Затруднения России в использовании ее многолюдия
Многомиллионная численность населения России импонировала воображению всех, кто подходил к оценке военной мощи России. Наличие 167 миллионов населения в 1914 г. вызывало у многих представление о России как о неисчерпаемом запасе людей, кровью которых можно с избытком залить все недочеты в вооружении и недостаток в снарядах и материальной части.
Между тем первая (и единственная) Всероссийская перепись 1897 г. могла бы открыть глаза на многое. Под впечатлением ее данных Менделеев составляет и издает в 1906 г. свой замечательный труд «К познанию России»{11}. Читая эту книгу теперь, можно только поражаться, сколько предсказаний она в себе заключала.
На основании сведений, собранных переписью, Менделеев в таблице № 3 (с. 86–91) распределяет население России по роду и количеству труда, им производимого. В результате он приходит к выводу, что 128-миллионное население России в 1897 г. заключало в себе лишь 34 миллиона «кормильцев», т.е. лиц, участвующих в производительной хозяйственной работе страны и обеспечивающих существование своих семей. Эти 34 миллиона состояли [36] из 27 1/2 миллиона мужчин и 6 1/2 миллиона женщин. В процентном отношении ко всему населению «кормильцы» составляли всего 26 1/2%. Число хозяйств, согласно той же переписи, измерялось числом в 22 1/2 миллиона, а средняя величина каждого хозяйства в 5 1/2 души. Таким образом, примерно в каждых двух хозяйствах участвовали в добыче заработков только 3 человека, а остальные 8 жили на счет производительной работы первых трех. Рассуждая иначе, можно выразить это соотношение так: «Каждый работник (или распорядитель средств) должен был в среднем прокормить (вместе с ним самим) около 3 3/4 человек, а с присоединением прислуги — около 4 человек, т.е., кроме себя самого, обеспечить жизнь еще 3 лиц»{12}.
Для того чтобы оценить социальное значение этих цифр, Менделеев сравнивает их с аналогичными данными от того же времени для других стран.
Перепись 1900 г. в С.А.С. Штатах (не считая Аляски, Филиппин и пр., а также исключая войска) насчитывает 76 млн жителей и из них 29 млн «кормильцев». Это доводит долю «кормильцев» до 38%. В Германии и Франции этот процент также высок. Во Франции, по переписи 1891 г., он равняется 38%, а в Германии в 1895 г. — 40%. Для правильного сравнения с Россией нужно еще указать на то, что в числе «кормильцев» Менделеев считал для России также и лиц, состоящих на военной службе, лиц, не занимающихся никаким трудом и живущих на унаследованные или приобретенные средства, прислугу и лиц, согласно переписи 1897 г., живущих «неизвестными доходами». Между тем все эти категории лиц исключены при исчислении «кормильцев» в Америке, Франции и Германии. Если ввести для однородности исчисления соответствующие поправки, мы получим для России еще меньший процент, а именно 24% лиц, участвующих в производственной и хозяйственной жизни страны, против 38–40% для Америки, Франции и Германии.
Мы не будем входить здесь в подробное обсуждение причин подобной разницы в производственной мощи населения России и других упомянутых государств. Одной из таких причин является большая численность детей в России. Согласно переписи 1897 г., в России процент населения моложе 10-летнего возраста достигал 27,3%, в то время как для С.А.С. Штатов он равнялся [37] 23,8%, для Германии 24,2 % и для Франции всего 17,5%. Однако несомненно, что заключение Менделеева, что «у нас трудятся в среднем еще немного»{13}, вполне справедливо. Добавленное слово «еще» подразумевает тоже его вполне справедливую мысль, высказанную в другом месте, что повышение трудовой производительности населения увеличивается с повышением культуры.
В военном отношении приведенные выше цифры имеют большое значение.
В самом деле, хозяйственная жизнь страны разрушается призывом в войска тем быстрее, чем меньший процент населения участвует в производительной работе страны. Ко времени мировой войны указанный выше для России процент почти не изменился. В этом можно убедиться из данных сельскохозяйственной переписи 1917 г. Подходя теперь к оценке возможностей напряжения «людьми» России, Франции и Германии в мировую войну на основании сравнения «производящего слоя» населения, мы получим другие соотношения, нежели при простом сопоставлении общей численности населения этих государств. В этом можно убедиться из следующей таблицы:
| Общая численность населения (млн) | Соотношение (Германия принята за сто) | Численность населения, участвующего в произв. работе (млн) | Соотношение (Германия принята за сто) | |
| Россия | 150{~1} | 220 | 36 | 133 |
| Германия | 68{~2} | 100 | 27 | 100 |
| Франция | 40{~2} | 60 | 15 | 55 |
Согласно последней графе вышеприведенной таблицы, численное превосходство России уменьшается на одну треть по сравнению со второй графой. [38]
Дальнейший анализ способности России к напряжению «людьми» окажется еще менее для нее благоприятным. Для правильной оценки напряжения «людьми» во время войны необходимо принять во внимание различие в положении народного хозяйства у нас и в Западной Европе. Наши огромные пространства с разбросанным на них населением и со слабо развитыми городскими центрами, с недостаточной сетью железных дорог, при непроездности в течение некоторой части года большинства грунтовых дорог, наши климатические условия, требующие от главной массы населения много труда по охранению от зимней стужи, а также по борьбе со снежными заносами, — все это вызывает у нас такую добавочную работу, которой Западная Европа не знает. Наконец, нужно принять во внимание еще одно чрезвычайно существенное обстоятельство: количество двигателей по сравнению с Европой — ничтожно; достаточно для этого указать хотя бы на то, что в 1908 г. число паровых лошадиных сил в одной только Франции было в пятнадцать раз больше, чем в России.
Все перечисленные выше условия делали для России всякое отвлечение рабочих рук несравненно более чувствительным, нежели для любого государства Западной Европы.
Эта чувствительность народного хозяйства России к отвлечению рабочих рук была особенно обостренной в первый период после освобождения крестьян. Русское народное хозяйство только перестраивалось с натурального на товарное. Государственный ум графа Милютина, военного министра императора Александра II, конечно, не мог пройти мимо этого явления. Вследствие этого Устав о воинской повинности 1874 г. дает особенно большое развитие так называемым льготам по семейному положению.
В этом отношении граф Милютин стремился установить преемственную связь Устава 1874 г. с Рекрутским уставом 1831 г., в котором льготе по семейному положению было дано наибольшее развитие. Рекрутский устав 1831 г. под влиянием эмпирически установившихся взглядов обращал главное внимание на то, чтобы при сдаче рекрутов возможно менее расстраивалось благосостояние семьи и всей крестьянской общины, а так как благосостояние семьи при примитивном сельскохозяйственном укладе страны зависело исключительно от числа работников в семье, то [39] в рекруты сдавались предпочтительно сыновья многорабочих семейств.
Льготы по семейному положению подразделялись Уставом 1874 г. на три разряда:
| I разряд: | а) единственные сыновья, |
| б) сыновья (или внуки) — единственные работники в семье{14}. | |
| II разряд: | сыновья — вторые работники в семье{15}. |
| III разряд: | лицо, непосредственно следующее по возрасту за братом, находящимся по призыву на действительной службе или умершим на ней. |
Способными к труду в семействе считались имеющие от 18 до 55 лет от роду, за исключением: а) совершенно не имеющих возможности работать вследствие увечья или болезненного расстройства; б) сосланных; в) находящихся в безвестной отлучке; г) находящихся по призыву на действительной военной службе нижними чинами. Лица, имеющие право на льготу I или II разряда, лишались этого права, если, по заявлению отца или матери, деда или бабки, не служат поддержкой семьи. Если из семейства убывал по какому-либо случаю единственный способный к труду член семьи, то один из находящихся на службе членов такого семейства по выбору старшего в семействе лица увольнялся с действительной службы. Если же к жребию призывали одновременно двух родных братьев, родившихся в одном году, то им предоставлялось право меняться номером жребия; если же по вынутым номерам им обоим приходилось идти на службу, то вынувший больший номер от нее освобождался.
Лица, имевшие право на льготы по семейному положению, за исключением льготных I разряда, подвергались жребию наравне со всеми остальными и вносились в общие жеребьевые списки в каждом призывном участке соответственно вынутым номерам. Если для составления полного контингента, падающего на [40] участок, число годных к службе и не имеющих прав на льготы по семейному положению оказывалось недостаточным, то подвергались освидетельствованию и назначались на службу по порядку вынутых номеров молодые люди, имеющие право на льготы по семейному положению III разряда; затем, если недоставало и таковых, приступали к освидетельствованию и назначению на службу молодых людей со льготами II разряда; таким образом, льготы II и III разряда имели лишь условное значение. Льготные же I разряда безусловно освобождались от действительной службы.
Все льготные зачислялись в ополчение: льготные I разряда — во II разряд ополчения, а льготные II и III разрядов — в I разряд ополчения.
В числе ежегодно призываемых имели льготы по семейному положению{16}:
| I разряда | около 24% |
| II разряда | около 20% |
| III разряда | около 5% |
Принималось же на действительную службу из числа льготных менее одного процента. Следовательно, из числа ежегодно призываемых от действительной службы освобождалось по семейному положению около 48%, причем половина из них зачислялась в ополчение I разряда, а половина — в ополчение II разряда.
Таким образом, около 48% ежегодного призыва освобождалось по семейному положению от военной службы в мирное время, а половина из них (24%), кроме того, освобождалась также и от службы в военное время в действующих войсках.
Если мы посмотрим как обстояло дело со льготами по семейному положению в других европейских государствах, то мы увидим, что на этом основании освобождались из числа призывных:
| Во Франции | 0% |
| В Германии | 2% |
| В Австро-Венгрии | 3% |
| В Италии | 37% [41] |
Из этого сопоставления мы видим, что только Италия давала почти столь же широкое развитие льготам по семейному положению. Причиною этому было то, что Италия так же, как Россия, позже других государств вступила на путь индустриализации своей экономической жизни. Она так же, как и Россия, стремилась в каждом крестьянском хозяйстве сохранить рабочие руки.
Устав 1874 г. подобно Рекрутскому уставу 1831 г. сберегал семью отца или в его отсутствие семью деда, но не семью самого призываемого{17}.
Объясняется это следующими мотивами. Сейчас же после освобождения крестьян от крепостной зависимости особое значение придавалось родовому началу. Общинная форма владения землей, посредством которой правительство императора Александра II стремилось застраховать крестьянство на первых порах его освобождения от пролетаризации, усиливала родовое начало и затрудняла выделение молодых семей. С другой стороны, если бы закон применял установленные им льготы, принимая в расчет и семью призываемого, то пришлось бы освободить от военной службы всех женатых, имевших детей, ибо вследствие молодости призываемых их дети могли быть только малолетними.
Нам приходится вновь указать здесь на пережитки Рекрутского устава 1831 г., перешедшие в Устав 1874 года. При прежнем устройстве вооруженной силы, когда армия содержалась в мирное время почти в полном составе и при большом сроке службы, [42] призываемый совершенно отрывался от семьи, а так как рекруты выбирались по преимуществу из холостяков, то с объявлением войны по сравнению с мирным временем в положении солдата ничего не изменялось. Главное же, Рекрутский устав и не преследовал идеи общеобязательности воинской службы.
Устав 1874 г., стремясь провести в жизнь основные идеи обязательной воинской службы, распределив, насколько возможно, социально справедливо тяготы воинской повинности, учел только мирное время. Этот крупный недочет был естественным в первом законе о всеобщей воинской повинности. Во-первых, вследствие новизны формы комплектования, во-вторых — вследствие того, что новый закон не мог не испытывать на себе влияния предшествующего Рекрутского устава. Наконец, реформы императора Александра II были так грандиозны, они требовали такого большого напряжения страны, переходящей накоротке от устарелых форм социальной и хозяйственной жизни к совершенно новым, что правительство императора Александра II было вынуждено в ближайший период времени после освобождения крестьян выдвинуть на первое место экономические интересы текущей минуты. Таким образом, решения Устава 1874 г. для переходного времени являлись неизбежными. Но по мере удаления от периода реформы недочеты, таившиеся в Уставе 1874 г., должны были в случае большой европейской войны сказаться с возрастающей силой.
Мы видели выше, какая создавалась социальная несправедливость: в то время, когда 40-летний многосемейный запасный призывался жертвовать всем, включая и собственную жизнь, — здоровый, холостой 21-летний парень оказывался «забронированным» в тылу. Эта несправедливость усугублялась тем обстоятельством, что главная причина (семейное положение), которая обуславливала судьбу молодых людей призывного возраста, по достижении ими 30–40-летнего возраста, как правило, отпадала. Большинство из них уже не жило в семье своего отца или деда, а само вело отдельное хозяйство. Таким образом, с объявлением войны прежний порядок превращался в «беспорядок», вместо закономерной справедливости царил произвол случая.
Конечно, коренной причиной такого положения при объявлении войны являлось то, на что мы усиленно указывали в первой главе, а именно: наш устав о воинской повинности устанавливал то, что решающим моментом, определяющим судьбу мужского [43] населения, является 21-летний возраст, когда это население распределялось по трем категориям: действующие войска, ополчение 1 разряда и ополчение II разряда. Но вместе с тем известную роль в создающемся с объявлением войны «беспорядке» играла и самая постановка льгот по семейному положению. В самом деле, из цифр, приведенных выше, мы видели, что из освобожденных по семейным льготам новобранцев половина являлась льготными II и III разряда. Если же мы припомним, что в число льготных I разряда попадали все единственные сыновья, хотя бы они были в семьях с работоспособным отцом, то мы получим, что ежегодно около 30% призывных молодых людей зачислялось сразу в ополчение, хотя они и были не первыми, а вторыми работниками в семье.
Таким образом, наш закон не только обеспечивал в мирное время народное хозяйство нужными рабочими руками (один работник на семью), а даже переходил пределы этой необходимости. Но эта «роскошь» покупалась дорогой ценой в военное время. Категория ратников ополчения возрастала, а это приводило к необходимости использовать для укомплектования армии более пожилые возрастные классы лиц, прослуживших в постоянных войсках.
Изменения, внесенные законом 1912 г., были вызваны стремлением реорганизовать вооруженную силу России после печального опыта с Японией. Но война с Японией не вызвала в России общей мобилизации, а потому не могла выяснить всю устарелость Устава 1874 г. для грозящей большой европейской войны. Поэтому реформа, предпринятая под непосредственным впечатлением неудач в японскую войну, оказалась слишком поверхностной. Серьезное же научное изучение вопросов государственной обороны было у нас не в почете. Начальник Генерального штаба генерал Палицын и военный министр генерал Редигер, предпринявшие было подобную работу, были довольно скоро удалены со своих постов, и на их место выдвинут генерал Сухомлинов, представлявший собою банальный тип генерала-шовиниста, крайне легкомысленно относившегося к государственной обороне и вообще к войне.
«Исходной причиной закона 1912 года, — пишет Б. А. Энгельгардт, бывший докладчик по военным вопросам в Государственной думе, — являлась неудовлетворительность комплектования русской армии и хронический некомплект ее в мирное [44] время. Поэтому этот закон преследовал прежде всего цель — обеспечить нашей армии возможность исправного получения ежегодных пополнений в размерах, требуемых численностью армии.Достигалось это некоторыми изменениями в отделе льгот, предоставляемых населению при отбывании воинской повинности (понижением работоспособного возраста), и новым порядком разверстки контингента новобранцев.
Таким путем новый закон обеспечивал потребности армии мирного времени, что же касается потребностей военного времени, то эта задача оказалась выполненной не вполне.
Наше народное представительство, родившееся после революции 1905 г., было слишком занято в первые годы своего существования борьбой с правительством за самоутверждение. Оно не смогло достаточно глубоко взглянуть на вопросы государственной обороны»{18}.
Мы же усилим только что приведенное заключение докладчика Государственной думы, сказав, что потребности военного времени были совершенно упущены.
В результате наше молодое народное представительство, ревниво и несколько односторонне рассматривавшее данный закон при обсуждении его в Государственной думе, слишком много обращало внимания на обеспечение личных интересов населения, упустив интересы всего государства.
Закон 1912 г. оставил льготы по семейному положению без сколько-нибудь существенных изменений. Робкая попытка Военного министерства затронуть этот вопрос окончилась неудачей. Военное министерство в представленном им в Государственную думу законопроекте предлагало не считать единственных сыновей при работоспособном отце льготными I разряда. Такая поправка уменьшала число лиц, ежегодно зачислявшихся при призыве в ополчение II разряда, т.е. число лиц, фактически освобождавшихся в военное время от боевой службы, на 100000. Но Государственная дума не согласилась с этим и восстановила прежнее положение. Она руководствовалась при этом тем, что в населении [45] вошло в привычку «считать единственных сыновей освобожденными от тяготы военной службы».
Единственным изменением устава 1874 г. прошло в Государственной думе понижение работоспособного возраста; закон 1912 г. устанавливал начало работоспособности не с 18 лет, как это имело место в Уставе 1874 г., а с 17 лет. Это немного ограничивало круг действия льгот по семейному положению, но по существу дела их не затрагивало. По-прежнему льготные сразу же при призыве назначались в ополчение, что в случае войны предрешало самое несправедливое распределение тягот военной службы.
Вследствие вышеизложенного Россия, вступая в 1914 г. в мировую войну, оказалась по сравнению с прочими воюющими сторонами во вдвойне трудном положении.
Во-первых, по причине состояния ее народного хозяйства, нуждавшегося в гораздо большем числе рабочих рук, нежели это требовалось в других западноевропейских странах.
Во-вторых, вследствие того, что самая система использования ее людского запаса являлась устарелой и была приспособлена к мирному времени, а не к войне.
Пришлось во время войны в спешном порядке проводить ряд принципиально изменяющих установленный порядок законов. Так, в 1915 г. издается закон о праве призыва ратников II разряда в войска{19}. Но эти новые законы не являлись следствием одной строго продуманной, цельной системы. Спешно производимые во время войны изменения в законодательстве об общеобязательной военной службе вносили также и замешательство в понятия масс, внушенные старым законом в долгие годы мирного времени.
Несоответствующее использование нашим законом людского запаса, даже в сокращенных размерах, допускаемых состоянием нашего народного хозяйства, ярко обнаруживается в таком важном вопросе, как вопрос о физической годности новобранцев. Освобождение около 1/2 ежегодного контингента призывных молодых людей по семейным льготам создавало чрезвычайные [46] трудности. Приходилось сильно понижать требования к физической годности новобранцев{20}.
Совершенно не годными к военной службе признавалось обыкновенно 6% из всего числа призываемых, а по физической неспособности зачислялось в ополчение II разряда около 11%.
В нижеследующей таблице приведены проценты лиц призывного возраста, освобождаемых от действительной службы по причинам физической негодности, в различных армиях.
Процент лиц призывного возраста, освобождавшихся по причинам физической негодности от действительной службы в различных армиях
| Австро-Венгрия | 50% |
| Германия | 37% |
| Италия | 27% |
| Франция | 21% |
| Россия | 17% |
Россия стоит на последнем месте. Но причиною этого вовсе не является то, что уровень здоровья населения России выше, чем [47] в прочих европейских странах. Такое соотношение — лишь следствие того, что, дав большое развитие льготам по семейному положению, нашему уставу приходилось понизить уровень требований к физической годности новобранца.
Насколько этот уровень оказывался низким, свидетельствует следующий прямо поражающий факт: русская армия в мирное время страдала хроническим некомплектом. «Очередные приемы заканчивались хроническим недобором новобранцев, — говорит докладчик в Государственной думе закона 1912 г. (об изменении Устава о воинской повинности) Б. А. Энгельнгардт{21}, — и это при наличии в то же время среди населения большого числа физически годных лиц призывного возраста. При зачислении новобранцев в войска огромное число опротестованных{22} свидетельствовало о низком уровне физической оценки при приеме их. Наконец, высокий процент естественной убыли нижних чинов по физическим недостаткам в самой армии (около 4–5%) указывал на слабый физический состав ее укомплектования. В результате армия содержалась в крупном некомплекте».
Низкий уровень физической годности новобранца, принятый нашим законом, имел еще очень серьезное отрицательное следствие. Убыль{23} в возрастных классах обученных людей у нас была значительно больше, нежели в Германии. В последней такая ежегодная убыль считалась равной 3%, т.е. из 100 человек, перечисленных в резерв на следующий год, оставалось 97, через два года — 94, через 10 лет — 73 человека. У нас же ежегодная убыль должна была исчисляться равной 4%, т.е. через 10 лет после перечисления 100 человек в запас оставалось всего 64. Между тем Россия сохраняла более долгие сроки действительной службы, чем Германия, а следовательно, запас военно-обученных людей накоплялся с большим трудом, и убыль в этом запасе была для России более чувствительной, нежели для Германии.
Наконец, низкий уровень физической оценки годности принимаемых на военную службу должен был отразиться и на боевой энергии частей войск в первых же сражениях. «В здоровом теле — здоровый дух», — говорит старая пословица. Предел возможности [48] должен был также понизиться. Особенное значение имеет это обстоятельство в первых боях, когда выковываются боевые традиции частей войск. Первые боевые опыты устанавливают в них как бы ощущение некоторого предела возможного и невозможного для них боевого напряжения. Переход этого предела обуславливает начало «отказа от борьбы», выражающегося в бою уходом с поля сражения отдельных людей, залеганием или самовольным отходом небольших частей и, наконец, паническим отступлением или даже сдачей в плен. В войсковой части, обретшей в первых боях уверенность в своих силах, высокий воинский дух долго сохраняется и через остающиеся кадры передается прибывающим укомплектованиям. Последние могут оказаться физически менее годными, но, попадая в войсковую часть с высоким пределом моральной упругости, они подравниваются. «Дух» части не падает, а увеличивается лишь процент заболеваемости. Так случилось с германской армией, выступившей в 1914 г., самой молодой и самой здоровой; влитые в нее в последующие годы укомплектования из значительно более старых и менее физически годных людей почти не понизили высокого морального уровня немецких полков.
Таким образом, повышение уровня физической годности новобранцев являлось вопросом первостепенной государственной важности. Но наши законоположения, как мы уже несколько раз указывали, учитывая особенности русского народного хозяйства в мирное время, не смели подняться на научную высоту предвидения условий ведения современной большой войны. Возможности для повышения требований к физической годности новобранцев были. Как мы видели выше, из 48% призывных молодых людей более половины (30%) являлись не единственными, а вторыми работниками в семье. Следовательно, можно было ежегодно браковать за физической негодностью не 17%, а гораздо больше, доведя требования до германской нормы и выше. Россия благодаря своему многолюдью могла иметь и самую молодую и самую здоровую армию из всех стран.
В итоге получилось, что хотя для воинской службы в мирное время особенности русского народного хозяйства и были учтены, но это было сделано без оглядки на военное время. В какой мере представления о предстоящей войне были ложны — свидетельствуют труды некоторых военных профессоров. Так, например, профессор курса стратегии, генерал Михневич проводил мысль, что военная мощь России обуславливается [49] культурной отсталостью ее народных масс и примитивностью форм ее хозяйства.
Подобные взгляды являются чрезвычайно характерными для руководящих Россией перед войной кругов. Этим и объясняется то, что они не смогли превратить Устав 1874 г. в закон, действительно отвечающий идее защиты государства «вооруженным народом». Остановка в развитии нашего законодательства совпала с быстрым темпом развития новой идеи в прочих западноевропейских государствах. Наш закон, оставаясь без движения, все более отставал от требований жизни и все более становился «кустарным».
Другой серьезной причиной, затруднявшей для России полное использование ее людского запаса, являлись малочисленность образованных людей и малое просвещение народных масс.
По переписи 1897 г., число лиц мужского и женского пола, обучавшихся грамоте и получивших образование в низших школах, достигало всего 25 862 000. Это составляло всего 20% общего количества от всего населения. Настаивать на малой величине этого процента не приходится; она сама собой очевидна. Столь же печальную картину показала перепись 1897 г. и в отношении лиц, получивших среднее и высшее образование. Общая численность тех и других достигала всего 1 441 700 мужчин и женщин (вместе). В процентном отношении ко всему населению империи это представляло ничтожную величину в 1,1%. Тонкость культурного слоя и породила в России своеобразное явление. Лица, получившие среднее и высшее образование, отличались от прочей среды тем, что в обыденной речи было обобщено словом «интеллигенция». Нельзя, конечно, применять к этому слою понятие сословия. Но характерно следующее явление: революция 1917 г., разрушавшая остатки сословного начала в России, по мере того как она углублялась в народные массы, превращалась в революцию «большевистскую», и разрушительное действие этих масс направлялось главным образом на «интеллигенцию». Клички «помещик», «буржуй» и т.п. являлись только лозунгами, которыми лидеры большевиков толкали темную массу на разрушение, но первым признаком лиц, предназначенных к уничтожению, было не столько обладание каким-либо имуществом, сколько [50] наличие образования, придававшего «интеллигенции» облик, отличный от темной народной массы.
Несомненно, что в 1874 г. образование и грамотность были еще менее распространены в России. Граф Милютин и его сотрудники, составляя Устав 1874 г., учли малограмотность России и бедность ее образованными людьми. Они ввели в Устав 1874 г. целый ряд льгот «по образованию». Этими льготами они предполагали достичь двух целей: во-первых, оградить интересы народного просвещения, а также потребность различных отраслей государственной и общественной деятельности в сотрудничестве образованных людей; во-вторых, удовлетворить потребность армии в офицерах привлечением в их ряды образованных молодых людей.
«Льготы по образованию», введенные Уставом 1874 г., заключались: а) в отсрочке призыва, б) в уменьшении сроков прохождения службы и пребывания в запасе и в) в освобождении от воинской службы..
А. Всем воспитанникам учебных заведений I разряда закон предоставлял отсрочку различной продолжительности, смотря по значению самых заведений и по объему их курса. Наименьшая отсрочка давалась воспитанникам гимназий и равных им заведений (до достижения ими 22-летнего возраста); наибольшая отсрочка существовала для обучающихся в университетах (до 27-летнего возраста) и в духовных академиях (до 28-летнего возраста). Отсрочкою для окончания образования пользовались ежегодно около 0,4% призываемых.
Б. Молодые люди, уже получившие образование, могли поступать на службу двояким путем: или по общему призыву или же по добровольному желанию без жребия, в качестве «вольноопределяющихся». Выбор того или другого пути предоставлялся собственному усмотрению каждого лица, причем желающие быть вольноопределяющимися обязаны были заявить об этом за два месяца до призыва к жребию их возраста. Для каждой из этих двух категорий установлены были особые льготы, но так как для первой категории большое преимущество заключалось уже в том, что лица, ее составляющие, подвергаясь жребию, имели шанс по вынутому ими номеру вовсе освободиться от службы, то для того, чтобы не уменьшать числа вольноопределяющихся, размер льгот, предоставляемых этим последним, был гораздо больше, чем для поступающих по жребию. [51]
Для последних, т.е. для «жеребьевых», льготы, согласно Уставу 1874 г., заключались в сокращенных сроках действительной службы в постоянной армии, причем общий 8-летний срок всей службы для них не сокращался. Размер сокращения сроков действительной службы был поставлен в зависимость от полученного образования, и в этом отношении все молодые люди разделялись на 3 разряда:
1. Окончившие курс в учебных заведениях I разряда, а равно курс шести классов гимназии, служили два года.
2. Окончившие курс в учебных заведениях II разряда должны были состоять на действительной службе три года.
3. Имеющие свидетельство о знании курса начальных народных училищ или других заведений III разряда должны были состоять на действительной службе четыре года.
С уменьшением срока действительной службы для всех лиц с 5 до 3 лет для пехоты и артиллерии (кроме конной) и до 4 лет для остальных родов войск льгота, поименованная в последнем пункте, утратила свое значение.
Молодые люди всех перечисленных трех разрядов по выслуге вышеозначенных сроков в постоянных войсках состояли в запасе такое число лет, какого недоставало до выслуги полного общего срока службы, т.е. до 18 лет.
Количество молодых людей, отвечающих требованию перечисленных трех разрядов, достигало только 2,8% призываемых, и из них 9/10 составляли окончившие курс начальных училищ.
Для молодых людей, изъявивших желание поступить на службу «вольноопределяющимися», были установлены льготы в более обширных размерах, а именно: сокращение сроков службы действительной и в запасе и право поступать с 17-летнего возраста.
Желающие поступить «вольноопределяющимися» должны были удовлетворять следующим условиям:
1. Иметь не менее 17 лет от роду и в случае несовершеннолетия, предъявить удостоверение о согласии родителей или опекунов.
2. Соответствовать по своему здоровью и телосложению условиям, установленным для приема на службу{24}. [52]
3. Представить свидетельство об окончании полного курса одного из учебных заведений I разряда (в гимназиях не ниже 6-го класса) или же о выдержании испытаний по особой программе (приблизительно соответствующей курсу уездных училищ или 4-му классу гимназии).
Лица, подвергшиеся по судебному приговору наказаниям, сопряженным с лишением права поступать на государственную службу, а также признанные по суду виновными в краже или мошенничестве, не допускались в «вольноопределяющиеся».
Для «вольноопределяющихся» были установлены сокращенные сроки службы как действительной, так и в запасе, причем они разделялись на два разряда соответственно полученному образованию:
1. Получившие образование, соответствующее курсу шести классов гимназии и выше, состояли на действительной службе всего один год.
2. Выдержавшие испытание по особой программе — два года.
По выслуге вышеуказанных сроков вольноопределяющиеся, как нижнего звания, так и произведенные в офицеры, в том случае, когда они не изъявляли желания продолжать действительную военную службу, перечислялись в запас, но всего на двенадцать лет.
В. Наконец, полное освобождение от воинской службы в мирное время закон предоставлял:
1. врачам, ветеринарам, фармацевтам, если они по уставам заведений, в коих получили образование, не были обязаны службою в военном ведомстве;
2. пенсионерам Академии художеств, отправленным за границу на казенный счет для усовершенствования образования;
3. преподавателям и штатным воспитателям во всех правительственных и многих других учебных заведениях, поименованных в особом списке. Эти последние лица обязаны были в течение 5 лет, начиная с года, в который они могли быть призваны, представлять удостоверение своего начальства, что они не оставили своих занятий; прекратившие же занятия ранее пяти лет призывались на военную службу на срок, соответствующий их образованию.
Все переименованные выше лица зачислялись в год их призыва прямо в запас сроком на 18 лет. Подобною льготою пользовались ежегодно 0,2% призываемых. [53]
Предоставляя молодым людям отсрочку для окончания образования, наш закон стоял на широкой государственной точке зрения. Но нельзя сказать того же, если мы внимательно оценим значение льгот по образованию, перечисленных в следующих пунктах: Б) уменьшение сроков службы и пребывания в запасе и В) полное освобождение от действительной службы в мирное время. Тут Устав 1874 г. считался в действительности только с интересами мирного времени, поступившись весьма значительно потребностями защиты государства во время самой войны. При рассмотрении льгот по семейному положению мы обнаружили подобную же тенденцию Устава.
В самом деле, сокращая срок действительной службы для всех сколько-нибудь выделяющихся из уровня малограмотной массы, Устав 1874 г. шел этим наперекор второй задаче, которую он хотел выполнить, а именно — обеспечить армию на случай войны контингентом запасного офицерства. Нормальная продолжительность срока действительной службы, исчисленная для элементарной подготовки неграмотного или малограмотного человека, оказывалась излишней для молодого человека, получившего образование. Но интересы государства, и в особенности России с ее тонким слоем интеллигенции, требовали, чтобы воинская подготовка молодых людей, обладающих образованием, не ограничивалась одним элементарным военным обучением в рамках простого рядового. Эта подготовка должна была расти с повышением образования молодого человека, достигая для лиц среднего и высшего образования требований, предъявляемых к младшему офицеру. Устав же держался противоположной точки зрения, исходя из того, что с повышением образования требуется меньший срок для элементарного воинского обучения. Для того же, чтобы привлечь образованных молодых людей к подготовке к офицерскому званию, Устав оказался в необходимости предоставить вольноопределяющимся еще большее сокращение срока действительной службы. Последнее, как мы видели, достигало для вольноопределяющихся первого разряда (лиц со средним образованием) таких размеров, что можно определенно утверждать, что поставленной себе задачи Устав совершенно не достиг: за один год действительной службы мирного времени подготовить молодого человека к должности младшего офицера абсолютно невозможно. Опыт всех западноевропейских государств подтверждает только что сказанное. Во Франции для офицеров запаса был [54] установлен двухлетний срок действительной службы, из них полтора года нижним чином и полгода офицером; в Италии срок непрерывного пребывания в действительной службе будущего запасного офицера колебался между 20 1/2 месяца и 27 месяцами; в Германии срок действительной службы был: один год нижним чином, четыре месяца унтер-офицером или вице-фельдфебелем в следующий лагерный сбор и последующие повторные призывы на несколько недель в качестве офицера. Минувшая большая война в первый же период наглядно подтвердила, что Россия вступила в войну без надлежаще подготовленного запасного офицерства.
Для того чтобы привлечь образованных молодых людей подготовляться к офицерскому званию, Уставу пришлось пойти на еще большую жертву: он сокращает для этих молодых людей не только срок службы, но и срок пребывания их в запасе, уменьшая этот срок до 12 лет; таким образом, Устав 1874 г. не только ухудшал подготовку запасного офицерства, но и численно уменьшал офицерский запас.
Точка зрения Устава 1874 г., что образование само по себе должно давать право на облегчение «воинской повинности», оказалась неправильной не только в узко военном смысле, но она имела вредное влияние и в более широком, общегосударственном отношении. Своей точкой зрения Устав 1874 г. низводил провозглашенный им самим в первой статье закона принцип — что защита Отечества есть священный долг каждого гражданина — до узко эгоистического понимания этого долга лишь как неприятной «повинности». В этой точке зрения проглядывает устарелая идея, присущая циклу идей, связанных с «вотчинным» пониманием государства, — идея белой кости и пушечного мяса. Правда, Устав 1874 г. отказался от сословных и имущественных привилегий, но благодаря неполному разумению начал новой государственности он фактически вводил новые привилегии для того слоя людей, который в России обобщался под словом «интеллигенция». Неправильная точка зрения Устава широко отразилась на наших мероприятиях по подготовке к войне. Под предлогом оградить потребность различных отраслей государственной и общественной жизни в образованных людях составлялись длиннейшие списки должностей, освобождавших от призыва в войска в случае войны. Сопоставление таких списков с подобными же французскими и немецкими обнаружило бы нам обширную категорию [55] «амбюске», которую в мирное время подготовляло наше законодательство.
Полное освобождение от действительной службы в мирное время преподавателей и воспитателей учебных заведений могло только усиливать эту тенденцию к уклонению от «священного» долга защиты отечества. Ближайшие руководители молодежи совершенно отрывались от армии, в то время как создание в военное время «вооруженного народа» требовало как раз обратного, т.е. самой тесной и многообразной духовной связи между народом и армией. Учителя нашей молодежи не могли в настоящем смысле слова воспитывать в ней чувство долга защищать Родину. Вопрос идет здесь вовсе не о воспитании нашей молодежи в шовинистическом духе, а о том, чтобы каждый юноша был приучен к сознанию, что интересы государства могут потребовать от него не только бескорыстных усилий, но и жертвы жизнью и что поэтому воинская служба есть не только повинность, а действительно священный долг. Оторванный от армии учитель часто видел только ее отрицательные стороны и за внешними формами милитаризма не мог различить права народа на защиту своей национальной независимости, единства и свободы.
Таким образом, Устав 1874 г. не только не предвидел необходимости бороться с «амбюскированием» во время войны, но даже заложил психологические основы для его широкого развития. Насколько это зло в действительности получило у нас широкое распространение во время большой войны и как раз среди нашего образованного класса, свидетельствует следующий характерный психологический факт: несмотря на то что число «амбюске» в среде нашей интеллигенции было несоизмеримо больше, чем во Франции, на нашем языке не создалось даже слова, отвечающего понятию «амбюске». В общественной мысли это новое социальное явление не было еще осознано. Тем более не могло быть оно осознано в понимании широких малокультурных народных масс.
Закон 1912 года внес некоторые изменения в льготы «по образованию», установленные Уставом 1874 года.
Срок действительной службы по льготе I разряда был увеличен до двух лет (в запасе 16 лет). Но пользование этой льготой [56] было поставлено под условием выдержания экзамена на прапорщика (т.е. подготовка на должность младшего офицера).
Действие льготы II разряда было сокращено; она только предоставляла право лицам, обладавшим этой льготой, состоять на действительной службе три года независимо от того, в какой род войск они будут определены. Ввиду того, что, как мы видели выше, срок службы в пехоте и в артиллерии, кроме конной, был установлен для всех призывных — три года, получалось, что вторая льгота распространялась лишь на тех лиц, которые попадали в конную артиллерию или в специальные войска, где срок службы был четырехлетний. Таким образом, действие второй льготы по образованию фактически было ограничено. Льгота III разряда, с общим сокращением сроков службы, сама собою отпадала. Решение закона 1912 года — поставить пользование льготой по образованию I разряда под условие выдержания на прапорщика — понуждало нашу образованную молодежь готовиться к должности младшего офицера в военное время, независимо от того, проходят они службу как жеребьевые или как вольноопределяющиеся. Это увеличило контингент нашего запасного офицерства. Ввиду этого закон счел возможным повысить срок действительной службы для вольноопределяющихся и увеличить срок их пребывания в запасе, доведя общий срок до 18 лет{25}. Согласно закону 1912 года, срок действительной службы для всех вольноопределяющихся был установлен на два года (ст. 110). Из них имеющие право и выдержавшие экзамен на прапорщика или подпоручика (корнета) должны были прослужить на действительной службе всего 18 месяцев и 16 1/2 лет числиться в запасе, причем им предоставлялось право выбора — служить ли все 18 месяцев подряд или в два срока: сначала 15 месяцев подряд, а затем через год еще 3 месяца.
Военное ведомство, внесшее законопроект 1912 года в Государственную думу, находило и эти сроки недостаточными для соответственной подготовки будущих офицеров и настаивало на 20-месячном сроке службы. Оно «намечало следующую схему подготовки будущих офицеров запаса»:
«Поступление на службу 1 января. [57]С января по апрель — первоначальное воинское обучение, т.е. одиночная подготовка и учебная команда.
С 1 мая по август — отбытие лагерного сбора, обязательно в рядах своей части унтер-офицером.
Осенью подготовка в особых курсах (командах) к экзамену на прапорщика; производство в этот чин в декабре-январе.
Последние 8 месяцев — с 1 января по 1 сентября — служба в войсковой части в качестве офицера.
Изменения, внесенные в законопроект Государственной думой и получившие силу закона: поступление на службу 1 июля и срок службы 18 месяцев подряд или в два приема на выбор, не позволяли осуществить программу, намеченную военным ведомством»{26}.
В первой главе нам приходилось уже указывать на то, что наше молодое народное представительство, обращая внимание на обеспечение личных интересов населения, не в должной мере учитывало общегосударственные интересы. «Это особенно рельефно сказалось, — пишет член Государственной думы Б. А. Энгельгардт, докладчик законопроекта, — в поправках, внесенных Государственной думой по вопросу о вольноопределяющихся, и в других изменениях законопроекта, составленного военным министром»{27}.
Закон 1912 года внес еще и другие изменения в отдел льгот по образованию.
Ст. 49 этого закона повышала до двух лет срок службы для лиц, занимающих учительские должности, которые не дают по закону полного освобождения от военной службы в мирное время{28}. Изменить коренным образом точку зрения на учителя, как прежде всего на воспитателя молодежи в чувстве долга перед отечеством, закон 1912 года не посмел. Поэтому ожидать от него быстрого влияния на перемену создавшейся в условиях закона 1874 года психологии было трудно. Но даже в ограниченных рамках улучшения в законодательстве, вносимые изменением 1912 г., не могли сказаться в 1914 г. Психика масс в период мирной жизни изменяется медленно. [58]
Малое просвещение народных масс отразилось на длительности сроков действительной службы в постоянных войсках.
Естественно, что для того, чтобы подготовить современного воина из неграмотного или малограмотного новобранца, нужно больше времени, чем для таковой же подготовки хорошо грамотного и просвещенного молодого человека. Этим обстоятельством и объясняется то, что Россия гораздо медленнее шла по пути сокращения сроков действительной службы в мирное время, нежели Франция и Германия. Но и в этом вопросе наше военное ведомство, учитывая специфические условия России, не сумело в своих расчетах стать на новую точку зрения, связанную с подготовкой вооруженной силы как вооруженного народа. Последнее требовало создания многочисленного запаса военнообученных людей. В свою очередь, это приводило к необходимости призывать на пополнение постоянной армии при объявлении общей мобилизации более пожилые возрастные классы, т.е. армия выступала на войну более старой. Выше мы говорили, что именно многолюдье России позволяло ей иметь самую молодую из всех европейских государств армию.
Германия с целью увеличить запас военнообученных людей отчисляла часть призыва после годового пребывания в постоянных войсках в Эрзац-резерв. Немецкий Генеральный штаб был совершенно прав, исходя из того, что элементарная воинская подготовка не требует большого срока. Во время войны пришлось даже и у нас сократить срок воинской подготовки новых призывов и ранее не обученных людей до шести месяцев, и опыт войны показал, что при правильной постановке обучения в запасных частях и при сильных кадрах в частях действующей армии достигались отличные результаты.
Но наши законоположения об обязательной воинской службе и об организации вооруженных сил, как мы неоднократно указывали, никак не могли отрешиться от устарелой точки зрения, связанной с ведением войны профессиональной армией. Отсюда и вытекало то, что наше военное ведомство не оценило всего громадного значения отлично профессионально подготовленных и численно сильных кадров из начальствующих лиц. Ярким доказательством этому может служить нижеприводимая таблица, указывающая, какое число сверхсрочных унтер-офицеров приходится в среднем на роту постоянных войск мирного времени: [59]
Сколько сверхсрочных, унтер-офицеров приходится в среднем на роту в мирное время
| В России | около 2 |
| в Австро-Венгрии | около 3 |
| в Италии | 3 (плюс капралы) |
| во Франции | 6 (плюс капралы) |
| в Германии | 12 |
Если добавить к этому, что в офицерском составе Русской армии в мирное время всегда существовал большой некомплект{29}, а также то, что, как мы указывали выше, вопрос о подготовке запасного офицерства был в России поставлен хуже, чем где бы то ни было, можно еще раз убедиться, что наше военное ведомство готовило скорее профессиональную армию, а не профессиональные кадры для вооруженного народа.
Если бы Россия предъявила к своим более образованным слоям населения повышенные требования и подготовила бы из них хорошие офицерские и унтер-офицерские кадры, то и срок службы для рядового бойца мог быть сокращен гораздо решительнее, чем это делалось на деле.
Приходится в заключение опять указать, что наши законоположения об обязательной воинской службе пытались слишком примитивно разрешить крайне усложнившиеся вопросы организации современного «вооруженного народа»; над ними слишком еще тяготела устарелая идея ведения войны «постоянной армией». [60]