Политика советского правительства по отношению к военнопленным (история вопроса)
Общее число военнопленных, захваченных всеми государствами в период первой мировой войны, составило свыше 10 млн. человек, второй — около 35 млн.{1} Во время первой мировой войны Россией были взяты в плен 2 102 547 человек, а Германией, Австро-Венгрией и Турцией — 2 765 000 военнослужащих русской армии (из них в плену погибли около 260 тыс.){2}; во второй мировой войне только во власти Германии находились 5 734 528 советских военнопленных, из которых 3,3 млн. (57,8 %) погибли{3}. СССР захватил в плен свыше 4 млн. человек (свыше 2 млн. немцев, 640 тыс. японцев, остальные финские, венгерские, румынские, польские и итальянские военнопленные{4}.
Согласно общепринятым нормам международного гуманитарного права воюющие стороны обязаны надлежащим [7] образом содержать лиц, захваченных в плен, обеспечивать реализацию ими основных прав человека (право на жизнь, труд, переписку и т. п.), организовать их репатриацию после окончания военных действий либо в некоторых случаях во время войны; осуществлять правовую защиту своих граждан (военнослужащих и гражданских лиц), захваченных в плен другой стороной. Однако мировой опыт показывает, что решить данные проблемы не так-то просто, особенно если число пленных составляет десятки тысяч и тем более миллионы. Например, общие затраты Советского государства на репатриацию 4059736 иностранных граждан, освобожденных Советской Армией, а также военнопленных Германии и ее союзников превысили 2 млрд. 328,5 млн. руб.{5} Неготовность воюющих сторон в политическом, экономическом и иных отношениях урегулировать указанные вопросы привела к массовым нарушениям норм международного гуманитарного права и прав конкретных лиц. Недооценка проблемы военнопленных поставила под угрозу честь, достоинство и жизнь граждан, попавших в плен, привела к падению морального престижа воюющих государств. Возьмем пример из современной истории: непонимание того, что советские граждане, попавшие в руки душманов, должны были с самого начала находиться под защитой III Женевской конвенции 1949 г., резко ухудшило положение наших советских военнопленных{6}. Анализ отечественных работ, посвященных вопросам защиты жертв войны, показывает, что проблема военнопленных остается недостаточно разработанной. В основном авторы лишь декларируют уже изданные международно-правовые и национальные нормативные акты (обращение с военнопленными, их содержание, права, обязанности и т. п.), но почти не раскрывают конкретную практику Советского государства в отношении военного плена. События в Афганистане усилили внимание прессы, юристов и обществоведов к теме правовой защиты военнопленных, да и то лишь семь лет спустя после начала вооруженного конфликта. Явную правовую неподготовленность к решению проблемы продемонстрировали соответствующие ведомства и организации, причем как военные, так и гражданские. Это наглядно проявилось и в дискуссии на второй сессии Верховного Совета СССР в сентябре-октябре 1989 г. по вопросу об [8] амнистии оказавшихся в плену у афганской вооруженной оппозиции бывших военнослужащих ограниченного контингента советских войск в Афганистане, которые совершили уголовные преступления{7}.
Очевидно, все это явилось результатом правовой неурегулированности вопросов участия советских войск в боевых действиях в Афганистане в соответствии с основными положениями международного права, прежде всего гуманитарного. С самого начала, видимо, правительствам Республики Афганистан и СССР следовало объявить, что на лиц, захватываемых в плен в ходе боев, полностью распространяется действие III Женевской конвенции 1949 г. (статья 3 общая). Это позволило бы своевременно и с привлечением Международного Комитета Красного Креста (МККК) принимать меры по защите лиц, попавших в плен, и их освобождению, а также выдвигать соответствующие требования к вооруженным группировкам афганской оппозиции, В связи с этим небезынтересно вспомнить, что советские авторы «Юридического словаря» (2-е издание. — Т. 2. — М.: Госюриздат, 1956. — С. 663, глав. ред. П. И. Кудрявцев), отмечая на стр. 327 возможности и значение Женевской конвенции в обращении с военнопленными от 12 августа 1949 г., утверждали, что «конвенция распространяется на участников войны в случаях любых военных конфликтов, не носящих международного характера, и требует минимум соблюдения положений, запрещающих проявление какой-либо дискриминации, посягательство на жизнь и физическую неприкосновенность военнопленных...» (ст. 3 конвенции 1949 г.) Однако это мнение российских юристов во время событий в Афганистане так и не было принято во внимание.
Изучение истории вопроса об отношении Советского государства к военнопленным{8} дает основание высказывать мнение, что содержание военнопленных армии противника в плену в Советской России, начиная с октября 1917 г., в целом соответствовало требованиям и положениям международного гуманитарного права. Так, уже 23 апреля 1918 г. декретом СНК РСФСР была образована Центральная коллегия по делам пленных и беженцев (Центропленбеж) при Наркомате по военным делам{9}. В основе политики в данной области в [10] период с 1917 по 1922 гг. лежала концепция по вопросу о военнопленных как жертвах войны. Суть ее составляли принципы гуманизма, преемственности, равноправия, социальной справедливости, законности и ответственности государства за судьбы военнопленных.
Следует отметить, что еще до Октябрьской революции 1917 г. в России придавалось огромное политическое значение проблеме военнопленных (использование их в пропаганде, организация нормального, человеколюбивого обращения с ними, дальнейшее развитие вопросов правовой и моральной защиты как русских, так и иностранных военнопленных){10}. Анализ содержания архивных документов по этому вопросу, а также содержания декретов, постановлений и других решений правительства РСФСР в 1917–1921 гг., дает основание сделать вывод, что у молодой Советской Республики была четкая политическая, правовая и моральная линия, система представлений, отношений по вопросу военнопленных, которая была теоретически обоснована, постоянно развивалась и претворялась в конкретные практические действия, то есть носила не только концептуальный, но и практический государственно регулируемый характер. Политика Советского государства в этой области осуществлялась иногда даже в ущерб его политическим интересам. Так, согласно статье 2 Брест-Литовского мирного договора между РСФСР и Германией советское правительство взяло на себя обязательство воздерживаться от всякой агитации и пропаганды против правительств или государственных учреждений Германии, Австрии, Турции и Болгарии среди иностранных военнопленных на своей территории{11}. Аналогичное обязательство взяло на себя правительство Германии. Как известно, Советская Республика была заинтересована в использовании иностранных военнопленных в своих политических целях. Но несмотря на это, Революционный Военный Совет Республики издал приказ от 21 апреля 1918 года, которым рекомендовалось строго соблюдать статью 2 Брест-Литовского мирного договора в отношении иностранных военнопленных, содержащихся на территории РСФСР{12}.
При разработке нормативных актов в Советской Республике использовались достижения международного гуманитарного права, и прежде всего законодательство первой Французской революции, регулировавшее [11] положение военнопленных (Декрет Национального собрания от 4 мая 1772 г. и постановление Конвента от 25 мая 1793 г.), опиравшееся на принципы Декларации прав человека и гражданина. Вместе с тем правительство Советской Республики, основываясь на принципе преемственности, соблюдало и учитывало изданные и заключенные ранее Российским государством нормативные акты по вопросам военного плена (Брюссельская декларация 1874 г.; Гаагские конвенции 1899 и 1907 гг.: статьи I-XX Отдела I Положения о законах и обычаях сухопутной войны; Положение о военнопленных от 7 октября 1914 г.; Протокол от 1 декабря 1915 г. первой Стокгольмской конференции; документы Стокгольмского совещания от 13 мая 1916 г. и др.).
Правительство Советской Республики и командование Красной Армии дифференцированно подходило к проблеме функционирования органов, ответственных за содержание военнопленных. Так, когда в 1920 г. в связи с разгромом войск Врангеля огромное количество людей было взято в плен, Реввоенсовет своим приказом от 2 декабря 1920 г. создал Центральную комиссию по вопросу о военнопленных Южного и Юго-Западного фронтов при Реввоенсовете Республики (РВСР). Это позволило достаточно быстро разрешить проблему.
В мае 1919 г. СНК РСФСР передал Центропленбеж в ведение НКВД РСФСР{13}.
В январе 1920 г. Центропленбеж был переименован в Центральный эвакуационный отдел (Центроэвак) НКВД РСФСР, который упразднили в 1922 г.
Советская Республика давала статус «военнопленного» всем захватываемым в плен Красной Армией военнослужащим противоборствующей стороны, воевавшим в составе как белогвардейских армий, так и армий государств Антанты, независимо от государственной и национальной принадлежности{14}. Особое значение придавалось учету военнопленных, гуманному обращению с ними. Данные вопросы находились под постоянным контролем Реввоенсовета Республики. Приказами РВСР от 15 ноября 1918 г., 1 мая 1919 г. и 25 июня 1919 г. предписывалось относиться ко всем военнопленным гуманно, а к перебежчикам дружелюбно. Особенно это касалось раненных и больных. Согласно распоряжению Наркома иностранных дел РСФСР Г. В. Чичерина (апрель 1919 г.) разрешалось содержать в госпиталях [12] раненых военнопленных иностранцев (интервентов) вместе с ранеными красногвардейцами, но отдельно от раненых военнопленных белогвардейцев{15}.
Советское правительство проявляло гуманное отношение не только к красноармейцам, попавшим в плен к противнику (интервенционистские и белогвардейские армии) и русским военнопленным первой мировой войны, но и к их семьям. Так, СНК постановлениями от 16 ноября 1918 г., 18 мая 1919 г., 9 июня 1920 г. и 5 августа 1920 г., опубликованными в «Известиях ВЦИК» № 181 от 16 августа 1919 г. и № 175 от 10 августа 1920 г., определил денежную компенсацию русским военнопленным первой мировой войны, военнослужащим Красной Армии и Флота, возвратившимся из вражеского плена. Для выдачи денежной компенсации СНК в январе 1918 г. ассигновал 20 млн. руб., а 2 апреля 1920 г. — 200 млн. руб.{16} Денежная помощь оказывалась и семьям военнопленных, еще находившихся в плену (постановления СНК от 16 ноября 1918 г. и от 9 июня 1920 г.). Только на интендантское довольствие иностранных военнопленных за пять месяцев (январь — май) 1918 г. было израсходовано 15 868 066 руб. 84,92 коп. (в денежных единицах 1918 г.){17}.
Особое значение Советское правительство придавало проблеме правовой защиты военнопленных как от отдельных лиц, так и от организаций, учреждений и государств. В этих целях в штатах Центропленбежа был создан правовой отдел. В его задачи входила разработка общих положений о взаимоотношениях государства и лиц всех категорий, состоящих в ведении Центропленбежа, а также различных правил и инструкций, юридических заключений по вопросам, возникающим в Центропленбеже, и заявлениям, в него поступающим{18}. В состав правового отдела была включена юридическая консультация, занимавшаяся не только одними общими правовыми вопросами, но и консультированием военнопленных и членов их семей; она оказывала помощь в разрешении всевозможных конфликтов, возникавших по поводу нарушения их прав. На каждом приемо-распределительном пункте Центропленбежа были организованы юридические опросные пункты, сотрудники которых давали юридическую консультацию возвратившимся [13] из вражеского плена лицам{19}, разъясняли их права, установленные в Советской России, а также проводили опрос об отношении к ним в плену. Все случаи нарушения международного гуманитарного права о военнопленных иностранными государствами, где они содержались, фиксировались в специальных опросных листах или путем оформления заявительных материалов. Выявленные факты попрания прав военнопленных сообщались в Народный комиссариат по иностранным делам, который доводил их до сведения правительств государств-нарушителей, а также до мировой общественности с указанием фамилий должностных лиц, допустивших нарушения{20}.
Определенным вкладом в развитие правовой базы военного плена явились мирные договоры между СССР и Финляндией в период 1920–1944 гг. В частности, мирный договор между СССР и Финляндской Республикой, заключенный в г. Юрьеве 14 октября-1920 г. (подписаны Яном Антоновичем Берзиным и Юхо Кусти Паасикиви). Согласно статье XXXVII этого договора была создана Смешанная комиссия по обмену пленными и беженцами. Аналогичные положения содержали и мирные договоры между СССР и Финляндией от 12 марта 1940 г. и от 19 сентября 1944 г., которые характеризуют стремление сторон осуществить обмен военнопленными сразу же после прекращения военных действий. Благодаря доброй воле сторон массовая репатриация как советских, так и финских военнопленных войн 1939–1944 гг. была осуществлена в течение 6–8 месяцев. Следует отметить, что массовая репатриация немецких, японских и военнопленных других национальностей завершилась спустя четыре-пять лет после окончания войны.
К сожалению, положительный опыт правительства РСФСР, накопленный в 1918–1922 гг., в последующие годы стал игнорироваться, а впоследствии и забыт. В отношении военного плена стали формироваться негативные отношения и стереотипы, приводившие к незаконным репрессиям как в отношении советских, так и иностранных военнопленных. Эта политика оказала негативное влияние и на вопросы заблаговременной подготовки Советского государства к содержанию военнопленных (отсутствие нормального питания, жилищных условий и т. п.)
И все же в период с 1922 г. по июль 1941 г. проблеме военнопленных в советском законодательстве уделялось определенное внимание. [14] В этот период были разработаны положения о военнопленных от 19 марта 1931 г., от 20 сентября 1939 г., а также ряд документов, связанных с содержанием, репатриацией и т. п. польских и финских военнопленных в период с 1939 по 1941 гг. В период советско-финляндской войны 1939–1940 гг. на финских военнопленных распространялось Положение о военнопленных, утвержденное Советским правительством 20 сентября 1939 г.
Отношение Советского государства к военнопленным немецкой армии (а также к финским военнопленным) в начале Великой Отечественной войны было выражено в Положении о военнопленных, утвержденном СНК СССР 1 июля 1941 г. Положения о военнопленных как от 20 сентября 1939 г., так и от 1 июля 1941 г. систематически доводились до сведения личного состава воевавших с СССР армий Финляндии (как и Германии, Италии, Венгрии, Румынии и т. д.) по радио, в листовках, обращениях и т. п.{21}, а в лагерях для военнопленных они вывешивались на видных местах на русском языке и языке военнопленных (финском, немецком и т. д.). Формально финские военнопленные, как и военнопленные других национальностей, получали право при первой возможности сообщить на родину о своем нахождении в плену; приобретать за свой счет дополнительно продукты, одежду и другие предметы личного обихода и первой необходимости; беспошлинно, безлицензионно и без уплаты акциза получать с родины и из нейтральных стран посылки с продовольствием, одеждой и прочими предметами первой необходимости, а также денежные переводы и т. п. Однако на практике эти положения, как правило, не выполнялись.
Особо следует отметить право на обжалование действий администрации лагерей для военнопленных вплоть до правительства СССР. При этом необходимо подчеркнуть, что если в «Положении о военнопленных» от 20 сентября 1939 г. право военнопленных на обжалование действий администрации лагерей для военнопленных было записано, то в «Положении о военнопленных» от 1 июля 1941 г. прямое упоминание об этом отсутствует. Но несмотря на это, как в самом Управлении НКВД СССР по делам военнопленных (было создано в сентябре 1939 г., затем в декабре 1939 г. переименовано в Управление НКВД СССР по делам военнопленных и интернированных, а [15] в начале 1945 г. его переименовали в Главное управление НКВД СССР по делам военнопленных и интернированных), так и в каждом управлении лагеря для военнопленных все жалобы и заявления военнопленных регистрировались в специальных журналах. Результаты принятых решений по их жалобам и заявлениям своевременно доводились до заинтересованных военнопленных под расписку.
В основание распространения на иностранных военнопленных права обжалования действий администрации советских лагерей для военнопленных было положено требование Гаагской конвенции 1907 г., «Положение о военнопленных» от 20 сентября 1939 г. и «Положение о военнопленных» от 1 июля 1941 г. о содержании их в соответствии с общими положениями Уставов вооруженных сил держащей в плену державы (в Советском Союзе иностранные военнопленные приравнивались к военнослужащим тыловых частей Красной Армии и на них распространялись общие положения Дисциплинарного Устава Красной Армии). В связи с этим право на обжалование неправомерных действий начальствующих лиц переносилось и на иностранных военнопленных. Военнопленные (особенно немецкие и японские) и интернированные неоднократно этим правом пользовались. Со стороны финских военнопленных какие-либо жалобы поступали очень редко.
По принципиально важным вопросам содержания иностранных военнопленных, их материального (продовольственного и вещевого) и медико-санитарного обеспечения советским правительством было принято в различных формах с 1939 г. по 1956 г. более 60 решений, которые доводились до конкретных исполнителей и военнопленных как непосредственно, так и путем издания ведомственных нормативных актов (их за указанный период было издано свыше 3 тыс.). Анализ всех этих документов показывает, что СССР в отношении к иностранным военнопленным строго следовал принципам гуманизма и требованиям международного гуманитарного права.
Что же касается советских военнослужащих, которые в силу разных обстоятельств были захвачены неприятелем в плен, то здесь позиция советского правительства 1939–1953 гг. была по существу логическим продолжением антиправного, репрессивного законодательства в отношении своего народа. Так, по данным НКВД СССР на 12 июля 1940 г. в Южском лагере НКВД содержалось 5172 советских военнопленных, репатриированных из Финляндии в апреле 1940 г., где они проходили фильтрацию вместо того, чтобы уехать к своим семьям. Аналогичное отношение было и к 43 010 советским военнопленным, возвратившимся из финского плена в октябре 1944 г. — марте 1945 г. В частности, согласно приказу Ставки Верховного Главнокомандования Красной Армии № 270 от 16 августа 1941 г. требовалось «командиров и политработников..., сдающихся в плен врагу, считать злостными дезертирами, семьи которых подлежат аресту как семьи нарушивших присягу и предавших свою Родину дезертиров», и далее: «если такой начальник или часть красноармейцев вместо организации отпора врагу предпочтут сдаться в плен — уничтожать их всеми средствами как наземными, так и воздушными, а семьи сдавшихся в плен красноармейцев лишать государственного пособия и помощи»{22}. С учетом сложившейся военно-политической обстановки в первый период Великой Отечественной войны такой приказ по-видимому был оправдан (но без распространения его на семьи военнослужащих). Вместе с тем практическое применение данного приказа было антигуманным, так как он толковался слишком широко и применялся не только к тем, кто умышленно переходил на сторону врага, кто добровольно сдавался в плен противнику в обстановке, не грозящей захватом в плен, но и к тем, кто оказался в плену по независящим от них обстоятельствам (при этом часто без должного объективного разбирательства обстоятельств пленения).
В практике советского правосудия в 1939–1945 гг. и позже существовал обвинительный уклон: попал в плен — предатель, изменник, независимо от обстоятельств пленения и т. п.; отсутствовали четкие правовые гарантии защиты лиц, попавших в плен по независящим от них обстоятельствам и не совершивших в плену каких-либо преступлений. Такая практика привела не только к незаконным репрессиям тысяч людей, но и к широкому использованию фашистской пропагандой «странного» отношения к советским военнопленным со стороны правительства СССР в качестве метода запугивания не только советских военнопленных, но и военнослужащих своих армий. Так, военное командование Вооруженных Сил Финляндии через военные и гражданские средства массовой информации в целях предотвращения добровольной сдачи в плен Красной Армии вбивали в головы финских военнослужащих мысль о том, что Советский Союз военнопленных расстреливает, финских женщин сделает общими для всех мужчин и т. п. В частности, раненый финский военнопленный (войны 1939–1940 гг.) Риэрула Мати, находившийся на излечении в госпитале [17] для военнопленных, при опросе заявил следующее: «Финское правительство среди солдат о Советском Союзе распространяет вымыслы и клевету, что в СССР всех женщин используют кому не лень, и если вы перейдете на их сторону, ваших женщин ждет такая же участь. Теперь для меня ясно, что все это гнусная клевета и неправда. Наоборот, такого привета я нигде не находил, как в Советской России». Раненый финский военнопленный (войны 1939–1940 гг.) Холостен Лео Юхонайко при опросе заявил: «Наши солдаты рассказывали всякие страсти о Красной Армии, а на самом деле здесь очень хорошо».
Советское правительство с началом Великой Отечественной войны через посольство и Красный Крест Швеции (нота НКИД СССР от 17 июля 1941 г.) довело до сведения воюющих сторон, что Советский Союз будет соблюдать требования Гаагской (1907 г.), а также Женевской (от 27 июля 1927 г.) конвенций о пленных, раненых и больных на основе взаимности. Кроме того, НКИД СССР своими нотами постоянно информировал мировую общественность и всех послов и посланников стран, с которыми СССР не прерывал дипломатические отношения, о грубейших нарушениях фашистской Германией требований Гаагской (1907 г.) конвенции, признанной как Советским Союзом, так и Германией. Наиболее четко и фундаментально этот вопрос был поднят в нотах НКИД СССР от 25 ноября 1941 г. «О возмутительных зверствах германских властей в отношении советских военнопленных» и от 6 января 1942 г. «О повсеместных грабежах, разорении населения и чудовищных зверствах германских властей на захваченных ими советских территориях» (раздел VI. Истребление советских военнопленных){23}. Вместе с тем, анализ документов, отражающих взаимоотношения СССР и МККК в период с 27 сентября 1939 г. по 9 августа 1945 г. показывает, что Советским правительством было не все сделано для того, чтобы облегчить участь советских военнопленных в неприятельском плену.
Как показало изучение документов Советского правительства и НКВД СССР, в них не содержится (по крайней мере в тех, которые были доступны автору этой монографии) каких-либо указаний на неуважительное отношение к военнопленным, на создание для них невыносимо тяжелых бытовых и иных условий. Все эти документы, а автором монографии их изучено свыше шести тысяч, вполне соответствуют требованиям международного права по вопросам обращения с военнопленными. Однако сама практика их реализации была далеко [18] не совершенна и поэтому имели место нарушения не только национального, но и международного права в области содержания военнопленных. Какое же было отношение к финским военнопленным? По неполным архивным данным, в плену в СССР в период 1939–1944 гг. находилось около трех тысяч финских солдат и офицеров. Но суть не в их количестве, а в их судьбе, в отношении к ним.
В войне 1939–1940 гг. финские солдаты защищали целостность своей страны, ее суверенитет, они считали, что СССР первым напал на Финляндию и является агрессором. Так, раненый военнопленный финской армии швед Кальзан выразил эту мысль следующим образом: «Красная Армия если и оккупирует Финляндию, то это еще не конец войны, так как там останутся люди, которые будут воевать за новое освобождение Финляндии от Красной Армии». В войне 1941–1945 гг. финские солдаты воевали за восстановление границ Финляндии, нарушенных в результате войны 1939–1940 гг. Советские же военнослужащие были убеждены в том, что Финляндия всегда агрессивно относилась к СССР, а посему является агрессором, врагом. В целях безопасности СССР .военнопленные размещались на значительном удалении от фронтовой полосы, исчислявшимся тысячами километров. В силу малочисленности финские военнопленные содержались, в основном, в лагерях НКВД СССР на территории Архангельской и Вологодской областей, в Мордовии.
Режим содержания военнопленных был максимально жестоким как в СССР, так и в Финляндии. Каждая из воевавших сторон стремилась максимально использовать труд военнопленных в своих интересах. Военнопленные, можно сказать, полностью находились на самообслуживании и хозрасчете (не только на самосодержании, но и за счет результатов их труда содержалась администрация лагерей для военнопленных). Кроме того, каждая из противоборствующих сторон активно стремилась использовать военнопленных в идеологической и вооруженной борьбе со своим противником. Финское правительство стремилось вербовать из числа советских военнопленных добровольцев для борьбы с Красной Армией, таким же образом поступала противоборствующая сторона.
Военнопленные обеих сторон имели несчастье испытать на себе жестокие проявления политической злобы и идеологической ненависти. Так, советских военнопленных в Финляндии называли «большевиками, коммунистами», хотя значительное их число никогда не были членами коммунистической партии, в Советском Союзе финских военнопленных называли «фашистами», «шюцкоровцами», хотя [19] многие из них не принадлежали ни к фашистской партии, ни к шюцкору и т. п. Для тех военнопленных, которые в течение многих лет подневольно трудились в подземных галереях рудников и шахт или на земляных работах, военный плен был отмечен чертами рабства, близко напоминающего военное рабство древних времен. Но для тех военнопленных, которые из глухих мест и примитивных условий жизни и труда были перенесены в культурные центры и в течение продолжительного времени жили и работали в обстановке применения усовершенствованных приемов новой техники и новой технологии труда в разных областях промышленной и сельскохозяйственной деятельности, для таких плен носил уже характер подготовки к более культурным формам хозяйственной и общественной жизни.
Но как бы ни были различны условия для отдельных категорий военнопленных, тем не менее их психологические переживания были однородны. Эти переживания всех многочисленных и разноплеменных масс военнопленных, оторванных от своей родины и переселенных в другую страну, находившуюся в условиях всеобщей войны, представляли явление настолько значительное, что оно имело исторические последствия.
В течение продолжительного времени, живя и работая среди обывательских и трудящихся слоев вражеских народов, военнопленные не могли не заметить, что все воевавшие народы, неся неисчислимые жертвы на алтарь войны, руководствовались однородными мотивами и побуждениями, одним и тем же страхом перед государственным принуждением, одним и тем же чувством национального одушевления, одним и тем же сознанием своего долга перед своим отечеством. Эта великая трагедия второй мировой войны, в которой каждая из враждовавших сторон считала свое дело святым и правым, не могла не отразиться на переживаниях тысяч военнопленных и не могла не затронуть глубин их мировоззрения. Именно эти чувства и переживания использовались органами пропаганды в своих целях.
Война, раскрываясь перед военнопленными во множестве ярких житейских случаев, должна была порождать в них новые точки зрения, оценки на те веками сложившиеся национальные предрассудки, которые разделяли народы мира перегородками взаимной вражды, подозрительности и недоверия. Она вызывала в них критическое отношение к той идее государственности, которая требовала принесения себе в жертву высших человеческих ценностей: жизни, чести и достоинства. Она раскрыла им глаза на те несуразности в межгосударственных [20] отношениях, которые вовлекали мир в борьбу великодержавных и узконациональных интересов, столь чуждых коренным интересам народов СССР и Финляндии. Эти наглядные уроки советско-финских войн для многих военнопленных не прошли бесследно, и они сыграли свою роль в переустройстве послевоенной жизни, в их отношении друг к другу.
Следует отметить, что Советский Союз к началу войны с Финляндией (ноябрь 1939 г.) уже имел не только некоторый опыт содержания военнопленных армии противника (японских, польских и др.), но и определенное количество уже действовавших лагерей для военнопленных. Их содержание регламентировалось издаваемыми «Положениями о военнопленных». К началу войны 1939–1940 гг. в СССР действовали два «Положения о военнопленных». Одно — утвержденное постановлением ЦИК и СНК СССР № 46 от 19 марта 1931 года, и второе — утвержденное Экономическим советом СНК СССР от 20 сентября 1939 г. «Положение о военнопленных» от 20 сентября 1939 г. было менее детализированным, чем «Положение...» от 19 марта 1931 г., которое почти полностью копировало текст Женевской конвенции о содержании военнопленных от 27 июля 1929 г. В начале Великой Отечественной войны СНК СССР своим постановлением № 1798–800сот 1 июля 1941 г. утвердил новое «Положение о военнопленных», которым и был определен режим содержания всех категорий военнопленных, находившихся в СССР, признал утратившим силу действовавшее Положение о военнопленных, утвержденное постановлением ЦИК и СНК СССР № 46 от 19 марта 1931 г. Положение о военнопленных от 20 сентября 1939 г. так и осталось не отмененным, хотя именно им руководствовалось НКВД СССР при содержании финских военнопленных войны 1939–1940 гг. Учитывая фактическую индентичность текстов «Положений о военнопленных» от 20 сентября 1939 г. и от 1 июля 1942 г. дальнейшее рассмотрение содержания финских военнопленных в плену в СССР будет вестись со ссылкой просто на «Положение о военнопленных» без привязки к году его введения в действие. Постановление СНК Союза ССР «Об утверждении положения о военнопленных» № 1798–800с от 1 июля 1941 г. было объявлено приказом НКВД СССР № 0342 от 21 июля 1941 года.
Как в войне 1939–1940 гг., так и в войне 1941–1944 гг. «Положение...» доводилось до сведения личного состава войск армии Финляндии, действовавших на советско-финском фронте, посредством распространения на фронте и в тылу противника пропагандистских материалов (в форме листовок, брошюр, газет и другой печатной продукции), [21] так и с помощью передач по радио и т. п. В каждом лагере военнопленные могли ознакомиться с текстом положения на понятном для них языке.
Анализ содержания нормативных актов, определяющих правовое положение финских военнопленных, показывает, что оно исходило, прежде всего, из двух основополагающих требований: военнопленные как иностранные граждане сохраняют свое гражданство со всеми вытекающими отсюда последствиями; военнопленные находятся под защитой как международного права о защите жертв войны, так и внутригосударственного права держащей их в плену державы.
Эти требования были соблюдены при разработке «Положения о военнопленных» от 20сентября 1939 г. и от 1 июля 1941 г. и государственных и ведомственных нормативных актов, регламентировавших все стороны жизни и деятельности финских военнопленных.
Рассмотрим содержание наиболее фундаментальных государственных и ведомственных нормативных актов. Согласно «Положению о военнопленных» финским военнопленным гарантировалось: недопущение оскорбления и жестокого обращения с ними; неприменение мер принуждения и угроз с целью получения от них сведений о положении их страны в военном и иных отношениях; оставление им их обмундирования, белья, обуви и других предметов личного обихода, а также личных документов и знаков различия; обеспечение жилыми помещениями, бельем, одеждой, продовольствием и другими предметами первой необходимости, а также денежным довольствием по установленным нормам; отдельное размещение офицеров и приравненных к ним лиц от других военнопленных; ношение форменной одежды и знаков различия и отличия; медико-санитарное обслуживание на одинаковых основаниях с военнослужащими Красной Армии.
Кроме того, согласно пункту 13 раздела III (условия содержания военнопленных и их правовое положение) финским военнопленным было предоставлено право: при первой возможности сообщить на родину о своем нахождении в плену; приобретать за свой счет продукты, одежду, белье, обувь и другие предметы личного обихода и первой необходимости; беспошлинно и безлицензионно и без уплаты акциза получать с родины и из нейтральных стран посылки с продовольственными продуктами, одеждой и прочими предметами первой необходимости, а также денежные переводы; иметь на руках деньги в пределах установленных норм; оставлять завещания; обжаловать незаконные действия администрации мест их содержания вплоть до Правительства СССР; свободно отправлять свои религиозные культы; и др. [22]
Вместе с тем на финских военнопленных возлагались и определенные обязанности. Так, согласно пункту 19 «Положения о военнопленных», они были обязаны подчиняться администрации мест их содержания и выполнять как все правила, указанные в «Положении о военнопленных», так и правила внутреннего распорядка, издаваемые Управлением НКВД СССР по делам о военнопленных и интернированных (УПВИ СССР).
На финских военнопленных, привлекаемых к работам в различных отраслях народного хозяйства СССР, полностью распространялись постановления об охране труда и рабочем времени для советских людей, применяемые в той местности и отрасли труда, где они работали. Категорически запрещалось использование труда финских военнопленных на работах в районах боевых действий и для обслуживания личных нужд администрации советских учреждений, а также для обслуживания личных нужд других военнопленных (денщичество).
Директивные указания Советского правительства о порядке обращения и содержания финских и других военнопленных детализировались в приказах, инструкциях, указаниях НКВД СССР и УПВИ НКВД СССР. В частности, уже на третий день после объявления «Положения о военнопленных» от 1 июля 1941 г. заместителем Народного комиссара внутренних дел СССР генерал-лейтенантом Масленниковым была объявлена временная инструкция о конвоировании военнопленных частями конвойных войск НКВД СССР (приказ № 0318 от 4 июля 1941 г.). Согласно пункту 31 данной инструкции было определено, что отношение конвоя к военнопленным должно быть требовательным, но вежливым. В пути следования военнопленным разрешалась покупка продовольствия на их средства (пункт 34).
Таким образом, политическое и правовое положение финских военнопленных было достаточно четко регламентировано. Советское государство требовало от руководства УПВИ НКВД СССР неукоснительного их соблюдения. Однако в деятельности администрации лагерей имели место нарушения этих требований: ущемление права военнопленных на переписку с родственниками, плохое бытовое обеспечение (размещение пленных в недостаточно приспособленных к проживанию жилых помещениях, отсутствие простыней, перенаселенность спальных помещений, неполноценное питание, отсутствие необходимых санитарных условий и т. п.); медицинское обеспечение не всегда было квалифицированным; неудовлетворительное обеспечение вещевым довольствием (на многих были рваные одежда и обувь, в связи с отсутствием [23] обуви многие не выводились на работы и т. п.). В целом же по сравнению с условиями содержания советских военнопленных в Финляндии, правовое положение финских военнопленных в основном соблюдалось, что вызывало даже недоумение у отдельных финских военнопленных, так как они не рассчитывали на такое отношение и содержание.
НКВД и его система лагерей для военнопленных
История взаимоотношений СССР и Финляндии свидетельствует о том, что они носили напряженный характер с 1918 г. Конфронтация вооруженная и политическая с момента попытки совершения пролетарской революции в Финляндии в 1918–1920 гг. фактически не прекращалась до сентября 1944 года.
Военно-политическая и социально-психологическая обстановка конца 30-х годов в СССР характеризовалась жесточайшими репрессиями, шпиономанией. Образ врага в лице буржуазных стран, окружавших СССР, был фактически искусственно сформирован. Расхожий термин «белофинны» прочно вошел в лексикон многих политиков, ученых и публицистов. Одновременно преследуя давнишнюю цель — сделать Финляндию «красной», советская пропаганда тщилась актуализировать тезис о высокой революционности рабочего класса Финляндии, его готовности осуществить социалистическую революцию. Поэтому термин «белофинны» был достаточно гибким и обеспечивал, с одной стороны, формирование «образа врага» по отношению к антирусским, антисоветским и профашистски настроенным гражданам Финляндии, а с другой — формирование чувства пролетарской солидарности с рабочим классом Финляндии.
В то же время у личного состава Красной Армии, участвовавшего в боевых действиях против Финляндии в период 1939–1940 гг., не был сформирован четкий «образ врага», не «привита» ненависть к финской армии, что определенным образом сказалось как на эффективности ведения боевых действий, так и на отношении к финским военнопленным{24}. [24]
Нагнетание обстановки настороженности, враждебности было обоюдным, что соответствовало политическим целям, преследуемым каждой из сторон. Со стороны СССР это выражалось в скрытых и открытых попытках привести к власти в Финляндии коммунистов или лиц, которые были бы послушными Кремлю (создание в 1918 году Финляндской социалистической рабочей республики; Финляндской народной армии и правительства Демократической Республики Финляндия во главе с Отто Куусиненом в 1939 году).
Со стороны некоторых политических и военных кругов Финляндии было стремление создать «Великую Финляндию», которая включала бы все этнические финно-угорские группы, проживающие на территории СССР вплоть до Урала, общая численность которых на август 1939 г. составляла около трех миллионов человек.
Таблица 1. Сводные данные о количестве финно-угорских народностей, проживающих на территории СССР (на август 1939 г.)
| Название народности (по советской демографии) | Общее количество (чел.) |
| Восточные и волжские финны (мордва) | 1 млн. 160 тыс. |
| Маримы | 400 тыс. |
| Угры, востяки и вогулы | 25 тыс. |
| Северные финны (лопари) | 1 ,6 тыс. |
| Северо-восточные финны (пермяки и вотяки) | 460 тыс. |
| Зыряне | 186 тыс. |
| Бесермяне, западные балтийские финны (в основном карелы) | 207 тыс. |
| Эстры | 1 53 тыс. |
| Ленинградские финны | 120 тыс. |
| ИТОГО: 2712600 |
Особую роль в проведении в жизнь идеи «Великой Финляндии» играли шюцкоровские организации, а также разного рода общественные объединения типа «Карельское Академическое общество» ( «КАО») и его филиалы — Центральный союз карельских ячеек, Ингерманландский комитет; Восточно-карельский комитет; Финно-угорское общество; Лапуаское движение ( «Суомен-Лукко»); «Лотта-Свярд» (женская организация при штабе Шюцкора); Шюцкор ( «Суоелус-Кунта») и многие другие. Следует также подчеркнуть, что специальные службы Финляндии в 20–40-е годы вели активную разведывательную работу против СССР (в основном на территории Советской Карелии, Ленинградской области, Мурманской области, Коми АССР, Мордовии).
Разведывательный отдел Генерального штаба Финляндии, возглавляемый с 1937 г. полковником Меладур Ларе Рафаэль, шведом, активным участником гражданской войны на стороне белофиннов, и его 1-е бюро (разведывательное) — с 1939 года им руководил майор Раутсуо Кустаа Ерик, участник похода против Красной Армии в районе Олонца в 1933 году — систематически направляли на территорию СССР своих разведчиков и агентов под видом перебежчиков, «заблудившихся», навещающих своих родственников и т. п. Достаточно высокая активность финской разведки (в среднем 200 нарушений госграницы СССР ежегодно) имела место и после заключения мирного договора с СССР 12 марта 1940 г. Так, в мае 1940 г. при нарушении госграницы СССР был задержан один из ответственных работников финской разведки начальник бюро надзора 2-го Отдела штаба 3-го корпуса армии Финляндии Торик-Крашенинин Александр Иванович. Всего же в 1940 г. имело место 119 нарушений госграницы СССР со стороны Финляндии.
НКВД СССР, отвечавшее за безопасность государства, располагало информацией не только о разведывательной деятельности спецслужб Финляндии на территории Советского Союза, но и о так называемой антисоветской деятельности «КАО», Шюцкора и других националистических организаций. Используя отдельные факты действительно враждебных действий со стороны отдельных финских организаций и лиц, НКВД создавал атмосферу «финской угрозы», проводил репрессии в отношении отдельных граждан Финляндии, проживавших на территории СССР, а также граждан СССР финской национальности. Не случайно Народный комиссар внутренних дел СССР Н. И. Ежов 18 июня 1938 г. издал специальную директиву № 1355, согласно которой из Красной Армии и Флота должны были быть уволены все военнослужащие таких национальностей, как финны, поляки, немцы, эстонцы, латыши и прочие. В частности, в 1939–1940 гг. НКВД в Горьковском крае (Горьковская область) «разоблачил» крупную антисоветскую организацию «Союз освобождения Финляндии», в которую входили чуваши, марийцы, мордва и другие представители финно-угорских народностей, высказывавших в общении между собой недовольство политикой Советского правительства, условиями своей жизни.
Кроме того, на НКВД была возложена обязанность организовать прием и содержание военнопленных в случае участия СССР в войнах. Эта обязанность определялась в специальных решениях Советского правительства, а также в издаваемых с началом войны Положениях о военнопленных.
Еще в начале 20-х годов Советское правительство считало, что военнопленные должны содержаться в строгой изоляции от советских людей, в специальных лагерях, построенных по типу исправительно-трудовых лагерей ГУЛАГа НКВД СССР.
В этой связи целесообразно напомнить, что в царской России (до 1917 г.) военнопленные были в ведении Генерального штаба Вооруженных Сил России, а не в ведении Министерства внутренних дел. Однако Советское правительство, начиная с 1918 г., поломало эту традицию.
Согласно указаниям Советского правительства и требованиям Положения о военнопленных от 20 сентября 1939 г. вся ответственность за содержание военнопленных была возложена на НКВД СССР, в составе которого еще 19 сентября 1939 г. было создано Управление НКВД по делам военнопленных (УПВ НКВД СССР), которое дополнительно развернуло во фронтовых условиях армейские приемные пункты военнопленных и фронтовые лагеря, а в тылу — тыловые лагеря и специальные госпитали для содержания военнопленных поляков. Общее количество лагерей и приемных пунктов на ноябрь 1939 г. составило до 30 единиц, на август 1941 г. до 60 единиц, а затем увеличилось до 200 единиц (по данным на 1944 г.){25}. При каждом [27] приемном пункте и лагере военнопленных имелись медико-санитарные подразделения: лазареты, медпункты, амбулатории, аптеки, а в системе Наркомздрава (Минздрава) СССР созданы специальные госпитали для военнопленных и интернированных. Всего было организовано около 300 госпиталей (данные на 1944 г.){26}. Во фронтовых условиях право раненых и больных военнопленных на лечение реализовывалось во фронтовых госпиталях, где они содержались отдельно от раненых и больных советских военнослужащих. Правовым основанием для организации необходимого содержания раненых и больных военнопленных являлись Женевская конвенция об улучшении участи раненых и больных в действующих армиях от 27 июля 1929 г., которая была ратифицирована Советским правительством 25 августа 1932 г. (Декларация НКИД СССР от 25 августа 1931 г.) и доведена до всех категорий личного состава Красной Армии приказом Реввоенсовета Союза ССР № 169 от 5 сентября 1931 г., а также приказы, директивы и указания НКВД СССР. В частности, 6 октября 1943 г. был издан приказ НКВД СССР № 0388 с объявлением инструкции «О санитарном обеспечении военнопленных и спецконтингентов при поступлении на приемные пункты и фронтовые приемно-пересыльные лагеря НКВД».
Накануне войны с Финляндией Советское государство предприняло ряд мер по развертыванию работы по приему и содержанию вероятных контингентов военнопленных финской армии. Традиционно так сложилось, что вопросами содержания военнопленных, начиная с 1920 г., в Советском Союзе занимались органы НКВД, хотя захват в плен военнослужащих неприятельских войск осуществлялся войсками Красной Армии. Предполагалось, что эта проблема не сложная. Однако на практике вопросы организации приема и содержания военнопленных армии противника оказались значительно сложнее. Это стало очевидно еще при приеме и содержании польских военнопленных. В частности, уже к концу октября 1939 г. имевшиеся в распоряжении УПВ НКВД СССР приемные пункты и лагеря для военнопленных были переполнены польскими [28] военнопленными (по данным на 30 октября 1939 г. их было свыше 200 тыс. человек).
Учитывая большую перегруженность функционировавших лагерей для польских военнопленных, руководство НКВД СССР приняло решение увеличить их вместимость и открыть новые для финских военнопленных. Так, уже 30 ноября 1939 г. (в день начала наступления войск Красной Армии) на каждый открытый приемный пункт военнопленных было отправлено по взводу конвойных войск НКВД СССР от 12-й ленинградской конвойной бригады{27}. Приемные пункты военнопленных были открыты в следующих населенных пунктах: Мурманск, на 500 человек; Кандалакша, на 500 чел.; Кемь (Карело-Финская АССР), на 500 чел.; Сегежа, на 1000 чел.; Медвежья Гора, на 800 чел.; Петрозаводск, на 1000 чел.; Лодейное поле, на 500 чел.; Сестрорецк, на 600 чел.{28} Для финских военнопленных были предназначены следующие тыловые лагеря: Южский (Ивановская обл.), на 5 тыс. чел.; Потьма (Мордовская АССР), на 6 тыс. чел.; Грязовец (Вологодская обл.), на 2,5 тыс. чел.; Путивль (Сумская обл.), на 4 тыс. чел.{29}
Таким образом, расчет делался на захват в плен значительного количества военнослужащих армии Финляндии. Пропускная способность восьми фронтовых приемных пунктов военнопленных составляла 5600 чел., а подготовленные лагеря для приема и содержания финских военнопленных были рассчитаны на 17,5 тыс. чел.
Предполагая, что финских военнопленных может быть значительно больше, начальник УПВ НКВД СССР майор госбезопасности П. Сопруненко в качестве резерва выделил лагеря в следующих населенных пунктах: Тайшет (Иркутская обл.), на 8 тыс. чел.; Караганда ( Казахская ССР), на 5 тыс. чел.; Великий Устюг (Вологодская обл.), на 2 тыс. чел.{30} Таким образом, Управление НКВД СССР по делам военнопленных (УПВ НКВД СССР) на 30 ноября 1939 г. было готово принять от войск Красной Армии и содержать 36 тыс. финских военнопленных.
Однако перечисленные выше места для приема и содержания финских военнопленных фактически оказались не готовыми для выполнения этой сложной и ответственной задачи. Данный вывод подтверждается и шифртелеграммой № 8150/2 от 1 декабря 1939 г., направленной [29] заместителем Народного комиссара внутренних дел СССР Чернышевым в адрес начальника Генерального штаба РККА Б. М. Шапошникова. В этой телеграмме Чернышев подчеркивает, что развернутые по требованию Генерального штаба приемные пункты военнопленных и лагеря не были предусмотрены мобилизационными планами НКВД{31}. Поэтому Чернышев просит Шапошникова дать указания военным комиссариатам немедленно отмобилизовать для комплектования пунктов и лагерей начальствующий и рядовой состав, транспорт (автомобили и обоз) по заявкам НКВД на местах. При этом Чернышев пообещал, что заявки будут даваться минимальные. В этой же шифртелеграмме Чернышев сообщает названия вновь открытых приемных пунктов в Мурманске, Кандалакше, Кеми, Сегеже (вместо Кочкоми), Медвежьей Горе, Петрозаводске, Сестрорецке, Лодейном поле и еще одного в районе Карельского перешейка. Готовность лагерей и приемных пунктов УПВ НКВД СССР к приему и содержанию как финских, так и других военнопленных была очень низкой, о чем шли систематические доклады с мест. Так, 16 января 1940 года, спустя полтора месяца после начала войны с Финляндией, старший инструктор 4 отдела УПВ НКВД СССР Кальманович в своей докладной записке на имя руководства УПВ НКВД сообщал, что Грязовецкий лагерь, расположенный в 7 км от станции в гор. Грязовец, где содержались финские военнопленные, переуплотнен (спальные помещения заставлены 3-х ярусными нарами, проходы между нарами во многих местах 30–40 см); пожарные требования не выполняются, не говоря уже о необходимых санитарных условиях; на одного военнопленного приходится по 0,52 кв. метра полезной площади.
На 14 января 1940 г., по сообщению Кальмановича, содержалось 99 финских военнопленных (офицеров — 4, младших командиров — 16, рядовых — 78, диверсантов — 1 чел.), из них 27 членов Шюцкора (офицеров — 3, младших командиров — 12 и рядовых — 12){32}.
Основным документом, определяющим порядок содержания военнопленных в лагерях НКВД СССР, являлась Временная инструкция, изданная УПВ НКВД СССР в сентябре 1939 года, а затем переработанная и утвержденная УПВИ{33} НКВД СССР 1 июля 1940 г. Работа приемных пунктов, порядок приема и содержания в них военнопленных [30] определялись также Временной инструкцией о работе пунктов НКВД СССР по приему военнопленных, утвержденной заместителем начальника Народного комиссариата внутренних дел СССР и объявленная в приказе НКВД СССР № 0438 от 1939 г. За основу разработки этих двух инструкций было взято Положение о военнопленных от 20 сентября 1939 г.
Организационная структура УПВИ НКВД СССР и периферийных органов предусматривала подчинение каждого лагеря для военнопленных непосредственно начальнику УПВИ НКВД СССР. Руководство деятельностью приемных пунктов военнопленных осуществлялось УПВИ НКВД СССР через НКВД-УНКВД республик, краев, областей, на территории которых они располагались. В составе УПВИ НКВД СССР имелись следующие отделы: первый — режима и охраны; второй — учета военнопленных; третий — снабжения; четвертый — санитарный и группа кадров. Политаппарата для работы среди военнопленных в составе УПВИ НКВД СССР в первые дни войны не было. Снабжение лагерей для военнопленных всеми видами довольствия осуществлялось через ГУЛАГ НКВД СССР. Весь центральный аппарат УПВИ НКВД СССР вместе с руководящим составом к началу войны состоял из 39 штатных работников.
В связи с тем, что часть лагерей уже в первые дни войны 1941–1944 гг. оказалась перед угрозой уничтожения, потребовался пересмотр сети и дислокации лагерей для военнопленных. С этой целью, в соответствии с имевшимися мобилизационными планами, были развернуты и вновь организованы 10 лагерей, способных вместить (обеспечить прием и размещение) 33–35 тысяч военнопленных{34}: Темниковский (Мордовская АССР), Елабужский (Татарская АССР), Актюбинский (Казахская ССР), Спасозаводской (Карагандинская обл.), Кубинский (Азербайджанская ССР), Манглисский (Грузинская ССР), Марийский (Марийская АССР), Оранский (Горьковская обл.), Южский (Ивановская обл.), Вологодский (Вологодская обл.). Дальнейший ход событий показал, что часть вновь развернутых по мобпланам лагерей оказались нежизненными и абсолютно бесперспективными в первый период войны. В силу указанных причин три лагеря (Манглисский, Кубинский и Вологодский) осенью 1941 г. были ликвидированы.
Война потребовала пересмотра существующих положений и разработки новых инструкций, определяющих порядок содержания военнопленных. Как уже отмечалось, 1 июля 1941 г. Постановлением [31] СНК СССР № 1793–800с было утверждено «Положение о военнопленных», определяющее понятие военнопленного, порядок содержания военнопленных, обращения с ними, их эвакуацию, правовое положение, трудовое устройство, уголовную и дисциплинарную ответственность военнопленных. Данное Постановление СНК СССР было объявлено приказом НКВД СССР № 0342 от 21 июля 1941 г.
В развитие «Положения о военнопленных» были разработаны и утверждены руководством НКВД СССР и объявлены в приказе НКВД СССР № 001067 от 7 августа 1941 г. «Инструкция о порядке содержания военнопленных в лагерях НКВД СССР» и «Инструкция по учету военнопленных». Особое внимание УПВИ НКВД СССР в первый период войны обращало также на установление связи с армейскими приемными пунктами военнопленных (фронтовые лагеря были созданы позже) и получения от них отчетных данных о движении военнопленных. С этой целью в первый день войны на фронт были откомандированы группы сотрудников центральных управлений НКВД СССР. Налаживание связи с приемными пунктами представляло большие трудности ввиду непрерывных передвижений приемных пунктов и ряда организационных неувязок в вопросе их взаимоотношений с командованием действующей армии. Несмотря на всю сложность обстановки на фронтах, связь с приемными пунктами была установлена, от них стали поступать отчетные сведения о движении военнопленных и о месте нахождения самих пунктов. Перед отправкой военнопленных из приемного пункта во фронтовой или тыловой лагерь из них формировали группы разной численности (по 10–15, 20–50 и т. п. человек), списки составлялись в двух экземплярах. В списке указывались: фамилия и имя военнопленного, год рождения и место жительства, воинское звание, гражданская профессия и национальность. На начало 1942 г. не произошло существенных изменений в организационных формах работы УПВИ НКВД СССР, их лагерей и приемных пунктов военнопленных. Руководство работой приемных пунктов для военнопленных непосредственно из центра не всегда представлялось возможным. В отдельные периоды связь с рядом приемных пунктов прекращалась. Руководство приемными пунктами через местные УНКВД также не давало желательных результатов в силу довольно частых перемещений приемных пунктов с территории одной области на другую, к тому же общевойсковые объединения действующей Красной Армии, которые обслуживали приемные пункты, находились иногда на стыке двух областей. [32]
В целях улучшения руководства приемными пунктами, упорядочения приема военнопленных от войсковых частей, улучшения снабжения и содержания их в условиях прифронтовой полосы, приказом НКВД СССР № 00156 от 5 июня 1942 г. были организованы и закреплены за фронтами и лагери-распределители, в задачу которых входило также руководство приемными пунктами УПВИ НКВД СССР. Одновременно с этим были разработаны и утверждены руководством НКВД СССР и объявлены приказом НКВД СССР № 001155 от 5 июня 1942 г. «Временное положение о лагерях-распределителях» и «Временное положение о приемных пунктах».
Для дальнейшего упорядочения приема, этапирования и снабжения военнопленных в прифронтовой полосе по распоряжению руководства НКВД СССР при штабах тылов фронтов НКВД СССР были созданы отделы (отделения) НКВД по делам военнопленных, в задачу которых входило координирование и разрешение всех вопросов, связанных с приемом, содержанием и этапированием (конвоированием) военнопленных.
К концу 1942 г. в СССР была создана достаточно стройная система по приему и содержанию военнопленных финской и других национальностей, которая сохранилась до конца 1944 г. Эта система выглядела следующим образом:
1. Первичным звеном УПВИ НКВД СССР на фронте являлись армейские приемные пункты военнопленных (АППВ), организуемые при вторых эшелонах армии. Каждый приемный пункт НКВД СССР для военнопленных закреплялся за определенной армией и обслуживал ее на всем протяжении существования армии.
В задачу АППВ входило:
а) бесперебойный прием военнопленных от войсковых частей и соединений, а также от полковых и дивизионных пунктов сбора военнопленных, организуемых частями Красной Армии;
б) временное размещение, содержание и обеспечение принятых военнопленных на АППВ и организация их эвакуации на фронтовые сборные пункты НКВД. Больные, раненые, обмороженные, разутые и раздетые военнопленные направлению на АППВ не подлежали. Охрана АППВ осуществлялась гарнизонами войск НКВД СССР по охране тыла фронта. Конвоирование военнопленных до АППВ производилось армейскими конвоями, а с АППВ на фронтовые сборные пункты и во фронтовые лагеря — конвойными войсками НКВД СССР. АППВ, как правило, размещались в 20–40 км от переднего края линии фронта. [33]
2. Вторым звеном являлись сборные пункты НКВД СССР для военнопленных (СПВ), организуемые в составе фронтового лагеря и располагавшиеся в местах, заранее согласованных с командованием тыла фронта.
Задачами СПВ являлись:
а) своевременная разгрузка АППВ от военнопленных;
б) временное содержание военнопленных до сформирования эшелона для отправки их в тыл или во фронтовой лагерь;
в) проведение первичной санитарной обработки военнопленных;
г) статистический учет поступающих военнопленных;
д) эвакуация военнопленных во фронтовой лагерь или отправка их эшелонами непосредственно в тыловые лагеря по нарядам УПВИ НКВД СССР.
СПВ располагались, как правило, на расстоянии 50–70 км от переднего края линии фронта, на полпути от АППВ до фронтового лагеря. Охрана СПВ и конвоирование военнопленных в лагеря осуществлялась конвойными войсками НКВД СССР.
3. Основным местом концентрации военнопленных, поступающих от частей и соединений фронта, был фронтовой приемно-пересыльный лагерь (ФППЛ).
В задачу ФППЛ входило:
а) прием военнопленных от СПВ или непосредственно с АППВ, когда это вызывалось обстановкой на фронте;
б) санитарная обработка военнопленных и организация профилактического карантина;
в) первичный опрос военнопленных, заполнение учетных карточек и учетного (личного) дела военнопленного;
г) медицинский осмотр военнопленных на предмет определения их физического состояния;
д) организация эвакуации военнопленных в тыловые лагеря.
4. Всей фронтовой сетью руководил отдел НКВД СССР по делам военнопленных при начальнике тыла фронта. Обязанности отделов НКВД СССР по руководству фронтовой сетью определялись положением «Об отделах НКВД СССР при начальнике тыла фронта», утвержденным совместным приказом Народного комиссара внутренних дел СССР и начальником тыла Красной Армии № 0077/007 от 27 января 1944 г.
Начальник отдела подчинялся начальнику тыла фронта и начальнику УПВИ НКВД СССР. Начальнику отдела НКВД СССР по делам военнопленных при начальнике тыла фронта подчинялись все АППВ, [34] СПВ и ФППЛ, а также уполномоченные НКВД СССР при начальнике тыла армий и оперативная группа НКВД в спецгоспиталях, закрепленных за ФППЛ.
5. Фронтовой отдел УПВИ НКВД СССР руководил всей фронтовой сетью учреждений для военнопленных.
Одновременно с организационными мероприятиями проводилась работа по систематическому расширению фронтовой сети приемных пунктов и лагерей для военнопленных. Сеть приемных пунктов в течение 1942 г. была увеличена в два с лишним раза и на 2 января 1943 г. доведена до 44 приемных пунктов. К концу 1943 г. количество лагерей и приемных пунктов, где содержались финские военнопленные, возросло до 150 единиц. В 1944 г. на фронтах было дополнительно развернуто 23 СПВ и 5 АППВ. К концу 1944 г. фронтовая сеть учреждений НКВД СССР для военнопленных была значительно расширена и, в основном, удовлетворяла потребности фронтов.
Формально, исходя из содержания руководящих правительственных и ведомственных документов, содержание вражеских, в том числе, финских, военнопленных соответствовало требованиям международных конвенций об обращении с военнопленными 1907, 1929 и 1949 гг. Однако на местах не всегда полностью выполнялись требования правительственных постановлений, решений и приказов, указаний, директив НКВД-МВД СССР, УПВИ-ГУПВИ НКВД СССР. Это приводило к тому, что положенные нормы бытового устройства, всех видов довольствия не всегда соблюдались. Данные факты являлись причиной как индивидуального, так и группового недовольства со стороны военнопленных, выражавшегося иногда в групповом неповиновении в форме отказа от приема пищи, выхода на работы и т. п.
Трагедия ноября 1939 года
1 ноября 1939 года началась советско-финская война, которая продолжалась 104 дня и 4 часа. Кому нужна была эта война с ее неоправданными потерями? Что она дала советскому и финскому народам? Эти и другие вопросы продолжают волновать не только историков, публицистов, но и всех российских и финских граждан.
Таблица 2. Сравнительные данные потерь СССР и Финляндии в войне 1939–1940 гг.
| Категории потерь | СССР (чел.) | Финляндия (чел.) |
| Всего | 285510 | 250 000 |
| из них: | ||
| убитыми | 72408 | 95000 |
| раненые (советские - только обмороженные и контуженные) | 13453 | 45000 |
| пропавшие без вести | 17520 | Данных нет |
| Всего захвачено в плен | 876{*1} | 18 546 (оценка) 5546{*2} (официально) |
| из них: | ||
| возвратилось домой | 843 | 5447 |
| умерло в плену | около 13 | около 13 000 (финские данные) |
| осталось жить в: | ||
| СССР (финских военнопленных) | 20 | |
| Финляндии (советских военнопленных) | 99 |
{*2} — количество советских солдат и офицеров, захваченных в плен Финской армией.
Анализ неполных данных таблицы 2 показывает, что каждый день «зимней войны» обеим сторонам обходился в среднем: 1609 человек убитыми, 562 человека ранеными и обмороженными и 168 человек пропавшими без вести. Итак, ежедневные общие (советские и финские) безвозвратные потери составляли 2339 человек. Тысячи детей как с той, так и с другой стороны остались без отцов, матери — без сыновей и мужей, девушки потеряли своих женихов; десятки тысяч солдат-калек вернулись домой и оказались никому не нужными. К сожалению, до сих пор нет фундаментального научного труда, раскрывающего истинную картину физических и морально-нравственных потерь русского и финского народов в результате этой войны. [36]
Уже раскрыта трагедия поляков в Катыни, но до сих пор неизвестны документы о семи орудийных выстрелах, прогремевших в 15 часов 45 минут 26 ноября 1939 года около села Майнила на Карельском перешейке. Майнильские выстрелы — загадочная история XX века. Истина, если она не была уничтожена сразу или некоторое время спустя, находится за семью замками. Считаю, что объединенными усилиями российских и финских военных исследователей ее можно будет восстановить. А пока... только версии и предположения{35}.
Если судить по заявлению газеты «Правда» от 27 ноября 1939 года, то «по сообщению Генерального штаба Красной Армии, сегодня, 26 ноября, в 15 часов 45 минут наши войска, расположенные на Карельском перешейке у границы Финляндии около села Майнила, были неожиданно обстреляны с финской территории артиллерийским огнем. Всего было произведено семь орудийных выстрелов, в результате чего убито трое рядовых и один младший командир, ранено семь рядовых и двое из командного состава». Итак, подсчитаем: всего убитых 4 человека и раненых 9 человек. По штатной структуре общевойсковых подразделений Красной Армии (на 1939 год) артиллерийским огнем было накрыто целое отделение — 13 человек. Однако до сих пор неизвестны фамилии пострадавших, места захоронения погибших, из какого они подразделения и т. д.
В военно-политической обстановке того времени этот инцидент должен был произойти раньше или позже.
История отношений Советской России и Финляндии после 1917 года, особенно после поражения финского пролетариата в революции 1917–1918 годов, характеризовалась «недобрыми ожиданиями» со стороны партийно-политического руководства СССР. Они вызывались тем, что Германия стремилась к установлению тесных политических и военно-экономических связей с Финляндией, оказывала ей помощь в борьбе с революционным финским пролетариатом, в создании Шюцкора. Советское руководство было информировано о том, [38] что влиятельные политические круги делают ставку на Германию, а в германских планах «финляндский плацдарм» занимает определенное место. Кроме того, ведение активной разведки спецслужбами Финляндии в ближайшем прикордоне СССР приводило к периодическим приграничным инцидентам, что давало основания делать выводы о «недобрососедском поведении финнов».
Заботясь об обеспечении безопасности северного фланга, особенно в районе Ленинграда, советское правительство с 1938 года, как утверждает авторитетный российский историк член-корреспондент Академии естественных наук России Георгий Куманев{36}, Сталин, Молотов и Ворошилов поручили руководителю резидентуры НКВД Борису Ярцеву (настоящая фамилия Рыбкин) вести секретные переговоры с финляндским правительством о заключении договора о взаимной помощи, направленного против Германии, вплоть до совместных действий советских и финских войск против вермахта. Миссию Ярцева продолжил с апреля 1939 года Борис Штейн, бывший посол в Финляндии. Последний официально ввел в обиход идею обмена территориями между Финляндией и СССР в целях отодвинуть советско-финскую границу дальше от Ленинграда.
Финляндия не пошла ни на заключение договора о взаимной помощи, ни на обмен территориями. Почему? И так ли это жизненно важно было для Советского Союза?
Как известно, начиная со второй половины 1938 года, военно-политическая обстановка в Европе в результате все возрастающей военной мощи и агрессивности фашистской Германии все более накалялась. СССР вынужден был держать у западных границ мощную военную группировку и искать пути для обеспечения собственной безопасности. Финляндия оказалась между молотом и наковальней: опасаясь Германии и не доверяя Советскому Союзу, она решила занять выжидательную позицию.
В это же время активизировал свою деятельность Коминтерн и финские политэмигранты в СССР с целью реанимировать революционное движение в Финляндии и взять реванш за поражение в 1918 году. Однако Политбюро ЦК ВКП(б) сильно преувеличивали силу финского рабочего движения в силу того, что политэмигранты из Финляндии не всегда объективно оценивали социально-экономическую обстановку в стране и сильно ее революционизировали. Именно исходя из этого, в начале войны 1939–1940 гг. на территории [39] СССР было создано «демократическое правительство» Куусинена и сформирована так называемая «Финская народная армия» (ФНА). Считалось, что достаточно лишь дать сигнал и все трудящиеся Финляндии подымутся на борьбу со своим правительством за победу социалистической революции. Конечно, это были ложные ожидания. Даже в самой ФНА многие красноармейцы{37} не имели твердых политических (коммунистических) убеждений, а некоторые даже были настроены враждебно против СССР, за что и были репрессированы.
Так, после начала войны 1939–1940 гг. за высказывания намерений перейти на сторону армии Финляндии, за «финский шпионаж» военными трибуналами ФНА были приговорены к высшей мере наказания (расстрелу): красноармеец 4-го стрелкового полка 2-ой стрелковой дивизии ФНА Вильсон; красноармеец 4-го стрелкового полка горно-стрелкового корпуса ФНА Лютин Петр Романов (карел); красноармеец санитарного батальона 1-го стрелкового корпуса ФНА Сальми Э. К. и др. Вероятно, низкое морально-политическое состояние ФНА не позволило советскому командованию использовать ее в полную силу.
Анализ доступных автору архивных материалов за период 1938–1940 гг. позволяет сделать предположение о том, что политика партийно-государственного руководства СССР по отношению к Финляндии была до конца августа 1939 года осторожной, отдавалось предпочтение достижению своих целей политическо-дипломатическим давлением. Предусматривались также варианты вооруженного решения стоящих проблем. Иначе чем же объяснить тот факт, что весной 1939 года Нарком обороны СССР К. Е. Ворошилов отдает приказание командующему Ленинградским военным округом К. А. Мерецкову{38} всесторонне проверить готовность войск «на случай военного конфликта с Финляндией». В основу такого решения были положены [40] данные (наряду с другими) о том, что Финляндия создала линию Маннергейма от Финского залива до Ладожского озера в три полосы общей глубиной почти 90 км и в которую входило 670 крупных дотов и дзотов. Для проверки хода выполнения своего приказания К. Е. Ворошилов в апреле 1939 года посетил Карельский перешеек, после чего воинские приготовления значительно активизировались.
Заключенный 23 августа 1939 года договор о ненападении между Германией и СССР существенно прояснил позицию Германии к западным и северо-западным территориальным проблемам СССР. Безусловно, Сталин знал об истинных планах Гитлера и не обманывался насчет того, что тот так легко пошел ему навстречу в отношении Литвы, Латвии, Эстонии и Финляндии. Гитлер был уверен, что не пройдет и двух лет, как он приберет все эти страны к своим рукам. Финляндия стала заложницей Гитлера и осталась один на один с СССР. Встретив «взаимопонимание» со стороны Гитлера, Сталин усилил политико-дипломатическое давление на правительство Финляндии.
Несмотря на произошедшие резкие изменения в военно-политической обстановке, подавляющее большинство представителей правящих политических и военных кругов Финляндии продолжали занимать по отношению к предложениям СССР все ту же жесткую позицию и нежелание идти ни на какие компромиссы.
Очередное обострение советско-финляндских отношений наступило после начала Второй мировой войны. В сентябре-октябре 1939 г. Финляндия приняла меры по усилению собственной безопасности. В частности, по своим мобилизационным планам она не только усилила военные приготовления, но и частично произвела эвакуацию жителей и части объектов в городах Хельсинки, Тампере и Выборге. Это насторожило советское руководство. 12 октября 1939 года в Москве начался очередной тур финляндско-советских переговоров. Советский Союз снова предложил Финляндии заключить договор, подобный только что заключенным со странами Прибалтики: Литвой, Латвией и Эстонией. К сожалению, в Хельсинки тогда победили не силы, стоявшие за поиски компромиссов с СССР, а силы, категорически отрицавшие любые компромиссы. Так, радикал, министр иностранных дел Финляндии Элиас Эркко на выборгском направлении. С января 1941 г. — заместитель Наркома обороны. С февраля 1944 г. — командующий Карельским фронтом. [41]
10 октября 1939 года на заседании иностранной комиссии сейма заявил, что «мы ни на какие уступки СССР не пойдем и будем драться во что бы то ни стало». Можно представить себе реакцию советского руководства, когда к началу очередного тура переговоров (12 октября 1939 г.) ему становится известным такое официальное заявление министра иностранных дел Финляндии. Но несмотря на это советские предложения 12–14 октября 1939 года продолжали выглядеть компромиссными. В обстановке категорической неуступчивости правительства Финляндии советское правительство дало распоряжение командующему ЛВО К. А. Мерецкову разработать план наступательной операции против Финляндии. 29 октября 1939 г. Мерецков такой план представил. В этом плане достаточно самоуверенно подчеркивалось: «По получении приказа на наступление наши войска одновременно вторгаются на территорию Финляндии на всех направлениях с целью растащить группировку сил противника и во взаимодействии с авиацией нанести решительное поражение финской армии.
... Указанные мероприятия обеспечивают проведение операции на Видлицком направлении — в течение 15 дней, на Карельском перешейке — 8–10 дней при среднем продвижении войск 10–12 км в сутки»{39}. Последующие события показали, что темпы наступления советских войск были значительно ниже.
Следует напомнить, что последующие действия министра иностранных дел Финляндии Э. Эркко (отзыв 9 ноября 1939 г. финской делегации из Москвы и т. п.) как бы невольно помогали Сталину в принятии решения на достижение поставленных целей вооруженным путем. Возможность мирного урегулирования территориальной проблемы в районе Ленинграда была окончательно упущена к 14 ноября 1939 г. На очередном заседании Главного военного совета Сталин заявил: «Нам придется воевать с Финляндией». Основываясь на этом, 15 ноября 1939 г. К. Е. Ворошилов отдает приказ с пометкой «немедленно» Военному совету Ленинградского военного округа о передислокации и дополнительной переброске войск в районах советско-финляндской границы. Развернутые в сентябре 1939 г. по штатам военного времени советские общевойсковые армии (7-я, 8-я и др.) и сосредоточенные вдоль советско-литовской, латвийской и эстонской границ были переброшены к границам Финляндии, как не понадобившиеся в связи с заключением соответствующих договоров [42] с Литвой, Латвией и Эстонией. Все было готово: и планы, и войска. Не было лишь повода ввести их в действие.
Член-корреспондент Академии естественных наук России Г. Куманев считает, что события 26 ноября 1939 г. близ селения Майнила надо расценивать как повод для открытия военных действий против Финляндии{40}. По мнению Г. Куманева, в «майнильской истории» много неясного. С этим мнением нельзя не согласиться. Отсутствие в распоряжении российских исследователей достаточного количества необходимых официальных архивных документов не позволяет сделать утвердительные окончательные выводы. Имеющиеся же в нашем распоряжении документы порождают лишь сомнения. Так, один из основных документов — телеграммное донесение командующего Ленинградским военным округом Мерецкова и члена Военного совета округа Мельникова от 26 ноября 1939 г. в адрес Сталина, Молотова и Ворошилова, не дает ответа на интересующий нас вопрос, а лишь побуждает к размышлениям:
«26 ноября 1939 г.Телеграмма К. Мерецкова, Мельникова.
тт. Сталину, Молотову, Ворошилову.
Докладываю: 26 ноября в 15 час. 45 мин. наши войска, расположенные в километре северо-западнее Майнела{41}, были неожиданно обстреляны с финской территории артогнем. Всего финнами произведено семь орудийных выстрелов. Убиты три красноармейца и один младший командир, ранено семь красноармейцев, один младший командир и один младший лейтенант. Для расследования на месте выслан начальник первого отдела Штаба округа полковник Тихомиров. Провокация вызвала огромное возмущение в частях, расположенных в районе артналета финнов.
Подписи: К. Мерецков, Мельников» {42}
Анализ содержания этой телеграммы порождает больше вопросов, чем ответов. Кроме того, пока нигде не обнаружено результатов расследования полковника Тихомирова, а также нигде нет информации о фамилиях убитых и раненых, местах захоронения погибших, данных о том, что, как положено по воинскому уставу и как требовала [43] того традиция Красной Армии, 27 ноября 1939 г. или 29 ноября 1939 г. (через три дня после смерти по православному обычаю) были их похороны с традиционным митингом, ружейным салютом и т. п. Ответов на эти вопросы пока нет. И, наконец, как можно так быстро собрать сведения об «огромном возмущении в частях, расположенных в районе артналета финнов». Ведь событие произошло в 15 час. 45 мин. 26 ноября 1939 г. Если, как утверждает советское командование, это «дело рук финнов», то пока разобрались, пока собрали информацию об «огромном возмущении в частях», должно было пройти минимум 5–6 часов, то есть телеграмма должна была быть отправлена в Москву не ранее 21 часа 26 ноября 1939 г. К сожалению (по утверждению Г. Куманева, 1992 г.), на приведенной выше телеграмме времени ее отправления не проставлено, хотя оно должно быть обязательно проставлено согласно инструкции о пользовании телеграфной связью. Опросы участников событий 26 ноября 1939 г., проведенные Виктором Степаковым — бывшего командира отдельной погранроты старшего лейтенанта С. А. Гуркова; бывшего воентехника 2-го ранга М. И. Макарова; бывших красноармейцев А. Н. Киселева и Д. Т. Лященко; бывшего младшего лейтенанта В. С. Урусова; бывшего военфельдшера Ф. Е. Ивахно и других, — безусловно, не дают оснований утверждать, что была провокация с советской стороны, но они показывают ту напряженность обстановки, которая была в районе майнильской заставы, а также то, что подавляющее большинство красноармейцев и младших офицеров были уверены в том, что была провокация.
Анализ данных Приложения 1 показывает, что реакция правительства Финляндии на инцидент в Майниле была достаточно цивилизованной. Так, на ноту Советского правительства, врученную В. М. Молотовым посланнику Финляндии А. С. Ирие-Коскинену, в которой был заявлен решительный протест по поводу провокационного обстрела, 27 ноября 1939 г. был получен ответ. В нем не менее решительно отвергался протест советского правительства, подчеркивалось, «что враждебный акт против СССР... был совершен не с финляндской стороны», и предлагалось «приступить к переговорам по вопросу об обоюдном отводе войск... от границы», а также «чтобы пограничным комиссарам обеих сторон было поручено совместно произвести расследование по поводу данного [44] инцидента»{43}. Однако Народный комиссар иностранных дел В. М. Молотов 28 ноября 1939 г. не только категорически отверг предложения финляндской стороны по совместному проведению расследования, но и заявил, что «Советское правительство считает себя свободным от обязательств, взятых на себя в силу пакта о ненападении» (имеется в виду договор 1932 г.). Этим было сказано все. Сразу же после данного заявления многократно активизировалась антифинская пропагандистская кампания: митинги трудящихся Москвы, Ленинграда и других городов СССР, центральные газеты «Правда», «Известия» и другие пестрели грозными резолюциями этих митингов: «зарвавшиеся белофинны», «уничтожим гнусную банду» и т. п.
Казалось бы, чего проще: сначала убедить мировую общественность в том, что «семь выстрелов около Майнилы» дело рук финской реакции, основываясь на результатах совместного расследования данного инцидента, а затем уже и открывай военные действия. Но правительство СССР решило этого не делать, так как это ему и не было нужным делать. Оно-то ведь знало, чьих рук это дело. Вот только за что советские люди своими жизнями решали то, без чего можно было бы и обойтись или решить иными путями? Ведь терпели поляков в 60 км от г. Минска и никогда не ставили перед Польшей требования «поменяться» территориями, предпочитая делать ставку на этнических украинцев и белоруссов в восточной Польше.
В советской историографии советско-финляндской войны 1939–1940 гг. очень много неточностей. Так, в «Советской военной энциклопедии» (том 7, 1979 года издания) в статье «Советско-финляндская война 1939–1940 гг.» указывается, что «утром 30 ноября, в ответ на новые провокационные действия финских войск на границе, войскам Ленинградского военного округа был отдан приказ дать решительный отпор финской военщине и отбросить противника от Ленинграда. Одновременно правительство СССР еще раз предложило Финляндии заключить договор о дружбе и взаимопомощи на самой широкой основе. Оставив это предложение без ответа, финское правительство 30 ноября объявило войну СССР»{44}. Ничего себе! Советским войскам был отдан приказ в 8 часов утра 30 ноября 1939 г. перейти советско-финляндскую границу (что и было сделано), 30 ноября (когда? до 8 час. утра?) [46] предлагается заключить договор о дружбе, 30 ноября правительство Финляндии отказывается и... 30 ноября объявляет войну СССР. Не много ли таких серьезных вещей делается за 8 часов (с 1 часа по 8-ой) 30 ноября?
Даже поверхностный анализ показывает несостоятельность аргументов, приводимых в «Советской военной энциклопедии» и в других фундаментальных академических изданиях (см., например, «История международных отношений и внешней политики СССР». В 3-х томах: т. 1. 1917–1945. — М.: Международные отношения, 1986. — с. 236–239; «История второй мировой войны. 1939–1945». т. 3. — М.: Воениздат, 1974. — С. 358–361; и др.).
Как бы там ни было и что бы ни было до 30 ноября 1939 г., но факт остается фактом (почему-то именно об этом и меньше всего вспоминают):
1) правительство СССР без объявления войны Финляндии, первым и по своей инициативе открыло военные действия против нее и в 8 часов утра 30 ноября 1939 г. советские войска перешли советско-финляндскую границу на Карельском перешейке;
2) Финляндия, в силу сложившейся ситуации, вынуждена была объявить войну СССР 30 ноября 1939 г. после начала войны со стороны СССР.
Трагедия ноября 1939 г. заключалась в том, что советский и финский народы стали заложниками недальновидной и не гибкой политики правительств своих государств. Изучение архивных документов (разведданные НКВД, военной разведки Красной Армии; политдонесения ГлавПУРККА о политико-моральном состоянии как военнослужащих Красной Армии, так и военнослужащих армии Финляндии; протоколы разведывательных и политических допросов финских военнопленных; спецсообщения УПВИ НКВД СССР об отношении финских пленных к войне, к СССР и т. п.){45} позволяет сделать вывод о том, что к 26 ноября 1939 г. так называемый «образ врага» не был сформирован ни у советских, ни у финских солдат. Они не понимали, зачем воюют, зачем при отходе войск на новые позиции необходимо сжигать целые деревни и т. п. Так, 29 февраля 1940 г. старший инструктор Политического отдела УПВИ НКВД СССР батальонный комиссар Лисовский, докладывая начальнику УПВИ Сопруненко и комиссару УПВИ Нехорошеву «О партийно-политической работе и политико-моральном состоянии Грязовецкого лагеря НКВД по [47] состоянию на 21 февраля I940 г.», приводит ряд высказываний финских военнопленных{46}:
Поутиайнен Дату Антти: «... Лучше самоубийство, чем плен, разъяснял нам наш командир роты офицер и говорил, что Красная Армия сжигает наши дома, а потом мы убедились, что это делает наша финская армия. После этого нам стали объяснять, что наступающая сторона не должна иметь приюта. Союзники Англия и Франция окажут нам помощь и русская армия, когда будет отступать, все равно сожжет».
Хуттунен Юхо Пекка: «8 декабря 1939 г. при отступлении солдаты его части смазали горючим веществом жилые и нежилые постройки деревни Сомуссарми и сожгли» (см. фото).
Ляявери Т. А.: «... После начала войны я невольно пришел к заключению, что борюсь не за свои интересы, а за чужие, но говорить об этом нельзя было» (подробнее см. Приложение 12).
В этом же докладе Лисовский сообщал Сопруненко о том, что финские военнопленные Грязовецкого лагеря положением в плену довольны, но среди них ходят слухи о том, что не финны, а Красная Армия открыла огонь по своим войскам (имеется в виду инцидент у Майнилы 26 ноября 1939 г. в 15 час. 45 мин. — Автор). Это еще одно доказательство тому, что как у солдат Красной Армии, так и у солдат финской армии были существенные сомнения как в целесообразности войны 1939–1940 гг., так и в ее зачинщиках.
На войне как на войне. Там некогда раздумывать солдату. Солдат должен был выполнять приказ и должен был выжить. И не вина солдата, когда он в плену допускал нарушение данной им присяги. Не сам он пошел воевать, а его послали силой закона о воинской повинности, закона о всеобщей мобилизации. Каждому военному известно, что пленные являются весьма ценными источниками информации. Поэтому военное командование и военная разведка всегда заинтересованы в том, чтобы получить достоверные и своевременные разведданные от захваченных в плен неприятельских солдат и офицеров. Поэтому трагедия финских солдат войны 1939–1940 гг. состояла и в том, что при захвате в плен они, находясь в безвыходном положении, вступали в конфликт со своей совестью, присягой. Давайте рассмотрим несколько таких случаев.
Особое значение командование Красной Армии придавало первичной обработке финских военнопленных. Важное место отводилось [48] первому допросу военнопленного, то есть непосредственно после его задержания. При целом допросе, помимо сведений, которыми интересуются разведывательные органы Красной Армии, узнавали ряд данных о готовящихся командованием финской армии диверсионных и террористических акциях в тылу советских войск. Так, 10 марта 1940 года в 20 часов на заставе контрольно-заградительного отряда Реболовского направления был задержан неизвестный, который оказался финном Раатикайнен Эйнори Микко. Раатикайнен шел по дороге без оружия в гражданской одежде и при его задержании заявил, что он после отхода финских войск решил остаться на нашей стороне. 12 марта 1940 года в 20 часов от патруля заградительного отряда было получено донесение, что контрольная лыжница (дорога, сделанная лыжами — Автор) заградительного отряда нарушена в трех местах. На место прорыва была выслана усиленная разведка с задачей следовать по лыжницам нарушителей с целью их обнаружения и захвата. В 1 час 30 минут 13 марта 1940 года разведка сообщила, что все три лыжницы сходятся на финской территории. Левее шло ответвление одной лыжницы на дорогу около заслона. По этой лыжнице, как после было установлено, шел задержанный Раатикайнен.
Одновременно от начальника заградительного отряда было получено телефонное сообщение о наличии на одном из хуторов по дороге из Реболы посторонних людей. Полагая, что это могла быть прорвавшаяся группа финских солдат, начальник заградительного отряда с группой бойцов в 10 человек выехал на машине по дороге на Реболы. Отъехав примерно 2,5 км, машина натолкнулась на минное поле, одна мина взорвалась, повредив переднюю часть машины, жертв не было. Через 2–3 минуты после взрыва последовали световые сигналы, подаваемые белым фонарем в виде знаков Морзе по направлению минного поля. При осмотре идущих в разные стороны лыжниц в 100–160 метрах от места взрыва были обнаружены три трупа финнов, подорвавшихся на собственной мине. На следах лыжниц, идущих от места взрыва мины, была обнаружена кровь, поэтому можно судить, что были и раненые.
При отходе финнов ими, кроме оставленных трупов, были брошены автомат с дисками, три винтовки, 18 мин, бутылка с зажигательной жидкостью, большое количество листовок и три военно-топографические карты. На основании всех этих собранных данных, задержанный Раатикайнен, будучи изобличен, показал: «В ночь с 10 марта 1940 года наш отряд в количестве 17 человек получил [52] приказ — выйти через Леутовары в отряд Фон-Эсен, который располагался на северном берегу озера Леутовары, где получили подробные указания. По указанию Фон-Эсена, сержант Рухо нам сказал, чтобы наш отряд получил мины, листовки и направился в тыл Красной Армии на территорию Советского Союза. В Реболах мы должны были минировать мосты и уничтожить самолеты на аэродроме. В отношении Ухты Рухо заявил, что там находится много самолетов, которые мы должны взорвать гранатами, а листовки, которые были у нас, должны распространять в деревнях на территории СССР и на дорогах». Раатикайнен назвал еще ряд других диверсионных групп из их отряда, которые имели такие же задания по осуществлению диверсий на территории СССР.
Вот еще один пример. Во время боев на Ребольском направлении был взят в плен финн Корхонен Вяйно, который при допросе заявил, что является капралом финской армии и с 1924 года состоит в шюцкоровской организации. Корхонен после некоторого упорства, уличенный следствием, сознался в том, что будучи активным членом шюцкоровской организации, он вместе с тем с 1928 г. также являлся агентом финской охранки в местечке Соткалю, систематически ежемесячно имел явки к начальнику охранки, которому сообщал сведения о революционно настроенных и недовольных существующим строем в Финляндии рабочих. Находясь на службе в действующей финской армии, Корхонен не прекращал своей провокаторской работы. Будучи на личной связи у офицера контрразведки Хангион, передавал последнему сведения о настроениях солдат. Кроме того, по заданию полиции, занимался вербовкой новых членов в шюцкоровскую организацию.
Многие советские военнопленные войны 1939–1940 гг., находясь в плену, также проявляли слабость и неверность присяге, что стоило многим из них после возвращения из плена жизни{47}. Советскими военнопленными, возвратившимися из финского плена, также как и финскими военнопленными занималось УПВИ НКВД СССР во главе с П. Сопруненко. Кстати, советские военнопленные помешались в лагеря, которые были освобождены от финских военнопленных, то есть советские военнопленные сменили финских.
Советско-финляндская война носила ожесточенный характер, что видно и из приведенных нами данных о безвозвратных и возвратных [53] потерях. Советское военное ведомство подошло к подготовке к войне недостаточно серьезно, что привело к огромным людским потерям. Финская армия оказалась лучше «организованной, вооруженной и обученной применительно к местным условиям и задачам, оказалась весьма маневренной, устойчивой в обороне и хорошо дисциплинированной», — такую дал ей характеристику нарком обороны СССР К. Е. Ворошилов в своем докладе об итогах советско-финляндской войны 1939–1940 гг.{48} Сталин преследовал в этой войне стратегическую цель: не только «отодвинуть» финскую границу подальше от Ленинграда, но и привести к власти в Финляндии сформированное в СССР правительство Демократической Республики Финляндия во главе с Отто Куусиненом. Поэтому и не случайно, что 1 декабря 1939 года в Москве были установлены «дипломатические отношения» с этим правительством, а также была создана так называемая Финская народная армия, в которую вербовались даже финские военнопленные. Однако не пригодилось ни первое, ни второе.
Цивилизованный обмен пленными в апреле 1940 года
Для сотен тысяч семей в СССР и Финляндии, для советских и финских военнослужащих, сражавшихся друг с другом, 12 марта 1940 года стало самым счастливым днем в их жизни, поскольку с 12 часов дня были официально прекращены боевые действия на советско-финляндском фронте. Война закончилась. Но военнопленные еще были в лагерях, а отдельные группы финских военнослужащих, не успевшие отойти за линию соприкосновения войск, еще брались в плен Красной Армией.
Между СССР и Финляндией обмен пленными начался сразу же после окончания войны. В соответствии с Договором о мире между СССР и Финляндией от 12 марта 1940 года была создана Смешанная [56] комиссия по обмену военнопленными между СССР и Финляндией{49}. Правительство СССР в состав этой комиссии выделило комбрига Евстигнеева (представитель Красной Армии), капитана госбезопасности Сопруненко (начальник УПВИ НКВД СССР) и Тункина (представитель НКИД СССР). Правительство Финляндии 8 апреля 1940 г. в Смешанную комиссию выделило советника миссии генерала Уно Саломона Койстинена, подполковника Матти Эмиля Ильмари Тийайнена и капитана Арво Оскара Виитанена. Справедливости ради следует отметить, что с первого же дня работы Смешанной комиссии (в дальнейшем по тексту — «Комиссии». — Автор) между ее членами установились доброжелательные отношения. Основными вопросами, которые решала Комиссия, были: порядок передачи военнопленных; о возвращении военнопленных финнов, задержанных после 12.00 13 марта 1940 г.; о наведении справок о пропавших без вести, о сроках передачи тяжело раненых и больных.
Как свидетельствуют архивные документы, первое заседание Комиссии состоялось в г. Выборге 14 апреля 1940 г. в 13 часов по московскому времени. На первом заседании (протокол № 1) председательствовал господин Койстинен. Были заслушаны сообщения руководителей делегаций о количестве военнопленных, содержащихся с обеих сторон. Койстинен заявил, что во власти Финляндии находится 5395 советских военнопленных (см. Приложение 22), а Евстигнеева — что во власти СССР находится 806 финских военнопленных{50}. После был установлен регламент работы Комиссии.
Сегодня мы знаем, что ни Койстинен, ни Евстигнеев не располагали точными сведениями о количестве военнопленных (сравните с данными таблицы 2 и Приложений 6 и 19). Уместно будет также напомнить, что в плен финские военнослужащие захватывались Красной Армией и после 12 марта 1940 г. Так, после 12.00 13 марта 1940 г. в районе Тамиисуо было захвачено в плен 10 финских военнослужащих, которые переданы финским представителям 16 апреля 1940 г.{51} О данном факте докладывалось начальнику Генерального штаба РККА командарму I ранга Шапошникову.
Сравнительный анализ данных таблицы 2 и Приложений 6, 19 показывает, что всего было пленено военнослужащих финской армии 876 человек, а военнослужащих советской армии — 6116 человек. [57] Данные расхождения можно объяснить плохим учетом пленных и несвоевременным сообщением сводных данных членам Смешанной комиссии.
Изучение архивных документов государственных архивов Российской Федерации, отражающих переписку правительственной комиссии по обмену военнопленными между СССР и Финляндией, показывает, что материально-техническое обеспечение комиссии советской стороны было недостаточным, эти вопросы решались в спешке. Так, ее финансирование было проведено лишь после 18 апреля 1940 г., хотя фактически работа была начата 12 апреля 1940 г. Отсутствие заблаговременного финансирования поставило в затруднительное положение членов советской части Смешанной комиссии по обмену военнопленными. 14 апреля 1940 г. комбриг Евстигнеев направил начальнику Генерального штаба РККА командарму I ранга Шапошникову и Деканозову (НКИД СССР) телеграмму: «Для содержания штаба комиссии прошу срочно перевести 15 тысяч рублей (пятнадцать тысяч рублей) на счет финского отдела Ленинградского военного округа в распоряжение комиссии»{52}, однако в Совет Народных комиссаров соответствующее письмо было направлено лишь 18 апреля 1940 г.
Следует отметить, что недостатки в подготовке советской комиссии к работе по обмену военнопленными сказались и на своевременном обеспечении железнодорожным транспортом, санитарно-медицинском и продовольственном обеспечении. Неразбериха в этом вопросе сказывалась на бытовом обеспечении военнопленных. 16 апреля 1940 г. комбриг Евстигнеев вынужден был направить по данному вопросу телеграмму-молнию начальнику штаба Ленинградского военного округа: «Ответственность за санобработку и питание военнопленных в г. Выборге прошу возложить на командование корпуса, так как эта работа не входит в функции комиссии»{53}. Еще более тревожная телеграмма-молния была направлена 16 апреля 1940 г. в адрес начальника 3-го отдела штаба Ленинградского военного округа комбригу Тулупову: «К 22 час. 30 мин. 16 апреля 1940 г. в Выборге нет ни одного санпоезда. Есть опасения, что поезда не придут к 10 часам 17 апреля к госгранице. Опоздание поездов может сорвать весь намеченный план. Тогда получится скандал. Прошу принять все меры, чтобы поезда вовремя были на месте. Один к 10 часам 17 апреля [58] на госгранице, а второй на станции Нурмо. Если не поместим всех людей в один поезд, то остальных разместим в запасной. Прошу подать к вечеру 17 апреля на станцию Выборг второй банно-прачечный поезд»{54}.
Помимо обмена военнопленными комиссия решила и проблему розыска пропавших без вести. Так, на втором заседании (15 апреля 1940 г.) финская сторона представила советской стороне комиссии список иностранных добровольцев финской армии, которые пропали без вести, но по данным командования армии Финляндии якобы попали в плен Красной Армии, с просьбой установить их судьбу и репатриировать в первую очередь. В данный список были включены следующие лица:
прапорщик Бецассу Вилхелм, 1909 года рождения (28 августа), гражданин Венгрии, пропал без вести 7 февраля 1940 г.;
старший сержант Виккстрем Ниле Вернер, старший сержант Янссон Брур Сикстен Вальдемар, сержант Янссон Торстен А., солдаты Иоханссон Линус И. В., Карлссон Густав и Бенгтссон Ниле Уно, все граждане Швеции, пропали без вести 2 марта 1940 г.;
прапорщик Юнг Арнс Торстен Эдвард, 1918 года рождения, Осстад Торбьерн, лейтенант Стернер П. Е. и Цахау А. П,. все граждане Швеции, пропали без вести 12 января 1940 г.{55}
Этим самым финское правительство отдало предпочтение иностранным добровольцам, воевавшим на стороне Финляндии против СССР. И только 16 апреля 1940 г., на третьем заседании комиссии, финская сторона обратилась с просьбой оказать помощь в розыске членов экипажа команды финского парохода «Аувво», который был захвачен советскими военными кораблями 30 ноября 1939 г. в территориальных водах Эстонии:
капитан Сеппяля Нестор, 1901 года рождения; штурман Малми Вяйнэ, 1893 г. р.; механик Кангасмяки Тойко, 1888 г. р.; матросы Яааккола Вилхо, 1890 г. р.; Варинен Маури, 1906 г. р.; Пулли Эйно Ю. Хонпойка, 1913 г. р. и повариха Уутела Эстер, 1902 г. р.
В связи с этим необходимо подчеркнуть, что советская сторона формально относилась к оказанию помощи финской комиссии в розыске без вести пропавших военнослужащих финской армии, а о розыске без вести пропавших красноармейцев вопрос даже не ставился. [60]
Порядок обмена военнопленными был следующим: военнопленные сводились в группы по 400–1000 человек и доставлялись в район города Выборга (в основном передача осуществлялась на железнодорожной станции Вайниккала). Финские военнопленные из приемных пунктов и лагерей направлялись сначала или в Грязовецкий лагерь, или непосредственно на сборный пункт в районе г. Выборга. Перевозка осуществлялась по заявкам председателя советской комиссии комбрига Евстигнеева. Так, начальнику 3-го отдела штаба Ленинградского военного округа комбригу Тулупову была направлена телеграмма-молния следующего содержания:
«Прошу перевезти 600 человек военнопленных финнов из лагеря военнопленных в Грязовец. Эшелон подать на станцию Грязовец Северной железной дороги из расчета, что он к 9.00 20 апреля 1940 г. должен быть на черте границы у станции Вайниккала на железнодорожной [62] дороге Выборг-Симола. Эшелон конвоем и продовольствием будет обеспечен лагерем военнопленных НКВД»{56}.
В этой группе были направлены из Грязовецкого лагеря финские военнопленные Лахти Калле Виктор (1902 года рождения, рядовой связист, в плен был взят 30 ноября 1939 г.); Тиайнен Вилко Оттович (1915 г. р., рядовой, пленен 30 ноября 1939 года) и Туркулайнен Эйно Андреевич (1916 г. р., в плен взят 30 ноября 1939 г. у самой границы){57}.
Рассредоточенность лагерей и приемных пунктов военнопленных на значительной территории северо-западной части СССР, в которых содержались финские военнопленные небольшими группами (см., например, таблицу 3) до середины марта 1940 г., потребовало их предварительного сосредоточения в 2–3-х местах для удобства доставки в пункты передачи.
Таблица 3. Выборочные данные о движении финских военнопленных войны 1939–1940 гг. (принятые УПВИ НКВД СССР от Красной Армии)
| Число | Места содержания военнопленных | Количество военнопленных (чел.) |
| 2.12.1939 г. | Петрозаводск | 6 |
| Сегеж | 1 | |
| 9.12.1939 г. | Мурманск | 3 |
| Петрозаводск | 19 | |
| Сегеж | 3 | |
| Сестрорецк | 1 | |
| 17.12.1939 г. | Грязовец | 58 |
| 11.01.1940 г. | Грязовец | 99 |
| 10.02.1940 г. | Кемь | 2 |
| 15.04.1940 г. | Сестрорецк | 107 |
В некоторых случаях финские военнопленные направлялись в пункты обмена непосредственно из приемных пунктов. Так, 16 апреля 1940 г. из Сестрорецкого приемного пункта было передано представителю [63] финской армии Вайнюля 107 финских военнопленных (офицер — 1, младших сержантов — 7, капралов — 8, летчик-практикант — 1, рядовых — 90){58}. В их числе были переданы младший сержант Сопанен Юрье Фридрих, 1919 г. р. (из Пунгахарью) и рядовой Виртанен Тойво Хейки, 1911 г. р. (из деревни Юпяя).
Прием-передача военнопленных осуществлялась непосредственно на государственной границе в 1 км восточнее финской железнодорожной станции Вайниккала на линии железной дороги. Прием основной массы советских военнопленных осуществлялся 17, 20, 21, 22, 23, 24, 25 и 26 апреля 1940 г. Передача основной массы финских военнопленных осуществлялась 16, 20 и 26 апреля 1940 г. Непосредственно обмен проводился с советской стороны уполномоченным капитаном Зверевым М. П. и старшим политруком Шумиловым Н. Г., с финской стороны — уполномоченным майором Вайнюля.
Благодаря взаимопониманию и хорошей слаженной работе всех членов советско-финляндской комиссии обмен военнопленными фактически был осуществлен в течение одного месяца (16 апреля — 10 мая 1940 г.), что уменьшило время страданий финских и советских военнослужащих в плену.
В процессе обмена военнопленными решались и вопросы, связанные с возвращением имущества, изъятого у военнопленных. В частности, 21 апреля 1940 г. финской стороне было передано 19 873 марки 55 пенни, принадлежавшие финским военнопленным, находившимся в плену в СССР. О данном факте в государственном архиве России имеется соответствующая расписка:
«Расписка. Получено от уполномоченного советской делегации по обмену военнопленными Шумилова И. Г. финской валюты кредитками и разменной монетой, принадлежащей финским солдатам, находившимся в плену в СССР, в сумме 19 873 марки 55 пенни (девятнадцать тысяч восемьсот семьдесят три марки 55 пенни).21 апреля 1940 г. ст. Вайниккала Принял: У. Л. Уата» (подпись неразборчива на финском языке. — В. Г.){59}
Небезынтересно отметить, что, исходя из количества финских военнопленных (876 человек репатриированных), при пленении у каждого [64]
финского военнопленного было в среднем 22 марки карманных денег.
Финской стороной были переданы советской комиссии ряд документов, изъятых командованием армии Финляндии у погибших во время боев советских военнослужащих: 2 партийных билета, 4 комсомольских билета, 31 паспорт и 11 свидетельств о рождении{60}.
При приеме советских военнопленных от финской стороны проводился их экспресс-опрос. В результате этого опроса было установлено, что у советских военнопленных в Финляндии было отобрано: 285604 рубля, 180 паспортов, 55 партийных документов, 175 комсомольских билетов, 139 профсоюзных книжек, 148 военных билетов, 12 трудовых книжек, 305 часов и 14 удостоверений личности{61}. Сданном факте комбригом Евстигнеевым был проинформирован Деканозов (НКИД СССР). Он также попросил дать ему необходимую консультацию по этой проблеме. Своей телеграммой-молнией № 3189 от 28 апреля 1940 г. Деканозов сообщил:
«Выборг. 3189. Молния. Комиссия по военнопленным. Евстигнееву. Согласен на предъявление финнам следующих требований: 1) В соответствии с принципами международного права, Гаагской конвенцией 1907 г. о законах и обычаях войны и Женевской конвенцией 1929 г. о военнопленных финны обязаны вернуть все личное имущество, деньги и личные документы военнопленных. 2) На основании пункта 3 Ноты о военнопленных подлежат возвращению все заключенные в тюрьмах и других местах заключения. 3) Заявите и добейтесь внесения в протокол фактов использования финнами наших военнопленных на оборонных работах в Финляндии. 4) Потребуйте от финнов справку о всех еще не возвращенных, умерших и не пожелавших вернуться наших военнопленных. Деканозов.Передал: Кальманович. Принял: Грачев. 28 апреля 1940 г. 13.40»{62}.
Анализ приведенного выше документа и других документов по переписке Евстигнеева с Деканозовым позволяет сделать вывод, что к концу работы комиссии от Евстигнеева требовали занятия более
[66] жесткой позиции по отношению к финнам. По указанию Деканозова (телеграмма за № 3190 от 28 апреля 1940 г.) Евстигнееву предписывалось: военнопленных шведов передавать по обмену финской делегации запрещается, они будут передаваться по специальному решению{63}.
Вместе с тем можно констатировать, что работа советско-финской комиссии по обмену военнопленных проходила цивилизованно и не вина членов комиссии, что некоторые политические деятели СССР и Финляндии пытались «вставить палки в колеса».
Из всего количества финских военнопленных осталось на постоянное жительство в СССР и приняло советское гражданство 20 граждан Финляндии, из них трое русских по национальности. Среди оставшихся в СССР были следующие финские военнопленные: Суутари Отто Матти, финн, 1910 г. р., приход Салии, служил в отдельном батальоне 2 роты резерва, в плен попал 8 января 1940 г. в г. Салласа; Салминен Вилье-Еханнес, финн, 1915 г.р., пос. Ямя, служил рядовым 6 роты 62 полка, в плен попал 28 февраля 1940 г. в районе Перо; Пуссила Юрье Хейкки, финн, 19–16 г. р., дер. Сипола, служил во 2 роте 26 полка, в плен попал 26 февраля 1940 г. в районе Вукжсенринта; Маннонен Леви Микко, финн, 1911 г. р., Выборгская губерния, служил в 7 роте 31 полка, в плен попал 12 декабря 1939 г. в районе Муолла и др.
Судя по докладу комбрига Евстигнеева, комиссия начала работу 14 апреля 1940 г в гор. Выборге и закончила работу 28 апреля 1940 г. За это время было проведено 6 заседаний. На работу советской делегации комиссии за время с 12 по 29 апреля 1940 г. было израсходовано 15 332 рубля 69 копеек, о чем комбриг Евстигнеев и капитан госбезопасности П. Сопруненко и доложили в инстанции{64}. Однако передача мелких групп и одиночек военнопленных финской армии продолжалась еще до конца мая 1940 г.
Комиссия закончила свою работу. Военнопленные каждой из сторон после соответствующей фильтрационной проверки были отправлены домой. Никто из них еще не знал, что через полтора года снова придется воевать друг с другом, а некоторым из них снова пройти через лагеря военнопленных. [67]
За что воевали финны в войнах 1939–1944 гг.
Изучение истории войн и роли в них человеческого фактора показывает, что проблема «за что воевать» является центральной в жизни каждого солдата. При этом для военно-политического руководства государства, вступившего в войну или планирующего вступить в войну, важно сформировать у своих граждан устойчивую установку на то, что их посылают на справедливую, освободительную и, конечно, священную войну. Данная установка должна быть подкреплена, а в последующем постоянна подкрепляться, конкретными фактами из прошлого или настоящего времени. Эти факты (аргументы) в определенной системной последовательности внедряются всеми доступными средствами и методами как в сознание своих сограждан, так и в сознание граждан противоборствующей стороны (как правило, после начала военных действий). В этом отношении определенное значение имеет рассмотрение вопроса «За что воевали финны в войнах 1939–1940 гг. и 1941–1944 гг?» и насколько глубоко они осознавали это. Для нашего исследования это имеет принципиальное значение, так как ответ на данный вопрос позволяет раскрыть ряд важных проблем: эффективность воздействия финской и советской пропаганды на военнослужащих вооруженных сил Финляндии; отношение финнов к войне, плену; поведение финских военнопленных в советском плену и отношение к ним советского государства и администрации лагерей НКВД СССР для военнопленных и т. п.
Финляндия, географически расположенная по соседству с такой мощной страной, как Советская Россия, с ее активным стремлением любой ценой и как можно быстрее достичь целей мировой революции — построить социализм во всем мире, всегда уделяла серьезное значение своей защите от возможного посягательства на свой государственный суверенитет. С началом второй мировой войны в сентябре 1939 года правительство Финляндии приняло необходимые меры по усилению своей обороноспособности. После ужесточения правительством СССР своих требований по изменению сухопутной границы в районе Ленинграда стало очевидным, что не исключается решение данной проблемы и вооруженным путем. Однако полный уверенности у правительства Финляндии в том, что СССР пойдет [68] так скоро на агрессивные действия по отношению к Финляндии, в сентябре — октябре 1939 г. еще не было. Поэтому в морально-политическом отношении народ Финляндии и его вооруженные силы не были готовы к войне с СССР. Образ врага у финнов стал формироваться лишь после 26 ноября 1939 г., когда неизбежность войны со стороны СССР стала явной.
Сам факт агрессии Советского Союза против Финляндии поднял мощную волну негодования в финском обществе, возбудив и обострив чувство патриотизма и необходимости защиты своего отечества. Каждый военнослужащий финской армии осознавал, что он воюет за целостность своей страны, ее независимость, что он ведет справедливую, оборонительную войну. Исходя из этого и сила сопротивления Красной Армии была большой, финские солдаты и офицеры проявляли разумную инициативу, находчивость, умело использовали методы партизанской войны против превосходящих сил противника. И даже Нарком Обороны СССР К. Е. Ворошилов, далеко не симпатизировавший финнам, вынужден был признать это в своем докладе об итогах советско-финляндской войне 1939–1940 гг.{65} В частности, К. Е. Ворошилов в разделе своего доклада, названного «Сильные стороны финнов», отметил:
«1. Не в пример чехословакам и Польше финны оказались не только способными к войне, но и не плохо к ней подготовленными.2. Финская армия, не плохо организованная и обученная применительно к местным условиям и задачам, оказалась весьма маневренной, устойчивой в обороне и хорошо дисциплинированной.
Шюцкор — это белогвардейская, более чем 150-тысячная организация, вышколенная и натасканная на травле и ненависти к большевистской России, влитая в отмобилизированную армию, явилась достаточно прочным основанием и цементирующим средством, скрепляющим всю финскую армию. Одновременно шюцкоровцы выполняли внутри армии и функции жандармов.
3. Тактическая подготовка финских войск в целом хорошая. Тактика мелких подразделений отработана со всей тщательностью, а отдельный боец обучен отлично...
...5. Финны широко пользовались лыжами и отлично ориентировались в лесах, что давало им большое преимущество в маневре. [70]
6. Зимние условия финские войска переносят сравнительно стойко.
7. Финны оказались изобретательными в строительстве полевых оборонительных сооружений и целых рубежей и неутомимо трудолюбивыми. Противотанковые препятствия, рвы, завалы, окопы, блиндажи и минные заграждения возводились ими за короткий срок и представляли собой серьезные препятствия для действий и продвижения наших войск.
8. Финская армия устойчива и сильна в обороне. Оборонительный бой хорошо знает и умело его организует.
9. Противник хорошо владеет искусством маскировки и широко его применяет во всех своих тактических действиях.
10. Финская армия проявляла инициативу и упорство в боях, особенно там, где наши части не умели удержать инициативу за собой.
11. Финны заранее заготовили в разных местах вдоль Карельской границы базы, которые оказались впоследствии у нас в тылу, и хорошо [71] ими пользовались при диверсиях лыжных частей по нашим тылам и против отдельных войсковых соединений и наших коммуникаций...»{66}.
Но не только К. Е. Ворошилов отдал должное высокому морально-политическому и психологическому состоянию населения и личного состава вооруженных сил Финляндии. Главнокомандующий Финской армией Маннергейм в своем приказе № 34 от 14 марта 1940 г. (см. Приложение 13) высоко оценил стойкость и героизм финского солдата, выразил признательность всем членам организации Лотта-Свярд за их самопожертвование и неустанную работу на фронте и в тылу. И это было именно так. Такой массовый героизм и самопожертвование стали возможны благодаря освободительному Характеру войны, когда каждый защищал свой дом, свои леса, горы, реки и озера. Поэтому можно сказать, что финны в войне 1939–1940 гг. воевали за независимость, целостность своей страны, руководствуясь патриотизмом.
Финны тяжело переживали поражение и утрату части своей территории. И в этом плане историческое значение имел приказ Маннергейма № 34 от 14 марта 1940 г. Будучи профессиональным военным и хорошим знатоком военной психологии, Маннергейм своим приказом попытался снять, смягчить чувство вины, психологической ответственности солдат, офицеров финской армии и народа за то, что Финляндия вынуждена была подписать невыгодный ей мир, в результате которого она потеряла часть своей территории. Приказ № 34 не только оправдывал поражение, но и внушал надежду на будущее: «Тяжела наша доля, так как мы вынуждены оставить чужому, имеющему иное мировозрение, землю, что столетиями трудясь и потея, мы облагораживали.
Но мы должны сделать все, чтобы готовить жилье тем, которые остались бездомными, и обеспечить лучшие жизненные возможности всем. Мы должны быть готовы к защите меньшей своей Родины с той же решительностью и силой, чем мы защищали и неделенную Родину». В определенной степени приказ Маннергейма № 34 от 14 марта 1940 г явился основанием для последующего развертывания системы морально-психологической подготовки населения и личного состава вооруженных сил Финляндии в целях их подготовки к борьбе за возвращение утраченных земель. [72]
Правительству Финляндии следовало бы проявить большую гибкость в решении проблемы безопасности Ленинграда — важного политического и промышленного центра СССР и России. В таком случае были бы исключены огромные жертвы как со стороны Финляндии, так и со стороны Советского Союза. В этом плане небезынтересно мнение К. Е. Ворошилова, высказанное им в своем докладе об итогах советско-финляндской войны 1939–1940 гг.:
«12. И, наконец, с помощью англо-французов и, в свое время, немцев, подготовляя плацдарм против Советского Союза, построили на Карельском перешейке укрепленный район, фланги которого упираются на востоке в Ладожское озеро и на западе в Финский залив. Продолжением этого укрепрайона служит хорошо оборудованный в артиллерийском отношении архипелаг Койвисто (Бьерки), закрывающий Выборгский залив и подступы к городу Выборгу с моря».
О строительстве финнами на Карельском перешейке укрепленного района Военное ведомство (Генеральный штаб Красной Армии. — В. Г.) знало, но что в действительности представляет этот укрепленный район мы, к сожалению, узнали только после того, как наши героические войска его прорвали{67} и заняли Выборг.
Линию Маннергейма рассматривали как неприступную крепость не только финское правительство и главное командование, таковой ее считали и англо-французские специалисты и «друзья» финнов, не перестававшие твердить, что о нее разобьются вооруженные силы большевиков. Этим, а ничем иным, следует объяснить неразумное, граничащее с идиотизмом, упорство финского правительства при переговорах с нами в ноябре прошлого года, когда финнам предлагались наивыгоднейшие условия мирного разрешения вопроса о гарантии безопасности Ленинграда»{68} (подчеркнуто мною. — В. Г.). [73]
Кто может сейчас сказать о том, как бы развернулись события, если бы Финляндия приняла предложения СССР в октябре — ноябре 1939 г. Вероятнее всего Финляндия могла бы стать нейтральным государством как Швеция, например, в период войны Германии с Советским Союзом. Но возникает вопрос, а допустила ли бы фашистская Германия такого развития событий? Думается, что нет. И не способствовала ли Германия тому, чтобы война между СССР и Финляндией все же состоялась в 1939 году? Очевидно, что без тайного вмешательства Германии во взаимоотношения между СССР и Финляндией осенью 1939 г. (обратим внимание на то, что они резко обострились) не обошлось. Возбуждая агрессивность определенных военно-политических кругов в СССР, побуждая правительство Финляндии к крайней неуступчивости, Германия, оставаясь в тени, толкала Советское правительство на войну с Финляндией, создавая, таким образом, реальные предпосылки к гарантированному выступлению Финляндии на стороне Германии в случае войны последней с СССР. Так как всем было ясно, что СССР войну с Финляндией выиграет и отберет у нее часть территории, которую, естественно, финны захотят возвратить. При таком развитии событий Германия приобрела для себя потенциального союзника на северо-восточном фланге, что и произошло в 1941 г. Расчет у немцев был точным. Впрочем, данная проблема еще ждет своего самостоятельного исследования.
За что же воевали финны в войне 1941–1944 гг.? Участие Финляндии в войне против СССР на стороне фашистской Германии было предопределено еще в марте 1940 г., когда правительство Финляндии подписало мирный договор с СССР на невыгодных для себя условиях. Стремление возвратить утраченное было вполне естественным. Правительство Финляндии, не без определенного подталкивания со стороны Германии, стало готовить страну и свои вооруженные силы к реваншу. В свою очередь, фашистская Германия, готовясь к агрессии против СССР, уже в июле 1940 г. стала отводить Финляндии в своих планах особое место. В частности, в стратегической разработке Лоссберга — руководителя группы Сухопутных войск в оперативном отделе штаба Верховного главнокомандования вооруженных сил Германии, от 15 сентября 1940 г. №( 905/40) указывалось: «Группа XXI вместе с финской армией, которая предположительно будет нашим союзником, должны организовать выдвинутую вперед северную группировку. Ей будет поставлена задача: частью сил нанести удар из северо-восточной Норвегии по Мурманску, а главную [74] массу войск сосредоточить под прикрытием финнов и, используя шведские и финские железные дороги в Южной Финляндии, здесь сначала сковать русские войска, а затем — самое позднее при приближении северного крыла германских вооруженных сил — нанести удар по Ленинграду, может быть даже по участку севернее Ладожского озера. Узким местом для переброски эшелонов к линии фронта будет перегон Хапаранда-Торнио. Этот одноколейный отрезок пути имеет в Швеции нормальную (узкую колею), а в Финляндии — широкую. Финны оценивают пропускную способность этого отрезка цифрой 12–16 эшелонов в сутки»{69}. Гитлер, придавая большое значение вовлечению Финляндии в войну против СССР, легко добился согласия правительства Финляндии о размещении на ее территории немецких дивизий. Кроме того, к моменту нападения на СССР Финляндия выделила для включения в состав группировки войск вторжения по плану «Барбаросса» 16 дивизий и 3 бригады. Для прикрытия своих войск в Финляндии Германия разместила на ее территории 60 самолетов из своего 5-го воздушного флота (40 бомбардировщиков, 10 истребителей и 10 разведчиков).
До начала войны с СССР на территории Финляндии было размещено 5 немецких пехотных дивизий вдоль всей советско-финской границы: на Мурманском, Кандалакшском, Кингиссепском и Петрозаводском направлениях, а также против полуострова Ханко. В самой Финляндии была проведена мобилизация и к началу войны с СССР она имела 14 пехотных дивизий, 3 пехотных бригады, 1 кавалерийскую бригаду, 13 артиллерийских полков, 14 отдельных тяжелых артдивизионов и 10 отдельных пехотных полков{70}.
Подготовка к войне проходила под лозунгом реванша, в обстановке искусственно раздуваемой пропаганды. Этим занимался хорошо организованный аппарат. Политической работой в армии ведал так называемый «Информационный отдел Ставки» при штабе вооруженных сил. Непосредственное руководство «просветительной» работой осуществляло 2-е отделение этого отдела и специальное «отделение культурного обслуживания войск», 4-ое отделение этого отдела ведало всей цензурой, а 1-ое отделение через подчиненные ему 9 рот пропаганды занималось изданием полевых газет. Непосредственно в войсках политическую работу вели офицеры «просвещения», для которых [76] издавались информационные бюллетени, обзоры вражеской, то есть советской пропаганды и т. п. В непосредственном подчинении 2-го отделения находилось «бюро просветительной работы» и офицеры просвещения в штабах 10 соединений, из которых состояла финская армия. В штабах родов войск, армий и армейских группировок существовало «бюро просветительской работы»; в штабах корпусов, дивизий, полков и отдельных батальонах — офицеры просвещения.
Офицеры просвещения полков и отдельных батальонов являлись заместителями командира части по планированию и организации просветительной, культурной и массовой работы. Они для своей работы привлекали священников (пасторов), офицеров физической подготовки и местные гражданские организации. Политическую работу непосредственно среди солдат вели командиры подразделений или офицеры, выделенные для этого командирами рот.
Отделения культурного обслуживания имели следующие функции: обслуживание фронтовых театров; организация направления на фронт театральных и концертных бригад; посылка лекторов; составление и разработка программ; организация и снабжение библиотек; организация связи солдат с населением; консультации по гражданским вопросам; организация физкультурных соревнований; связь с гражданскими пропагандистскими и культурными организациями.
В начале войны с СССР финская армия имела достаточно серьезные территориальные успехи: оккупировала часть Карело-Финской ССР и Ленинградской области. Это способствовало поддержанию высокого морального духа у финских военнослужащих. Однако в этот период имели место и большие потери в живой силе. У военнослужащих боевых частей появилась усталость и тяга к миру, особенно после выхода фашистских войск за границы 1939 г.
Уже к концу 1941 г. в финской армии значительно увеличилось число дезертиров, так называемой «лесной гвардии» (группы дезертиров, скрывавшиеся от преследования закона в лесах и горно-лесистой местности) и случаев членовредительства. Так, летом 1942 г. в районе деревни Кюрокангле действовал отряд дезертиров силой до роты, на вооружении которого имелось не только стрелковое оружие, но и пулеметы{71}. Отряды «лесной гвардии» пыталась использовать в своих интересах и Коммунистическая партия Финляндии, о чем поступала соответствующая информация в ИККИ лично Г. Димитрову{72}. [78]
Увеличению числа нежелающих воевать, дезертиров, членовредителей и перебежчиков на сторону Красной Армии способствовала и активно проводимая специальная пропаганда на войска и население Финляндии. Она велась органами спецпропаганды ГлавПУРККА (седьмые отделы, отделения). Руководство работой спецпропаганды осуществляло Бюро военно-политической пропаганды при ЦК ВКП(б). С первых дней войны перед советской специальной пропагандой была поставлена задача разрушить установку правительства Финляндии, внедренную им в сознание финнов, о том, что Финляндия вступила в войну против СССР на стороне Германии, которой угрожал Советский Союз. В этих целях была подготовлена советская листовка, распространенная в начале войны среди финских солдат. В листовке сообщалось, что в начале июня 1941 г. советское правительство дало Финляндии 20 тысяч тонн хлеба и, несмотря на это, через две недели после получения хлеба Финляндия вступила во вторую войну с СССР{73}. Следует отметить, что специальная пропаганда на Финляндию и ее вооруженные силы велась достаточно интенсивно (см. таблицу 4).
Таблица 4. Сводные данные о количестве изданных пропагандистских листовок на вооруженные силы и население Финляндии в период с 22.06.1941 г. по 5.06. 1942 г.
| Издатель пропагандистских листовок, их направленность | Кол-во листовок для финнов (шт.) | Тираж листовок (экз.) | Кол-во военнопленных финнов (%) |
| Бюро военно-политической пропаганды при ЦК ВКП(б) | 32318000 | 213 | 1 |
| из них ГлавПУРККА | 6 870 000 | 68 | |
| Тематическая направленность листовок: | |||
| а) тематические листовки: от имени РККА | 49,9% | - | - |
| от имени военнопленных | 10,3% | - | - |
| от имени антифашистов, | |||
| общественных деятелей | 1,3% | - | - |
| Финляндии | |||
| информационные бюллетени | 6% | - | - |
| плакаты | 2% | - | - |
| пропуска | 3% | - | - |
| лозунги | 11,2% | - | - |
| б) официальные документы (приказы, тексты договоров, речи видных деятелей) | 17,6% | - | - |
| Всего подвергнуто политическому опросу | - | - | 55,8% |
Однако в первый год войны в спецпропаганде выявился ряд существенных недостатков, что побудило Бюро военно-политической пропаганды при ЦК ВКП(б) провести 8 июня 1942 г. совещание, на котором были обсуждены вопросы повышения эффективности специальной пропаганды на союзников Германии: Румынию, Финляндию, Венгрию и Италию. Решение Бюро военно-политической пропаганды было обсуждено на заседании Совета военно-политической пропаганды при ГлавПУРККА 27 июня 1942 г.
В материалах решения Бюро военно-политической пропаганды были использованы и результаты работы специальной бригады ЦК ВКП(б) в Спасско-Заводском лагере в декабре 1941 г., где содержалось на 25 декабря 1941 г. 3045 военнопленных, в их числе 167 военнопленных финнов{74}. В состав этой бригады были включены сотрудники ИККИ финны Пакконен и Серкунен. Кроме того, Отто Куусинен лично докладывал Г. Димитрову о том, что в пропагандистской работе на армию и население Финляндии не учитывается психология финнов, предлагал свои варианты мер по повышению эффективности этой работы. [80]
Следует отметить, что администрация лагерей для финских военнопленных недостаточно использовала результаты идеологического и психологического воздействия советской спецпропаганды на военнослужащих финской армии с целью разложения реакционно настроенных групп финских военнопленных. Объясняется это отсутствием опытных кадров, методик проведения социологических исследований.
Количество финских военнопленных в годы советско-германской войны по сравнению с кампанией 1939–1940 гг. увеличилось и по официальным данным составило 2476 человек{75} (0,4 % от общей численности вооруженных сил Финляндии на 1944 г.). Однако эти данные требуют уточнения.
Одной из особенностей войны 1941–1944 гг. было то, что военнопленные финской армии, воевавшие на Восточном фронте, захватывались в плен войсками Красной Армии в одиночном порядке или мелкими группами. Поэтому их количество на приемных пунктах и в лагерях было незначительным (см. таблицу 5).
Таблица 5. Выборочные данные о движении финских военнопленных войны 1941–1944 гг. (принятые УПВИ НКВД СССР от Красной Армии)
| Дата | Места содержания военнопленных | Количество военнопленных (чел.) |
| 8.08.1941 г. | Грязовец | 51 |
| 15.08.1941 г. | Грязовец | 79 |
| Станция Вожега | 87 | |
| в том числе по национальности: | ||
| финны | 79 | |
| шведы | 7 | |
| русские | 1 | |
| 25.12.1941 г | Спассо-Заводск | 167 |
| 3.07.1944 г. | Карельский фронт, пункт приема военнопленных (ППВ) № 3 | 14 |
| 2.08.1944 г. | Карельский фронт, ППВ № 4 | 40 |
Анализ данных таблицы 5 показывает, что на конец декабря 1941 г. в системе УПВИ НКВД СССР содержалось около 350 человек финских военнопленных. Всего же с 22 июня 1941 г. по 1 марта 1944 г. в УПВИ НКВД СССР от Красной Армии поступило 659 человек (см. таблицу 6).
Таблица 6. Сводные данные о количестве финских военнопленных в лагерях НКВД СССР на 1.03.1944 г.
| Даты | Всего военнопленных (чел.) | Категории военнопленных | ||
| генералы | офицеры | унтер-офицеры и рядовые | ||
| С 22.06. 1941 г. по 1.03.1944 г. поступило в УПВИ НКВД СССР от Красной Армии | 659 | - | 16 | 643 |
| На 1.03.1944 г. было в наличии в системе УПВИ НКВД СССР | 275 | - | 13 | 262 |
Сопоставление данных таблиц 5 и 6 показывает, что ежегодно, в среднем, в плен захватывалось около 210 человек финских военнослужащих. При этом движение их было достаточно интенсивным. По различным причинам (смерть, передача командованию Красной Армии и т. п.) из УПВИ НКВД СССР убыло 384 финских военнопленных. Движение финских военнопленных за весь период войны 1941–1944 гг. и до 1 января 1949 г. показано в таблице 7.
Таблица 7. Сводные данные о количестве и движении финских военнопленных на 1.01.1949 г.
| Движение финских военнопленных в период с 22.06.1941 г. по 1.01.1949 г. | Количество военнопленных (чел.) | |
| на 1.07.1948 г. | на 1.01. 1949 г. | |
| Всего принято НКВД от Красной Армии | 2476 | 2475 |
| Из них всего убыло | 2470 | 2473 |
| в том числе: | ||
| репатриировано | 1967 | 1969 |
| передано в систему ГУЛАГа НКВД | 7 | 7 |
| освобождено как граждан СССР и направлено к месту жительства | 1 | 1 |
| передано на учет интернированных | 91 | 92 |
| передано в тюрьму НКВД | 1 | 1 |
| умерло | 403 | 403 |
| осталось в наличии | 6 | 2 |
Из таблицы 7 видно, что в 1941–45 гг. в советских лагерях содержались 2476 граждан Финляндии, из которых 92 человека были переданы на учет интернированных, поскольку являлись гражданскими лицами и не могли относиться к категории военнопленных. Следовательно, в системе УПВИ НКВД СССР как военнопленные содержались 2384 граждан Финляндии. Но неточности в официальных статистических данных о финских военнопленных на этом не заканчиваются. 12 октября 1956 г. МВД СССР доложило правительству СССР, что военнопленных финнов было всего 2377 человек (см. таблицу 8).
Таблица 8. Сравнительные данные количества и движения финских военнопленных с общим количеством военнопленных, захваченных Красной Армией в 1941–1945 гг. (официальные данные на 12.10.1956 г.)
| Категории военнопленных и их движение | Общее количество военнопленных (чел.) | Количество финских военнопленных (чел.) |
| Всего пленено | 4126964 | 2377 |
| в том числе: | ||
| Генералов | 625 | - |
| Офицеров | 122741 | 36 |
| Унтер-офицеров и рядовых | 4 003 708 | 2341 |
| Из них: | ||
| а) всего репатриировано | 3546416 | 1974 |
| в том числе: | ||
| генералов | 487 | - |
| офицеров | 113916 | 36 |
| унтер-офицеров и рядовых | 3432013 | 1938 |
| б) всего умерло | 580 548 | 403 |
| в том числе: | ||
| генералов | 138 | - |
| офицеров | 8715 | - |
| унтер-офицеров и рядовых | 571 695 | 403 |
Сопоставление данных таблиц 7 и 8 показывает, что наиболее устойчивыми являются данные о смертности среди финских военнопленных. Результаты исследования показали, что всего было взято в плен военнослужащих армии Финляндии 2475 человек, из них 2071 были репатриированы, 403 умерло по разным причинам и один человек остался на жительство в СССР.
Подавляющее большинство финских военнопленных войны 1941–1944 гг. считало, что Финляндия ведет войну с Советским Союзом справедливую, преследующую цель возвращения финских территорий, захваченных СССР в войне 1939–1940 гг. Вместе с тем, эта политическая ориентация не была достаточно прочной, устойчивой. Все зависело от информированности и политической грамотности того или иного финского военнослужащего. Его политическая ориентация влияла на его поведение в плену. Однако для большинства финских военнопленных ведущим мотивом их поведения в плену являлись сохранение жизни и здоровья, а также желание быстрее возвратиться на родину. Стремление выжить способствовало тому, что около 90 % финских военнопленных (от всех изученных, независимо от классовой, социальной и профессиональной принадлежности), как показал анализ более 1,5 тыс. протоколов допросов, опросов, а также других документальных материалов, составленных на их основе, в том числе написанных самоотчетов, сообщали представителям Советского государства самую обширную и разнообразную информацию о себе, [85] вооруженных силах Финляндии (прежде всего о действиях подразделения, в котором проходил службу военнопленный), своем городе, провинции и т. п. Ценность этой информации зависела от компетентности военнопленного, его образовательного и профессионального уровня и времени ее сообщения. И это несмотря на то, что согласно Гаагской (1907 г.) и Женевской (1929 г.) конвенциям военнопленный обязан сообщить о себе при допросе только фамилию, имя и звание, дату рождения и личный номер или, за неимением такового, другую равноценную информацию{}, а захватившая его в плен держава не имеет права принуждать военнопленного к даче другой информации, кроме названной. Это было обусловлено прежде всего тем, что в период нахождения в плену личность военного в результате объективного отражения реальной действительности фиксирует несоответствие между его жизненно важными потребностями (стремление выжить и стремление выполнить свой гражданский и воинский долг в борьбе с противником, защитить честь и достоинство своего отечества и т. п.) и ничтожной вероятностью их успешной реализации. Советское правительство и его представители, понимая полную зависимость судьбы финских военнопленных от него и будучи заинтересованными в максимальном использовании их в своих интересах (борьба с фашизмом, скорейший разгром Финляндии, восстановление разрушенного войной своего народного хозяйства и т. п.) стремились с помощью идеологического и психологического воздействия подавить у них все те чувства, которые были связаны с долгом, честью, стремлением продолжить борьбу в условиях плена и т. п., не соответствовавших его (Советского правительства) целям, и усилить те чувства, которые были связаны с потребностью сохранения жизни и здоровья военнопленного с целью получения нужной военно-политической и оперативной информации.
Решению этой задачи способствовало также и то, что Советское правительство не только понимало, но и активно использовало то обстоятельство, что финские военнопленные, лишенные связи с внешним миром и со своей родиной (до 1944 г.) являлись фактически беззащитными и бессильными что-либо противопоставить оказываемому на них воздействию.
Подавляющее большинство финских военнопленных относилось к Советскому Союзу доброжелательно. Так, из 79 финских военнопленных, содержащихся в августе 1941 г. в Грязовецком лагере, враждебно к СССР были настроены лишь два финна: Паури Хейки и Пулкинен Кейс. Безусловно, эти данные нельзя считать достаточно достоверными, так как, наверное, были и такие финские военнопленные, которые считали за лучшее помалкивать о своем отношении к СССР в период нахождения в лагере НКВД. Паури Хейки и Пулкинен Кейс же не считали нужным скрывать свои взгляды и убеждения даже в условиях советского плена.
В заключение необходимо отметить, что в войнах 1939–1944 гг. финны воевали, по их мнению, за восстановление справедливости, за территориальную целостность своего государства. Однако история распорядилась так, что в результате войны 1941–1944 гг. Финляндия не только не приобрела ничего, но и еще больше потеряла.
Труд как средство выживания
Немецкий историк, философ и экономист Фридрих Энгельс, характеризуя отношение человечества к военнопленным, отмечал, что «война так же стара, как и одновременное существование по соседству друг с другом нескольких общинных групп. До того времени не знали, что делать с военнопленными, и потому их попросту убивали, а еще раньше съедали. Но на достигнутой теперь ступени «хозяйственного положения» военнопленные приобрели известную стоимость: их начали поэтому оставлять в живых и стали пользоваться их трудом»{76}. И это не случайно. Войны XVII — XX веков стали настолько обременительными для воюющих государств (огромные массы наиболее трудоспособного населения на многие годы выключаются из производственной деятельности; разрушаются экономически важные центры, населенные пункты; безвозвратные потери людских ресурсов и т. п.), что они порой не в состоянии длительное время вести вооруженную борьбу. Захватывая в плен граждан противоборствующей стороны, воюющие [86] государства стремились максимально использовать их как рабочую силу.
Международное сообщество, начиная с середины XIX века, учитывая все возрастающее количество жертв войны, стало принимать меры к созданию правовых норм, направленных на регулирование ведения боевых действий, на обеспечение элементарной защиты безоружных граждан, оказавшихся (находящихся) в зоне боевых действий. В конечном итоге были сформулированы законы и обычаи войны (Брюссельская декларация 1874 г.; Гаагские конвенции 1899 г., 1907 г.; Женевские конвенции о защите жертв войны 1929 г. и 1949 г.). Однако вопросы понятия военного плена, обращения с военнопленными нашли наиболее конкретное выражение лишь в Гаагской конвенции о законах и обычаях войны 1907 г., которые соответствующим образом интерпретировались и пролонгировались в Положениях о военнопленных, издаваемых воюющими государствами в начале вступления их в войну. Вместе с тем опыт первой мировой войны, в результате которой через плен прошло почти 10 млн. человек, показал, что вопросы содержания военнопленных требуют самостоятельного правового обеспечения. Все это привело к тому, что 27 июля 1929 г. была принята первая международная конвенция о содержании военнопленных, в которой впервые были определены права и обязанности как военнопленных, так и держащей их в плену державы. Финляндия подписала и ратифицировала Женевскую конвенцию о содержании военнопленных от 27 июля 1929 г. Советский Союз эту конвенцию не подписал и, естественно, не ратифицировал. По этому поводу имеется несколько мнений, которые в той или иной степени высказывались в средствах массовой информации. Автор имеет собственное мнение о причинах нератификации СССР Женевской конвенции о содержании военнопленных от 27 июля 1929 г., основанное на официальных документах. Эти документы показывают, что И. В. Сталин не был против подписания и ратификации данной конвенции. Советская делегация по вине Авеля Екунидзе просто не смогла своевременно оформить соответствующую заявку на выезд в Женеву, а А. Екунидзе просто побоялся вторично доложить Сталину о необходимости выезда советской делегации в Женеву. Автор об этом частично упоминал в своих публикациях{77}. [87]
Анализ международно-правовых документов по проблеме защиты жертв войны показывает, что Женевская конвенция о содержании военнопленных от 27 июля 1929 г. впервые в систематизированном виде и на межгосударственном уровне четко определила порядок и пределы трудового использования военнопленных. Как уже отмечалось выше, порядок содержания финских военнопленных в СССР определялся Положением о военнопленных от 20 сентября 1939 г. — для войны 1939–1940 гг., и Положением о военнопленных от 1 июля 1941 г. — для войны 1941–1944 гг. На основании и с учетом требований Женевской конвенции о содержании военнопленных от 27 июля 1929 г. в названных Положениях был определен порядок их трудового использования. Кроме того, отдельные стороны трудового использования военнопленных регламентировались приказами, директивами и указаниями НКВД СССР. Необходимо также подчеркнуть, что трудовое использование финских военнопленных войны 1939–1940 гг. в силу непродолжительности их содержания в плену существенно отличалось от трудового использования финских военнопленных войны 1941–1944 гг.
В соответствии с Женевской конвенцией о содержании военнопленных от 27 июля 1929 г., а также с советскими Положениями, военнопленные могут привлекаться к физическому труду как в лагере для военнопленных, так и вне лагеря, то есть на сельскохозяйственном и промышленном производстве. К физическому труду могут привлекаться лишь рядовой и унтер-офицерский состав. Офицеры к нему могут привлекаться лишь на основании их письменного заявления. Категорически запрещается трудовое использование военнопленных в зонах боевых действий, в местах и на производстве, угрожающих их жизни и здоровью.
Финские военнопленные войны 1939–1940 гг. использовались, в основном, на работах внутри лагерей (работы по самообслуживанию, по благоустройству лагеря и своего быта и т. п.). Их труд на производстве вне лагеря фактически не использовался (частично привлекались к работе на лесоразработках, строительстве и ремонте дорог и отдельных зданий). Это объяснялось тем, что их было незначительное количество и потребность в их труде не вызывалась необходимостью. Более того, НКВД не считало целесообразным лишний раз выводить их из мест содержания.
Использование труда финских военнопленных во время войны 1941–1944 гг. имеет свои особенности, что обуславливалось иной военно-политической и экономической обстановкой. [88]
Советский Союз в силу политических и военных просчетов в первый год войны потерял около шести миллионов человек. Только в немецком плену к концу декабря 1941 г. оказалось 3,5 миллиона человек. Огромные массы рабочих, служащих, интеллигенции, колхозников были мобилизованы на фронт. Фактическая численность Красной Армии на 1 декабря 1942 г. составила 3 миллиона 394 тысячи человек{78}. Кроме того, Советский Союз к декабрю 1941 г. лишился почти половины европейской части своей территории. Естественно, что для восполнения трудовых ресурсов СССР вынужден был широко использовать труд военнопленных, в том числе и финских.
Более того, военнопленные содержались не несколько месяцев, как в период войны 1939–1940 гг., а несколько лет. Финские военнопленные преимущественно использовались на лесоразработках, в сельском хозяйстве, на строительстве и ремонте дорог и в горно — и угледобывающей промышленности. Их трудовое использование зависело от наличия той или иной отрасли народного хозяйства в районе расположения лагерей для военнопленных. Так, финские военнопленные, содержавшиеся в Спассо-Заводском лагере, использовались на работах в шахтах, а содержавшиеся в лагерях Мордовии и Вологодской области — на лесоразработках. Трудовое использование финских военнопленных зависело также и от характера взаимоотношений администрации лагерей с местными властями. По заявкам и просьбам местных властей военнопленные направлялись и на строительные, ремонтные работы в жилищно-коммунальные хозяйства близлежащих населенных пунктов. Так, военнопленные из лагеря № 158 (Вологодская область) в количестве 43636 человек (в их числе было 1806 финнов) в период с июля 1942 г. по 1948 г. использовались на следующих работах: в пос. Макарьина Роща строили речной порт и судоремонтный завод; в г. Устюжное строили мосты через реки; в пос. Чагода работали на стеклозаводе и на торфопредприятиях; в Череповецком районе — на бумажной фабрике и лесоразработках и т. д. При Управлении лагеря № 158, дислоцировавшегося в г. Череповец, выпускали разный ширпотреб (мебель, финскую стружку и т. п.). [89]
Таблица 9. Сводные данные о количестве и национальном составе военнопленных,
содержавшихся в лагере № 158 (Вологодская область) в период с июля 1942 г. по март 1948 г.
Национальность Количество военнопленных военнопленных (чел.) Немцы 34330 Австрийцы 2064 Венгры 1020 Финны 1806 Румыны 1219 Поляки 773 Испанцы 266 Украинцы 830 Французы 51 Латыши 439 Молдоване 232 Югославы 83 Чехи 108 Другие 415 Итого 43636
Отношение финских военнопленных к их трудовому использованию, в основном, было положительным. Это обуславливалось не только психологией, складом характера финнов, для которых характерны любовь к труду, честное, добросовестное выполнение возложенных обязанностей, прилежность, дисциплинированность, исполнительность, но и психологией военного плена.
Плен — это самый тяжелый в моральном, нравственном, физическом и психологическом отношениях период в жизни человека. Военный плен представляет собой опасную ситуацию, характеризующуюся условиями длительной социальной изоляции, сопровождается стрессогенными факторами. Он всегда негативно сказывается на психике и поведении. Механизмы психической защиты военнопленного требуют периодической психотерапии. Одним из ее важных элементов является труд. Чтобы выжить и сохранить нормальной свою психику, военнопленному необходимо периодически переключать [90] свое внимание, отключаться ( «забываться») от преследующей его социальной изоляции, от внутренней напряженности, вызываемой так называемым «психозом колючей проволоки», на что обращали внимание еще немецкие психологи в период первой мировой войны, проводившие социально-психологические исследования на русских, французских и английских военнопленных. Не случайно, что финские военнопленные инициативно стремились к участию в физическом труде, особенно вне лагеря. Бывшие лесорубы, сельскохозяйственные и иные рабочие, они на время забывали о своем положении военнопленного, включались в привычное для них дело, находясь вне лагерной, вне барачной обстановки. В работе время летело незаметно и быстро, а усталость способствовала крепкому сну.
Необходимо также подчеркнуть, что с помощью специальных научно-исследовательских учреждений при активном участии финских политэмигрантов (Куусинен, Пакконен, Серкунен и др.) были описаны национально-психологические особенности финнов, которые затем учитывались не только в специальной пропаганде на войска и население Финляндии, но и в управлении поведением финских военнопленных в лагерях. Вот некоторые из них: финнам свойственно чувство собственного достоинства и строгость нравов; они не любят торопиться, принимают благоразумные решения, предпочитают мирный труд и неприязненно относятся к военной службе; выносливые и стойкие; религиозные чувства развиты слабо; ощущают культурно-историческую общность со Скандинавией и Эстонией; с большим уважением относятся к могуществу Англии и, особенно, к США; симпатий к немцам не питают; к России сложилось чувство недоверия и вражды{79} и т. д. Именно многие из этих национально-психологических особенностей финских военнопленных использовались в методике стимулирования производительности их труда, в их политической обработке.
Изучение поведения финских военнопленных в лагерях (собственноручные отзывы; социологические опросы как финских, так и военнопленных других национальностей; доклады, специальные сообщения администрации и политических органов лагерей НКВД; опросы бывших сотрудников лагерей и т. п.) показало, что финны были очень трудолюбивыми, дисциплинированными, держались обособленно от военнопленных других национальностей, общались только между собой и редко с другими, к немцам относились, в основном, [91] негативно (шюцкоровцы более часто общались с немецкими военнопленными) за их беспардонность и легкое, а иногда и неуважительное отношение к женщинам (особенно к финским в период расквартирования немецких войск в Финляндии).
Учитывая, что финские военнопленные не содержались компактно в одном месте, а были рассредоточены небольшими группами по многим лагерям, результаты их труда не выделялись из общей системы отчетности НКВД по трудоиспользованию (см. таблицу 10).
Таблица 10. Сводные данные о содержании в лагерях НКВД СССР военнопленных финской армии (на 22.03.1943 г.)
| Название лагеря | Номер лагеря | Количество военнопленных (чел.) |
| Череповецкий | №158 | 76 |
| Монетно-Лосиновский | № 84 | 33 |
| Спасско-Заводский | № 99 | 28 |
| Красногорский | №27 | 16 |
| Грязовецкий | №190 | 14 |
| Оранский | №74 | 13 |
| Суслоногорский | №100 | 8 |
| Темниковский | №58 | 7 |
| Рябовский | №75 | 3 |
| Суздальский | №160 | 1 |
| Потанинский | №68 | 1 |
| Итого | 198 |
Поэтому вклад финских военнопленных в экономику Советского Союза, в восстановление разрушенного войной народного хозяйства СССР выделить практически невозможно. Дело в том, что каждый лагерь отчитывался о результатах трудового использования рабочей силы военнопленных не по национальному признаку, а по общему объему выполненных работ. Если говорить о вкладе всех военнопленных войны 1941–1945 гг. в экономику СССР, то он достаточно существен. Только за периоде 1943 г. по 1950 г. военнопленные всех национальностей отработали 1 077 564 200 человекодней, выполнив [92] работы и произведя продукции на сумму около 50 миллиардов рублей (в ценах 1950 г.){80}. За это время всеми военнопленными было заработано 1 6723 528 000 рублей, которые были обращены на покрытие расходов на их содержание.
На многих крупных народнохозяйственных стройках преобладающей рабочей силой были военнопленные (на некоторых из них они составляли от 40 до 90 % общего числа рабочих). Согласно правительственным решениям и дублирующим их приказам и директивам НКВД СССР физический труд военнопленных был обязательным. Отказ или уклонение от работы рассматривались как нарушение воинской дисциплины, саботаж. Было разработано «Положение о трудовом использовании военнопленных», в котором четко определялся порядок нормирования и оплаты их труда. Для военнопленных, выполнявших нормы труда, устанавливалось более высокое продовольственное обеспечение (см. содержание приказа НКВД СССР № 353 от 25 августа 1942 г. — Приложение 33). Они получали большую норму хлеба и дополнительные пайки. Не выполнявшие же производственные нормы администрацией лагерей привлекались к сверхурочным работам до 2-х часов. За правильностью трудового использования военнопленных следили создаваемые в каждом лагере врачебно-трудовые комиссии (ВТК).
ВТК было установлено три категории трудоспособности военнопленных: первая — годные для любых физических работ; вторая — годные к труду средней физической тяжести; третья — годные к легкому физическому труду. Военнопленные первой и второй категорий трудоспособности работали столько, сколько на аналогичных работах советские люди, а третьей категории — не более 4–6 часов в сутки.
Военнопленные, нарушавшие воинскую и трудовую дисциплину, согласно приказу НКВД СССР № 001067 от 7 августа 1941 г., наказывались содержанием на гауптвахте до 20 суток или строгим арестом до 10 суток.
Денежное вознаграждение за труд военнопленных устанавливалось дифференцированно: лучше работаешь — больше получаешь на руки; за рационализаторские предложения выплачивалось 50 % от суммы премии, но не более 500 рублей одновременно{81}. В этом отношении можно сказать, что труд являлся средством выживания, поскольку работающему военнопленному назначалась и большая [93] норма питания. В случае, если ему выдавалась на руки часть заработанных денег, он мог купить себе дополнительные продукты, которые продавались в специальных ларьках (маленьких магазинчиках с продовольственными и промышленными товарами).
Продовольственному и медицинскому обеспечению военнопленных, особенно после 1943 г., правительство СССР и НКВД СССР придавали серьезное значение. Это объяснялось тем, что только физически здоровый военнопленный мог эффективно трудиться. Поэтому, несмотря на все трудности, которые переживал СССР, вопросы продовольственного и медицинского обеспечения военнопленных находились постоянно в центре внимания как правительства, так и руководства НКВД СССР. За этот период ЦК ВКП(б) и Советское правительство приняло около 60 решений, а НКВД СССР издал около 3 тысяч нормативных актов. В продовольственном отношении финские военнопленные, как и военнопленные других национальностей, приравнивались к военнослужащим тыловых частей Красной Армии. Согласно приказу НКО СССР № 312 от 1941 г. норма суточного довольствия для рядового и офицерского состава тыла Красной Армии составляла: хлеб ржаной — 750 грамм зимой и 650 грамм летом, мясо — 75 грамм, рыба — 120 грамм и т. д. Нормы питания военнопленных всех национальностей во фронтовых условиях были четко определены на второй день войны. Так, согласно телеграмме Генерального штаба Красной Армии № 131 от 23 июня 1941 г., содержание которой было продублировано телеграммой ГШ Красной Армии № ВЭО/133 от 26 июня 1941 г. и ориентировкой УПВИ НКВД СССР № 25/6519 от 29 июня 1941 г., одному военнопленному в сутки было положено: хлеб ржаной — 600 грамм, крупа разная — 90 грамм, мясо — 40 грамм, рыба и сельдь — 120 грамм, картофель и другие овощи — 600 грамм, сахар — 20 грамм и т. д., всего 14 наименований{82}.
В соответствии с приказом НКВД СССР № 353 от 25 августа 1942 г. в связи с ухудшением продовольственного положения в СССР были немедленно введены несколько заниженные нормы суточного продовольствия: хлеб ржаной стал выдаваться лишь по 400 грамм на одного военнопленного в сутки, крупы — 40 грамм, рыбы — 60 грамм и т. д. По нормам продовольственного снабжения, объявленным приказом НКВД № 353 от 25 августа 1942 г., питались все категории военнопленных. Работающим разрешалось выдавать дополнительно 100 грамм ржаного хлеба. Для поощрения работающих военнопленных [94] этим же приказом были установлены дифференцированные нормы отпуска продовольственного питания: выполнившим производственные нормы от 81 % до 100 % все выдаваемые продукты питания увеличивались на 150 грамм. Для стимулирования труда бригадирам и десятникам (из числа военнопленных), если их бригада выполняла производственные нормы не менее 60 %, то им лично норма продуктов питания увеличивалась на 100 грамм и т. д.
Согласно постановлению СНК СССР от 24 ноября 1942 г. военнопленным, добровольно сдавшимся в плен (перебежчики), должна была выдаваться суточная норма хлеба на 100 грамм больше, чем остальным. Это положение фактически повсеместно не выполнялось, как и указание о строгом учете перебежчиков и создании им лучших условий содержания.
Однако одно дело на бумаге определить нормы питания военнопленных, а другое дело — реализация их непосредственно в лагере. Опрос бывших военнопленных и сотрудников лагерей, фундаментальная поисковая работа в разных архивах по обнаружению объективных документов о фактическом состоянии продовольственного обеспечения военнопленных показали, что в период содержания финских военнопленных как в 1939–1940 гг., так и в 1941–1944 гг. решения правительства СССР и руководства НКВД СССР выполнялись не всегда и не везде. Дело в том, что труд военнопленных, их продовольственное и медицинское обеспечение — это звенья одной цепи: будет здоровье — есть выполнение производственных норм, нет здоровья — нет процента выполнения плана. Скрыть эти вопросы было очень сложно. Правительство — с руководства НКВД, а руководство НКВД — с начальника лагеря военнопленных ежедекадно, ежемесячно, ежеквартально спрашивали о результатах выполнения производственных заданий. Обман строго наказывался. Поэтому администрация лагеря и НКВД в целом вынуждены были заботиться о том, чтобы количество военнопленных, способных выполнять производственные нормы, было максимальным. Вместе с тем продовольственные возможности СССР в 1941–1944 гг. были ограниченными. Советские люди сидели на нормированном продовольственном пайке, на всех' предприятиях были введены продовольственные карточки. Для поддержания здоровья военнопленных при лагерях организовывались подсобные хозяйства, в весенне-осенний период военнопленные направлялись в поля и леса для сбора витаминизированных дикорастущих растений, ягод (клюква, брусника и т. п.), грибов [95] и т. п.{83} Из хвойных веток варили настои, которые давали пить военнопленным. Ранней весной собирали крапиву, щавель и добавляли в пищу военнопленным. По свидетельству многих военнопленных, в некоторых местах жители близлежащих населенных пунктов питались хуже. Тем не менее не было обнаружено ни одного документа НКВД или правительства СССР, в котором содержалось бы указание о занижении норм питания военнопленных. Если они не соблюдались, то по таким причинам, как тяжелейшая продовольственная обстановка в стране; неудовлетворительная организация доставки продовольствия непосредственно в лагеря; факты расхищения продуктов отдельными сотрудниками лагерей иногда в преступном контакте с военнопленными, работавшими на продовольственных складах, на линиях доставки продуктов в лагеря.
На производительность труда военнопленных оказывало влияние прежде всего их физическое состояние, которое, в свою очередь, зависело от следующих обстоятельств:
а) в каком состоянии был пленен военнопленный (тяжело или легко ранен, физически здоров, больной, обут, раздет, одет, какое было время года и т. п.), доставлен в лагерь;
б) в каком климатическом поясе СССР находился лагерь (центр, север или юг России);
в) какая санэпидемическая обстановка была в лагере и на территории, где дислоцировался лагерь;
г) характер, особенности и условия труда, к которому привлекались военнопленные;
д) качество, объем и регулярность суточной нормы питания.
Проиллюстрируем перечисленные обстоятельства характеристикой лагеря № 158 (Вологодская область), где содержалось с июля 1942 г. по январь 1945 г. 1806 финских военнопленных{84}: климат суровый; погода крайне неустойчивая; местность лесистая, местами заболоченная. Отмечался рост малярийных заболеваний как в г. Череповец, так и по реке Шекме, имелись отдельные случаи заболевания сыпным тифом. [96]
Несмотря на то, что подавляющее большинство финских военнопленных, находившихся в лагере № 158, были физически здоровы (поскольку и в плен они захватывались такими же), в самом лагере санэпидемическая обстановка не всегда была благоприятной. В частности, в 1942–1944 гг. в лагерь № 158 военнопленные других национальностей поступали в неблагоприятном эпидемическом отношении: завшивленность — 100 %, свыше 50 % больных разной тяжести, подавляющее большинство изможденных, сильно ослабленных. Несмотря на то, что вновь прибывающие военнопленные вначале изолировались от уже находившихся в лагере, не исключался контакт с ними (в лазаретах, на медосмотрах и т. п.). Иногда эпидемическая обстановка среди прибывающих военнопленных была очень сложной.
Важное значение для военнопленных имело обеспечение их вещевым имуществом. Порядок, количество и наименование вещевого имущества военнопленных определялось приказами НКВД СССР № 353 от 25 августа 1942 г. и № 250 от 7 апреля 1943 г. В соответствии с международным правом (Женевская конвенция о содержании военнопленных от 27 июля 1929 года) вещевым, медицинским и продовольственным довольствием (снабжением) военнопленные должны обеспечиваться за счет трофейного имущества, медикаментов, продовольствия и т. п. Особенностью советско-финляндских войн являлось то, что трофеи захватывались в незначительном количестве. В связи с этим финские военнопленные обеспечивались всеми видами довольствия за счет средств тыла Красной Армии. Учитывая тяжелую обстановку в стране и осознавая, что не только по качеству, но и по требуемому количеству необходимого имущества для военнопленных будет сложно получить, руководство НКВД СССР вынуждено было принимать любые меры, лишь бы только хоть во что-нибудь одеть, обуть военнопленных. Речь уже не шла об обеспечении их такими постельными принадлежностями, как простыни, наволочки, пододеяльники и т. п. Даже в приказе НКВД СССР № 250 от 7 апреля 1943 г. указывалось, что обмундирование военнопленные должны носить до полного износа, поясные ремни выдавать только офицерскому составу, простыни выдавать только офицерскому составу и для госпитально больных; допускалась выдача военнопленным даже лаптей, если не было сапог и ботинок. Следует подчеркнуть, что многие военнопленные не привлекались к трудовому использованию по причине отсутствия у них обуви, а в зимних условиях — необходимой одежды. В формализованных бланках о статистической отчетности [97] лагерей о трудовом использовании в графе о количестве непривлекаемых к труду и причинах невыхода на работы, наряду с такими причинами, как содержание на гауптвахте и т. п. указывались: отсутствие одежды, обуви{85}.
Не менее важным вопросом в проблеме выживания военнопленных являлось их медицинское обеспечение, которое тесно увязывалось с их трудоиспользованием. Эта очень важная проблема, к сожалению, недостаточно исследована. В российской историографии вопросам медицинского обеспечения военнопленных посвящено незначительное количество работ. В этих работах больше уделено внимания медицинскому обеспечению немецких военнопленных, а о финских даже нет упоминания{86}. Следует подчеркнуть, что физическому и медико-санитарному состоянию финских военнопленных уделялось внимание с момента их захвата в плен и, особенно, при приеме во фронтовой пункт приема военнопленных. Подавляющее большинство финнов захватывалось в плен физически здоровыми, незавшивленными. Однако некоторые захватывались с разной степенью ранения. Так, финский солдат Осмо Ахонен был захвачен в плен в июне 1942 г. группой советской войсковой разведки, при этом он получил удар прикладом автомата по голове (см. фото).
Раненым и больным финским военнопленным оказывалась необходимая медицинская помощь. Эта помощь не всегда была квалифицированной, поскольку не хватало профессиональных медиков. В связи с этим в лагерях широко использовались специалисты-медики из числа военнопленных. Так, в лагере № 158 (Вологодская область), где содержалось наибольшее количество финских военнопленных, было в среднем 6 советских врачей и 22 врача из числа военнопленных{87}. Раненые военнопленные направлялись в эвакогоспитали. В случае заболевания военнопленные направлялись или в лазарет, имевшийся при каждом лагере, или в специальный госпиталь для военнопленных. Так, в марте 1940 г. в эвакогоспитале № 2019 содержалось [98] 133 финских военнопленных, из них только 60 было здоровых (выздоровевших) на 14 марта 1940 г.{88} После выздоровления военнопленные направлялись в лагеря. В сопроводительных документах указывалась группа их физического состояния и трудоспособности.
В вопросах медицинского обеспечения военнопленных Советское государство руководствовалось положениями Женевских конвенций от 27 июля 1929 г. «О содержании военнопленных» (несмотря на то, что эта конвенция и не была ратифицирована Советским правительством) и «Об улучшении участи раненых и больных воинов в действующих армиях» (эта конвенция Советским правительством была ратифицирована в 1931 г. На основании этой конвенции Реввоенсовет СССР издал приказ № 169 от 5 сентября 1932 г., которым была объявлена специальная инструкция, согласно которой все военнопленные, нуждающиеся в медицинской помощи и госпитализации, пользовались лечением в гражданских или военных лечебных учреждениях на одинаковых основаниях с военнослужащими Красной Армии, но с соблюдением правил, установленных для военнопленных). В тыловых лагерях медико-санитарное обеспечение как финских, так и других военнопленных, определялось «Временным положением о медико-санитарном обслуживании военнопленных в системе Управления НКВД СССР по делам военнопленных», утвержденным НКВД СССР еще 23 сентября 1939 г. № 6439/4. Данное положение действовало на обеих советско-финляндских войнах{89}.
Для предупреждения массовых заболеваний военнопленных в местах их содержания проводились противоэпидемические мероприятия (организовывался профилактический карантин, а при наличии инфекционных заболеваний устанавливался противоэпидемический карантин). В процессе этих мероприятий использовались санитарно-дезинфекционные установки, предохранительные прививки, организовывался санитарный надзор и т. п.
Организационно-штатная структура медподразделений УПВИ-ГУПВИ НКВД-МВД СССР не была постоянной и претерпевала определенные изменения. Так, медотдел УПВИ НКВД СССР до 1943 г. состоял всего из трех человек, а после 1943 г. стал включать в себя три отделения. 1-е отделение осуществляло руководство работой и контроль по медицинскому обеспечению лагерей для военнопленных; 2-е — руководило работой и осуществляло контроль за лечебной [99] деятельностью специальных госпиталей для военнопленных; 3-е — ведало вопросами медобеспечения военнопленных в период их перевозок (этапирования) во фронтовых условиях и из фронта в тыл; медицинским снабжением и специальной подготовкой медицинских кадров. Руководство медицинской службой лагерей для военнопленных осуществлялось через НКВД республик и УНКВД краев и областей. В штате Управления лагерей для военнопленных были медицинские отделы (отделения), которые имели следующую типовую штатную структуру: центральная амбулатория (в крупных лагерях); аптека и аптечный склад; центральный лазарет (количество коек от 50 до 600 в зависимости от штата); дезактивационный отряд.
В лагерных отделениях тыловых лагерей для военнопленных медико-санитарные подразделения имели следующую структуру: медицинская часть, амбулатория, лазарет (изолятор) с количеством коек от 15 до 100 (в зависимости от штата) и дезактивационный отряд. Специальные госпитали для военнопленных имели свои штаты в зависимости от их коечной мощности (от 200 до 2000 коек){90} и они закреплялись за конкретным лагерем для военнопленных. Так, за лагерем военнопленных № 158 (Вологодская область) был закреплен специальный госпиталь № 5091 на 500 койко-мест{91}.
Таким образом, выживание в плену финских военнопленных зависело от их физического состояния; своевременности профилактических и лечебных мероприятий; объема, качества и регулярности продовольственного обеспечения; участия в трудовой деятельности. К сожалению, не всегда все эти условия соблюдались.
Кто прав: шюцкоровцы или антифашисты
Пребывание Финляндии в составе Российской империи оказало существенное влияние на межнациональные отношения и на восприятие финнами русских и наоборот. Известно, что российский царь Александр I созвал 16 марта 1809 г. первый сословный сейм Финляндии в г. Порвоо (Борго) — это было [100] весьма прогрессивным явлением для того времени, но несмотря на это в последующем, и особенно в начале XX в., царские наместники в Финляндии всячески подавляли национальное самосознание финнов, их стремление к национальному самоопределению, демократии и т. д. У основной массы финского населения исторически сформировались негативные стереотипы восприятия России и русских, которые использовались финской и шведской пропагандой в шовинистических целях, формировании «образа врага» в периоды, предшествующие вооруженным конфронтациям между Россией и Финляндией. С другой стороны, прогрессивная российская интеллигенция оказывала существенное влияние на развитие и становление прогрессивной мысли, демократического сознания финской интеллигенции, трудящихся масс. Поэтому нельзя не согласиться с выводом Пекка Косонен, Сакари Хэйкинен и других финских ученых{92} о том, что путь Финляндии к независимости не был чисто национальным. На развитие этого пути оказали влияние те демократические преобразования, которые произошли в мире в конце XIX в. и начале XX в.
Общественное сознание в Финляндии формировалось под воздействием многих политических течений. Для Финляндии первой половины XX в. наиболее характерными и важными были социал-демократическое и национально-патриотическое течение с их левыми и правыми ответвлениями. Основная политическая борьба развертывалась между этими течениями вплоть до начала 50-х годов XX в. Финские военнопленные войн 1939–1944 гг. были носителями этих идейных течений. Однако советская политическая система «принимала» только то, что было связано с социал-демократическими тенденциями, а национально-патриотические течения, как правило, отторгались, именовались «фашистскими». Исходя из этого подхода, администрация и политические органы лагерей НКВД для военнопленных, естественно, делили финских военнопленных на лояльно настроенных к СССР (к этой группе относили тех, кто положительно отзывался об СССР, его политической системе, о коммунистическом движении, придерживался интернациональных позиций социал-демократического движения и т. п.) и на реакционеров, фашистов (к этой группе относили тех, кто негативно, враждебно относился к СССР, его политической системе, к коммунистическому движению; кто занимал ярко выраженную национальную позицию; кто принадлежал к [101] фашистским партиям, к шюцкору, к политическим и общественным организациям, придерживавшимся антисоветской ориентации, предъявлявшим территориальные и иные претензии к СССР и т. п.). Поэтому, прежде чем приступить к рассмотрению содержания данной главы, целесообразно показать характер восприятия политическими, карательными, пропагандистскими, общественными структурами СССР и естественно, населением Советского Союза основных политических течений Финляндии периода 30–40-х годов.
Анализ истории взаимоотношений Советской России с Финляндией показывает, что они были весьма неоднозначными и сложными, начиная с 1918 г. Несмотря на то, что правительство Ленина еще 31 декабря 1917 г. признало государственную независимость Финляндии, а 4 февраля 1918 г. ВЦИК утвердил постановление СНК и принял «Декларацию революционного правительства о независимости Финляндии», отношение к Советской России со стороны правительства Финляндии и значительной части ее населения было недоверчивым и настороженным. Вместе с тем, политическая и экономическая ситуация в самой Финляндии сложилась таким образом, что вожди революционно настроенного рабочего класса решили взять власть в свои руки. В ночь на 27 января 1918 г. над Хельсинки взвилось красное знамя. Буржуазное правительство Финляндии бежало на север в г. Вааса. Эта ночь впервые трагически разделила Финляндию на красных и белых. Именно отсюда советская официальная политика и историография начали четкое деление всех политических течений в Финляндии на «своих» и «чужих». Естественно, что молодая Советская Республика не могла не оказать посильной помощи пролетариату Финляндии, взявшему власть в свои руки, так как это была одна из возможностей реально помочь рабочему классу в совершении социалистической революции и уничтожении буржуазного строя. Как известно, 27 января 1918 г. было создано революционное правительство — Совет уполномоченных во главе с Куллерво Маннером, руководящую роль в котором заняли О. В. Куусинен и Юрье Сирола.
Следует отметить, что период взаимоотношений между Советской Россией и Финляндией с января 1918 г. по октябрь 1920 г. как бы «выпадает», и не всем понятно, почему вдруг 14 октября 1920 г. в г. Юрьеве (Тарту) был подписан мирный договор между ними? Разве они воевали? Разве была война? А если и была, то каковы ее причины? Да, действительно, была война между Советской Россией и Финляндией. Однако российская общественность, да наверное и финская, недостаточно информированы о том, что е 1918 г. Советская Россия предприняла попытку оказать действенную интернациональную помощь рабочему классу Финляндии в захвате власти, но правительственные войска во главе с Маннергеймом и при активной поддержке 15-титысячного десанта вооруженных сил Германии во главе с немецким генералом фон дер Гольцем{93} жесточайшим образом разгромили революционный класс и его Красную гвардию фактически уже к августу 1918 г. В августе 1918 г. на территории Советской России была создана Коммунистическая партия Финляндии, которая продолжала борьбу с буржуазией Финляндии в подполье вплоть до сентября 1944 г. Таким образом, политическая конфронтация между правительствами и правящими партиями СССР и Финляндии началась с января 1918 г. Именно с этого времени шюцкор заявил о себе как мощная военно-политическая сила, которая уже с начала 20-х годов в СССР именовалась не иначе как фашистская организация.
Учитывая, что военнопленным-шюцкоровцам уделялось особое внимание в лагерях, целесообразно обратиться к понятию «шюцкор». В первом издании «Большой советской энциклопедии» под общей редакцией В. В. Куйбышева, Н. И. Бухарина и др., вышедшей в свет в 30-е годы, автор статьи К. Маннер отмечает, что «шюцкор» (шведск., по-фински суоелускунта, т. е. охранная дружина) — название добровольных белогвардейско-фашистских организаций в Финляндии. Зародышем шюцкора была гельсингфоргская белая гвардия, образовавшаяся во время октябрьской всеобщей забастовки 1905 г., когда национальная гвардия распалась на две части: Красную и Белую{94}. В статье отмечалось: главные силы находятся в деревне. Основным ядром являются кулаки, зажиточные крестьяне, отчасти и середняки. В городах и провинциальных промышленных центрах в состав [103] шюцкора входят преимущественно мелкобуржуазные элементы. Численность шюцкора около 100 тысяч мужчин, из них 50 тысяч можно считать активными боевиками... Страна разделена на 22 шюцкоровских округа с 250 районами... Финансирование охранных дружин осуществляется главным образом из госсредств. В 1931 г. государство ассигновало на них 53 млн. финских марок. Из других источников (членские взносы, пожертвования и пр.) поступило 16,95 млн. финских марок»{95}. В этой же статье указано, что «шюцкор участвовал в белобандитских выступлениях против Советской Карелии в 1918, 1919, 1921 и 1922 годах»{96}. В последующих советских энциклопедических изданиях содержание понятия шюцкор раскрывается более лаконично и сдержанно: «Шюцкор..., военизированная организация финляндской буржуазии и кулачества. Официально шюцкор создан в 1921 г. на основе добровольных отрядов (белая гвардия), участвовавших в подавлении финляндской революции 1918 г. Законом от 22 декабря 1927 г. шюцкор, во главе которого стоял президент Финляндской Республики, был объявлен вспомогательной частью национальной обороны... 3 ноября 1944 г. шюцкор распущен по условиям советско-финляндского перемирия»{97}.
Сравнительный анализ этих двух текстов показывает, что шюцкор отождествлялся с враждебными СССР классами, фашистскими организациями и течениями. Естественно, что слово «шюцкор» вызывало у сотрудников администрации лагерей НКВД для военнопленных полное неприятие. Однако политические цели, программа деятельности шюцкора советской общественности были неизвестны. Были сформированы определенные политические стереотипы: шюцкоровец — фашист и враг рабочего класса и к нему было соответствующее отношение. Эти стереотипы время от времени подкреплялись активным участием шюцкора во всевозможных приграничных инцидентах в 20–30-е годы против Советской Карелии и Ингерманландии. Шюцкоровцы жестоко относились к коммунистам, большевикам, ненавидели советскую власть. Финские политэмигранты, перешедшие на территорию СССР после поражения революции 1918 г., аналогичным образом относились к шюцкору, активно участвовали в вооруженной борьбе с ними. Так, во время приграничных [104] вооруженных конфликтов в 1921–1922 гг. значительную роль в разгроме шюцкоровских отрядов, вторгшихся на территорию Советской Карелии, сыграли боевые действия курсантов Интернациональной школы под руководством Тойво Антикайнена{98}.
Помимо шюцкоровского движения в то время в Финляндии существовало несколько национально-патриотических народных движений: лапуасское; патриотическое народное движение (партии ИКЛ); Академический карельский союз (АКС){99} — в СССР его называли Карельское академическое общество (КАО); Союз защиты Финляндии и др. Их всех объединяла идея создания Великой Финляндии, построения финского государства на национальной основе при главенствующем положении частной собственности, полной независимости Финляндии от влияния других государств и, прежде всего, Советского Союза. Неслучайно администрация лагерей НКВД для военнопленных принимала решительные меры к выявлению среди финских военнопленных членов вышеназванных организаций, именовавшихся фашистскими. На практике всех финских военнопленных, примыкавших к названным политическим организациям, называли общим словом — шюцкоровец.
Безусловно также, что в Финляндии 30–40-х годов было достаточно большое число финнов, которые не разделяли идей крайне правых националистических движений, а стояли на социал-демократических позициях, на объективном восприятии военно-политической и экономической ситуации и территориальной проблемы. Эта часть финнов выступала за добрососедские, равноправные отношения с сопредельными странами, в том числе и с Советским Союзом. Однако в 30–40-е годы в Финляндии не допускались открытые доброжелательные мнения о Советском Союзе{100}.
На войне как на войне, и в советском плену оказались представители практически всех политических течений. Особенности лагерной жизни таковы, что имелась реальная возможность свободного обсуждения всех наболевших вопросов. Разговоры на любые темы в лагерях НКВД для военнопленных не пресекались, а наоборот, администрация лагерей (прежде всего политические работники) была заинтересована [105] в установлении политического лица каждого финского военнопленного для того, чтобы правильно организовать его политическую обработку. Естественно, среди финских военнопленных поощрялись просоветские высказывания, принимались меры к исключению, нейтрализации влияния фашистских, узконационалистических взглядов и умонастроений.
Большей частью предоставленные самим себе финские военнопленные вели между собой жаркие дискуссии о причинах войн с СССР, о том, как должно быть устроено будущее финское государство, как относиться к русским и т. п. Сравнительный анализ документальных материалов о характере бесед между финскими военнопленными, о том, что их больше всего волновало как в период плена 1939–1940 гг., так и в 1941–1944 гг., показал, что в них мало что изменилось.
С точки зрения участия в политических дискуссиях финских военнопленных можно разделить на три группы:
первая группа — военнопленные, высказывавшие лояльное отношение к СССР, его политическому устройству, необходимости быть с ним в добрососедских отношениях и т. п. (около 20 % от общего числа как в период 1939–1940 гг., так и в период 1941–1944 гг.);
вторая группа — проявлявшие антисоветские, фашистские, крайне националистические настроения, во взглядах которых отражалось враждебное отношение к СССР, русским (около 15–20 % от общего числа);
третья группа — военнопленные, занимавшие в условиях плена нейтральную позицию, так называемые «молчуны», которые как в неофициальной, так и в официальной обстановке скрывали истинное отношение и к СССР, и к фашизму, занимали позицию «не вашим и не нашим» (около 60 % от общего числа). Однако представители этой группы, как правило, всегда ставили свои подписи под политическими воззваниями, подготовленными антифашистами для использования в пропагандистских целях (всевозможные документы, распространявшиеся среди военнопленных, военнослужащих и населения Финляндии и т. п.).
Между первой и второй группами шла упорная борьба за перетягивание на свою сторону военнопленных из третьей группы. Безусловно, администрация лагерей и их политический аппарат отдали предпочтение первой группе, активно боролись с представителями второй группы и проводили разъяснительную работу среди третьей группы финских военнопленных. Систематически собирались данные о политико-моральном состоянии финских военнопленных. Потребителями этой информации были руководство НКВД СССР, Бюро военно-политической информации ЦК ВКП (б), 7-ое Управление ГлавПУРККА, ИККИ, секция Компартии Финляндии при ИККИ. Так, на 21 февраля 1940 г. начальник Грязовецкого лагеря военнопленных докладывал руководству УПВИ НКВД СССР, что политико-моральное состояние финских военнопленных нормальное; положением в плену довольны; среди них ходят слухи о том, что не финны, а Красная Армия открыла огонь по своим войскам 26 ноября 1939 г.; регулярно проводится читка газет на финском языке, изучение их продолжается посредством бесед и т. п.; нужна помощь в организации библиотечки на финском языке; кинофильмы демонстрируются с субтитрами на финском языке и т. д.{101} Из 697 военнопленных финской армии (691 финн и 6 шведов), содержащихся в Грязовецком лагере в периоде декабря 1939 г. по март 1940 г., было официально выявлено лишь 69 шюцкоровцев.
Отношение финских военнопленных к войне, к СССР зависело от того, к какой социальной группе, политическому течению принадлежал военный. Так, пленный войны 1939–1940 гг. солдат 34-го пехотного полка Хеппенен при опросе заявил, что «солдаты финской армии не желают воевать с СССР, считают, что эта война финскому народу ничего не даст»{102}. Бывший член социал-демократической партии Финляндии, пленный войны 1939–1940 гг. рядовой Ясколайнен Хатскки-Абель также отзывался о Советском Союзе положительно, до армии состоял в социал-демократической партии, проводил линию коммунистов{103}. Пленный войны 1939–1940 гг. рядовой Поутиай-нен Аату Анти, 1910 г. р., уроженец губ. Куопио, деревня Паюярви (был пленен 13 декабря 1939 г. и репатриирован 20 апреля 1940 г.), при опросе заявил, что «эвакуация мирного населения из пограничной полосы началась с 13 октября 1939 г. В это время газеты писали, что есть предположение, что Советский Союз начнет войну, а поэтому население надо держать подальше от границы. Газеты указывали, что требования Советского Союза невыполнимы, а отсюда только один выход — это война. Население против войны: как города, так и деревни. Солдаты финляндской армии все время находятся под сильным наблюдением шюцкоровцев, последние о всех неблагонадежных и подозрительных доносят офицерам»{104}. [107]
Подавляющее большинство финских военнопленных офицеров и шюцкоровцев (пленные 1939–1940 гг.) в политических беседах с ними держали себя гордо, даже вызывающе и при этом говорили: «Красная Армия напала на Финляндию и мы защищаем свою Родину. Сжигание населенных пунктов делается в интересах обороны страны, распоряжением высшего командования»{105}. Офицеры пытались взять под свое влияние и защиту солдат: вышли с требованием к администрации Грязовецкого лагеря об увеличении нормы хлеба для финских солдат, разрешить переписку с родственниками через нейтральные страны Эстонию и Латвию и т. п.{106} Однако их требования удовлетворены не были.
Сходный морально-политический климат имел место и среди финских военнопленных войны 1941–1944 гг. Так, рядовой рабочей бригады Нюкянен Рейно Аларикович, 1909 г.р., уезд Вуери, деревня Хавки, перебежал на сторону Красной Армии 15 сентября 1941 г. Он не только положительно отзывался о Советском Союзе, но и видел будущее Финляндии в дружбе с СССР и строительстве социалистического общества, активно участвовал в антифашистской работе лагеря № 99{107}. В советских архивах сохранилось его фото за 1941 г. (см. фото), где Нюкянен Рейно выступает на собрании финских военнопленных. К сожалению, судьба Нкжянена Рейно сложилась трагически.' 27 июля 1942 г. он умер в лагерном отделении № 1 лагеря № 99 и похоронен на городском кладбище поселка Спасск г. Караганды.
Солдат Смоландер Симо Андреевич, 1914 г. р. (призван 18 июля 1941 г., в плен захвачен в первой декаде сентября 1941 г.), на опросе 13 сентября 1941 г. заявил, что воевать не хочет, так как ему нечего защищать, он лесоруб, отцу 50 лет, матери 49 лет, брату 16 лет, три сестры; отец — батрак, снимает комнату у кулака; попросил оставить его после войны на жительство в СССР, так как после войны, если у власти останутся Рюти и Маннергейм, то беднякам все равно житья не будет{108}. Другой солдат Яло Карл Август, 1904 г. р., уроженец г. Турку, в плен взят 2 сентября 1941 г. в бою в районе Ухты, на опросе показал: по профессии — портовый рабочий, на его иждивении отец 75 лет и мать 73 лет, холост; жениться не может, так как денег не хватает; мобилизован 23 июня 1941 г., 28 августа 1941 г. прибыл [108] на фронт, 1 сентября 1941 г. пошел в наступление, но русские их перехитрили и после сильного артобстрела весь батальон побежал куда глаза глядят; солдаты воевать не хотят, но воюют, боятся репрессий; финские солдаты живут плохо, впроголодь, одежда плохая; видел много листовок, но офицеры пугают тем, что они якобы заминированы и если возьмешь; то подорвешься{109}.
Капитан финской армии (48 авиаэскадрилья) Яккола Эркки Федорович (Теодор), 1916 г. р., в плен попал 28 июля 1944 г. у Лаимолан-Ярви, при опросе рассказал, что финские солдаты питаются значительно хуже, чем офицеры; продолжение войны, по его мнению, бессмысленно{110}. Каллиойнен Ойли-Мария Ивановна, 1904 г. р., уроженка г. Выборга, жила в г. Хельсинки, в плен захвачена в 12 час. 30 мин. 16 августа 1944 г., член женской организации «Лотта-Свярд» с 1933 г., в августе 1941 г. пошла добровольно на фронт в качестве медицинской сестры, на опросе воздержалась от каких-либо политических высказываний, оценок, вела себя патриотически{111}. Военнопленный священник Лаасонен (других данных нет) по прибытии в лагерь № 158 (Вологодская область) стал вести широкую пропаганду против СССР и, в частности, заявил: «Я пошел воевать за бога, за религию, против русских безбожников. Россия является прямым противником религии. Я ненавижу русских людей»{112}. Не менее решительно вели себя в плену и шюцкоровцы. В частности, 15 августа 1941 г. руководство Грязовецкого лагеря докладывало в УПВИ НКВД СССР о том, что в лагере содержится всего 198 военнопленных и в их числе 79 военнопленных финнов; большинство финнов настроены к СССР дружелюбно, но шюцкоровцы настроены враждебно — это прапорщики Паури Хейки, Пулкинен Кейс и др.{113}
Необходимо подчеркнуть, что процент антифашистского актива среди финских военнопленных был невелик. Так, в отчете бригады ЦК ВКП(б) о работе в Спассо-Заводском лагере (г. Караганда) с 10 по 26 декабря 1941 г. отмечалось, что в числе 188 военнопленных финской армии имеется лишь 29 финнов, которых можно отнести к антифашистскому активу{114}. Анализ показал, что военнопленные финской армии неоднозначно восприняли содержание бесед и лекций, которые [109] проводили с ними представители ИККИ финские политэмигранты Пакконен и Серкунен. В частности, 20 декабря 1941 г. было проведено собрание по вопросу принятия декларации к солдатам и народу Финляндии о прекращении войны и свержении правительства Рюти-Маннергейма (проект декларации был подготовлен Пакконеном и Серкуненом заблаговременно и с ним был ознакомлен актив финских антифашистов). Как отмечалось в отчете бригады ЦК ВКП(б), декларация была принята единогласно, но свои подписи под ней поставили лишь 144 военнопленных финской армии из 188 содержавшихся в лагере{115}. Подлинный экземпляр декларации передан представителю 7-го Управления (по специальной пропаганде) ГлавПУРККА Селезневу для опубликования в печати и распространения среди военнопленных и на фронте.
В вооруженных силах Финляндии проводилась активная как пропагандистская, так и контрпропагандистская работа, направленная на воспитание военнослужащих в духе патриотизма, верности своему долгу, готовности воевать до конца, в духе ненависти к СССР, русским. В целях контрпропагандистского воздействия издавались специальные инструкции и информационные материалы для просветительной работы среди финских солдат. Безусловно, эта пропагандистская обработка не проходила бесследно. Финские солдаты, захватываемые в плен советскими войсками, имели соответствующее отрицательное отношение к Красной Армии, политическому строю и внешней политике СССР.
Обобщение результатов политической и социологической (опросы, анкетирование и т. п.) работы среди финских военнопленных показало, что наиболее ожесточенная идейная борьба велась между сторонниками антифашизма и шюцкоровцами (в том числе и со сторонниками шюцкора). Основная суть этой борьбы сводилась к вопросу: какой должна быть Финляндия после войны, каким путем ей необходимо идти. Антифашистски настроенные финские военнопленные не были однородной, просоветски настроенной массой. При всем лояльном отношении большинства их к СССР, они все же настороженно относились к возможному большевистскому проникновению в Финляндию, к колхозному строительству и т. п. Можно сказать, что подавляющее большинство антифашистски и нефашистски настроенных финских военнопленных придерживались западной социал-демократической ориентации. Шюцкоровцы стояли за идею национальной [110] независимости Финляндии, за абсолютную ориентацию на Запад и против любых контактов с СССР.
Антифашистски настроенные финские военнопленные также выступали за суверенную, независимую Финляндию, построенную на социал-демократических принципах, но при добрососедских отношениях с СССР, при активном экономическом и культурном сотрудничестве с русскими. Шюцкоровцы, ослепленные своей традиционной ненавистью к большевикам, к русским, не могли понять того, что предлагаемый финскими антифашистами путь развития послевоенной Финляндии, но при сохранении самостоятельности Финляндии и недопущении политической и иной зависимости ее правительства от СССР — наиболее прогрессивный. Среди антифашистов, особенно выходцев из беднейших слоев населения Финляндии, в незначительном количестве были и такие, которые находились под влиянием коммунистических идей.
Последующая история Финляндии показала, что социал-демократическая линия, которой, правда, не сразу после второй мировой войны, стала придерживаться значительная часть населения, оказалась наиболее верной. Курс на добрососедские отношения с СССР без его вмешательства во внутреннюю и внешнюю политику Финляндии также был наиболее жизнеспособным и верным. Позиция шюцкоровцев оказалась ошибочной. Финские коммунисты, находившиеся в эмиграции в СССР, все же пытались использовать финских военнопленных, обучая их в антифашистских школах, в целях взять послевоенное развитие Финляндии в свои руки.
Пленные финны учатся в антифашистских школах
Финляндская политическая эмиграция в Советском Союзе сильно переживала свое поражение в революции 1918 г. Она стремилась при помощи СССР и Коминтерна в лице ИККИ взять реванш. Основная масса политэмигрантов группировалась вокруг секции Коммунистической партии Финляндии при ИККИ. Подавляющее большинство финских политэмигрантов проходило политическое и иное специальное обучение в Международной ленинской школе (МЛШ) при ИККИ в Москве, в Интернациональной [111] школе и т. д. Однако в 30–40 гг. возможности создать революционную ситуацию в Финляндии и использовать ее в целях захвата власти пролетариатом не представлялось. Война 1939–1940 гг. была скоротечной, проходила в сложной международной обстановке, что не позволило использовать искусственно созданную Финскую народную армию (ФНА) при содействии Красной Армии в изгнании буржуазии из Финляндии и установлении правительства трудящихся. Созданное 1 декабря 1939 г. на территории СССР правительство не существовавшей Демократической Республики Финляндии во главе с Отто Куусиненом оказалось марионеточным. Пролетариат Финляндии не откликнулся на революционный призыв правительства Куусинена. Попытка использовать финских военнопленных войны 1939–1940 гг. в достижении политических и иных целей Коммунистической партии Финляндии{116} в силу их малочисленности и кратковременного пребывания в советском плену также не принесла желаемого успеха. И это несмотря на то, что среди финских военнопленных проводилась интенсивная политическая работа. Так, в Грязовецком лагере, где содержалась основная масса финских военнопленных войны 1939–1940 гг., политическая работа включала: проведение тематических бесед в соответствии с планами политического отряда лагеря; беседы по текущим вопросам международного и внутреннего Положения Советского Союза; распространение литературы на финском языке и ее обсуждение; читка газет на финском языке с последующим обсуждением их содержания; организация передвижных библиотек; демонстрация кинофильмов с соответствующими пояснениями и комментариями; создание актива военнопленных; целенаправленное и всестороннее изучение военнопленных посредством бесед с ними (групповых и индивидуальных); использование писем и заявлений военнопленных по различным вопросам; пропаганда Финской народной армии и склонение военнопленных к вступлению в ее ряды и т. д.
Следует отметить, что политическая работа среди финских военнопленных войны 1939–1940 гг. велась недостаточно профессионально [112] в силу отсутствия необходимого количества политических работников со знанием финского языка. В частности, 29 февраля 1940 г, старший инструктор политического отдела УПВИ НКВД СССР батальонный комиссар Лисовский в своем докладе о результатах проверки политической работы в Грязовецком лагере отметил необходимость направления в этот лагерь 1–2 инструкторов, владеющих финским языком{117}. Куусинен и Антикайнен в своей докладной записке в адрес Бюро военно-политической пропаганды ВКП(б) и в ИККИ от 25 июля 1941 года также отмечали неудовлетворительную постановку пропаганды на войска и население Финляндии в период войны 1939–1940 гг.{118} Все эти недостатки были учтены в политической работе среди финских военнопленных войны 1941–1944 гг.
Факторов, способствовавших развертыванию более мощной политической работы (она получила официальное название «антифашистская работа». — В. Г.) среди финских военнопленных войны 1941–1944 гг., было несколько:
1) коалиционный характер войны, в который участвовали СССР и Финляндия (война имела иное содержание по сравнению с войной 1939–1940 гг.);
2) более качественная подготовка пропагандистских органов СССР и аппарата ИККИ к развертыванию политической пропаганды по всем направлениям на такой весьма благоприятной платформе, как борьба с фашизмом, которая приняла мощный международный характер. Неслучайно положительная работа среди военнопленных стала называться антифашистской, поскольку она оправдывала своей целью сотрудничество военнопленного с администрацией лагеря в глазах его соотечественников;
3) наличие большего количества финнов и большим временем их содержания в плену;
4) задача, которую преследовала политическая работа: как можно быстрее вывести Финляндию из войны. На это были направлены усилия по морально-политическому разложению личного состава финской армии; созданию климата недоверия между немцами и финнами на фронте и в тылу, между Германией и Финляндией; внедрению в общественное сознание финского народа стереотипа о справедливой войне, которую ведет Советский Союз против Германии и Финляндии, необходимости уничтожения фашизма в любых формах, [114] поскольку он является врагом пролетариата как советского, так и финского; более широкому использованию возможностей финских военнопленных в интересах политической борьбы с финским фашизмом во время войны и продвижения коммунистических идей в народные массы как в период войны, так и после нее;
5) наличие антигитлеровской коалиции, реальной уверенности в том, что СССР в союзе с США, Великобританией и другими странами победит германский фашизм и его союзников, в том числе и Финляндию, а, следовательно, предоставится объективная возможность установления советского контроля над Финляндией и, естественно, прихода к власти в Финляндии финских политэмигрантов из СССР.
Опираясь на эти и другие благоприятные факторы, советская специальная пропаганда буквально с первых дней войны развернула мощную морально-психологическую и идеологическую обработку личного состава армий Германии, Финляндии, Румынии, Венгрии и других союзников Гитлера в войне с СССР. Определенная часть финских солдат, оторванная от семьи, родины, не хотела участвовать в войне с Советским Союзом, справедливо полагала, что эта война финскому народу ничего не даст и рассуждала примерно следующим образом: мы воюем лишь потому, что нам приказывает воевать наше правительство{119}. Такое отношение к войне преобладало среди основной массы финских солдат, выходцев из бедных слоев населения Финляндии, среди тех, кто, кроме своих рабочих рук, ничего не имели.
Существовавшая в финской армии значительная прослойка шюцкоровцев (особенно среди младшего и среднего командного состава), членов таких крайне националистических организаций, как «Союз фронтовиков» (насчитывавший до 150 тысяч резервистов{120}), «Союз братьев по оружию», «Лотта Свярд» и других, позволяла офицерскому составу армии Финляндии поддерживать в боевых подразделениях достаточно высокие боевой дух и морально-политическое состояние. Этому же способствовала проводимая в государственном масштабе пропагандистская кампания, которая на первом этапе войны 1941–1944 гг. выдвинула лозунг о восстановлении границ 1939 года и представляла участие Финляндии в войне против СССР как в оборонительной и справедливой войне{121}. Однако суровая обстановка непосредственных боевых действий оказывала сильное угнетающее [115] воздействие на их участников. После создания осенью 1941 г. антигитлеровской коалиции в составе США, СССР и Великобритании среди финских солдат возникла сильная тревога по поводу будущего своей страны, целесообразности участия в войне на стороне Германии. Однако маховик войны требовал своего: наступай, обороняйся, защищайся до последнего, иначе можешь быть убит, ранен, пленен. Особенно сильным был страх перед русским пленом. Некоторые финны даже кончали жизнь самоубийством, лишь бы не оказаться в советском плену. Так, при опросе финский военнопленный Никкинен Ойво Маннэ, 1917 г. р., радист, рассказал, что внушение страха перед пленом Красной Армии было настолько велико, что в момент захвата его и с ним еще 4-х солдат в плен, трое солдат и один младший командир покончили жизнь самоубийством{122} (к сожалению, в архивных документах нет данных о фамилиях покончивших с собой финнов).
Вместе с тем, когда финский военнопленный убеждался, что с ним обращаются гуманно, а его жизни ничего не угрожает, он становился на путь объективной, трезвой оценки своего места в войне. Накопившиеся обиды на своих непосредственных командиров, шюцкоровцев, правительство Финляндии, неудовлетворенность своей участью, неопределенностью судьбы своей родины и своей собственной, изоляция от родственников и т. п., — все это вырывалось наружу и давало благоприятную почву советской пропагандистской машине. Известно, что советская специальная пропаганда на войска и население Германии, Финляндии, Венгрии и других стран фашистского блока в первые месяцы войны 1941–1945 гг. оказалась в определенной растерянности, действовала неуверенно, что сказалось и на объеме политических мероприятий, проводившихся среди военнопленных в лагерях НКВД. Так, в лагере № 74 (пос. Оранки Горьковской области), где содержалось 125 финнов (22 офицера и 103 унтер-офицеров и рядовых){123}, политическим аппаратом с непосредственным участием военнопленных было организовано: а) самодеятельных спектаклей: в 1941 г. — 4, в 1942 г. — 5; б) самодеятельных концертов: в 1941 г. — нет, 1942 г. — 18; в) музыкальных вечеров: в 1941 г. — 2, в 1942 г. — 6; г) шахматно-шашечных соревнований: в 1941 г. — 2, в 1942 г. — 4 и т. д.
Таблица 11. Сводные данные о художественной самодеятельности военнопленных, содержащихся в лагере НКВД для военнопленных № 74 (пос. Оранки Горьковской области) в 1941–1944 гг.
| Название мероприятий | Общее количество проведенных мероприятий (раз) | Из них по годам | |||
| 1941 г. | 1942 г. | 1943 г. | 1944 г. | ||
| Спектакли | 28 | 4 | 5 | 7 | 12 |
| Концерты | 100 | - | 18 | 34 | 48 |
| Музыкальные вечера | 65 | 2 | 6 | 24 | 33 |
| Шахматно-шашечные соревнования | 19 | 2 | 4 | 5 | 8 |
| Итого | 212 | 8 | 33 | 70 | 101 |
За период 1941–1944 гг. в лагере НКВД для военнопленных № 74 было проведено 12851 политико-массовое мероприятие, то есть по несколько мероприятий в день. Во всех остальных лагерях проводилась аналогичная политическая работа, а в некоторых и еще более объемная. Таким образом, можно констатировать, что интенсивность политико-массовых мероприятий с военнопленными в лагерях НКВД была весьма значительной; средняя занятость каждого военнопленного в этих мероприятиях составляла около 2–3 часов ежесуточно.
Безусловно, такой огромный объем политико-массовой работы среди военнопленных силами одного лишь политаппарата лагеря выполнить было невозможно. Поэтому из числа военнопленных создавался так называемый антифашистский актив, который проходил соответствующую подготовку, вначале под контролем политаппарата лагеря, затем самостоятельно проводил соответствующую политико-массовую работу среди военнопленных. Военнопленные распределялись по национальному, прежде всего, языковому признаку. Система политической обработки финских военнопленных включала также и широкую подготовку, то есть антифашистский актив (прежде [119] всего){124} и все остальные военнопленные (так называемые добровольно-принудительные желающие) обучались по специальной программе на антифашистских курсах, семинарах или в антифашистских школах. Антифашистские курсы, семинары были организованы при каждом лагере, а школы — или при крупных управлениях лагерей НКВД, или как самостоятельные единицы системы УПВИ НКВД СССР. Например, при управлении лагеря № 27 (гор. Красногорск, Московская область) была создана Центральная антифашистская школа.
Программа антифашистских курсов и школ была рассчитана, как правило, на три месяца. Школы от курсов отличались не только качеством преподавания и количеством часов, отводимых на изучение программы, но и тем, что в антифашистской школе военнопленные проходили подготовку с отрывом от производства. В школах обучение длилось обычно три — шесть месяцев. Программы разрабатывались институтом № 99 при ЦК ВКП(б) и носили типовой характер, но с учетом национальной и гражданской принадлежности военнопленных (немцы, финны и т. д.). Антифашистские курсы и семинары были рассчитаны на обучение военнопленных без отрыва от производства. В некоторых лагерях курсантов антифашистских курсов освобождали от работ на производстве. Военнопленные, успешно окончившие курсы, часто направлялись для углубления своих политических знаний в антифашистские школы. Окончившие школы возвращались в лагеря на должности функционеров по антифашисткой работе. Наиболее проверенные антифашисты из числа финских военнопленных использовались для подготовки пропагандистских материалов. Так, только с 22 июня 1941 г. по 5 июня 1942 г. было издано 10,3 % тематических листовок от имени финских военнопленных. Многие стремились пройти обучение в антифашистской школе или на курсах. Причины и мотивы такого стремления были разные: получить улучшенное питание во время учебы и после назначения на должность функционера, приобрести политические знания (в области истории мирового рабочего движения, истории войн, революций своей страны), посвятить себя после войны работе по партийной (коммунистической, [120] социал-демократической), профсоюзной и иной общественно-политической линии; занять определенную должность в будущем правительстве своей страны после войны и т. д.
К необходимости создания специальных школ для подготовки специалистов по политической работе из числа военнопленных в лагерях военно-политическое руководство Советского Союза и руководство ИККИ пришли после того, как, побывав с проверкой в августе и октябре 1941 года в Темниковском лагере военнопленных и в декабре 1941 года в Спассо-Заводском лагере, комиссии от ЦК ВКП(б), ГлавПУРККА и ИККИ убедились в том, что подавляющее большинство военнопленных даже из числа выходцев из пролетарских масс негативно, а иногда и враждебно воспринимает большевистскую идеологию, политику и политические цели, негативно или нейтрально относятся к Советскому Союзу, его политическому устройству, коллективной собственности и т. п. Довоенные расчеты на то, что рабочие и крестьяне Германии, Финляндии, Венгрии, Румынии и других стран, союзных с Германией, не будут воевать против своих советских братьев-пролетариев, а сразу перейдут на их сторону и повернут винтовки против мировой буржуазии, не оправдались. Нужна была кропотливая политическая работа с военнопленными. Наиболее успешно ее могли вести только сами военнопленные, прошедшие специальную подготовку. Стремясь создать мощное антифашистское движение среди военнопленных, во все лагеря была направлена ориентировка УПВИ НКВД СССР № 28/322 от 21 января 1942 г. «О необходимости проведения политико-воспитательной работы среди военнопленных», а затем и Указание УПВИ НКВД СССР № 28/4240 от 25 апреля 1942 г. «О работе фашистских элементов среди военнопленных и мерах ее пресечения». Эти документы значительно активизировали работу по организации антифашистского движения среди военнопленных, способствовали развертыванию сети антифашистских учебных заведений для них.
Первая антифашистская школа была организована в апреле 1942 года при лагере № 74 (пос. Оранки Горьковской области). Первый набор слушателей начал учебу 5 мая и закончил ее 6 августа 1942 года{125}. Всего в 1942 году было обучено два набора. При этом было выявлено много недостатков, обобщение которых вылилось в издание УПВИ НКВД СССР ориентировки № 28/13678 от 13 декабря 1942 года «Об отборе кандидатов из военнопленных в школу антифашистов». [122]
Программы для школ были рассчитаны на 180–370 и даже 1200 часов и состояли из трех основных разделов: история СССР, история страны-родины военнопленных и организация антифашистской, пропагандистской работы среди военнопленных, организация агитационно-политической работы среди пролетарских масс на родине (если курсанты школы готовились на послевоенное время для партийной и иной легальной или нелегальной работы). При прохождении шестимесячной подготовки в антифашистской школе учебные занятия планировались из расчета 8 часов в день. Учебное время распределялось следующим образом: основные этапы исторического развития СССР — 468 часов; советское строительство — 134 часа; политическая экономия — капиталистический строй — 144 часа; основные этапы исторического развития Финляндии — 186 часов; вопросы международного положения — 64 часа; проведение контрольно-проверочных занятий — 48 часов; подготовка и проведение экзаменов — 80 часов{126}. Политическую подготовку в антифашистских школах, на курсах и семинарах прошли около 30 процентов финских военнопленных. Они изучали историю демократического рабочего движения в России и в Финляндии; сущность социалистического государства, Конституции СССР, национальной и интернациональной политики ВКП(б) и Советского государства, планы, итоги советских пятилеток и индустриализации страны. Особое внимание уделялось послевоенному устройству Финляндии. К проведению занятий с финскими военнопленными привлекались не только советские политинструкторы, свободно владеющие финским языком, но и такие видные политэмигранты как Куусинен, Антикайнен, Пакконен, Серкунен и другие.
Финские политэмигранты, прежде всего члены Коммунистической партии Финляндии, стремились к тому, чтобы как можно больше соотечественников перешло на их сторону, стало опорой в политической борьбе за власть в послевоенной Финляндии. Однако внутриполитическая обстановка в этой стране сложилась таким образом, что военно-политическое руководство Советского Союза воздержалось от намерения привести коммунистов к власти в Финляндии. На то было несколько причин: во-первых, Финляндия вышла из войны в сентябре 1944 года и немедленный приход к власти коммунистов вызвал бы осложнения не только в отношениях между СССР, США и Великобританией, но и обострил бы внутриполитическую обстановку [123] в самой Финляндии, во-вторых, Советскому Союзу, продолжавшему нести основную тяжесть войны с фашистской Германией и ее союзниками, невыгодно было иметь нестабильную обстановку в Финляндии, тем более, что фактически СССР единолично осуществлял там контрольные функции посредством своей Инспекции союзной контрольной комиссии. Репатриированные финские военнопленные, в основной массе своей, стали членами организованного в октябре 1944 года общества «Финляндия — Советский Союз» и проводниками его идей на местах.
Последующие события показали, что избранный советским военно-политическим руководством курс на консолидацию здоровых демократических сил и объединение их в организацию Демократический союз народа Финляндии (ДСНФ), в состав которого вошли коммунистическая партия, левые социал-демократические организации — «Союз мелких земледельцев», «Союз товариществ» и др., оказался наиболее верным, так как способствовал обеспечению мира, порядка и спокойствия в стране, быстрому восстановлению народного хозяйства Финляндии после 1941–1944 гг.
Реакционно настроенные офицеры генерального штаба финской армии, опираясь на бывших шюцкоровцев и членов Карельского академического общества, предприняли попытки в конце 1944 года и в первой половине 1945 года развернуть на территории Финляндии движение Сопротивления войскам Красной Армии. К июлю 1945 года финским правительством при содействии советской Инспекции союзной контрольной комиссии на территории Финляндии было ликвидировано значительное количество тайных складов оружия и боеприпасов. По его решению в конце июня 1945 года были арестованы, как участники военно-фашистского заговора и организаторы тайных складов оружия, начальник генерального штаба генерал-лейтенант Айро, начальник оперативного отряда генштаба полковник Нихтиля, его помощник подполковник Хаахти. В период с 5 по 8 июля 1945 г. финскими следственными органами дополнительно были арестованы еще 25 офицеров, которые в октябре-ноябре 1944 года под видом уполномоченных генштаба Финляндии организовали тайные склады хранения оружия. Следствие по делу о заговоре вела государственная полиция Финляндии. Союзная контрольная комиссии каких-либо указаний об арестах вышеуказанных лиц не давала. 20 августа 1945 года государственной полицией Финляндии был вскрыт нелегально существовавший студенческий комитет организации «Карельское академическое общество», идейным вдохновителем которого являлись [124] ректор Хельсинского университета Невенлиниа (бывший председатель комиссии по вербовке добровольцев в «СС» — батальоны), профессор Арно Саксен (бывший член комиссии по расследованию «Катынского дела»), Пунтила (бывший секретарь премьер-министра Линкомиеса). В этот период госполиция ликвидировала и ряд других подпольных организаций типа «Братья по оружию СС», «Подвижная полиция» и др. Демократические силы Финляндии на этот раз победили. Развязывание братоубийственной войны было предотвращено самими финнами. Это явилось еще одним подтверждением правильности выбора политической линии со стороны Советского Союза по отношению к послевоенной Финляндии. Многие финны no-достоинству оценили добрую волю Советского Союза к побежденной Финляндии. В частности, 8 августа 1945 года начальник Инспекции союзной контрольной комиссии генерал-майор Кожевников докладывал А. А. Жданову о реагировании жителей Хельсинки на политику СССР в отношении Финляндии: жительница Хельсинки беспартийная Картунен: «Мы — финны — до последнего времени представляли русских как зверей, что они, придя сюда, начнут убивать и грабить. Оказалось все по-другому, — наше положение облегчают. [125]
Если бы сюда пришли немцы, то они действительно бы ограбили нас, как это было в 1918 году»; рабочий-металлург завода «Кастор» в Питаянмаяки беспартийный Микко Нярве: «Странны и непонятны представленные нам Советским Союзом льготы. Мы ведь в сущности вполне удовлетворительно не выполняем Соглашения о перемирии. Военные преступники гуляют на свободе, целая организация при генеральном штабе вела и была уличена в преступной работе против СССР. Рюти вместо тюрьмы еще получил большую пенсию». Аналогичные высказывания можно было услышать в то время от многих финнов.
В качестве вывода можно сказать, что, безусловно, даже если бы все 1974 финских военнопленных войны 1941–1944 гг., вернувшихся домой, прошли специальную политическую подготовку в антифашистских школах, то все равно они не смогли бы радикально повлиять на ход и исход внутриполитической борьбы за будущее послевоенной Финляндии. Однако большинство из них, став лояльно настроенными к СССР, явились в определенной степени проводниками линии на добрососедские отношения с Советским Союзом.
Суды НКВД над пленными
Определенный научный и историко-правовой интерес представляет процесс выполнения Советским государством взятых на себя союзнических обязательств по наказанию военных преступников. Правовым основанием привлечения военнопленных к ответственности за нарушение законов и обычаев войны служили:
а) международные правовые акты: законы и обычаи войны, систематизированные в Гаагской конвенции 1907 года; Женевская конвенция о содержании военнопленных от 27 июля 1929 года; Московская декларация об ответственности гитлеровцев за совершаемые зверства от 30 октября 1943 года (подписанные СССР, США и Великобританией); решение Крымской конференции руководителей трех союзных держав — СССР, США и Великобритании о послевоенном устройстве Германии от 11 февраля 1945 года; Директива Союзного Консультативного Комитета 38 от 12 октября 1946 г.; Устав и решения Международного Военного Трибунала в Нюрнберге и др.; [126]
б) национальное законодательство СССР: Закон от 1927 года за государственные и общеуголовные преступления; Положение о военнопленных от 1 июля 1941 года (раздел 5. Уголовная и дисциплинарная ответственность военнопленных); Указ Президиума Верховного Совета СССР от 19 апреля 1943 года о мерах наказания для немецко-фашистских злодеев.
Привлечение финских военнопленных к уголовной ответственности осуществлялось, в основном, за нарушение законов и обычаев войны, за проведение в тылу Красной Армии шпионской, диверсионной и террористической деятельности и совершение общеуголовных преступлений в лагерях. Судебное расследование проводилось следователями органов НКВД СССР, а приговоры выносились Военными Трибуналами войск НКВД СССР или фронтов, военных округов. Подавляющее большинство судов над финскими военнопленными и гражданскими лицами были закрытыми, защитники (адвокаты), как правило, отсутствовали. Безусловно, это являлось нарушением существующей мировой судебной практики, да и нарушением советского законодательства. По неокончательным данным, к уголовной ответственности за разные виды уголовных преступлений было привлечено не более 100 финских военнопленных и гражданских лиц (см. таблицы 12 и 13).
Таблица 12. Выборочные данные о движении и местах содержания осужденных в СССР гражданах Финляндии (на 31.07.1953 г.)
| Место содержания | Количество (чел.) | |
| Содержалось на 1.07.1953 г. | Осталось на 31.07.1953 г. | |
| Казахская ССР | - | 2 |
| КОМИ АССР | 31 | 13 |
| Мордовская АССР | 2 | 1 |
| Иркутская область | 3 | 2 |
| Челябинская область | 2 | - |
| Ленинградская область | 5 | 2 |
| Особый лагерь № 5 МВД СССР | 2 | - |
| Итого | 42 | 23 |
Данные таблицы 12 показывают, что осужденные граждане Финляндии содержались в местах заключения небольшими группами и в разных регионах СССР. Из общего числа осужденных количество военнопленных было незначительным. Так, на сентябрь 1944 г. в систему ГУЛАГа НКВД СССР было передано всего 7 осужденных финских военнопленных (см. таблицу 7), а на 8 августа 1955 г. в СССР содержались лишь 2 осужденных финских военнопленных (см. таблицу 13).
Таблица 13. Сводные данные о количестве и движении осужденных в СССР гражданах Финляндии (на 8.08.1955 г.)
| Категории граждан Финляндии и их движение | Количество (чел.) |
| Всего содержалось в СССР на 1.06.1953 г. | 90 |
| в том числе: военнопленных | 2 |
| гражданских лиц | 88 |
| Из них: освобождено по Указу Президиума Верховного Совета от 27.03. 1953 г. | 65 |
| оставлено в СССР | 25 |
| На 8.06.1953 г. в СССР содержалось финских военнопленных | 2 |
| На 8.08.1955 г. освобождено на основании Указа Президиума Верховного Совета СССР от 23.07.1955 г. | 23 |
Анализ данных таблиц 7, 12 и 13, а также Приложений 30, 31, 32 и 37 дает основание разделить репрессированных финнов в период второй мировой войны на следующие группы:
осужденные финские военнопленные войн 1939–1940 гг. и 1941–1944 гг.;
осужденные финские военнослужащие, незаконно перешедшие советско-финскую границу в 1940–1941 гг. и в 1944–1945 гг.;
осужденные финские гражданские лица за шпионскую, диверсионную и иную преступную (с точки зрения советского военного командования и по классификации уголовных законов СССР) деятельность в тылу Красной Армии; [129]
осужденные граждане СССР финской национальности за шпионскую, диверсионную и иную враждебную деятельность против СССР в интересах Финляндии в военное время.
Исходя из данной классификации и будет рассмотрена репрессивная политика НКВД по отношению к лицам финской национальности. Безусловно, в данном случае не может быть какого-либо однозначного мнения, поскольку спустя более 50 лет говорить о законности или беззаконности тех или иных репрессивных мер весьма сложно, поскольку по доступной автору документальной информации не всегда возможно дать объективную их юридическую оценку в плане достаточности или недостаточности достоверных доказательств вины того или иного человека, наличия состава преступления вообще или только намерения и т. п.
Вместе с тем ясно одно: процессуальные процедуры были упрощенными, суд был скорым, свидетели часто отсутствовали, адвокаты обычно не приглашались, аппеляции обвиняемых и осужденных к справедливости, как правило, оставались пустым звуком. [130]
Финским военнопленным (1941–1944 гг.), безусловно, повезло. Их репатриация закончилась задолго до того, как Советским правительством было принято решение о проведении массовых показательных судебных процессов над военными преступниками из числа военнопленных. Со второй половины 1945 г. вплоть до конца 1949 г. многие военнопленные гитлеровского блока привлекались к уголовной ответственности по формальному признаку, то есть лишь за одну принадлежность к СС, СД и т. п. По официальным данным Министерства внутренних дел СССР на 20 февраля 1955 года в местах заключения в СССР содержалось 15881 иностранных граждан, из них: 8701 бывший военнопленный и 7180 гражданских лиц. В числе этих осужденных было 35 граждан Финляндии, из которых 2 бывших финских военнопленных и 33 гражданских лиц (см. таблицу 14).
Таблица 14. Количество осужденных граждан Финляндии, содержащихся в местах заключения МВД СССР (на 20.02.1955 г.)
| По каким статьям были осуждены | Количество военнопленных (чел.) | Количество гражданских лиц (чел.) | Всего |
| Указ Президиума Верховного Совета СССР от 19 апреля 1943 года | 1 | - | 1 |
| Статья 58-6 УК РСФСР (шпионаж) | 1 | 21 | 22 |
| Статья 58-8 УК РСФСР (террористический акт) | - | 1 | 1 |
| Другие пункты статьи 58 УК РСФСР | - | 8 | 8 |
| Статья 59-3 УК РСФСР (бандитизм) | - | 1 | 1 |
| Другие статьи УК РСФСР | - | 2 | 2 |
| Итого: | 2 | 33 | 35 |
Из указанного в таблице 14 количества осужденных граждан Финляндии к 5 сентября 1955 года было досрочно освобождено из мест заключения и репатриировано 24 граждан Финляндии (на основании [131] Указов Президиума Верховного Совета СССР от 23 июля, 1 августа, 9 августа и 22 августа 1955 года). Некоторым осужденным финским гражданам помогла освободиться из мест заключения смерть И. В. Сталина (5 марта 1953 г.). Так, по общей амнистии из мест заключения в июле 1953 года были досрочно освобождены и репатриированы Кантола Тауно Эмели, 1915 г. р.; Квист Оке Нестордан, 1920 г. р.; Пеипонен Феликс Федорович, 1927 г. р.; Кувая Кунто Кууно сын Кууно, 1930 г. р.; Сильвен Тойнен Матти Иоханен, 1911 г. р.; Таори Онни Еримнас, 1922 г. р. и др.{127}
Как видно из таблицы 14, в качестве военного преступника за нарушение законов и обычаев войны был осужден один финский военнопленный (по статье 1 Указа Президиума Верховного Совета СССР от 19 апреля 1943 года), а второй финский гражданин был осужден за шпионаж (статья 58–6 УК РСФСР). Руководством правительства СССР наибольшее внимание было уделено подготовке и проведению судебного процесса над военными преступниками в Хельсинки в 1945–1947гг. Это было обусловлено необходимостью доказать мировому сообществу агрессивный характер участия Финляндии в войне против СССР и преступный характер связи правительства Финляндии с правительством фашистской Германии. Учитывая политическую важность предстоящего судебного процесса в Хельсинки, военно-политическое руководство Советского Союза поставило задачу органам НКВД по добыванию свидетельских и иных данных о преднамеренной подготовке Финляндии к войне с СССР, а также о том, что ее правительство придерживалось фашистской идеологии, агрессивных целей и задач во второй мировой войне.
Особенностью судебного процесса над военными преступниками в Хельсинки являлось то, что военный трибунал состоял из юристов Финляндии. С одной стороны, это был выигрышный момент для Советского Союза (финны судят финнов), но, с другой стороны, была опасность, что финские судьи прямо или косвенно могут способствовать смягчению политических или иных акцентов, выгодных советскому военно-политическому руководству. Поскольку к уголовной ответственности привлекались высшие руководители Финляндии: президент Рюти, глава правительства военного времени премьер-министр Таннер, Рангель, Линкомиес, Рамсай, Кивимяки, Хеннрикс и др., предполагалось, что подсудимые и их защита все свои усилия направят на доказывание тезиса [132] об оборонительном характере войны Финляндии против СССР. Прогноз советской стороны обвинения оказался верным. В связи с этим все силы НКВД были брошены на поиск убедительных доказательств виновности предполагаемых преступников. Нужны были высокопоставленные и широко информированные свидетели из числа представителей фашистской Германии. Ими стали немецкие военнопленные фельдмаршал Паулюс и генералы фон Фалькенштейн и Бушенгаген. Поводом для активизации деятельности НКВД в этом направлении послужило сообщение в советской прессе (газета «Известия» от 20 декабря 1945 года и др.) о том, что допрошенный на очередном заседании трибунала в Хельсинки финский генерал Силасвус упомянул о приезде в Финляндию незадолго до начала войны полковника германской армии Бушенгагена. Вызванный из подмосковного лагеря немецкий военнопленный генерал-майор Бушенгаген был допрошен руководством ГУПВИ НКВД СССР о причинах его поездок в Финляндию. Бушенгаген, предполагая, что руководство ГУПВИ НКВД СССР достаточно полно информировано о его деятельности до пленения, подробно рассказал о результатах выполнения поручений генерального штаба Германии. Суть этих поручений состояла в том, что в феврале, апреле и в начале июня 1941 года Бушенгаген вел переговоры с начальником генерального штаба Финляндии генералом Хейнриксом о заключении тайного военного соглашения против СССР. Эти переговоры завершились разработкой и утверждением оперативных планов войны против СССР под названием «Голубой песец», «Северный олень» и «Чернобурая лисица», являвшимися по существу частями общего стратегического плана ведения войны Германии против СССР, известного под названием «Барбаросса».
Учитывая ценность данных, сообщенных Бушенгагеном устно, ему было предложено написать собственноручно заявление о непосредственном участии генерального штаба Финляндии в планировании войны против СССР. Бушенгаген категорически отказался это сделать, объясняя свой отказ тем, что не хочет «подводить своих финских друзей, которые были к нему так любезны, что наградили его даже одним из высших финских орденов — командорским крестом ордена «Белая роза». В связи с таким поведением, Бушенгаген не был возвращен в лагерь военнопленных, а водворен в камеру Внутренней тюрьмы НКВД СССР на Лубянке. Однако Бушенгаген не сдавался. Тогда руководством ГУПВИ НКВД СССР был использован ловкий, оправдавший [133] себя неоднократно, психологический прием. Суть его заключалась в воздействии на такие национально-психологические особенности немецкой нации, как патриотизм, «немецкая честь», принципиальность и т. п. Бушенгагену было сказано, он, как немец и немецкий генерал, должен быть заинтересован в опровержении перед мировым общественным мнением версии финских военных преступников на суде в Хельсинки, согласно которой виновным в нападении на Советский Союз является якобы исключительно генеральный штаб Германии. После некоторых раздумий Бушенгаген согласился письменно и собственноручно изложить все известные ему факты об участии генерального штаба Финляндии в подготовке и нападении на СССР. Заявление Бушенгагена на имя Советского правительства о тайных связях Финляндии с Германией до войны накануне нападения на СССР через Союзную контрольную комиссию в Финляндии было передано в распоряжение трибунала в Хельсинки и вслед за тем 15 января 1946 года опубликовано в советской печати.
В своем заявлении Бушенгаген подробно описал содержание доклада начальника генерального штаба Финляндии генерала Хейнрикса в конце декабря 1940 года в Цоссене (близ Берлина) о советско-финской войне 1939–1940 гг. Именно в это время начальник генерального штаба Германии генерал-полковник Гальдер на совещании в Цоссене излагал план «Барбаросса». После совещания финский посол в Германии Кивимяки в помещении посольства Финляндии в Германии, на Фондерхайт штрассе в Берлине, дал ужин, который прошел под знаком дружбы и традиционного германо-финского братства по оружию. Ценность заявления Бушенгагена состояла в насыщенности его конкретными фактами, что позволило доказать на суде в Хельсинки необоснованность тезиса о неучастии Финляндии в совместной подготовке с Германией войны против СССР. Заявление Бушенгагена было подкреплено еще двумя заявлениями на имя правительства СССР, полученными от фельдмаршала Паулюса, занимавшего с сентября 1940 года по январь 1942 года пост заместителя начальника генерального штаба Сухопутных сил Германии и от генерал-майора авиации фон Фалькенштейна, работавшего примерно в тот же период в оперативном отделе генерального штаба ВВС Германии. И Паулюс, и Фалькенштейн были хорошо осведомлены о характере военных отношений Германии и Финляндии в 1940–1941 гг. Оглашение на суде в Хельсинки заявлений Бушенгагена, Паулюса и Фалькенштейна лишило подсудимых финских военных преступников их основного защитного аргумента.
Самая тяжелая участь постигла тех финнов, которые в период военных действий 1939–1940 гг. выполняли специальные задания в тылу Красной Армии (сбор разведывательных данных, совершение диверсий, террористических актов над командным и рядовым составом Красной Армии и т. п.). По законам военного времени основная масса финнов, совершавших в тылу Красной Армии вышеперечисленные действия, как правило, расстреливалась по решению военных трибуналов армий. Так, за шпионскую деятельность в тылу Красной Армии Военным трибуналом советской 9-й армии были приговорены к расстрелу Сеппянен Калле (житель хутора близ Юнтус-ранта); Мерилейнен Матти Хэйки и др.; за диверсионную деятельность — Тауриайнен Оскар и т. д. Аналогичная судьба постигла граждан СССР финской национальности в первый год войны 1941–1944 гг. Безусловно, определенная степень вины со стороны этих лиц была, но тяжесть наказания явно была несоразмерной. Так, в сентябре 1942 г. только за высказывание между собой недовольства советским строем, политикой правительства СССР, приведшей к тяжелому материальному положению населения Советского Союза, и намерение перейти на сторону финских войск было расстреляно 7 солдат 579-го отдельного строительного батальона, в том числе Хейнонен Д. И., Пулкинен С. И, и др.
В силу разных причин (заблудился, потерял ориентировку, стремление навестить родственников, выполнение задания военной разведки и т. п.) многие граждане Финляндии, в том числе и военнослужащие, без надлежащего разрешения переходили через советско-финляндскую границу. По неполным данным, только с января по май 1941 года незаконно перешло границу 30 военнослужащих армии Финляндии. За такой незаконный переход границы задержанные органами НКВД граждане Финляндии осуждались сроком от 5 до 10 лет. Так, незаконно перешедшие советско-финляндскую границу в начале 1941 года рядовые финской армии Пуромяки Лаури Германович, Кассимяки Лееви Каулла, Пакаринен Лилли Юхо Иванович и др. были осуждены на 8 лет лишения свободы в исправительно-трудовых лагерях НКВД СССР. Незаконный переход границы не прекратился и после войны 1941–1944 гг. 15 августа 1947 года руководство МВД СССР доложило В. М. Молотову о том, что в лагерях для военнопленных содержится 12 граждан Финляндии, осужденных в СССР за незаконный переход границы в 1944–1945 гг.
Как известно, в соответствии с международным гуманитарным правом (Женевские конвенции о защите жертв войны 1907 г. и 1929 г. [135] и др.) с началом войны воюющие страны обязаны интернировать граждан противоборствующей стороны, оказавшихся на их территории на момент открытия военных действий. Это делалось в интересах защиты этих граждан от возможного негативного отношения к ним коренного населения данных стран. Однако с началом войны 1941–1944 гг. органами НКВД СССР были интернированы не только граждане Финляндии, оказавшиеся на территории СССР, но и граждане СССР финской национальности. Так, органами НКВД Эстонской ССР в июне 1941 года в связи с вступлением Финляндии в войну с СССР было интернировано 16 граждан СССР финской национальности: Пел-линен Люли Яновна, Никулайнен Отто Андреевич, Хуолонен Алексей Симонович, Рантанен Эрланд Карлович и др.
Шпиономания и подозрительное отношение к гражданам Финляндии имели место и после окончания второй мировой войны. Так, в августе 1949 года по статье 58–6 часть 1 (шпионаж) и 58–10 часть 1 (антисоветская агитация) УК РСФСР были привлечены к уголовной ответственности два гражданина Финляндии Хьелт Харальд Вернер, 1918 г. р. (известный финский спортсмен и спортивный корреспондент во время войны) и Рихлас Рауль Рагнер, 1926 г. р., прибывшие в СССР на законных основаниях с намерением показать компетентным советским полномочным представителям место расположения залежей никелевых руд на бывшей территории Финляндии, отошедшей к СССР по мирному договору 1947 года. Однако вместо благодарности за показ руды оба гражданина получили по 15 лет лишения свободы. Абсурдность и нелепость выдвинутых в их адрес обвинений была очевидна даже ребенку. Рихлас Р. и Хьелт X. неоднократно обращались с объяснением истинных причин приезда в СССР и о допущенной судебной ошибке к советскому руководству, но безрезультатно. Освобождение наступило значительно позже: Хьелта досрочно освободили и выдворили из СССР 9 февраля 1954 года, а Рихласа досрочно освободили 8 августа 1955 года по Указу Президиума Верховного Совета СССР от 23 июля 1955 года.
Изучение материалов следствия по данному делу дают основание считать, что было бы справедливым Рихласа и Хьелта реабилитировать. Реабилитация незаконно осужденных или осужденных при отсутствии достаточных доказательств вины граждан Финляндии способствовала бы не только восстановлению доброго имени людей, но и укреплению добрососедских отношений между Финляндией и Россией. [136]
Дорога домой была разной
Репатриация военнопленных финской армии производилась только по постановлениям или решениям правительства СССР, которые дублировались приказами, директивами НКВД-МВД СССР. В одних случаях НКВД-МВД СССР осуществляло ее самостоятельно, а в других — через органы Управления уполномоченного СМ СССР по делам репатриации. Так, репатриация финских военнопленных войны 1930–1940 гг. осуществлялась специально созданной комиссией и началась месяц спустя после окончания войны. Подавляющее большинство пленных уже к концу апреля 1940 г. было возвращено на родину.
Массовая репатриация финских военнопленных войны 1941–1944 гг. также была начата сразу же после заключения перемирия с Финляндией в сентябре 1944 г. и проходила планомерно. В первую очередь репатриировались инвалиды, больные, физически ослабленные и другие категории военнопленных, которых нельзя было использовать на физических работах по восстановлению разрушенного войной народного хозяйства СССР, а также положительно зарекомендовавшие себя в период содержания в лагере (перевыполнявшие производственные нормы, активно участвовавшие в антифашистской деятельности и т. п.). Например, на этих основаниях финский летчик лейтенант Лемминки Урья Элис, 1909 г. р., попавший в плен 4 августа 1943 года, был репатриирован уже 14 октября 1944 года.
Час репатриации отодвигался для военнопленных, подозревавшихся в совершении военных преступлений, находившихся под следствием, а также для осужденных военными трибуналами, поскольку они не отбыли на тот период срока уголовного наказания. Нарушители лагерного режима также репатриировались в последнюю очередь. По этой причине была осуществлена задержка репатриации финского военнопленного рядового Квист Окке Олави, 1920 г. р., уроженца деревни Суурахвенкоски Выборгской губернии, который по заданию финской разведки перешел на сторону Красной Армии 3 марта 1942 года. Квист О. не только подозревался в принадлежности к финской разведке, но и злостно нарушал лагерный режим, пытался бежать из лагеря военнопленных{128}. [137]
Правительство СССР держало под своим постоянным контролем не только содержание военнопленных, но и их репатриацию. Ни один финский военнопленный не мог быть репатриирован без согласования с ним этого вопроса. Все репатриируемые, как правило, за 10 дней до отправки из лагеря освобождались от физических работ. В этот период с ними производился полный расчет, оформлялись соответствующие документы, предоставлялась возможность приобрести за наличные деньги необходимые вещи, продукты и т. п. На каждую партию репатриируемых составлялся именной список в трех экземплярах. Перед отправкой все проходили обязательный досмотр. Кроме того, за несколько часов до посадки в эшелон каждый военнопленный, подлежащий репатриации, досматривался на предмет наличия вещей, запрещенных к вывозу из СССР (прежде всего изымались записи, содержащие сведения секретного характера, а также вещи и предметы, которые по таможенным правилам вывозить не разрешалось). На весь путь следования военнопленные обеспечивались ежесуточным трехразовым питанием. В пути организовывалось медицинское и культурно-массовое обеспечение. Перевозка финских военнопленных осуществлялась железнодорожным и водным транспортом.
В первых приказах НКВД СССР не предусматривался порядок отбора военнопленных, подлежащих репатриации и оставлению в лагерях. Организация этого дела возлагалась на местные НКВД-УН КВД, которые решали данный вопрос самостоятельно.
Все финские военнопленные, за исключением осужденных, были возвращены на родину к концу 1945 г. Уже на 5 февраля 1945 г., по официальным данным, из СССР было репатриировано 1807, а с ноября 1944 г. по декабрь 1945 г. — 1974 военнопленных финнов{129}, всего же, по данным на 12 октября 1956 года, — 1979 человек из 2475 взятых в плен в войне 1941–1944 гг.
По-разному складывались судьбы финских военнопленных: одни весь период плена трудились на лесозаготовках, строительстве и т. п., другие занимались политической (антифашистской) деятельностью (выпускали стенную газету, разъясняли политику Советского правительства, учились в антифашистских школах и т. п.), третьи — прошли через допросы, следствие и тюрьмы НКВД.
После окончания массовой репатриации финских военнопленных в декабре 1945 г. на территории СССР осталось лишь около 100 осужденных [138] финской национальности (граждане Финляндии). Осужденные финские военнопленные и гражданские лица до конца 1953 г. репатриировались только после отбытия срока уголовного наказания по тому же порядку, как и для обычных военнопленных. Особенностью их репатриации в данном случае было применение к досрочно освобожденным из мест заключения не амнистии, а выдворения. Репатриация и выдворение осужденных финских военнопленных и гражданских лиц проходили по плану, утвержденному руководством МВД СССР. В целях организации их выдворения составлялись списки, которые с приложением копий приговоров направлялись в Военную коллегию Верховного суда СССР для юридического оформления акта выдворения. Военная коллегия выносила определения по каждому делу, заменяя осужденному военнопленному неотбытый срок наказания выдворением за пределы СССР. Так, гражданка Финляндии Саарлайнен Варну Каарина Маргаретта (Варпу Матвеевна), 1927 г. р., 10 мая 1945 года была осуждена Военным трибуналом войск НКВД Карело-Финской ССР по статье 58–6, часть 1 (шпионаж) на 15 лет лишения свободы, 9 февраля 1954 года по определению Военной коллегии Верховного суда СССР №2141/н от 27 января 1954 года была досрочно освобождена от уголовного наказания и выдворена в Финляндию.
Со всеми репатриируемыми осужденными финскими военнопленными и гражданскими лицами были произведены полностью денежные, материальные и другие расчеты.
О результатах репатриации финских военнопленных руководство МВД СССР регулярно докладывало в ЦК КПСС И Совет Министров СССР. Так, министр внутренних дел СССР С. Круглое 10 сентября 1955 года №(1980/К) доложил в ЦК КПСС и СМ СССР о том, что с 1 января по 5 сентября 1955 года на основании решений инстанций и постановлений судебных органов освобождено из мест заключения и репатриировано в соответствующие страны 1802 иностранца, в том числе 30 граждан Финляндии{130}.
Несмотря на различную продолжительность пребывания граждан Финляндии в плену, его последствия, в основном, были одинаковыми для всех. Доминирующими психическими состояниями были: тоска по родине, близким; неудовлетворенность своим положением; глубокие переживания за свое будущее и будущее своей страны. Лица, прошедшие через советский плен, получили новые знания о Советском [139] Союзе, советских людях. Они увидели, что порой военнопленный находился в лучшем материальном (прежде всего продовольственном) положении, чем советские люди. Все это заставляло с недоверием относиться к официальной советской пропаганде о политике СССР, о социалистическом строительстве. Военнопленные, прошедшие через советскую судебную систему, на себе прочувствовали ее жесткость и несправедливость, увидели правовую незащищенность человека. Многие из них писали об этом в своих заявлениях на имя руководителей правительства и министерств СССР, наивно полагая, что найдут понимание. Но несмотря на опыт, приобретенный в общении с далеко не самой гуманной системой НКВД, у подавляющего большинства граждан Финляндии, прошедших через плен и тюрьмы в период 1939–1955 гг., остались добрые воспоминания о простых советских людях, с которыми им приходилось общаться. И эти примирительные чувства они увезли с собой домой.
Память об умерших в плену жива
Плен — это не санаторий. Из официальных источников известно, что в плену в СССР умерло 403 финских военнопленных войны 1941–1944 гг. По отношению к общему количеству взятых в плен военнослужащих финской армии — 2475 человек — умершие составляют 16 процентов. Это достаточно высокий процент смертности. Безусловно, он значительно ниже процента смертности советских военнопленных, содержавшихся в плену в Финляндии, который составил 30,3 % от общего количества пленных военнослужащих Красной Армии в период 1941–1944 гг.{131}
Официальная отчетность НКВД СССР о смертности финских военнопленных войны 1939–1940 гг. в процессе нашего исследования в российских архивах так и не обнаружена. По оценочным данным [140] автора, в этот период в плену умерло около 13 финских военнопленных, но удалось установить фамилии только троих из них: Карлонен Коэль, Рентонен и Хюглюн Хурли (все трое умерли 14 марта 1940 года в Эвакогоспитале (2019).
Всего же на территории СССР, по официальным данным, умерло 403 финских военнопленных, места захоронения которых известны и могут быть восстановлены. Наибольшее количество умерших финских военнопленных — 260 человек — захоронено в городах Караганда, Череповец и Бокситогорск.
Таблица 15. Выборочные данные о количестве умерших финских военнопленных в лагерях НКВД в 1941–1944 гг.
| Номер лагеря, спецгоспиталя для военнопленных | Место захоронения | Всего умерло военнопленных (чел.) | Из них финских (чел.) |
| Лагерь № 99, ЛО № 1 | пос. Спасск, гор. Караганда | 4341 | 148 |
| Лагерь №99, ЛО № 19 | станция Сортировочная, гор. Караганда | 178 | 2 |
| Лагерь №1 58. ЛО № 1 | гор. Череповец Вологодской обл. | 1751 | 63 |
| Спецгоспиталь № 1825 | гор. Череповец Вологодской обл. | 805 | 43 |
| Спецгоспиталь № 5091 | гор. Череповец Вологодской обл. | 1731 | 2 |
| Лагерь № 157 и спецгоспиталь № 1114 | гор. Бокситогорск, Ленинградская обл. | 392 | 2 |
| Итого | 9198 | 260 | |
Как видно из таблицы 15, в Караганде захоронено 150 умерших финских военнопленных, в Череповце — 108. Оставшиеся 143 захоронены в других местах.
Необходимо отметить, что многие места захоронения умерши) военнопленных после войны пришли в запустение, были ликвидированы в ходе строительных и иных работ или просто остались заброшенными и с течением времени сровнялись с землей. В настоящее [141] время ошибки прошлых времен начинают устраняться. Проводится розыскная работа общественниками-энтузиастами, а также российской организацией «Военные мемориалы». Принимаются меры по восстановлению мест захоронения военнопленных всех национальностей. Для проведения этой сложной работы необходимо знать порядок захоронения и учета умерших военнопленных в системе НКВД-МВД СССР. Порядок в этом вопросе был наведен лишь в середине 1943 года. Фактически же до этого времени учет умерших военнопленных в системе УПВИ НКВД СССР велся беспорядочно. В связи с неудовлетворительным состоянием учета умерших военнопленных 13 августа 1943 года заместитель Народного комиссара внутренних дел СССР С. Круглое издал приказ № 413 с приложением к нему «Инструкции по оформлению документов персонального учета на умерших военнопленных в лагерях и госпиталях НКВД». Приказом предписывалось «во всех лагерях НКВД и госпиталях военнопленных оформить персональный учет военнопленных, умерших за все время войны». Однако и этот приказ не соблюдался администрацией лагерей. Заместитель ГУПВИ НКВД СССР генерал-майор Ратушный 24 августа 1944 года издал указание за № 28/2/23 об упорядочении захоронения умерших военнопленных, о недопустимости захоронения умерших военнопленных в случайных местах. Именно с этого указания начинается нормальная организация мест захоронения умерших военнопленных, кладбищ и оформление соответствующей документации. Вместе с тем порядок оформления учетных дел на умерших военнопленных долгое время оставался еще не отработанным, что приводило к определенной путанице как в учете, так и в персональном контроле за движением военнопленных, в том числе и за причинами их смерти. Для устранения этих недостатков 13 мая 1945 года была утверждена «Инструкция о порядке оформления учетных дел на умерших военнопленных и сроках их представления в ГУПВИ НКВД СССР». Безусловно, реализация на практике вышеперечисленных указаний о порядке захоронения умерших военнопленных и их учете существенно облегчает установление места захоронения конкретного человека в настоящее время.
В соответствии с требованиями руководящих документов НКВД СССР, каждый труп умершего военнопленного захоронялся в отдельную могилу. Категорически запрещалось захоронение трупов в общие могилы. Не допускалось захоронение без нательного белья, а умершие военнопленные офицеры захоронялись в белье и верхней одежде. Для захоронения отводились в непосредственной близости [142] от лагерей, лагерных отделений, спецгоспиталей или рабочих батальонов участки на свободной земле, которые ограждались колючей проволокой. Разрешение на занятие участка под кладбище получалось у местных органов власти и регистрировалось в отделе коммунального хозяйства соответствующего исполкома Совета депутатов трудящихся. Трупы умерших военнопленных в пути следования сдавались на ближайших станциях железнодорожной администрации.
Так, финский военнопленный рядовой Пелконен Эйно Вилпо, 1917 г. р. уроженец деревни Рованени, умер в пути следования из пункта приема военнопленных № 4 (г.Кемь) в лагерь № 74. Труп Пелконена Э. В. сдан для погребения на железнодорожной станции Всполье Ярославской железной дороги 14 марта 1942 года.
Территория кладбища разбивалась на квадраты по 25 могил каждый. Каждому квадрату присваивался номер, начиная с первого. Захоронение умерших военнопленных производилось в квадратах в порядке их нумерации: первые 25 трупов в первом квадрате, вторые — во втором и т. д. В каждом квадрате было 5 рядов по 5 могил в каждом ряду. Захоронение в квадрате производилось начиная с верхнего ряда (если смотреть в плане) слева направо. На каждой могиле устанавливался опознавательный знак — прочный кол с прибитой к нему в верхней части дощечкой (обычно из фанеры). На дощечке указывалось несмываемой краской: числителем номер могилы и знаменателем номер квадрата. Нумерация могил устанавливалась отдельно для каждого квадрата (с 1 до 25). Категорически запрещалось на опознавательных знаках указывать установочные данные умершего.
Учет умерших военнопленных и мест захоронения осуществлялся путем записи в кладбищенской книге, которая содержала в себе следующие графы: номер по порядку; фамилия, имя и отчество умершего; год и место рождения; национальность; воинское звание; дата и причина смерти; номер могилы и номер квадрата, в котором захоронен умерший. В кладбищенскую книгу вшивался изготовленный на плотной бумаге план кладбища с разбивкой его на квадраты с указанием уже имеющихся могил. По мере последующих захоронений в плане в соответствующем квадрате по порядку заносились номера новых могил.
В учетной карточке на умершего военнопленного, хранящейся в архивной картотеке, производилась соответствующая отметка о месте захоронения умершего и указывался порядковый номер, под которым данный военнопленный зарегистрирован в кладбищенской книге. [143]
Кроме того, для быстроты наведения справок о месте захоронения умерших военнопленных, дополнительно к кладбищенской книге заводилась алфавитная книга, в которую на соответствующую букву заносилась фамилия, имя и отчество умершего, а рядом проставлялся его порядковый номер, под которым он записан в кладбищенской книге.
До 1950–1952 гг. кладбище оформлялось надлежащим образом. В случае ликвидации лагеря, спецгоспиталя, лагерного отделения или рабочего батальона кладбище военнопленных сдавалось под надзор местных органов власти, о чем составлялся соответствующий акт, который вшивался в кладбищенскую книгу. Кладбищенские и алфавитные книги к ним с планами кладбищ после ликвидации лагерей, спецгоспиталей или рабочих батальонов сдавались в архив МВД — УМВД по территориальности, где хранились до особого указания.
На военнопленных, умерших за отчетный период, лагерь, спецгоспиталь, рабочий батальон вместе с отчетностью при приложении к строевой записке установленной формы представляли в УПВИ — ОПВИ по территориальности учетные дела с вложением в них учетных карточек для последующего направления их в Учетный отдел УПВИ — ГУПВИ НКВД — МВД СССР при списке установленной формы ( «Список на военнопленных, умерших в лагере, спецгоспитале, рабочем батальоне № __ с ____ по ____ 19 _ г.»). В учетных карточках и опросных листах в графе «отметка о движении» производилась запись, когда, где умер военнопленный и причины его смерти (диагноз болезни и т. п.), где захоронен (местоположение кладбища), номера могилы и квадрата{132}. Кроме того, на всех умерших военнопленных генералов и офицеров лагерь, спецгоспиталь, рабочий батальон, кроме учетных карточек, учетных дел и списка по установленной форме, в течение 48 часов направляли непосредственно в Учетный отдел УПВИ — ГУПВИ НКВД — МВД СССР специальное извещение о смертности этой категории военнопленных.
Правила захоронения умерших финских военнопленных выполнялись не всегда. Во многих случаях захоронения производились по [144] несколько человек в одну могилу (иногда по 25–50 человек). Подавляющее большинство кладбищ военнопленных сохранялись в нормальном состоянии почти до 1959 года. В 1959–1960 гг. была проведена их инвентаризация, в ходе которой выяснилось, что многие из них пришли в запустение и для их восстановления и поддержания в нормальном состоянии требуются значительные финансовые средства. В связи с прекращением финансирования кладбища военнопленных почти на 90 % не сохранились. Места захоронения финских военнопленных также сохранились не везде. Предстоит большая работа по восстановлению.
Финские военнопленные, как и военнопленные других национальностей и другой государственной принадлежности, являются жертвами войны. Поэтому отношение к ним и должно быть как к жертвам войны. Самое тяжелое в жизни человека — это пройти через позор, трудности и лишения плена. Будем милосердны к ним и поможем каждой финской семье, у которой не вернулся из плена близкий человек, найти места их захоронения. Положительный опыт поиска и сохранения мест захоронений советских военнопленных, умерших в плену в Финляндии, приобретенный финской общественностью, целесообразно использовать российским поисковым группам обществ «Вечная память солдата», «Военные мемориалы» и другим. В деле установления мест захоронений умерших как в лагерях для военнопленных, так и павших на поле брани, могут помочь финские и российские историки.