС считался только тот, кто имел приставку «СС-» в дополнение.к своему званию. Например, СС-штурмбаннфюрер — в «добровольческой» дивизии СС в просто дивизии войск СС имел приставку «Ваффен» (см. табл. 6.)
Поскольку немецкая национальная политика изменялась постепенно, были постепенными и вышеуказанные изменения в статусе того или иного иностранного добровольческого формирования. Как правило, они находили свое отражение в нормативных документах различных органов командования германских вооруженных сил, имевших дело с иностранными добровольческими формированиями. Вот, например, как происходило изменение статуса одной из категорий мусульманских формирований — восточных легионов.
Так, приказом Главного командования сухопутных сил № 2380/42 от 2 июня 1942 г. были утверждены воинские звания и знаки различия восточных легионов. Всего было установлено 8 званий по занимаемым должностям: начиная от легионера (рядовой) и заканчивая командиром батальона. Этот приказ свидетельствует о том, что бойцы этих легионов пока что имели очень низкий статус в германских вооруженных силах, так как у них даже не было персональных воинских званий.
Убедившись в боеспособности и лояльности этих формирований, германское командование несколько повысило их статус. Результатом этого явилась инструкция начальника Генштаба сухопутных войск генерал-полковника Ф. Гальдера № 8000/42 от 17 августа 1942 г. «Положение о местных вспомогательных формированиях на Востоке». В нем все добровольческие формирования из граждан СССР были разделены по категориям согласно [83] их политической благонадежности и боевым качествам. Так, представители тюркских народностей и казаки выделялись в отдельную категорию «равноправных союзников, сражающихся плечом к плечу с германскими солдатами против большевизма в составе особых боевых частей», таких как «туркестанские» батальоны, казачьи части и крымско-татарские формирования. Для сравнения следует сказать, что это было в то время, когда представители славянских и даже прибалтийских народов использовались лишь в составе охранных, транспортных и хозяйственных частей вермахта.
А уже 29 апреля 1943 г. новый начальник Генштаба генерал-полковник К. Цейтцлер подписал новый приказ, как бы дополнявший предыдущий, № Р/500/43 «Местные вспомогательные силы на Востоке — добровольцы». В нем все «добровольно перешедшие на немецкую сторону» объявлялись «не военнопленными, а добровольцами». За ними сохранялись их персональные воинские звания, которые они получили в Красной Армии, и устанавливалась, согласно этим званиям, категория льгот. Помимо этого, им предоставлялась свобода выбора: остаться в составе какой-нибудь германской части или выбрать «один из национально-освободительных легионов».
29 мая 1943 г. в соответствии с приказом организационного отдела Генштаба сухопутных войск № 14124/43 все введенные ранее звания были заменены на персональные, «закреплявшиеся за их обладателями вне зависимости от занимаемой должности»: начиная от добровольца (рядовой) и заканчивая полковником. Приказом же от 29 декабря 1943 г. к ним прибавилось три генеральских чина: генерал-майор, генерал-лейтенант, генерал (см. табл. 6).
Приказом генерала-инспектора добровольческих формирований от 20 февраля и начальника организационного отдела Генштаба сухопутных войск от 14 марта [84] 1944 г. на личный состав восточных легионов распространялась германская система воинских званий.
Эти последние мероприятия свидетельствовали о том, что за личным составом восточных легионов отныне был официально закреплен статус если и не равный статусу немцев, то, во всяком случае, одинаковый со статусом бойцов иностранных добровольческих формирований, набранных из «нордических» народов.
Таким образом, мусульманские части представляли собой отдельную категорию в системе иностранных добровольческих формирований прежде всего благодаря своему высокому военному и политическому статусу.
Хотя иностранные добровольческие формирования и представляли собой отдельную категорию германских вооруженных сил, их нельзя назвать самостоятельным родом войск, так как военнослужащие этой категории входили в состав всех видов германских вооруженных сил. Они не имели даже единого органа управления: каждый вид вооруженных сил руководил своими иностранными добровольческими формированиями самостоятельно и отдельно от других.
Поскольку война есть акт политический и является инструментом, при помощи которого достигаются определенные политические цели, постольку и предпосылки процесса создания и использования иностранных добровольческих формирований прежде всего политические. Они лежат в сфере взаимодействия приоритетов немецкой внешней политики, которые с конца XIX в. и до прихода нацистов к власти практически не изменились, и планов нацистского руководства относительно места того или иного народа в системе будущего «нового порядка». Условия же создания и использования иностранных добровольческих формирований, а также их изменения зависели от эволюции германской внешней, [85]оккупационной и национальной политики, которые в период Второй мировой войны находились под влиянием событий на фронтах. Следует признать, что две последние играли наиболее важную роль, причем национальная политика зачастую была инструментом проведения оккупационной.
Именно вследствие приоритета в германской внешней политике «мусульманского фактора», геополитического положения регионов, где проживало мусульманское население, а также некоторых религиозных особенностей ислама, связанных, например, с понятием о «священной войне» против «неверных», в системе иностранных добровольческих формирований и были созданы мусульманские формирования. Со стороны же мусульманских добровольцев определяющими при вступлении в эти формирования были причины главным образом национального характера с большей или меньшей степенью влияния религиозного фактора.
Политический и военный статус мусульманских формирований практически с самого начала их создания был высок и неуклонно возрастал. Однако, несмотря на то, что ислам все-таки играл определенную роль в изменении их статуса, она не была определяющей. Эта роль была подчиненной в использовании германским военно-политическим руководством национального вопроса. В результате к весне 1945 г. военно-политический статус мусульманских формирований достиг очень высокого уровня. В политической сфере они были признаны союзными Германии армиями. В военной же сфере их бойцы и командиры стали пользоваться почти такими же правами, что и немцы.