Россия и Германия — вместе или порознь?

Послесловие-комментарий

Давно ставшее привычным в русском языке слово «эпилог» происходит от двух греческих: «epi», что значит «после», и «logos» — «слово, речь».

Итак, по-русски вроде бы получается «послесловие». Но эпилог и послесловие — не совсем одно и то же, если верить хорошим толковым словарям.

Эпилог в литературе — заключительное сообщение о событиях, происшедших через некоторое время после событий, изложенных в основной части произведения.

А послесловие (согласно Далю, например) — просто «объяснение, последующее сочинению».

Вряд ли будет целесообразным для автора и уважительным по отношению к читателям попытаться в коротком эпилоге хоть как-то изложить события, происшедшие в мире, в Европе, в Германии и России через пять, десять или пятнадцать лет после конца двадцатых годов двадцатого столетия. Для этого потребуется целая книга, да еще и не одна... Эпилогом тут автору не отвертеться...

Десять лет, прошедших от черного дня Биржи до первых налетов пикирующих бомбардировщиков Ю-87 на Варшаву, — возможно, самые захватывающие и уж, вне всяких сомнений, самые динамичные годы во всей мировой истории.

За десяток лет Германия из Веймарской республики, при давленной Версальской системой, превратилась в мощный нацистский Рейх, вобравший в себя Австрию, немецкие — в этническом отношении — Судеты, а также Чехию-Богемию в качестве протектората. Германия легко разгромила Польшу. А к маю сорокового года танки Гудериана прижали войска бывших версальских триумфаторов к берегам Английского канала Ла-Манша в районе Дюнкерка.

За тот же десяток лет Англия и Франция не столько усилились, сколько одряхлели. Безусловный антинацист, американский журналист Уильям Ширер, живший в Германии с конца двадцатых годов, о германской молодежи писал так: «Молодое поколение третьего Рейха росло сильным и здоровым, исполненным веры в будущее своей страны и веры в самих себя, в дружбу и товарищество, способным сокрушить все классовые, экономические и социальные барьеры».

Иные картины давал он, наблюдая молодых англичан: «На дороге между Ахеном и Брюсселем (в мае 1940 года — С.К.) я встречал немецких солдат, бронзовых от загара, хорошо сложенных и закаленных благодаря тому, что в юности они много времени проводили на солнце и хорошо питались. Я сравнивал их с первыми английскими военнопленными — сутулыми, бледными, со впалой грудью и плохими зубами»...

Вряд ли это служило свидетельством прогресса Британской империи.

Россия к концу тридцатых годов напротив — совершила еще более мощный рывок во всех сферах жизни, чем Германия. И слово «рывок» — единственно точное здесь.

Сотни тысяч рабочих и крестьянских парней и девушек из прочно облюбованных тараканами комнатушек, из заселенных вековечными блохами изб шагнули в небо в прямом смысле этого слова с крыла осоавиахимовского У-2. Миллионы освоили автомобиль, трактор, рацию, танк...

Ну, вот, читатель! Я все-таки начал сбиваться на нечто вроде эпилога — уж очень интересные пошли истории в Европе и в России с начала тридцатых годов. Но я был намерен написать, все же, послесловие.

И даже не просто послесловие, а комментарий к собствен ной книге, чтобы еще раз поразмыслить о главных исторических героях — России и Германии, а также о мире, в котором они жили когда-то, живут сейчас, и будут жить в весьма недалеком будущем...

Поэт говорил: «о времени, и о себе»... Сказано хорошо и верно, ведь и наши предки жили, и мы сами живем во вполне определенном времени. Причем мы с вами, читатель, живем в России, а до Берлина — всего-то часа четыре лету из Москвы...

Итак, отгремели последние — уже не фронтовые, а салютные залпы Первой мировой войны над Парижем, Лондоном, Вашингтоном.

Закончились «мирные» битвы-переговоры.

Разноязычные окопники, военнопленные, интернированные разъехались и разбрелись по домам.

В Германии и Венгрии потерпели поражение революции — весьма, впрочем, по сравнению с русской, вялые,

Народы всматривались в новую Европу, перекроенную войной и Версалем. Жизнь народов продолжалась, но будущее их было далеко не безоблачным — хотя в Париже опять вовсю веселились.

И будущее опять зависело от того, как выстроят свои отношения, прежде всего, два великих народа — русский и немец кий. После Первой мировой войны, как и до нее, именно Россия и Германия держали в своих руках не только собственные судьбы, но и судьбы войны и мира вообще.

К ним — к народам и их отношениям — мы и вернемся...

Россия и Германия... Оглянемся-ка мы еще раз далеко назад и посмотрим, а что же было общего у наших стран? И было ли что общее у них, таких разных, к двадцатым годам двадцатого века, даже не имеющих общей границы?

Была, конечно, общая история, были войны русских с Фридрихом Прусским, были и войны, которые Пруссия вела вместе с русскими против Наполеона, были «войны» таможенные и была Первая мировая война, которая очень уж немцев с русскими не рассорила.

Не рассорила, наверное, потому, что Россия давно знала Германию лучше, чем любую другую европейскую страну. В чем была причина? Немца в России еще с петровских времен не очень-то любили, но вошел он в русскую жизнь настолько прочно, что в своем описании петербургского раннего утра наш Пушкин писал: «И хлебник, немец аккуратный, в бумажном колпаке не раз уж отворял свой васисдас». Васисдасом, как пояснял сам Пушкин, называли тогда «фортку», в которую до открытия булочной продавали хлеб.

У гения даже мгновенный набросок глубок и точен, и Пушкин одной фразой вполне подтвердил свой класс. Всего дюжи на слов, а как здорово подмечены тогдашние типично немецкие черты: мирные наклонности, точность, аккуратность и трудолюбие, чистоплотность... А также — тот взгляд на жизнь, который выразился в немецкой поговорке: «Утренние часы с золотом во рту». Так вот и жили в нашей России «русские» немцы.

Была кроме маленькой — русской «Германии» — и другая Германия, непосредственно «германская», раздробленная на мелкие «государства». Но и раздробленная, она думала о будущем объединении под рукой Пруссии и при помощи России. 10 марта 1813 года партизан Денис Давыдов, освободив Дрезден от французов, при всех орденах (в том числе и прусском «За достоинство») произнес речь перед городской депутацией «о высокой судьбе, ожидающей Германию, если она не изменит призыву чести и достоинству своего имени; о благодарности, коей она обязана императору Александру, вступившему в Германию для Германии, а не для себя, ибо его дело уже сделано»...

Правда, Давыдов же шутливо признавался потом, что в своей речи он широко пользовался готовыми фразами из русских прокламаций, «целые груды которых лежали в памяти моей, как запас сосисок для угощения немцев». Но, во-первых, тон прокламаций говорил сам за себя. Да и Давыдов, в общем-то, не фальшивил. Ведь еще в записках о временах Тильзита (когда Наполеон разбил Пруссию и заигрывал с нашим Александром) Давыдов писал: «Впереди Россия с ее неисчислимыми средствами для себя, без средств для неприятеля, — необъятная, бездонная. Позади — Пруссия, без армии, но с народом, оскорбленным в своей чести, ожесточенным, до веденным до отчаяния насилиями завоевателей, не подымающим оружия только потому, что не к кому еще пристать».

Уважение к Германии и понимание общности ее интересов с русскими интересами тут налицо.

Увы, путем взаимно обогащающего и взаимно дополняющего сотрудничества две страны, два народа не пошли. Только великие русские самодержцы — а было их после воцарения Романовых всего-то два: Великий Петр I да Великая Екатерина II — верно видели интерес России в том, чтобы умно брать у немцев все, нам недостающее.

Александр I и Николай I этот принцип окарикатурили, отдав политику России в руки немецким канкриным и нессельроде.

Александры II, а потом и III, не придумали ничего лучшего, как сближение с Францией.

Россия слабела, теряла лицо, и в крепнущей Германии начали развиваться настроения, не очень-то для нас полезные,

В 1880 году один из гениальных русских мыслителей — Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин — путешествовал по Германии и случайно там познакомился с белобрысым юно шей, принятым им вначале по виду за «скитальца из Котельнического уездного училища». Но услышал он в ответ: «Я сольдат; мы уф Берлин немного учим по-русску... на всяк слючай!».

Великий сатирик написал: «Мы, русские, с самого Петра I усердно «учим по-немецку» и все никакого случая поймать не можем, а в Берлине уж и теперь «случай» предвидят и учат солдат «по-русску».

Писал Щедрин и так: «Берлин скромно стоял во главе скромного государства. Милитаристские поползновения существовали в Берлине и тогда, но они казались столь безобидными, что. никому не внушали ни подозрений, ни опасений, хотя под сению этой безобидности выросли Бисмарки и Мольтке... Лучшее право старого Берлина на общие симпатии заключалось в том, что никто его не боялся, никто не завидовал и ни в чем не подозревал, так что даже Москва-река ничего не имела против существования речки Шпрее. В настоящее время все радикально изменилось. Застенчивость сменилась самомнением, политическая уклончивость — ничем не оправдываемой претензией на вселенское господство».

Смену германских настроений Щедрин уловил прозорливо, а вот относительно оправданности претензий был не прав. Претензии были-таки оправданы, если не на единоличное господство, то уж на одну из двух ведущих ролей в мире — несомненно.

Сам же Михаил Евграфович оставил нам (в очерках «За рубежом») в качестве «информации к размышлению» знаменитый «Разговор мальчика в штанах и мальчика без штанов», без хотя бы частичного изложения которого (щедринский текст я выделил курсивом) мне, читатель, обойтись просто невозможно!

А началось все с того, что посреди «шоссированной улицы немецкой деревни» вдруг «вдвинулась обыкновенная русская лужа», из которой выпрыгнул русский «мальчик без штанов» для разговора с немецким «мальчиком в штанах».

Хозяин, протягивая руку, приветствовал гостя:

— Здравствуйте, мальчик без штанов!

Мальчик без штанов, на руку внимания не обратив, сообщил:

Однако, брат, у вас здесь чисто!

Хозяин был настойчив:

Здравствуйте, мальчик без штанов!

— Пристал, как банный лист... Ну, здравствуй! Дай оглядеться сперва. Ишь ведь как чисто — плюнуть некуда!

Мальчика в штанах интересовало многое. Спросил он, естественно, и отчего русский мальчик ходит без штанов. Ответ для немца был не очень-то понятным:

— У нас, брат, без правила ни на шаг. Вот и я без штанов, по правилу, хожу. А тебе в штанах небось лучше?

Мальчик в штанах отвечал:

Мне в штанах очень хорошо. И если б моим добрым родителям угодно было лишить меня этого одеяния, то я не иначе понял бы эту меру, как в виде справедливого возмездия за мое неодобрительное поведение.

Дались тебе эти «добрая матушка», «почтеннейший батюшка» — к чему ты эту канитель завел! У нас, брат, дядя Кузьма намеднись отца на кобеля променял! Вот так раз!

Мальчик в штанах ужаснулся:

— Ах, нет! Это невозможно.

Поняв, что «слишком далеко зашел в деле отрицания», русский мальчик успокоил нового знакомого:

Ну, полно! Это я так... пошутил! Пословица у нас есть такая, так я вспомнил.

Однако, ежели даже пословица... ах, как это жаль! И как бесчеловечно, что такие пословицы вслух повторяют при мальчиках.

Немец заплакал, а русский ухмыльнулся:

Завыл, немчура! Ты лучше скажи, отчего у вас такие хлеба родятся? Ехал я давеча в луже по дороге, смотрю, везде песок да торфик, а все-таки на полях страсть какие суслоны наворочены!

Я думаю, это оттого, что нам никто не препятствует быть трудолюбивыми. Никто не пугает нас, никто не заставляет производить такие действия, которые ни для чего не нужны... Мы стали прилагать к земле наш труд и нашу опытность, и земля возвращает нам за это сторицею.

Долго говорили еще мальчики: немецкий — разумно, русский — задиристо:

Да, брат немец! Про тебя говорят, будто ты обезьяну выдумал, а коли поглядеть, так куда мы против вас на выдумку тороваты!

Ну, это еще...

Верно говорю. Слыхал я, что ты такую сигнацию выдумал, что хошь куда ее неси — сейчас тебе за нее настоящие деньги дадут?

Конечно, дадут настоящие золотые или серебряные деньги — как же иначе?

— А я такую сигнацию выдумал: предъявителю выдается из разменной кассы... плюха! Вот ты меня и понимай!

Тут Щедрин пометил: «Мальчик в штанах хочет понять, но не может». А русский мальчик без штанов продолжал:

У нас, брат, шаром покати, да зато занятно...

Что же тут занятного... «Шаром покати»!

Это-то и занятно. Ты ждешь, что хлеб будет — ан вместо того лебеда. Сегодня лебеда, завтра лебеда, а послезавтра — саранча, а потом — выкупные подавай! Сказывай, немец, как бы ты тут выпутался?

Не сразу, но немец ответил:

Я полагаю, что вам без немцев не обойтись!

На-тко, выкуси!

Опять это слово! Русский мальчик! Я подаю вам благой совет, а вы затвердили какую-то глупость, и думаете, что это ответ. Поймите меня. Мы, немцы, имеем старинную культуру, у нас есть солидная наука, блестящая литература, свободные учреждения, а вы делаете вид, как будто все это вам не в диковину. У вас ничего подобного нет, даже хлеба у вас нет, а когда я, от имени немцев, предлагаю вам свои услуги, вы отвечаете мне: выкуси! Берегитесь, русский мальчик! Это с вашей стороны высокоумие, которое положительно ничем не оправдывается!

А, надоели вы нам, немцы, — вот что! Взяли в полон, да и держите! Правду ты сказал: есть у вас и культура, и наука, и искусство, и свободные учреждения... Да вот что худо: кто самый бессердечный притеснитель русского рабочего человека? — немец! Кто самый безжалостный педагог? — немец! Кто самый тупой администратор? — немец!..

Тут, с твоего позволения, читатель, я вклинюсь в разговор мальчиков, чтобы сказать в скобках вот что...

Русские люди и сами, конечно, могли положить крепкую кирпичную кладку, вырастить в Сибири отличный урожай... Смогли без немцев пройти до Аляски, обойти вокруг света, и без немцев (хотя и не совсем без них) поднять демидовский Урал.

Однако было у нас так много расхлябанности, что немецкая собранность часто воспринималось нами с протестом не по причине немецкого высокомерия, а по причине нашего разгильдяйства, укорачивать которое не желали ни мальчики, ни дяди без штанов. Да и в штанах — тоже.

Увы, Пушкин недаром писал: «Авось», — о, шиболет народный...». «Шиболет» — это тайное слово, по которому народы узнавали своих.

И действительно на русский «авось» мы надеялись слишком часто. А вот немцы веками вырабатывали в себе ежедневную основательность.

Но «мальчик без штанов» видел иное:

Только жадность у вас первого сорта, и так как вы эту жадность произвольно смешали с правом, то и думаете, что вам предстоит слопать мир. Все вас боятся, никто от вас ничего не ждет, кроме подвоха. Есть же какая-нибудь этому причина ?

Разумеется, от необразованности. Необразованный человек — все равно, что низший организм, а чего же ждать от низших организмов?

Вот видишь, колбаса! Тебя еще от земли не видать, а как уж ты поговариваешь!

«Колбаса», «выкуси»! — какие несносные выражения! А вы, русские, еще хвалитесь богатством вашего языка! Между тем дело ясное. Вот уже двадцать лет, как вы хвастаетесь, что идете исполинскими шагами вперед, и что же оказывается? Что вы беднее, нежели когда-нибудь..., что никто не доверяет вашей солидности, никто не рассчитывает ни на вашу дружбу, ни на вашу неприязнь.

Ах, читатель, как все это мучительно напоминает что-то очень знакомое... А?

Вот то-то и оно...

В этом, якобы приснившемся Щедрину разговоре, отношения двух народов и их национальные черты представлены без прикрас. Русско-немецкие противоречия выпирали из каждой фразы и кололи больно, но...

Но немецкое содействие действительно русским требовалось. В середине XIX века митрополит Московский и Коломенский Филарет говорил о русском народе: «В нем света мало, но теплоты много». Сказано хорошо, но недаром же тот же русский народ признавал: «Ученье — свет, а неученье — тьма».

Вот нам и недоставало как света, так и ученья. Зато темно та имелась в наличии с избытком. Прикрыв в давние времена Европу от татаро-монгольского опустошения, Россия отстала от передовых народов основательно.

Нужно было догонять, нужно было учиться.

Но у кого?

В Европе (да, по сути, и в мире) были тогда лишь три страны, без ясного определения отношений с которыми Россия была обречена на опасную невнятность всей внешней и внутренней политики. И у всех трех жадности, зависти к России и спеси было более чем достаточно...

Англия с ее отточенным коварством, с ее изысканным, бес страстным бессердечием и полнейшим пренебрежением к правам слабейшего была для России партнером заведомо непригодным. С Англией нужно было торговать, учиться ее достижениям и ни на минуту не забывать, что «англичанка завсегда гадит».

Франция была внешне легкомысленной, а на деле тоже отменно своекорыстной, жадной и жестокой, что хорошо доказала своим поведением в колониях, в России в 1812 году и в Испании. Испанец Гойя разоблачил бесчеловечность французов в своих офортах «Ужасы войны»с фотографической точностью и большой выразительностью: французы разрубали тела испанских повстанцев на части и насаживали на сучья деревьев. И не забудем, что это французы весело произносили ужасные слова: «Труп врага веселит и всегда пахнет хорошо».

Русско-французская дружба была выгодна лишь Франции и, косвенно, Англии. Англии она помогала ослаблять опасную в перспективе Германию, а выгоды французов очевидны: от рыв России от ее естественного, в силу соседства, германского союзника. И защита Франции — от него же.

Германия, конечно, поставляла России немало тупых администраторов и педантичных педагогов. Зато Франция снабжала нас лишь гувернерами не лучшей кондиции и бойкими французскими «мамзелями». Экономически и цивилизационно французы все более становились аутсайдерами.

Щедрин определял немецкую культуру и науку как второсортные, но, скончавшись в 1889 году, он не мог знать тогда, что его уже подросший «мальчик в штанах», которому «никто не препятствовал быть трудолюбивым», изменит место Германии в мире всего в два десятилетия.

Соответственно, Германия и претендовала на многое. В октябре 1916 года в Берлине вышла книга уже знакомого нам Фридриха Науманна «Срединная Европа». Науманн писал о слиянии Австро-Венгрии и Германии и создании «между Вислой и Вогезами, Галицией и Констанцским озером конфедерации народов» при главенстве Германии,

Собственно, это был план экономического объединения Европы.

И России он был, с определенными поправками (в части, скажем, Галиции), скорее полезен, чем вреден. В том, конечно, случае, если бы: 1) согласие с подобными германскими идеями Россия обменяла на широкие преимущества в отношениях с такой европейской федерацией; и 2) Россия стала не монархической, а народоправной и живущей не для дяди (Сэма, Жана, Джона, Ганса), а для Ивана да Марьи.

Такая внутренне развитая и крепкая, Россия могла бы спокойно взирать на любые коалиции и конфедерации. Внутрь такой России ни одна из них не двинулась бы! Не рискнула бы!

И такая Россия вполне могла рассчитывать не только на уважение, но и на дружбу с народом, хорошие отношения с которым для нас имели первейший смысл. Причем такая дружба была возможна при любом государственном устройстве Германии.

В двадцатые годы Германия была Веймарским изданием Версальского договора. С 1933 года начинается история германского нацистского Третьего Рейха. Принято считать, что Германия Гитлера была запрограммирована на смертельную борьбу с Россией уже в силу идейных, концептуальных воззрений фюрера.

По сей день историки и публицисты на всех углах размахивают его основным трудом «Майн Кампф» («Моя борьба») и тычут всем в нос главу XIV «Восточная ориентация или восточная политика», начинающуюся со слов: «Отношение Германии к России я считаю необходимым подвергнуть особому разбору. Эта проблема имеет решающее значение для вообще всей иностранной политики Германии в целом».

В тексте главы есть два абзаца, без цитирования которых не обходится ни одна работа о Гитлере и нацистской Германии: «Мы, национал-социалисты, совершенно сознательно ставим крест на всей немецкой иностранной политике довоенного времени. Мы хотим вернуться к тому пункту, на котором прервалось наше старое развитие 600 лет назад. Мы хотим приостановить вечное германское стремление на юг и на запад Европы и определенно указываем пальцем в сторону территорий, расположенных на востоке. Мы окончательно рвем с колониальной и торговой политикой довоенного времени и сознательно пере ходим к политике завоевания новых земель в Европе.

Когда мы говорим о завоевании новых земель в Европе, мы, конечно, можем иметь в виду, в первую очередь, только Россию и те окраинные государства, которые ей подчинены».

Казалось бы, все ясно, четко и безоговорочно. Никаких вариантов тут не предусматривается, и вопрос только в том, когда Гитлер пойдет войной на Россию, если получит власть.

Однако чтобы понять эту острую проблему, двух выдернутых из контекста абзацев мало. Нужно вдумчиво читать всю книгу Гитлера. Ведь «Майн кампф», — пожалуй, вторая по известности названия книга в мире после Библии, но уж точно первая среди «известных» книг по незнанию ее содержания.

Во-первых, Гитлер писал ее в 1924-1927 годах (вначале была опубликована первая часть, затем — вторая). Он, конечно, был уверен в своем большом политическом будущем, но серьезного политического опыта еще не имел, а его кругозор (в принципе — весьма широкий) не был подкреплен ни малейшей практикой государственной работы.

Да и по возрасту Гитлеру не хватало политического опыта в его тридцать пять лет. Наполеон властвовал во Франции в более молодом возрасте, но он имел совершенно иную судьбу и иную натуру.

Так что читать и изучать «Майн Кампф» умный русский человек обязан, но читать-то нужно с умом. Ведь Гитлер в «Майн Кампф» рассматривал очень много общественных вопросов, порой — оригинально и ярко.

Были в книге и крупнейшие мировоззренческие просчеты. Они-то реального исторического Гитлера в конце концов и подвели. Но нас сейчас интересуют только его воззрения на «русский» вопрос. К слову, несмотря на чисто «восточное» название XIV главы, России посвящена там примерно лишь пятая часть.

Так, в «восточной» главе Гитлер уделил немало внимания Франции. И прозорливо отметил, что при той национальной политике, которую ведет Франция, она может превратиться в «новое европейско-африканское мулатское государство на европейской территории». И разве сегодня французы не близки как раз к чему-то вроде этого?

Внешнюю политику Гитлер определял как «урегулирование взаимоотношений одного народа со всеми остальными народами мира» и заявлял, что его политика будет исходить из следующего:

«Наше государство, прежде всего, будет стремиться установить здоровую, естественную, жизненную пропорцию между количеством нашего населения и темпом его роста, с одной стороны, и количеством и качеством наших территорий — с другой. Только так наша иностранная политика может должным образом обеспечить судьбы нашей расы, объединенной в одном государстве».

Под «здоровой пропорцией» Гитлер понимал такую ситуацию, когда обеспечивается «пропитание народа целиком и полностью продуктами нашей собственной земли».

А признаком мировой державы он считал обширность территории, позволяющую народу развиваться свободно. Но как раз здесь Германия оказывалась в исключительно неблагоприятном положении. Плотность ее населения была огромной. В Европе лишь Бельгия и Голландия имели плотность в два раза большую, а Англия — примерно такую же.

Но у Англии были тогда обширнейшие колонии, где земли хватало и на англичан, и на аборигенов. Были колонии и у бельгийцев с голландцами. Швейцария (!) имела плотность населения в полтора раза меньшую, чем Германия, Дания и Чехословакия — в два, Франция — в три, США — в десять раз меньшую, а СССР — в двадцать раз.

За пределами Европы скученней немцев жили только... японцы. Но их уровень потребления был с немецким несоизмерим. Китайцы жили просторнее немцев в три раза. Да, проблема была.

Искусственное ограничение рождаемости Гитлер не считал выходом и был прав, когда заявлял, что нация вступает так на путь вырождения — потенциально здоровые не рождаются, а родившихся слабейших спасают.

По оценке Гитлера, у Германии было три наиболее очевидных выхода:

внутренняя колонизация, то есть все большее «уплотнение» населения и интенсификация хозяйства;

приобретение новых колоний;

приобретение новых земель в Европе на территориях, примыкающих к немецкой.

Первый путь исчерпывался, на втором Германия потерпела поражение в Первой мировой войне.

А третий? Третий означал новую войну. Большую или малую, но войну или, как минимум, — активное силовое противостояние, невозможное без сильных армии и флота. Но — с кем в союзе и против кого?

Эту тему Гитлер впервые затронул еще в главе IV «Мюнхен», где писал: «Приняв решение раздобыть новые земли в Европе, мы могли получить их в общем и целом только за счет России (но тут нужно не забывать, что до Первой мировой войны в состав России входили обширные, примыкавшие к Германии польские земли. — С.К.). Для такой политики мы могли найти в Европе только одного союзника: Англию. Толь ко в союзе с Англией, прикрывающей наш тыл, мы могли бы начать новый великий германский поход. Мы должны были тогда отказаться от колоний и от позиций морской державы и тем самым избавить английскую промышленность от необходимости конкурировать с нами».

Гитлер оценивал лишь возможности, варианты, а не утверждал что-то одно. Фактически это был неглупый и вполне корректный для немца геополитический анализ.

А дальше речь шла уже о другой возможности: «усиленное развитие промышленности и мировой торговли, создание военного флота и завоевание колоний».

Реальная кайзеровская Германия так и поступила. И что? Гитлер отвечал верно: «Раз мы пошли по этому пути, то ясно, что в один прекрасный день Англия должна была стать нашим врагом.

Политику завоевания новых земель в Европе Германия могла вести только в союзе с Англией против России, но и на оборот: политику завоевания колоний и усиления своей мировой торговли Германия могла вести только с Россией против Англии».

Заметь, читатель, — с Россией, а не против нее! И это — мысль Гитлера! Мысль, как достаточно для него неожиданная, так и весьма верная...

Далее из этого тезиса Гитлер сделал следующий вывод: «В данном случае нужно было сделать надлежащие выводы и прежде всего — как можно скорей послать к черту Австрию. Благодаря союзу с Австрией Германия теряла все лучшие богатейшие перспективы заключения других союзов. Наоборот, ее отношения с Россией и даже с Италией становились все более напряженными. Раз Германия взяла курс на политику усиленной индустриализации и усиленного развития торговли, то, в сущности говоря, уже не оставалось ни малейшего повода для борьбы с Россией. Только худшие враги обе их наций заинтересованы были в том, чтобы такая вражда возникала».

Что ж, в здравомыслии фюреру тут отказать трудно, да и русофобией здесь не пахло. Скорее — напротив! Ведь Гитлер был готов, пусть и теоретически, пожертвовать отношениями Германии с его родиной — Австрией — ради подлинного, прочного великого будущего Германии, пошедшей на союз с Россией.

Конечно, в 1920-х годах это был, что называется, «после-игровой разбор» итогов уже закончившейся Первой мировой войны.

Однако по-прежнему насущным оставался старый вопрос: с кем и против кого? Им задавался Гитлер, но им же задавался и любой мыслящий и любящий Германию немец...

В «восточной» главе Гитлер писал: «Нам предстоит еще большая и тяжелая борьба с Францией (кстати, в действительности она оказалась на удивление легкой. — С.К.). Но эта борьба будет иметь смысл лишь постольку, поскольку она обеспечит нам тыл в борьбе за увеличение наших территорий в Европе. Наша задача — не в колониальных завоеваниях. Разрешение стоящих перед нами проблем мы видим исключительно в завоевании новых земель, которые мы могли бы заселить немцами и которые непосредственно примыкают к коренным землям нашей родины». Итак, все-таки поход на Восток?

Однако здесь важны две детали. В начале тридцатых годов уже не политический писатель, а практический политик, рейхсканцлер Германии Гитлер поступал прямо противоположно собственным старым идеям и активно пытался договориться с бывшей Антантой о «полюбовном» предоставлении Германии ряда колоний. То есть, отказываться при необходимости от устаревших взглядов политического писателя Гитлера государственный лидер Гитлер умел. Это во-первых.

Во-вторых, непосредственно к Германии примыкали земли Чехословакии и Польши, а не СССР. Гитлер нигде не говорил о Польше, но географию Европы он знал.

Во все той же «восточной» главе Гитлер писал: «Нам нужно прежде всего уничтожить стремление Франции к гегемонии в Европе, ибо Франция является смертельным врагом нашего народа, она душит нас и лишает нас всякой силы (на помню, что это написано в 1924 году, через пять лет после Версаля. — С.К.). Вот почему нет такой жертвы, которой мы не должны были бы принести, чтобы ослабить Францию. Всякая держава, которая, как и мы, считает непереносимой для себя гегемонию Франции на континенте, тем самым является нашей естественной союзницей. Любой путь к союзу с такой державой для нас приемлем. Любое самоограничение не может показаться нам чрезмерным, если только оно, в последнем счете, приведет к поражению нашего злейшего врага и ненавистника».

В определенной мере это было прямое приглашение для России. Не с Данией же или с Чехословакией (не говоря уже о напрочь профранцузской Польше) могла блокироваться Германия против своего «смертельного врага»!

Была еще, конечно, Англия... Но если бы политический писатель Гитлер имел в виду только ее, то он так и написал бы! Ведь он писал свою книгу не для того, чтобы скрыть свои мыс ли и планы, а для того, чтобы донести их как можно более широко до всего немецкого народа.

Так что даже с Германией Гитлера у России «мирный* шанс был. Тем более он был реальным с веймарской Германией. Вначале так и выходило...

Однако, забегая далеко вперед, сразу сообщу, что Советский Союз, внешнюю политику которого с начала тридцатых годов направлял нарком иностранных дел Литвинов, так же как Россия Витте, Александра III и Николая II, не надумал ни чего лучшего, как дружить даже против веймарской Германии со все той же Францией.

Но если бы СССР решительно отказался от обеспечивающего войну с Германией союза с Францией, если бы мы решительно порвали с гибельными для России профранцузскими традициями Александра III, Николая II и Керенского, то даже Гитлер вполне мог пойти, по его словам, на «чрезмерное» самоограничение».

А выиграть хотя бы пять с лишним лет мира для СССР означало выиграть ВСЕ! При наших темпах мы очень быстро — уже к 1942-1943 — годам стали бы настолько непобедимы в чисто оборонительной войне на своей территории, что сунуться к нам никто и помыслить бы не мог!

Франция все время сталкивала нас с немцами, и уже по этому она была нашим скрытым врагом.

Гитлер же рассматривал в XIV главе два варианта: будущая война Германии в союзе с Европой против России, и война Германии в союзе с Россией против Европы! Он писал: «Я не забываю всех наглых угроз, которыми смела систематически осыпать Германию панславистская Россия. Я не забываю пробных мобилизаций, к которым Россия прибегала с целью ущемить Германию. Однако перед самым началом войны (Первой мировой. — С.К.) у нас все-таки была еще вторая до рога: можно было опереться на Россию против Англии». И тут же прибавлял: «Ныне же положение вещей в корне измени лось. Если перед Первой мировой войной мы могли подавить в себе чувство обиды против России и все же пойти с ней против Англии, то теперь об этом не может быть и речи».

Гитлер пояснял, в чем видит изменение ситуации. Причем явный резон был в такой мысли будущего фюрера: «С чисто военной точки зрения война Германии-России против Запад ной Европы (а вернее сказать в этом случае — против всего мира) была бы настоящей катастрофой для нас. Ведь вся борьба разыгралась бы не на русской, а на германской территории, причем Германия не смогла бы даже рассчитывать на серьезную поддержку со стороны России.

Вооруженные силы немецкого государства ныне столь ничтожны, что как раз наши наиболее индустриальные области подверглись бы концентрированному нападению, а мы были бы бессильны их защитить».

Рассуждение для начала двадцатых годов было верным. Ни на какую серьезную наступательную войну Россия в то время не годилась — ни как союзник, ни как единоличный субъект.

Прав был Гитлер и в другом: «Между Германией и Росси ей расположено Польское государство, целиком находящееся в руках Франции. В случае войны Германии — России против Западной Европы Россия, раньше чем отправить хоть одного солдата на немецкий фронт, должна была бы выдержать победоносную борьбу с Польшей (с которой за несколько лет до написания «Майн Кампф» СССР провел неудачную войну. — С.К.)».

Продолжая рассматривать выгоды (точнее — очевидные невыгоды) союза с Россией, Гитлер приводил такие доводы, которые были справедливы лишь для двадцатых годов: «Говорить о России, как о серьезном техническом факторе в войне, не приходится. Всеобщей моторизации мира, которая в ближайшей войне сыграет колоссальную и решающую роль, мы не могли бы противопоставить почти ничего. Сама Германия в этой важной области позорно отстала. Но в случае войны она из своего немногого должна была бы еще содержать Россию, ибо Россия не имеет еще ни одного собственного завода, который сумел бы действительно сделать, скажем, настоящий живой грузовик. Что же это была бы за война? Мы подверглись бы простому избиению. Уже один факт заключения союза между Германией и Россией означал бы неизбежность будущей войны, исход которой заранее предрешен: конец Германии».

Так-то так... Но всего через десяток лет после написания первой части «Майн Кампф» РККА — Рабоче-Крестьянская Красная Армия — представляла собой серьезную силу и была неплохо, по тем временам, моторизована. Во всяком случае, моторизована получше вермахта — нацистского преемника веймарского рейхсвера.

Поэтому у читающего всю «восточную» главу, а не только лишь два «криминальных» ее абзаца, мог возникнуть естественный вопрос: «А как посмотрит на союз с Россией Гитлер в случае, если мы будем сами делать не только «живые» грузовики, но и «живые» танки, самолеты, пушки»?

Через пятнадцать лет ответ на этот вопрос дала реальная история: Гитлер заключил с нами Пакт о ненападении и Договор о дружбе.

И вот тогда о «Майн Кампф» кое-кто вспомнил несколько неожиданным образом.

1 сентября 1939 года войска вермахта вошли в Польшу. Гитлер обратился по этому поводу к депутатам рейхстага. Но к ним же, между прочим, обратился с телеграммой из-за рубежа и их бывший соотечественник — Фриц Тиссен.

Знакомый с Гитлером с января 1931 года и много поспособствовавший его приходу к власти, промышленный магнат до глубины души оскорбился тем, что Гитлер начал войну за Польшу и вступил в конфликт с Англией и Францией.

Тиссен спешно и тайно эмигрировал и написал Гитлеру от крытое письмо: «Я напоминаю Вам, что Вы, конечно, не посла ли Вашего Геринга в Рим к святому отцу или в Доорн (голландский город, куда удалился Вильгельм II. — С.К.) к кайзеру, что бы подготовить обоих к предстоящему союзу с коммунизмом. Тем не менее Вы все же внезапно вступили в такой союз с Россией, то есть совершили шаг, который Вы сами сильнее, чем кто-либо другой, осуждали в своей книге «Mein Kampf» — старое издание, стр. 740-750. Ваша новая политика, господин Гитлер, толкает Германию в пропасть и приведет немецкий народ к катастрофе. Вернитесь обратно, пока это еще возможно. Вспомните о Вашей клятве, данной в Потсдаме».

Тиссен лгал: к катастрофе Германию и фюрера как раз привел бы отказ от реалистичной для конца тридцатых годов просоветской восточной политики. Ведь впоследствии такой отказ к краху Германии и привел.

Правда, в 1924 году представить это было тяжело. Лишь Сталин и его единомышленники были уверены, что не пройдет десятка лет, и все изменится до неузнаваемости. Остальные при мысли о такой возможности для России покатились бы со смеху.

Вот почему еще не государственный лидер, а лидер всего лишь партийный, Гитлер в ситуации 1924 года теоретически отказывался от перспектив союза с Россией и рассматривал (во все той же «восточной» главе) другой вариант: союз с Англией и Италией. Причем такой союз он предлагал не против России, а против Франции. И даже не для войны с ней, а лишь для ее нейтрализации, потому что Гитлер считал: «Военные последствия такого союза были бы прямо противоположны тем, к каким привел бы союз Германии с Россией. Прежде всего тут важно то, что сближение Германии с Англией и Италией никоим образом не приводит к опасности войны. Единственная держава, с которой приходится считаться как с противницей такого союза — Франция — объявить войну была бы не в состоянии. Это дало бы возможность Германии заняться той подготовкой, которая в рамках такой коалиции нужна, дабы в свое время свести счеты с Францией (Францией, а не Россией, читатель! -С.К.)».

А теперь нам остается разобраться еще и с теми соображениями Гитлера 1924 года (кроме уже приведенных), которые, с одной стороны, делали Россию, по его мнению, соблазнительным объектом завоеваний, а с другой — обессмысливали союз с ней...

Цитируем опять же «Майн Кампф»: «Когда мы говорим о завоевании новых земель в Европе, мы, конечно, можем иметь в виду, в первую очередь, только Россию и те окраинные государства, которые ей подчинены.

Сама судьба указует нам перстом. Выдав Россию в руки большевизма, судьба лишила русский народ той интеллигенции, на которой до сих пор держалось ее государственное существование. Не государственные дарования славянства дали силу и крепость русскому государству. Всем этим Россия обязана была германским элементам — превосходнейший пример той громадной государственной роли, которую способны играть германские элементы внутри более низкой расы. В течение столетий Россия жила за счет именно германского ядра в ее высших слоях населения. Теперь это ядро истреблено полностью и до конца».

Гитлер тут обнаруживает очень плохое знакомство с русской историей, потому что с натяжкой его правоту относительно роли немцев можно признать только в отношении послепетровской России. Зато во времена еще Ивана Грозного уровень централизации Российского государства был намного выше, чем, скажем, во Франции. Не говоря уже о Германии...

Гитлеру, как и всем германофилам, можно возразить так: «Если уж германский элемент настолько хорошо приспособлен к организации государственного существования, то почему же Германия ни к началу Тридцатилетней войны, ни к моменту подписания завершившего эту войну Вестфальского мира 1648 года, ни в последующие двести с лишним лет не смогла объединиться в целостное германское государство»?

Итак, мы имеем дело с одним из заблуждений как самого Гитлера, так и многих немцев, которые сослужили и могут еще сослужить плохую службу и России, и Германии.

А вот в чем Гитлер был не так уж и не прав, так это в следующем утверждении: «Современные владыки России совершен но не помышляют о заключении честного союза с Германией, а тем более о его выполнении, если бы они его заключили... Кто же заключает союз с таким партнером, единственный интерес которого сводится к тому, чтобы уничтожить другого партнера?».

Увы, в то время, когда писались эти строки, в России бы ли сильны троцкистские настроения «раздуть мировой по жар», а зиновьевский Коминтерн этот пожар усиленно пытался раздуть именно в Германии. Даже тогдашний нарком иностранных дел Чичерин в своих записках Сталину только нецензурно не крыл Зиновьева и Коминтерн за их германскую линию, в корне подрывавшую прочные наши межгосударственные связи.

В разговорах употреблялась, возможно, и «ненормативная лексика», однако Сталин тогда ничего всерьез сделать не мог... Антигерманская линия в СССР побеждала, что выразилось и в назначении на место Чичерина Максима Литвинова.

В такой ситуации новый «Drang nach Osten» становился для националистической Германии в перспективе не просто логичным, а единственно разумным, пожалуй, путем.

Действительно, зачем связываться со слабой страной, союз с которой не даст Германии ничего, кроме уничтожающей ее войны с Западом? Со страной, ведущей в Германии активную подрывную деятельность? Не лучше ли договориться с Западом и попользоваться Востоком самому?

Даже в 1924 году такой взгляд Гитлера был не столько обидным для нас, сколько невежественным. Но вряд ли лучше Гитлера историю России знали и Клемансо, и Ллойд Джордж, и Рузвельты — Франклин с Теодором, и президент Вильсон с Черчиллем. Да и, честно говоря, доля невеселой правды в та ком мнении фюрера имелась.

Опровергнуть Гитлера мы могли единственным образом: делом. Построив новую могучую, индустриальную, свободную от унижений чужеземной эксплуатации, но организованную и дисциплинированную Россию. Такую Россию, заключить честный союз с которой почло бы за честь и выгоду любое государство — и большое, и малое.

Но такую задачу Россия не могла решить без помощи внешнего мира. Для того, чтобы делать машины, нужно иметь другие машины. Дать их могли только ведущие индустриальные державы мира. А они-то как раз после провала интервенции в России практически единодушно проводили политику бойкота и удушения российской экономики.

Но была такая страна, которая сама оказалась в незавидном положении — Германия. Поэтому хотя бы экономическое сближение ее с Россией было выгодно и русским, и немцам.

Уже во время первой пятилетки Советская Россия построила тысячи новых предприятий, но главное — построила новую экономику, основанную на тяжелой индустрии. И создавалась новая — «машинная» Россия при помощи, прежде всего, Германии.

Американский строитель Днепрогэса получил от Совета народных комиссаров СССР табакерку с бриллиантами, но на немецких инженеров, вложивших в наши первые пятилетки свои ум и силы, не хватило бы и всей сокровищницы Алмазного фонда.

Основу новых отношений двух стран заложил Рапалльский договор.

10 апреля 1922 года открылась международная экономическая и финансовая Генуэзская конференция. Инициатива ее созыва принадлежала Ленину, а Верховный совет стран Антанты в начале 1922 года во французских Каннах принял решение о проведении конференции в Италии. Пять «приглашающих держав»: Англия, Бельгия, Италия, Франция и Япония вкупе с США, в качестве «молчаливого (ну-ну. -С.К.} наблюдателя», пригласили в Геную 23 страны — в том числе Германию и Советскую Россию. Целью провозглашалось «изыскание мер к экономическому восстановлению Центральной и Восточной Европы», а в действительности в Италии Запад хотел попробовать русских на прочность и по пытаться навязать им свою волю.

Из этого не вышло ровным счетом ничего. Зато через не делю после начала Генуэзской конференции в местечке Рапалло под Генуей нарком иностранных дел Чичерин и его германский коллега Вальтер Ратенау подписали договор между РСФСР и Германией.

Их первые беседы прошли еще 4 апреля, когда наша делегация была в Берлине проездом. Ратенау тогда на предложения Чичерина откликался неохотно. По словам заведующего во сточным отделом МИДа Веймарской республики Мальцана, Ратенау рассчитывал на Геную и на то, что вместе с Францией и Англией, особенно с первой, он добьется от нас большего.

А вышло так, что англо-французы германскую делегацию от обсуждений устранили, и Ратенау начал беспокоиться, как бы русские не договорились с Антантой за счет немцев. Ему этого в Германии не простили бы.

Растерянный Мальцан стал наведываться к Чичерину, а затем поздней ночью устроил с Ратенау и коллегами историческое «пижамное совещание». Речь шла о том, подписывать ли мирный договор с русскими. 16 апреля Ратенау с ведома Берлина решил: подписывать!

Россия и Германия восстанавливали дипломатические и консульские отношения и режим наибольшего благоприятствования в торговле. Провозглашалось экономическое сотрудничество, а сотрудничество политическое подразумевалось.

Мы взаимно отказывались от всех имущественных и финансовых претензий. Немцы — от возмещения за советские меры национализации, русские — от компенсаций, положенных России по Версальскому договору. И такой взаимный отказ имел значение даже более важное, чем можно было предполагать.

При составлении Версальского ультиматума Антанта не забыла-таки о России. Статья 116 договора давала нам право на возмещение военных долгов за счет Германии на сумму в

16 миллиардов золотых рублей — при наших долгах Антанте в почти 9 миллиардов. Кроме того, по статье 177 мы имели право на репарации. Расчет был неглупым: миллиарды-то были более на бумаге, но если бы мы польстились на эту приманку, то, во-первых, сразу же привязывали бы себя к союзникам. А во-вторых, на долгие годы осложняли бы отношения с Германией.

Вышло иначе! Да и как иначе! Еще до Рапалло, в 1921 году, в министерстве рейхсвера была создана спецгруппа майора Фишера для налаживания контактов рейхсвера с Красной Армией!

11 августа 1922 года было заключено первое временное соглашение между ними. Хотя обе страны были намерены сотрудничать не столько в сфере «пушек», сколько в сфере «масла».

23 марта 1922 года (тоже до Рапалло) между Россией и компанией «Фридрих Крупп в Эссене» был заключен концессионный договор о сдаче 50 тысяч десятин в Сальском округе Донской губернии сроком на 24 года «для ведения рационального сельского хозяйства». Концессионер полностью ставил хозяйство со всем инвентарем и сооружениями, а в качестве платы передавал нам пятую часть урожая, но главное — опыт.

В этой поучительной истории и взаимные выгоды, и взаимные недоразумения, и пути их устранения отразились как в капле воды. Уже после подписания соглашения московским представительством Круппа немецкие директора заартачились, хотя о концессии просили сами.

Ленин предложил нажать на Круппа, и у нас было, чем нажать... Дело было в том, что в Швеции и в Германии — у Круппа — Россия размещала тогда крупный заказ на паровозы и железнодорожное оборудование. От добрых отношений с немцами зависела их доля. Начались переговоры, и

17 марта 1923 года Крупп договор подписал. Его сельскохозяйственная концессия существовала на Дону до октября 1934 года.

Германия по-прежнему оставалась крупнейшим нашим внешним партнером и по-прежнему единственным, сотрудничество с которым было для нас жизненно важно.

Даже поражение в Первой мировой войне немцев не подкосило. Происходивший из давно обрусевших шведов советский оптик Сергей Эдуардович Фриш вспоминал: «Версальским ми ром союзники пытались обезвредить Германию, разрушив, прежде всего ее экономический потенциал. Лишенная желез ной руды, каменного угля, колониальных товаров, подавленная чудовищными репарационными платежами, Германия должна была превратиться в третьестепенное, послушное государство. Но в действительности получилось не так: уже в 1920-1921 годах Германия превратилась в конкурентоспособного экспортера. В Англии говорили: что вы можете поделать, если на внешнем рынке немецкий паровоз стоит дешевле английского умывальника»!

Нет, с таким народом России определенно стоило дружить и сотрудничать! Да и поучиться у него не мешало многому: национальной гордости, аккуратности, спокойному — не аврально-артельному «навались, ребяты!», а вдумчивому, ежедневному трудолюбию.

Мы не отказывались и учиться... Когда в двадцатые годы началась подготовка к новой организации науки в СССР, советские ученые отправились в Европу и Америку, для того что бы посмотреть на западные системы научной работы, сравнить и сделать собственные выводы.

В 1923 году непременный (и по должности, и фактически — еще с царских времен) секретарь Академии наук СССР Ольденбург ездил во Францию, Англию и Германию. Вернувшись, он написал, что XVIII век был веком академий, XIX — веком университетов, а XX век становится веком научно-исследовательских институтов. Германия в этом отношении привлекала к себе особое внимание. С 1925 по 1930 годы в журнале «Научный работник» были напечатаны пол сотни отчетов о науке в разных странах, и двадцать из них — о науке Германии.

«Американских» отчетов оказался десяток. Абрам Федорович Иоффе был в США в 1926 году и пришел к выводу (весьма верному), что антиинтеллектуализм и неприкрытая коммерциализация искажают науку в Америке. Там действительно не делали науку, а покупали ее — уже тогда по всему миру.

В Германии же существовало Общество кайзера Вильгельма, и сеть его исследовательских институтов была хорошим примером. В середине 1927 года в Берлине прошла Неделя советских ученых. Здесь не было чего-то нового! Ведь история научных контактов русских и немцев уходила в петровские времена.

Да и только ли научных! Даже приход к власти нацистов не отменил возможности такого мощного, совместного комплексного российско-германского влияния на судьбы мировой цивилизации, которое в ближайшей перспективе имело бы своим результатом прочный европейский мир, а в долго срочной перспективе, пожалуй, — и глобальный мир.

Ведь если бы всего две страны мира — Россия и Германия — не допускали бы для себя мысли о войне друг с другом, то все остальные страны Вторую мировую войну развязать не смогли бы...

В 1954 году в Париже были изданы мемуары князя Феликса Юсупова, графа Сумарокова-Эльстона. Того самого -убийцы Гришки Распутина. Юсупов прожил жизнь бурную, весьма безалаберную, науками себя особо не утруждал. Но фигура это — интересная, в чем-то незаурядная и прозорливая уже на генетическом уровне.

В конце 1916 года он вместе с великим князем Дмитрием и думцем Пуришкевичем покончил с Распутиным во имя продолжения войны с Германией.

А через почти сорок лет, в эмиграции, постарев, он размышлял об удивительной судьбе России, которая дружит с врага ми, враждует с друзьями. Мол, России-то с Германией и воевать было незачем. Династии породнились, народы друг на друга зла не держат... И это было написано после двух мировых войн, после развалин Севастополя и Сталинграда, Берлина и Кенигсберга, после взорванных заводов и фабрик, которые строили в России вместе русские и немцы... Да, в XX веке судьбы России и Германии разошлись серьезно, но и связаны они остаются тоже не менее серьезно.

Мы только что посмотрели с тобой, читатель, на развитие этой давней и по-прежнему актуальной для нас истории в ретроспективе конца позапрошлого и начала прошлого века...

Каждому, хотя бы вчерне, известно и то, как складывались отношения России и Германии в тридцатые годы XX века, и уж тем более — в годы сороковые...

Ну, а что же сейчас? Что завтра? В предисловии к этой книге я писал о том, что сегодня Россию берут голыми руками.

И Германия не исключение — она тоже берет свой «реванш». Один из моих друзей обратил внимание на то, что германские партнеры сто предприятия — все еще крупнейшего в своей сфере тяжелого машиностроения — несколько лет подряд присылали неравноправные договоры о совместных еже годных работах, каждый раз подписанные германской стороной 22 июня очередного года... Первый раз решили, что это — простое совпадение. Во второй раз поняли — увы, нет... Так что нас ждет впереди — новое 22 июня или...?

А может, все для России уже позади? Может, нам уже никто не угрожает, как тому ковбою Джонни, который был неуловим просто потому, что он никому не был ни страшен, ни нужен?

Вот же — итальянский журналист Джульетте Кьеза минор но вздыхает в своей книге: «Прощай, Россия»...

И — как и в начале XX века — в начале XXI века в Париже популярен лозунг «С Россией больше не считаются»...

Француз Франсуа Шлоссер во французском издании «Nouvelobs» утверждает, что «в экономическом смысле Россия — карликовое государство, ее валовой национальный продукт втрое ниже, чем у Бельгии».

У Бельгии, краем которой Германия два раза прошла на Францию, почти этого не заметив!

Нам говорят, что Россия слабее Португалии... А Германия? Германия — это по-прежнему Германия. Вновь объединенная политически и находящаяся в географическом и геополитическом центре Европы...

Можно ли впрячь в одну упряжку полудохлую клячу и уверенного в себе бранденбургского коня? Вряд ли... Да и незачем... Но это — если клячу...

А Россия-то по сей день — просто плохо ухоженный и полуголодный орловский рысак без заботливого хозяина.

А Германия? И с ней тоже не все ясно. Взять то же объединение — ведь сами немцы иногда сравнивают его сейчас со снежной лавиной, мол, слишком уж неожиданно оно обрушилось на них...

Не очень-то это радостное и не очень-то уверенное восприятие происходящего ныне.

Известный немецкий журналист Оскар Ференбах, долго возглавлявший газету «Штутгартер Цайтунг», пишет книгу с вроде бы оптимистическим названием «Крах и возрождение Германии», но в ней странным образом тоже проскальзывает мотив «Прощай, Германия!»...

Вот, оказывается, как! По мнению некоторых немецких граждан великая Германия — это лишь прошлое. Прошлое — Германия Бетховена и Вагнера, Томаса Мюнцера и Лютера, Дюрера и Баха, Фридриха Великого и Бисмарка, Канта и Гегеля, Гутенберга и Гете, Клаузевица и Мольтке, Вернера фон Брауна и Лени Рифеншталь...

И кое-кто хотел бы видеть Германию в будущем просто крупной среднеевропейской державой без великих устремлений, но и без риска великих деяний — нечто вроде большой-большой Голландии или Дании...

А как же Россия? И как же быть с ее славным и великим списком гениев, воинов, мыслителей, ученых, героев?

Так вот, если посмотреть на некоторые цифры, уважаемый читатель, то не так все горько... А ту современную геополитическую, экономическую и военно-политическую ситуацию, в которой ныне пребывает Россия, можно оценивать как ката строфическую лишь с вполне определенными оговорками.

Катастрофа возможна, но не неизбежна. Более того! Финальная катастрофа России — это неестественная возможная перспектива как для России, так и для внешнего, по отношению к ней, мира.

Так что утверждение парижанина Шлоссера неверно как по существу, так и формально.

И чтобы это понять, нужно сравнить хотя бы некоторые экономические показатели даже кастрированной России и Бельгии за 1999 год.
Показатель РФ Бельгия Производство электроэнергии, млрд кВт — ч 789 73,7 Производство электроэнергии надушу населения, кВт-ч 5371 7247 Потребление энергоносителей, млн т. 590,5 57,1 Потребление энергоносителей на душу населения, кг/чел. 4020 5610 Протяженность железнодорожной сети, тыс. км 152 3,4 Протяженность автодорог с твердым покрытием, тыс. км 336 143 Коммерческий автотранспорт, млн единиц 9,86 0,53 Полная грузоподъемность морских судов водоизмещением более 100 т, тыс. т 6255 94 ВВП, млрд $ 620,3 243,4
Да, таблица показывает, насколько слабо наше нынешнее положение. Превосходя Бельгию по многим материальным параметрам экономики в десятки раз, Российская Федерация имеет валовой внутренний продукт всего в 2,55 раза больший, чем у Бельгии.

Однако, как видим, французский аналитик совершенно не прав в своем открыто пренебрежительном отношении к России. Сегодня Россия слаба лишь по сравнению с собственными экономическими показателями совсем недавнего прошлого.

Вот, например, производство электроэнергии... В 1984 году оно составляло по Российской Федерации 939,9 млрд кВт-ч при среднем ежегодном приросте, примерно, в 30-40 миллиардов кВт-ч.

Сегодня абсолютное производство упало на 20%, а ожидаемое — при оценке в 2002 году на реалистичном уровне в 1200 млрд кВт-ч — на 50%.

Падение огромное, но до статуса «Верхней Вольты с ядерными ракетами» нам еще далеко как по абсолютному объему производства, так и по потреблению на душу населения.

Да и так ли уж мы «отстали» от той же Португалии, с которой почему-то Россию начали настойчиво сравнивать? Едва ли португальская наука даже через пару десятков лет доберется до уровня развития и результатов нынешней российской науки. Российские ученые вроде бы и унижены, и оскорблены, и обнищали, а Запад их все-таки по сей день обкрадывает с немалой для себя выгодой. Настоящего нищего обокрасть нельзя.

Французы вновь фанфаронисто унижают Россию. Но вот еще некоторые цифры для их и нашего с вами, читатель, сведения...

В 1987 году эксплуатационная длина железных дорог Франции составляла 34,6 тысяч километров, а грузооборот железных дорог — 51,3 миллиарда тонно-километров. Показатели Российской Федерации в 1984 году — 84,5 тысяч километров и 2441 миллиард тонно-километров.

Конечно, Европа любит возить грузы по шоссе, а не по стальным путям. Но и в целом Россия даже сейчас поддерживает общий внутренний грузооборот на уровне, во много раз превышающем французский, не говоря уже о бельгийском. Причем то, что для европейских транспортных коммуникаций — катастрофа (я имею в виду средненький такой снегопад), для России — норма. И грузооборот свой нам поддерживать намного сложнее, чем французам, бельгийцам или португальцам.

А нас нахраписто пытаются затолкнуть в разряд карликов.

Почему?

Да хотя бы потому, что при одной мысли о такой перспективе, когда Германия решится честно протянуть руку России, ту же Францию мороз по коже продирает даже в золотую па рижскую осень.

Так ведь и у Дяди Сэма подобные мысли способны немедленно окрасить его физиономию в чисто «баксовый» цвет.

«А возможна ли такая совместная перспектива?», — вероятно, спросит читатель. Да и как не спросить, если этот вопрос напрашивается сам собой.

Что ж, дорогой мой друг и современник — многое зависит от многого, и я — не парижская гадалка... Но то, что постепенно закручивается сейчас на просторах нашей голубой плане ты, вряд ли сулит спокойствие ее обитателям уже, может быть, в ближайшее десятилетие. Очень уж неразумно ведут себя сегодня не только традиционно самоуверенные янки, не только униженные и оскорбленные народы мира, но даже вполне благополучные — казалось бы — европейцы.

К тому же и особого полета мысли и чувства Европа не обнаруживает. Только-только вошел в оборот «евро», а Оскар Ференбах уже уныло констатирует, что Европейский Союз находится в «состоянии оцепенения» и что нечего и мечтать пока о новом «европейском веке» — нечего, в том числе и по тому, что в Европе в настоящий момент нет лидера, способного вдохнуть жизнь в процесс подлинной европейской интеграции.

Когда-то Германия претендовала на мировое лидерство, а сейчас заранее отказывается, если верить аналитикам типа Ференбаха, даже от лидерства европейского...

Скучный, нужно заметить, вариант...

Немцы дважды сталкивались с Россией, с Европой, и оба раза терпели поражение. Сегодня они вместе с Европой пожинают плоды бескровной (для Запада) победы над Россией. Из поражений проще извлекать для себя полезные уроки, чем из побед.

Но победа ли это для Европы, и, особенно, для Германии? Ведь и человек, и народ удовлетворяются, когда внутренне чувствуют, что положение хотя бы примерно соответствует возможностям.

Соответствует ли нынешнее положение Германии ее «цивилизационному» потенциалу? Германия претендовала на ведущую мировую роль, и при верном выборе пути (пути в союзе и партнерстве с Россией) она могла бы со временем — нет, не править миром (при сильной России это невозможно ни для кого, а России — не нужно), но по праву вместе с Россией возглавить народы мира в их созидании развитой и устойчивой цивилизации планетарного масштаба.

Ныне же немцам грозит судьба некоего американизированного бюргера, у которого из сознания полностью устранили всю историческую память, заменив ее созерцанием аккуратно отреставрированных средневековых замков.

Такая вот у немцев получается «победа» над Россией в «сою зе» с Америкой. Однако не верится, что потомки тех солдат, которые могли почти до последнего стоять в чужом для них Сталинграде и до последнего — в родном для них Кенигсберге, так просто смирятся с ролью «цивилизационных» идиотов, которую Америка навязывает со своим воистину американским размахом.

Если немцы пойдут по пути поисков самих себя, то он их неизбежно приведет к России не как к возможному объекту завоеваний и эксплуатации, а как к единственной стране, которая, может быть, сумеет понять мысли и чувства немцев.

Предыдущие строки — как, в основном, и все это послесловие-комментарий — были написаны автором до знакомства с книгой Ференбаха. Из нее же я узнал о существовании книги Анджелы Стент «Соперники столетия» и о том, что эта — явно отважная духом и мыслью — женщина требует от Германии, чтобы та взяла на себя особую ответственность за судьбу России.

Спасибо Анджеле Стент за такой порыв, но... от Германии сегодня требуется, прежде всего, чтобы она взяла на себя всю полноту ответственности за свою собственную судьбу...

Сделав такой шаг, Германия станет ближе России, которая, сделавшись сильной, будет, в свою очередь, являться гарантом вдохновенной, самобытной германской судьбы.

Ведь и автор «Соперников столетия» уверена: «Взаимоотношения России и Германии и в XXI веке будут оказывать существенное влияние на архитектуру Европы и ее систему безопасности».

Если уточнить и углубить мысль Анджелы Стент, то она будет звучать так: выступая сообща и верно усвоив уроки прошлого, мы способны оказать решающее и благотворное влияние на архитектуру всего мира.

Так или иначе, но можно почти не сомневаться, что в этом веке Европу и мир ждут серьезные и даже принципиальные изменения, сравнимые лишь с теми, которые были порождены процессами в России, развернувшимися в первые двадцать лет XX века и в последние его двадцать лет.

В первые двадцать лет эти изменения имели характер потрясений и даже катаклизмов.

В последние двадцать лет изменения были хотя и не менее глубокими, но не столько трагичными, сколько драматичными.

Какой характер могут принять события уже в первом десятилетии XXI века, предполагать сложно. Пока что понятно одно: событиям — быть!

И пока почти невозможно сказать, какие народы будут вести себя умно (то есть с пониманием всего значения и роли России для мира), а какие — нет.

Причем даже от линии поведения малых народов что-то зависит... Так маленькая Сербия спровоцировала Первую Большую Войну (хотя не она ее подготовила, будучи лишь статистом).

Однако от линии поведения немцев и русских в перспективе зависит почти ВСЕ! Так же, как почти все зависело от них в годы перед обеими мировыми войнами.

Конечно, народы ведут себя далеко не всегда так, как им надо бы себя вести.

Возьмем Финляндию... Если бы Россия не отвоевала ее у Швеции в войне 1808-1809 годов, то для Финляндии очень вероятной была бы, в конце концов, судьба шведской провинции. Вот показательная деталь. Лишь через почти шестьдесят лет после вхождения Финляндии в состав Российской империи, в 1866 году, школьная реформа ввела обучение в финских школах на финском языке. До этого веками в финских провинциях Швеции официально господствовал шведский язык, так же как немецкий господствовал в Курляндии, Лифляндии, Эстляндии.

После революции Россия предоставила Финляндии независимость. Ну и что — заслужила она этим у финнов вечную благодарность? Нет... Для финнов была умной одна линия -вести себя с пониманием того, что с русским медведем лучше дружить, что дразнить его не стоит, а при необходимости в малом ему можно и уступить.

Вместо этого финны отгрохали линию Маннергейма и безрассудно отказались от предложений России исправить границу между государствами так, чтобы северная столица России не находилась под угрозой простого артиллерийского обстрела с сопредельной территории.

Между прочим, читатель, такая вот занятная граница по лучилась у нас потому, что Александр I в 1811 году щедро присоединил к вновь обретенному Великому княжеству Финляндскому так называемую «Старую Финляндию», то есть те шведские (а точнее, старинные русские) земли, которые отвоевал у Швеции еще Петр Великий!

Бывший президент Финляндии Мауно Койвисто признает, что лишь в результате этой типично расейской щедрости границы автономной Финляндии вплотную приблизились к Санкт-Петербургу «со всеми вытекающими последствиями». И сам же сообщает об одном из таких «последствий» — были затронуты интересы тех петербуржцев, которые владели дача ми на Карельским перешейке. Вот как мы «тиранили» финнов... Не то что «добрые» шведы,..

Вместо дач на Карельском перешейке в тридцатые годы XX века стали появляться пушки. И с какого-то момента окрепший Советский Союз пришел к выводу: дальше так дело не пойдет.

Вначале финнам мирно предложили разумный вариант: уступить земли в районе Ленинграда нам, а в компенсацию получить другие территории. Финны же пошли на однозначно проигрышную для них войну с СССР. За спиной у них стояла не столько Германия, сколько Англия (да еще — Франция, да еще — Соединенные Штаты). Но воевать-то из-за Финляндии никто с Россией не стал бы...

И итог был ясен до начала войны. То, что она была для СССР вначале неудачной и конфузной, объяснялось не равенством «весовых категорий», а извечным опять-таки расейским шапкозакидательством. Когда Россия взялась за войну с Финляндией всерьез, то все было решено в считанные недели. Тем не менее и сегодня с удивлением обнаруживаешь даже у такого вроде бы знающего историю и Россию и лояльного к нам финна, как Мауно Койвисто, феноменальное непонимание происходившего как тогда, так и сейчас...

Хотя сам Койвисто признает, что временами финны вели себя «легкомысленно и вызывающе, тем самым раздражая русских».

И если уж хладнокровные и рассудительные северяне-финны были опрометчиво недальновидны в XX веке и по сей день не вынесли из своих геополитических фантазий должных уроков, то что уж говорить о горячих южанах-турках, о других южанах! Тем более что у них-то есть что вспомнить. Великая Османская империя, Великая Персия, которые отличались силой и могуществом, действительно существовали.

И сейчас кое-кто в той же Турции часто напоминает об этом, считая, что это не только было, но и не совсем прошло. Руководитель турецкого Центра тюркских исследований Университета Мармара профессор Надир Девлет прямо заявляет: «Кавказский регион непосредственно входит в зону наших интересов».

Если уж «процесс пошел», то куда он выведет — сразу не угадаешь! Вот и туркам вновь Кавказа захотелось. А потом, смотришь, захочется и еще чего-нибудь — вроде ядерного оружия.

Фантастика? А ядерная бомба «нейтральной» Швеции — не фантастика? Казалось бы, зачем Швеции ядерное оружие? Но вот же, вдруг становится известным, что в шестидесятые годы шведские военные добились организации масштабного финансирования исследований по шведскому атомному оружию.

Тогдашние главнокомандующий вооруженными силами Швеции генерал Т. Рапп и начальник штаба обороны генерал К. Альмгрен дали санкцию на разработку плана ядерных (в том числе превентивных!) ударов по СССР (порты Прибалтики, Ленинград) примерно десятью или более ядерными зарядами с энерговыделением около 20 кт.

Исходя из возможности ответных ударов СССР, в плане были проведены оценки шведских потерь военно-экономического потенциала в армии и среди гражданского населения.

Позднее такие работы были официально свернуты, но частично продолжались вплоть до начала семидесятых годов.

Бред? Театр абсурда? Оказывается — факт истории... Но только ли истории?

Если уж в шестидесятые (!) годы Швеция (!!) в мыслях готовила Ленинграду (!!!) судьбу Хиросимы, то что может взбрести в голову шведским и другим военным сейчас — в точности не определит никто...

Воля твоя, читатель, но этот шведский пример в свое время ошарашил даже меня — профессионального ядерного аналитика, потому что неожиданным образом обнаружил возможность вдрызг иррационального поведения европейских политиков даже в ситуации очевидной самоубийственности (Швеция против СССР, мышка-лемминг против мамонта).

Такие факты позволяют предполагать, что нынешний российский кризис объективно может стимулировать реанимацию самых авантюрных концепций у самых разных народов и стран при формировании соответствующих угроз России.

И если уж мы начали разговор об угрозах и геополитике, то я позволю себе, читатель, немного поговорить о том, что я называю «Российским геополитическим пространством» и дать, для начала, такое вот его определение...

«Российское геополитическое пространство (РГП) — это системно-целостный комплекс территорий, экономических, политических, военно-политических, исторических и цивилизационных отношений и взаимосвязей, характерный для социального бытия сложившейся в течение нескольких веков группы народов и народностей, объединенных вокруг великорусской ветви русского народа. Стабильность РГП обеспечивает конструктивную историческую будущность как непосредственно великорусского ядра РГП, так и национальных компонентов РГП».

РГП — это уникальное цивилизационное поле — имеет вполне конкретные исторически сложившиеся естественные геополитические границы.

На Западе это — широкая береговая полоса Балтийского моря (Прибалтика) и регионы с этническим преобладанием русско-славянского населения (Белоруссия).

На Юго-Западе — Украина и Бессарабия-Молдавия.

На Юге и Юго-Востоке — Кавказ, Закавказье, охватывающее, в совокупности с Туркестаном, Каспийское море, и Средняя Азия.

На Востоке — традиционно великорусские сибирские и дальневосточные области, включая Сахалин, Камчатку и Курильские острова.

Относительно последних, к слову нужно сказать, что редко когда чистая «география» так убедительно и наглядно приходит на помощь геополитике. Курилы могут принадлежать только России уже в силу того, что самым естественным образом замыкают зону между Сахалином и Камчаткой. Они — как своего рода природой созданный дальневосточный Кронштадт — и ограждают покой и богатства русского Дальнего Востока от любых посягательств, и не дают возможности пи тать кому-либо авантюрные замыслы в этом регионе.

Северные геополитические наши границы пролегают в зоне ледовой Арктики.

Иными словами, естественное Российское геополитическое пространство полностью совпадает с границами СССР 1975 года (закрепленными, кроме прочего, и фактом подписания Заключительного Акта Хельсинкского совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе 1975 года).

Границы РГП также практически совпадают с границами Российской империи начала XX века, за исключением чисто польских территорий, Финляндии и ряда других земель.

Но что происходит на периферии нашего геополитического поля? И как в разных его зонах могут сталкиваться, сочетаться или взаимно дополняться интересы России и внешнего мира?

Совершим-ка мы небольшую прогулку по карте (а заодно еще раз и по истории).

Прибалтика вошла в НАТО. Германия способствовала этому, возможно, в расчете на возврат в будущем Восточной Пруссии — нынешней Калининградской области.

Однако, во-первых, НАТО сегодня — это еще в большей мере, чем при его образовании, прежде всего США, а не Германия. И немцы могут впервые в своей истории уподобиться русским, которым издавна привычно таскать каштаны из огня войн и конфликтов для других.

У прибалтов издавна развился нюх на сильного. На витражах Домского собора, например, изображены сплошь сдачи рижан магистрам, королям, владетельным епископам и прочим сильным мира сего...

А сегодня сильна Америка. Так что решать Балтийскую проблему немцам лучше вместе с Россией.

И решить ее можно по-разному. Скажем, — за счет сов местных усилий по восстановлению естественных прав Германии в части Польши и создания экстерриториального коридора из Германии через Польшу в ту Прибалтийскую зону, которая должна находиться под патронажем России.

Во-вторых, Германии (не поддаваясь на «калининградские» соблазны), да и вообще всем в Европе — и не только в Европе — нужно бы понять, что на западе геополитические границы России пролегают именно по балтийским берегам.

К тому же коренные народы Прибалтики никогда не имели собственной государственности, за исключением Литвы, которая по Люблинской унии 1589 года вошла в состав Речи Посполитой и государственность тоже утратила.

Столица Литвы Вильнюс веками носила польское наименование Вильно, находилась на территории Польши вплоть до Второй мировой войны и вошла в состав Литвы лишь после вхождения последней в состав СССР.

Нынешняя литовская Клайпеда — это, в недалеком по историческим меркам прошлом, чисто немецкий Мемель, подаренный Литве Антантой. На Клайпеду мог законно претендовать Советский Союз как на одну из гарантий против возможных агрессивных намерений по отношению к нему Германии.

Но на чем основаны права на Мемель полумарионеточной Литвы?

Литовцы кричат о недействительности Пакта Молотова — Риббентропа с момента его подписания, а ведь это означает, что им нужно отдать Польше часть своей территории вместе с собственной столицей.

Однако и поляки глумятся над русскими могилами Второй мировой войны в Польше... Хотя логической точкой таких действий должен стать возврат Польшей Германии доброй четверти своей нынешней территории, которую Польша получила после Второй мировой войны благодаря исключительно пролитой за нее русской крови и твердой линии Сталина.

Причем лично я, читатель, не усмотрел бы трагедии в таком территориальном урезании польского гонора. Напротив — на этой почве можно восстанавливать русско-германскую дружбу.

Прибалтийские народы исторически обязаны одному народу — русскому. Происходившее в течение XVIII века освобождение прибалтийских провинций от шведского и прусского влияния и включение их в состав Российской империи, инициированное политикой Петра I, фактически обеспечило сохранение и развитие национальных черт прибалтийских народов.

Вдумайся, читатель! До восьмидесятых годов XIX века, когда в прибалтийских губерниях был введен Городовой устав Российской империи, делопроизводство велось там не на имперском, то есть русском, а на немецком языке. Вряд ли сегодня приходилось бы говорить о прибалтийских национальных культурах, если бы не только деловым, но также и имперским языком там был немецкий.

Существование отдельных прибалтийских государств в период между Первой и Второй мировыми войнами фактически было обусловлено политикой Запада, направленной против СССР. Сегодня самостоятельная геополитическая перспектива Прибалтики еще более проблематична.

Но если раньше Прибалтика, обязанная России, тянулась к Германии, то теперь она тянется за подачками Дяди Сэма.

И что — это ли нужно немцам, не говоря уже о русских?

А теперь вернемся снова к Польше. Скажу прямо, она с самого начала формировалась как неизменный многовековой антагонист России. И хотя значительная ее часть («русская Польша») после трех разделов между Пруссией, Австрией и Россией входила в состав Российской империи достаточно долго, Польша по всем основным цивилизационным признакам находится вне рамок РГП.

Польша была воссоздана как самостоятельное государство Антантой после Первой мировой войны. Раздавленная Германией, она опять обрела государственность благодаря России. Но это ничему поляков не научило, и сейчас они в который раз проявляют крайнюю политическую и историческую слепоту.

Даже трезвые западные аналитики признают не просто вы дающуюся, но основную роль СССР в присоединении после Второй мировой войны к Польше огромных территорий, на которых веками до этого проживали немцы и которые традиционно входили в состав Германии.

Современную территорию Польше обеспечили не англо-французские союзники, а Россия. Тем не менее в Польше всегда существовали, а сегодня активизируются, антирусские настроения.

И это при том, что ретроспективно оценивая акцию пере дачи германских земель Польше, можно вполне поставить под сомнение ее обоснованность.

Идеологические соображения «польско-советской дружбы» формировали совершенно искаженное и неадекватное восприятие нами Польши. Однако польский аспект проблемы европейской стабильности необходимо рассматривать прежде всего в свете его возможного дестабилизирующего потенциала. Потому что Польша органически не может быть фактором стабилизации.

И умные люди понимали это всегда!

На Парижской мирной конференции 25 марта 1919 года премьер-министр Англии Ллойд Джордж направил ее участникам меморандум, озаглавленный «Некоторые соображения для сведения участников конференции, перед тем как будут выработаны окончательные условия» — так называемый «документ из Фонтенбло».

Ллойд Джордж писал: «Если в конце концов Германия по чувствует, что с ней несправедливо обошлись при заключении мирного договора 1919 года, она найдет средства, чтобы до биться у своих победителей возмещения... Поддержание мира будет... зависеть от устранения всех причин для раздражения, которое постоянно поднимает дух патриотизма; оно будет за висеть от справедливости, от сознания того, что люди действу ют честно в своем стремлении компенсировать потери... Несправедливость и высокомерие, проявленные в час триумфа, никогда не будут забыты или прощены.

По этим соображениям я решительно выступаю против передачи большого количества немцев из Германии под власть других государств... Я не могу не усмотреть причину будущей войны в том, что германский народ, который достаточно проявил себя как одна из самых энергичных и сильных наций мира, будет окружен рядом небольших государств. Народы многих из них (Ллойд Джордж мог бы сказать и определеннее — Чехословакии и Польши. — С.К.) никогда раньше не могли создать стабильных правительств для самих себя, и теперь в каждое из этих государств попадет масса немцев, требующих воссоединения со своей родиной. Предложение комиссии по польским делам о передаче 2 миллионов 100 тысяч немцев под власть народа иной религии, народа, который на протяжении всей своей истории не смог доказать, что он способен к стабильному самоуправлению, на мой взгляд должно рано или поздно привести к новой войне на Востоке Европы».

К Ллойд Джорджу не прислушались, и в результате передела территория Германии после Первой мировой войны уменьшилась на 13% за счет щедрых антантовских подарков Польше.

Через десять лет после появления «меморандума из Фонтенбло» некоторые аналитики в Англии заявляли, что создание Польского коридора с выводом Польши к морю — «одно из самых тяжких известных в истории преступлений против цивилизации». Не более и не менее!

А английский автор Follick расценивал фактическую пере дачу Польше Данцига как второе тягчайшее преступление.

А вот оценка Польши тридцатых годов, принадлежащая американскому журналисту, хорошо знакомому с предметом: «Вполне можно застраховать пороховой завод, если на нем соблюдаются правила безопасности, однако страховать завод, полный сумасшедших, немного опасно»...

Итак, Польша — это пороховой завод, полный сумасшедших... Это не я сказал, уважаемый читатель, а американец. Что ж, со стороны, из-за океана, вероятно, виднее...

О Финляндии я уже говорил, но если иметь в виду обзор ситуации с Российским геополитическим пространством, то Финляндия, как и Польша, также находится вне естественных рамок РГП.

И все же... Ее тяготение к России (вне рамок государственной общности) настолько ярко выражено, что к восьмидесятым годам XX века экономика Финляндии была интегрирована с советской экономикой в уникально высокой степени, а между СССР и Финляндией (единственной буржуазной страной) был заключен договор не только о дружбе и сотрудничестве, но и о взаимной помощи.

Финны и норвежцы, шведы и голландцы, датчане и бельгийцы... Всем этим старинным и культурным, гордым, но не большим европейским народам сегодня грозит судьба еще более незавидная, чем Германии. Америка может их цивилизационно пережевать, как жвачку, и прилепить к себе — куда придется.

Возродиться как самобытные элементы мировой цивилизации они могут лишь под рукой Германии — как новая, на новых принципах основанная «Срединная Европа»... Но возможно ли это без сильного, вновь объединенного Российского государства, дружественного прежде всего Германии в той мере, в какой Германия дружественна ему?

И тут нужно сказать, что проблематика РГП не относится к идеологической. В пределах РГП существовали два государства с полярно различной идеологической направленностью — Российская империя и СССР. А многие системные проблемы у них были одинаковыми, при схожих разумных вариантах их решения.

В какие-то исторические периоды геополитические границы могут не совпадать с официальными государственными границами. Так, в Российской империи в пределах ее границ находились Польша и Финляндия, не входящие в РГП.

После русско-японской войны 1904-1906 годов Южный Сахалин перешел (до 1945 года) в состав Японии, оставаясь, естественно, в пределах РГП. Еще раньше из РГП временно выпадали Курилы.

В пределах РГП, но вне государственных границ СССР после советско-польской войны, до 1939 года находились Западная Украина и Западная Белоруссия, республики Прибалтики.

Современные формальные пределы Российской Федерации после 1991 года резко сократились по сравнению с геополитическими границами. Соответственно понятие РГП в настоящее время является более широким, чем Российская Федерация.

Вот, например, Крым. Вопрос о принадлежности Крыма к Украине или к России в рамках текущей ситуации является конфликтным. А в рамках понятия РГП он просто не существует, поскольку Крым является такой же неотъемлемой частью РГП, как Великороссия и Украина.

Кавказ давно входит в состав РГП, и ничего иного быть не может. Грузия и Армения сегодня забыли о том, что их государи просились под руку России добровольно и на вечные времена. А если бы не просились, то проблему кавказских народов Османская Турция решила бы так, как она решила армян скую проблему в 1915 году.

Как знать, если у грузин и армян их историческая память окажется не более прочной, чем у поляков, если Россия будет и далее слабеть и распадаться, то не отметит ли усилившаяся Турция столетие армянской резни новой резней? Кто, если не Россия, может ей в этом помешать? Иран, в перспективе, может быть активен в Закавказье, особенно с учетом того, что численность иранских азербайджанцев (до 16 миллионов) существенно превышает численность азербайджанцев непосредственно в Азербайджане (примерно 7 миллионов). И ведь не в общности языка тут суть. Чего уж там — дело в нефти. Но у Каспийского моря может быть только один прочный и справедливый статус — в рамках РГП. По южному краю Российской Федерации вытягиваются сегодня «большая» и «малая» «исламские» «дуги». Одна проходит по неестественным «границам» непосредственно РФ, другая — по естественным границам Российского геополитического пространства.

Большая «дуга» — это Турция, Иран, Азербайджан, Туркмения, Казахстан, Таджикистан, Узбекистан, Киргизия, Афганистан и Пакистан.

Малая «дуга» — это Турция, Иран, Афганистан и Пакистан.

Тут ситуацию прогнозировать легко. Сильная Россия быстро сведет «большую» дугу к «малой». Ведь большая часть народов (а не новоявленные беки и эмиры) Средней Азии будет плакать слезами счастья, вернувшись под крыло России. Но и России Средняя Азия нужна не только по тому, что она — ее геополитическое «мягкое подбрюшье».

Средняя Азия — еще и ценнейшее сырье и не просто сырье, а вся та инфраструктура его добычи и переработки, которую Россия создавала там десятилетиями.

Сильная Россия быстро сведет «большую» дугу к «малой». Для слабой России «большая» дуга, в перспективе, превратится еще в одну удавку, особенно с учетом того, что дополни тельную окраску возможному будущему тут придает курс США на трансформацию ряда стран «дуги» в своих сателлитов.

Соединенные Штаты пошли на риск прямого военного внедрения в пределы РГП, явно пренебрегая возможными по следствиями такого шага и не боясь их.

Америка вламывается в Грузию, протискивается и Среднюю Азию. И под возможный удар тактической авиации НАТО с бывшей советской авиационной базы в Киргизии Манас уже попадают многие жизненно важные регионы России — Нижнее Поволжье, Урал, Западная Сибирь.

Но это ведь только так говорится — «тактическая авиация НАТО». На самом-то деле нужно говорить о тактической авиации США. «Войска НАТО» — в Средней Азии — это примерно то же, чем были «войска ООН» в Корее. Кого там в 1950 году только не было — даже Эфиопия, Греция и Люксембург отметились. И все они там были не более чем «на подхвате» у Америки.

Тогда Америка камуфлировалась «под ООН». Теперь -»под НАТО».

А как же смотрит на это Англия?

Франция?

Германия?

Для Англии роль американского услужливого «клиента» уже стала привычной. Примером тому являются ее попытки принять посильное (точнее нужно бы сказать — непосильное) участие в акциях США по закреплению их военного присутствия в Средней Азии.

Любой ядерный удар по Великобритании, ввязавшейся в авантюры Америки, стал бы для Британского Острова уничтожающим. Однако Британия идет на совершенно неоправданный риск, блокируясь с США и игнорируя возможную реакцию преодолевшей кризис России.

Но и внешняя политика Франции — несмотря на ревнивое отношение французского руководства к национальному ядер ному статусу и статусу великой державы — все более теряет черты самостоятельности.

По сути можно говорить о неком новом воспроизводстве ситуации накануне Первой и Второй мировых войн, когда Франция бездумно и самоуверенно шла к национальной катастрофе и военному поражению, обеспечивая, внешне, стратегические, а фактически — тактические интересы Великобритании и хорошо замаскированные стратегические интересы США.

В перспективе ситуация во Франции может развиваться, пожалуй, двояко. Не исключено нарастание в стране сильных националистических настроений. Не всем французам приходится по вкусу «шоколадный» мулатский оттенок в трехцветной кокарде Великой Французской революции. Поэтому правые во Франции активны и популярны. Успех Ле Пэна у всех на памяти. И он неслучаен.

Такие настроения могут оказаться и традиционно антигерманскими, особенно с учетом возможного резкого роста националистических настроений в самой Германии. Не все ведь там уныло вешают нос, как Оскар Ференбах. Безотносительно к ее политической направленности, тенденция к оживлению, так сказать, «комплекса Лоррайна» способна подрывать европейскую стабильность.

Если ранее Франция пыталась блокироваться с Россией (на что Россия шла вопреки собственным национальным интересам), то в будущем можно, скорее, ожидать от Франции еще большей ориентации на США в надежде на их патронаж. Ведь французы тоже давно научились элегантно сдаваться.

И вот уже знакомый нам Франсуа Шлоссер пессимистически констатирует в своей статье: «Россия — не единственная страна испытавшая понижение в мировой иерархии сил... Европа, отвергнутая за своей «бесполезностью», оказывается в еще более унизительном положении».

Что ж, Франция и в прошлом была склонна быстро переходить на фактически вторые роли (исключая период активной голлистской политики) в расчете на благосклонность сильного. Так что Францию сбрасывает, в перспективе, со счетов мировой ситуации сама Франция.

А вот Германия...

Германия на протяжении своей новейшей истории не раз демонстрировала способность к концентрации усилий государства и нации с целью выхода на лидерские позиции в мире. И в каждом случае одним из основных (если не основным) системным фактором этого оказывалась удивительная и спасительная способность германского общества к быстрому обретению высокого психологического тонуса как базы для интенсификации общественных экономических и политических усилий.

Вообще-то и русский народ на эдакое способен. А как же — долго запрягаем, но быстро ездим. Так сказал о нас немец Бисмарк. И не случайно — родственные натуры умеют подмечать порой у партнера такие детали, которые не очень-то замечает за собой сам партнер.

Накануне франко-прусской войны 1871 года раздробленная Германия относилась к аутсайдерам мирового политического процесса.

А после победы Пруссии над Францией и провозглашения Германской империи Германия за два десятилетия превратилась по многим позициям во вторую мировую державу, имея хорошие шансы обойти даже США.

После поражения в Первой мировой войне Германия быстро окрепла, консолидировалась и развивалась динамично и эффективно.

После наиболее сокрушительной своей неудачи во Второй мировой войне Германия оправлялась наиболее долго, если иметь в виду психологический аспект жизни общества.

Стеснена германская душа еще и сегодня. И Оскар Ференбах с равнодушием скопца заявляет, что Германия-де «утратила интерес к Европе»...

Что ж, сегодня это, может быть, и так (а может, и не так, а просто ференбахам хочется, чтобы было так).

А завтра?

Во-первых, мы опять имеем объединенную Германию, а во-вторых, наблюдается-таки тенденция к изживанию немца ми комплекса вины. И многие молодые (да, наверное, и не очень молодые) немцы опять начинают обретать высокий психологический общественный тонус.

В Германии это всегда было предвестием возникновения серьезных общественных перемен и, увы, также реваншистских настроений. Первое может стать для Германии бодрящим душем. Второе же...

Что ж, реванш может быть каким угодно. Но за счет России Германии никогда всерьез ничего «не обламывалось»... Вот вместе с Россией успехи у нее были...

Что-то да значит и рост правых настроений в Австрии, которая традиционно тяготеет к Германии. Ведь нельзя забывать, уважаемый читатель, что идея «аншлюса» — воссоединения Германии и Австрии — относится не ко временам Гитлера, а, примерно, к семидесятым годам XIX века.

После распада Австро-Венгерской империи Учредительное Собрание Австрии единогласно проголосовало за аншлюс, который тут же был запрещен навязанным Австрии Антантой аналогом Версальского договора — Сен-Жерменеким договором.

Но Германия (да и она ли одна?) считается с сильным. Сильна ли Россия сейчас? Конечно, нет. Она ослабела. Но в перспективе только Германия способна быть стратегическим партнером (а может, и союзником) России.

Германия в блоке с Россией может оказаться не просто центром противодействия попыткам установления гегемонии США в Европе и в мире.

Германия вместе с Россией (точнее, конечно, Россия вместе с Германией) может стать центром кристаллизации вообще нового мирового порядка, не в интересах элиты США, а в интересах Планеты и ее обитателей — двуногих и четвероногих (ведь, дорогой читатель, и над последними нельзя издеваться бесконечно).

И миру, и отдельным (особенно — малым) странам, и от дельным человеческим коллективам нужны лидеры. Но годится ли на эту роль напрочь своекорыстная и бескрылая, ханжеская и наглая «перекати-поле» Америка?

Америка уже внесла новую смуту в Европу и растравила балканские раны.

И в потенциале территориальные претензии могут возникнуть друг к другу в различных комбинациях у самых разных европейских стран.

Патронаж США — это войны, смуты и национальное унижение.

Не исключено, что уже в весьма скором времени малые страны Европы будут вынуждены предпринять поиск новых патронов — вплоть до возврата к патронажу России (если последняя сочтет это для себя рациональным).

Однако нужно ли даже новой, сильной России вновь приходить в Европу? Конечно — да!

Но нам нужно входить в Европу не американизированного образца, а в Европу «европейскую». Невозможную без ведущей роли в ней Германии...

Ни один уважающий себя народ (кроме отбросов общества, привыкших питаться подачками) нигде и никогда не относился с радостью и уважением к американскому присутствию в их странах.

Кока-кола, «резинка», идиотски-»жизнерадостная» «улыбка», сдвинутая козырьком назад бейсболка и прочие прелести «американского образа жизни» воспринимаются только неразвитой частью народов.

А тот, кто имеет развитое чувство национального достоинства, если не на демонстрации, то хотя бы дома, у камина, нет-нет, да и скажет «Yankee, go home!»...

Но вот норвежец Бьёрнстерне Бьёрнсон... Мы уже знакомы с этим гордым лауреатом Нобелевской премии, писателем, патриотом до кончика пера, о котором в Норвегии XIX века говорили: «Назвать имя Бьёрнсона — все равно, что поднять норвежский национальный флаг».

Уж его-то в лакейских чувствах не заподозришь. Но вспомним — именно Германии он отдавал естественное первенство и видел Европу принявшей германское лидерство.

Не зря ведь все это было, дорогой читатель!

А Россия?

Евразийцы рассуждают о «предназначении России», мол, что она есть — Европа ли, Азия... Мол, призвание ее — быть между Европой и Азией, между Западом и Востоком.

А ведь призвание России — просто быть! И если она будет существовать для себя самой, она будет существовать и для всего внешнего мира.

Недаром урожденная немка Екатерина Великая назвала Россию Вселенной.

Так что же, пора нам оправдывать ее давнюю характеристику. Чье-то лидерство России не требуется, в лидеры кому-либо она не навязывается. У нас нет вселенских претензий, но есть вселенские потенции!

Вот и великая Екатерина это подтверждает...

Лидеры, «варяги» нам не нужны. А вот надежный партнер нужен. В конце позапрошлого века, в начале века прошлого, в его первой трети и в начале нового, начинающегося века им для России может быть только Германия.

Пора разрывать те порочные враждебные круги, которые раз за разом очерчивают вокруг Германии и России те, кто не хочет и боится их дружеского взаимодействия...

Вот еще одно интересное обстоятельство... Древние греки снабдили мир, кроме прочего, еще и звучной приставкой «пан...», что по-гречески означает «всё». Как сообщает словарь, она «в сложных словах означает «относящийся ко всему, охватывающий все»...

И действительно — есть уж точно сложные слова-понятия: пангерманизм, панславизм, панисламизм... Есть еще и пан американизм...

Последнее сегодня пытаются сделать ориентиром для всего мира. Хотя символ Америки нынче — не факел Статуи Свободы, а трусики Моники Левински...

А вот как быть с первыми тремя понятиями? Все три на деле относились всегда к области, скорее, мечтаний... Даром что во имя пангерманских идей вермахт дошел до Волги, русских мужиков бросали аж под абсолютно ненужные им Салоники во имя идей панславистских, а панисламизмом пугают мир и поныне.

Но у народов, среди которых возникли эти — внешне не просто разные, а предельно враждебные друг другу — понятия, есть нечто общее.

И называется оно — состояние духа, которым не очень-то точно (скорее, вообще неточно!) определяют немецкую мечтательность, русскую чувствительность, восточный фанатизм. А все это — способность в некоторые решающие моменты руководствоваться искренним, большим чувством, а не мелочным расчетом.

Русский не сентиментально чувствителен. Он — себе на уме. А нужно — и рванет на груди рубаху!

Немец вроде бы не мечтателен, а расчетлив. Но ведь нет музыки романтичнее и возвышеннее немецкой (включая австрийцев Гайдна, Глюка, Моцарта, Шуберта, Малера, Штрауса) или ей по духу родственной — русской, норвежской...

Восток — дело тонкое... А тонкое потому, что мусульманин еще более себе на уме и еще более способен скрытничать и прятаться в свою раковинку-чалму, чем русский мужичок...

Но ведь нет друга беззаветнее восточного человека, если ты ему действительно друг.

Пангерманизм, панславизм, панисламизм — это фантазийные понятия, разъединяющие в чем-то родственные народы, несмотря на то, что в семантическом отношении «пан. ..из-мы» означают нечто, «охватывающее все».

Но родство некоторых коренных черт национального характера германских, российско-славянских и исламских на родов, — пожалуй, не фантазия.

Готовность к широте и к подчинению, индивидуализм в сочетании со склонностью к коллективизму — это есть и у немцев, и у русских, и...

С исламом, правда, сложнее... Но сама история нам показывает, что ладить с исламскими народами умели как раз толь ко немцы и русские...

Феномен англичанина Лоуренса здесь ничего не опровергает, потому что сам Лоуренс был англичанином весьма (а скорее — совсем) необычным для Англии.

Сегодня в Азии активна Америка. Но завтра общая российско-германская линия может создать для исламской Азии новые шансы и новый облик.

В августе 1914 года немецкие пехотинцы рвались к Парижу, но не дошли до него нескольких десятков километров. Не дошли потому, что германской армии пришлось отвоевывать эти километры у русских в Восточной Пруссии.

В мае 1940 года немецкие танки шутя обошли Париж и заглушили моторы на берегу Ла-Манша. Кто мог помешать им, если за восемь месяцев до этого танковый генерал Германии Гудериан и русский танкист комбриг Кривошеин приняли парад немецких войск, мирно покидающих Брестскую крепость?

В марте 1939 года вермахт вошел в Прагу. Кто мог ему по мешать в этом?

Уже в период Судетского кризиса Советский Союз уста ми Литвинова был готов (чего ради — не знаю, читатель), помочь чехам военной силой. Но от этого отказались сами чехи. Они ведь умели лишь сдаваться и «в знак протеста» собирать на заводах «Шкода» танки для Гудериана в черных траурных рубахах.

А если бы чехи рискнули принять нашу помощь? Что было бы тогда?

А вот, пожалуй, что...

Англо-французы — в стороне.

Мы ввязались в войну с немцами при неразгромленной и ненавидящей Россию Польше, в состав которой все еще входят Западная Белоруссия и Западная Украина.

В тылу у нас — лимитрофная, подчиняющаяся Западу Прибалтика...

И при неминуемо затяжных наших боях на германском фронте во фланг нам ударила бы панская Польша.

Через Польшу, через ту же Прибалтику, через Финляндию, через Ближний Восток по воздуху навалились бы еще и Англия с Францией.

Ведь собирались же англичане превентивно бомбить наши бакинские нефтепромыслы в 1940 (тысяча девятьсот сороковом!) году.

Там бы оживилась и Япония...

Н-да, веселые нас могли ожидать тогда перспективы...

Нет, уважаемый читатель, хорошо все-таки, что чехи — это исторически сложившиеся трусы.

21 августа 1968 года из южной части Германии на Прагу двинулась объединенная советско-германская группировка из 35 тысяч человек и 1300 танков. Кто мог тогда помешать нам в этом?

Бундесвер ФРГ был тогда в состоянии боевой готовности. И чего ради? Ради укрепления в Европе опять-таки Америки? Ведь только конфликтная ситуация в Европе — нет, не оправдывает (оправдать такое нельзя), но хотя бы объясняет то, по чему войска США в этой самой Европе торчат. Так было...

А что если будет, скажем, так...

21 августа 20... года.

Группировка германских «Леопардов» и парашютисты бундесвера занимают территорию бывших немецких Судет.

Вторая мотомеханизированная группировка бундесвера входит в зону бывших немецких земель, отторгнутых и отторгованных Россией для неблагодарной Польши у лукавых союзников по Второй мировой войне...

Кто сможет помешать Германии в этом?

Россия?

Пусть даже Россия возродившаяся, сильная, могучая, не рушимая, свободная?

А зачем ?!!

***

Будущее наше еще смутно и неясно. Но уйти нам от него не удастся...

Пути России и Германии в XX веке разошлись круто, хотя судьбы их и были связаны, и связаны по сей день тоже «круто», всерьез...

Мы посмотрели с тобой, читатель, на начало этой давней и по-прежнему актуальной для нас истории...

Для того чтобы разобраться в ее продолжении — в истории отношений России и Германии в двадцатые и тридцатые годы — нужно писать другие книги. И они помогут нам еще лучше понять не только прошлое, но и будущее.

Надеюсь и даже обещаю, что они будут написаны. Однако и у них не будет эпилога — даром, что не так уж и давно американец Фрэнсис Фукуяма объявлял нам о «конце истории».

Но жизнь народов не имеет конца — она продолжается.

Июль 2002 года

Список использованной литературы

Александров В. На чужих берегах: Пер. с англ. — М.: Прогресс, 1987.

Алексеева И.В. Агония Сердечного Согласия. Царизм, буржуазия и их союзники по Антанте. 1914-1917. — Л.: Лениздат, 1990.

Ананьич Б.В. Банкирские дома в России 1860-1914 гг. Очерки истории частного предпринимательства. — Л.: Наука, 1991.

Архив русской революции. В 22 т. — М.: Терра-Политиздат, 1991.

Балканские исследования. Вып. 4. Русско-турецкая война 1877-1878 гг. и Балканы. — М.: Наука, 1978.

Балканские исследования. Вып. 8. Балканские народы и европейские правительства в XVIII-начале XX в. — М.: Наука, 1982.

Барсуков Е.З. Артиллерия русской армии (1900-1917). Т. 1-4. — М.: 1948-1949.

Белкин С.И. Голубая лента Атлантики. — 4-е изд., перераб. И доп. -Л.: Судостроение, 1990.

Белявская И.А. Теодор Рузвельт. — М.: Наука, 1978.

Болотов А.Т. Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков: В 3 т. — М.: Терра, 1993.

Большая Советская энциклопедия. 1-е изд. — М. : Советская энциклопедия.

Большая Советская энциклопедия, 2-е изд. — М.: Советская энциклопедия.

Бонч-Бруевич М.Д. Вся власть Советам. Воспоминания. — М.: Воениздат, 1957.

Борисов Ю.В. Шарль-Морис Талейран. — М.: Международные отношения, 1986.

Брусилов АЛ. Мои воспоминания. Изд. 5-е. — М.: 1963.

Бьюкенен Дж. Мемуары дипломата. — М.: Международные отношения, 1991.

Вернадский В.И. Дневники. 1917-1921. — Киев; Наукова думка, 1994.

Витте С.Ю. Воспоминания. В 3-х тт. — М.: Соцэкгиз, 1960

Витте С.Ю. Избранные воспоминания. — М.: Мысль, 1991,

Воспоминания о Владимире Ильиче Ленине: В 5 тт. — М.: Политиздат, 1984.

Галактионов М. Париж, 1914 (Темпы операций). — М.: ACT; СПб.: Terra Fantastica, 2001.

Герасимов М.Н. Пробуждение. — М.: Воениздат, 1965.

Гереке Г. Я был королевско-прусским советником. Мемуары политического деятеля: Пер. с нем. — М.: Прогресс, 1977.

Гитлер А. Моя борьба. Пер. с нем. — М.: ИТФ «Т-Око», 1992

Головин Н.Н. Военные усилия России в Мировой войне. — Жуковский; М.: Кучково поле, 2001.

Гонкур Э., Гонкур Ж. Дневник. Записки литературной жизни. В 2-х тт. — М.: Художественная литература, 1964.

Давидсон А.Б. Сесиль Родс и его время. — М.: Мысль, 1984.

Данилевский Н.Я. Россия и Европа. — М.: Книга, 1991.

Данилов Ю.Н. Россия в мировой войне 1914-1915 гг. — Берлин, 1924.

Дебидур А. Дипломатическая история Европы. В 2-х тт. — М.: Государственное издательство иностранной литературы, 1947.

Деникин А.И. Путь русского офицера. — М.: Прометей, 1990,

Джолл Дж. Истоки Первой мировой войны: Пер. с англ. — Ростов-на-Дону: Феникс, 1998.

Дипломатический словарь. В 3-х тт. 4-е изд., перераб. и доп. — М.: Наука, 1985.

Дневники императора Николая И. — М.: Орбита, 1991.

Донгаров А.Г. Иностранный капитал в России и СССР. — М.: Международные отношения, 1990.

Драбкина Е.Я. Черные сухари. — М.: Советский писатель, 1976.

Думова Н.Г., Трухановский В.Г. Черчилль и Милюкон против Советской России. — М.: Наука, 1989.

Дух Рапалло: Советско-германские отношения. 1925-1933. — Екатеринбург-Москва: Научно-просветительский центр «Университет», 1997.

Епанчин Н.А. На службе трех императоров. Воспоминания. — М.: Издание журнала «Наше наследие», при участии государственной фирмы «Полиграфресурсы», 1996.

Зайончковский A.M. Мировая война 1914-1918 гг. Изд. 3-е. Т 1-3.-М.: 1938.

Игнатьев А.А. Пятьдесят лет встрою. — М.: Правда, 1989.

Игнатьев А.В. С.Ю. Витте — дипломат. — М.: Международные отношения, 1989.

Из литературного наследия академика Е.В. Тарле. — М.: Наука, 1981.

История дипломатии. В 6 тт. Изд. 2-е, перераб. и доп. — М.: Госполитиздат, 1959.

История Первой мировой войны. 1914-1918. В2-хтт. — М.: Наука, 1975.

История Франции. В 3 тт. Т. 1 — М.: Наука, 1972.

Кертман Л.Е. Джозеф Чемберлен и сыновья. — М.: Мысль, 1990.

Койвисто М. Русская идея: Пер. с финск. — М.: Весь мир, 2001.

Коковцов В.Н. Из моего прошлого. Воспоминания 1911-1919. — М.: Современник, 1991.

Костин Б.А. Скобелев. — М.: Патриот, 1990.

Красильщиков А.П. Планеры СССР: Справочник. — М.: Машиностроение, 1991.

Красная книга ВЧК. В 2-х тт. — М.: Политиздат, 1990.

Куликов Н.Г. Я твой, Россия. — М.: Советская Россия, 1990.

Лаверычев В.Я. Военный государственно-монополистический капитализм в России. — М.: Наука, 1988.

Ламздорф В.Н. Дневник. 1894-1896. — М..: Международные отношения, 1991.

Лан В.И. США: от Первой до Второй мировой войны. — М.: Наука, 1976.

Лан В.И. США в военные и послевоенные годы. — М.: Наука, 1978.

Ландсберг Ф. Богачи и сверхбогачи. О подлинных правителях Соединенных Штатов Америки: Пер. с англ. — М.: Прогресс, 1971.

Ленин В.И. Полное собрание сочинений, 5-е изд. — М.: Политиздат, 1975.

Людвиг Э. Бисмарк. — М.: Захаров-АСТ, 1999.

Маниковский А.А. Боевое снабжение русской армии в мировую войну. Изд. 3-е. — М.: 1937.

Манн Т. Письма. — М.: Наука, 1975.

Манфред А.З. Внешняя политика Франции 1871-1891 годов. — М.: Изд. АН СССР, 1952.

Мейер Г. Последняя иллюзия. Американский план мирового господства: Сокр. пер. с англ. — М.: Издательство иностранной литературы, 1955.

Милюков П.Н. Воспоминания (1859-1917). — М.: Современник, 1990.

Моруа А. Жизнь Дизраэли. — М.: Политиздат, 1991.

Мюллер В. Я нашел подлинную родину. Записки немецкого генерала: Пер. с нем. — М.: Прогресс, 1974.

Накануне, 1931-1939. Как мир был ввергнут в войну: Краткая история в документах, воспоминаниях и комментариях, — М.: Политиздат, 1991.

Немирович-Данченко В.И. Скобелев. — М.: Воениздат, 1993.

Неру Дж. Взгляд на всемирную историю. Письма к дочери из тюрьмы...: Пер. с англ. В 3-х тт. — М.: Прогресс, 1981.

Николаевский Б.И. Тайные страницы истории. — М.: Издательство гуманитарной литературы, 1995.

Новая Басманная, 19. — М.: Художественная литература, 1990.

Палеолог М. Царская Россия во время мировой войны. — М.: Международные отношения, 1991.

Палмер А. Бисмарк: Пер. с англ. — Смоленск: Русич, 1997.

Россия и США: дипломатические отношения. 1900-1917. — М.: МФД, 1999.

Сазонов С.Д. Воспоминания. — М.: Международные отношения, 1991.

Станкевич В.Б. Воспоминания. 1914-1919. Ломоносов Ю.В. Воспоминания о Мартовской революции 1917 г. М. РГГУ, 1994,

Стасов В.В. Письма к родным. В 3-хтт. — М: Государственное музыкальное издательство, 1953.

Сэсюли Р. ИГ Фарбениндустри: Пер. с англ., — М.: Государственное издательство иностранной литературы, 1948.

Такман Б. Августовские пушки: Пер. с англ. — М.: Молодая гвардия, 1972.

Тарле Е.В. Сочинения в 12 тт. — М.: Издательство АН СССР, 1958.

Троцкий Л. Моя жизнь. Опыт автобиографии. — М.: Панорама, 1991.

Труды по истории науки в России / В.И. Вернадский. — М.: Наука, 1988.

Тургенев И.С. Полное собрание сочинений и писем в 28 тт. — М.-Л.: Наука, 1968.

Тьюгендхэт К, Гамильтон А. Нефть. Самый большой бизнес: Пер. с англ. — М.: Прогресс, 1978.

Уткин А.И. Дипломатия Вудро Вильсона. — М.: Международные отношения, 1989.

Хорошо забытое старое/ Сб. статей. — М.: Воениздат, 1991.

Федоров В.Г. В поисках оружия. — М.: Воениздат, 1964.

Ференбах О. Крах и возрождение Германии. Взгляд на европейскую историю XX века. — М.; Аграф, 2001.

Фоссет П.Г. Неоконченное путешествие: Пер. с англ. — М.: Армада, 1998.

Фрейд 3., Буллит У. Вудро Вильсон. 28-й президент США Психологическое исследование: Пер. с англ. — М.: Прогресс, 1992

Фриш С.Э. Сквозь призму времени. — М.: Политик, 1992.

Фуллер Дж, Ф.С. Вторая мировая война. 1939-1945 г. Стратегический и тактический обзор: Пер. с англ. — М.: Издательство иностранной литературы, 1956.

Шацилло К.Ф. От Портсмутского мира к Первой мировой войне. Генералы и политика. — М.: РОССПЭН, 2000.

Шапошников Б.М. Воспоминания. Военно-научные труды. — 2-е изд., доп. — М.: Воениздат, 1982.

Ширер У. Взлет и падение третьего рейха. В 2-х тт. Пер. с англ. — М.: Воениздат, 1991.

Шляпников А.Г. Канун семнадцатого года. Семнадцатый год. В 3-х тт. — М.: Политиздат, 1992.

Честертон Г.К. Вечный Человек: Пер. с англ. — М.: Политиздат, 1991.

Эррио Э. Из прошлого. Между двумя войнами 1914-1936: Пер. с франц. — М.: Издательство иностранной литературы, 1958.

Яковлев Н.Н. 1 августа 1914. — М.: Москвитянин, 1993.