В своем послании правлению партии в Мюнхене земельный руководитель НСДАП округа Южный Ганновер и ведущий член народнического ордена скальдов Лудольф Хаазе изложил то, что, по его мнению, имело решающее значение для развития нацистского движения. После мюнхенского «пивного путча», считал он, партия распалась по той причине, что не обладала сплоченным «корпусом фюреров», а имевшееся руководство не имело сильного инструмента власти. Согласно Хаазе, восстановленная партия нуждалась во «внутреннем национал-социалистском ордене», в тайном обществе, всегда готовым встать на защиту партийного руководства. и способным железной рукой сплотить движение. Рыцари ордена «смогли бы провести чистку организации, а если потребуется – и организаций-союзников». Одновременно в их задачи входил бы «сбор и анализ информации о планах и действиях противника». «Национал-социалистский орден будущего, – писал Хаазе, – должен ввести в кашеобразную национал-социалистскую партию организацию, способную стать инструментом в руках верховного вождя, для успешного проведения народнической политики».
Своим письмом Хаазе фактически предвосхитил концепцию СС. Однако партбюрократы из Мюнхена не заинтересовались письмом из Южного Ганновера. Имя Хаазе быстро забылось, а его предложения утонули в архивах.
В январе 1929 года один из кабинетов дома № 50 на мюнхенской Шеллингштрассе (штаб-квартира НСДАП) занял человек, мысливший так же, как ганноверский ландесфюрер. Именно в его личном архиве впоследствии и было найдено письмо Хаазе. Новый рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер решил воплотить в жизнь идеи Хаазе. Однако и к нему сначала мало кто прислушивался. Напористость дипломированного агронома и птицевода вызывала у партийных бонз разве что снисходительную улыбку. Гиммлер многим казался чудаком. Его считали сектантом, пытавшимся скрестить свои представления об элитном отборе, полученные на птицеферме, с расовыми догматами партии. К тому же чрезмерное честолюбие Гиммлера никак не соответствовало его мизерной должности в партийной иерархии.
В 1929 году личный состав СС насчитывал всего лишь 280 человек. Подчинялись охранные отряды высшему руководителю СА Францу Пфефферу фон Заломону. Руководителям СС с большим трудом удавалось бороться против сложившегося в партии мнения, что предназначением будущего черного ордена является исключительно вербовка подписчиков на нацистские печатные издания.
Однако Гиммлер, несмотря на насмешки товарищей по партии, не собирался сдаваться. Он разработал амбициозную программу действий, направленную на быстрое увеличение численности охранных отрядов, а также на создание имиджа СС как элитной организации. В апреле 1929 года он направил Гитлеру и Пфефферу на утверждение проект постановления, фактически призванный придать охранным отрядам статус ордена.
С этого дня членом СС могло стать только лицо, соответствовавшее самым серьезным параметрам отбора. Естественно, для прилежного ученика мистика доктрины «крови и земли» Дарре не существовало иного отбора, кроме расового, иного мужского идеала, чем лубковый образ нордического воина.
«Так же как селекционер-семеновод берет старый хороший сорт растений, загрязненный примесями, и, чтобы очистить его, высаживает в грунт, а пропалывает неудачные саженцы, – писал Гиммлер позже, – мы решили отсеять всех неподходящих для охранных отрядов людей чисто по внешним признакам».
Однако при точном соблюдении столь строгих принципов Гиммлеру пришлось бы выгнать из СС половину личного состава, так как большая часть членов организации, выходцев из мелкой буржуазии, никак не походила на германского гомункула, выведенного в лаборатории Вальтера Дарре. Но Гиммлер не собирался уничтожать свое детище и нашел выход из положения. Согласно приказам рейхсфюрера СС новые принципы отбора не распространялись на «старых бойцов» – ветеранов Первой мировой войны. После этого он стал постепенно закручивать гайки своей программы. «Сначала я предъявил требование к росту кандидатов (1 метр 70 сантиметров), – рассказывал Гиммлер впоследствии и добавлял с уверенностью оракула: – Люди, рост которых составляет определенное количество сантиметров, несомненно должны иметь нужную кровь».
Рейхсфюрер СС приказывал доставлять ему фотографии всех кандидатов в СС, часами изучал их с помощью лупы, пока не убеждался, наконец, что кандидат подходит под то понятие, которое он, «расовый селекционер», считал «хорошей кровью». Гиммлер объяснял подчиненным:
«Я рассуждаю следующим образом. Если в лице кандидата имеются ярко выраженные признаки чужой крови, например слишком широкие скулы, я начинаю думать: не выглядит ли изучаемый слишком по-монгольски или по-славянски. А почему? Хочу привлечь ваше внимание к собственному опыту. Вспомните, пожалуйста, лица членов солдатских советов 1918 и 1919 годов».
Это замечание рейхсфюрера СС доказывает, что его приверженность биологическому отбору, ориентированному на «хорошую кровь», базировалась не только на расовой одержимости Гиммлера. Присутствовал здесь и тонкий расчет. Он бил по чувствам бывших офицеров – ветеранов Первой мировой войны и фрайкоровцев, которые так и не смогли забыть и простить сорванные погоны и отнятые привилегии. Для многих из них именно солдатские советы стали символом не только их унижения, но и позора. Никто не ставит под сомнение сам факт того, что в конце войны революционные солдаты срывали погоны со своих командиров, однако неоспоримо и другое: фрайкоровцы оказались свидетелями того, что господа офицеры и пальцем не пошевельнули, чтобы спасти своего монаршего верховного главнокомандующего. Возможно, прапорщик Гиммлер и в глаза никогда не видел никаких представителей солдатских советов, олицетворявших для капитана Рема «бесславное сложение оружия перед красной смутой». Тем не менее рейхсфюрер СС не забывал напоминать офицерам-ветеранам о неприятных событиях прошлого, связанных с революционными событиями:
«Каждый из вас, кто был тогда офицером, должен помнить тех людей. Каждый из вас должен прийти к выводу, что большинство из них выглядело довольно непривычно для нашего немецкого глаза, их черты лица выдавали что-то странное, выдавали чужую кровь».
Подобная аргументация полностью соответствовала внутреннему миру людей, которых рейхсфюрер СС избрал в качестве резервуара для пополнения СС. Идея об «элите крови» быстро захватила умы бывших военных, студентов, прервавших учебу из-за инфляции, безработных мелких чиновников, метавшихся между фрайкорами и полувоенными союзами и надеявшихся найти выход из тупика в какой-то новой общественной формации. Согласно гиммлеровской концепции расовой элиты, этим людям было обещано вновь обрести родину, гарантировалось спасение от духовной смуты, возвращение социального престижа.
Как в довоенные, так и в послевоенные годы элитарность относилась к сугубо социальным понятиям. К элите принадлежал тот, кто обладал собственностью, образованием или благородным происхождением. Для потерянного поколения фронтовиков путь в элиту был закрыт навсегда. Неспособность приспособиться к новым условиям существования и «военный синдром» вытолкнули их на обочину общества. Вместо традиционной сословной элиты Гиммлер предлагал создать новую: аристократию расы и идеологии. Она была готова стать пристанищем для всех униженных и оскорбленных (естественно, если они подходили лично Гиммлеру).
И скоро они повалили в СС стройными рядами.
В свое время у колыбели охранных отрядов стояли мелкие бюргеры типа подручного мясника Ульриха Графа и торговца канцтоварами Иосифа Бертхольда. Теперь в СС устремилась новая волна: обедневшие представители среднего класса и крупной буржуазии. Пришельцы привнесли в СС и свойственный менталитет, отличавшийся безусловной готовностью к борьбе и отсутствием всякой идеологии. «Новых эсэсовцев» выдавало их происхождение. Они были наследниками фрайкора, «люди, которых не отпускала война, которые несли войну в своей крови», – писал о них в 1930 году бард добровольческих отрядов, убийца Ратенау Эрнст фон Заломон.
Фрайкоровцы представляли собой своеобразную часть немецкого молодого поколения, относившегося с презрением к культуре и ожидавшего, что новая мировая война очистит народ от буржуазного лицемерия и сытости и приведет к отказу от «собственного Я» Их идолом был английский разведчик полковник Томас Эдвард Лоуренс-Аравийский.
После Первой мировой войны буржуазное общество вело жалкое существование, поэтому молодежь, невзирая на призывы фронтовых солдат прекратить войну, рассчитывала на силовое устранение презренного мира.
Отвращение к существующему государственному строю и обществу побудило молодежь считать, что и в мирное время насилие и жестокость – правомерные средства для обуздания буржуазной цивилизации. К тому же доморощенные писатели и поэты засоряли мозги хитросплетением громких слов. Один из таких крикунов, бывший капитан Эрнст Юнгер, утверждал:
«Война остается в людях подобно каменной горе, с которой они спускаются в долину в поисках новых земель. И пока колесо жизни еще в них вращается, война будет являться осью, на которой все зиждется. Конечно, так и будет. Конечно, война пролетела как буря, поля битв опустели, в бесславие ушли камеры пыток и виселицы, но дух ее вселился в нас, как в барщинных рабов, и оставит навсегда в услужение себе».
Послевоенные неурядицы давали достаточно возможностей, чтобы вновь заставить вращаться колеса войны. Государству были нужны вояки, которые противостояли бы коммунистическим повстанцам и польским инсургентам. И желающие побряцать оружием находились. Недаром тот же Юнгер утверждал: «Что может быть священнее сражающегося человека?»
Конечно, новые солдаты резко отличались от старых. Свои подразделения они назвали добровольческим корпусом (фрайкор), подчеркивая свое добровольное вступление на службу государству, которую так же свободно могли и оставить. Они были верны не государству, а знамени, несомому впереди колонн, и командиру, которому подчинялись.
Немецкая военная история не знала еще столь политизированных и авантюристически настроенных солдат, какими были фрайкоровцы 1919 и 1920 годов. Полками командовали лейтенанты, приказы далеких штабов выполнялись по личному усмотрению. Они считали себя ландскнехтами. Для 70 000 фрайкоровцев их войсковое товарищество заменяло родину. По мнению Заломона, «ими владело необъяснимое беспокойство, стремление к постоянному действию, а опасность только щекотала им нервы. Они чувствовали пренебрежительное к себе отношение со стороны засидевшихся на своих местах толстяков и отвечали им тем же. У бивуачных костров, в местах временного размещения, в боях и во время длительных маршей они лишь осмеивали понятия и ценности этих других…»
В частях фрайкора вырастали зерна насилия. Вместо отброшенных традиций и норм военной дисциплины были введены тайные судилища и самосуды. В ходе такой «судебной самопомощи» расстреливались люди, которых они считали виновными. Человеческая жизнь, не только чужая, но и своя, мало чего стоила. Слова «обречь на смерть» и «заслужить смерть» стали обычными и были позже переняты СС.
В 1930 году фон Заломон, говоря о добровольческом корпусе, отмечал такие его особенности, которыми через десять лет похвалялись солдаты Гиммлера: «решительные действия против вооруженного да и невооруженного противника, безграничное пренебрежение понятием святости жизни и отказа брать пленных».
Даже после ликвидации фрайкора раковые метастазы насилия продолжали распространяться. Самосуд и расправы стали спутниками политической жизни: началась охота на демократов и республиканцев. Террор превратился в символ националистических военных формирований и партий. Однако фрайкоровцы потеряли родину. Лишь небольшая их часть ушла в СА, заняв там командные позиции. Большинство же, попав в многотысячные очереди безработных в условиях экономической депрессии, поняли, что СА – это не их родина. Завербованные из длинных очередей на биржах труда, многие штурмовики стали бунтарями лишь на короткое время, ожидая, что Адольф Гитлер обеспечит их хлебом и предоставит возможность возвратиться к женам и детям. Фрайкоровцы в душе продолжали ненавидеть буржуазный мир, в который стремилась основная масса СА.
И вот Генрих Гиммлер предложил им настоящую родину – элитный орден СС, и, начиная с 1929 года, они пошли в охранные отряды двумя волнами. К первой относились ветераны, не нашедшие себе места в новом обществе, такие, как померанский офицер рейхсвера Эрих фон Бах-Зелевски{68}, вынужденный покинуть свой пехотный полк из-за национал-социалистских идей и ставший создавать охранные отряды в восточных пограничных районах, барон Фридрих Карл фон Эберштайн, бывший лейтенант Первой мировой войны, а затем адъютант командира добровольческого корпуса графа Хелльдорфа, приступивший к созданию СС в Саксонии; Удо фон Войрш, обер-лейтенант Первой мировой войны, затем пограничник, приступивший к организации СС в Силезии.
Вторую волну составили те, кто смог как-то адаптироваться в буржуазном обществе, но потерял свое положение в конкурентной борьбе свободного рынка. И это банкротство побудило их надеть форму СС. Среди них следует отметить Фридриха Вильгельма Крюгера, сына полковника, бывшего обер-лейтенанта в добровольческой части Лютцова, отошедшего от коммерческих дел; Карла Вольфа{69}, сына районного судебного советника, бывшего лейтенанта 115-го лейб-гвардии полка Хессенского великого герцога, расставшегося с бюро объявлений газетного издательства; доктора Карла Альбрехта Оберга, сына врача, лейтенанта кайзеровской армии, фирма которого, занимавшаяся импортом бананов, разорилась.
Приход таких опытных людей позволил Гиммлеру резко увеличить число эсэсовских подразделений. Неутомимо разъезжал он по всей стране, вербуя новых членов своего ордена, не обращая внимание на протесты некоторых партийных деятелей, недовольных его экспансией. Когда он заявил о намерении создать в Гамбурге охранный отряд численностью 500 человек, гауляйтер Кребс возразил, заявив, что в городе нет даже такого количества членов партии.
29 января 1930 года Гиммлер доложил бывшему своему наставнику Рему, отправившемуся после ссоры с Гитлером военным советником в Боливию: «К концу этого квартала численность охранных отрядов должна возрасти до 2000 человек, хотя условия приема и само несение службы ужесточаются из месяца в месяц».
Вот картина этого роста: январь 1929 года – 280 человек, декабрь 1929 года – 1000, декабрь 1930 года – 2727 человек.
Чтобы поддержать эту тенденцию, Гиммлер разрешил своим вербовщиками сунуть свой нос в СА, целый ряд членов которой, в первую очередь бывшие фрайкоровцы, не возражали против перехода в СС. Однако командующий отрядами штурмовиков Пфеффер, предвидя такую возможность, еще в конце 1926 года отдал распоряжение об обязательном взаимодействии СС и СА. При проведении же общих акций члены охранных отрядов должны были поступать в распоряжение соответствующих командиров СА. Переход из СА в СС мог осуществляться только при согласии командования СА.
Гиммлер проигнорировал эти распоряжения и смог сагитировать определенное число штурмовиков к переходу в свой орден. Его усилия не остались незамеченными. Штеннес, руководитель СА восточных районов страны, пожаловался: «Обращает на себя внимание то обстоятельство, что формирование новых подразделений СС и в особенности связанная с этим вербовочная работа осуществляются недобросовестными средствами».
В Берлине появились анонимные листовки, направленные против «создания лейб-гвардии отдельных гражданских лиц, в частности руководства СС, за счет СА».
Гитлер примирил две партийные армии и даже помог Гиммлеру в его устремлениях, разделив в конце 1930 года СА и СС, отдав распоряжение: «Никто из командования СА не имеет отныне права отдавать приказы СС». Охранные отряды стали, по сути дела, самостоятельными.
Их форма одежды также изменилась: черный цвет закрепился за СС, тогда как у СА он остался коричневым. Эсэсовцы теперь носили черные фуражки, черные галстуки, черные брюки и нарукавные повязки со свастикой в черной окантовке. На левом рукаве имелась арабская цифра, обозначающая номер соответствующего подразделения.
СС выиграла свою первую битву за независимость. Более того, Гитлер разрешил создать отрядам Гиммлера собственную организацию. Прежнюю десятеричную систему отменили (в каждом населенном пункте был отряд численностью десять человек с командиром). На первых порах за основу взяли организационную структуру СА и ее звания. Самым маленьким подразделением СС стало отделение (шар) из восьми человек с командиром (шарфюрером) во главе. Три отделения составляли взвод (трупп), возглавлявшийся труппфюрером. В нем могло быть от 20 до 60 человек. Три взвода образовывали роту (штурм), представлявшую собой основное подразделение СС. Численность ее могла варьироваться от 70 до 120 человек. Командиром роты стал штурмфюрер. Следующее подразделение – батальон (штурмбан) во главе с штурмбанфюрером, охватывал от 250 до 600 человек. Три – четыре батальона сводились в полк (штандарт) с числом личного состава от 1000 до 3000 человек. Командир полка – штандартенфюрер. Несколько штандартов образовывали подгруппу – нечто вроде бригады во главе с оберфюрером. В последующем несколько подгрупп образовывали территориальную группу, соответствующую дивизии, которой командовал группенфюрер.
Новая эсэсовская армия пока оставалась на бумаге: Гиммлеру не хватало людей, способных вдохнуть жизнь в эту конструкцию. Однако Гитлер оказал помощь СС и в этом вопросе, дав указание СА выделять в состав вновь образуемых подразделений СС в каждом населенном пункте до половины штатной численности, причем лучших своих людей. Эсэсовское руководство получало право отсылать назад тех из них, кто не подходил по личным и деловым качествам. Таким образом, необходимость агитационной работы вербовщиков СС среди личного состава СА отпала.
Руководство СА тешило себя мыслью, что отныне вмешательству СС в дела СА будет поставлен заслон, о чем заявлял, в частности, заместитель командующего СА Август Шнайдхубер. Но он ошибался, видимо, не усмотрев главной идеи Гитлера, сформулированной им в приказе от 7 ноября 1930 года: «В задачу СС отныне будет входить полицейская служба внутри партии».
Мечта Хаазе осуществилась: в партии образовался тайный орден.
Адольф Гитлер почувствовал необходимость создания личной гвардии, так как национал-социалистское движение все более превращалось в арену интриг и лицемерия, насилия и политической идеологии мещанства. В СС Гитлер видел силу, способную сохранять партию как единое целое, зажать ее железными обручами и ликвидировать возникновение любого недовольства партийным руководством. Ведь НСДАП никогда не была партией единства.
Возникшая из всегерманского народного союза, организаций мелкой буржуазии и перехватившая идею национального социализма, возникшую в Судетах, она скоро превратилась в политический привесок баварских вооруженных формирований, собрание враждовавших друг с другом политиков так называемого народного лагеря, полигон «народного социализма», место сборища реакционных политических деятелей, к которым затем примкнули промышленные магнаты. Естественно, в такой партии не могло быть никакого единства. Оно подменялось видимой активной деятельностью, пустой болтовней и движением вперед любой ценой. Вместе всех их держала лишь ненависть к прогрессу и демократии и стремление к захвату власти в государстве. Ни один из пунктов партийной программы НСДАП не обходился без критических замечаний, ни один партийный лидер не поддерживал другого.
Верный гитлеровский паладин Герман Эссер поносил северогерманские племена, как «религиозно-просветительское сообщество, обращающееся к верховному божеству Водану», рейнландец Иосиф Геббельс внес предложение «выбросить из партии мелкого буржуа Адольфа Гитлера», ни один съезд партии не проходил без того, чтобы кто-нибудь не потребовал изъять партийный билет у антисемита Юлиуса Штрайхера. «Диктатура социалистической идеи в государстве – вот наше будущее», – провозгласил Геббельс, но ему тут же было сделано замечание, что такой лозунг хорош на страницах газеты «Роте фане» («Красное знамя»), а не для национал-социалистов. Грегор Штрассер потребовал заключения союза с Советской Россией, поскольку, мол, Москва также выступает против версальского мирного порядка. Альфред Розенберг, напротив, выступал за крестовый поход против «красной опасности». Даже антиеврейская пропаганда не объединяла всех нацистов, ибо и тут отмечался целый ряд различных подходов в вопросах антисемитизма, в связи с чем Геббельс заявлял: «Еврейский вопрос более сложен, чем это представляется. Но капиталистические и большевистские евреи это не одно и то же».
В связи с таким большим разбросом мнений и взглядов была даже создана партийная комиссия под руководством бывшего майора, нюрнбержца Вальтера Буха, которая стала вплотную заниматься искоренением мелкобуржуазных тенденций в рядах партии.
Гитлер умело использовал интриги для укрепления своего властного положения, синтезируя противоположные мнения, в результате чего твердо держал в руках партийную клику, выступая как единственный связующий элемент партии. В случае необходимости он подстрекал партийных лидеров к соперничеству между собой.
«Вполне сознательно, – признал Розенберг на Нюрнбергском процессе, – Гитлер допускал наличие антагонистических групп в партии, чтобы выступать в роли третейского судьи и фюрера».
Гитлер целеустремленно шел вперед, не пренебрегая ни одним кризисом, ни противоречиями во мнении. А ведь в течение некоторого времени после основания партии в феврале 1925 года его властные амбиции не выходили за пределы Баварии.
Путь к народным и национал-социалистским группам в северной и западной частях Германии ему преграждали трое партийных деятелей: блестящий организатор аптекарь из Ландсхута Грегор Штрассер; его брат, доктринер доктор Отто Штрассер{70} и шеф-пропагандист доктор Иосиф Геббельс. С Гитлером у них были отличия не только в идеологическом, но и стратегическом планах, поскольку он осторожно лавировал между реставрацией и революцией. Они же верили в народный социализм, требовали национализации промышленности и выступали за пролетарский союз Германии с Россией. В феврале 1926 года Гитлеру удалось преодолеть штрассерский барьер. На партийном съезде в Бамберге (куда прибыли в основном его сторонники) он поставил на голосование революционно-социальную программу своих противников и провалил ее. Геббельс перебежал в лагерь Гитлера, да и Грегор Штрассер пошел с ним на мировую, заняв место начальника организационного отдела штаба партии в Мюнхене.
Только Отто Штрассер продолжил из Берлина открытую борьбу против Гитлера. Являясь главным редактором влиятельной газеты «Берлинер арбайтер цайтунг» («Берлинская рабочая газета») и возглавляя группу интеллектуалов, интерпретировавших национал-социализм с левых позиций, он превратил Берлин в опору партийной оппозиции. В борьбу этих партийных фракций вмешалась и третья сила – берлинские штурмовики.
Во главе их был Курт Далюге{71}, богатырского роста инженер берлинского управления по вывозу мусора, выступивший в 1921 году в составе частей добровольческого корпуса против польских инсургентов в верхнесилезском Ааберге и считавшийся одним из главных дебоширов столицы. Берлинский полусвет дал ему из-за его ограниченности прозвище «глупый дурак». Он приступил к организации в Берлине первых отрядов штурмовиков, привлекая в них не желавших работать фрайкоровцев и хулиганствующих молодчиков. В начале 1926 года в СА насчитывалось 500 человек, то есть больше, чем членов НСДАП.
Штурмовики воспользовались своим численным преимуществом и потребовали отставки берлинского гауляйтера Эрнста Шланге, которого поддерживал Отто Штрассер. Они считали его слишком безвольным человеком и предложили взамен Хауэнштайна, бывшего фронтбанновца. 25 августа 1926 года на совместном собрании берлинского руководства НСДАП и СА Хауэнштайн влепил пару пощечин Штрассеру, закрепив тем самым смену власти.
В дело вмешался Гитлер, показав еще раз свое умение сталкивать лбами соперников. В ноябре 1926 года он послал в Берлин в качестве нового гауляйтера столицы Геббельса, поставившего все на карту Гитлера, без поддержки которого ему вообще нечего было делать в Берлине. Сторонники Штрассера восприняли его как предателя. Вместе с тем Гитлер ухитрился втянуть набиравших силу штурмовиков во внутрипартийные игры, используя их неприятие Грегора Штрассера и возглавляемой им партийной организации (ПО), которую они с издевкой называли «П-ноль». Противодействуя друг другу, они сохраняли необходимое Гитлеру равновесие сил, укрепляя его господствующее положение в НСДАП.
Но это не было единственной и тем более главной причиной выдвижения им штурмовиков на передний план. СА должна была привести его к власти, с ней были связаны надежды и разочарования Гитлера. В СА Гитлер видел организацию, которая превратит политические идеи в силу, «ведя, – по мнению историка Вольфганга Зауэра, – выборную борьбу террористическими средствами и парализуя волю демократического противника».
Как и Гитлер, верховный руководитель СА Пфеффер фон Заломон приходил в восторг, глядя на марширующие колонны. Оба верили в массовый психоз, исходивший от грохота сапог роботизированных шеренг по четыре человека в ряд. «Вид большого числа марширующих людей, -писал фон Пфеффер, – внутренне и внешне дисциплинированных, исторгающих боевую волю производит на каждого немца неизгладимое впечатление. Этот язык проникает в его душу лучше, чем логика, речи и письменные обращения».
Главным для Пфеффера было воздействие силы.
«Сила марширующих колонн утверждала идею, за которую они выступали, вселяя уверенность в ее правоте. Если многочисленные отряды людей жертвуют во имя дела не только личными благами, но и собственной жизнью, то стало быть это дело – великое и справедливое».
Кайзеровский капитан Пфеффер хорошо понимал роль муштры, к которой привлекал бывших офицеров. К тому же большинство штурмовиков – фронтовых солдат привыкло выполнять команды. Во главе коричневой армии Пфеффер поставил старых товарищей по оружию. В 1928 году он создал семь территориальных зон, возглавляемых бывшими кадровыми офицерами. В прошлом капитан полиции Вальтер Штеннес стал оберфюрером СА восточных районов (Берлин), майор в отставке Пауль Динклаге – оберфюрером СА северных районов (Ганновер), подполковник в отставке Курт фон Ульрих – оберфюрером СА западных районов (Кассель), капитан-лейтенант в отставке Манфред фон Киллингер – оберфюрером СА центральных районов (Дрезден), бывший майор Август Шнайдхубер – оберфюрером СА южных районов (Мюнхен), обер-лейтенант в отставке Виктор Лутце{72} – оберфюрером СА Рура (Эльберфельд), а бывший капитан Герман Решни – оберфюрером СА Австрии (Вена).
В начале 1929 года Пфеффер назначил Штеннеса, Динклаге, Ульриха и Шнайдхубера своими заместителями, а Ульрих кроме того получил еще и должность генерального инспектора с правом осуществления контроля за обучением СА. Когда осенью 1929 года разразился экономический кризис, кадры партийной армии были готовы к массовому приему рекрутов. Рост безработицы в стране привел к стремительному росту численности СА. В 1930 году в ее рядах насчитывалось уже до 100 000 человек.
Вместе с ростом численности росло и самосознание штурмовых отрядов. Их руководство уже с меньшей готовностью выполняло распоряжение партийных лидеров, стремясь обрести независимость. Гитлер забеспокоился, узнав, что созданному им в Берлине искусственному равновесию сил грозит крах. Между сторонниками Отто Штрассера, критиковавшими Гитлера за отход от революционной политики, и руководителями СА началось сближение. Заколебался и Геббельс.
Однако прежде чем коалиция этих групп сформировалась, Гитлер принял меры. 21 мая 1930 года он неожиданно появился в Берлине, устроил диспут, после которого порвал с Отто Штрассером и приказал Геббельсу исключить из партии всех его сторонников. С берлинской оппозицией было покончено. СС установила наблюдение за врагами партии. В этих действиях Гитлер опирался на верного сторожевого пса Курта Далюге, который сам вышел из СА, а весною 1929 года был назначен шефом берлинских охранных отрядов.
Далюге повел себя независимо по отношению к рейхсфюреру СС, поддерживая связь только с Гитлером и высшим руководством СА. По заданию Гитлера он установил наблюдение за берлинскими штурмовиками, организовав неподалеку от Дворца спорта, где находился их штаб, пункт сбора особо надежных эсэсовцев. О его существовании почти никто не знал, тем более о главной задаче его создания.
В числе осведомителей Далюге был его старый товарищ Герберт Пакебуш, сидевший в штабе берлинских штурмовиков. Сын столяра, сдружившийся с Далюге еще в добровольческом корпусе, он был командиром 21-го берлинского штурма СА и брал на заметку все, что видел и слышал. Но он не разглядел, что заместитель командующего СА Штеннес образовал фронду, планировавшую смещение мюнхенского партийного руководства. В этом сказалась деятельность Отто Штрассера.
Да и социальная нужда заставляла берлинских руководителей СА встать в оппозицию партийным бонзам и Гитлеру. Безработные хлынули в СА, влекомые радикальной аргументацией и посулами, что привело к оскудению кассы. Штеннес доложил в Мюнхен: «В составе берлинских штурмов более 67 процентов безработных{73}. В Бреслау местный штурм не может быть собран на построение в морозную со снегом погоду из-за отсутствия у людей обуви.
Вместе с безработными в ряды СА проникли и уголовные элементы, устраивавшие на улицах городов побоища не хуже гангстерских схваток в Чикаго. О составе штурмовых отрядов Берлина и их командовании свидетельствуют полученные ими прозвища: нойкельнерский штурм, например, назывался «сутенеры»; веддинговский – «грабители», а среди их командиров красовались титулы: «резиновая нога», «король пивных», «острослов», «стрелок».
Руководство штурмовиков не получало никаких средств, партийные кассы были для них закрыты.
И они считали, что партийные бонзы сознательно принижают роль СА, а для некоторых – штурмовики вообще препятствие на пути к власти и респектабельности. Кое-кто даже провозглашал: «Адольф предает нас, пролетариев!» Появились и памфлеты, направленные против фюрера:
«Мы, пролетарские элементы движения, и так всем довольны. Мы охотно поддерживаем пар, бросая в топку уголь, чтобы только наши «дорогие» Фюреры продолжали получать от 2000 до 5000 марок в месяц и жили в свое удовольствие. В особенный восторг привело нас известие, что Адольф Гитлер купил на берлинской автомобильной выставке новый большой «мерседес» за 40 000 марок…»
По Берлину прошел слух, будто бы Гитлер намеревается в целях создания коалиции с националистами начать постепенную ликвидацию штурмовых отрядов. Штеннес, надеясь на поддержку других высших руководителей СА, предъявил Мюнхену ряд требований: включение руководителей СА в число кандидатов в депутаты парламента, сокращение полномочий гауляйтеров, оплата штурмовикам несения дежурства по охране партийных мероприятий. Требования Штеннеса были приурочены к предстоявшим в сентябре 1930 года выборам в рейхстаг, в подготовке которых самое активное участие принимали штурмовые отряды.
В Мюнхен выехала группа представителей берлинской СА. Но Гитлер их не принял. Когда же вскоре был составлен список кандидатов от национал-социалистской партии, то оказалось, что Штеннес и еще один представитель берлинской СА в него включены не были. Разразился скандал. В конце августа берлинские руководители СА сложили свои полномочия и призвали штурмовиков бойкотировать выборы. Во время проведения Геббельсом предвыборного митинга во Дворце спорта штурмовики демонстративно сняли охрану, а находившиеся в зале стали выкрикивать хором:
Берлинские штурмовики собрались на площади Виттенбергплац, где провели антигеббельсовский митинг. Газета «Мюнхнер пост» отмечала: «На митинге раздались крики: «Пусть к нам выйдет Геббельс и попытается оправдаться!» Часть собравшихся стала угрожать пойти во Дворец спорта и разогнать геббельсовский балаган».
Геббельс тут же обратился за помощью к СС. Люди Далюге немедленно выставили охрану у Дворца спорта и часовых у здания управления берлинского гауляйтера по Хедеманштрассе, 10. Однако в ночь на 30 августа «штеннесовцы» смяли и избили эсэсовских часовых и устроили погром в здании. Гауляйтер попросил вмешаться полицию, которую всегда до этого поносил. В результате 25 штурмовиков были арестованы. Геббельс первым же поездом выехал в Мюнхен, чтобы доложить фюреру о катастрофе. Тот был близок к нервному потрясению.
Днем позже Гитлер умолял Штеннесса не выходить из партии. Затем стал совершать обход одной пивной за другой, в которых просил штурмовиков доверять ему. Вечером 1 сентября в здании ветеранских союзов было заключено примирение. Гитлер пообещал удовлетворить основные требования товарища по партии Штеннеса, после чего все мирно разошлись.
С этого момента Гитлер укрепился в своем стремлении использовать СС в качестве внутрипартийной полиции и приказал установить наблюдение за Штеннесом. А тут в штабе берлинской СА нашелся и доносчик – врач, доктор Леонардо Конти, ставший впоследствии обергруппенфюрером СС и имперским министром здравоохранения. 8 сентября он доложил: «СА под командованием Штеннеса превращается в войско, не имеющее никакой внутренней связи с движением и его идеями. По его приказу оно готово к выступлению в любой момент. Штеннесу чуждо национал-социалистское мировоззрение, в которое он и не собирается вникать».
Гитлер учуял смертельную опасность. Он сместил собиравшегося и без того уходить в отставку Пфеффера и провозгласил самого себя верховным руководителем СА. При этом ему вспомнились слова его старого друга: «Тебе стоит лишь сказать: в шесть часов утра такого-то числа будь со своей ротой у Арки победы. И я там буду!»
И Гитлер вызвал из Боливии подполковника в отставке Эрнста Рема. Но прежде чем Рем был назначен начальником штаба, а фактически возглавил руководство СА, Гитлер предпринял еще один шаг, свидетельствовавший о его истинных намерениях и положивший начало культу фюрера. Каждый штурмовик был обязан принести клятву верности человеку, который объявил, что соединяет в своем лице руководство партией и движением. 3 сентября 1930 года временно исполнявший обязанности начальника штаба СА Вагенер объявил всем заместителям командующего СА, что они должны «в обязательном порядке принести клятву верности фюреру партии и СА Адольфу Гитлеру». В этой клятве говорилось о «беспрекословном и добросовестном выполнении всех приказов, зная, что руководство не потребует ничего противозаконного».
Фюрер Адольф Гитлер стал таким образом единовластным вождем национал-социалистской партии, имея в своем распоряжении СС как партийную полицию. И она понадобилась ему гораздо раньше, чем он предполагал, так как находились еще партийцы, не одурманенные его культом.
Случилось то, о чем предупреждал Конти: Вальтер Штеннес нанес удар, будучи не согласен с политикой централизации СА, которую стал проводить в жизнь новый ее начальник штаба Рем. Однако на этот раз друг Далюге – Пакебуш оказался на высоте, проинформировав его о планируемых мероприятиях. Поэтому на рассвете 1 апреля 1931 года Далюге доложил Рему:
«Я только что получил сообщение от адъютанта одного из штандартенфюреров СА, что этой ночью с двенадцати до трех часов утра проходило закрытое совещание берлинского руководства штурмовиков под председательством группенфюрера СА Яна. На нем шел разговор о предстоявшем смещении Штеннеса, о котором должен объявить Гитлер сегодня пополудни на заседании в Веймаре. Этот приказ Гитлера выполнен не будет, о чем заявили все присутствовавшие на совещании, высказавшись в поддержку Штеннеса».
Охранные отряды попытались выступить против штурмовиков, но оказались слабы. Сторонники Штеннеса заняли здание управления гауляйтера и помещения редакции национал-социалистской газеты «Ангрифф». Бунт берлинских штурмовиков быстро распространился на северную и восточную части Германии, в результате чего гитлеровская империя СА к востоку от Эльбы рухнула. Большинство фюреров СА вплоть до командиров рот Бранденбурга, Силезии, Померании и Мекленбурга выступили против Гитлера. Среди них можно назвать Ветцеля, Велтиенса, Яна, Пустова, Лустига, Кремзера. Однако руководство СА остальной части Германии воздержалось от присоединения к Штеннесу.
Демократически настроенные элементы воспрянули духом, начались отставки одних нацистов за другими. Так, Штеннес снял Геббельса с должности гауляйтера. Тот в свою очередь освободил штурмовиков от клятвы в верности Гитлеру. Сподвижники Штеннеса взяли на себя руководство партией, исключив бунтовщиков из своих рядов. Но как только кассы СА оказались пусты, революционный подъем путчистов пошел на убыль. Гитлер распорядился «вымести мусор». Бывший обер-лейтенант, герой черного рейхсвера и последователь Грегора Штрассера – Пауль Шульц стал восстанавливать распавшуюся структуру восточного командования, а Герман Геринг принялся очищать тамошнюю СА от бунтовщиков.
Гитлер продемонстрировал перед партией, что своей победой над Штеннесом он обязан исключительно бдительности и действиям охранных отрядов. Унтерштурмфюрер СС Фридрих Вильгельм Крюгер был назначен группенфюрером СА восточных районов. Далюге же получил послание, одна из фраз которого впоследствии была увековечена (правда в несколько измененной форме) на пряжке эсэсовского ремня: «Эсэсовец, твоя честь значит – верность!» СС оказалась, как говорится, на коне. Как только Гитлер замечал, что его авторитету что-то угрожает или кто-то пытается воспротивиться его культу, тут же вмешивалась СС. Гиммлер с триумфом заявил на одном из совещаний ее руководства: «Нас не везде любят и после проделанной работы подчас ставят в угол, но мы не ждем благодарности. Главное, что наш фюрер в нас уверен. Мы для него – самая любимая и дорогая организация, никогда его не подводившая».
Чтобы обеспечить эффективность выполнения поставленных задач эсэсовские подразделения населенных пунктов были разделены на секции по три – пять человек с одной улицы или квартала. Секции собирались за полчаса до начала указанного времени, а в случае отсутствия кого-либо командир посылал за ним на дом. В наставлении СС было сказано: «За отсутствие без оправдательных причин эсэсовец наказывается в первый раз письменным порицанием командира. За повторное отсутствие он письменно же предупреждается о грозящем исключении из рядов СС и получает выговор перед строем подразделения. В третий раз следует неотвратимое исключение из СС».
Командиры подразделений были обязаны следить за постоянной готовностью к действиям своих подчиненных. Они изыскивали возможности увеличения числа велосипедов и мотоциклов и проводили учебные эстафеты на расстояния от 30 до 50 километров.
В то же время СС тщательно скрывала характер своей деятельности, не позволяя проявлять любопытство со стороны не только штурмовиков, но и членов партии. Гиммлеровский орден стал постепенно окутываться мистикой. Далюге, в частности, приказал: «Запрещаю любые разговоры со штурмовиками и их руководством, а также с членами партии обоего пола о характере деятельности и задачах, стоящих перед СС. В случае нападок в небольшой компании со стороны посторонних эсэсовцы обязаны немедленно молча покинуть собравшихся, ограничившись замечанием, что СС выполняет приказы и распоряжения непосредственно Адольфа Гитлера».
Упоминавшийся выше Вагенер дал нижеследующее объяснение причин следования СС собственным законам: «СС представляет собой охранную организацию, задачами которой являются, с одной стороны, полицейские функции внутри движения, а с другой – недопущение никаких нарушений государственных распоряжений и законов со стороны членов нашего движения… Для выполнения своих задач СС должна быть полностью самостоятельной, то есть независимой как от политического руководства, так и руководства СА».
Прикрываясь подобной интерпретацией, СС занималась своей основной деятельностью – выискиванием антигитлеровских элементов и противников партии.
Начиная с 1925 года СС собирала сведения об образе жизни ряда членов партии. Первое из таких конфиденциальных донесений датировано 24 сентября 1925 года. Оно было подписано одним из основателей СС Шреком и направлено в партийное руководство:
«Во время вчерашнего вечернего сбора партгруппы Нойбиберга некий Херцер заявил: «Еще весною этого года в газете «Фелькишер курир» была опубликована статья, в которой утверждалось, что доверенному лицу Гитлера – Герману Эссеру местным евреем Ландауэром вручена взятка в сумме 30 000 марок. Поскольку до сих пор никакого опровержения не последовало, можно считать, что описанный в газете случай действительно имел место. Следует подчеркнуть, что Эссер ранее состоял в коммунистической партии».
Со временем также доносительство превратилось в систему. Все подразделения СС были обязаны сообщать руководству о деятельности «рейхсбаннера» и компартии, представлять характеристики на видных евреев и масонов, докладывать о всех политических событиях в своем районе. Материал, поступавший на Шеллингштрассе в Мюнхен, не регистрировался. Только при Гиммлере в этом вопросе был наведен надлежащий порядок. В июне 1931 года он заявил: «Работа противника по большевизации Германии усиливается. Поэтому одной из важнейших задач СС становится вскрытие его деятельности и при возможности борьба с евреями и масонами».
В эсэсовских территориальных округах были созданы секретные информационные отделы, которые должны были следить за противником как в самой партии, так и вне ее.
Шеф СС Гиммлер доложил своему фюреру 10 октября 1931 года: «В некоторых городах отмечены случаи официального исключения опытных антифашистов из рядов коммунистической партии в целях их последующего внедрения в охранные отряды… Бывший капитан Эрхард, лидер якобы распущенной организации «Викинг», стал в последнее время проявлять активную деятельность. В тесном сотрудничестве с правительственными кругами он готовит создание, прикрываясь фразами о национальном интересе, вооруженных отрядов по типу добровольческого корпуса в целях разгрома НСДАП…»
С помощью бывшего обер-лейтенанта военно-морского флота Райнхарда Гейдриха, вступившего в том же году в партию и СС, Гиммлер создал пресловутую службу безопасности – СД.
Штурмфюрер СС Гейдрих оказался отличным сборщиком информации, и СС начала постепенно превращаться в важнейшую секретную службу партии. Да и Гитлер стал считать ее своей надежной личной охраной. 25 января 1932 года он назначил Гиммлера начальником службы безопасности, которая стала располагаться в Коричневом доме штаба партии – перестроенном дворце Барлова на Бриннерштрассе, 45 в Мюнхене. В приказе руководства СА № 114/32 «а» было сказано:
«Начальником службы безопасности партии назначен рейхсфюрер СС. Приказываю руководителю территориального округа СА Мюнхен – Верхняя Бавария и командиру 1-го штандарта СС представить рейхсфюреру СС списки отобранного в эту службу личного состава».
Гиммлер еще не закончил организационные мероприятия, как вдруг в Коричневом доме разразился скандал. Суть его заключалась в том, что сторонники Штеннеса поставили вопрос: в какой степени Гитлер должен отвечать за моральный облик руководства СА? Дело было в том, что Гитлер поставил во главе ее гомосексуалиста, позорившего революционную армию национал-социализма, – Эрнста Рема, сделав его начальником штаба СА. Впрочем, свои склонности Рем никогда и не скрывал, заявив как-то: «Хочу отметить, что не принадлежу к числу бравых парней и не столь тщеславен, чтобы присоединяться к ним».
Попытки государства регулировать человеческие отношения с помощью законов он рассматривал как непродуктивные, цитируя высказывание Рихарда Вагнера: «Самообман, химера и ничего более».
Нападки видных национал-социалистов он встречал в штыки, заявляя пренебрежительно: «С господином Альфредом Розенбергом, этим неуклюжим и бестолковым моралистом, я нахожусь во враждебных отношениях. Некоторые его статьи адресованы непосредственно мне, поскольку я и не скрываю своей точки зрения. Полагаю, что в национал-социалистских кругах давно пора к этому привыкнуть».
В 1925 году поведение Рема приняло скандальный оборот, поскольку он обвинил некоего берлинского шалопая – Германа Зигесмунда в краже своего чемодана. На судебном процессе тот показал: «Вечером 13 января господин Рем пригласил меня в казино «Мария» на кружку пива. Когда мы сидели за столом, он вытащил из кармана портсигар, выронив при этом какую-то бумажку, которую я поднял. Примерно через полчаса я ушел оттуда, так как этот господин предложил мне вступить с ним в половые сношения, что было для меня противно. Только на улице я разглядел, что бумажка, поднятая мною, оказалась квитанцией из камеры хранения».
Зигесмунд получил чемодан, но оказалось, что в нем находилась лишь пачка каких-то писем.
Гитлер, конечно, знал об этой наклонности Рема, но считал его склонности его личным делом. Более того, в одном из своих приказов, он подчеркнул, что «СА не заведение по воспитанию благородных девиц, а организация, имеющая своем составе суровых бойцов». Человеческие же привычки и слабости, в его толковании, никакой роли не играли.
Но увеселительные похождения Рема носили далеко не частный характер, так как в СА он находил удовлетворение не только своих политических амбиций, но и эротических потребностей. Доверенные лица находили ему подходящих партнеров, но если любимец Рема оказывался ему неверным или проявлял недовольство, его жестоко избивали. Одним из основных партнеров Рема был некто Петер Граннинегер, которого в целях маскировки приняли в 1928 году на должность служащего в информационный отдел управления СА. Получая за свои услуги 200 марок в месяц, он подыскивал Рему новых друзей. За короткое время ему удалось завербовать одиннадцать учеников мюнхенской реальной школы. Своих любимцев Рем назначал на различные довольно высокие должности, с которых были сняты сторонники Штеннеса. Стол для завсегдатаев в мюнхенской пивной «Братвурстглекль» стал центральным пунктом их встреч.
За этим столом постоянно сиживали сам хозяин пивной Карл Центер и ставший затем шефом берлинской СА Эдмунд Хайнес. В последующем в Берлине Рем встречался в излюбленных заведениях гомосексуалистов «Кляйст-казино» и «Силуэт» с начальником берлинского штаба СА Карлом Эрнстом и бывшим капитаном Рербайном. Когда Гитлеру докладывали о проделках Рема, он отговаривался, что, мол, гомосексуализм начальника штаба СА не доказан и если ему будут представлены обличительные материалы, то он сделает надлежащие выводы.
Рем же со своими приспешниками принимал меры, чтобы подобные доказательства до фюрера не доходили. Тем не менее в марте 1932 года в социал-демократической газете «Мюнхнер пост» стали появляться заметки о похождениях Рема и даже публиковаться его письма. Среди друзей Рема разразилась паника. Возникло подозрение, что некоторые здравомыслящие руководители СА могли переписать письма и отправить их оппонентам Гитлера, как, например, бывшему депутату рейхстага доктору Хельмуту Клотцу. Рем был настолько сбит с толку что поставил перед своим другом, журналистом и любителем приключений Георгом Беллем необычную задачу. Белл, получавший с социал-демократов ежемесячно до 300 марок за представляемую о нацистах информацию, должен был навестить бывшего майора Карла Майра, вместе с которым Рем в 1919 году «открыл» политика Гитлера. Но позднее Майр перешел на сторону демократов.
Майр относился к числу лидеров рейхсбанновцев, остававшихся верными республике и намеревавшихся воспротивиться в последнюю минуту приходу нацистов к власти. К нему-то и отправился Белл в Магдебург с просьбой воспрепятствовать появлению на страницах социал-демократических газет писем Рема.
«Майр действительно в курсе всех дел и подтвердил, что некоторые свиньи намеревались покончить с Ремом», – доложил по возвращении Белл.
Когда Гитлер в очередной раз отказался снять своего друга с должности, враги Рема попытались осуществить это своими силами. По их просьбе верховный судья партии Бух, апостол национал-социалистской справедливости, стал вынашивать план устранения начальника штаба СА и четверых его важнейших сотрудников.
Бух, бывший майор кайзеровской армии, стал действовать очень осторожно. Он вспомнил о своем старом друге, бывшем штандартенфюрере СА фабриканте Эмиле Трауготте Данцайзене, вместе с которым в свое время создавал НСДАП в Бадене.
Бух рассказал ему о предательстве в партии. По его словам, штандартенфюрер СА Уль заслал в полицию многих тайных агентов, а Рем вместе с верными ему сподвижниками, графами дю Мулин-Эккартом и Шпрети, создал «национал-немецкую» клику в целях захвата власти в свои руки. А своим необузданным гомосексуализмом они наносят большой вред партии.
Данцайзен понял намеки Буха и в свою очередь навел нескольких бывших соратников, для которых убить человека ничего не стоило. Он сколотил бригаду, во главе которой поставил бывшего архитектора Карла Хорна. 16 марта 1932 года Хорн получил от Данцайзена, выехавшего для обеспечения собственного алиби в Австрию, письмо за подписью «Виланд II» с подробными указаниям.
В письме говорилось: «Сидящего в комнате номер 50 известного вам учреждения графа дю М. следует рассматривать в соответствии с параграфом 175. Он имеет большое влияние на своего шефа Р. Их обоих шантажирует некий господин Белл, проживающий в Гроттенмюле на озере Химзее. В том же доме снимает квартиру и начальник штаба округа Уль. К нему следует отнестись, как и к Беллу… Парни, исполните свой долг, не забыв про Р…»
В соответствии с планом бригада из восьми человек должна была подстеречь Белла, прикончить его ударом молотка, после чего повесить на дереве, прикрепив изображение свастики.
Затем на очереди был Рем.
Очередное письмо Хорна содержало следующий текст: «Комн. 50 ездит на большом «опеле» 10/50. А/маш. постоянно стоит у дома. Колесные винты. Поездка в небытие».
Это означало, что Хорн должен ликвидировать начальника информационной службы СА Карла Леонарда дю Мулина-Эккарта, кабинет которого в Коричневом доме имел номер 50 и который приезжал на службу на автомашине, подстроив ему аварию.
Когда Хорн пришел на место действия, его вдруг охватили сомнения, и, вместо того чтобы ослабить гайки колес, он пошел к графу и рассказал ему все. Дю Мулина, который не был гомосексуалистом, осенила идея, и он попросил Хорна помочь ему раскрыть заговор и выявить всех его участников. Хорн согласился.
Было решено подстроить зачинщику ловушку. Хорн нашел домашний телефон Буха в Мюнхене-Золльне и позвонил ему:
– Это Хорн из Карлсруэ. Мне необходимо срочно с вами переговорить.
– Приходите сегодня в 4.15 пополудни на Хольцкирхнерский вокзал.
– Но я вас не знаю. Как вы будете выглядеть?
– На мне будут коричневые брюки-шорты, коричневая рубашка, коричневый пиджак, серое пальто и серая шляпа. Пальто я расстегну.
На вокзале однако Бух повел себя очень осторожно, чего Хорн не ожидал. По всей видимости, он разгадал игру Хорна и сказал, что вопрос уже исчерпан, поскольку информация о дю Мулине оказалась не совсем точной. Поэтому Хорн должен дать телеграмму Данцайзену: «Помолвка с Еленой не состоится».
Три выстрела, раздавшиеся поздним вечером следующего дня, свидетельствовали о том, что Бух от своих намерений не отказался. Стреляли в Хорна, когда он в 23 часа хотел войти в дом Эмиля Данцайзена в Мюнхене-Ляйме. Определить, по чьему заданию это было сделано, несложно. Граф Шпрети, адъютант Рема, оказался случайным свидетелем того, что Бух видел Хорна выходящим из Коричневого дома. Руководству СА пришлось взять Хорна под свою защиту.
В дело вмешался Гиммлер, попытавшийся оградить Рема от нападок Буха. 24 марта 1932 года Хорну стало известно, что Гиммлер вызывал к себе майора Б. и серьезно с ним поговорил. На этом история вроде бы закончилась.
Но Рем не очень-то верил уговорам Гиммлера и вместе с Беллом срочно выехал в Берлин, чтобы посоветоваться со своим нынешним политическим противником. 1 апреля он встретился с Майром и попросил того достать для него обличительный материал против реорганизатора СА Пауля Шульца, полагая ошибочно, что именно тот стоял за заговором. Через неделю Белл появился в редакции социал-демократической газеты «Форвертс», где поведал обо всей этой истории. Шеф «Форвертса» Фридрих Штампфер расценил его рассказ следующим образом:
«Ваша поездка была на самом деле бегством, поскольку… вас должны были убрать свои же люди. А сам Белл получил задание проинформировать нас о происходящем, чтобы в случае выполнения намеченного плана, мир узнал о виновных».
Гиммлер снова появился на сцене, на этот раз в берлинской резиденции Рема. Какую роль он при этом сыграл, сказать сейчас трудно. Но как бы то ни было, он уговорил Рема возвратиться в Мюнхен. Естественно, шеф службы безопасности не мог предотвратить слухи, возникшие в обществе в связи с партийным скандалом. У обоих графов, дю Мулина и Шпрети, сдали нервы, и они отправились в полицию, где сделали заявление, обвинив Буха и его пособников. В октябре 1932 года Данцайзен получил шесть месяцев тюремного заключения за запланированное им убийство. Бух же и Хорн осуждены не были.
Судебный процесс Данцайзена и последовавший вслед за ним иск газете «Мюнхнер пост» со стороны НСДАП вскрыли всю глубину морального падения нацистской партии. К тому же ирония судьбы заключалась в том, что относящиеся к полусвету руководители СА обратились за помощью к защитнику демократии Майру, опасаясь убийц из собственного лагеря. Мартин Борман, зять Буха и его доверенное лицо, в ярости заявил:
«Это не лезет ни в какие ворота. Один из видных руководителей партии встречается с идеологическим противником… и возводит хулу на членов своей партии, называя их свиньями».
Чем сильнее становился запах гнили, доносившийся из коричневого болота, тем с большей надеждой взирали на организацию Генриха Гиммлера многие члены партии. 5 октября 1932 года Борман, обратившись к секретарю Гитлера, Рудольфу Гессу, сказал: «Посмотрите внимательнее на СС. Ведь вы знаете Гиммлера и его способности».
Да и вне партии у здравомыслящих людей стало складываться мнение, что 50-тысячная эсэсовская армия пуританцев, не знающих жалости и сострадания, готова дать отпор кучке опустившихся гомосексуалистов СА. Недаром Гиммлер провозгласил на совещании своего руководства 13 июня 1931 года:
«Может быть, пройдут месяцы или недели до того момента, когда настанет время принятия решения. Мы будем там, куда нас направит наш фюрер».
Действительно, ждать долго СС не пришлось. Приближалось 30 января 1933 года, и на горизонте немецкой истории появились первые признаки «ночи длинных ножей». Правда, пока еще было неясно, кого она коснется – СА или СС.