Министериальдиректор Гебхард Гиммлер навестил осенью 1944 года своего брата Генриха как раз в тот момент, когда тот, несмотря на простуду, намеревался отправиться на совещание с высшим руководством СС.
«Побереги себя, перенеси совещание», – посоветовал ему брат.
Рейхсфюрер СС с некоторою обидой возразил:
«Слышал ли ты когда-нибудь, чтобы переносили Рождество из-за насморка у папы?»
Этот его ответ хорошо иллюстрирует ту сумасбродную идею, которой был охвачен Гиммлер, идею миссионерской избранности, после получения им в результате событий 20 июля столь большой власти, о которой он лишь мечтал. Многие тогда считали, что он только ждет смерти Адольфа Гитлера, чтобы встать во главе государства. Одно лишь перечисление его должностей показывает, какая власть была сосредоточена в хорошо ухоженных и наманикюренных руках Гиммлера. Он стал властелином охранных отрядов, представлявших собой наряду с партией самую важную организацию третьего рейха. Гиммлер контролировал полицейский аппарат и секретные службы. Он возглавлял министерство внутренних дел. В качестве рейхскомиссара по укреплению так называемого народного духа следил за проведением расовой политики режима. Гиммлер присматривал также за связями рейха с национал-социалистскими движениями в пресловутых германских странах. Ему подчинялись 38 дивизий войск СС. Будучи начальником вооружений и командующим резервной армией, он являлся, по сути дела, главнокомандующим вооруженными силами на территории самой Германии. Один из его подчиненных – обергруппенфюрер СС Готтлоб Бергер управлял лагерями военнопленных.
Некоторые из его современников полагали, что только Гиммлер, учитывая болезненного и дряхлеющего Гитлера, мог удерживать от окончательного развала империю и режим. «Гиммлер – диктатор Германии», – пестрели заголовки мировой прессы от Стокгольма до Сан-Франциско в конце 1944 года. Для тех, кто не находился в самой Германии в тот период времени вполне могло показаться, что нацистской Германией в последние месяцы ее существования действительно командовали из эсэсовских казарм. Через десятилетие после краха рейха нью-йоркский историк Карл Петель писал:
«За десять месяцев перед капитуляцией Германии страна окончательно попала в руки СС. В то время не было уже ни одного государственного, хозяйственного или партийного учреждения, которые хоть как-то могли противодействовать деятельности СС. Орден частью открыто, а частью тайком взял власть в свои руки. В Германии конца 1944 года было два властителя – Адольф Гитлер и Генрих Гиммлер».
К слову сказать, так же или примерно так думал и сам магистр ордена. Ему представлялось, что настал час, когда он сможет очистить национал-социалистскую Германию от предательства и сомнений, а также от тех темных сил, которые мешали конечной победе немцев. В экстазе он воскликнул в августе 1944 года:
«То, что мы сейчас осуществляем – это священная народная война».
С помощью угроз, судебных процессов и громогласной пропаганды, призывавшей народ взяться за оружие, Гиммлер проводил мобилизацию последних резервов, не гнушаясь большевистских методов. Так, в частности, он указывал на меры, принимавшиеся Советами при обороне Ленинграда, пытаясь доказать, что и у немцев хватит силы воли для организации жесткой обороны.
«Я предоставляю вам полное право, – заявил он офицерам одной из пехотных дивизий, – ставить к стенке любого, кто будет нам противоречить».
После 20 июля Гитлер отдал ему распоряжение сформировать 15 новых дивизий, в чем Гиммлер усмотрел шанс создания нового вермахта – «национал-социалистской народной армии».
В новые части и соединения он брал под гребенку молодежь из заводских цехов и со школьных классов. Молодых фанатично настроенных парней, даже не получивших полного школьного образования, посылали в офицерские школы. Были усилены полномочия коричневых политруков – офицеров-воспитателей, занимавшихся внедрением национал-социалистской идеологии. В наименованиях новых формирований появились признаки «революционной армии» – «народная гренадерская дивизия», «народный артиллерийский корпус»…
«Внутренняя связь между партией и вермахтом стала ныне… неоспоримой действительностью», – торжественно заявляла газета «Фелькишер беобахтер». Гиммлер стремился защитить свою народную армию от традиционного влияния офицерского корпуса. Никто из «народных офицеров» не мог быть переведен в другие части, а сами подразделения оставались в непосредственном подчинении командующего резервной армией – Гиммлера. Рейхсфюрер СС заявлял: «Армия, которая сможет выиграть эту войну, должна быть национал-социалистской народной армией».
В подразделения резервной армии внедрили шпиков-информаторов, которые обязаны были докладывать ему о малейших отклонениях от курса и «держаться до конца». На совещании гауляйтеров в Познани Гиммлер объявил, что каждый сомневающийся в конечной победе будет поставлен к стенке без всякого снисхождения, добавив при этом: «Незначительная часть офицерского корпуса – 5, 10, самое большее 15 процентов – могут оказаться свиньями, которых рано или поздно мы обнаружим и предадим суду».
Ищейки СД обнюхивали каждое учреждение и каждую часть вермахта на предмет пораженческих настроений. Высшие чины СС и полиции были обязаны регулярно подвергать проверке начальников гарнизонов вермахта на их политическую благонадежность.
Обергруппенфюрер СС Гутенбергер (Западный округ) докладывал: «Полковник Файнц (Дюрен) проявляет не слишком большое усердие к своим служебным обязанностям, заслуживает отстранения…
Подполковник Бюрман (Крефельд) шестидесяти лет, недостаточно ответствен, слаб как командир, требуется срочная замена…
Полковник Келер (Нойс) в политическом отношении бесцветен, слабый командир, требует замены».
Обергруппенфюрер СС Хофман (Юго-Западный округ) обращал внимание на следующих офицеров вермахта:
«Подполковник граф (Шлеттштадт) политически неблагонадежен необходима замена…
Подполковник фон Хорнштайн (Раштатт) заслуживает отстранение – бабушка предположительно еврейка».
Доверенные лица СД из числа солдат и унтер-офицеров доносили из частей об «отсутствии планового начала в действиях командования… о неправильном использовании подразделений и боевой техники… преступной безответственности штабов…»
14 ноября 1944 года в ведомство СД в Мангейме было направлено донесение: «О положении в 205-м танковом батальоне, дислоцировавшемся в доссенвальдском лагере под Шветпингеном, и в особенности о некомпетентности его 29-летнего командира Хиршбергера. В качестве его преемников рекомендовались обер-лейтенанты Грушопф и Броссман, оба эсэсовца». Далее говорилось об офицерах-воспитателях:
«Достаточным авторитетом эти офицеры не пользуются, да у некоторых из них не хватает необходимой подготовки и выдержки. Не только солдаты и унтер-офицеры, но и офицеры стали в последнее время задумываться о положении вещей. Высказываются мысли о необходимости использования опыта и методов советской армии».
Не была забыта и личная жизнь офицерского состава: «В центре их интересов – офицерское казино. Пребывание во Франции наложило на них отрицательный отпечаток. Политическая подготовка многих явно недостаточна».
О возможностях получения офицерского звания для унтер-офицерского состава отмечалось:
«Общественное положение таких кандидатов все еще играет решающую роль. Явных национал-социалистов не пропускают».
Сообщения доносчиков стекались в 3-е управление главного управления имперской безопасности, которое вместе с тем занималось вопросами оценки деятельности дивизионных военных судов. Поскольку военные отказались предоставить судебную документацию в главное управление, Кальтенбруннер написал докладную записку Гиммлеру 17 октября 1944 года, в которой предлагал «потребовать от соответствующих инстанций предоставления нам дел и заключений войсковых судов для проверки правильности вынесенных решений».
Однако Гиммлер не решился вмешиваться в сферу деятельности верховного главнокомандования вермахта и наложил резолюцию: «Нет, неумно».
Он был уверен, что время и так работает на него. Как утопающий, хватающийся за соломинку, Гитлер лелеял надежду, что мощные охранные отряды смогут предотвратить катастрофу и верный ему Гиммлер окажется в состоянии совершить то, что генералы вермахта не смогли сделать.
Территория рейха между тем становилась все меньше. В результате летних наступательных операций советские войска вышли на Вислу и подошли к границам Восточной Пруссии. В сентябре англо-американские армии оказались на прежней западной границе Германии.
Сначала Гиммлеру удавалось выполнить то, чего от него ожидал фюрер. В течение сентября-октября он поставил под ружье 500 000 человек и бросил на фронт спешно сформированные и плохо обученные подразделения и части. Задействовал шесть бригад резервной армии, первоначально предусматривавшихся для поддержания внутреннего порядка в стране. Гиммлер разработал также планы обороны каждого немецкого дома, носился с идеей создания «вервольфа» – организации партизан-фанатиков национал-социализма, вынашивал мечту о сооружении «альпийской крепости» на юге Германии, где могла бы укрыться вся нацистская элита.
10 сентября Гиммлер приказал развесить объявления следующего содержания: «Ни один дезертир не уйдет от справедливого возмездия. Поступок его вместе с тем тяжело отразится на его семье».
Военно-полевые суды начали осуществлять его угрозу в массовом порядке. Чем отчаяннее становилось положение на фронтах как на Западе, так и на Востоке, тем более варварскими становились действия спецкоманд СС. На деревьях все чаще появлялись повешенные с табличками на груди: «Я – дезертир» или «Я повешен, так как покинул свою часть без надлежащего разрешения».
Гиммлер трижды бросал свои когорты на ликвидацию народных восстаний в оккупированных немцами странах.
1 августа 1944 года польский генерал Тадеуш Бор-Коморовски вывел 35 000 повстанцев на улицы Варшавы, воодушевленных широким прорывом советских войск к Висле, передовые отряды которых даже овладели варшавским пригородом Прагой на восточном берегу реки. Варшавское восстание создало угрозу немецкой обороне, нарушив связь с ведущей боевые действия восточнее Варшавы 9-й немецкой армией. Генерал-полковник Хайнц Гудериан запросил разрешение Гитлера на ликвидацию восстания силами вермахта. Но тот поручил эту миссию Гиммлеру.
Рейхсфюрер СС перебросил части, предназначенные для борьбы с партизанами, под командованием обергруппенфюрера СС Эриха фон Бах-Зелевски на варшавский фронт и приказал ему жестоко расправиться с восставшими. Для выполнения этой задачи Бах-Зелевски привлек, кроме собственных подразделений, 12 полицейских рот под общим командованием группенфюрера СС Хайнца Райнефарта, полк обер-фюрера СС Оскара Дирлевангера{150}, сформированный из бывших уголовников, а также бригаду под командованием бригадефюрера СС белоруса Бронислава Каминьски, состоявшую в основном из военнопленных.
Слухи о жестокостях этих подразделений достигли штаб-квартиры фюрера. Гудериан так вспоминает об этом в своих мемуарах: «От услышанного у меня даже волосы встали дыбом. В тот же вечер во время очередного доклада Гитлеру я поставил вопрос о снятии с Восточного фронта частей Дирлевангера и Каминьски. Даже представитель Гиммлера в ставке фюрера группенфюрер СС Фогеляйн подтвердил: «Да, мой фюрер, это – действительно бандиты».
Гитлер с явным неудовольствием уступил этому требованию, предоставив предварительно возможность Бах-Зелевскому убрать «нежелательного свидетеля и главного мародера Каминьского». События эти, однако, только укрепили мнение диктатора о всемогуществе СС. Гитлер воскликнул: «А этот Бах-Зелевски удивительно способный человек!»
Не успел остыть пепел Варшавы, как Гитлер направил СС на выполнение другого задания. В тылу Восточного фронта 29 августа вспыхнуло словацкое восстание, инспирированное словацкими политиками и военными при помощи Советов. В нем приняли участие подразделения словацкой армии. Ставилась задачей отрезать отходившие из Галиции немецкие войска. Но прежде чем восстание охватило всю страну и склонило на свою сторону правительство, сидевшее в Пресбурге, эсэсовские части нанесли мощный удар. СД удалось арестовать некоторых вождей восстания, а из курсантов офицерских школ в Богемии и Моравии был сформирован танковый полк.
Он овладел центром восстания Нойзолем во взаимодействии с подошедшей с востока 18-й мотопехотной дивизией СС «Хорст Вессель». К ним присоединялись только что сформированная дивизия СС «Галиция» и полк Дирлевангера. Командование всей операцией стал осуществлять шеф главного управления СС Готтлоб Бергер, спешно направленный туда Гиммлером из Берлина. Бергеру понадобилось около четырех недель, чтобы восстановить кладбищенское спокойствие в тылу немецкого фронта на этом участке. Как отмечал американский историк Хильберг, Словакия превратилась «из марионеточного государства в прозябающий режим». Управление Словакией взяла на себя фактически СС.
Вскоре после этих событий Гитлер вызвал в «Волчье логово» легендарного штурмбанфюрера СС Отто Скорцени{151}.
Скорцени, уроженец Вены, работал до войны инженером и коммерческим директором одной из строительных фирм. В 1938 году его направили в военно-воздушные силы, а позднее – в лейбштандарт «Адольф Гитлер». По окончании спецкурсов попал в СД, где возглавил отдел саботажа. Известность приобрел 12 сентября 1943 года, когда во главе немецких десантников освободил Бенито Муссолини, арестованного правительством Бадолио и содержавшегося под стражей в горной гостинице массива Гран-Сассо. Муссолини он заявил при этом: «Меня прислал фюрер».
Новое задание Скорцени имело обратный характер: ему надлежало арестовать и тем самым обезвредить главу союзного государства.
«Из секретных сообщений следует, – инструктировал его Гитлер, – что венгерский регент, адмирал Хорти, пытается установить контакты с нашими врагами с целью заключения сепаратного мира для Венгрии. В случае, если это подтвердится, вам, Скорцени, надо быть готовым захватить его силой в резиденции Хорти в Бургберге».
Переодевшись в гражданское, Скорцени выехал в Венгрию с документами на имя доктора Вольфа. По дороге он придумал название намечавшейся операции – «Панцерфауст», так как забыл сказать своим десантникам, чтобы они захватили гранатометы.
Прибыв на место, Скорцени представился старшему эсэсовскому и полицейскому руководителю в Венгрии обергруппенфюреру СС Отто Винкельману, который проинформировал его о последних событиях, происшедших в стране. 30 августа 1944 года Хорти сместил прогерманское правительство, заменив его кабинетом министров фельдмаршала-лейтенанта Геза Лакатоша, по всей видимости, с целью вывода Венгрии из войны. А по прошествии менее месяца фельдмаршал-лейтенант Фараго, начальник венгерской жандармерии, отправился в Москву для переговоров о перемирии с Советским Союзом.
Но прежде чем 11 октября Фараго подписал с русскими предварительное соглашение, Винкельман предпринял некоторые меры по замене режима Хорти в случае, если Венгрия попытается порвать с Германией. Венгерский нацист Ференц Салаши был готов возглавить новое правительство.
В штабе СД складировали три миллиона экземпляров листовок с текстом воззвания этого правительства, а унтерштурмфюрер СС Эрих Кернмайр с командой головорезов был готов в любой момент захватить будапештскую радиостанцию.
Не прибегая до поры до времени к крутым мерам, Винкельман решился 6 октября 1944 года на проведение некоторых превентивных шагов. Вместе с командующим полицией безопасности в Венгрии оберфюрером СС Хансе Гешке и прибывшим туда Скорцени он разработал план действий, к выполнению которого приступил утром 10 октября.
Когда ближайший приближенный Хорти, фельдмаршал-лейтенант Бакай, командир дислоцировавшегося в Будапеште 1-го венгерского армейского корпуса, направлялся в свой номер в гостинице «Ритц», он был схвачен подручными Гешке и упрятан в отдаленном местечке. Назначенный Хорти его преемником фельдмаршал-лейтенант Агтелеки также исчез без следа. Следующим объектом должен был стать сын Хорти, Миклош («Ники»). Его подозревали в установлении контактов с представителями югославского партизанского штаба Тито в целях достижения перемирия. СД спланировала взять молодого Хорти, как говорится, «с поличным», во время переговоров с посланцами Тито, а затем оказать на отца давление, предложив ему оставаться по-прежнему на стороне Германии, назначив при этом новое, прогерманское правительство. Операция получила название «Маус». Какой-то шутник, заменив «Ники» на «Мики», перефразировал первоначальное название операции на «Мики Маус».
Двое офицеров СД, переодевшись в форму югославской титовской армии, установили контакт с Миклошем. Была достигнута договоренность о тайной встрече 13 октября, но у Ники возникло подозрение, и он прервал переговоры. Однако, поддавшись уговорам, все же согласился на новую встречу 15 октября в кабинете друга их семьи, директора венгерской части «Дунайского судоходства» Феликса Борнемишца на площади Эскиз в Будапеште. Тем не менее молодой Хорти принял меры предосторожности, взяв с собой пятерых гонведских офицеров, установивших наблюдение за входом в здание, а на некотором удалении он расположил роту гонведской гвардии.
Но и немцы подготовились к встрече. Этажом выше помещений компании судоходства была заранее размещена команда СД, а на боковой улице на грузовиках сосредоточилась одна из эсэсовских рот.
Акция похищения была запланирована на 10.10. За несколько минут до ее начала Скорцени в гражданской одежде припарковался около здания на легковой автомашине, сразу же после того, как в него вошел сын Хорти. Таким образом, у входа стояла его машина, а за ней ковшовый экскаватор, в котором сидели, замаскировавшись, три венгерских офицера.
В этот момент к зданию подошли двое сотрудников СД. Но как только они собрались войти вовнутрь, гонведские офицеры, почувствовав опасность, открыли по ним огонь. Один из них был сразу же убит. Из окон дома, находившегося напротив, высунулись стволы винтовок и автоматов венгерских солдат, начавших стрелять по автомашине Скорцени. Штурмбанфюрер СС вызвал свою роту, которая загнала в дома попытавшихся было выскочить на площадь венгров. Находившаяся в засаде гонведская рота не успела выдвинуться к площади, как из здания выскочила группа сотрудников СД со связанными Миклошем и его другом Борнемишцем. Их бросили в грузовик, который сразу же помчался на аэродром. Буквально через несколько минут оба пленника находились уже в самолете, взявшем курс на концлагерь Маутхаузен.
В завершение операции «Панцерфауст» в 12 часов дня немецкий посланник доктор Везенмайер, также имевший эсэсовский чин, появился у Хорти, чтобы получить от того вразумительный ответ, с рейхом он или против. Примечательно, что бригадефюрер СС Везенмайер, критически относившийся к методам Винкельмана, не захотел или не смог исполнить роль шантажиста и «не ввел в действие «тяжелую артиллерию» – не сообщил адмиралу, что в случае неповиновения его сын будет поставлен к стенке». В результате вся операция пошла насмарку: в 14 часов будапештское радио объявило, что Венгрия подписала с Советским Союзом соглашение о перемирии.
Однако Винкельман тут же захватил город. Под грохот гусениц 40 немецких танков унтерштурмфюрера СС Кернмайра заняли здание радиостанции. Было зачитано обращение нового пронацистсткого режима. Все важнейшие пункты Будапешта заняли немецкие солдаты. В дело вступил и Скорцени, поднявший по тревоге 22-ю кавалерийскую дивизию СС, которая тут же перекрыла подходы к резиденции Хорти – Бургбергу. Десантники Скорцени должны были утром 16 октября начать штурм резиденции, что и было успешно осуществлено в 6 часов, лишь только стало светать. Скорцени доложил: «Бургберг взят без единого выстрела. Вся операция длилась не более получаса».
Собственно говоря, можно было обойтись и без доклада, так как около 4 часов утра Везенмайер сообщил Винкельману о готовности Хорти передать власть Салаши. Так что Венгрия была вынуждена и дальше проливать кровь за Гитлера.
СС вновь продемонстрировала, что в состоянии своими пирровыми победами поддерживать бредовую идею Гитлера стоять до конца. И как при дворе какого-нибудь арабского султана в ставке фюрера все ярче разгоралась звезда Генриха Гиммлера.
Октябрь 1944 года можно рассматривать как пик власти Гиммлера. Успехи гвардии в Польше, Словакии и Венгрии не остались без внимания. Шеф СС получил привилегию выступить вместо Адольфа Гитлера с традиционной речью 8 ноября 1944 года в память «пивного путча» в Мюнхене. Гиммлер наслаждался своей властью и гордился тем, что он первый и, казалось, незаменимый помощник своего фюрера. С глубокой иронией британский историк Тревор-Ропер замечает: «Крушение рейха сделало Гиммлера богом». Человек, который еще несколько месяцев назад взвешивал возможность устранения Гитлера в интересах достижения мира, теперь не останавливался ни перед какими кровавыми жертвами для принесения их своему божеству.
«В течение последнего года, – сказал он доверительно министру финансов графу Шверину фон Крозику, – я научился вновь верить в чудо. Спасение фюрера 20 июля – самое настоящее чудо».
Он убивал в себе любое сомнение в диктаторе, сказав как-то скептику Феликсу Керстену: «Все расчеты Гитлера оказываются правильными. Он по-прежнему – великий гений всех времен. Он знает с точностью до одного дня, когда и где нас ожидают победы. Поэтому 26 января будущего года мы опять окажемся на побережье Атлантики».
Однажды Гудериан пожаловался, что не знает, где взять войска для отражения очередного удара Советов. В ответ Гиммлер только улыбнулся, усматривая в этом лишь необоснованную озабоченность, и произнес: «Видите ли, дорогой генерал, я не думаю, что русские смогут продолжить наступательные действия. Все это лишь блеф».
Однако мысль о том, что Гиммлер на какое-то время поднялся до уровня самого Гитлера, представляется обманчивой. Так, Тревор-Ропер утверждает: «Несмотря на кажущийся рост власти Гиммлера, на самом деле она значительно ослабла».
Теоретики двух личностей забыли о человеке, который с ревностью следил за каждым шагом Гиммлера, – шефе партийной канцелярии Мартине Бормане, имевшем большое влияние на диктатора и внимательно следившем за его ближайшим окружением. Он-то и затормозил дальнейшее продвижение наверх «дядюшки Генриха», как его обычно называл.
Спор между Гиммлером и Борманом о правомочиях СД показал, кто есть кто. Чем более сужалась территория рейха под мощными ударами противника, тем большую активность проявлял Борман, не позволяя Гиммлеру и руководству СС замахиваться на властные полномочия партии. Когда в дела какого-нибудь гауляйтера пытались вмешиваться высшие чины СС, за него тут же вступался Борман, докладывая о случившемся Гитлеру, который разделял его взгляды на место и роль партии. На любые высвобождавшиеся командные посты Борман проталкивал своих аппаратчиков.
Эрих Кох, гауляйтер Украины, выдворенный оттуда советскими войсками, возвратился в родную Восточную Пруссию, где в качестве имперского комиссара чувствовал себя полновластным хозяином, ни во что не ставя ни вермахт, ни СС, которых презирал. Не посоветовавшись даже с командующим войсковой группой генерал-полковником Райнхардтом, он стал создавать собственную армию, назвав ее «фольксштурмом». В нее Кох загонял инвалидов, стариков и зеленую молодежь и конфисковал продукцию военных заводов для нужд своей армии. Защитник Восточной Пруссии взял на себя обязанности по контролю за офицерами и солдатами восточнопрусской группировки и розыску дезертиров, отказав в этих правах Гиммлеру и его пособникам.
Пример Коха побудил Гитлера и Бормана распространить власть партии на оставшуюся территорию Германии и создать имперский фольксштурм, подчиняющийся не вермахту, а партии, во главе которого был поставлен Борман. 26 сентября Борман отдал распоряжение гауляйтерам о подготовке к повсеместному созданию фольксштурма.
А через три недели, в годовщину Битвы народов под Лейпцигом (18 октября 1813 года), Гитлер уже отдал распоряжение о создании фольксштурма, что значительно сократило власть Гиммлера, так как за командующим резервной армией закреплялись вопросы организации, обучения и оснащения фольксштурма, тогда как за Борманом – вопросы его рекрутирования и политического руководства.
К тому же Борману удалось задействовать против Гиммлера еще и Иосифа Геббельса. Если министр пропаганды ранее заявлял: «Гиммлер занимается военными, я же – гражданскими аспектами ведения войны. В этой связке ходу войны будет придан решающий импульс», то после попытки покушения на Гитлера рейхсминистр усмотрел в Бормане более сильного партнера и перешел на его сторону. Борман не преминул тут же подписать у фюрера указ о назначении Геббельса имперским уполномоченным по вопросам ведения тотальной войны. В декабре Геббельс получил задание проверить численный состав подразделений вермахта и доложить в ставку фюрера свои предложения по их передислокации, что являлось явным вторжением в сферу деятельности командующего резервной армией.
Пока Гиммлер довольно часто появлялся в ставке фюрера, Борману приходилось опасаться, что шеф СС сможет противостоять его нашептываниям Гитлеру. Поэтому он поставил своей задачей оттеснить Гиммлера из ближайшего окружения фюрера.
Будучи еще гимназистом в Ландсхуте в период Первой мировой войны, Гиммлер на фронт не попал, но в тайне мечтал о славе полководца, желая встать во главе частей, непосредственно ведущих боевые действия. И Мартин Борман «помог» ему осуществить эту мечту.
В конце ноября англо-американские войска вторглись в Эльзас, оттеснив части немецкой 19-й армии к Рейну. Для обеспечения дальнейшего отхода армии необходимо было создать на левом берегу Рейна плацдарм и остановить продвижение противника. В штаб-квартире фюрера было решено образовать новую группировку войск в районе между Карлсруэ и швейцарской границей. Вот тут-то Борман и предложил послать Гиммлера, назначив его командующим этой группировкой. Он обосновывал свое предложение тем, что тот командовал резервной армией, откуда и могли быть взяты необходимые силы для этой группировки. К тому же в том районе необходимо было провести санирующие мероприятия, что являлось как раз прерогативой шефа полиции Гиммлера.
В начале декабря Гиммлер получил новое назначение. Сияющий от счастья, командующий группировкой войск «Верхний Рейн» не разглядел ловушки, подставленной ему Борманом, считая, что сможет координально изменить ход Второй мировой войны. Благодаря своим стараниям и организаторским способностям, ему действительно удалось создать фронт обороны, перебросив туда мобильные подразделения резервной армии. Правда, его группировка представляла собой пеструю смесь из пожилых солдат, ополченцев, пограничников, таможенников, зенитчиков и мобилизованных в армию представителей восточных народов. Свой командный пункт в Шварцвальде он почти не покидал. Готовился к решающим боям с противником, удовлетворяясь пока малыми победами над внутренним врагом. Он сместил командующих армиями и командиров корпусов, якобы из-за их непригодности, и отказался подчиняться командующему Западным фронтом.
Воспользовавшись его отсутствием в Берлине, ряд эсэсовских фюреров различных категорий переметнулись на сторону Бормана. Среди них были группенфюрер СС Герман Фогеляйн, личный представитель Гиммлера в ставке фюрера, женившийся на сестре Евы Браун{152}, Грете, и обергруппенфюрер СС Эрнст Кальтенбруннер, начальник главного управления имперской безопасности.
По иронии судьбы, адвоката из Линца, шефа СС Верхнедунайского округа, второразрядного чиновника Кальтенбруннера Гиммлер назначил на эту должность в январе 1943 года, чтобы не допустить появления второго Гейдриха. Рослого, со шрамом на щеке, заядлого курильщика Кальтенбруннера в то время почти никто не знал. Правда, Гиммлер постарался, чтобы у него было меньше власти, чем у его предшественника Гейдриха, передав кадровые вопросы главному управлению кадров, а хозяйственные – главному административно-хозяйственному управлению.
Кальтенбруннер столкнулся с тем, что начальники его управлений имели больше авторитета, чем он сам, и часто обходили его в решении тех или иных вопросов, о чем он узнавал в последнюю очередь. Бывший его однокашник Скорцени отмечал: «Мне представлялось, что этот человек… чувствовал себя не совсем на своем месте».
Однако казавшийся несколько нескладным Кальтенбруннер стремился всеми силами достичь той власти, которую имел его предшественник. В 1944 году он стал уже вторым по значению лицом в «черном ордене». Его грубых непредсказуемых действий стал опасаться даже сам Гиммлер, не говоря уже о шефе абвера Канарисе.
Коалиция с Борманом гарантировала Кальтенбруннеру ту привилегию, которой не обладал Гейдрих. Он стал частым гостем в ставке фюрера, от которого получал непосредственно указания, минуя Гиммлера. И руководил своим главным управлением так, будто бы нес всю ответственность лишь перед одним фюрером.
Верные Гиммлеру люда доложили ему об измене Кальтенбруннера и предупредили о махинациях Бормана со своими приспешниками, пытаясь спустить его на землю с заоблачных высот полководческих фантазий. 21 декабря 1944 года Бергер сообщал Гиммлеру: «Прошу вас по возможности скорее отделаться от обязанностей командующего войсковой группировкой «Верхний Рейн» и возвратиться в ставку фюрера. Просьба моя исходит не только из необходимости противодействия слухам, распространяющимся определенными кругами, будто бы рейхсфюрер СС попал в немилость и что победила линия вермахта – Кейтеля, но и учитывает то обстоятельство, что ваше отсутствие в ставке фюрера наносит громадный ущерб нашей политической работе».
Забеспокоились и верные Гиммлеру люди в штандарте «Курт Эггерс», являвшемся своеобразным пропагандистским центром войск СС. Штандартенфюрер СС Гюнтер д'Альквен подготовил вместе со своими офицерами докладную записку рейхсфюреру СС, в которой говорилось о «необходимости положить конец бормановской монополии».
Но Гиммлер проигнорировал эти предупреждения, считая себя законным преемником Гитлера. К тому же он не мог расстаться с мыслью о полководческой славе, которая, казалось, светила ему, а в первых числах января ему даже представилась возможность показать свои полководческие качества.
Двум дивизиям соседней войсковой группы удалось в ходе ограниченного контрудара прорвать французскую оборонительную линию «Мажино» в районе Хагенау и выйти в северную часть Эльзаса. И Гиммлер, исходя из их успеха, разработал свой план, потребовав от ставки фюрера переподчинить ему эти дивизии, чтобы общим ударом взять Страсбург. Несмотря на протест командования Западного фронта, план этот был утвержден.
В соответствии с ним обе вырвавшиеся вперед дивизии были повернуты на юг вдоль Рейна, а основные силы стали наступать на Страсбург. Для американцев это оказалось полной неожиданностью, и главнокомандующий войсками союзников генерал Эйзенхауэр даже намеревался оставить город и отвести свой правый фланг за Вогезы. Бургомистр Страсбурга стал возражать, и союзники начали активную оборону города, выступив против немцев, которые были всего в нескольких километрах от него. Немецкое наступление заглохло. А 20 января союзники перешли в контрнаступление. К концу месяца войска Гиммлера были вынуждены переправиться на противоположный берег Рейна.
Не успели сведения о поражении Гиммлера дойти до ставки фюрера, как Борман подготовил ему очередную командную должность, чтобы поглубже затянуть шефа СС в неумолимо надвигавшуюся катастрофу и вызвать недовольство диктатора. Гиммлер принял командование группой армий «Висла» – теперь уже на Восточном фронте.
12 января 1945 года советские войска начали одну из самых крупных наступательных операций в военной истории. Красная армия опрокинула семисотпятидесятитысячную немецкую армию и за несколько дней взломала оборону немцев по всему фронту. Войска генерала Черняховского и маршала Рокоссовского вышли к Кенигсбергу и Данцигу, тогда как войска маршала Жукова овладели междуречьем Вислы и Варты, а маршала Конева вышли на Одер. Немцев охватила паника. Была потеряна вся Восточная Пруссия, за исключением узкой береговой полосы. Группа армий «Север» понесла тяжелые потери.
Генерал Гудериан предложил создать в Померании новую группу армий, в которую могли бы влиться разрозненные немецкие подразделения и части, отходившие от Вислы к Одеру, назвать ее группой армий «Висла», в качестве командующего которой назначить генерал-фельдмаршала барона фон Вайхса, освободившегося на Балканах из-за сокращения театра военных действий.
Гитлер в принципе согласился, но вместо гудериановского кандидата назначил Гиммлера, который, по его мнению, лучше подходил для этой роли. Как потом вспоминал Гудериан: «Я пришел в ужас от такого ошибочного решения и использовал все свое красноречие, чтобы уберечь несчастный Восточный фронт от подобной глупости. Но все было напрасно. Гитлер утверждал, что Гиммлер очень хорошо справился со своей задачей на Верхнем Рейне. У него к тому же под рукой резервная армия, которой он сможет воспользоваться, когда этого потребуют обстоятельства».
Гудериан попытался направить в помощь стратегу-любителю хотя бы нескольких опытных генштабистов, но диктатор и в этом его не поддержал. В качестве начальника своего штаба Гиммлер избрал в общем-то довольно храброго, но не имевшего опыта руководства крупными объединениями танкового генерала войск СС бригадефюрера СС Хайнца Ламмердинга. Гиммлер собрал вокруг себя еще целый ряд эсэсовских фюреров, лишь впоследствии допустив в свой штаб нескольких офицеров вермахта.
Как бы то ни было, человек, установивший свой командный пункт 24 января в Дойч-Кроне, уже не обладал иллюзиями полководца, которые владели им на Верхнем Рейне. Новую должность он занял, втайне опасаясь вспыльчивого темперамента и мстительности диктатора. Гиммлеру было ясно, что новое его поражение поставит на карту все, что он создавал в течение долгих лет. Он не мог больше терять время и должен был добиться успеха немедленно, с опаской, но и слепым фанатизмом взявшись за выполнение нового задания.
Гиммлер воспользовался последними остатками резервной армии, сформировал новые дивизии СС, каждая из которых не превышала по своей численности бригаду, и перетащил к себе таких опытных эсэсовских генералов, как обергруппенфюрер СС Штайнер. Недостаток боеспособности своих частей он пытался компенсировать патетическим воззваниями «сражаться до последнего» и воинственными заявлениями, целью которых было поднять боевой дух гражданского населения, в который он и сам не особенно-то верил.
«Задачу, подобную той, которая сейчас стоит перед нами, – поучал он своих генералов, – сотни раз решали наши предки, отражая натиск аварцев, монгол, татар и турков. И в те времена единственно надежными союзниками были собственная сила, и храброе сердце».
Партийный орган – газета «Поммерше цайтунг» провозглашала:
«Правильное использование имеющихся резервов в людях и оружии в сочетании с мощью тыла способно творить чудеса. Население Южной Померании, понимая всю серьезность обстановки, обеспечит устойчивость фронта».
Несмотря на весь шум, поднятый пропагандой, Гиммлер понимал неизбежность катастрофы. Псевдополководец, веривший в предсказания астрологов и расположение звезд, он видел свою обреченность. Его попытка остановить продвижение советских войск к Одеру контрударом 10-го корпуса СС из района дуги Одер-Варта успеха не имела. 29 января войска маршала Жукова вышли к Одеру, с ходу овладев старыми укреплениями.
В отчаянии Гиммлер предпринял фланговый удар в районе Шнайдемюля, собрав в кулак лучшие эсэсовские части, но и он оказался безуспешным. Немцы были отброшены. Преследуемый неудачами и не уверенный теперь в расположении к себе фюрера, «полководец» сказался больным. Скрывшись в полевом госпитале своего друга молодости Карла Гебхардта в Хоэнлихене, он почти никого не принимал, а после 22 часов вечера война для него вообще прекращалась: ни один офицер не решался нарушить его покой.
Самоустранением Гиммлера решил воспользоваться Гудериан, спланировавший нанести удар силами группы армий «Висла» из района Арнсвальде, чтобы отрезать и уничтожить советские войска севернее Варты, освободить Померанию и обеспечить связь с Западной Пруссией. Гудериан намеревался направить в штаб Гиммлера генерала Вальтера Венка, который обеспечил бы проведение операции, в результате чего Гиммлер практически был бы отстранен от командования. 13 февраля Гудериан доложил свой план Гитлеру. Диктатор, видимо, разгадал скрытные намерения Гудериана, и между ними разгорелся спор о военных качествах рейхсфюрера СС, который бледный и немного растерянный также присутствовал при этом в имперской канцелярии.
Вот небольшой отрывок из их диспута.
Г у д е р и а н. В штаб рейхсфюрера СС необходимо откомандировать генерала Венка, в противном случае у нас нет уверенности в успехе операции.
Г и т л е р. У рейхсфюрера СС достаточно силы воли, чтобы самому руководить операцией.
Г у д е р и а н. У рейхсфюрера СС нет достаточного опыта и надлежащего штаба для самостоятельного руководства контрударом. Поэтому присутствие генерала Венка там необходимо.
Г и т л е р. Как вы смеете утверждать, что рейхсфюрер СС неспособен выполнить свою задачу!
Г у д е р и а н. Вынужден настаивать на посылке генерала Венка в штаб группы армий для должного руководства операцией.
Спор этот продолжался около двух часов. Гитлер разъяренно ходил взад и вперед, затем остановился и обратился к Гиммлеру: «Итак, Гиммлер. Генерал Венк сегодня же прибудет в ваш штаб для руководства операцией».
Взглянув на Гудериана, добавил с натянутой улыбкой: «Продолжайте свой доклад. Генеральный штаб сегодняшнюю битву выиграл».
Пришел конец гиммлеровскому могуществу, хотя план Гудериана и провалился: контрудар успеха не имел, а Венк через четыре дня попал в автокатастрофу. Генеральный штаб теперь уже не оставлял попыток избавить восточную группировку войск от командования Гиммлера. Дважды Гудериан официально обращался к Гитлеру с предложением о замене ее командующего, но диктатор согласия не давал.
Когда Гудериан вскоре после этого навестил командный пункт Гиммлера, переместившийся в Пренцлау, то узнал, что тот вот уже более недели лежит в полевом госпитале Гебхардта с «тяжелой формой гриппа». Его начальник штаба бригадефюрер СС Ламмердинг обратился к Гудериану с просьбой освободить их от командующего.
18 марта Гудериан навестил «больного» и по-доброму с ним поговорил, заверив его, что понимает всю тяжесть нагрузок, лежащих на плечах шефа СС, посетовал на болезнь и высказал мысль о явной нецелесообразности заниматься столь мелким вопросом, как командование группировкой войск, учитывая его состояние здоровья. «А что скажет фюрер?» – пробормотал тот в нерешительности. Тогда Гудериан предложил ему свою помощь.
20 марта 1945 года Гитлер довольно равнодушно согласился на назначение генерал-полковника Готтхарда Хайнрики, командующего 1-й танковой армией, командующим группой армий «Висла» вместо рейхсфюрера СС. Так бесславно закончилась мечта Гиммлера стать великим полководцем.
Мало кто знал, что 20 марта оказалось днем прощания Генриха Гиммлера со своим идолом и божеством, днем, когда в нем возникло настоятельное желание спасти все, что еще можно было спасти, и прежде всего – свою собственную жизнь, орден и иллюзии несбывшейся карьеры. Но он не был бы Генрихом Гиммлером, если бы не оказался в плену новой бредовой идеи и новой иллюзии о своем призвании. Он, и только он должен был установить мир и взять на себя руководство освобожденной от Гитлера послевоенной Германией.
Первым об этом узнал генерал-полковник Хайнрики, прибывший на командный пункт Гиммлера для вступления в командование группировкой войск. Гиммлер смущенно передал ему дела, а когда тот попросил ввести его в курс общеполитической обстановки, взял за руку и усадил на диван, стоявший в углу комнаты. Присев рядом, прошептал: «Настало время вступить в переговоры с нашими западными противниками. Я предпринял кое-какие шаги, и первые контакты моими посредниками уже установлены».
Впервые Гиммлер доверил постороннему тайну, которую тщательно оберегал: вот уже несколько месяцев он пытался нащупать через своих доверенных лиц в Швеции и Швейцарии контакты с союзниками, чтобы побудить западные державы установить с немцами сепаратный мир. До сих пор была известна лишь одна сторона головы Януса СС: охранные отряды жестоко расправлялись со всеми сомневающимися в конечной победе, побуждая немцев к выдержке лозунгами «Стоять до конца» и военно-полевыми судами, а также мероприятиями, явно смахивавшими на харакири. Теперь же стала видна и другая сторона этой головы: стремление сохранить собственное существование, тайно вступая в сношения с врагом, поскольку веры в победу у СС уже не было. Ирония заключалась в том, что желание спасти свою шкуру они прикрывали якобы заботой о народе, который были готовы уничтожить. В ход пошли и еврейские заложники, которые могли бы помочь начать диалог с Западом.
Своеобразная заслуга в отходе Гиммлера и некоторых эсэсовских руководителей от Гитлера принадлежит Феликсу Керстену, выходцу из Бранденбурга, 1898 года рождения, жизнелюбу и прекрасному массажисту. Его влияние на Гиммлера сравнимо с влиянием итальянского астролога Джиованда Баптисты на Валлейштайна. Но если тот обращался к оракулам, то у Керстена были чудесные руки, снимавшие даже боль в желудке.
Изучив в Финляндии ручную терапию и искусство врачевания, он был сторонником того направления в медицине, которое утверждало, что все болезни связаны с нервным перенапряжением и могут быть излечены снятием стресса. С финским дипломом массажиста в кармане он переселился в Берлин и вскоре стал модным врачевателем высшего берлинского общества. Китайский специалист в области массажа доктор Ко воскликнул, побывав у него на приеме: «Молодой друг, вы ничего в этом деле еще не понимаете. Но я ждал вас тридцать лет. У вас есть божий дар».
Пройдя еще и китайский курс терапии, Керстен вскоре стал настоящим кудесником не только в Берлине, но и во всей Европе, зарабатывая весьма приличные гонорары. Его искусство дополнялось еще и аристократическими формами общения. Так что стать личным лечащим врачом одного из крупнейших руководителей рейха было у него как бы на роду написано. Его крестным отцом стал бывший лейб-врач русского царского двора Александр Вестберг. В 1928 году Керстен стал личным лечащим врачом нидерландской королевской семьи, а через одиннадцать лет – лейбврачом рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера.
Познакомил их промышленник Аугуст Ростерг, член «круга друзей рейхсфюрера СС». В марте 1939 года Керстен, как сообщает его биограф, католический теолог Ахим Бесген, «обнаружил у Гиммлера нарушения симпатической нервной системы, вызвавшие сильные боли, и буквально за несколько минут снял их». Шеф СС даже не мог поверить в столь молниеносное излечение и обратился к Керстену: «Я консультировался у многих профессоров, но никто из них не мог мне помочь. Возьмитесь за мое лечение, господин профессор».
Керстен объяснил своему пациенту, что он не только не профессор, но даже и не доктор, но согласился быть его лечащим врачом.
С тех пор он постоянно находился вместе с Гиммлером, скоро поняв, что, благодаря своему искусству, имеет определенную власть над ним, которая, однако, кончалась там, где начиналась магия Гитлера. Тем не менее Гиммлер прислушивался к тому, что говорил его врач. Благодаря его воздействию, одних освободили из концентрационных лагерей, другие получили разрешение на выезд за границу, третьи (в основном евреи) избежали истребления. Керстен помогал всем, достигая порою почти невозможного. Он не допустил казни Теодора Штельтцера, ставшего после войны премьер-министром земли Шлезвиг-Голштиния, воспрепятствовал истреблению молодежи в Финляндии и грабежу голландских сокровищ искусства, обеспечил переправу многих скандинавских заключенных из эсэсовских концлагерей в нейтральную Швецию.
Доверие шефа СС к Керстену возросло настолько, что тот смог в 1943 году покинуть свое поместье Хартцвальде в северном пригороде Берлина и переселиться в Стокгольм, получив разрешение звонить Гиммлеру по его частному номеру 145. История Феликса Керстена показалась после войны столь маловероятной, что правительство Голландии образовало специальную комиссию под руководством профессора Николааса Вильгельмуса Постхумуса в 1947 году для исследования его деятельности. Комиссия работала три года, заслушивая врагов и друзей Керстена, роясь в архивах многих стран и анализируя его дневник. В 1950 году профессор вынес заключение: Феликс Керстен сделал для человечества и мира много добрых дел, которые столь редко встречаются в современной филантропии.
В начале 1944 года Керстену удалось убедить Гиммлера, что только в результате прекращения программы уничтожения евреев он сможет завоевать симпатии западных союзников. Колеблющийся между послушанием Гитлеру и желанием выжить, Гиммлер все же решился на начало переговоров с ними.
Обергруппенфюрер СС, фамилию которого Постхумус не называет, рассказал ему следующую историю: «В начале лета 1944 года Керстен за обедом в Хегевальдхайме в Восточной Пруссии затронул еврейский вопрос. Разгорелась настоящая дискуссия, свидетелем которой я стал. Керстен настаивал на коренном изменении отношения к еврейскому вопросу в пользу евреев. В конце концов Гиммлер произнес: «Вы будете довольны, Керстен».
Адольф Айхман стал первым, кто заметил это изменение. Но сначала рассмотрим кратко предысторию этого вопроса.
Оберштурмбанфюрер СС Айхман был направлен в Венгрию в марте 1944 года со своими подручными Крумеем, Даннэккером, Вислисеном, Новаком, Хуншем и Абромайтом с задачей уничтожения тамошних евреев. 900 000 венгерских евреев были согнаны в гетто и страна разделена на шесть зон депортации. Для транспортировки первых партий в Аушвитц Айхман уже заказал несколько эшелонов у железнодорожного начальства.
Шеф СД в Венгрии, гауптштурмфюрер СС Отто Клагес, видя приближение конца тысячелетнего рейха, стал искать средство, которое могло бы обеспечить его будущее после катастрофы. В его штабе в Будапеште находились бывшие сотрудники абвера, от которых он узнал, что у них имеются контакты с местной сионистской организацией, предложившей выкупить евреев за весьма приличное вознаграждение.
Еще в январе 1943 года инженер Отто Комоли, журналист Рецсо Кастнер и коммерсант Джоэль Бранд создали группу, названную ими «Ваада» – будапештский комитет по спасению евреев. В его задачу входило оказание помощи находившимся в опасности евреям в Германии, Польше и Словакии сначала в выезде в Венгрию, а затем и в Палестину. После первых не совсем удачных попыток у руководителей комитета возникла мысль освобождения евреев за счет выкупа. К тому времени Кастнер и Бранд были убеждены, что в среде эсэсовцев найдутся люди, которых можно подкупить.
Как оказалось, гауптштурмфюрер СС Дитер Вислисени, ответственный за еврейский вопрос в Словакии, еще в 1942 году предлагал потребовать от «всемирного еврейства» выкуп за евреев Европы (за исключением польских евреев) от двух до трех миллионов долларов, после чего их истребление было бы прекращено.
Узнав об этом, Кастнер навестил его в начале апреля 1944 года и предложил сделку, на которую тот сразу же согласился. Гауптштурмфюрер СС пообещал, что за четыре миллиона рейхсмарок шестистам евреев будет разрешен выезд в Палестину. Но, хотя комитет и выплатил ему эту сумму, Вислисени обещание свое не выполнил.
Деятели комитета попытались тогда найти более надежных партнеров. Бранд установил контакт с бывшими абверовцами, а те сообщили об этом своему шефу. Клагес тут же доложил о сионистском комитете Гиммлеру и предложил начать переговоры о поставках этим комитетом в обмен на освобождение евреев военных материалов для снабжения войск СС. Сказалась ли жадность рейхсфюрера или что-то другое, но через несколько дней Айхман получил указание вступить в контакт с Брандом.
После некоторых размышлений Гиммлер пришел к выводу, что через сионистский комитет «Ваада» он сможет начать переговоры с союзниками. Андреас Бисс, двоюродный брат Бранда, активно сотрудничавший с комитетом, венгерский историк, написал впоследствии: «Генрих Гиммлер, намеревавшийся вначале получить через нас оружие и материалы для формирования новых подразделений войск СС, очень скоро стал пытаться заручиться благосклонностью Вашингтона. Как мне стало ясно, такую подстраховку он мыслил для самого себя, не помышляя даже о своем фюрере Адольфе Гитлере».
25 апреля Айхман пригласил к себе Бранда и предложил предоставить свободу венгерским евреям, если всемирное еврейство раскошелится. Однако нужны были не деньги, а материалы и продукты – 10 000 грузовых автомашин, 2 миллиона ящиков мыла, 200 тонн чая и 200 тонн кофе. Айхман предложил Бранду выехать в Стамбул и провести там переговоры с представителями всемирной еврейской организации. Депортация евреев будет начата и прекратится только в том случае, если Бранд представит доказательства согласия этой организации.
Бранд выдвинул условие: его отъезд в Стамбул должен сопровождаться выездом от шестисот до тысячи двухсот венгерских евреев в одну из нейтральных стран – в качестве «жеста доброй воли». Айхман дал согласие, и 17 мая 1944 года Бранд отправился в Турцию.
Он должен был возвратиться в Будапешт через 14 дней, а в это время Айхман стал отправлять поезда смерти в Аушвитц, решив все же уничтожить основную массу евреев. Он выполнял, как ему казалось, главную задачу своей жизни, тем более что его непосредственные начальники Кальтенбруннер и Мюллер продолжали настаивать на уничтожении еврейства. Венгерские гетто быстро пустели: к 7 июня в 1-й и 2-й зонах депортации никого уже не осталось (в верхнесилезских газовых камерах было уничтожено 289 357 евреев), к 17 июня опустела 3-я зона (50 805 евреев), а к 30 июня – и 4-я зона (41 499 евреев).
Когда оказалось, что Бранд исчез – его переговоры в Стамбуле ни к чему не привели, а на пути через Сирию он был арестован англичанами, – Айхмана уже ничто не останавливало, и он решил сорвать отправку за рубеж согласованного с евреями так называемого «образцового поезда». Сначала он сократил число спасенных, затем запретил отправку их в Португалию. Кастнер взывал к соблюдению условий договора, но все было напрасно.
Отчаявшиеся уже было руководители комитета «Ваада» узнали, что в Будапеште имеется еще и другой представитель Гиммлера – оберштурмбанфюрер СС Курт Бехер, занимавшийся вопросами поставки материалов и снаряжения для войск СС. Выполняя задание на поставку 20 000 лошадей, он познакомился с банкиром доктором Францем Хорином, одним из акционеров крупнейшего венгерского промышленного концерна, основанного евреем Манфредом Вайсом. Банкир дал Бехеру несколько полезных советов по приобретению лошадей, а тот, в свою очередь, оказал ему кое-какие услуги.
Поскольку между ними установились доверительные отношения, Хорин рассказал оберштурмбанфюреру СС о заботах семьи уже умершего промышленника Манфреда Вайса. Большая часть его еврейской родни намеревалась выехать из страны, пока не попала под колеса машины смерти Айхмана. И банкир попросил Бехера оказать им необходимую помощь. Вскоре тот заключил с концерном договор, в котором человечность была перемешана с вымогательством. СС получала от «арийских» членов семьи 55 процентов акционерного капитала, а взамен разрешала выезд в Португалию 48 человекам (в том числе 35 евреям), выплачивала им в порядке компенсации три миллиона рейхсмарок, оставив в качестве заложников девять членов семьи. Договор был подписан 17 мая 1944 года, и представители еврейской промышленной династии выехали за рубеж.
Этот поступок Бехера вызвал у Айхмана приступ ненависти. Будучи выходцем из рядов мелкой буржуазии, Айхман понимал, что, несмотря на эсэсовскую форму и важность выполняемых им задач, он оставался второстепенной фигурой. Бехер же, сын коммерсанта, вращался в высших кругах гамбургского общества, имел друзей среди феодалов и любителей конного спорта, представляя в данный момент «рейхсфюрера СС в лайковых перчатках». За предоставление свободы евреям он получал хорошие деньги.
Бехер поддерживал переписку с самим Гиммлером, подписываясь: «Преданный рейхсфюреру СС Бехер», и мог звонить ему напрямую. Поэтому Кастнер решил заинтересовать его идеей «образцового поезда». В конце июня Бехер вылетел к Гиммлеру и получил указание вступить в контакт с представителями «Ваада» вместо Айхмана. Возвратившись, он вплотную занялся этим проектом, потребовав однако выплаты 1000 долларов за каждого выезжавшего еврея, как только они попадут в страну назначения. Кастнер дал свое согласие, и 30 июня поезд с 1684 евреями выехал из Будапешта.
Но Айхман не смирился и приказал изменить маршрут этого поезда, направив его в концентрационный лагерь Берген-Бельзен. Гиммлер в этот момент резко изменил свое поведение, так как в англо-американской прессе прошли сообщения о миссии Бранда и договоренности о получении немцами грузовых автомашин в обмен на предоставление свободы евреям. В заключение в статьях высказывалось мнение, что ни еврейские организации, ни правительства западных держав-союзников на это не пойдут. С триумфом Айхман заявил представителям «Ваада», что находящиеся в Берген-Бельзене евреи через неделю будут отправлены в Аушвитц, «где попадут на «мельницу».
Неожиданно в Будапешт возвратился Бранд, правда, ни о чем не договорившийся с всемирной еврейской организацией. Кастнер и Бисс обратились к Бехеру с просьбой воспрепятствовать действиям Айхмана, но тот, почуяв изменение в настроении и поведения рейхсфюрера СС, им отказал.
Помог им однако Клагес, который предложил Биссу составить меморандум с новыми финансовыми предложениями и направил его Гиммлеру. Бисс потом вспоминал: «26 июля 1944 года Клагес сообщил мне, что меморандум воспринят в Берлине благосклонно, и Гиммлер дал распоряжение приостановить депортацию евреев из Венгрии».
Так был достигнут первый успех.
Услышав об этом, воспрянул духом и Бехер, снова вылетевший к Гиммлеру. Шеф СС разрешил немедленный выезд пятистам евреям из «образцового поезда» за границу, а о финансовых условиях выезда остальных Бехер должен был договориться с представителями еврейско-американской организации «Американский объединенный распределительный комитет» в Швейцарии, Наконец-то Гиммлер увидел, что дверь для начала переговоров с западными державами слегка приоткрылась. Америка в его представлении являлась средоточием мирового еврейства, а посему этот комитет открывал прямую дорогу в Белый дом в Вашингтоне, что обеспечивало возможность заключения сепаратного мира с западными союзниками. Руководство «Ваада» поддерживало эту его бредовую идею, ссылаясь на президента Рузвельта как на своего покровителя.
Руководство СС старалось с помощью своих еврейских помощников пошире открыть дверь на Запад. Клагес, в частности, говорил Биссу, что речь идет не только о спасении нескольких сот тысяч евреев. «Переговоры, – писал он, – могут явиться прологом событий международного исторического характера».
Первые же контакты Бехера с представителем «объединенного комитета» – банкиром Сали Майером 21 августа 1944 года в приграничном городке Санкт-Маргаретене показали, что еврейские организации не пойдут на сделку с поставкой грузовых автомашин. К тому же Майер, заявил, что переговоры возможны только тогда, когда Гиммлер официально объявит о конце компании по истреблению евреев и освободит всех пассажиров «образцового поезда».
Доклада Бехера Гиммлеру было бы вполне достаточно, чтобы прекратить переговоры. Но оберштурмбанфюрер СС приукрасил позицию Майера, в результате чего колеблющийся, сомневающийся и боязливый Гиммлер не сделал такого шага. Проникся ли Бехер беспокойством о судьбе евреев или же поверил в возможность заключения сепаратного мира без Гитлера, неизвестно, но факт остается фактом: он продолжал подыгрывать ваадавцам.
Во время очередной встречи с Майером адъютант Бехера, гауптштурмфюрер СС Макс Грюзон, по его подсказке стал чуть ли не умолять швейцарского банкира пойти на некоторые уступки. Но тот не сделал никаких конкретных предложений. Бехер уже посчитал свою миссию провалившейся, когда в конце сентября пришло сообщение о том, что президент США Франклин Рузвельт назначил лидера квакеров Росвелла МакКлеллана своим личным представителем на этих переговорах.
Свершилось то, о чем Гиммлер мечтал долгое время, и он отреагировал немедленно, сообщив представителям «Ваада» 30 сентября, что им отдано распоряжение об окончании «акций» в Аушвитце. В середине октября он разрешил выезд оставшимся в «образцовом поезде» евреям в Швейцарию, не дожидаясь решения вопроса об установлении платы за них.
После этого МакКлеллан пожелал встретиться с Бехером, и американский посланник в Берне обратился к швейцарским властям о выдаче въездной визы для представителя Гиммлера. 5 ноября они встретились в цюрихской гостинице «Савой». По этому поводу историк Бисс писал: «В качестве самого важнейшего результата контактов с нами Гиммлер тогда рассматривал именно эту встречу, поскольку она произошла вопреки решению союзников не вести никакие переговоры с немцами, за исключением вопроса о безоговорочной капитуляции, и притом совместно. Рассматривая ее с чисто формальной стороны, можно считать встречу как нарушение тегеранских договоренностей, так как там союзники вместе со Сталиным приняли решение об абсолютном бойкоте третьего рейха».
Однако надежды, которые Гиммлер и Бехер возлагали на начавшиеся переговоры, не оправдались. Хотя Гиммлер отозвал из Венгрии Айхмана и в конце декабря в Швейцарию прибыли последние пассажиры пресловутого поезда, переговоры были прерваны, так как еврейские организации не захотели оплачивать подобные жесты Гиммлера деньгами и товарами. Тем не менее переговоры способствовали укреплению антигитлеровских настроений у Гиммлера.
Бригадефюрер СС Вальтер Шелленберг прекрасно понимал, что, используя еврейских заложников, можно завести связи с лагерем союзников. Поэтому он стал нащупывать контакты с видными евреями за рубежом и вышел на братьев Штернбухов, представлявших в Швейцарии союз американских раввинов. Им он также предложил освобождение евреев, находящихся на территориях, подвластных Гиммлеру. Через Штернбухов Шелленберг связался с бывшим швейцарским президентом доктором Жаном Марией Музи, который, исходя из чувства гуманности, решился принять участие в игре, предложенной бригадефюрером СС.
В начале октября 1944 года Музи заявил о своем согласии выехать в Германию, чтобы встретиться с Гиммлером для ведения переговоров о судьбе евреев. Неподалеку от Вены они встретились. Проявив сначала некоторую нерешительность, Гиммлер все же выразил согласие на выезд в Швейцарию евреев, находящихся в местах лишения свободы на территориях, контролируемых Германией. Присутствовавший на их встрече Шелленберг в своих мемуарах пишет, что Гиммлер сразу же отдал распоряжение начальнику главного управления имперской безопасности Кальтенбруннеру об улучшении условий жизни для евреев, пребывающих в концентрационных лагерях. Бехер, ныне оптовый торговец зерновыми в Бремене, подтверждает это высказывание Гиммлера. «Немедленно запрещаю ликвидацию евреев, – заявил шеф СС, – в любой форме и приказываю организовать уход за больными и слабыми».
Независимо от того, кто или что побудило Гиммлера отдать подобное распоряжение, оно послужило основой для конфликта его с Гитлером. Ведь СС проигнорировала требование фюрера о завершении еврейского вопроса независимо от военного положения Германии. Генрих Гиммлер сделал первый шаг, отдаливший его от божества. А Шелленберг в свою очередь решил воспользоваться шансом окончательно разорвать связь между диктатором и шефом СС и полиции. Усилия Шелленберга поддержал Керстен, к которому обратилось шведское правительство с просьбой помочь ему выйти из затруднительного внешнеполитического положения.
Чтобы избежать давления, оказываемого союзниками, требовавшими вступления Швеции в войну на стороне антигитлеровской коалиции, шведы решили предпринять своеобразную спасительную акцию. Швеция заявила о своей готовности снабжать узников концентрационных лагерей продуктами питания и размещать у себя освобождаемых заключенных. Предложение шведского министерства иностранных дел Гиммлер однако отклонил. Тогда был задействован Керстен, живший в то время в Стокгольме. И он принялся обрабатывать своего бывшего пациента. 8 декабря 1944 года во время их встречи в шварцвальдском Триберге Гиммлер согласился собрать всех скандинавских заключенных в сборном лагере Нойенгамме под Гамбургом. Питание и обеспечение их всем необходимым брал на себя шведский Красный Крест. Было обусловлено освобождение 1000 голландок, 800 француженок, 500 полячек, 400 бельгиек и по 50 датчанок и норвежек, которых должны были вывезти оттуда на шведских автобусах.
Министр иностранных дел Швеции Гюнтер, поблагодарив Керстена, просил 1 января 1945 года передать рейхсфюреру СС о готовности шведской стороны.
Но торопиться шведы не стали, видимо, рассчитывая, что стремительное развитие событий снимет необходимость их участия в этой акции. По прошествии месяца Гюнтер проинформировал Керстена, что транспортировкой заключенных займется племянник шведского короля, граф Фольке Бернадотт, вице-президент шведского Красного Креста.
Но и тот прилетел в осажденный и горевший Берлин, приземлившись на аэродроме Темпельхоф, лишь 16 февраля 1945 года. Его встретил Вальтер Шелленберг, сопровождавший графа на протокольную беседу с Кальтенбруннером.
Бернадотту скоро стало ясно, что Шелленберг преследовал главную цель – вовремя покинуть тонущий корабль. Впоследствии он отмечал в своих мемуарах, что «чувствовал к этому человечному нацисту определенное доверие». Шелленбергу было трудно склонить шведа к своим планам. Да и Гиммлер продолжал проявлять нерешительность, зная, что Кальтенбруннер внимательно следит за шахматными ходами шефа внешней разведки. Через Фогеляйна он даже запросил диктатора, как ему следует относиться к шведу и его миссии, на что Гитлер ответил: «В тотальной войне подобными глупостями достичь ничего нельзя».
Шелленбергу долго пришлось уговаривать Гиммлера, пока тот не решился принять Бернадотта. 19 февраля они с графом навестили рейхсфюрера СС в эсэсовском госпитале в Хоэнлихене.
В самом начале встречи Гиммлер заверил обоих: «Я принес клятву на верность Адольфу Гитлеру. Как солдат и немец, я не могу ее нарушить, поэтому и не могу принять меры, противоречащие взглядам и желаниям фюрера».
Однако к концу их почти трехчасовой беседы он все же разрешил Бернадотту переправить часть скандинавских заключенных из немецких концлагерей в Норвегию и взять на себя заботу об их обеспечении и питании.
Не успел Бернадотт вылететь в Швецию, как Шелленберг стал упорно вдалбливать Гиммлеру идею о необходимости разрыва с Гитлером и окончания войны. Как отмечает историк Тревор-Ропер, Шелленбергу удалось в определенной степени «разрушить во внутреннем восприятии Гиммлера культ Гитлера, добиваясь своего медленно и постепенно, несмотря на отчаянное сопротивление слуги божества. Он создавал у него образ коронованного второго фюрера, руководителя новой арийской Германии». В связи с этим Шелленберг предлагал направить Бернадотта в ставку генерала Эйзенхауэра с предложением о капитуляции. Возмутившийся вначале Гиммлер, все же согласился, чтобы Шелленберг взял эту инициативу на себя.
2 апреля Бернадотт снова встретился с Гиммлером. Когда того вызвали к телефону в соседнюю комнату, Шелленберг воспользовался благоприятным моментом и обратился к шведу: «Не могли ли бы вы отправиться к Эйзенхауэру, чтобы обсудить с ним возможность нашей капитуляции на Западном фронте?»
Бернадотт ответил, что «инициатива должна, по крайней мере, исходить от Гиммлера, да и то после того, как он объявит себя преемником Гитлера, распустит НСДАП и освободит всех скандинавских заключенных». В своих мемуарах он отметил, что даже не думал, что Гиммлер может согласиться на эти требования.
Но Шелленберг продолжил обработку рейхсфюрера СС, считая, что у того не оставалось никакого выбора для спасения собственной шкуры и престижа.
«Итак, вы требуете от меня, чтобы я устранил фюрера?» – спросил его Гиммлер.
«Да», – без колебаний ответил Шелленберг.
Понимая, что известие о близкой и неминуемой кончине Гитлера подбодрит Гиммлера, он направил к нему своего друга Макса де Крини, профессора медицины и директора берлинской неврологической клиники, который сказал рейхсфюреру: «Гитлер тяжело болен и близок к полному параличу, страдая от болезни Паркинсона».
После этой беседы Гиммлер заявил Шелленбергу: «Думаю, что Гитлеру уже нельзя ничем помочь».
И все же Гиммлер никак не мог пойти на решительный шаг. Видя себя в роли спасителя Германии, рейхсфюрер СС был не в состоянии освободиться от коричневого суеверия. Планируя устранение диктатора, он по-прежнему оставался под его психологическим воздействием. Понимая, что война проиграна, Гиммлер тем не менее призывал не только народ, но и самого себя держаться до конца. 1 апреля на совещании нацистской администрации Гамбурга он заверял присутствовавших, что отсутствие единства союзников и массовое применение немецких реактивных истребителей дадут желаемую передышку. Когда же 13 апреля ему доложили, что Карл Вольф, обергруппенфюрер СС, высший эсэсовский и полицейский начальник, в Италии провел переговоры с Алленом Даллесом, американским особоуполномоченным, Гиммлер посчитал это за предательство по отношению к фюреру.
Той же ночью он вызвал к телефону своего близкого друга Вольфа и потребовал немедленно явиться к нему для объяснений.
Обергруппенфюрер СС сначала дал свое согласие, но потом послал своему шефу телеграмму, что прибыть не сможет. 14 апреля Гиммлер дважды звонил в ставку Вольфа на озере Гарда и требовал, чтобы тот немедленно прибыл к нему. Но Вольф дважды проигнорировал этот приказ, обратившись за советом к Даллесу. Американец порекомендовал ему бежать вместе с семьей в Швейцарию, где он будет недосягаем для Гиммлера. Однако бывший гвардейский офицер, главный адъютант рейхсфюрера СС, начальник его личного штаба, посвященный во все тайные дела, решился все же предстать перед Гиммлером, чтобы выяснить, что тому известно о его переговорах с союзниками.
Эта поездка могла стоить ему головы, так как он осмелился договориться с противником о капитуляции миллионной немецкой армии.
Решающее значение для Вольфа имела аудиенция у папы Пия XII в апреле 1944 года, которую ему устроил штандартенфюрер СС, историк, переводчик, офицер связи с куцей республикой Муссолини доктор Ойген Долльман, благодаря своим связям с римским обществом. Обергруппенфюрер СС произвел на папу благоприятное впечатление. На прощание, папа сказал ему: «Сколько несчастья можно было бы избежать, если бы Бог привел вас ко мне раньше. Вам предстоит трудный путь, генерал Вольф. Могу ли я дать вам и членам вашей семьи свое благословение для преодоления этого опасного пути?»
В феврале 1945 года тот же Долльман сообщил своему хорошему знакомому, фабриканту из Милана барону Луиджи Парилли, имевшему связи с влиятельными людьми Швейцарии, что командование немецкой армии в Италии заинтересовано в прекращении боевых действий. Через офицеров швейцарской секретной службы об этом узнал американский представитель Даллеса в Берне, который потребовал от немцев жеста доброй воли. Вольф тут же освободил двоих крупных руководителей итальянского партизанского движения, находившихся у него в заключении. Вслед за этим Долльман выехал в Швейцарию для установления контакта с американцами, а несколько позже и сам Вольф. 8 марта 1945 года обергруппенфюрер СС Вольф заявил о согласии немцев капитулировать в Италии. Однако офицеры вермахта, верные присяге, не спешили подписывать капитуляцию. Неделя шла за неделей, главнокомандующего немецкими войсками в Италии генерал-фельдмаршала Кессельринга{153} сменил генерал-полковник фон Витингхоф, но и тот боялся пойти на этот шаг.
Во время полета в Берлин Вольф размышлял, знает ли Гиммлер о его договоренностях с Даллесом, что автоматически привело бы к его аресту. 16 апреля самолет обергруппенфюрера СС приземлился вблизи Берлина, как раз в тот день, когда маршал Жуков предпринял решающий штурм немецкой столицы, открыв последнюю главу в истории третьего рейха.
Через несколько часов Вольф был у Гиммлера, но тот не решился обвинить «Вольфика» в предательстве, поручив переговорить с ним его другу юности Гебхардту.
Их разговор состоялся в гостинице «Адлон». Вольф придумал довольно убедительно звучавшую историю. Да, он вел переговоры в Швейцарии с Даллесом, но речь шла об обмене военнопленными. К тому же он действовал в соответствии с указанием фюрера во время их личной беседы в феврале 1945 года – использовать каждую возможность, чтобы противопоставить союзников друг другу.
Гиммлер с радостью воспринял эту версию, сияя от счастья, что его друг остался верен фюреру. Но в этот момент в кабинет вошел Кальтенбруннер и попросил выслушать его с глазу на глаз. Доверенное лицо только что сообщило ему, что Вольф провел переговоры с миланским кардиналом Шустером о капитуляции немецкой армии в Италии, в связи с чем южный фронт мог рухнуть в любое время. Когда Гиммлер с яростью набросился на «Вольфика», тот спокойно заявил: «Я никогда лично не вел переговоры о капитуляции с кардиналом Шустером».
Почувствовав, что его припирают к стенке, Вольф изобразил из себя обиженного и предложил всем троим вместе поехать к фюреру, чтобы там во всем разобраться. Гиммлер, побледнев, ехать к Гитлеру отказался, предложив отправить Вольфа в сопровождении Кальтенбруннера. В три часа утра 18 апреля они вошли в бункер фюрера, где встретили его, тяжелой походкой шагающего по коридору.
«Ах, это вы, Вольф, – поприветствовал его диктатор. – Хорошо. Поговорим после утреннего доклада об обстановке».
В четыре часа утра оба были вызваны к Гитлеру. Сильно возбужденный диктатор поинтересовался, почему Вольф встречался с Даллесом. Вольф напомнил, что 6 февраля в присутствии министра иностранных дел фюрер говорил о необходимости выхода на союзников, если новое секретное оружие еще не будет готово к применению, и доложил: «Мой фюрер, счастлив сообщить вам, что мне удалось через Даллеса открыть двери к американскому президенту, Черчиллю и фельдмаршалу Александеру. Прошу ваших распоряжений на дальнейшие действия».
Гитлер благосклонно воспринял интерпретацию обергруппенфюрера СС и назначил ему встречу после обеда. Во время состоявшейся затем беседы в личном бункере фюрер изложил ему свои планы на будущее, являвшиеся не чем иным, как беспочвенными иллюзиями, укрепив тем самым предположение Вольфа, что Гитлер оказался на грани безумия.
Под конец тиран посмотрел проницательно на своего посетителя, затем протянул дрожащую руку и произнес: «Ведите дальнейшие переговоры с затяжками, пытаясь добиться лучших условий. Передайте привет и наилучшие пожелания моему другу, дуче. Выражаю вам свою признательность и благодарность».
Таким образом Карл Вольф спасся. Он поспешно вылетел в свою итальянскую ставку, где 29 апреля подписал капитуляцию немецких войск. Вспоминая о том времени, штандартенфюрер СС Долльман записал в своем дневнике: «Во время отсутствия Вольфа я не находил себе места и пообещал мадонне дель Розарио поставить свечку в случае нашего спасения».
«Вольфхен» был не единственным гиммлеровским подчиненным, отошедшим от Адольфа Гитлера. Обергруппенфюреры СС Феликс Штайнер, Курт фон Готтберг и Рихард Хильдебрандт вынашивали план устранения Гитлера, чтобы положить конец войне. Даже Кальтенбруннер отправил в конце февраля штурмбанфюрера СС Вильгельма Хеттля в Швейцарию, чтобы предложить сотрудникам Даллеса сепаратную капитуляцию немцев на территории Австрии.
Когда в конце марта последнее крупное контрнаступление 6-й танковой армии СС под командованием оберстгруппенфюрера СС «Зеппа» Дитриха в Венгрии было отбито советскими войсками, Гитлер яростно обрушился на войска СС с издевками. Генерал-фельдмаршал Кейтель телеграфировал Дитриху распоряжение Гитлера: «Фюрер считает, что войска СС сражались не так, как этого требовала обстановка, и приказывает снять нарукавные знаки различия дивизий «Адольф Гитлер», «Рейх», «Мертвая голова» и «Хоэнштауфен».
Как рассказывают очевидцы, это настолько возмутило «Зеппа» Дитриха, что он собрал всех командиров дивизий, швырнул на стол телеграмму Кейтеля и заорал: «Вот благодарность за все то, что нами сделано за пять лет!»
Естественно, он проигнорировал этот приказ диктатора.
А один из командиров частей, прорвавший на наибольшую глубину фронт противника, предложил: «Нам следует взять ночной горшок, побросать в него все ордена и перевязать лентой с нашивкой дивизии «Гетц фон Берлихинген».
Это был четкий и ясный намек, хорошо понятный каждому немцу.
В душах тысяч эсэсовцев прежний мир был повержен в прах. Небольшие группы фанатиков продолжали сражаться, идя бессмысленно на смерть, основная же масса предпочла прекратить борьбу.
Французский генерал Камброн во время битвы под Ватерлоо в 1815 году, когда его гвардия, расстреляв последние патроны, была окружена британской конницей, на предложение о сдаче крикнул: «Гвардия умирает, но не сдается!»
Эти слова были взяты в обиход всеми гвардиями мира как выражение их элитарности. Охранные же отряды нацистов, имея еще боеприпасы и не попав в полное окружение противника, начали сдаваться в плен.
Гиммлер продолжал как слепой пробираться по изрезанной почве нацистского режима, влекомый то призывами Шелленберга начать, наконец, действовать, то влиянием тени фюрера из бункера. На помощь Шелленбергу пришел министр финансов граф Шверин фон Крозик, призвавший Гиммлера 19 апреля освободить Германию от безумца из имперской канцелярии и установить мир. Более того, Шелленберг вместе с бывшим предводителем «Стального шлема» Францем Зелдте подготовил для Гиммлера правительственную программу, включавшую в себя такие аспекты, как устранение Гитлера, роспуск партии, ликвидацию народных судов, переговоры о капитуляции. Когда и это не помогло побудить Гиммлера к активным действиям, Шелленберг привлек Керстена. Тот прибыл из Стокгольма в сопровождении Норберта Мазура, официального представителя международного еврейского конгресса, вечером 19 апреля и направился в свое поместье Хартцвальде.
Встреча их состоялась, однако, только под вечер следующего дня, так как 20 апреля был день рождения фюрера, и Гиммлер с утра отправился в его бункер, чтобы продемонстрировать свое уважение диктатору.
«Есть ли у вас связи с генералом Эйзенхауэром?» – спросил Гиммлер, поприветствовав Керстена.
Получив отрицательный ответ, Гиммлер предложил ему поехать к Эйзенхауэру и начать переговоры о капитуляции. Керстен, по всей видимости проинструктированный Шелленбергом, указал на графа Бернадотта, являвшегося официальным лицом и способного войти в контакт с американцами.
Когда же Бернадотт, приглашенный Шелленбергом, оказался на следующий день в кресле напротив Гиммлера, мужество снова покинуло шефа СС.
«Военное положение весьма серьезное», – только и сказал он, не упомянув ни оловом об Эйзенхауэре.
Удивленный швед уехал.
Последнюю свою надежду Гитлер возлагал на СС. Склонясь с лупой над картой, он бормотал: «Штайнер, Штайнер!» Дрожащий его палец уткнулся в северо-восточное предместье Берлина, где находился обергруппенфюрер и генерал войск СС Феликс Штайнер с остатками разгромленных частей. От «армейской группы Штайнера» фюрер ожидал освобождения полуокруженного Берлина.
21 апреля Гитлер приказал Штайнеру выступить из Эберсвальде на юг, прорвать фланг наступавших советских войск и восстановить оборонительные позиции на юго-востоке Берлина.
«Вот вы увидите, что русские потерпят самое крупное и кровавое поражение в своей истории у стен Берлина, – нравоучительно сказал он Штайнеру. – Отход на запад воспрещен для всех без исключения подразделений. Офицеров, которые осмелятся не выполнить это распоряжение, арестовывать и расстреливать на месте. За исполнение этого приказа отвечаете головой!»
Весь день 22 апреля Гитлер ожидал начала контрудара Штайнера, но тот так и не отдал приказа на наступление. Атаковать с десятью тысячами солдат превосходящие силы противника было, по его мнению, безумием. Гитлер снова и снова запрашивал сведения о контрударе Штайнера, но военные, находившиеся в ставке и знавшие, что обергруппенфюрер СС никакого удара не нанесет, помалкивали. Лишь под вечер Гитлер узнал истину, которая поразила его как громом. Дико крича и топая ногами, он обвинил всех в предательстве и трусости – вначале его бросил в беде вермахт, а теперь и СС. Национал-социалистская идея погублена и смысл жизни потерян. Берлин он, однако, не оставит, а умрет в своей столице. Окружавшие его люди ошеломленно смотрели на конвульсивные судороги фюрера, который, вскрикнув, мешком упал в кресло.
И что же? Кто-либо предложил безумцу в качестве выхода из положения капитуляцию? Ничего подобного. Все пытались ему помочь и как-то подбодрить. Гиммлер, узнавший по телефону о приступе ярости диктатора, принялся умолять его покинуть Берлин и продолжить борьбу на юге Германии. Генерал-фельдмаршал Кейтель, генерал-полковник Йодль, генерал Кребс поспешили на командный пункт Штайнера, чтобы просьбами, уговорами и угрозами подвигнуть его на оказание последней услуги фюреру.
«Штайнер, речь идет о вашем фюрере, который требует нанести этот удар для своего спасения!» – воскликнул генерал-полковник Хайнрики, которого в действительности волновал лишь вопрос удержания фронта.
Кейтель угрожал своим маршальским жезлом, но Штайнер остался непоколебимым, ответив: «Нет, этого я делать не буду. Контрудар – безумие и тысячи новых смертей».
Гитлер снова ждал сообщений о Штайнере, а 27 апреля, потеряв всякую надежду, отдал приказ о смещении Штайнера и замене его генерал-лейтенантом Холсте. Но и на этот раз Штайнер саботировал приказ фюрера, не став сдавать командования своими подразделениями генералу вермахта.
Через 24 часа статс-секретарь министерства иностранных дел Вернер Науман принес в бункер перехваченную радистами министерства депешу корреспондента агентства Рейтер Поля Скотта Ранкина, который сообщал из Сан-Франциско о том, что рейхсфюрер СС Гиммлер предложил западным союзникам капитуляцию Германии.
Все находившиеся в бункере словно окаменели. В это время Наумана вызвали к телефону. Возвратившись, он доложил: радио Стокгольма в последних известиях передало, что Гиммлер ведет переговоры с англо-американским главным командованием. С губ диктатора сорвался какой-то всхлипывающий звук: налицо были подлость и мошенничество СС. Ему стало ясно, почему Штайнер не нанес контрудар, почему эсэсовские части в Венгрии не смогли добиться успеха, почему Гиммлера постигла неудача на Висле. Все это были звенья одной громадной интриги, исходившей от человека, которого он когда-то называл «верным Генрихом». Но кровь еще пульсировала в его венах и у него еще была сила раздавить изменников.
«Никогда предатель не станет моим преемником!» – крикнул он и, вызвав генерал-фельдмаршала фон Грайна, отдал ему распоряжение вылететь из осажденного Берлина и во что бы то ни стало арестовать Гиммлера.
Гитлер не хотел более видеть в своем окружении ни одного эсэсовца, все они казались ему членами одной большой банды предателей. Когда он услышал, что его свояк Герман Фогеляйн самовольно покинул бункер и появился в гражданской одежде, то приказал расстрелять его во дворе имперской канцелярии.
Диктатор внес в свое завещание следующие слова: «Перед своей смертью исключаю бывшего рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера из партии и снимаю со всех государственных постов… Геринг и Гиммлер вели тайные переговоры с врагом без моего согласия и против моей воли, а также пытались взять в свои руки власть в государстве, чем нанесли стране и всему народу невосполнимый ущерб, не говоря уже о предательстве по отношению к моей личности…»
Через два дня Адольф Гитлер был мертв, Генрих же Гиммлер продолжал думать о будущем, в котором он определит судьбу Германии. Хотя союзники и отказались принять сепаратную капитуляцию немцев, рейхсфюрер СС все еще не терял надежды.
В мыслях он создал новую национал-социалистскую партию – «объединенную национальную партию» и продумал состав послевоенного правительства, в котором даже Отто Олендорф, им долгое время недолюбливаемый, должен был занять министерский пост. Он подготовил и новую правительственную программу. Но чем более войска союзников продвигались в глубь территории рейха, тем быстрее улетучивались бредовые идеи и надежды шефа СС. Если вначале он намеревался стать фюрером послевоенной Германии, то затем был готов удовлетвориться положением второго лица в государстве после преемника Гитлера – Карла Деница{154}, для чего бежал в его ставку в Фленсбурге. Потом он был готов стать начальником полиции, а впоследствии – премьер-министром земли Шлезвиг-Голштиния.
Когда же рухнули остатки империи гросс-адмирала Деница, Гиммлер понял, что он погиб. Граф Шверин фон Крозик предостерег с трудом сохранявшего спокойствие Гиммлера, всегда призывавшего к поддержанию строжайшей дисциплины: «Недопустимо, чтобы бывший рейхсфюрер СС был задержан с фальшивыми документами и приклеенной бородкой. Вам не остается ничего другого, как явиться к британскому фельдмаршалу Монтгомери и сказать: «Это – я», взяв на себя ответственность за своих людей».
Однако Гиммлер поступил именно так, как ему не советовал граф. 20 мая 1945 года он нацепил черную повязку на глаз, надел на себя форму унтер-офицера полевой жандармерии и прихватил документы некоего Генриха Хитцингера, внешность которого несколько напоминала его и который был не так давно расстрелян по решению трибунала. В сопровождении нескольких верных людей – Олендорфа, секретаря Брандта, Карла Гебхардта и адъютанта Гротмана – он переправился через Эльбу и попытался проскочить через контрольные посты англичан. Но те были начеку и всю группу задержали 23 мая. В 14 часов дня их отправили в сборный контрольный лагерь номер 031 под Люнебургом.
Когда задержанные были доставлены в лагерь, его комендант капитан Том Сильвестер обратил внимание на троих из них. Как он потом рассказывал, «двое были высокорослыми, а третий – маленький, невзрачный и убого одетый мужчина». Отослав двоих в отдельные камеры, он занялся с третьим. Во время беседы тот снял повязку с левого глаза и надел очки, после чего спокойно произнес: «Я – Генрих Гиммлер».
Сильвестер позвонил в секретную службу, откуда сразу же пришли два офицера. В тот же вечер в лагерь прибыл полковник Майкл Мерфи, начальник секретной службы при штабе фельдмаршала Монтгомери. У полковника возникло подозрение, что Гиммлер спрятал где-то яд, и действительно при обыске у него была обнаружена ампула. Вызванный для обследования врач заметил у него во рту что-то черное. Когда же Гиммлера стали подводить ближе к свету, он резко сжал челюсти… послышался хруст. Цианистый калий подействовал моментально: через несколько секунд Гиммлер был мертв.
Вместе со смертью Гиммлера 23 мая 1945 года закончилась и история охранных отрядов, история «черного ордена». Но лишь немногие из числа руководства СС последовали примеру своего шефа. Это были: убийца евреев Глобочник, принявший яд; главный врач Гравитц, подорвавший семью, а потом и себя двумя ручными гранатами; доносчик на Штеннеса – Конти, повесившийся в нюрнбергской тюрьме; высшие эсэсовские чины Фридрих Вильгельм Крюгер и Прютцман, наложившие на себя руки, – один дома, другой неподалеку от лагеря, где находился Гиммлер.
Военные трибуналы союзников и европейские суды привлекли многих гиммлеровских сподвижников к ответственности. Были казнены: комендант Аушвитца Хес, высшие эсэсовские и полицейские чины Фридрих Йеккельн и Раутер, начальники главных управлений Кальтенбруннер, Поль и Далюге, командиры оперативных групп Олендорф и Науман, почетные фюреры СС Грайзер, Форстер и Зайсс-Инкварт. Большинство же из них остались живы, отделавшись довольно мягкими наказаниями. Так, из 30 высших эсэсовских и полицейских чинов вышли на свободу 16, из 12 начальников главных управлений – 6, из 6 начальников управлений главного управления имперской безопасности – 3, из 8 командиров оперативных отрядов, действовавших в России, – 3. Значительное число командиров, получив различные сроки тюремного заключения, было затем амнистировано.
Некоторым зловещим фигурам из эсэсовской преисподней удалось скрыться. Одним из них был Айхман, на след которого, однако, в 1960 году вышли израильские агенты, через два года похитили и приговорили в Иерусалиме к смертной казни. Из числа оставшихся необнаруженными можно назвать Алоиса Брукнера, Гюнтера, Даннэккера, Ретке, шефа гестапо Мюллера и начальника концлагерей Глюкса.
Основная масса рядовых эсэсовцев попала в лагеря для военнопленных, и судьба их не шла ни в какое сравнение даже с теми, кто был осужден. В деревянных бараках и союзнических лагерях шли бесконечные дебаты побежденных и разочарованных людей, упрямцев, охваченных стыдом и сломленных. Их мучили совесть и ощущение вины, перед ними вставал вопрос: как же это могло произойти, что молодые люди их поколения могли так просто и даже с воодушевлением превратиться в орудие насилия, верных слуг извращенно понимаемых понятий преданности и чести, стать слепыми исполнителями воли фюрера?
Конечно, при этом находились различные отговорки и даже появилась трактовка коллективной вины всего народа. И в то же время были люди, пытавшиеся разобраться в истоках произошедшего. Видимо, в них самих было заложено нечто, позволившее им без раздумий окунуться в варварство и быть увлеченными безумной идеей власти, характерной для потерявших голову мещан. Перед их глазами, как в кино, проходила история СС, история потерянного поколения, выросшего в условиях черного пессимизма антибуржуазного культа и прельщенного орденом, обещавшим прелести первобытного сообщества на службе якобы гениального человека и благородной идеи.
Они вступали в орден с удвоенными победными рунами, поскольку он удовлетворял два самых страстных желания немцев – принадлежности к военному содружеству, что обеспечивало славу, надежность и блеск военных игр, и стремления стать частью тайной элиты – всемогущего тайного общества, ибо многие представляли себе политику и деятельность правительства как проявление воздействия оккультных сил, тайных кружков и серых кардиналов. «Черный орден» мог обеспечить своим членам немедленное превращение в господ нации, представителей секты избранных благородных людей.
Они верили во все, что им втолковывалось и вдалбливалось: народное сообщество, служба отечеству, новый социальный порядок, не замечая даже, что орден спускал их все ниже и ниже, ступень за ступенью, превращая в банду громил и бессловесных прислужников диктатора и его клики, не имевших совести и ничего не признававших. 30 июня 1934 года, в «ночь длинных ножей», начался отсчет внутренней ущербности СС. Было положено начало падения в пропасть и уничтожения шаг за шагом свободы, норм приличия, человечности да и самой империи. А ведь слово «рейх» было постоянно у всех на устах.
«Сказали ли мы сами себе «нет», хотя бы в душе, когда наши войска после Мюнхена вторглись в Чехословакию? – воскликнул во время одной из лагерных дискуссий бывший унтерштурмфюрер СС Эрих Кернмайр. – Нет, тысячу раз нет. Мы были опьянены сознанием собственной силы: перед нами лежал весь мир. И это воздействовало подобно наркотику».
Одержимость идеей власти взорвала все границы и нормы. В определенной степени это объяснялось не только магией диктатора, но и верой немцев, выработанной веками, в то, что правительство не может поступать неправильно. К тому же при столкновении частного с общественным верх брало общественное.
Кровавая история охранных отрядов связана с историей древнегерманского национального государства, а деятельность их выражает гипертрофию национализма. Поняли ли немцы, и прежде всего «бывшие», этот урок истории? Я, например, ответа на этот вопрос дать не могу.
Представленные в данной книге материалы являются документами потрясающей силы, свидетельствующими о безумии стремления к власти, предостережением и призывом к ответственности всех, кому дорого будущее Германии.