Руководители и война
Советско-германский пакт был воспринят советскими руководителями с воодушевлением по целому ряду причин. Во-первых, подтверждалась, казалось, на практике возможность использования противоречий между капиталистическими государствами к выгоде СССР. Во-вторых, открывалась перспектива того, что Советский Союз, используя малые средства, может расширить свою территорию, потеснив "капиталистический мир". В-третьих, в руках Советского Союза оставалось решение, когда и при каких обстоятельствах выступить на главной арене войны. В-четвертых, появлялся резерв времени для лучшей подготовки к большой войне. У Сталина были свои собственные соображения, и вряд ли он делился ими с кем-нибудь из приближенных, ведь речь шла о возможности углубления так удачно складывавшихся отношений с Германией. Но это требовало времени и подготовки населения к новому повороту политики.
Хорошо известно, что реакция на заключение советско-германского пакта 23 августа 1939 года была далеко не однозначной, особенно среди студенческой молодежи. Были смущены и многие члены партии, которые давно и прочно усвоили, что фашизм является главным врагом. Однако теория использования противоречий в стане империализма была также неплохо вызубрена коммунистами, а самое главное — понимание тактики: лучше всего стравить капиталистов, заставить их воевать друг с другом, к выгоде большевиков и социализма. В ноябре 1940 года Жданов скажет по этому поводу в одном из своих выступлений в закрытой аудитории:
"...тов. Сталин всячески рекомендует, чтобы мы тайники, связанные с механикой международной политики, знали, изучали, чтобы в этом отношении, как говорит тов. Сталин, не были вахлаками... Роль... медведя (т.е. России. — А. Н.) заключается в том, что, пока дровосек дрова ломает, мы ходим по лесу и требуем попенную плату" (веселое оживление в зале, бурные аплодисменты, смех){246}.
...Просматривая архивный фонд А.А. Жданова, я обратил внимание на довольно обширное письмо некоего Золотова В.П., члена ВКП(б) с 1928 года, жителя Москвы. Письмо заинтересовало меня прежде всего тем, что Жданов хранил его среди своих наиболее важных бумаг. Хотя дата на письме отсутствует, но по ряду признаков оно безусловно написано в 1939 году, когда вырисовывалась возможность соглашений с обеими группировками — англо-французской и германской. Золотов исходит из того, что главный враг Советского Союза — это Англия. По его мнению, основная задача советской внешней политики заключается в том, чтобы способствовать развязыванию войны между Германией и Англией. "Англию надо бить, — пишет Золотов, но бить английским методом, т.е. чужими руками"{247}. Член ВКП(б) Золотов предлагает — в случае войны Германии с Англией и Францией — обещать Германии "соблюдение нами нейтралитета, обеспечить охрану ее тылов, а концентрацией Красной Армии на западной границе парализовать возможность Польши вступить в войну на стороне Германии". Эти слова подчеркнуты Ждановым фиолетовыми чернилами. Не правда ли, схема, предложенная Золотовым, весьма приближается к курсу внешней политики, избранной Сталиным? В итоге — все капиталистические группировки истощены, воюя друг с другом, и в этот момент "СССР бросит на весы истории меч Красной Армии"{248}.
Вывод точь-в-точь соответствует "доктрине Сталина", сформулированной еще в середине 20-х годов, но напечатанной в собрании его сочинений только в 1947 году, т.е. через два года после победоносного окончания войны против Германии. Ну, что Золотов, в конце концов мало ли доморощенных и непрошенных советчиков! Все это было бы так, если бы в дальнейшем Жданов не развивал сам то, что можем мы назвать с некоторой шутливой натяжкой "доктриной Золотова".
В черновых записях Жданова по поводу договора о ненападении между СССР и Германией мы находим любопытные мысли, отдающие "золотовщиной", например: "тигры и их хозяева". Хозяе-ва тигров науськивали их на восток. Надо повернуть клетку в сторону англичан. И далее, Англия — принципиальный враг мира и коллективной безопасности. И больше: "Дранг нах Остен" — английская выдумка.
Жданов рассматривает идущую в Европе войну как очень подходящее время для расширения территории Советского Союза: "Политика социалистического государства заключается в том, чтобы использовать противоречия между империалистами, в данном случае военные противоречия, для того, чтобы в любое время расширить, когда представляется эта возможность позиции социализма. И далее, уже более конкретно: "Из этой практики мы исходили за истекший год, она дала, как вы знаете, расширение социалистических территорий Советского Союза". Такова будет наша политика и впредь, и тут вам всем ясно по какой линии должно идти дело (смех)". Жданов вполне откровенен, холодно циничен, ибо он обращается к "своим": "У нас нейтралитет своеобразный — мы не воюя получаем кое-какие территории (смех). Для того чтобы этот нейтралитет поддержать, нужна сила". И снова: "Мы должны быть настолько сильны, чтобы эти позиции социализма отстоять и дипломатическим, и военным путем". Он призывает "не теряя ни дня, ни часа совершенствовать военную технику, военную организацию, учитывая опыт современного наступления, со всеми его ударными средствами и формами..."{249}.
Любопытно, что эта часть выступления Жданова была из стенограммы его выступления изъята.
Мнения, что "Дранг нах Остен" — пропагандистский трюк, придерживался, как видно, и другой государственный муж — "всесоюзный староста" М.И. Калинин. Он наложил следующую резолюцию на своем экземпляре книги Гитлера "Майн Кампф", переведенной на русский язык, снабженной примечаниями безымянного редактора и изданной неизвестно где и кем. Резолюция такая: "Многословна, бессодержательна, но для мелких лавочников, обывателям должно нравиться, финансовому же капиталу ценная находка"{250}.
Можно посмеяться, конечно, но как-то не хочется, ведь и Жданов, и Калинин, и иже с ними долгие годы уверенно вели народ куда-то в коммунистические дали...
20 мая 1941 года Калинин выступил с докладом о международном положении на партийно-комсомольском собрании работников служебного аппарата Президиума Верховного Совета СССР.
Он не скрывает, что пакт с Германией был заключен, так как Советский Союз получал от сделки немедленную выгоду: "...этот пакт был неожиданностью для очень многих, — признавал Калинин, — во всяком случае он был неожиданностью для населения и даже казался принципиально противоречащим нашей линии: как же это так — заключать пакт с таким явным врагом, с фашизмом?" Но — предложены были соответствующие условия, "распространяться я не буду, так как материальная сторона их всем хорошо известна". Негодование Калинина обращено прежде всего против Англии и Франции. Но почему? Да потому, что они... плохо воюют! "Их бездеятельность граничит с преступностью". И добавляет "если бы это было у нас, то это так бы и квалифицировалось — преступная неподготовленность к войне". Запомним эти слова. Но почему же Калинин так сердит на Англию и Францию? Ему-то что? Всего лишь год с небольшим тому назад Советский Союз поддерживал "мирное наступление" Гитлера и клеймил Англию и Францию как агрессоров, а соратник по Политбюро — Молотов — заявлял во всеуслышание, что преступно вести войну под флагом уничтожения гитлеризма.
Калинин разочарован, и ясно почему — концепция о взаимном истощении враждующих капиталистических государств не работает. А ведь на ней была основана долголетняя стратегия большевистской партии, еще от Ленина унаследованная. И вдруг он обнаруживает, что все идет не так, как, скажем, в первую империалистическую, и вопреки решениям партийных съездов и Коминтерна, и что "Майн Кампф" — это "ценная находка" не только для финансового капитала, а программа завоевания "жизненного пространства" для немцев. Калинин, в отличие от Сталина, откровенно говорит теперь, что Германия ведет завоевательную войну, "многие в СССР", по мнению Калинина, "с удовольствием" встречают известия об успехах англичан, внутренне сочувствуют тому, чтобы немцы были биты"{251}.
И все же не эти рассуждения — лейтмотив предвоенных выступлений Калинина в закрытых аудиториях — объясняют стратегию ВКП(б) в грядущих событиях. "А как бы использовать этот момент так, чтобы это было выгодно большевизму? — спрашивает он. Коммунисты, по его мнению, чересчур увлекаются миром, а их, по Калинину, "прежде всего, должен интересовать вопрос о том, что может извлечь коммунистическая партия из тех событий, которые происходят один раз в полсотни лет"{252}.
"Если вы марксисты, — поучает далее Калинин, — если вы изучаете историю партии, то вы должны понимать, что это основная мысль марксистского учения — при огромных конфликтах внутри человечества извлекать максимальную пользу для коммунизма (выделено мною. — А. Н.). И далее: "...Коммунист должен желать драки, если имеются шансы на успех. А разве у нас нет таких шансов? Они имеются, в этом у меня нет никаких сомнений" и, наконец: "я считаю, что самое лучшее для понимания марксизма — это изучение военного дела, а еще лучше, когда борются за него с оружием в руках, лучшего метода для изучения марксизма нет" {253} (выделено мною. — А. Н.). Таков был "добрый дедушка" Калинин. Пожалуй, никто из советских лидеров или из руководителей Коминтерна не объяснил лучше, чем Калинин, каково должно быть отношение коммунистов к войне. "Война, — признает "всесоюзный староста" очень опасное дело, она связана со страданиями...", но война и такой момент, "когда можно расширить коммунизм (выделено мною. — А. Н.)". Этого, подчеркивает Калинин, "нельзя выпускать из виду"{254}. Он удовлетворен тем, что уже "удалось несколько расширить зону коммунизма и сделать это сравнительно с маленькими расходами средств", и мимоходом и конфиденциально, в скобках, для соучастников только: "(вы об этом знаете, конечно)"{255}. Но, предупреждает Калинин, если это (то есть расширение зоны коммунизма. — А. Н.) потребует и "большего напряжения", то "коммунисты, поскольку они коммунисты, поскольку они представляют передовую интернациональную бригаду, от этого уклониться не смогут..."{256}
Обратим внимание, что речь здесь Калинин ведет не о защите отечества, не об обороне страны от нападения врага, а о наступлении, о "таком прыжке" к "укреплению коммунизма, который, может быть, будет решающим для всего последующего исторического хода событий", а затем уже формальный глава советского государства переходит на тон соблазняющий: "Это ведь заманчивая штука. Я не думаю, чтобы это не увлекало"{257}. И партийно-комсомольская аудитория вторит одобрительным смехом и аплодисментами.
И дальше уже, по восходящей, к кульминации: "...Так вот, большевики должны быть всегда подготовленными. Мы не защитники войны, но если нас заденут, то мы только этого и ждали (смех, аплодисменты)". И уже обращаясь к армии: "Армия должна думать: чем скорее драка, тем лучше" (бурные аплодисменты){258}.
Но может быть, этот воинственный призыв характерен лишь для одного Калинина? Вот перед нами тезисы к его выступлению, подготовленные заведующим секретариатом Председателя Президиума Верховного Совета СССР Ф. Кретовым:
Тезис № 9 — Результаты сталинской внешней политики: "мы остались вне войны, сумев в то же время серьезно потеснить капиталистический мир".
Тезис № 10 — "Капиталистический мир полон вопиющих мерзостей, которые могут быть уничтожены только каленым железом священной революционной войны".
Тезис № 11 — "Нельзя безотчетно упиваться миром — это ведет к превращению людей в пошлых пацифистов..."
"Мы не за мир любой ценой. Нет, мы ведем активную, я бы сказал, наступательную политику против капитализма".
Тезис № 14 — «Но капиталисты "предполагают", а коммунистический бог "располагает", СССР рассчитывает, что воюющие стороны скорее всего, пожрут друг друга, задушат друг друга во взаимных объятиях...»{259}
Примерно о том же говорит 15 марта 1940 года, т.е. немедленно после окончания советско-финляндской войны, и А. С. Щербаков, в то время первый секретарь Московского обкома ВКП(б): "Советский Союз продвинул свои границы на Западе, а капиталистический мир вынужден был потесниться..."{260}
Похваляется и Шкирятов, председатель Комиссии партийного контроля при ЦК ВКП(б): "Наше красное советское знамя высоко реет над всем миром, оно поднялось еще выше. Я приведу два факта: за это короткое время к нам была присоединена Западная Белоруссия и Западная Украина... наша Красная Армия на Карельском перешейке дала по-настоящему отпор международной буржуазии"{261}.
За две недели до начала войны, 5 июня 1941 года, Калинин выступает с докладом о международном положении на собрании выпускников Военно-политической академии им. Ленина в Москве.
Здесь он снова повторяет свои основные тезисы — "самый волнующий сейчас вопрос, будем ли мы воевать, или нет"{262}. Вопрос этот новоиспеченным политработникам кажется нелепым — в зале смех. Но почему же смеются? Да потому, что, как говорит Калинин, "в момент, когда, казалось чемберленцовцам, что рука агрессора была уже занесена над нами, она была отведена "рукой товарища Сталина". (Бурные и продолжительные аплодисменты.) Значит ли это, что войны не будет? Калинин на этот раз, ведь он имеет дело с военной аудиторией, отделывается общим соображением ленинизма: "трудовые массы извлекут должные уроки и обрушат свой гнев на буржуазию"{263}.
Главные объекты его атаки — по-прежнему Англия и Франция, к ним он еще присоединяет и Соединенные Штаты, где, по его мнению, усилилась "диктатура Рузвельта"{264}.
Впрочем, Хозяин так же считает...