Глава 3.

1939-1945 годы. Военная организация германского абвера на тайном Восточном фронте. Военная разведка и контрразведка во время польской кампании

1 сентября 1939 года в 4 часа 45 минут случилась большая беда.

Руководство военной разведки и контрразведки в связи с угрожающим развитием событий в предшествующие недели вынуждено было учитывать возможность начала войны и подготовиться к ней. Оно заранее довело до сведения высших штабов вермахта всю собранную и обработанную информацию о польской армии и ее мобилизационных планах и дало этим штабам офицеров-специалистов абвера I.

Тем не менее большинство офицеров абвера I оставались по расписанию мирного времени на постах прослушивания. Они, разведчики вражеских войск, военно-воздушных и военно-морских сил, в предшествующие годы выстроили не только сеть осведомителей на приграничных территориях, но и сверх того внедрили некоторое число проверенных информаторов в страны потенциального противника, снабженных агентурными радиопередатчиками. Эти нелегалы были основательно обучены и ориентированы на то, чтобы как можно быстрее по радио сообщать о событиях военного характера оттуда, где они проживали.

Подобная сеть нелегалов с рациями существовала и в Польше. В одной из ее частей работал капитан Ганс Горачек. Но в руководстве этими нелегалами в Польше принимали участие и сотрудники абвера I в Штеттине, Берлине и Бреслау. Все эти офицеры теперь, когда началась война, работали на родине вместе со своими радистами [129] на прием и напряженно вслушивались, что смогут сообщать их люди о военных процессах в Польше. Радиодонесения приходили, но наступление развивалось столь быстро, что большинство нелегалов с рациями были не в состоянии своевременно донести что-либо существенное.

Но на случай войны абвер подготовил и другие мероприятия. Впервые в авангарде армий, наступающих на территории противника, выдвигались небольшие, по 12 — 15 человек, отряды абвера, спешно сформированные и возглавляемые офицерами контршпионажа. Их задачей было искать на территории противника материал польских секретных служб, точнее, военных разведслужб и выслеживать сотрудников и агентов шпионской сети противника.

Формирование этих первых отрядов абвера основывалось на опыте, который в марте 1939 года при оккупации Богемии и Моравии приобрел майор Шмальшлегер, опытный германский офицер по контршпионажу. Когда он вошел в Прагу, там еще оставалось множество сотрудников английской и чешской секретных служб, в предшествующие годы заславших в Германию так много шпионов. Шмальшлегер хорошо знал их как своих противников и сразу после своего вступления в Прагу объявил в розыск тайной военной полиции. Но как только были приняты необходимые меры, разыскиваемые вылетели на самолете в Лондон. Сотрудники тайной военной полиции своевременно не подумали о том, чтобы взять воздушное сообщение под контроль.

Следовало избежать подобных провалов в Польше. Поэтому подразделения абвера получили приказ входить в города, где располагались отделения польской разведки, по возможности в авангарде наступающих частей.

После капитуляции Варшавы, последовавшей 27 сентября, офицер абвера капитан Буланг со своим отрядом начал поиск вражеских агентов и секретных материалов. В городе царил хаос: свежие могилы были вырыты прямо вдоль тротуаров; многочисленные разрушенные дома и воронки от бомб; отсутствие регулярного водо- и электроснабжения и продуктов питания; во многих местах распространяющиеся запахи разложения — вот что в первую очередь обнаружил и отметил Буланг. [130]

Сначала он посетил бюро II отделения польского генерального штаба на площади Пилсудского в Варшаве. Здесь располагалась резиденция Центра польской военной разведки. Отсюда почти два десятилетия направлялись шпионаж и психологическая война против германского рейха. Служебные помещения оказались пустыми, а сотрудники разбежались кто куда. Однако видна почти сотня металлических шкафов. Нет ли там секретной документации?

Специалисты отпирали один сейф за другим, но почти все они были пустыми. В одном из них находились рисунки, карикатуры с юмористическим изображением сцен из повседневной жизни польской секретной службы, предназначенные, вероятно, для поднятия настроения уютными вечерами. В трех шкафах были обнаружены материалы: собрание печатных служебных документов вермахта; адресные книги большинства крупных городов Германии; телефонные книги дирекции германских почт и обширная картотека эмигрантов во всем мире.

Разумеется, здесь остались несекретные рабочие инструменты, с помощью которых работали польские коллеги по секретной службе. Секретной же документации по лицам, ведшим шпионаж или диверсионную работу против Германии, в бюро II отделения польского генерального штаба обнаружено не было. Отряды абвера после дальнейших поисков в Варшаве уже не верили в то, что смогут найти какой-либо важный секретный материал. По всей видимости, противник безвозвратно уничтожил всю ценную деловую документацию.

Как-то в один из последующих дней капитан совершал длительную прогулку по Варшаве, во время которой вышел к форту легионов — крепости времен царизма, уже утратившей свое военное значение. Одни ворота форта казались незапертыми. Буланг растворил их, вошел внутрь и не поверил своим глазам. В огромном помещении со множеством полок стопками лежали папки с такими документами, как «Военный атташе Токио», «Военные атташе Рима и Парижа», «Филиал Бромберг» и множество других.

Речь шла о действительно секретном материале в огромных количествах. Только одна стопка с надписью «Филиал [131] Бромберг» отражала множество важных событий, поскольку это была резидентура, которая под руководством уже упоминавшегося майора Зикона в огромных масштабах вела шпионаж против Германии и Данцига. Потребовалось шесть грузовиков, чтобы вывезти из форта легионов весь секретный материал и распределить его среди соответствующих ведомств. Оценка его привела к установлению и аресту более 100 лиц, работавших на польскую разведку.

Арестованной оказалась и стенографистка Тышевска (агент польской секретной службы), сотрудница работавшего в Данциге офицера абвера К., уже несколько лет находившегося под подозрением. Тогда не удалось добыть доказательств, теперь дело прояснилось. Из обнаруженных документов следовало, что она многие годы работала на польскую разведку. Майор Зикон сам в свое время завербовал ее. Госпожа Тышевска поначалу не хотела соглашаться на сделанное ей польской разведкой предложение, ведь она была не только сотрудницей, но и возлюбленной офицера абвера К. Но Зикон сумел надавить на нее, и она стала предательницей.

Что испытала и пережила эта женщина! Выдавая первых информаторов абвера, которым грозили многолетние сроки заключения и даже смертная казнь, она понимала, что ей самой уже нет пути назад. Польская секретная служба, крепко державшая ее в своих руках, теперь могла оказывать на нее более сильное давление. Ей пришлось предавать и далее. В целом из-за нее в 1935 — 1939 годах под арест попали 16 нелегалов абвера в Польше.

Имперский военный суд осудил Тышевску и одну из ее сестер с мужем, также вовлеченных в предательскую деятельность, на смертную казнь. Офицер абвера, капитан-лейтенант К., за халатное отношение к службе получил наказание... пять лет тюрьмы.

Об обстоятельствах этого дела я узнал в конце июля 1940 года, когда по окончании кампании на Западе был назначен руководителем военного контршпионажа во Франции. Главное управление имперской безопасности посчитало уместным прислать в Париж криминальрата Абта, которого я давно знал, чтобы сообщить мне следующее: анализ польских секретных материалов показал мою невиновность в провале в свое время 16 доверенных [132] лиц отдела абвера в Данциге. Все эти лица, включая тех, кого я в 1934 году передал для дальнейшего руководства капитан-лейтенанту К., были выданы Тышевской.

Холодок пробежал у меня по спине, ведь из сообщения Абта следовало, что гестапо меня подозревало в том, что я предал тех людей, которых сам же завербовал для тайной работы на Германию, долгие годы вел их и затем по приказу передал капитан-лейтенанту К. Тогда это представлялось мне непостижимым. Но разве не следовало разведке просчитывать все варианты источников ошибок и предательства? Именно по секретным материалам, обнаруженным в форте легионов, было установлено дело, которое наводило на подобные размышления.

Одного немецкого таможенника, на протяжении лет успешно работавшего на абвер и наладившего ценные контакты в Польше, на основании польских секретных документов смогли изобличить в том, что он в то же время занимался шпионажем в пользу Польши. Он не предавал завербованных им для абвера информаторов, однако в другом месте выполнял для своих польских хозяев столь ценную шпионскую работу, что имперский военный суд его также приговорил к смертной казни.

Множество других лиц, разоблаченных на основе изъятых секретных документов, предстали перед судом в качестве вражеских агентов. Те из них, кто, будучи немцами, работал против своей страны, почти без исключения, жизнью поплатились за предательство.

Среди офицеров абвера, приехавших в Варшаву, разумеется, был и Ганс Горачек. Ход польской кампании подтвердил, что военная разведка и контрразведка правильно информировала вышестоящие германские штабы о польских вооруженных силах и их мобилизационных планах. Это с благодарностью единогласно подтвердили адмиралу Канарису и германские задействованные командующие. Они смогли прекрасно воспользоваться добытой и обработанной абвером информацией при проведении своих военных операций. Этот успех в значительной степени был обеспечен многолетней деятельностью Ганса Горачека. Оттого вполне понятно, что Канарис назначил его руководителем абвера в Варшаве. [133]

1 октября 1939 года майор Горачек одновременно с частями 10-й Баварской дивизии вошел в Варшаву. Он лично от адмирала Канариса получил задание как можно быстрее приступить к разведывательной работе против Красной армии.

17 сентября 1939 года советские войска вошли в Восточную Польшу. Они продвинулись до границ, обозначенных в секретном протоколе между Советским Союзом и рейхом. 28 сентября в Москве был заключен германо-советский договор о границах и дружбе. В соответствии с его соглашениями часть области в районе между Вислой и Бугом, а также часть выступа под Сувалками отходила под германскую юрисдикцию, тогда как Литва — в русскую сферу влияния.

Едва был заключен этот германо-советский договор о границах и дружбе, как Канарис посчитал необходимым срочно наладить разведку военных процессов по ту сторону новой границы. С самого начала он придерживался мнения, что Советский Союз попробует извлечь максимальную выгоду из войны германского рейха с Польшей и западными державами, причем к этому времени Советский Союз уже явно не считался со своим временным партнером по договору — Германией.

Ход событий подтвердил правоту адмирала. Первый соответствующий акт произошел уже несколько месяцев спустя. Зимой 1939/40 года Советский Союз нападает на храбро защищавшуюся Финляндию. Западные державы не вмешиваются, они слишком сильно завязли в боевых действиях на германо-французском фронте. Лига Наций, к этому времени уже бессильная и утратившая всякое влияние, исключает Советский Союз из своих членов. Но это совершенно не затрагивает войну там, на севере, а только подстегивает. Она завершается 12 марта 1940 года, и Финляндия вынуждена отдать Советскому Союзу Выборг, Карелию и полуостров Ханко.

Несколько месяцев спустя Советский Союз предпринимает вторую акцию по захвату территорий, приступает к оккупации Прибалтийских стран и включает их в свою территорию. А 28 июня 1940 года он вынуждает Румынию уступить Бессарабию и Северную Буковину.

Канарис, несомненно, предвидел, что у его службы на оккупированных польских землях появится много работы. [134] Ибо одновременно с Горачеком он отправил множество других офицеров с заданием сформировать отделения абвера в Радоме, Чиханове, Люблине, Тересполе, Кракове, Сувалках и во многих других местах. Среди них задачу разведывать процессы, происходящие на территории, подвластной Советскому Союзу, а также замыслы московских правителей, в первую очередь получили сотрудники I отдела. Вскоре много работы имели и другие секторы, в особенности контршпионажа.

Итак, организация разведки против Красной армии по воле Канариса должна была происходить как можно быстрее. Но уже на этой стадии войны требования, предъявляемые к кадрам и материальному обеспечению, как выявилось из практики абвера на иностранных территориях, могли удовлетворяться за счет людских и материальных ресурсов, поступающих с родины, слишком слабо и часто в совершенно недостаточных количествах.

Так майор Горачек, войдя 1 октября 1939 года в Варшаву, сначала получил в помощники лишь одного офицера и одного зондерфюрера, которые мало разбирались в разведке и не владели польским. Состоявшее поначалу только из этих трех человек отделение абвера в Варшаве имело лишь одну легковую автомашину, непригодную для польских дорог. Итак, отделению в первую очередь требовался переводчик, затем пригодные автомобили и другие транспортные средства. Не хватало и соответствующих денежных средств, пока боевые действия еще не закончились и на оккупированных территориях отношения еще не были урегулированы.

После того как адмирал Канарис пообещал прислать потребные кадры и материальное обеспечение, Горачек в бодром состоянии духа взялся за выполнение своих задач. Ведь теперь существовала непосредственная граница с разведываемым противником. И значительно легче станет собирать разведданные по организации и оснащению Красной армии и о замыслах ее командования, нежели ранее из Восточной Пруссии, полагал Горачек. Но уже первая его поездка вдоль Нарева и Буга, а также по так называемому «сухопутному» участку границы приготовила ему неожиданные трудности.

Советские посты на границе избегали контактов с немецкими военнослужащими. В большинстве случаев они [135] стояли, словно статуи, изучая Запад в бинокли. За ними из приграничных деревень в страшной спешке эвакуировали население. Затем Горачек наблюдал, как русские солдаты сносили расположенные на пограничной территории дома или делали их непригодными для жилья, выдирая рамы, ломая печи и вывозя из них мебель. Мгновенно на советской стороне была натянута колючая проволока, по ночам освещавшаяся прожекторами. Кроме того, при наступлении темноты вдоль границы ходили патрули в сопровождении собак-ищеек. Наконец, русские спешно строили и наблюдательные вышки.

После подобных мер безопасности, предпринятых Красной армией, в приграничной полосе воцарилась мертвая тишина. В остальном же вскоре выяснилось, что сохранились посты и секреты и на прежней границе Советского Союза. Разведчики, шпионившие для абвера на советской территории, соответственно были вынуждены пересекать вновь возведенные проволочные заграждения, затем пройти по оккупированной Красной армией польской территории и, наконец, преодолевать препятствия на прежней советской государственной границе. Горачеку стало ясно, что это могло бы удаться только немногим, необычайно ловким доверенным лицам.

«Друзья, с которыми мы только что разделили Польшу, похоже, доверяют нам еще меньше, нежели мы им, — сказал себе Горачек. — А вот мы беспечны. Мы не предпринимаем никаких особых мер безопасности на границе».

Но, к сожалению, следовало вступать на описываемый тернистый путь, заниматься переправкой доверенных лиц через колючие заграждения и другие препятствия. Абверу было отпущено всего лишь несколько мирных лет, в которые он сумел широкомасштабно наладить разведывательную службу с помощью крупных, хотя и явно недостаточных валютных средств. Поэтому он не мог покрыть весь Советский Союз эффективно функционирующей сетью нелегалов из более благоприятно расположенных резидентур в таких странах, как, скажем, Турция, Афганистан, Япония или Финляндия.

Разумеется, абвер, принимая во внимание описанное положение дел, увеличивал свои усилия на оккупированной польской территории против советского «мирного» [136] фронта, чтобы всеми доступными путями добывать надежную информацию о военных процессах в Советском Союзе и замыслах Москвы. Так, в начале 1940 года ре-зидентуры абвера, созданные в Румынии и Болгарии, должны были вести разведку и против Советского Союза. Во многих профессиональных областях абвер добился значительных успехов, однако его результаты в военной разведке вследствие ухудшившихся условий работы из-за войны были неудовлетворительными. О деятельности обеих резидентур, «КО Румыния» и «КО Болгария», будет рассказано ниже.

Другой канал сбора информации о Красной армии представился, когда Советский Союз в июне 1940 года оккупировал Прибалтийские страны. Тогда много молодых эстонцев бежали в Финляндию. Там они объединили свои усилия с соотечественниками, которые добровольцами на финской стороне принимали участие в зимней русско-финской кампании 1939 — 1940 годов. Эта национальная эстонская группа желала бороться за освобождение своей страны. II отдел абвера, прослышав об этом, направил нескольких эстонских офицеров, проживавших в Германии, в Финляндию, чтобы среди своих земляков рекрутировать добровольцев для разведывательной деятельности на территории Советского Союза.

Со стороны Финляндии операция была поддержана. На полуострове Сёко, примерно в 40 километрах к западу от Хельсинки, абвер открыл центр обучения завербованных. Специалисты секретной службы связи обучали здесь эстонских добровольцев агентурной радиосвязи и разведывательной работе в Советском Союзе. Но еще до того как стало возможным применение обучаемых в качестве разведчиков на советской территории, началась война с Россией{28} — внедрение оснащенных радиопередатчиками нелегалов в страну противника требует также длительной работы по обучению и подготовке.

Правда, после польской кампании у германской военной разведки и контрразведки не имелось эффективных источников на территории, контролируемой Советским [137] Союзом. Поэтому агентам пришлось проникать опасными путями через бурные реки, протянутые колючие заграждения и прочие пограничные укрепления.

После своей поездки вдоль германо-советской демаркационной линии, проходившей через Польшу, майор Горачек, разочарованный и расстроенный, сидел в своей варшавской квартире. Среди каких слоев населения на польской территории искать ему людей, предположительно готовых к засылке их абвером через опасную пограничную зону, чтобы вести шпионскую работу в Советском Союзе? Для этого такие люди должны владеть русским языком, хорошо знать условия жизни в стране и их нужно одеть в местную одежду. К этим неизбежным условиям добавлялась еще одна трудность: для планомерного внедрения информаторов их необходимо снабдить подлинными документами, которые были бы действительны на советской территории в то время. Как же отделу абвера достать их в Варшаве?

В этой ситуации — военные действия закончились еще не по всей Польше — Горачеку позвонили из Берлина. Гарацимович, он же Гапке, бывший польский майор и многолетний нелегал абвера, жив! Несколько дней назад объявился в авангарде одной из германских танковых частей, когда та взяла Брест-Литовск. Он попросил доставить его к германскому командованию и доложить главному командованию в Кенигсберге, что он еще жив и готов приступить к исполнению обязанностей в абвере. По его же желанию Гапке срочно отправили в Кенигсберг. Но он желал снова работать непременно со своим прежним шефом, господином Гофманом — псевдоним Горачека. Так Гапке уже в первые дни октября 1939 года попадает в Варшаву к Горачеку, для которого это было весьма кстати.

Что рассказал Гапке о своих испытаниях с момента ареста в 1939 году, было просто страшно. Во время следствия он почти ежедневно подвергался физическим испытаниям. Всеми средствами польские полицейские и судьи пытались сломить его и вырвать признания. Когда германские войска приблизились к Варшаве, сидевших в местной тюрьме подозреваемых в шпионаже сковали между собой кандалами и погнали в Брест-Литовск. Но конвой разбежался, как только приблизились германские части. [138]

У Гапке был лишь короткий отдых. В Тересполе на Буге, напротив Брест-Литовска, занятом частями Красной армии, он нашел новое поле деятельности. Здесь тертый калач секретных служб Гарацимович, он же Гапке, поначалу принялся изучать все видимые невооруженным глазом заграждения, устроенные советским противником, работа против которого, по его же словам, была его кровным делом.

В бедственных ситуациях материальные ценности играют гораздо большую роль, нежели могут представить себе люди, которым неведомы иные условия жизни, нежели в сытой, если не сказать перекормленной Федеративной Республике Германии. Непосредственно после окончания боевых действий в Польше царил хаос и среди широких слоев населения свирепствовала жестокая нужда. В первую очередь не хватало продуктов питания, голод причинял страдания.

По этой причине можно было предположить, что бедственное положение и антикоммунистический настрой многих людей непольской национальности, проживающих на оккупированных территориях, в частности украинцев и белорусов, побудит их обратиться в германские учреждения с предложением своих услуг. В связи с этим для отдела абвера в Варшаве было весьма важно создать небольшие запасы продуктов питания и деликатесов. Сотрудники абвера должны иметь возможность снабдить людей, которых можно рассматривать в качестве потенциальных информаторов, всем необходимым: достаточно хлеба, мяса, потом табака и, не забудем и это, водки. Некоторых авантюристов привлекала валюта, которую можно заработать на службе в абвере.

Далее некоторые надежды сотрудники абвера возлагали на то, что немецкие военнослужащие после окончания боевых действий в первые же месяцы завоюют искренние симпатии среди широких слоев населения, в том числе и поляков.

Таковы были основные принципы и идеи, из которых исходил майор Горачек, приступая к своей нелегкой задаче. Из нескольких подчиненных ему военнослужащих он сначала сформировал два новых наблюдательных пункта: во Влодаве и в Бяле-Подляска. Но все эти небольшие отделения состояли каждое из двух человек. [139] Руководитель — зондерфюрер в чине лейтенанта, его помощники — унтер-офицеры, исполнявшие одновременно работу машинисток и водителей.

Итак, три руководимых Горачеком наблюдательных пункта начали планомерно искать среди населения переводчиков и постоянный вспомогательный персонал, а также, разумеется, людей, способных совершать разведывательные поездки по польским территориям, оккупированным Красной армией.

Другие отделения, учрежденные в то же самое время абвером на польской территории, формировались по тому же принципу, что и отделения Горачека. Но в общем и целом в них насчитывалось не более 90 — 100 штатных сотрудников, среди которых, как правило, лишь руководитель и его заместители были обучены разведработе.

Принимая во внимание сложность преодоления пограничных препятствий и прочие крупные трудности, задача с польской территории горсткой людей вести усиленный шпионаж против Советского Союза поначалу представлялась почти непреодолимой. Но благодаря осмотрительности, трудолюбию и терпению нередко удавалось достичь гораздо большего, чем предполагалось в начале работы.

Первым успеха добился Гапке. За несколько недель многоопытный сотрудник сумел нащупать не только лазейки, но и на своей польской родине найти людей, которые частично по материальным, а частично по идейным причинам предложили свои услуги абверу. Многие из завербованных Гапке украинцев заявляли, что считают своим долгом оказать поддержку Германии, поскольку в один прекрасный день это принесет пользу их народу. Гапке все же удалось найти и нескольких польских соотечественников, которые считали правильным бороться против «большевиков» на стороне Германии.

В последующие недели дело пошло настолько хорошо, что лучших и проверенных информаторов после основательной подготовки стали отправлять в опасное путешествие через советские пограничные укрепления на разведку военных частей и объектов.

Но Горачеку и Гапке приходилось ждать дни и недели, пока тот или иной не объявлялся вновь. Большинство [140] же не возвращались. Говорят, что на любой войне гибнут самые лучшие солдаты. Точно так же обстояло и с доверенными лицами на невидимом фронте у Буга и Нарева. Потери лучших людей были сверх всякого ожидания высокими. Советская контрразведка, несомненно, была начеку.

Следовало ли после таких болезненных опытов в будущем отказаться от канала разведки через линию охранения противника? Но как бы иначе абвер разведывал военные мероприятия на советской территории? Эта задача всегда ставилась перед абвером и оставалась главной в любых ситуациях. Генеральный штаб, отделение «Иностранные армии Востока» желали видеть результаты, прежде всего желали знать, сколько и каких дивизий Красной армии стоит на оккупированной польской территории.

Отделы абвера были поневоле вынуждены и далее идти трудным, полным потерь путем. По окончании польской кампании человеческий материал снова был в изобилии, поскольку многие тысячи поляков и евреев, которые при приближении германских войск бежали на восток, теперь снова вернулись. Они лучше желали жить при немецкой, нежели при русской оккупации. В иные дни у русско-германской демаркационной линии скапливались сотни и сотни возвращавшихся.

Среди возвращенцев было множество подходящих для решения задач абвера людей, но также и шпионов, завербованных советской разведкой для работы против Германии. Поэтому при отборе среди возвращенцев следовало проявлять особую осторожность.

Со временем трудности при переправке через пограничную полосу не только не уменьшились, но и возросли. Морозы и снега суровой зимы 1939/40 года добавили трудностей. Но, несмотря на опасности и почти непреодолимые препятствия, все время находились люди, шедшие на риск нелегального проникновения на советскую территорию. Одни руководствовались материальными выгодами, другие — чтобы послужить Германии или верили в то, что так они смогут быть полезными своему народу.

Я чувствую, что у меня просто не хватает слов, чтобы воздать должное товарищам, которые с жертвенной отвагой [141] вступали в бой на этом невидимом фронте, не пощадив своей жизни или получив жестокие увечья. Но Ганс Горачек записал особую историю. Я хочу привести ее, хотя это может показаться несправедливым по отношению к огромному числу людей, в похожих ситуациях также рисковавших и потерявших свою жизнь или получивших тяжелые ранения или увечья.

К Гансу Горачеку в Варшаве поздней осенью 1939 года присоединилось одно доверенное лицо по имени Симон{29}, проверенный еще в мирное время нелегал. Его ценное достижение перед войной — добыча секретных документов по самой последней организации польской пограничной службы. Симон, крепкий и ловкий человек, прекрасно разбирался в ситуации в Польше. Когда он прибыл к Горачеку и услышал о больших трудностях, с которыми столкнулась военная разведка на советской территории, он сразу же согласился на то, чтобы его использовали в этом направлении.

Зимой 1939/40 года Симону неоднократно удавалось преодолевать советскую пограничную линию и возвращаться с отличными донесениями. Но при этих переходах он получил сильнейшие обморожения ног, потребовавшие длительного лечения в лазарете. Несмотря на это, после выздоровления он настоял на том, чтобы его снова задействовали. Ему опять сопутствовала удача, и он вернулся с ценной информацией. Симон здравствует и поныне. Разумеется, ему будет приятно, что хотя бы один информатор упомянут добрым словом в книге. Но это относится не только к нему, но и ко всем товарищам, кто, как и он, исполнял свой долг на тайном фронте.

Генеральный штаб, отделение «Иностранные армии Востока» отдавали должное участникам этих разведывательных операций, проводимых абвером и нередко требовавших жертв, но до зимы этого периода не были довольны результатами разведки. Пока еще не существовало ясности о численности и местах дислокации советских войск в польских областях, оккупированных Красной армией. Поэтому абвер продолжал с большей интенсивностью использовать этот тернистый путь, пролегающий через линию сложных пограничных укреплений. [142]

Противник, в свою очередь, перебрасывал еще больше людей, нежели абвер, чтобы разведать, какие германские дивизии дислоцированы на польской территории. Засылаемые советской разведслужбой шпионы по конвейеру выявлялись и арестовывались службой военного контршпионажа и оперативными ведомствами. Многие из засылаемых противником шпионов сдавались добровольно и заявляли, что русские оказывали на них давление и принуждали их к шпионажу. Имелось множество таких, кто притворялся, будто является противниками большевистского режима и ненавидит коммунистов. Тогда служба контршпионажа абвера проверяла этих людей, можно ли их использовать для собственной разведки.

Затем при сотрудничестве с I отделом абвера столь масштабно засылаемые противником на германскую территорию с шпионскими заданиями агенты «перевербовывались», как это называется на профессиональном языке, и засылались обратно с германскими разведзаданиями.

В течение 1940 года в результате этого происходила массовая засылка нелегалов с обеих сторон. Противник более или менее навязывал абверу подобный метод работы. Советская разведслужба в некоторых своих профессиональных областях охотно работает, используя сотни и тысячи людей. При описании борьбы абвера во время войны с Россией мы остановимся на этом подробнее. Большие потери на тайном фронте явно не играют для руководителей в Москве никакой роли, был бы достигнут результат. Такое массовое применение на «мирной» границе, проходящей по Польше между германской и советской зоной оккупации, стоило жизни многим, очень многим людям. При этом наибольшие потери понесли украинцы и поляки.

В тот период времени главным образом это были молодые украинцы, шедшие на сотрудничество с германскими ведомствами и надеявшиеся на создание самостийной Украины. Поэтому помимо сотрудников I и IIIf отделов абвера на оккупированной польской территории находили для себя достаточно подходящих кадров и службы II отдела. Кроме того, абвер зимой 1940/41 года для выполнения спецзадания смог сформировать в лагере Нейхаммер под Лигницем целый батальон [143] украинцев, ранее служивших в польской армии и потому хорошо обученных в военном отношении.

Итак, достигла ли советская секретная служба в период с октября 1939 года до начала войны с Россией в июне 1941 года своих целей? Смогла ли она массовой засылкой шпионов установить замыслы германского командования и воспрепятствовать успешной работе абвера на своей территории?

На эти вопросы я, основываясь на предоставленных в мое распоряжение воспоминаниях бывших товарищей по абверу, могу решительно дать отрицательный ответ. Несмотря на массовое использование агентов и несмотря на широкомасштабные меры безопасности на демаркационной линии, советская разведка не смогла воспрепятствовать тому, чтобы абвер установил 77 дивизий Красной армии, на тот период дислоцированных на оккупированной русскими польских землях. Отделение «Иностранные армии Востока» генерального штаба сначала не хотело верить в достоверность этих разведданных, но после начала боевых действий в России убедилось в этом на деле. Дивизии, с которыми сталкивались наступающие германские части, абвер ранее установил и доложил.

Прояснение вопроса о намерениях германского руководства и готовилось ли оно тайно к выступлению против Советского Союза в тот период времени относилось к важнейшим задачам русской разведки. И эта задача не была решена противником. По свидетельству и впечатлениям сотрудников фронтовой разведки «Восток», в начале боевых действий советские войска были захвачены врасплох германским наступлением.

Хотя, по-видимому, советская разведка получала донесения о том, что германское руководство работает над вопросом нападения на Советский Союз, но в соответствии с собранными мной документами можно с уверенностью утверждать, что московские правители не рассчитывали на начало войны 21 июня 1941 года.

Массовое применение противником агентов при больших потерях не дало желаемых результатов. Абвер никогда не придерживался подобных методов работы. В связи с тогдашним положением на тайном фронте на Востоке можно также сказать, что массовое применение агентов, которых набирали, так сказать, с улицы и засылали на [144] территорию противника, явно не было подходящим методом, чтобы разведать замыслы Гитлера.

Правда, в тот период советская разведка пыталась прояснять вопросы, представлявшиеся ей важными, на территориях германской юрисдикции и по другим каналам, в том числе с использованием основательно обученных агентов. Об этом свидетельствуют два случая шпионажа, раскрыть которые удалось комиссару уголовной полиции Герхарду{30} в сотрудничестве с несколькими коллегами.

В начале марта 1941 года в качестве советских шпионов были установлены, арестованы и препровождены следователю пражского отделения народного суда следующие лица: Хула Мирослав из Моравска-Острава; Викпалек Ян из Праги; Калас Иржи из Пардубице и Бобак из Брюнна.

Эти люди в 1939 году с другими чешскими гражданами бежали от входящих германских войск через Польшу в Советский Союз. В Киеве пригодных для разведывательной работы отобрали и отправили в Москву. Там их обучили агентурной работе и обращению с рацией. После основательного обучения последовала их переправка в протекторат Богемия и Моравия. В Праге на связь с ними вышел законспирированный в советском генеральном консульстве сотрудник московской разведки, работавший под псевдонимом Молох.

От него четверо агентов получили шпионские задания военного и политического характера, а также крупные суммы денег. Результаты своей разведдеятельности они сообщали по двум каналам: первый раз по радио в Москву, второй — непосредственно через Молоха.

Четверо арестованных агентов в первую очередь разведывали количество и вооружение германских войск, далее передислокацию частей, военные объекты и типы вооружений и собранную информацию доносили своим хозяевам. Примечательно, что Молох побуждал их вербовать как можно больше сотрудников, но не говорить им, что те — вербовщики — работают на Советский Союз. Напротив, у четверых агентов было указание объяснять привлеченным к агентурной работе, что речь идет о подпольной [145] деятельности для чешского правительства в изгнании или работе на английскую разведку.

Так, притворяясь, этим четверым агентам, прошедшим подготовку в Москве, удалось завербовать в протекторате множество сотрудников. Восьмерых из них смогли установить и арестовать. Все они верили, будто работают на английскую разведку и чешское правительство в изгнании.

Подобный же случай был раскрыт в Будвайзе, и тоже в марте 1941 года. Там удалось разоблачить и арестовать чешского гражданина Хайека Вацлава. И его в 1939 году завербовала советская секретная служба, неподалеку от Москвы обучили шпионажу и в начале марта 1940 года заслали в протекторат Богемия и Моравия с шпионско-диверсионным заданием. Донесения он отправлял по радио напрямую своим московским хозяевам. Как и другие арестованные агенты-радисты, он поддерживал личный контакт с одним из сотрудников советского генконсульства в Праге.

Возможно, руководство советской разведки и получило от своих агентов, прошедших основательную подготовку, отдельные интересные донесения. Однако важнейшие в тот период для Советского Союза вопросы, о которых шла речь, этими специалистами прояснены не были.

В то время как советская разведка после окончания польской кампании и до начала войны с Россией, как уже описывалось, засылала шпионов тысячами на территории, подвластные Германии, официальные отношения между германским рейхом и Советским Союзом оставались нормальными. Поэтому германские суда в ходе торговой войны с Великобританией беспрепятственно проходили через Северный Ледовитый океан и Берингов пролив в Тихий океан. Немецкие пассажиры также вплоть до последних дней перед началом войны против Советского Союза беспрепятственно пользовались Транссибирской магистралью. Были даже случаи, в которых Москва предупредительно шла навстречу германским пожеланиям, высказанным по дипломатическим каналам. [146]

Вот пример тому. Когда во время польской кампании германские войска приближались к Варшаве, многие поляки побежали на Восток. Там они попали из огня да в полымя. Русские впихивали их в грязные, завшивленные коммунальные квартиры.

Среди тех, кто тогда попал на советскую территорию, оказался князь Четвертинский с другими польскими аристократами и крупными землевладельцами. У Четвертинского имелись высокопоставленные друзья в западных странах, некоторые из них были близки итальянскому королевскому дому. Последние направили службе внешних сношений в Берлине просьбу о ходатайстве перед Советским правительством об освобождении князя. В результате Четвертинский и еще 14 поляков вернулись в Варшаву, обовшивевшие и в неописуемо грязном платье. Тем не менее советский министр иностранных дел Молотов великодушно пошел навстречу дипломатической просьбе имперского правительства.

Майор Ганс Горачек встретился с Четвертинским непосредственно сразу после его возвращения, чтобы осведомиться о его самочувствии. Он был принят князем и его супругой, которые на хорошем немецком сразу же задали вопрос, прибыл ли визитер из СС. Когда Горачек ответил на это отрицательно, князь любезно, но сдержанно поприветствовал его. Князь и княгиня, бежавшие вместе, затем рассказали, каким недостойным образом русские разместили их и обходились с ними.

Примерно два месяца спустя Горачек получил от адмирала Канариса указание снова посетить Четвертинского и сообщить ему, что его два сына, оба польские офицеры, живыми и здоровыми содержатся в лагере для военнопленных Мурнау. Одновременно тот осведомился о делах одной из их дочерей, которая была замужем за итальянским дипломатом, но в настоящее находилась или должна находиться на польской территории.

Выполнив свое поручение в сопровождении капитана Шотта, Горачек осведомился, нет ли у князя и княгини каких-либо пожеланий. Оба высокомерно и с холодной сдержанностью отклонили любую поддержку. Капитан Шотт после этого визита сказал Горачеку: «Даже рюмку шнапса не предложили, хотя князь расписывал, как на его винокуренном заводе делают коньяк». [147]

Несмотря на подобный прием, адмирал Канарис через майора Горачека еще не однажды оказывал содействие польским фамилиям. В дальнейшем повествовании мы еще не однажды убедимся в том, как часто адмирал заботился о людях, находящихся или на немецкой, или на стороне противника, если считал, что их жизни что-то угрожает.

Для Горачека и меня, как и других товарищей, знавших в те времена его лично, становится почти непостижимым то, сколько всего Канарис сделал за месяцы после начала польской кампании. Адмирал с самого начала был убежден в затягивании войны, которая принесет неисчислимые бедствия европейским народам. Тогда две основные мысли заставляли его годами безустанно то на самолете, то в бешено мчавшемся автомобиле переезжать из одной горячей точки в другую. Его службы, его люди, он сам должны были предпринимать все самые немыслимые усилия, чтобы иметь самую точную информацию о положении как друзей, так и противника и принимать меры к возможно быстрейшему окончанию жестокого истребления народов.

Это был один мотив. Вторая главная мысль адмирала — помогать: человеческая и материальная помощь везде, где только возможно!

И мы сопровождали адмирала в некоторых его поездках. Несколькими днями спустя после взятия Варшавы, 5 октября 1939 года, он появляется у сформированного там отдела абвера и требует, чтобы майор Горачек сел к нему в машину. Затем он объезжает разрушенный город вдоль и поперек, несколько раз толкает в бок Горачека и наконец говорит:

— Но это же ужасно! Это будет лежать пятном еще и на наших внуках!

Но осмотр разрушенного города не был собственно причиной поездки адмирала. Разумеется, сначала он потребовал от Горачека доложить, что им сделано по службе, какие дальнейшие мероприятия он считает необходимыми и какие силы и средства для этого нужны. Затем он сказал Горачеку:

— Подполковник Гартвиг{31} обнаружил жену капитана Шимански, последнего польского военного атташе [148] в Берлине, с детьми в Люблине, куда она бежала. Она и дети переправлены в безопасное место. Сам Шимански вместе с другими сотрудниками польского посольства в начале войны покинул Германию. Кто знает, где он сегодня скрывается. Но мне удалось установить, что мать его жены живет здесь, на улице Улонска. Мы хотим съездить к старой даме и сказать ей, что ее дочь с детьми в безопасности.

Мать госпожи Шимански разрыдалась, так она была тронута визитом адмирала и добрыми вестями, что он привез. Сначала она не могла взять в толк, как это высокий немецкий чин приехал к ней, чтобы передать сугубо личные вести. Адмирал выслушал старую даму, что ей довелось пережить, и распрощался с ней. Но этим Канарис не удовлетворился. Горачек получил от него задание и в дальнейшем заботиться о матери госпожи Щимански и ее семье и, если возникнет необходимость, снабжать продовольствием и переправить в безопасное место.

Все, кто знал адмирала, возмущались по поводу фильма о нем. Там его изобразили как человека, презирающего людей.

Компетентные делопроизводители абвера, полковник Шольц и капитан Баун{32}, в свое время заверили Горачека, что Шимански не поддерживает с абвером никаких тайных контактов. Но напрашивается мысль, что он принадлежал к тем польским кругам, которые делали все для предотвращения германо-польской войны, и в этом смысле он однажды беседовал с Канарисом на случайном официальном приеме.

В своем попечении семейства польского капитана адмирал зашел еще дальше. Он позаботился о том, чтобы госпожа Шимански повидала свою мать в Варшаве и затем смогла выехать в Швейцарию, поскольку принадлежала к дипломатическому персоналу прежнего польского посольства в Берлине.

Точно так же, как Канарис самолично убедился в положении дел в Варшаве, следил он и за другими службами абвера, сформированными в остальных польских местах. [149]

Другой пример: отделение абвера в Кракове еще находилось на стадии становления, как в один прекрасный день там появился адмирал, чтобы обсудить с руководителем службы, майором Визером{33}, возникающие проблемы и меры по их разрешению. Адмирала сопровождали шефы I и II отделов, Пикенброк и фон Лахоузен, приехавшие в Краков через Лемберг. Там он посоветовал украинскому архиепископу переселиться на Запад и перевести церковные сокровища в более безопасное место. Канарис уже тогда, а это был ноябрь 1939 года, явно предвидел, какая беда обрушится на население Польши. Характерно для него то, что он спонтанно предложил архиепископу любую посильную помощь.

В краковском отделении абвера адмирал также провел служебную беседу с майором Ширником{34}, обрабатывавшим текущие шпионско-диверсионные дела, а также вопросы превентивной безопасности. Первым вопросом адмирала Ширнику был: «Вы знаете, сколько евреев расстреляно на территории, находившейся в подчинении вашего отделения?» Ширник этого не знал. На что Канарис ответил: «Вы обязаны это знать, это в вашей прямой компетенции!» Хотя Ширник пытался в последующем прояснить этот вопрос, ему так никогда и не удалось заполучить документы о расстрелах евреев органами главного управления имперской безопасности. Сотрудники этой службы перед представителями абвера благоразумно держали рот на замке. Так и миллионы немецких фронтовиков никогда ничего толком не слышали о преступлениях, совершаемых расстрельными командами.

Военная организация абвера на Восточном фронте. Формирование соединений абвера фронтовой разведки. Применение полка «Бранденбург» и подразделений II отдела абвера

Во время кампаний против Польши и Франции сформированные заграничной службой абвера коммандо и отряды добивались в прифронтовой полосе ценных результатов. [150] В особенности большую пользу собственному командованию приносили планомерные поиски и анализ военных секретных документов противника. Поэтому генеральный штаб в начале 1941 года издал приказ, содержавший основополагающие указания по формированию соединений абвера для будущих нужд. За ним закрепилось обозначение «Приказ Гальдера».

В прежние кампании строевые части, сформированные абвером, назывались абверкоммандо и группами. Части под командованием офицеров контршпионажа еще назывались «Летучими отрядами IIIf». Отныне строевые подразделения, сформированные I и III отделениями абвера, должны были именоваться группами фронтовой разведки. В качестве частей предусматривались коммандо фронтовой разведки, которым подчинялось не точно определенное количество групп. Позднее выявилась необходимость создания на Восточном и Западном театрах военных действий еще и командных пунктов фронтовой разведки, на которые возлагалось специальное, профессиональное руководство коммандо и группами.

В кадровом отношении части фронтовой разведки оставались по-прежнему малочисленными. В среднем коммандо насчитывал 25 — 40 человек, включая офицеров, переводчиков, радистов и других специалистов.

Обозначение «фронтовая разведка» проистекало от важнейших задач этих подразделений. Группами же они назывались потому, что в случае войны должны были двигаться в передовых порядках наступающих армий, чтобы изымать и анализировать секретные документы противника, далее, используя информаторов, допрашивая военнопленных и любыми другими доступными средствами, добывать информацию о численности войск и боевых порядках на фронте противника для собственного войскового командования;

группами они еще назывались оттого, что при необходимости должны были перебрасываться наземно или по воздуху через линию фронта для ведения разведывательных операций на территории противника;

наконец, группами они назывались, поскольку были обязаны в собственной прифронтовой полосе осуществлять меры прикрытия строевых частей и военных объектов от шпионажа и диверсий. [151]

Подразделениями фронтовой разведки I командовали офицеры I отдела абвера. Они в первую очередь решали те из перечисленных задач, что были нацелены на разведку войск противника. Их главная задача — прояснить настоящие стратегические замыслы и находящиеся на стадии разработки оперативные намерения противника.

К выполнению этой главной задачи должны стремиться и подразделения III фронтовой разведки. Но они в основном боролись со шпионами и диверсантами, а также террористическими группами в собственной прифронтовой полосе. Главная профессиональная задача этих частей, которыми командовали офицеры контршпионажа, — разведка направленных против Германии замыслов и мероприятий секретных служб противника.

Иными словами, группы фронтовой разведки состояли из строевых формирований, которые, оперируя из прифронтовой полосы, выполняли все разведывательные задачи, интересовавшие их войсковое командование. Их работа и боевое применение служили для прикрытия фронтовиков и для обеспечения войскового командования. Поэтому подразделения фронтовой разведки с профессиональной точки зрения хотя и возглавлялись отделами или офицерами заграничной службы абвера, но оперативно, а частично также и дисциплинарно и в строевом отношении подчинялись войсковым группам и армиям.

Таким образом, подразделения I и III фронтовой разведки были новым родом войск с разведывательными задачами в прифронтовой полосе, тогда как части II отдела абвера и полк, а затем дивизия «Бранденбург» решали преимущественно особые войсковые задачи. В период наступления германских армий к ним в особенности относились скрытные операции за фронтом в тылу противника, в ходе которых следовало сохранить все важные для собственного командования мосты, железнодорожные узлы и промышленные объекты от разрушения их отступающим противником. Если же, напротив, наступал противник, части II отдела абвера получали задание уничтожить мосты и другие объекты, которые способствовали бы его дальнейшему продвижению.

Для выполнения этих трудных задач абвер II начал подготовку еще в предвоенные годы. В их строевые части [152] за границей в основном рекрутировались фолькс-дойче, владевшие определенными языками, так что при необходимости они могли перемещаться в соответствующей стране, не привлекая к себе внимания. Подобные условия были неизбежными, ибо боевое применение за линией фронта противника неоднократно происходило таким образом, что военнослужащим II отдела абвера поверх немецкой формы приходилось надевать шинель противника, которую они сбрасывали лишь тогда, когда добирались до объекта, предназначенного для охраны, и должны были демонстрировать себя и воевать как немецкие солдаты.

Солдаты для боевого применения во фронтовом тылу противника, разумеется, обучались весьма основательно. Прежде всего следовало научить их обращению с оружием и снаряжением стран предполагаемого противника. Они должны уметь прыгать с парашютом, чтобы их можно было выбросить с самолета неподалеку от цели применения. Далее часть из них должна проходить подготовку в качестве радиста. Многочисленные успехи, достигнутые строевыми подразделениями II отдела абвера во время войны, были бы немыслимы без подобной основательной подготовки.

И для групп фронтовой разведки I и III, применявшихся во время кампании на Балканах и в войне с Советским Союзом, было бы намного эффективнее, если бы они заранее формировались из отборного личного состава и тщательно готовились к предстоящим задачам. Но, к сожалению, этого не происходило. Их формирование началось буквально в последние дни перед началом боевых действий.

Боевое применение коммандо фронтовой разведки во время кампании на Балканах

Венский отдел абвера в феврале 1941 года получил от заграничной службы приказ спешно сформировать коммандо фронтовой разведки и несколько групп.

Начальником коммандо назначили опытного офицера отдела IIIf. Отдел абвера распорядился о срочном призыве офицеров и рядового состава. Из лиц, призванных [153] в гражданской жизни разных профессий, едва ли кто толком знал что-нибудь о разведывательной работе. И разведывательной техникой, и стрелковым оружием ввиду недостатка времени части также оснащались неудовлетворительно. Для обучения разведработе личного состава оставались считанные дни.

В целом, включая офицеров, переводчиков, радистов, водителей и приданных сотрудников тайной военной полиции, штаб коммандо фронтовой разведки насчитывал 39 человек. Личный состав подчиненных групп в среднем насчитывал 12 военнослужащих.

Коммандо фронтовой разведки было слишком поспешно направлено на Балканы в 12-ю армию под командованием фельдмаршала Листа. Сначала он находился поблизости от штаба армии, располагавшегося в Софии, тогда как подчиненные ему группы направлялись в армейские корпуса и занимали исходные позиции на болгарско-югославской границе.

С начала боевых действий группы шли в передовых порядках танковых частей и штурмовых подразделений, чтобы как можно быстрее достигать указанных им целей. В первую очередь это были города, в которых располагались войсковые штабы или отделы югославских секретных служб. Быстрота нужна была для того, чтобы у противника не оставалось времени уничтожить секретные акты, планы и другие служебные документы. Когда группы фронтовой разведки обнаруживали секретный материал, требовалось как можно быстрее довести до сведения своего командования или штаба 12-й армии содержание документов, имеющих к ним отношение. Коммандо фронтовой разведки заранее сформировали пункт сбора и анализа материалов, куда группы должны были доставлять добытые документы.

Уже в первые дни вторжения в Югославию группы добыли множество документов, принесших большую пользу боевым частям. Среди них были планы югославских укреплений, специальные карты с точными данными о состоянии дорог, противотанковых укреплений, грузоподъемности мостов и многое другое. День за днем группы изымали секретные документы. Их анализ часто приводил к выводам, весьма важным для офицеров отдела 1с в зоне ответственности 12-й армии. Все ненужные [154] для воюющих частей документы переправлялись в Берлин через созданный специально для этого центральный сборный пункт в Вене.

В ходе боевых действий подразделения коммандо фронтовой разведки добыли целые горы секретных документов. Потребовалось несколько барж на Дунае, чтобы все это доставить в Вену. Почти все без исключения югославские службы, обрабатывавшие и распределявшие секретные документы, имели от вышестоящего начальства указания в случае необходимости своевременно и полностью уничтожить весь секретный материал.

В других кампаниях картина была похожей. В вышестоящих штабах и отделах абвера чаще всего со временем скапливались горы бумаг. Казалось, делопроизводители в бюро секретных служб просто не могли с ними расстаться. Но вопрос заключается в том, что уничтожение подобных объемов бумаг обычно требует гораздо большего времени, нежели на это отводится по нормативам.

Разумеется, входившие в состав коммандо и групп фронтовой разведки люди из отдела IIIf в особенности старались заполучить в свои руки документы югославской разведки. Поэтому они осматривали все соответствующие здания и находили там богатую добычу. Примечательно, что информативные акты о шпионаже обнаруживались не только в отделах разведывательных служб и полиции, но и в архивах судов, назначенных для слушаний дел о государственной измене в Югославии.

Анализ этих документов показывал, что югославская разведка вела шпионаж против Германии в предвоенные годы в весьма ограниченных масштабах. Упор ее разведывательной деятельности однозначно приходился на некоторые соседние страны.

Но из изъятых дел в югославских судах можно было почерпнуть ценные сведения о причинах, по которым в некоторых случаях в Югославии осуждались информаторы.

Отслеживание этих сведений дало целый ряд дальнейших результатов. Так, удалось разоблачить некоторых предателей и мошенников в разведке, с которыми абвер поддерживал контакты.

Анализ изъятых в Югославии документов, впрочем, дал значимую информацию о методах работы и цели разведки [155] секретных служб Великобритании, Франции и Советского Союза на Балканах.

Боевое применение частей военной разведки и контрразведки в прифронтовой полосе себя оправдало. Принимая во внимание то обстоятельство, что коммандо и подчиненные им группы фронтовой разведки в совокупности насчитывали не более сотни военнослужащих, большей частью не обученных методам разведывательной работы, их результаты производят особое впечатление.

Во время кампании на Балканах было введено в действие еще одно коммандо фронтовой разведки, а точнее, в Греции. Произошло это так.

Отдел абвера при штабе корпуса в Гамбурге в результате оккупации весной 1940 года Дани и и Норвегии утратил район разведки. Руководитель отдела, капитан 1-го ранга Вихман, задумался о том, как с максимальной пользой применить высвободившиеся силы. Он пришел к выводу, что в ходе войны Средиземноморье приобретет большое значение. Вихман доложил о своих соображениях главному командованию военно-морских сил, но не встретил там особого интереса. Его собеседники объяснили, что средиземноморский район предоставлен итальянским союзникам. Несмотря на это, Вихман решил провести разведывательную операцию в Греции. С его точки зрения, было несомненным, что греческий регион, с его контролем выходов к Черному морю и в восточные районы Средиземного моря вокруг Крита, играет важную роль в оперативном планировании держав противника.

Поэтому Вихман в 1940 году отправил под видом коммерсантов двух офицеров абвера для тайной разведки в Грецию. Заняв апартаменты в одном из лучших отелей Афин, они в соответствии с заданием не ограничились лишь разведкой общей ситуации в стране и положения ее населения, а скорее исходили из необходимости наладить контакты с такими лицами, которые могли бы планомерно заниматься шпионажем в пользу Германии, если Греция вдруг окажется втянутой в военные события. У офицеров имелась рация. Ежедневно из номера отеля они передавали донесения в отдел абвера в Гамбурге. Через несколько недель они вернулись в Германию. Их [156] подготовительные работы в следующем году оказались весьма полезными.

Весной 1941 года, после неудачного нападения Италии на Албанию, Гитлер решил облегчить итальянцам ведение боевых действий внезапным ударом на юг, из румынско-болгарского региона. Он считал, что его к этому вынудили еще и потому, что английские войска, высадившись в Греции, создали на Крите военно-морскую и военно-воздушную базу. В этом он усматривал угрозу румынским нефтеносным районам, жизненно важным для Германии.

Пришло время оценить результаты разведки, проведенной двумя офицерами абвера в Греции. Капитан 1-го ранга Вихман своевременно подготовился к этому. Испросив согласия заграничной службы абвера, он сформировал абверкоммандо, состоявшее практически из офицеров и рядовых военно-морских сил. Коммандо, как и части абвера во время кампаний в Польше и Франции, должно было выдвигаться в передовых порядках наступающих войск. Цели и задачи этого боевого применения опять заключались в том, чтобы как можно быстрее захватывать секретные документы противника и после их оценки и сведений, полученных от доверенных лиц, информировать командование.

В середине марта 1941 года абверкоммандо выступило из Гамбурга. После сравнительно быстрого передвижения оно прибыло в войска, расположенные на болгарско-греческой границе. С начала боевых действий в Греции коммандо продвигалось с частями передовой линии и 27 апреля 1941 года в авангарде войск вошло в Афины.

Английский экспедиционный корпус численностью 57 тысяч человек, прибывший в начале марта 1941 года во время боевых действий в Греции, был низвергнут с Олимпа. И все же большая часть этих английских войск смогла погрузиться на корабли и бежать на Крит.

В Афинах абверкоммандо сразу заняло министерство военно-морских сил и изъяло секретные документы, весьма важные для дальнейшего хода войны. Командир абверкоммандо, еще молодой офицер, год назад совершивший ту разведывательную поездку, действовал при этом столь уверенно и со знанием дела, что глава министерства, [157] греческий адмирал, подчинился ему беспрекословно.

После вступления в Афины началась собственно работа коммандо. Сразу же в его распоряжение поступили нелегалы, завербованные обоими офицерами в прошлом году. Они заложили краеугольный камень в тотчас же начавшееся противоборство абвера с разведками противника, действовавшими на греческой земле.

Исходный район групп фронтовой разведки по плану «Барбаросса». Начало кампании в России

Кампания на Балканах еще не завершилась. Действующее там преимущественно в районе Югославии коммандо фронтовой разведки уже подготовило некоторое число личного состава для операции против Крита, когда из заграничной службы абвера получило приказ срочно со всеми подчиненными ему частями вернуться в Вену. Там вовсю шла подготовка по плану «Барбаросса».

С занятых территорий Франции, Бельгии, Нидерландов, затем Дании и Норвегии, а также с родины в страшной спешке отзывались люди, пригодные для применения в подразделениях фронтовой разведки. Хотя среди них имелись военнослужащие, накопившие кое-какой опыт в частях фронтовой разведки во время кампании во Франции, но кто из них говорил по-русски и что-нибудь знал о непроницаемой организации советской секретной службы и ее методах работы?

Заграничная служба абвера в соответствии с приказом спешно формировала строевые части. В несколько недель в Вене и других городах появлялось множество новых коммандо и групп фронтовой разведки I и III отделений. Приказ о формировании подразделений был отдан главным командованием вермахта.

В те дни адмирал Канарис и полковник генштаба Пикенброк, шеф I отделения абвера, стали свидетелями, как Гитлер в высокопарных выражениях объявил, когда и как Советский Союз будет уничтожен в ходе блицкрига.

Но Канарис не хотел всерьез верить, будто Гитлер может быть настолько ослеплен, чтобы начать войну с Советским Союзом до заключения мирного договора с [158] западными державами. Об этом я слышал от одного из моих товарищей, который в те трагические дни разговаривал с полковником Пикенброком. В качестве подтверждения этих сведений я могу привести тот факт, что Канарис и Пикенброк еще незадолго до начала кампании в России послали на Дальний Восток в транссибирском экспрессе майора, позднее подполковника Эйзентрегера. Восемь часов спустя, как он оказался на китайской территории, началась операция «Барбаросса». Эйзентрегера, впоследствии возглавившего КО по Дальнему Востоку, несомненно, не отправили бы в длительную поездку по Сибири, если бы Канарис был убежден, что Гитлер всерьез говорит о нападении на Советский Союз.

В первые недели июня 1941 года заграничная служба абвера направила сформированные коммандо фронтовой разведки в группы армий «Север», «Центр» и «Юг», тогда как группы в строевом отношении и боевом применении подчинялись штабам армий. В течение дня 21 июня 1941 года армейские штабы послали группы фронтовой разведки вперед в танковые дивизии и отделения разведки. 22 июня между 1 и 2 часами ночи заграничная служба абвера получила от коммандо фронтовой разведки донесение, что они заняли исходные позиции. А в 3 часа был открыт ураганный огонь; гибельная операция «Барбаросса» началась. По всему Восточному фронту группы фронтовой разведки двинулись вперед на танках, с передовыми отрядами и ротами саперов.

Вряд ли многие в наступающих войсках догадывались, что для немецких солдат наступило время бесконечных опасностей, лишений и мытарств.

Поначалу вроде бы не было никаких оснований для беспокойств. Немецкие дивизии стремительно продвигались вперед, группы фронтовой разведки вместе с ними. В то время как части фронтовой разведки I с танковыми и другими моторизованными подразделениями пытались пробиться в Ковель, Лемберг, Вильно и другие города, в которых располагались вышестоящие штабы русских или дислоцировались до начала наступления, группы фронтовой разведки III старались как можно быстрее добраться до учреждений секретных служб противника. В некоторых случаях это удалось сразу в первые часы кампании, поскольку НКВД, главная ветвь советской секретной [159] службы, выдвинул свои органы вплотную к германо-советской демаркационной линии, проходящей по Польше.

Так, например, было в Брест-Литовске. Непосредственно после воздушного налета сотрудники коммандо III фронтовой разведки под командованием майора Т. вошли в город в передовых порядках наступающих войск и заняли здание НКВД. Капитан Д., участвовавший при этом, так описывает этот эпизод:

«Когда мы вошли в здание НКВД и произвели осмотр, то нашли все так, как если бы служащие учреждения только что покинули свою контору. Письменные столы, сейфы, стулья — все стояло на своих местах. Я установил, что междугородная телефонная связь через коммутатор, расположенный в подвале, была не отключена. Телефонные штекеры еще воткнуты в коммутационные гнезда, и коммутаторные лампочки продолжали гореть. Служащие учреждения, видимо, бежали сломя голову.

Поэтому в сейфах, вскрытых автогенами, мы, сверх ожидания, обнаружили множество секретного материала. Наше коммандо работало почти неделю, чтобы изъять и просмотреть все документы, найденные в НКВД. Подавляющее большинство материалов для анализа было отправлено в главное управление «Восток III» по фронтовой разведке, в так называемый «Штаб Валли». Но уже на месте мы смогли выудить много информации из советских секретных документов.

Например, мы обнаружили красный список телефонных адресатов размером со спичечный коробок, в котором перечислялись все без исключения служебные в Кремле и домашние телефоны членов Советского правительства.

Затем из изъятой секретной документации выяснились имена и адреса ведомых брест-литовским органом НКВД информаторов и агентов. Разумеется, мы сразу же стали их разыскивать, ибо из дел было также ясно, какие шпионские задания против Германии они выполняли и какие им еще предстояло выполнять. В некоторых случаях розыск привел к успеху.

Из груды документов, представляющих интерес для абвера, попавших мне тогда в руки, хорошо запомнилось дело, касавшееся одного офицера германской службы контршпионажа, а именно майора Фабиана, который перед [160] войной служил в отделе абвера Бреслау. НКВД неоднократно подсылал к нему агентов, но он ни на одного из них не клюнул. Поэтому НКВД ставил его в пример собственным офицерам и при этом в особенности упирал на то, что на майора Фабиана не смогли повлиять ни с помощью алкоголя, ни соблазнить красивыми женщинами.

Впрочем, не только органы НКВД, но и весь советский гарнизон Брест-Литовска был полностью захвачен врасплох германским наступлением. Многие офицеры гарнизона вечером 21 июня 1941 года, в субботу, были на балу и еще крепко спали, когда в воскресные предрассветные часы началась бомбардировка города и затем наступление. Так получилось, что некоторые советские офицеры даже не смогли добраться до своих частей. Уже в первый день войны они попали в плен».

Эти свидетельства представляются мне по-настоящему примечательными. Из них совершенно однозначно следует: нападение 22 июня 1941 года для советского руководства оказалось полной неожиданностью.

Еще примечательнее тот факт, что крупные отделы советской разведки располагались в Брест-Литовске и других местах непосредственно у германо-советской демаркационной линии, проходящей по Польше. Они были укомплектованы, как и органы НКВД в глубине страны, и работали, словно повсюду царил глубокий мир. Сами списки и дела по своим информаторам и агентам они держали в сейфах, находившихся не далее километра от ближайшего германского поста.

Все это свидетельствует, что советская секретная служба ни в малейшей степени даже не задумывалась о том, что когда-нибудь придется уходить из Брест-Литов-ска и передислоцировать необычно далеко выдвинутые учреждения НКВД. Скорее советский противник обращал свой взор на Запад и явно рассчитывал на продвижение в этом направлении к определенному сроку. Здесь уместно вспомнить о причинах, которыми руководствовался Сталин, 23 августа 1939 года подписавший с Германией пакт о ненападении.

И у коммандо, и групп фронтовой разведки I в первый день войны с Советским Союзом были свои успехи. В покинутых полевых укреплениях и в зданиях, в которых [161] располагались подразделения, они в изобилии находили секретные документы, ценные для германского командования, в которых содержались сведения о частях, противостоящих германским войскам.

Но первый день немецко-русской войны привел и к болезненным потерям и страшным деяниям, которые наглядно показывали немецким солдатам, с каким противником они имеют дело. Так, например, при осмотре одного учреждения НКВД одна группа фронтовой разведки подверглась внезапной атаке. Лишь немногим из группы удалось выжить. На другом участке фронта военнослужащие разведывательной группы попали в засаду. Все без исключения были уничтожены, и тела их безобразно изуродованы.

С другой стороны, нам, немцам, вообще не приходится гордиться тем, как главное командование вермахта планировало ведение боевых действий против русских. Ибо оно, пусть и по распоряжению Гитлера, еще за несколько дней до наступления отдало приказ, известный под названием «Комиссарский приказ», предписывавший в случае пленения политических комиссаров Красной армии расстреливать их на месте. Однако главнокомандующие и командующие группами армий и армейских корпусов уклонялись от его исполнения. Они воспротивились ему и в конце концов добились его отмены.

Стремительное продвижение германских войск в первые недели кампании позволило коммандо и группам фронтовой разведки побывать во многих городах и деревнях, в которых работали штабы Красной армии и советские учреждения. В их руки попадали горы секретных документов. Но в первые недели войны с Советским Союзом обнаружились и трудности, при которых были вынуждены работать группы фронтовой разведки. Далее выяснилось, насколько неудовлетворительно были оснащены и подготовлены к выполнению своих задач эти части военной разведки.

Представьте себе, в каких условиях личный состав этих частей должен выполнять свои обязанности. В целом группы фронтовой разведки на Восточном театре военных действий насчитывали всего лишь около 500 — 600 человек. А фронт между тем имел протяженность 3 тысячи километров. [162]

Практически в первые месяцы военной кампании в России у них установился следующий метод работы: отдельные группы фронтовой разведки, в среднем численностью примерно 12 человек, выдвигались в авангарде наступающих частей до соответствующей цели. При подходе к городу войсковые подразделения старались пробиться сквозь него, чтобы не дать войскам противника ни малейшей возможности закрепиться на улицах и в зданиях. Если это удавалось, 12 военнослужащих оставались одни в незнакомом городе и вели поиск секретных материалов. При этом следовало как можно быстрее обыскивать здания, в которых располагались войска противника или учреждения.

Нередко эти военнослужащие обнаруживали центнеры секретной документации. Тогда возникали новые задачи: сначала документы нужно было просмотреть, чтобы отсортировать те, чье содержание имело непосредственное значение для проводимых военных операций, то есть для германских .оперативных штабов. Далее возникал вопрос, как можно эти важные для ведущих боевые действия частей документы быстро доставить в соответствующие инстанции и как и куда сдавать остальной материал. Соответствующие штабы нередко находились на удалении в несколько сот километров.

Иногда группы фронтовой разведки приходилось делить на две части, поскольку требовалось одновременно осмотреть два населенных пункта. Тогда оставалось по шесть военнослужащих, пытавшихся справиться с этими задачами. Они должны были постоянно поддерживать контакт с вышестоящими органами фронтовой разведки, с одной стороны, а с другой — с боевыми частями.

Когда группы фронтовой разведки или разделенные группы осматривали населенные пункты и исследовали найденные секретные документы, то обычно они были предоставлены сами себе. На многие километры ни одного другого немецкого солдата. Нередко их обстреливали отбившиеся группы противника, и тогда они несли потери. Но и там, где они могли работать без помех, их поджидали большие трудности. Не хватало грузовиков и полевых кухонь. Таким образом, личный состав подразделений фронтовой разведки вдобавок должен был ежедневно заботиться о своем пропитании. Но больше всего [163] сказывался дефицит переводчиков и людей, разбиравшихся в советской секретной службе.

По счастью, заграничная служба абвера своевременно позаботилась о том, чтобы сформировать два стационарных специальных управления в районе боевых действий, куда части фронтовой разведки могли обращаться со всеми вопросами, которые сами на месте не могли разрешить. Управления «Восток I» и «Восток III» фронтовой разведки располагались позади центра Восточного фронта неподалеку от Варшавы. На профессиональном языке они назывались «Валли I» и «Валли III». Действующие на востоке коммандо и группы фронтовой разведки I подчинялись «Валли I», коммандо и группы фронтовой разведки III — «Валли III».

Заграничная служба абвера назначила майора, позднее подполковника, Бауна начальником «Валли I» и подполковника, позднее полковника, Шмальшлегера начальником «Валли III». Оба — опытные офицеры абвера. Их первой заботой стало установление радиосвязи с подчиненными им частями. Таким способом удалось надежно управлять коммандо и группами фронтовой разведки, которые, как и все боевые части и фронтовые штабы на просторах Восточного фронта, все время находились в движении. С другой стороны, части фронтовой разведки имели возможность связи и начальников, которым они могли изложить не только свои пожелания, но и отправлять добытый секретный материал для дальнейшей обработки и оценки.

«Валли I» и «Валли III» на основании опыта первых недель русской кампании приложили все силы к тому, чтобы снабдить подчиненные им группы фронтовой разведки грузовиками, полевыми кухнями, фотоаппаратурой, короче, всем им необходимым, что те не могли достать сами или добиться в соответствующих армейских штабах.

Полк «Бранденбург» и сформированные абвером II строевые подразделения, набранные из украинцев и других иностранцев, симпатизирующих Германии, были лучше подготовлены для кампании в России. Это вполне объяснимо, поскольку в случае «бранденбуржцев» [164] речь шла о кадровой части, формирование и обучение которой началось еще в октябре 1939 года. И из набранных II отделом абвера украинцев строевые подразделения начали формировать уже в сентябре 1940 года.

Так, зимой 1940/41 года II отдел абвера сформировал в лагере Нейхаммер под Лигницем батальон из украинцев, служивших в польской армии и уже имевших хорошую боевую выучку. Этот батальон получил кодовое наименование «Нахтигаль»{35}, поскольку в нем служили отменные запевалы. 22 июня 1941 года он, подчиняясь 1-му батальону полка «Бранденбург», вместе с ним участвовал в первых боях против Советского Союза.

Уже с начала боевых действий украинские солдаты батальона «Нахтигаль» отличились. Высланные ими разведгруппы во время боев за Лемберг получили информацию, будто поляки собираются уничтожить или уже расстреляли в городе множество их соотечественников. Поэтому командиры обоих батальонов приняли решение в ночь с 29-го на 30 июня 1941 года, то есть на семь часов ранее приказа о наступлении, отданном командованием, войти в Лемберг.

После того как сопротивление русских войск было сломлено, украинские командиры батальона «Нахтигаль» заняли лембергскую радиостанцию и провозгласили свободную, самостоятельную Украину. На это служба Розенберга несколькими днями позднее заявила резкий протест, и вскоре созданное министерство восточных территорий упразднило «Западную Украину» — область между Перемышлем и Тарнополем. Это была, к сожалению, одна из тех политических глупостей имперского правительства, вследствие чего народы, в начале войны симпатизировавшие Германии, постепенно превращались в наших врагов.

В боях под Лембергом и за него украинские солдаты проявляли образцовую храбрость. Население с ликованием встречало немецкие войска, вместе с ними вошедшие в город. В тот момент было бы просто набрать несколько полков и дивизий среди 40-миллионного народа Украины. Они разделили бы с немцами все превратности судьбы, если бы им разрешили самоуправление. Солдаты батальона «Нахтигаль» обнаружили в тюрьмах НКВД [165] Лемберга тысячи только что расстрелянных своих соотечественников. Когда об этом стало известно, в стране вспыхнула жгучая ненависть к убийцам и множество украинцев изъявили желание пойти добровольцами на войну с Советским Союзом.

С 1939-го по 1941 год, когда германские войска на Востоке и на Западе одерживали блестящие победы, помимо украинцев и белорусов на службу в абвер шли представители и многих других народов. Среди них были и бывшие эстонские военнослужащие, которые после оккупации их родины Советским Союзом верили, что, воюя на стороне Германии, смогут наилучшим образом послужить своей стране.

В то время эстонская молодежь главным образом находилась в Финляндии среди бежавших туда от Красной армии и искавших возможность что-нибудь предпринять против Советского Союза. Чтобы подключить их к совместной борьбе, II отдел абвера в 1940 году направил нескольких офицеров-эстонцев в Финляндию с заданием подобрать среди своих соотечественников подходящих сотрудников.

Германскому военному командованию за несколько месяцев до кампании в России требовалась точная информация о русских войсках в Прибалтике.

Поэтому II отдел абвера решил искать эстонских добровольцев для крупной операции по получению информации с советской территории. В сущности, это было в компетенции I отдела абвера, однако выполнение этой задачи передали II отделу, поскольку у него имелись лучше налаженные связи с эстонцами, проживавшими на территории рейха.

Отобранных эстонцев собирались забрасывать на прибалтийскую территорию морем или воздушным путем и сбрасывать на парашютах, чтобы они вели шпионаж против Советского Союза. Разумеется, для такого боевого применения требовалась основательная подготовка. Участников операции необходимо было научить разбираться в организации, знаках отличия и вооружении Красной армии, а некоторых из них следовало подготовить как радистов. Для этой цели организовали подготовительный [166] центр на полуострове Сёко, примерно в 40 километрах к западу от Хельсинки. Во время обучения эстонцы, как иностранные добровольцы, носили форму вермахта. Компетентные финские власти не чинили никаких препятствий.

После первых успехов кампании в России стоило ожидать, что германские войска за короткое время войдут в Прибалтику. Поэтому представлялось вполне своевременным как можно быстрее использовать уже обученных эстонцев, примерно 80 человек. Они спешно доставлялись на остров Пеллинге, откуда должны с моря высаживаться на советскую территорию.

После первой безуспешной попытки примерно 40 обученных человек под командой старшего удалось доставить в бухту Кумна и там высадить на сушу. Когда следующей ночью попытались забросить на вражескую территорию остальные 40 человек, то катера в Финском заливе, атакованные советскими военными судами, вынуждены были вернуться назад.

Но тем временем радист высаженной группы вышел на связь с радиоцентром абвера. Решили оставшихся 40 эстонцев забросить в район боевых действий по воздуху. Находящаяся уже на месте группа провела необходимую подготовку. Прежде всего они подыскали подходящую площадку и подготовились к приему своих товарищей в ночные часы, что было подтверждено при радиообмене. Затем «Хе-111» и «Ю-52» точно прилетели в означенный район и люди спрыгнули на парашютах. Операция прошла безукоризненно, никаких сбоев не произошло.

И последующая переброска на советскую территорию эстонских разведчиков проходила планомерно. Небольшими группами они шли к поставленным им целям. Пять групп могли передавать результаты своей работы по радио. С другой стороны, абвер мог передавать им по радио новые, обусловленные настоящим положением на фронтах, разведывательные задания. Разумеется, в первую очередь в них учитывались потребности группы армий «Север».

Пять групп работали в районе около Аэгвийду, Реваля, Везенберга и Нарвы. Прежде всего они разведывали пути снабжения русского фронта и установили, какие войска противника дислоцированы в их разведрайоне. Эстонская [167] группа, работавшая под Везенбергом, кроме того, имела задание находиться неподалеку от расположения советского командования и доносить о его передвижениях и вероятных намерениях.

По оценке германских экспертов, эстонские добровольцы в этой разведывательной операции оказались очень эффективными. Их достижения особенно нашли признательность в 16-й и 18-й армиях. Впрочем, большинство участников операции, когда немецкие войска подошли к району их действий, просочились сквозь боевые порядки русских и явились в германские части.

Операция прошла не без потерь. Некоторые из задействованных эстонцев получили ранения, другие пропали без вести. Несмотря на это, возможность боевого применения эстонских добровольцев в деле, получившем кодовое обозначение «Операция Эрна», в Эстонии была крайне полезной для Германии. Среди населения распространилась весть, что соотечественники, участвовавшие в войне Германии против Советского Союза, первыми ступив на родную землю, боролись за освобождение своей страны. Люди гордились тем, что успешно воевали на стороне Германии против Советского Союза.

Но, как и на Украине и других оккупированных территориях, политические и административные учреждения рейха и Эстонии добились того, что постепенно население перестало симпатизировать Германии. Это особенно ярко проявилось в том, что имперское правительство не разрешило создавать эстонские военные формирования, хотя соответствующие армейские штабы горячо ходатайствовали об этом.

Личный состав полка «Бранденбург», который также подчинялся II отделу абвера, в ходе Второй мировой войны также неоднократно находил боевое применение в тылу противника, правда, чаще всего в чисто военном отношении. В рамках данной книги, главным образом посвященной разведработе, я могу уделить лишь скромное внимание этим героическим деяниям. Но в заключение нельзя обойти хотя бы одно боевое применение «бранденбуржцев», развернувшееся примерно в то же время и тоже в Прибалтике. [168]

Летом 1941 года для дальнейшего продвижения группы армий «Север» в Латвии важно было предотвратить взрыв русскими моста через Даугаву. Назначенные для этой операции офицеры и рядовые полка «Бранденбург» без промедления начали подготовку. Они надели добытое обмундирование русских, наложили бинты, чтобы как-то сойти за раненых красноармейцев. Затем на русских автомашинах просочились на ослабленном участке фронта русских и пристали к советским отступающим войскам, пока не дошли до моста через Даугаву. Там они скинули русское обмундирование и остались в немецкой форме, заняв мост. Благодаря такому дерзкому предприятию группа армий «Север» смогла быстро выдвинуться в район Риги. Командующий группы армий с признательностью написал об этом в благодарственном письме адмиралу Канарису.

Возвращаясь к боевому применению подразделений фронтовой разведки во время кампании в России: командирам фронтовой разведки «Восток I» и «Восток III» удалось быстро ликвидировать по меньшей мере самый вопиющий дефицит в снаряжении и обеспечении подчиненных им коммандо и групп. Прежде всего свои части они обеспечили грузовиками и легковыми автомобилями, лучше приспособленными для движения по бездорожью, нежели тот транспорт, с которым они начинали войну.

Впрочем, в первые дни войны коммандо и группы фронтовой разведки в боевых действиях принесли Германии большую пользу. Те части фронтовой разведки, входившие в Лемберг, например, без всяких усилий среди местного населения находили столько надежных переводчиков и вспомогательного персонала, сколько им было необходимо. Украинское население подготовило немецким военнослужащим восторженную встречу. На улицах воздвигались триумфальные арки и проходили службы благодарственных молебнов, в которых в равной мере принимали участие как немецкие солдаты, так и местное население.

В Прибалтийских республиках на службу в части фронтовой разведки в первую очередь шли бывшие эстонские и латвийские офицеры разведки. Эти сотрудники абвера [169] в течение войны за редким исключением зарекомендовали себя верными и надежными.

При поддержке вспомогательного персонала, знавшего страну и язык, коммандо и группы фронтовой разведки I и III обнаружили множество мест, в которых находили советские секретные документы. Добытая документация стала скапливаться в организованных «Валли I» и «Валли III» еще в первые недели русской кампании пунктах сбора и обработки материалов. Поскольку части фронтовой разведки все время поставляли новый материал, эти пункты в результате непрерывной обработки изъятых русских секретных материалов превратились в стабильный источник новой важной информации о вооруженных силах и секретной службе Советского Союза.

Следующая фаза войны должна была поставить коммандо и группам фронтовой разведки еще более богатую добычу. В середине лета 1941 года под Вязьмой, Уманью и Брянском русские попали в котел. После эвакуации бесчисленных раненых и отправки сотен тысяч русских военнопленных перед уцелевшими сотрудниками фронтовой разведки открылся необозримый ландшафт, изрытый бомбами и гранатами, усеянный павшими солдатами, трупами лошадей, подбитыми танками, орудиями и всевозможными автомобилями.

И тут перед соответствующими коммандо и группами встала задача как можно быстрее собрать и проанализировать брошенную противником секретную документацию в автомобилях и на командных пунктах. Особенно многое зависело от того, насколько быстро на основе изъятых документов проводился обзор по воевавшим в котле войскам противника и далее получение информации о том, как он планирует дальнейший ход войны и готовится к ней.

Знойное лето вызвало распространение чумных запахов над полями сражений. Но ничто не отменялось, солдаты фронтовой разведки шли в этот ад, выполняя свой долг.

То, что пришлось пережить военнослужащим, было ужасно, страшно, безжалостно. Один из участников тех событий уверяет, что страшные картины ландшафта смерти и по сей день нередко встают у него перед глазами и пугают его. [170]

Добыча секретного материала на этих полях сражений была сверх ожидания богатой. Один грузовик за другим привозил изъятые документы в пункты сбора и обработки информации.

Дело о шпионаже Зорге как пример того, что секретная служба может иметь решающее военное значение. Пронизавшая весь мир шпионская сеть Советского Союза в 1941 году

В октябре 1941 года, когда русские армии после неслыханно кровопролитных боев на многих участках фронта оказывали еще слабое сопротивление немецким войскам, руководство советской секретной службы получило радиограмму из Японии, в которой, по оценкам некоторых экспертов, предрекалась конечная победа Советскому Союзу. Это послание отправил из Японии своим московским заказчикам доктор Рихард Зорге через своего радиста Макса Клаузена. Вот его дословный текст:

«От Рамзеса директору. 15 октября 1941 года. Квантунская армия не будет наступать в Сибирь. Япония решила продвигаться лишь на юг. Повторяю: японский нейтралитет абсолютно надежен. Япония не нападет на Россию».

Военное командование Советского Союза на основании донесения своего высококлассного агента на Дальнем Востоке решило как можно быстрее перебросить войска, дислоцированные в Сибири, на военный театр и отбросить германские армии.

На вопрос, имело ли это решающее значение для войны, ответить с полной уверенностью невозможно. Тем не менее совершенно очевидно, что деятельность доктора Зорге, немца, стоила жизни сотням тысяч германских солдат.

Как доктор Зорге пришел к выводу, что японцы во время германо-русского противоборства будут придерживаться нейтралитета? И что подвигло его сослужить Советскому Союзу службу, которая, как он сам убедился, прольет много немецкой крови и приведет Германию к поражению?

Доктор Рихард Зорге, родившийся 4 октября 1895 года, был одним из тех миллионов немецких солдат, многие [171] годы проведших на фронте в Первую мировую войну. Утратил ли он уже тогда все общепринятые критерии? Превратили ли его ужасные и представлявшиеся ему бессмысленными события мировой войны в не знающего покоя искателя другого, более человечного миропорядка? Окрыляла ли его надежда, что после разрушения старого порядка и устоев под коммунистическим руководством возникнет новый, более прекрасный мир?

Как бы там ни было, в период между войнами он установил контакт с Москвой. Он, всей душой ненавидевший национал-социализм, решил вступить в борьбу на стороне коммунистического мира, попытавшись изгладить все воспоминания о своих соотечественниках, кроме России. Во всяком случае, доктор Зорге полностью утратил какое-либо чувство привязанности к родине, когда он поступил на шпионскую советскую службу. Действительно ли он верил, что тем самым сослужит человечеству службу? Не сознавал ли он ужас своего заблуждения, когда при обучении у своих московских работодателей ему стало ясно, что на службе у них не может идти никакой речи о личной свободе, а, напротив, неизбежно слепое подчинение?

Мы находим доктора Рихарда Зорге в начале войны в качестве официального корреспондента Германского информационного бюро (ДНБ) в Токио. Ему, обладавшему чувством юмора, было совсем не сложно завязать знакомства среди немцев и японцев. Он вел беспокойный образ жизни и часто с иронией говорил, что мог бы легко поменять свои антинацистские взгляды. Благодаря своим взглядам и напористости особенно сильное воздействие он оказывал на женщин.

Доктор Зорге сумел так искусно выстроить свою агентурную сеть в Японии, что поначалу нигде не вызывал подозрений. Его работа на ДНБ позволяла ему легко налаживать дружеские отношения с сотрудниками германского посольства в Токио. Так, например, в доме самого посла и его супруги он всегда был желанным гостем. Доктору Зорге удалось провести даже представителя Главного управления имперской безопасности Мейзингера, работавшего в немецком посольстве под прикрытием должности атташе. Дело дошло до того, что Мейзингер всегда защищал предателя, если кто-то относился с [172] недоверием к взглядам Зорге или говорил о его недостатках. Он имел обыкновение искренне объяснять: «Зорге — самый убежденный национал-социалист здесь, в Японии. Он прирожденный «испытанный боец», революция у него в крови».

В связи с Мейзингером мне уместно будет добавить: после войны в западногерманской прессе появились сообщения, будто доктор Зорге работал на советскую разведку, но в то же время передавал донесения в абвер. Это не соответствует действительности. Бывший руководитель отдела абвера «КО Дальний Восток», подполковник Эйзентрегер, хорошо знает об этом. Он и его прежние сотрудники решительно опровергают, будто доктор Зорге поддерживал контакты с представителями абвера. По всей видимости, слух о передаче Зорге информации абверу в Берлин возник оттого, что Мейзингер и его помощники охотно выдавали себя за представителей абвера. На самом же деле они служили в Главном управлении имперской безопасности (РСХА).

Из личных контактов с германским послом и Мейзингером доктор Зорге узнавал о секретных вещах, с которыми по долгу службы имели дело германский посол в Японии и его сотрудники. Но как ни были желанными донесения об этом доктора Зорге его московским заказчикам, более важным той осенью 1941 года для них оставался вопрос, останется ли Япония нейтральной по отношению к Советскому Союзу или же, воодушевленная немецкими победами, попытается воспользоваться представившейся возможностью, чтобы завоевать Сибирь.

Доктор Зорге прояснил этот важный вопрос. Ему удалось завербовать японских информаторов из руководящих кругов страны. От них он узнал, что правительство Японии во главе с императором считает нападение Германии на Советский Союз роковой ошибкой. Все достигнутые до октября 1941 года немецкие успехи якобы не были решающими. Впрочем, авторитетные японские политики признавали, что Германия вынуждена приложить все силы, чтобы разбить Советский Союз. Исходя из этой трезвой оценки сложившейся ситуации, японское правительство решило занять по отношению к Советскому Союзу выжидательно нейтральную позицию. Но немецкого [173] посла в Токио японцы заверили, что примут участие в германско-русском противостоянии, и дали понять, что в определенных обстоятельствах в подходящий момент готовы вступить в войну против Советского Союза.

Германский посол пока еще какое-то время верил в искренность этих японских заверений. Но доктор Зорге знал точнее и передал процитированную в начале этой главы радиограмму в Москву.

Представляется удивительным, что советские вожди приняли на веру, без колебаний содержание пришедшего по радио донесения как вполне объективное и сделали из этого вывод, перебросив дислоцированные в Сибири войска на фронт. Следует напомнить, что это проблематичное решение японского правительства в тот день 15 октября 1941 года было известно лишь небольшому кругу японских руководителей и имперское правительство еще надеялось на скорое наступление японцев на Сибирь.

Как глубоко советская разведка знала фанатичного доктора Зорге! Как твердо она была убеждена в том, что из ненависти к национал-социализму он способен нанести не только такой чудовищный удар собственному народу, но и что для него эти деяния означают даже освобождение от рабства, просто достижение цели своей жизни.

Я не могу отказать в своем уважении сотрудникам советской секретной службы, которые вели доктора Зорге. Он доставил им много хлопот при его основательной проверке и личном с ним знакомстве. Незаурядные информаторы должны быть верно оценены своими заказчиками. В противном случае возникает опасность, что ответственные лица не будут знать, как поступить с такими ценными донесениями. Как часто в истории разведслужб значительные результаты шпионажа оказывались невостребованными!

Классический пример тому «дело Цицерона».

Один албанец, камердинер английского посла в Анкаре сэра Хью Нэтчбулл-Хьюгессона, во время Второй мировой войны принялся тщательно готовиться, намереваясь разбогатеть, к продаже секретных материалов своего шефа. Он изготовил дубликат ключа от сейфа посла и фотографировал находящиеся там документы, [174] незаметно проникнув в служебный кабинет своего хозяина.

В октябре 1943 года он установил контакт с одним из ответственных чиновников германского посольства. От него албанец для дальнейшего ведения был передан представителю Главного управления имперской безопасности, атташе Мойзишу.

В последующие месяцы Цицерон — псевдоним албанца — передавал бесценные документы политического и военного характера. Какие, например, секретные договоренности были достигнуты между турецкими и английскими генштабистами в ущерб интересам Германии. Особую важность имели английские служебные отчеты по конференциям в Москве, Каире и Тегеране, на которых державы противника обсуждали, какую участь они собираются уготовить Германии.

Большое значение Германия прежде всего придавала решениям Большой тройки — Рузвельта, Черчилля, Сталина, — принимавшимся в Тегеране. Знание позиции и замыслов руководителей противной стороны тогда, вероятно, еще могло быть использовано имперским правительством, чтобы добиться приемлемого для Германии завершения войны. Но ответственные работники Главного управления имперской безопасности и министерства иностранных дел отнеслись недоверчиво и не поверили материалам Цицерона. Показательно, что министр иностранных дел фон Риббентроп о переданных ему документах из сейфа английского посла в Анкаре как-то сказал: «Это слишком потрясающе, чтобы быть правдой».

Как этот, так и многие другие примеры учат, что даже самые важные контакты не приносят никакой пользы, если руководители важного источника не очень хорошо знают информатора и его побудительных мотивов. Тогда нет основы для надежной оценки, поскольку ответственные лица в большинстве случаев страшатся решительно использовать поступающую к ним информацию. Все усилия и труд, прилагаемые при ведении подобных информаторов и агентов, и все деньги, потраченные при этом, оказывались напрасными. Правда, Цицерон, действовавший из жадности и ненависти к англичанам, получал крупные суммы фальшивых денег, посылаемых Главным [175] управлением имперской безопасности ничего не подозревавшему атташе Мойзишу.

Этот факт характерен для национал-социалистического режима и близорукости руководителей секретных служб в РСХА. Разведка, собирающаяся работать для своей страны на длительную перспективу (десятилетия и долее), должна избегать расплаты фальшивыми деньгами вместо звонкой монеты. Подобный обман может удаться раз или два. Но если он вскроется, никогда больше ни Цицерон, ни какой-либо другой крупный агент не станет искать контакта с такой разведкой.

Абвер, разумеется, расплачивался только настоящими деньгами. В последние годы войны через мои руки как командира групп фронтовой разведки «Запад III» прошли целые ящики с банкнотами разных стран, которые я выдавал подчиненным мне коммандо и группам для оплаты или же содержания информаторов и агентов. За это время не было передано ни одного фальшивого банкнота.

Впрочем, из этой оплаты фальшивыми купюрами выяснилось также, насколько руководящим сотрудникам Главного управления имперской безопасности были чужды принципы серьезной разведки, действовавшей по всему миру. Информаторы и агенты, какими бы людьми они ни были, идеалистами или авантюристами, все без исключения ожидают, что представители секретной службы, под чьим руководством они работают, при любых условиях сдержат данное им слово.

Должна ли в подобных исключительных случаях, как с доктором Зорге и Цицероном, информация надлежащим образом оцениваться, в значительной степени зависит от задействованных сотрудников секретных служб. Ведь лишь одни они знают поставщиков информации и обстоятельства, при которых оказалось возможным подобраться к соответствующим секретам. Если они — задействованные представители разведок — убеждены, что получат выдающийся результат, то их долг и обязанность энергично продвигать наверх это мнение, невзирая на то, что у них могут возникнуть неприятности, а также не обращая внимания на то, что их донесения могут оказаться досадными для высоких господ из правительства и не понравиться им. [176]

В деле доктора Зорге очевидно, что ведущие специалисты советской разведки распознали не только важность поставляемой им из Японии информации, но и сумели подвигнуть к немедленным действиям Сталина, своего самого главного патрона. Это свидетельствует об их высоком профессионализме. Они сумели использовать достижения своего сверхагента в Японии таким образом, правда стоившим много немецкой крови, что в конце концов нанесло большой вред всему свободному миру.

После того как доктор Зорге передал в Москву эти решающие донесения, он, по свидетельствам очевидцев, впал в состояние болезненного беспокойства и ярости. Как безумный, чаще всего пьяный, носился он на своем мотоцикле по улицам Токио; избегал знакомых или оскорблял их небрежно брошенными ядовитыми и двусмысленными замечаниями. Что так мучило его в эти дни? Было ли это сомнение в том, что его поступок даст человечеству добрые плоды?

Несколько дней спустя доктора Зорге арестовали. Макс Клаузен и все другие члены его шпионской сети в Японии также попали в руки японской полиции безопасности — кэмпэйтай. По сообщениям японских служб, Зорге приговорили к смерти в сентябре 1943 года и повесили вместе с японцем Одзаки 7 ноября 1944 года, в 24-ю годовщину красной революции. Но в мировой прессе до последнего времени постоянно раздавались громкие голоса, будто бы доктор Зорге остался в живых, поскольку русские вступились за своего сверхагента, и его после Второй мировой войны видели в Советском Союзе.

О человеческой стороне дела и побудительных мотивах доктора Зорге много написано. В большинстве своем объяснения таковы: будто ненависть к Гитлеру и национал-социализму обратили его к коммунизму и бросили в объятия советской секретной службы. Мне представляется, эту историю все же просто объяснять нельзя. В то же самое время, что и доктор Зорге в Японии, именно в Германии и западноевропейских странах на советскую разведку работали французы, англичане, бельгийцы, нидерландцы и граждане Швейцарии, в том числе и против своей страны. Ненависть к Гитлеру и национал-социализму не играла для них никакой роли. Во всех деталях мы знаем об этом по делу «Красной капеллы», [177] когда абверу в 1941 — 1943 годах удалось взять сотни ее агентов.

Правда, в шпионскую сеть «Красной капеллы» в Германии, Франции, Бельгии и Швейцарии входили не только люди, действовавшие по убеждениям и фанатично боровшиеся за торжество коммунистических идей и в поддержку Советского Союза, но много людей исключительно из-за денег и других материальных благ. Но суперагенты, будь то французы, немцы или англичане, всегда были идеалистами, заблуждавшимися людьми, поверившими в до сих пор исходящим из Москвы высокопарным фразам о человечности и великодушии. Они в недостаточной степени или совсем не знали грубой коммунистической действительности в Советском Союзе.

Но не стоит заблуждаться, что входившие в шпионскую сеть «Красной капеллы» французы, англичане, бельгийцы и другие европейцы во время войны в основном работали против Германии. В связи с этим затем распространялось мнение, будто они, как и доктор Зорге, прежде всего боролись против национал-социализма. Но шпионская сеть «Красной капеллы» в Бельгии и Франции начала плестись московскими специалистами задолго до того, как разразилась война, и именно не с целью шпионажа против Германии и против западных держав. Таким образом, в предвоенные годы было тоже немало французов, англичан и бельгийцев, взявшихся шпионить для Москвы против своей страны и своего народа.

Шпионская сеть «Красной капеллы» в Германии возникла позднее, нежели ее же сети в Бельгии и во Франции. Зато немецкие «красные агенты» проводили в высшей степени основательную работу. Самым важным человеком сети в Германии считался капитан люфтваффе Шульце-Бойзен, служивший в министерстве военно-воздушных сил, получивший псевдоним Коро. В апреле или мае 1942 года он передал чрезвычайно важные документы о задуманном дальнейшем немецком наступлении, затем о запланированном наступлении на Кавказ, о германских люфтваффе, производственных мощностях немецкой авиационной промышленности и многое другое суперагенту «Красной капеллы» в Брюсселе для дальнейшей передачи в Москву. К такому обходному пути Коро был вынужден прибегнуть, поскольку радиосвязь, налаженная [178] для прямой передачи донесений из Германии в Москву, оказалась невозможной по невыясненным причинам.

В то время как в 1941 году во Франции и Бельгии работали десятки радистов-агентов «Красной капеллы», в мае и июне 1942 года в Германии еще не работало ни одного. Это совершенно точно установлено в ходе ликвидации абвером в ходе войны многочисленных красных радистов-агентов во Франции и Бельгии. Я упоминаю об этом в доказательство того, что разворачивание сети радистов красных во Франции и Бельгии началось задолго до войны, иначе не могло бы столь широко функционировать в 1941 — 1942 годах.

Шульце-Бойзену не повезло. Секретные документы, переданные им своим «коллегам» в Бельгии, были обнаружены при одном аресте, проведенном абвером в Брюсселе совместно со службой радиоперехвата абвера. Анализ изъятых документов и расследование обнаруженных улик привели к аресту Шульце-Бойзена и многих других агентов шпионской сети красных в Германии, Бельгии и Франции. В целом в период с декабря 1941-го по конец 1943 года под арест попали около 800 человек, шпионивших на Москву. Многие из них, в том числе Шульце-Бойзен, за свои деяния были приговорены к смертной казни.

Короче говоря, в деле доктора Зорге и «Красной капеллы» я хотел бы особенно обратить внимание на два момента: с одной стороны, на разветвленность шпионской сети, которую советская разведка содержала уже в 1940-м и 1941 годах, а с другой — на то, как она уже тогда имела обыкновение рекрутировать себе агентов в определенных кругах в странах свободного мира.

Советской разведке в годы перед Второй мировой войной удалось выстроить в Японии и перечисленных европейских странах такую эффективную шпионскую сеть, которую соответствующим контрразведывательным службам не удалось обнаружить. Благодаря этой широко разветвленной секретной организации московские службы в первые два военных года добились результатов, бесценных для обороны Советского Союза.

Подобной по эффективности шпионской организацией в тот период не обладала ни одна разведка мира. Я думаю, [179] что могу это утверждать, поскольку во время войны как руководитель контршпионажа на западном оперативном направлении принимал участие в ликвидации многочисленных шпионских сетей западных держав и Советского Союза. Агенты английской, американской и голлистской разведок, арестованные оперативными органами по поручению абвера, были не так основательно обучены, как сотрудники советской секретной службы. Кроме того, их техническое оснащение оставляло желать лучшего. Совершенно не удовлетворяло, например, качество агентурных радиопередатчиков западных разведслужб, во всяком случае в 1941-м и 1942 годах.

Хотя абвер к тому времени уже сконструировал отличные радиопередатчики, но он не обладал такой эффективно работающей шпионской сетью в Советском Союзе. Это объяснялось тем, что на мировой арене он начал работать только примерно с 1935 — 1936 годов. Попытки абвера завербовать источники информации в Советском Союзе из резидентур в сопредельных с ним странах, о которых уже говорилось, слишком запоздали. Кроме того, им сильно мешала внутренняя борьба между обеими германскими секретными службами, абвером и Главным управлением имперской безопасности.

Но все-таки огромная заслуга абвера состоит в том, что во время войны он раскрыл и ликвидировал шпионскую сеть «Красной капеллы» в Бельгии и Франции, которую не сумели распознать местные власти. Однако это замечание не умаляет и не может умалить больших достижений советской разведки в первые годы войны, ставших возможными, поскольку компетентные люди в Советском Союзе издавна придавали большое значение секретной службе и предоставили все необходимые силы и средства. Но разведка Советского Союза добивалась выдающихся успехов не только в то время. В последующие после Второй мировой войны годы были достигнуты значительные успехи. Это дела выдающихся шпионов Элджера Хисса, Тейлора Кента, Клауса Фукса, Брунс Понтекорво и других. Разведки западных держав тем временем смогли приобрести ценный опыт методов работы этого противника и получили представление о его опасности.

Благодаря опыту, приобретенному во время войны, можно с уверенностью сказать, что сегодня, как и тогда, [180] повсюду в свободном мире, где встречаются недовольные или умные люди, которые внимают раздающимся из Москвы якобы истинным фразам о благе всего человечества, обязательно присутствуют агенты с Востока, с одной стороны, формирующие благоприятные для проникновения коммунизма настроения, а с другой — подыскивающие людей, подходящих для разведывательной работы. С необыкновенной ловкостью восточные агенты проникают в круги нашей молодой интеллигенции на Западе, в среду студентов, деятелей искусства, фанатиков и авангардистов. Другая группа людей также находится под пристальным наблюдением восточных разведчиков. В нее преимущественно входят люди, которые не в ладах с буржуазным мироустройством, или они оступились и конфликтуют с законом, или им тесны раз установленные границы.

Все это известно и секретным службам держав свободного мира. Но нашли ли они соответствующие средства, чтобы положить конец этим проискам советской разведки и их пособникам в странах-сателлитах? У общественности не складывается подобного впечатления, поскольку в наших газетах непрерывно публикуются статьи, в которых при описании какого-нибудь очередного шпионского скандала подчеркивается, что восточные агенты десятками тысяч наводняют западные страны.

Вопрос заключается в том, хотят и могут ли западные разведки в тесном сотрудничестве создать такой же крупномасштабный аппарат для подавления деятельности восточных агентов, какой службы противника содержат для разведки в свободном мире. Достаточное количество людей для этого бы нашлось. Тут я имею в виду миллионы людей, в течение последнего десятилетия бежавших из стран восточного блока на Запад с презрением и ненавистью в душе. Даже носители коммунистических тайн бегут не столь уж редко. Например, не проходит и месяца, чтобы несколько сотрудников «народной полиции» не перебежали к нам на Запад из советской зоны Германии. Затем я думаю о миллионах поляков, украинцев, венгров, чехов, болгар и других эмигрантов с Востока, вынужденных искать себе новую родину в западных странах. Многие — большинство из них — являются непримиримыми врагами коммунистического режима. [181]

Если секретные службы западных держав собираются использовать ненависть, как это делала советская разведка в деле доктора Зорге и в других случаях, то среди названных групп людей, несомненно, найдутся десятки тысяч тех, кто изъявит свою готовность участвовать в разведке. Было бы даже целесообразно часть этих людей под различным прикрытием или под личиной раскаявшегося перебежчика внедрять в Советский Союз и там с их помощью создать «синюю нелегальную сеть»{36}. Я не знаю, используется и насколько этот метод западными державами. Но думаю, что ненависть даже на невидимом фронте не может получить одобрения. Мне, однако, представляется настоятельной необходимостью, чтобы западные секретные службы срочно объединили усилия для эффективного отражения тайных атак восточного противника на свободный мир.

О дальнейшем применении групп фронтовой разведки в русской кампании

Месяцы с начала кампании в России вплоть до октября для групп фронтовой разведки превратились в сплошную охоту за все новыми объектами, которые следовало осмотреть. Постоянное боевое использование групп фронтовой разведки, столь малочисленных и во время наступления совершенно предоставленных самим себе, было очень утомительным. Кроме того, большинство из них несли тяжелые потери личного состава, а также потери транспорта.

Несмотря на это, группы фронтовой разведки в конце лета и осенью, 1941 года добились значительных успехов. Среди прочего им в руки попала вся секретная переписка советской 19-й армии. Она стала кладезем очень ценной для германского командования информации. Необходимость анализа этого и других добытых материалов породила бесчисленное количество срочных поездок. Было важно как можно быстрее передавать [182] полученную информацию соответствующим штабам.

Внезапно в этой охоте наступил перерыв. Оперировавшие в зонах ответственности разных армий группы фронтовой разведки были отозваны начальниками их коммандо, чтобы подготовить к действиям в Ленинграде, Москве, Киеве, Одессе и других крупных русских городах. Но в ноябре 1941 года наступление застопорилось. Немецкие части вынужденно отошли на линию озеро Ильмень — Вязьма — Харьков, и рано наступившая суровая зима заставила фронт замереть. Она вынудила группы, до того становившиеся лагерем в лесах, теперь расквартировываться далеко от фронта.

Зимние месяцы позволили «Валли I» и «Валли III» доукомплектовать личным составом подчиненные им коммандо и группы фронтовой разведки и пополнить снаряжение. Кроме того, у частей абвера появилась новая задача. Стоил фронту встать в оборону, как в тыловом районе начались диверсии и обстрелы автотранспорта, если одиночные автомобили появлялись в уединенной местности. «Валли III», командование групп фронтовой разведки «Восток III», сразу установило, что речь идет о целенаправленных акциях секретной службы противника. Для этого, понятно, она предпочитала безлюдную, заболоченную и лесистую местность.

Фронтовые части и командиры в тылу срочно потребовали принятия энергичных мер против диверсионно-террористических групп. Для их подавления офицеры армейских отделов 1с зимой 1941/42 года использовали приданные им группы фронтовой разведки. Они с энтузиазмом принялись за выполнение поставленной задачи. Но после кровопролитных стычек выяснилось, что диверсионно-террористические группы трудно достать в их умело выбранных укрытиях и, кроме того, они часто оказывались больше по численности атаковавших групп фронтовой разведки.

Из этой ситуации возникала новая задача для групп фронтовой разведки «Восток III»: в районах, где бесчинствовали диверсионно-террористические группы, вербовать доверенных лиц, чтобы с их помощью устанавливать местонахождение и количественный состав агентурных групп противника, а затем во взаимодействии с территориально [183] уполномоченными командирами соответствующими силами бороться с ними. Сами группы фронтовой разведки в военном отношении были слишком слабы для подавления этого противника.

Однако, несмотря на все усилия немецкой стороны, советской разведке удалось на просторных, почти не занятых войсками тыловых районах создавать все больше баз с постоянно возрастающими силами.

«Валли III», служебная руководящая инстанция групп фронтовой разведки «Восток III», быстро выяснил, что советская разведка действует по плану, разработанному еще в мирное время. В районах, которые Красная армия вынужденно оставила, находились сотни подготовленных агентов. Чаще всего речь шла о людях, в мирное время занимавшихся внутриполитическим надзором. Но выяснилось, что многих из них готовили и к выполнению других задач на случай войны.

Среди них были следующие специалисты:

а) разведчики, обученные военному шпионажу;

б) подготовленные диверсанты;

в) агенты, специализировавшиеся на создании партизанских отрядов в подходящих для этого районах.

Эти выводы фронтовая разведка «Восток III» частично сделала из допросов арестованных агентов противника, частично благодаря добытым во время наступления секретным документам советской разведки. Далее оценка письменных документов показала, что НКВД покрыл всю территорию Советского Союза плотной, для западного понимания непостижимой, сетью информаторов и шпиков, часть из которых была заранее подготовлена для выполнения оборонительных, а часть для наступательных акций и задач. НКВД обладал невероятной властью. Кто на территории Советского Союза не был лоялен к секретной службе, рассматривался как враг родины или изменник.

НКВД имел три следующих органа: Главное управление государственной безопасности; Управление пограничных войск; Управление особых отделов.

В рамках Красной армии, а именно в сухопутных войсках, в ВВС и ВМФ работали военные отделы советской разведки. Они подчинялись Народному комиссариату обороны и Народному комиссариату Военно-морского [184] флота и, с одной стороны, вели военную разведку иностранных сухопутных войск, ВВС и ВМС, а с другой — принимали превентивные меры по тайной охране собственных войск и штабов. Но через Управление особых отделов НКВД оказывал сильнейшее, до конца 1942 года даже решающее, влияние на Красную армию и ВМФ. Особисты УОО предназначались не только для наблюдения и обеспечения безопасности всех штабов, частей и служб Красной армии, даже в Генеральном штабе и среди высшего командного состава советских вооруженных сил представители особых отделов играли важную роль. Правда, зимой 1942/43 года Сталин несколько урезал их полномочия в пользу офицеров вышестоящих штабов.

Абвер оказался неподготовленным к противоборству с этой хорошо обученной и в количественном отношении многократно превосходящей службой противника. «Валли III» всеми силами укреплял личный состав групп фронтовой разведки «Восток III» и занимался обучением своих сотрудников. Служба также добилась увеличения количества групп и доведения их личного состава до 25 человек. В целом личный состав групп фронтовой разведки «Восток III» в конце концов достиг примерно тысячи военнослужащих. Но что это означало на территории, где население говорило на незнакомом языке, где армия агентов противника была в тысячи раз больше?

В то время как фронтовая разведка «Восток III» зимой 1941/42 года и в последующие месяцы старалась усиливать свои части и вела борьбу со шпионами, диверсантами и террористами, число которых и дерзость все время возрастали, фронтовая разведка «Восток I» оказалась перед другой, не менее важной проблемой: какие советские дивизии противостоят германскому фронту? Какой у них численный состав и как они вооружены? Есть ли среди них части, дислоцированные в Сибири? Как выглядят ближайшие тылы советского фронта? Формируются ли новые соединения? Как работает оборонная промышленность Советского Союза? Какие планы вынашивает советское руководство?

Еще в пунктах сбора и анализа лежали вагоны секретных материалов, добытых во время наступления, ожидавших своей оценки, но на перечисленные насущные [185] вопросы эти материалы уже не могли дать ответов. Это означало, что необходимо засылать разведчиков в тыл советского фронта и точно установить военную ситуацию у противника. Большинство до сих пор завербованных подразделениями и отделениями абвера I, II и III в ходе кампании в России информаторов, среди которых опять выделялись украинцы, в разведывательных операциях по ту сторону фронта не могли быть задействованы. Об их связи с немецкими службами знало местное население. Они «сгорели» бы, как это называлось, и подверглись бы опасности быть сразу опознанными и расстрелянными. К тому же многие из них недостаточно хорошо говорили по-русски.

Тогда среди русских военнопленных, насчитывавшихся сотнями тысяч, стали подбирать доверенных лиц, подходивших для вербовки, и обучать их. Этим в первую очередь занимались коммандо фронтовой разведки «Восток I», приданные группам армий «Север», «Центр» и «Юг». Но выполнением этой задачи занимались также и референты I различных отделов абвера на родине и на оккупированных территориях.

Теперь для проведения необходимых мероприятий потребовались силы, которые могли быть полезными офицерам абвера при подготовке информаторов. Помощники должны владеть русским языком и хорошо знать Красную армию.

Также из многих русских доверенных лиц следовало подготовить радистов и обучить прыжкам с парашютом. После завершения подготовки ночью их доставляли в район боевого применения и сбрасывали. Русские информаторы, не годившиеся для прыжков с парашютом, готовились для заброски через линию фронта наземным путем.

Одним из первых доверенных людей, кого в качестве помощника использовали для подготовки русских пленных, стал известный читателям бывший польский майор Гарацимович, имевший псевдоним Гапке. Он блестяще зарекомендовал себя на этом поприще в борьбе против Советского Союза. Сотни из завербованных среди русских агентов прошли через его руки. Его умение и способность располагать к себе людей были поразительными. Уже через несколько месяцев агенты, заброшенные [186] Гапке на советскую территорию, стали передавать по рации ценные донесения или сами возвращались с разведывательного задания с важной информацией. Бывшего польского офицера приняли на службу в вермахт и присвоили звание зондерфюрера в чине лейтенанта.

Но в 1943 году ему не удалось уйти от своей судьбы. В обязанности Гапке также входила задача доставлять на фронт подготовленных агентов и переправлять их. В сотнях случаев все проходило без сучка без задоринки. В результате он стал слишком доверчив и беспечен со своими подопечными. Но если из среды русских военнопленных для разведывательной деятельности отбирались только те, кто внушал доверие в вопросе бесповоротного отказа от большевизма, все равно проникали и такие русские, которые переходили линию фронта с заданием вести шпионаж. Поэтому следовало учитывать и то, что некоторые военнопленные лишь делают вид, будто искренне идут на вербовку.

Во время одной из таких поездок на фронт Гапке сидел в кабине рядом с водителем, а агент, предназначенный к переброске, на заднем сиденье. Внезапно он трижды выстрелил в Гапке, оборвав его жизнь, полную приключений. Так погиб человек, хотя и с некоторыми недостатками, но которого все, знавшие его, высоко ценили. Преступнику удалось бежать. Ему, как и многим другим до него агентам, выдавали пистолет, чтобы в случае необходимости он смог обороняться. Но Гапке должен был передать агенту оружие только на линии фронта и с соблюдением всех мер предосторожности.

В связи с этим следует сказать несколько слов о том, как сотрудниками абвера проводилась вербовка военнопленных для разведывательной работы. Нашими бывшими противниками после 1945 года неоднократно выдвигались обвинения, будто абвер силой принуждал русских военнопленных к шпионажу против собственной страны. Но это не так. Подтвердить могут все оставшиеся в живых бывшие сотрудники абвера. Согласно принципиальным указаниям и директивам шефа абвера, адмирала Канариса, при вербовке запрещалось оказывать любое силовое воздействие и давление. Подобные методы работы в абвере считались предосудительными. Вербовались только те из русских военнопленных, кто шел на добровольное [187] сотрудничество. Впрочем, завербованные имели право в любой момент — даже после многонедельной подготовки — заявить, что задача пересечь линию фронта и вести там шпионаж им не под силу. Это доводилось до сведения всех военнопленных при вербовке сразу и затем неоднократно повторялось в ходе обучения. Те из них, кто отказывался от разведывательной работы, использовались на предприятиях, охраняемых абвером, или переводились в лагеря военнопленных с обязательством сохранять в тайне вербовку и обучение.

Подготовка военнопленных и лиц, пригодных для разведывательной работы в тылу русского фронта, из числа гражданского населения на оккупированных территориях протекала быстро. Отделение «Иностранные армии Востока» генерального штаба хотело как можно быстрее получать информацию о военных мероприятиях в Советском Союзе, после того как фронт замер в ноябре 1941 года из-за суровой русской зимы. Коммандо фронтовой разведки «Восток I» и некоторым сотрудникам I отдела абвера уже в первые месяцы 1942 года удалось переправить через фронт подготовленных агентов поодиночке или небольшими группами.

О подавляющем большинстве этих агентов абвер так ничего никогда и не услышал. И остальные давали лишь скудную информацию. Правда, разведчики, снабженные рациями, передавали полезные, даже ценные донесения. Другой части агентов удавалось пробраться обратно через линию фронта и лично доложить о своих донесениях.

С самого начала следовало рассчитывать на то, что многие из проникавших на вражескую территорию описанными каналами агентов попытаются незаметно раствориться среди населения или сдаться советским органам. Но других, более надежных каналов у абвера не было. Несмотря на ненадежность и сложность этих каналов, все же были достигнуты значительные успехи.

Из советских секретных документов, добытых во второй половине 1942 года, выяснилось, что практически множество агентов, заброшенных группами фронтовой разведки в первые шесть месяцев этого года на вражескую территорию, явились в русские органы или попали под арест. С другой стороны, секретные документы [188] позволяли выяснить, что часть агентов успешно работала на абвер и доставила советской разведке массу хлопот.

Особенно четко это следует из одного приказа, который Берия — тогдашний шеф советской секретной службы — отдал штабам и службам, а также всем гражданским властям страны. Этот документ гласил, что применение германских радистов-агентов, поодиночке или небольшими группами, в последние недели усилилось. Агенты частично подбираются из рядов пленных красноармейцев, частично из жителей оккупированных Германией территорий и используются для шпионажа и диверсий в тылу советского фронта. Часть таких агентов добровольно сдается, другая часть арестовывается с помощью населения. Но опасность этим не устранена. Поэтому необходимо подключить все население к контрразведывательной борьбе в еще большей степени, нежели ранее. Затем шли указания, как в дальнейшем вести борьбу со шпионажем и диверсиями противника и как следует действовать при арестах агентов. Вот некоторые особенно примечательные места из этого приказа дословно:

«Вражеский агент, после разрешения компетентных органов НКВД, расстреливается в том месте, где произошел его арест, в присутствии населения. Гражданским лицам казнь преподает наглядный урок. Пособники агентов также подлежат аресту и осуждению на многолетние сроки заключения».

Эти приказы, адресованные всем военнослужащим и гражданскому населению, говорят сами за себя.

Но разумеется, советская секретная служба не ограничилась мерами по ликвидации немецких шпионов и диверсантов. Для главных штабов Красной армии именно в период с декабря 1941-го по лето 1942 года было особенно важно разведать численность германских армий и их дальнейшие наступательные планы. Ибо в боях 1941 года советские вооруженные силы несли чрезвычайно большие потери. Поэтому командованию противника требовалось получить точные данные о германском вермахте, чтобы как можно эффективнее использовать для обороны ослабленную Красную армию.

Тем временем советская разведка тоже начала готовить агентов и сотнями и тысячами засылать их через [189] линию фронта или сбрасывать на парашютах на оккупированную Германией территорию. В результате этого в тыловых районах немецких войск началось противоборство между группами фронтовой разведки «Восток III» и советской секретной службой в сфере контрразведки, которое в последующие годы принимало все более масштабные размеры.

Уже в первой половине 1942 года противнику удалось забросить некоторое число агентурных групп в немецкую прифронтовую полосу, скрывавшихся в лесистой, заболоченной местности. С этих баз часть агентов врага производили разведывательные вылазки, другие нападали на одиночные машины вермахта.

Советской разведке при распространении этих групп агентов в тылу германского фронта помогало то, что она еще в довоенные годы покрыла всю территорию Советского Союза густой сетью своих доверенных лиц. В задачи мирного времени этой организации прежде всего входила поддержка органов НКВД, если где-нибудь внутриполитические противники режима создавали вооруженные группы или появлялись бандитские формирования. В сеть этих информаторов в первую очередь попадали члены коммунистической партии, отобранные их функционерами.

Но сотрудники этой заблаговременно сформированной организации, предназначенной для ликвидации банд и внутриполитического противника еще в предвоенные годы, обучались и готовились на случай войны. В этом случае в их задачу входила организация партизанских отрядов в тылу противника и нарушение коммуникаций врага.

Эта широкомасштабная заблаговременная шпионско-диверсионная подготовка на случай войны сегодня кажется нам невероятной. Тем не менее добытые советские секретные документы подтверждают это. Из них, между прочим, далее явствует, что в эту организацию главным образом входили люди, освобожденные от военной службы. Этим людям, оставленным на территории, оккупированной немецкими войсками, в основном предписывалось создание в тылу нашего фронта уже к первой половине 1942 года небольших баз и опорных пунктов для советской разведки, благодаря которым она в последующее [190] время развернула формирование банд и затем партизанских отрядов.

В июле 1942 года на юге Восточного фронта началось новое германское наступление. Двумя ударными клиньями немецкие армии устремились вперед, на север к Волге в район Сталинграда, на юг в район горы Эльбрус на Кавказе. Для этого наступления было подготовлено и приведено в боевую готовность некоторое число групп фронтовой разведки. Своевременно удалось укомплектовать личный состав и обеспечить его снаряжением. Здесь снова следует особо отметить украинцев, добровольно шедших на службу и выполнявших важную работу переводчиков.

Но что означало применение пары сотен человек фронтовой разведки на столь обширных пространствах! Для них это наступление по бесконечным, разбитым и покрытым непролазной грязью дорогам стало непосильно трудным. Чтобы не отставать от фронта, а с другой стороны, иметь возможность обследовать на предмет секретных документов взятые города, группы без передышки и в большой спешке двигались вперед к постоянно меняющимся целям. Небольшими группками они растворялись на казавшихся бескрайними равнинах, в лесах и среди болот. К осени 1943 года площадь оккупированной на Востоке территории достигала около трех миллионов квадратных километров, то есть более чем в одиннадцать раз больше площади ФРГ.

Плохие дороги и обширные пространства чрезвычайно затрудняли работу групп. Несмотря ни на что, и в этом наступлении они добывали значительное количество секретных материалов, в особенности в крепости Севастополь. И снова следовало обнаруженные недавние приказы военного командования Красной армии изъять и как можно быстрее доставить собственным вышестоящим штабам. Но все остальные документы требовалось доставить в пункты сбора и анализа, располагавшиеся неподалеку от Варшавы при главном управлении фронтовой разведки «Восток I» и «Восток III». От тогдашнего фронта, где-то под Сталинградом, до Варшавы было более 1500 километров. Но сегодня трудно представить, что означало проехать такое расстояние на грузовиках по большей частью проселочным, [191] размытым, разбитым до сотни метров в ширину дорогам.

Оценка добытых в наступлении документов вновь дала результаты, признанные военным командованием как очень ценные. К сожалению, за этот успех пришлось заплатить дорогой ценой. Части фронтовой разведки в этот период времени понесли очень тяжелые потери, поскольку им нередко — совершенно одним — приходилось действовать на территориях, кишевших бандами.

В последние месяцы 1942 года в результате тяжелого поражения германского командования, в особенности в кольце Сталинграда, наступление застопорилось. С Кавказа немецкие войска пришлось даже отводить.

Началась новая фаза войны, и не только в боевых действиях, но и на невидимом фронте. Руководители советской секретной службы обнаружили большие возможности, которые им предоставляли огромные пространства в германском тылу, практически не контролируемые войсками. Их час пробил. Они дополнительно к уже существующим открыли сотни новых шпионских школ. Путем вербовки и принуждения из Красной армии, а также из отраслей промышленности и сельского хозяйства на обучение направлялись тысячи и тысячи мужчин и женщин. Всех их должны были засылать через линию фронта. Одни из них стали радистами, другие занимались военной разведкой, третьих готовили к диверсионной деятельности и партизанской войне. Длительность подготовки зависела от ума и задач, к которым готовили обучаемого.

Затем в течение 1943 года они толпами стали появляться в нашей прифронтовой полосе. Большинство из них просачивались сквозь передовую линию, которая во многих местах разрывалась. Но многих присылали в район применения на самолетах и сбрасывали на парашютах. Неоднократно служащие фронтовой разведки наблюдали, как агенты поодиночке или небольшими группами спрыгивали даже без парашютов с летящих на бреющем самолетов в глубокий снег.

Советская разведка не очень церемонилась со -своими доверенными лицами. Строгость при вербовке, обучении И применении агентов доходила до жестокости.

Каждый месяц с 1943-го по 1945 год группы фронтовой разведки обнаруживали минимум тысячу вражеских [192] агентов и сообщали о них исполнительным властям. Органы тайной военной полиции и гестапо непрерывно проводили бесконечные аресты. Несмотря на это, поток просачивавшихся агентов становился все мощнее. Руководство противника знало об огромных потерях, поскольку получало донесения об этом с баз на бандитских территориях, с которыми поддерживало связь по радио, частично даже через курьеров. Решимость руководящих функционеров советской разведки все больше и больше отправлять своих информаторов и агентов на тайный фронт против Германии ничто не могло поколебать, в том числе и все возрастающие потери.

Советские агентурные группы, несмотря на успешное противостояние абвера, росли в германской прифронтовой полосе количественно и по численному составу. Большинство шпионов и диверсантов, засланных врагом, которых не удалось арестовать, примыкали к уже работавшим агентам и бандам.

Когда в 1942 — 1943 годах из оставленных советской разведкой доверенных лиц и оказавшихся в окружении красноармейцев в глухих лесах и на болотах стали формироваться первые агентурные группы в тылах нашего фронта, основная масса населения не желала иметь с ними ничего общего. Такое негативное отношение было еще и оттого, что члены агентурных групп в местностях, где не дислоцировались войска, частично для пропитания, частично для обогащения, отбирали у населения все, что им хотелось.

Но чем сильнее становились группы агентов при все ухудшавшемся для Германии положении на фронтах, тем большее влияние они стали оказывать на местное население. Многие местные шли на сотрудничество с агентурными группами из страха мести, поскольку знали, что это организация, которой руководит советская секретная служба. Пропаганда противника также влияла на настроения населения на оккупированных территориях в пользу агентурных групп. Теперь она уже не говорила об интернациональных задачах, а об отечественной войне. Некоторые местные жители были обижены мерами германской гражданской администрации и отношением ее представителей и по этой причине вступали в контакт с советским невидимым фронтом. [193]

Так из агентурных трупп формировались банды, а из тех сравнительно хорошо вооруженные партизанские соединения, личный состав которых исчислялся тысячами.

Одна из важных задач этих групп агентов и банд состояла в проведении диверсий на железных дорогах, складах вооружений и на других объектах, а также в нарушениях коммуникаций германских войск. Вскоре отдельные машины вермахта уже не могли совершать длинных поездок, и зимой 1943/44 года дело уже дошло до того, что партизаны стали обстреливать и небольшие колонны автомашин.

Затем агентурные группы планомерно переходили к тому, чтобы вербовать среди населения информаторов и обязывать их для шпионажа поступать на службу в германские учреждения. Это была вторая важная задача, которую перед ними поставил НКВД.

В-третьих, организованные банды планомерно работали против немецких частей и учреждений, представлявшихся им самыми опасными. Руководство НКВД, несомненно, знало, кто больше всего доставляет хлопот их органам в немецкой прифронтовой полосе. Поэтому противник переходил к тому, чтобы засылать контршпионов в части фронтовой разведки. Агентурные группы пытались совершать покушения, выводя таким образом из строя отдельные группы фронтовой разведки и полицейские службы. Насколько известно, все же в большинстве случаев эти запланированные преступления удавалось своевременно раскрывать, а исполнителей арестовывать.

Советская разведка для решения задач особой важности, точнее, для целей военной разведки засылала самостоятельных, с особой тщательностью подготовленных агентов, независимых от агентурных групп и партизанских соединений. Некоторые из них выдавали себя за немецких военнослужащих. В одном случае советский агент в форме немецкого лейтенанта прямо на улице попросил солдата остановить проезжавшую мимо машину, поскольку хотел подъехать на ней. В машине ехал капитан. Солдату лейтенант показался странным. Он доложил о своих подозрениях. Капитан тотчас же вышел, и мнимый лейтенант был разоблачен как советский шпион.

Но так хорошо заканчивались далеко не все случаи. В 1943 году, например, одному советскому агенту, который [194] в Ровно выдавал себя за немецкого обер-лейтенанта, удалось похитить немецкого генерала Зауэрбруха{37} и вывезти его на вражескую территорию. Агента основательно подготовили для этой вылазки. Он был родом из Прибалтики и хорошо говорил по-немецки, правда, с заметным акцентом. Появившись у коменданта города Ровно, полковника, он предъявил ему служебное удостоверение заграничной службы абвера на имя обер-лейтенанта Пауля и заявил, что прибыл с секретным заданием. Вполне возможно, продолжал мнимый обер-лейтенант, что при выполнении своего задания он будет вынужден обратиться за помощью к господину коменданту. Своими разговорами о секретных заданиях абвера он завоевал расположение коменданта. На вопрос полковника, может ли он что-то узнать о задании, которое дала ему заграничная служба абвера, мнимый обер-лейтенант Пауль ответил:

— Разумеется, господин полковник. Сначала речь идет о создании библиотек для добровольческих соединений, состоящих из говорящих по-русски солдат. Для этого мы хотим воспользоваться местной городской библиотекой и библиотеками вокруг Ровно. Разумеется, я должен тщательно проследить за тем, чтобы книги коммунистического содержания были уничтожены. Могу ли я в случае необходимости рассчитывать на вашу поддержку, господин полковник?

— Разумеется! — ответил комендант города.

В результате советский агент Грачев{38}, игравший роль немецкого обер-лейтенанта Пауля, получил полную свободу передвижения в немецком тылу. Если бы возникли непредвиденные осложнения, он мог надеяться на подстраховку коменданта города Ровно. Поэтому Грачев, он же Пауль, принялся за выполнение своего задания, состоявшего в том, чтобы вывезти генерала Зауэрбруха живым на советскую территорию.

Зауэрбрух играл важную роль при формировании строевых соединений из русских добровольцев. НКВД решил его арестовать. [195] Зауэрбрух жил в Ровно в доме, где кроме него проживала лишь домработница Нюша. Хотя перед домом был выставлен двойной пост, но службу несли русские добровольцы. Грачев долго не раздумывал. С помощью нескольких помощников он скрутил генерала, когда тот однажды около 22 часов вошел в свой дом. Грачев, по-прежнему в форме немецкого обер-лейтенанта, заставил Зауэрбруха выпить снотворное и увез его на автомобиле.

Вероятно, советские агенты не посчитали безопасным переправлять захваченного в плен немецкого генерала через линию фронта. Скорее всего, можно предположить, что они доставили его в один из партизанских отрядов и потом вывезли на самолете. Подобные операции по вывозу из немецкого тыла на самолетах к тому времени уже не были чем-то чрезвычайным. Впрочем, с другой стороны, зимой 1943/44 года нередко и немецких доверенных лиц вывозили на самолетах с советской территории. Для таких операций абвер использовал самолеты «Хе-111». Все это было вполне возможно на необъятных русских просторах.

Дело генерала Зауэрбруха примечательно в двойном отношении. Во-первых, оно поучительно для служб, в которые являются неизвестные военнослужащие: личность последних должна основательно выясняться в вышестоящей инстанции, направившей его. Служебное удостоверение не является доказательством, тем более во время войны. Группы фронтовой разведки изымали у русских военнопленных громадное количество удостоверений. С другой стороны, множество немецких служебных удостоверений попадало в руки противника. Во-вторых, беспечность дает разведке противника преимущество. В местности, наводненной партизанами, генерал Зауэрбрух должен был жить не один, а вместе с другими немецкими военнослужащими.

Что в 1943 — 1945 годах абвер мог противопоставить подавляющему численному превосходству вражеской секретной службы? Что делалось для ликвидации полчищ агентов в собственной прифронтовой полосе? И насколько еще возможно отслеживать военные мероприятия у противника, в особенности разведывать замыслы советского командования?

Для соответствующих групп фронтовой разведки I это была почти неразрешимая задача. Служба контрразведки [196] противника в тылу советского фронта сплела густую сеть осведомителей и шпиков, а также предприняла ряд охранных мероприятий. Выслеживаемым по всей стране разведчикам было непросто избежать внимания. О любом чужаке, появлявшемся в деревне или городе, они тут же доносили в ближайшее учреждение НКВД. В результате из доверенных лиц, засланных в первые месяцы 1943 года на вражескую территорию группами фронтовой разведки «Восток I», вернулись лишь единицы. Отныне уже не имело никакого смысла засылать информаторов в гражданской одежде. Потери были слишком велики, а результат ничтожен.

Но еще имелись пленные офицеры Красной армии, которые, будучи ожесточенными врагами большевизма, горели желанием что-то предпринять против властителей в Кремле. Некоторые из них в обмундировании военнослужащих Красной армии засылались на советскую территорию. Многие приносили чрезвычайно важные сведения. Среди прочего они посещали фронтовые штабы противника, представляясь, будто прибыли от вышестоящего начальства, и получали из первых рук от младших полевых командиров ответы на вопросы, которые им составил абвер. Тот или иной из них вывозился на самолете и тогда делал личный доклад.

Но в течение 1943 — 1944 годов подобные переброски стали все более и более затрудняться работой советской контрразведки, все реже давать удовлетворительные результаты.

В этой ситуации и проявилось, что способен дать контршпионаж, сектор{39} военной разведки, созданный адмиралом Канарисом в Германии в 1935 году. Группы фронтовой разведки «Восток III», строевые подразделения контршпионажа, с одной стороны, способствовали большим потерям агентов советских групп, а с другой — непрерывно получали сведения об оперативных замыслах противника, используя достижения контрразведки.

Для групп фронтовой разведки III (всего лишь около тысячи человек) в 1943 — 1944 годах на тайном Восточном фронте работы также было с избытком. Стоит не забывать, [197] что в те военные годы в прифронтовом тылу располагались сотни, даже тысячи военных и гражданских учреждений, в которых призывались и обязаны были служить на вспомогательных должностях мужчины и женщины из местного населения. Кроме того, из русских военнопленных формировались добровольческие части. Неоднократно описанная в послевоенные годы армия Власова имела численность около двух миллионов человек. Ясно, что советской секретной службе не нужно было прилагать особых усилий, чтобы бесчисленные агенты и военнослужащие Красной армии соглашались на вербовку в германские добровольческие части или учреждения для тайного шпионажа.

Принимая во внимание малочисленность имеющихся в распоряжении сил, успешная ликвидация агентов советской армии представлялась почти бесперспективной. Но сотрудники групп фронтовой разведки, в свою очередь, искали и находили среди гражданского населения и военнопленных многочисленные вспомогательные кадры, которые они «внедряли» в группы агентов. Поскольку военнопленные сбегали и скрывались в лесах, чтобы примкнуть к партизанским отрядам, с другой стороны, было не сложно тех русских военнопленных, кто вместе с Германией желал бороться против большевизма, тем же самым путем отправлять в лес, правда, уже с заданием некоторое время пробыть среди партизан, разведать их численность, наличие разведывательных подразделений и их замыслы, затем вернуться и представить отчет. Информаторов, завербованных группами фронтовой разведки среди гражданского населения, тоже можно было засылать этим путем для поиска укрытий групп вражеских агентов.

Целеустремленное квалифицированное руководство группами фронтовой разведки «Восток III» полковником Шмальшлегером и неутомимая работа их сотрудников позволили добиться большего, чем поначалу ожидалось в подобных обстоятельствах. Еще в течение 1942 года были раскрыты и ликвидированы десятки групп агентов вместе с их командирами, радистами и другими членами. Теперь группы фронтовой разведки «Восток III» научились систематически использовать достижения контрразведки для получения сведений о Красной армии. [198]

Шпионы противника кое-что знали о своих поручителях по ту сторону фронта, их замыслах и целях. Поэтому арестованных агентов, где только возможно, тщательно допрашивали. Некоторые отмалчивались, но большинство из них при хорошем обращении лихорадочно выкладывали все, что знали. Результаты подобных допросов чаще всего давали много сведений и были весьма полезными для военного командования.

Еще важнее для так называемых радиоигр было использование раций, изъятых у раскрытых агентов. Советская разведка поначалу даже не могла предположить, что это абвер у аппарата, когда сотрудники фронтовой разведки продолжали радиосвязь сразу после ареста агентов противника. Разумеется, это было возможно лишь в том случае, если в наших руках оказывались секретные шифровальные коды. Со временем к группам фронтовой разведки «Восток III» попало более 30 радиостанций, изъятых у агентов противника, для ведения радиосвязи с органами НКВД.

В радиоиграх преследовались две цели: во-первых, выявление интересов и замыслов советского руководства, во-вторых, введение в заблуждение противника. Каждое шпионское задание, переданное НКВД по радио, содержало сведения военного характера, над чем в данный момент работает командование противника. Чем больше заданий такого рода поступало, тем проще штабам армейских групп и армий было составить картину военных мероприятий и планирования неприятеля. И тем легче с помощью сотрудников фронтовой разведки становилось передавать сведения, вводившие советскую разведку в заблуждение относительно истинного положения немецких войск.

Эти игры с лета 1942 года приобретали все большее значение. Генштаб и штабы групп армий на Восточном фронте были очень заинтересованы в их результатах. Поэтому группы фронтовой разведки «Восток III» пользовались любой предоставлявшейся возможностью, чтобы начать очередную радиоигру. Правда, при задержаниях групп агентов, имевших радиосвязь со своими хозяевами, иногда дело доходило до стычек и потерь с обеих сторон.

Вот один тому пример. [199]

Летом 1942 года в укрытии под Гомелем обнаружили группу агентов (пятерых мужчин и одну женщину), сброшенную на парашютах. Сдаться они отказались. В результате перестрелки трех агентов застрелили, оставшихся двух и женщину схватили. Трех агентов, включая женщину, отправили в полевую комендатуру в Гомеле и там передали подразделению фронтовой разведки «Восток III», командиром которой был капитан Д. Капитан, несмотря на свой большой опыт в вопросах контрразведки, от этой троицы не смог ничего добиться. Арестованных агентов не удалось «перевербовать» и начать «контригру».

В других случаях арестованные радисты и шпионы все же проявляли готовность к сотрудничеству. Капитан Д. описывает один такой эпизод, произошедший осенью 1942 года:

«Информаторы донесли мне, что в одном здании неподалеку от полевой комендатуры в Гомеле уже несколько недель находятся агенты, сброшенные на парашютах и имеющие радиосвязь с Москвой. Командир агентов — капитан Красной армии, который в целях маскировки работал дорожным рабочим. После соответствующего наблюдения их арестовали. Помимо мужчин схватили и одну женщину — радистку группы. Выяснилось, что ее, несмотря на шестой месяц беременности, заставили прыгать с парашютом. У противника явно ощущался дефицит радистов.

За жестокость НКВД по отношению к этой женщине следовало отомстить. Она согласилась с мнением немецких военнослужащих из фронтовой разведки, что советские хозяева поступили с ней бесчеловечно. Поэтому она выразила готовность передавать по своей рации донесения в органы НКВД, которые получала от сотрудников фронтовой разведки. Радистка была явно благодарна за хорошее с ней обхождение и раскрыла тайный знак, который обязана была незаметно подать НКВД при радиосеансе, если бы попала под арест. Каждый радист перед отправкой получал от советской разведки такой секретный радиопароль. Радиоцентр НКВД, получая такой сигнал, догадывался, что абвер начинает радиоигру.

Впрочем, радистка выдала и текст радиограмм, уже переданных в советский Центр. Она прятала документы [200] деятельности ее группы в консервной банке. Их расшифровка дала ценные сведения об объектах и вопросах, которые должна была разведывать группа агентов, а также о том, что успели передать арестованные своим хозяевам.

Поэтому предпосылки для начала радиоигры для дезинформации секретной службы противника в этом случае были необычайно благоприятными. Разумеется, эта возможность использовалась соответствующим образом. Радистка работала надежно на своих немецких хозяев. Несколько месяцев спустя родился ребенок. По желанию матери командир подразделения фронтовой разведки взял над ними шефство. Радиоигры в последние годы на тайном фронте стали важнейшими источниками сведений о вооруженных силах противника и его замыслах. Одновременно они, как уже говорилось, служили инструментом для его дезинформации.

Но не только фронтовая разведка, вышестоящие штабы также нередко пытались ввести в заблуждение противника, в особенности когда дело касалось утаивания оперативных замыслов. Для этой цели группы армий и отдельные армии время от времени проводили настоящую перегруппировку. И у советской разведки складывалось вполне определенное мнение о замыслах германского командования, когда его шпионы будут сообщать об этих маневрах.

Так, 2-я армия генерал-полковника Вейсса{40} в июле 1943 года под Курском перед операцией «Цитадель» симулировала крупное наступление для оттягивания сил противника от района действительного наступления. Именно с этой целью осуществлялась переброска частей и перевозка их по железной дороге, оборудовались помещения для штабов, которые на самом деле были не нужны, и даже прокладывались дороги, совершенно бесполезные для подлинных скрытных задач армии. Впрочем, задействованные войска проводили эти маневры согласно ложным радио- и телефонным переговорам. С уверенностью можно было рассчитывать на то, что службы радиоперехвата противника прослушивают эти радио- и телефонные переговоры, а рассеянные по [201] всей территории шпионы, наблюдая за маневрами, станут доносить о них своим хозяевам. Тогда дезинформация противника удастся.

У групп фронтовой разведки «Восток III» помимо уже описанных возможностей имелась еще одна для получения информации об оперативных замыслах командования противника. Обрабатываемые шпионские задания, которые давала советская разведка своим агентам, позволяли по меньшей мере постоянно устанавливать, какими объектами и районами интересуется противник.

Чем больше удавалось арестовывать агентов и обрабатывать их разведывательные задания, тем четче вырисовывался круг преследуемых противником разведцелей и территориально районы наибольшей концентрации агентов противника. В районах позади германского фронта, которые он хотел захватить, противник имел обыкновение засылать шпионов в массовом количестве перед тем, как начинал наступление. Руководство фронтовой разведки «Восток III» на основе планомерной оценки нередко было способно предсказывать, откуда следует ожидать следующее наступление русских.

Советская секретная служба — не единственный противник групп фронтовой разведки на оккупированных восточных территориях. Уже в начале 1942 года, когда подразделения фронтовой разведки оперировали на захваченной русской территории, английская Интеллидженс сервис в Польше и тогдашнем протекторате Богемия и Моравия выбросила агентов-парашютистов — поляков и чехов, в большинстве своем военнослужащих ВВС, используемых на родине для шпионажа и диверсий. Особенно они должны были уделять внимание ударам по железнодорожным узлам и военным коммуникациям, но в значительной мере вести и разведывательную деятельность и результаты доносить по радио в Лондон.

Одна из групп, руководимая из Лондона, провела в мае 1942 года в Праге покушение на Рейнгарда Гейдриха, тогдашнего имперского протектора Богемии и Моравии. Всех участников вместе с главарем Габчиком удалось арестовать. Второй член группы, Карел Курда, чех-эмигрант, заявил, что лондонские хозяева противились покушению, [202] поскольку опасались жестоких репрессий против населения. В этом они не заблуждались. Главное управление имперской безопасности провело массовые карательные мероприятия.

Но и они не могли воспрепятствовать тому, что в Польше и на территории бывшей Чехословакии все увеличивалось число шпионов, диверсантов и террористов противника. Подразделения фронтовой разведки не участвовали в карательных мероприятиях и мерах безопасности, проводимых Главным управлением имперской безопасности. Тем не менее они расследовали дела арестованных на польской и чешской территории вражеских агентов. Это было необходимо хотя бы только для мер безопасности управлений фронтовой разведки и школ по подготовке агентов, расположенных в этой местности.

На оккупированных польских и чешских территориях группы фронтовой разведки также добивались некоторых контрразведывательных успехов. Но их главный район боевых действий располагался поблизости от фронта. Месяц за месяцем разыскивали они там тысячи и более вражеских агентов. Несмотря на это, число шпионов, диверсантов и партизанских отрядов росло. Советская разведка была в состоянии на место каждого арестованного агента засылать двух-трех новых. Потери же в подразделениях фронтовой разведки во многих случаях вообще было нечем восполнить.

Так соотношение сил между группами фронтовой разведки и полчищами агентов от месяца к месяцу становилось неблагоприятнее. Однако военнослужащие фронтовой разведки при постоянно возрастающих потерях исполняли свой долг, пока военное поражение германских армий не разметало выживших.

Еще раз о КО на Ближнем и Дальнем Востоке

КО на Ближнем и Дальнем Востоке, действовавшие до конца войны, существуют и поныне.

Первое небольшое отделение на Ближнем Востоке абвер открыл в начале 1941 года в Тебризе, административном центре провинции Восточный Азербайджан на северо-западе Персии. Его руководитель, майор Шульце-Хольтус, [203] работал под прикрытием должности секретаря местного немецкого консульства. Его пребывание в Тебризе оказалось кратковременным. Когда английские и советские войска в августе 1941 года вошли в Персию, Шульце-Хольтус, его жена и другие немцы были интернированы в Ширване под Тегераном.

Далее ему вместе с женой удалось бежать из лагеря для пленных. После авантюрного побега они попали к кашгаитам, воинственному племени на юге Персии. Оттуда жена Шульце-Хольтуса, переодетая в местные одежды, через Курдистанские горы пробралась в Турцию, явилась в одно из немецких учреждений и предложила, чтобы на самолете послали двух людей для поддержки майора и его гостеприимных хозяев в Южной Персии.

Вскоре после этого английские войска окружили Шульце-Хольтуса и его верных друзей. Развернулась буквально настоящая маленькая война за одного человека. Англичане были вынуждены всерьез использовать личный состав и технику, поскольку кашгаиты защищали своего гостя. В конце концов им не осталось ничего иного, как ввиду превосходства англичан выдать Шульце-Хольтуса.

Его семья образцово выполнила свой долг. Вдали от родины и без всякой связи с ней они действовали на свой страх и риск, чтобы служить Германии, насколько это позволяли обстоятельства.

Отдел «КО Ближний Восток» в Анкаре с отделением в Стамбуле, как уже однажды упоминалось, открылся только в июле 1941 года. Руководил им работавший под прикрытием германского посольства майор Мейер-Церматт. О деятельности отделения в Стамбуле под командованием капитана запаса, позднее майора запаса, Леверкюна сохранились точные записи.

Перед Леверкюном поставили важные задачи, но поначалу не дали персонала. Когда он приступил к исполнению обязанностей в Стамбуле, у него не было ничего, кроме трех пустых, выделенных ему помещений в германском генеральном консульстве. Однако в секретной службе не всегда все зависит от большого количества средств и многочисленного персонала. Леверкюну особенно пригодилось, что он уже хорошо знал Ближний Восток и использовал для выполнения своих задач прогермански [204] настроенных турецких и арабских деятелей. Приобретя необходимую мебель и пишущую машинку, он начал подбирать вспомогательный персонал. Ему удалось нанять на работу Паулу Кох, выросшую в Алеппо и лично знавшую большинство немцев, которые на Востоке имели какой-либо вес. Кроме того, она поддерживала дружеские отношения с влиятельными арабскими семьями.

Паула Кох во время Первой мировой войны руководила лазаретом в германской армии, под командованием Крессенштейна наступавшей на Суэцкий канал. Она выдвинула лазарет вплотную к линии фронта, проявив осмотрительность и мужество. В связи с этим и касательно ее вклада как сотрудницы отделения КО в Стамбуле, после 1945 года в одном иллюстрированном журнале появилась статья, в которой Паула Кох прославлялась как Мата Хари Второй мировой войны. Леверкюн по этому поводу заметил: «Этот пример неубедителен: Мата Хари была девушкой легкого поведения в Париже, Паула Кох же глубоко верующей католичкой».

Но на деле же Леверкюн был обязан Пауле Кох первыми эффективными связями. Среди прочих через нее он познакомился с племянником муфтия Иерусалима, Мусой Хуссейни, и другими важными лицами арабской эмиграции в Стамбуле. Многих из них изгнали из родных стран англичане или французы. Поэтому они охотно воспользовались возможностью сотрудничества с германской секретной службой. В результате Леверкюн смог в течение нескольких месяцев завербовать некоторое число высококвалифицированных информаторов и использовать их для решения поставленных перед ним задач.

Самая важная задача, поставленная перед отделением КО в Стамбуле, — непрерывная разведка войск противника на Ближнем и Дальнем Востоке, включая Египет. Эта страна служила союзникам базой для всех военных операций в Северной Африке и на Востоке. Так как Средиземное море вследствие применения немецких подводных лодок для морских коммуникаций противника использовалось в ограниченном объеме, вражеские державы были вынуждены снабжать свои части, находившиеся в Египте, Сирии и Иране, морским путем вокруг Южной Африки через Красное море. [205]

Благодаря вербовке и обучению арабских доверенных лиц Леверкюну удавалось непрерывно получать ценные сведения о войсках противника в Египте и Малой Азии и их передвижениях. Его разведданные, направлявшиеся ему абвером через отделение генштаба «Иностранные армии Запада», особенно были полезны для германского корпуса в Африке.

Но главные штабы и имперское правительство, разумеется, хотели знать больше, нежели только объективные данные о том, где на Востоке дислоцируются войска противника и какова их численность. Решающее значение они придавали вопросу, как вражеское командование собирается применить установленные части. С этим увязывался и другой вопрос большой политики: будут ли турки, связанные договором с англичанами, сохранять нейтралитет по отношению к Германии в течение всей войны?

Прояснение этих вопросов — важнейшая часть поставленных перед Леверкюном задач. И разведка военных замыслов противника также имеет смысл лишь в совокупности с прояснением политической ситуации.

Из разговоров с турецкими друзьями Леверкюн выяснил, что члены турецкого правительства стремятся сохранять нейтралитет, но опасаются давления англичан. Подобное давление может осуществляться союзниками через военную угрозу южным районам Турции из Сирии и Ирака. Таким образом, именно там находился центр тяжести задачи военной разведки для Леверкюна. Базируясь в Газиантепе, Урфе и других опорных пунктах в Южной Турции, он должен был попытаться разведать, как себя ведут и что планируют английские и французские части в сопредельных на юге странах.

С помощью разведчиков оказалось довольно легко установить, какие армии противника дислоцируются в Ираке, Сирии и Египте. Но гораздо труднее Леверкюну было узнать, когда и как правительства вражеских держав собираются применить эти армии. И здесь Леверкюну снова помогли его связи с турецкими друзьями. В первую очередь следовало благодарить многолетнее германо-турецкое военное сотрудничество: турки открыто обсуждали с абвером некоторые щепетильные вопросы.

Во всяком случае, Леверкюн смог узнавать от своих турецких друзей, занимавших высокие посты, об отношениях [206] Турции с правительствами союзников гораздо больше, нежели это было бы возможно с помощью самой разветвленной сети военных разведчиков. Друзья Леверкюна по собственному почину сообщали ему политические новости, получаемые ими от дипломатических представительств Турции по всему миру. Турки не делали тайны из важности сохранения нейтралитета страны. В первую очередь они информировали Леверкюна о мероприятиях и планах союзников, направленных на то, чтобы затруднить Турции сохранение нейтралитета, во-вторых, о мероприятиях, открывавших германскому рейху перспективы начать переговоры для окончания войны.

Так, в 1941 — 1944 годах представителю абвера в Стамбуле поступали многочисленные донесения большой политической важности. Но абверу в принципе запрещалось заниматься политической разведкой. Чтобы добытые им сведения не легли под сукно, Леверкюн передавал их для оценки фон Папену, германскому послу в Турции. Копии этих документов он направлял адмиралу Канарису.

Сведения, полученные от надежных друзей в Германии, кроме того, касались следующего: попыток Советского Союза вступить в переговоры с имперским правительством, затем непрерывного тайного обмена мнениями между русскими и японцами, а также усилий японцев воспрепятствовать переговорам между германскими и американскими уполномоченными представителями. Иностранные дипломаты в 1942 — 1943 годах неоднократно доводили до сведения турецких партнеров, что у Германии имеется возможность закончить войну с Советским Союзом, по меньшей мере остановить кампанию в России.

Другая возможность закончить военные действия представилась в марте 1943 года. Турецкое министерство иностранных дел дало знать германскому послу фон Папену, что архиепископ Нью-Йорка, нынешний кардинал Спеллмен, намеревается приехать в Турцию для переговоров с германским послом или уполномоченным им лицом. Фон Папен предложил Спеллмену в качестве такового Леверкюна. Но министерство иностранных дел в Берлине энергично запротестовало.

Именно майор запаса Леверкюн, действовавший совершенно согласованно с Канарисом и имевший возможности для завязывания мирных переговоров в благоприятном [207] для этого месте — Стамбуле, именно он стал невольным виновником отставки шефа службы и разрушения абвера.

В филиале «КО Ближний Восток» в Стамбуле, руководимом Леверкюном, служил сотрудник доктор Эрих Фермерен. В феврале 1944 года он с женой сбежал к англичанам. Позднее супруги Фермерен заявили, что по нравственным и религиозным причинам для них стало невозможным дальнейшее сотрудничество с Гитлером.

Этот инцидент явно не имел никакого существенного значения для хода войны. Но донесение об исчезновении Фермерена из отделения Леверкюна вызвало у Гитлера приступ необычайного бешенства. Имя Леверкюна снова было названо вместе с именем Канариса и политическими событиями, представлявшимися фюреру нежелательными. Он отправил в отставку адмирала Канариса и издал приказ следующего содержания:

«1. Приказываю создать единую секретную службу сбора информации.

2. Руководство тайной службой сбора информации возлагаю на рейхсфюрера СС. Он и шеф главного командования вермахта вместе согласуют, каким образом военная разведка будет преобразована в секретную службу сбора информации».

Тем самым в феврале 1944 года была бесповоротно решена судьба абвера, а адмирал Канарис отправился навстречу своей печальной участи.

«КО Дальний Восток» с 1941 года до окончания войны

В июне 1941 года один высокий стройный человек ехал на транссибирском экспрессе из Германии в Китай. Путешествие казалось ему бесконечным. Перед его отъездом в офицерских кругах в Берлине шептались о возможной войне с Советским Союзом. Беда, если человека разразившаяся война застигнет в Сибири! Ибо путешествующий под именем коммерсанта Эрхардта в действительности был офицером абвера — майором Лотаром Эйзентрегером{41}. Однако ему посчастливилось. За [208] восемь часов до начала германского нападения на Россию Эйзентрегер въехал на китайскую пограничную станцию Манчжули, откуда он смог беспрепятственно отправиться в место своего назначения — город Шанхай.

Центр тяжести его задания поначалу приходился на добычу стратегически важного сырья, преимущественно вольфрама, цинка и каучука, которые на судах должны были вывозиться из восточноазиатских портов. Шанхай к тому времени еще не был занят японцами. Поэтому в «колонии иностранцев» города жили дипломатические представители разных народов — включая немецких, английских, французских и советских, — как и прежде, мирно друг подле друга.

Многонациональное общество большого города предоставило Эйзентрегеру, аккредитованному при германском посольстве в качестве чрезвычайного и полномочного представителя и знавшему Дальний Восток по прежним годам, отличные возможности для выполнения его задания. Он без труда достал необходимое количество потребного сырья. Но тем временем Великобритания с помощью радаров настолько расширила зону контроля, что рейсы германских блокадопрорывателей становились все более и более невозможными.

Эйзентрегер в октябре 1941 года получил от адмирала Канариса задание организовать «КО Дальний Восток» и взять на себя руководство им. Руководимое до сих пор неким господином Зауэром{42} отделение в Шанхае с 1938 года в основном занималось выполнением заданий группы I M отдела абвера I. Среди прочих задач оно вело разведку в регионе Тихого океана с восточноазиатского побережья, чтобы информировать оперировавшие там германские рейдеры о маршрутах пароходов неприятеля и предупреждать их об опасностях, угрожавших им от вражеской авиации.

Однако влияние кампании в России сделало продолжение морской войны Германии на Тихом океане практически невозможным. Начало японско-американской войны бесповоротно положило ей конец. В результате этого задание, которое в свое время получило отделение абвера в Шанхае, утратило актуальность. [209] С малочисленным персоналом Эйзентрегер оказался перед лицом новой, казавшейся вряд ли разрешимой задачи. Ее главными целями были:

1. Разведка американских и английских частей, воюющих против Японии и перебрасываемых и используемых для поддержки Китая; в связи с этим наблюдение за военной ситуацией на Дальнем Востоке.

2. Выяснение, поддерживает ли и в какой степени Советский Союз Китай и сотрудничает ли с Великобританией и США?

3. Наблюдение за связями между Японией и Советским Союзом.

За эту последнюю часть задания можно было приняться быстрее и легче всего. У Советского Союза на протяжении всей войны в Шанхае располагалось большое в кадровом отношении и энергично действовавшее генеральное консульство. Цель находилась прямо под руками. Но как «КО Дальний Восток» мог проникнуть в тайные отношения и работу генерального консульства?

Эйзентрегер искал и нашел возможности в большом китайском портовом городе для поиска информаторов. Тогда в городе находилось множество дипломатических и консульских представителей нейтральных стран, которые из-за военных действий более или менее были обречены на бездействие. Среди них Эйзентрегер приобрел друзей, с помощью которых «КО Дальний Восток» удалось установить контакт с дипкурьером советского генерального консульства и завербовать его.

У курьера в Шанхае проживали близкие родственники, настроенные антикоммунистически и с готовностью поддерживавшие сотрудников КО при его вербовке. Курьер многие годы честно работал на абвер. В первую очередь он поставлял сведения о том, что происходило внутри советского генконсульства в Шанхае. Не менее ценными были его донесения о результатах поездок и своих наблюдениях в Советском Союзе.

Эйзентрегеру и его сотрудникам в Шанхае удалось завербовать и других ценных информаторов. Но как он мог подступиться к выполнению первых двух заданий? Разведка войск в дальневосточном регионе и прояснение вопроса, насколько китайское правительство в Чунцине пользуется поддержкой западных держав и Советского [210] Союза, представлялись возможными лишь через доверенных людей, если удастся покрыть шпионской сетью обширные пространства Китая. Но это оказалось не по силам Эйзентрегеру и его сотрудникам ввиду громадных пространств и военного противостояния Японии и Китая. От Токио до Чунцина, где тогда располагалось китайское правительство, расстояние было три тысячи, а от Японии до самой удаленной точки на китайско-русской границе свыше пяти с половиной тысяч километров. Сверх того, потребовались годы и сотни кадровых сотрудников, а также огромные валютные средства, чтобы организовать тайную сеть на этой обширной территории. Итак, все это исключалось. Но где же тогда подходящий выход?

Большие расстояния дальневосточного региона вынуждали и друзей и противников использовать передачу секретной информации по радио, ежели это было необходимо на Европейском театре. Эйзентрегер исходил из этого. Следовало попытаться создать станции прослушивания, чтобы перехватывать секретные радиопереговоры. Техническое оборудование ив первую очередь необходимое число радистов и других специалистов организовать было можно, поскольку в Шанхае и в других восточно-азиатских гаванях стояли германские торговые суда, на которых находились необходимые кадры и оборудование.

Однако размещать подобные станции радиоперехвата было можно только по согласованию и с помощью соответствующих японских инстанций. Итак, Эйзентрегер начал переговоры с генеральным штабом в Токио и главным командованием японских армий, ведущих боевые действия в Китае. Прошли месяцы, прежде чем его выслушали и он получил поддержку. У японских партнеров по переговорам из-за боевых действий имелось и без того множество других забот. Наконец генерал Тьяго, шеф германского отделения в японском генштабе, и генерал-лейтенант Иване Матсуи, главнокомандующий японской (Квантунской) армией в Китае, дали разрешение на реализацию проекта.

Тем временем прошел почти год. После длительного безуспешного ожидания решения вопроса Эйзентрегер с двойной энергией взялся за создание аппарата технической разведки. Тем, что в течение нескольких месяцев ему удалось развернуть две станции радиоперехвата в Пекине [211] и Кантоне, в первую очередь он был обязан активному содействию прикомандированного к нему японского офицера Такасиму. Он энергично устранял все препятствия, возникавшие при реализации операции в Китае, и в остальном деятельно поддерживал контакты между Эйзентрегером и главными японскими штабами.

В канун 1943 года станции прослушивания в Пекине и Кантоне смогли начать свою работу. На каждой трудились по 30 — 40 подготовленных радистов, дешифраторов и других специалистов. Большинство из них плавали на немецких судах. Но некоторые пришли на грузовых судах нейтральных стран, заходивших в китайские порты. Эти моряки, в том числе и иностранцы, предпочитали принять немецкое предложение о сотрудничестве за хорошую плату, нежели снова на своем судне идти в море и подвергаться опасности быть торпедированными.

Когда в 1943 году началась работа по прослушиванию, Эйзентрегер был поражен объемом перехваченных радиообменов, содержавших тайные сведения. В течение нескольких недель обе станции зафиксировали от 80 до 90 русских, английских и американских передатчиков, которые регулярно передавали информацию, и их можно было непрерывно прослушивать. Поразительно, многие из них не шифровали радиограммы, касавшиеся конфиденциальных и даже секретных тем. Другая часть перехваченных радиограмм шифровалась ненадежно, так что их легко дешифровывал помощник Эйзентрегера, капитан запаса Хабенихт.

Хабенихту, специалисту в этой области, среди прочего удалось расколоть код американской береговой службы оповещения. Поскольку шифр никогда не менялся, а использовался американцами при проведении всех десантных операций, Эйзентрегер получил масштабный доступ к сведениям американского военно-морского командования у дальневосточного побережья.

Результаты этой работы направлялись не только в заграничную службу абвера, но и в соответствующие японские ведомства. Эйзентрегер считал, что японцы использовали эту информацию в недостаточной мере. Однако американцы после войны были очень злы на него за то, что тот передавал японским союзникам материалы прослушивания. [212]

Станции прослушивания в Пекине и Кантоне ежесуточно перехватывали до 2 тысяч радиограмм. Их анализ, помимо уже описанного проникновения в замыслы американского военно-морского командования, давал и многочисленные другие выводы военного и политического характера.

Так, станция прослушивания в Кантоне прежде всего перехватывала радиообмен американской службы воздушного наблюдения в дальневосточном регионе. Поскольку английские и американские эскадрильи вследствие огромных расстояний были вынуждены летать по пеленгу, станции радиоперехвата могли в любое время зафиксировать количество и направление полета самолетов. Поэтому Эйзентрегер смог с помощью своих помощников в главном командовании группы «Юг» японской армии в Китае смонтировать и обслуживать огромную наглядную карту с множеством разноцветных лампочек, включением которых с центрального пульта воздушного наблюдения можно было наглядно показать, где и в каком количестве самолеты находятся на подлете к целям или же возвращаются с задания.

Другим почти что неисчерпаемым источником важных сведений стал перехват радио- и телефонных переговоров между ведомствами китайского правительства и английскими и американскими штабами. Эйзентрегер рассказывал, он не мог себе представить, насколько беспечны были даже высшие офицеры союзнических войск при радиообменах с маршалом Чан Кайши и его сотрудниками.

Станция радиоперехвата в Пекине также добилась значительных успехов. С ее помощью прослушивались некоторые радиостанции противника, располагавшиеся в Монголии и Сибири. Советские командные инстанции, железнодорожные узлы, склады и военные предприятия, расположенные в этих районах, ввиду больших расстояний также были вынуждены интенсивно пользоваться радиосвязью. Из этого третьего источника ежедневно поступали важные военные, политические и экономические сведения о мероприятиях в Советском Союзе, потребностях и планировании в дальневосточном регионе.

Большое политическое значение в особенности имели перехваченные сведения служебных и частных переговоров [213] между советскими и китайскими ведомствами и их сотрудниками.

Разговоры между японскими и русскими официальными лицами, среди которых Эйзентрегер приобрел немало друзей и доверенных лиц, также можно было использовать во благо германского рейха, если бы у нас имелся министр иностранных дел, способный улавливать веяния времени.

В целом достижения и результаты, которых добился Лотар Эйзентрегер и его сотрудники, против ожидания были велики, особенно если вспомнить, что организация прослушивания в чужой стране создавалась на пустом месте и «КО Дальний Восток» в целом насчитывал не более сотни человек. А что означала при тогдашних военных событиях с учетом бескрайних азиатских пространств какая-то сотня человек!

К сожалению, ценнейшие данные «КО Дальний Восток» стали поступать лишь к 1943 — 1944 годам, когда звезда абвера стала закатываться. Если бы Эйзентрегер смог создать аппарат технической разведки на пару лет раньше, кто знает, опираясь на информацию о военном, политическом и экономическом положении в Сибири и в дальневосточном регионе, Канарису, может быть, все же удалось переубедить Гитлера.

Но сверхважные донесения «КО Дальний Восток» поступили слишком поздно. Адмирал проиграл свою борьбу за мир и против Гитлера.