Глава 10.

От Панамы солнце движется к закату

13 июня японский флот с триумфом вернулся в залив Хиросимы. Американские авианосцы были уничтожены, а остров Мидуэй захвачен после жестокого четырехдневного сражения. Это был день повторения Цусимы, который праздновался по всей Японии как подтверждение правильности избранного Японией пути и как поражение безбожных материалистов, находившихся на другой стороне океана.

Но за эту победу японцам пришлось заплатить дорогую цену. Потери их авианосцев также были велики. «Kara» покоился на дне Тихого океана. Для того чтобы восстановить «Хирю», торпедированный американской подводной лодкой во время возвращения в Японию, могло понадобиться шесть месяцев. «Акаги» и «Серю» пострадали не так сильно, но нуждались в восполнении потерь самолетов и летчиков. Остальные авианосцы должны были оставаться в море еще несколько недель. Сразу после морского сражения «Шокаку» и «Цуйкаку» отплыли на юг для того, чтобы принять участие в ранее отложенной операции в Коралловом море. «Юнё» и «Рюйо» остались рядом с островом Мидуэй, ожидая, когда взлетные полосы островных аэродромов смогут принять их самолеты. Таким образом, могло пройти по крайней мере шесть недель, прежде чем Kido Butai смог бы снова действовать в качестве спаянной ударной силы.

Для Ямамото, отдыхавшего на борту «Ямато» в заливе Хиросимы, появилась возможность для того, чтобы еще раз критически [204] оценить ситуацию. Решительная победа, которую он только что одержал, не могла заставить американцев смиренно сесть за стол переговоров. Он никогда по-настоящему не верил в такую возможность. Мидуэй был только одним из серии сокрушительных ударов, направленных на то, чтобы ослабить решимость американцев. Каждый из этих ударов готовил почву для последующего. Но где следует нанести следующий удар?

До битвы у Мидуэя Ямамото мог бы достаточно уверенно ответить на этот вопрос. Вопреки своим легкомысленным обещаниям, данным Куросиме в начале мая, японский главнокомандующий никогда серьезно не задумывался о полномасштабном нападении на позиции британцев в Индийском океане. Главным врагом японцев, который мог бы помешать японскому народу реализовать свое предназначение на Азиатском континенте, оставались Соединенные Штаты. Даже после Мидуэя это никогда не следовало забывать. И следующий удар, и тот, который последует после него, должны быть нацелены на американскую мощь, на американскую решимость. Эти удары следует наносить до тех пор, пока американцы сами не будут вынуждены просить о прекращении этой войны.

Следующей целью для Ямамото должен был стать один из важнейших островов на Гавайях — Оаху. Он находился в центре тихоокеанской шахматной доски. Перд-Харбор был центральной военно-морской базой на Тихом океане, используя которую американцы могли реализовывать свой военный потенциал на Тихом океане. Оставшись без Оаху и Перл-Харбора, американцы будут вынуждены осуществлять свои операции на Тихом океане с отдаленного побережья Американского континента — сложная, если вообще выполнимая задача.

Захват японцами острова Оаху мог также стать сильнейшим психологическим ударом для противника. Мидуэй был расположен слишком далеко от Соединенных Штатов. Конечно, это была трагедия для американского флота и потеря еще одного острова. Но островов было много, а флот всегда можно было восстановить. Известия о Мидуэе были плохими новостями, травмирующими новостями о войне для тех, кто остался дома в Америке, но война еще не пожаловала к американцам собственной персоной. Значит, именно это и необходимо сделать. Надо захватить американскую землю, американские базы, американских граждан. Надо захватить Оаху.

Даже до сражения у Мидуэя Угаки и Ямамото пытались найти поддержку для проведения такой операции, но армейское [205] командование отказалось предоставить необходимые для ее осуществления войска, а Генеральный штаб флота отверг этот план как слишком рискованный. Но теперь, после такой победы, Ямамото надеялся получить требуемые войска и добро от своих флотских руководителей. Однако вскоре ему пришлось расстаться с этими иллюзиями.

Армейское руководство смотрело на этот вопрос под другим углом зрения. Так было всегда. Япония, как островное государство с континентальными устремлениями, создала два рода войск одинакового статуса и мощи, которые смотрели в разных направлениях. Если военно-морской флот устремлял свою энергию на восток, в направлении Тихого океана и американского противника, то армия смотрела на запад, в направлении своей вечно отказывающей невесты — Китая. Уломать эту капризную невесту и вынудить ее к сотрудничеству было задачей, которая постоянно стояла перед армией, как и задача вести сражение с другими известными насильниками развивающегося мира — великими державами континентальной Европы: Великобританией и США.

С точки зрения армии роль военно-морского флота была в целом вторичной. Она сводилась к тому, чтобы обезопасить для армии коммуникационные линии, связывающие Японию с завоеванными территориями и не допускать вмешательства со стороны военно-морских сил других крупных держав. В 1905 году это сводилось к контролированию проливов Японии. В 1942 году роль флота расширилась географически — на юге он должен был защищать жизненно важную нефть, на востоке — выступать против угрозы с моря и воздуха со стороны Соединенных Штатов, но по существу она осталась прежней. Предназначение Японии должно было быть реализовано на Азиатском континенте, а вовсе не среди мириадов коралловых атоллов Тихого океана. Действия в этой зоне служили для поддержки действий на суше, но никак не наоборот.

В таком духе славная победа у острова Мидуэй и получила свою интерпретацию со стороны армейских командующих. Флот делал свое дело, удерживая американцев от вмешательства в жизненно важную зону боевых действий в Китае. Он должен продолжать выполнение этой задачи до тех пор, пока армия не превратит Китай в подходящее для проживания японцев место. Для выполнения этой задачи армии понадобятся все имеющиеся в ее распоряжении дивизии. Или почти все. Допускалось, что определенные армейские подразделения [206] могут использоваться для совместных действий с флотом — в Тихом океане могли осуществляться десантные, а не только чисто морские операции, но их количество не должно быть велико. Японская армия не располагает беспредельными ресурсами.

Сражения в Китае продолжались. За семь месяцев после Перл-Харбора японская армия сумела мало чего добиться на китайской территории. В Чунгкинге генералиссимус Чан Кай-ши не поддавался японцам, несмотря на потери бирманской части дороги, ведущей во внешний мир. В северных и центральных провинциях Шенси и Шанси действия партизан-коммунистов под руководством Мао Цзэдуна все больше и больше досаждали японцам. Японские захватчики завязли в стране, как мухи в патоке.

Что можно было предпринять для решения этой болезненной проблемы? Не понимая реальной ситуации, японцы в чисто западном стиле искали решения внутренних проблем, делая зазубрины на периферии. Они убедили себя в том, несмотря на то, что все свидетельствовало об обратном, что китайцы могут прекратить сопротивление, если будут полностью отрезаны от внешней помощи.

Одним из источников этой помощи была Индия. К Чан Кайши поступало снабжение по воздушному коридору с баз авиации, расположенных в Ассаме. Чтобы перекрыть этот маршрут, могло понадобиться вторжение в Индию. Но такая операция могла потребовать участия военно-морского флота, а может быть, даже и участия японских партнеров по «оси».

Среди руководства японской армии было немало офицеров, которые приветствовали идею сотрудничества с Германией в зоне Ближнего Востока/Индии. К сожалению, их энтузиазм не разделяли ни представители флота, ни, что более важно, сам германский фюрер. Летом 1942 года германская политика становилась все более и более антияпонской. Даже до сражения у Мидуэя она представляла собой двойственную смесь неохотного признания и скрытой неприязни. В своем дневнике Чиано отметил, что эта неприязнь достигла наивысшей точки в месяцы, последовавшие после великой победы Ямамото:

«Хорошо, что японцы одержали победу, потому что они наши союзники, но в конечном счете все они принадлежат к желтой расе и их успехи достигнуты за счет белой расы. Это является лейтмотивом, который часто звучит в разговорах немцев». [207]

В присутствии своих «желтых» союзников немцы вели себя немного тактичнее, но и японцы были совсем не дураки. Может быть, они не до конца раскусили, что скрывается за обаянием Риббентропа, но упорное нежелание немцев принимать или самим вносить практические предложения по совместной деятельности достаточно наглядно показывало, какой статус имели японцы в их глазах. Когда японцы предложили принять совместную декларацию о независимости Индии и арабского мира, немцы их просто проигнорировали. Все предложения по военному сотрудничеству в Индийском океане были с презрением отвергнуты. Подданные Страны восходящего солнца явно испытывали ощущение, что их попросту отодвигают в сторону.

Таким образом, не получив поддержку от флота и союзников по «оси», армия была вынуждена отказаться от желанного наступления на Индию. Командующие армией были вынуждены обратить свое внимание на другие источники китайского сопротивления — китайских партизан и поддержку Советского Союза. После начала операции «Барбаросса» появилась возможность присоединиться к войне против России, а теперь, летом 1942 года, эта мера казалась и практичной, и необходимой. Новая череда германских побед в мае и июне еще больше подорвала мощь советских войск. Очередное нарастание враждебности немцев по отношению к Японии требовало, чтобы она обеспечила свое естественное право на территории Восточной Сибири, пока это было еще возможно. Так штаб Квантунской армии получил приказ подготовить план вторжения.

На заседании Императорского военного кабинета 5 июля армейское руководство объявило и стало отстаивать свое решение. Завоевание Восточной Сибири могло бы способствовать завоеванию Китая и обеспечить необходимое жизненное пространство для перенаселенной империи. В конечном счете эта мера могла бы привести к выходу СССР из войны. Одновременно с этим немцы могли бы вывести из игры британцев. В этом случае Соединенные Штаты не смогли бы в одиночку вести борьбу против Японии и Германии.

Ямамото, который не присутствовал на этом совещании, был резко против избранного армией плана действий. Он считал, что дивизии, предназначенные для завоевания Сибири, с большим стратегическим эффектом могли бы быть использованы против гарнизона Оаху. Однако он не получил поддержки от Генерального штаба флота, члены которого по-прежнему [208] продолжали считать, что проведение операции на Оаху слишком рискованное мероприятие. Но это еще было не самым худшим. 16 июля Ямамото был проинформирован, что три малых авианосца — «Рюйо», «Юню» и новый авианосец «Хию» — будут использованы в Японском море для поддержки операций армии против Владивостока. Для продолжения войны против Соединенных Штатов в его распоряжении оставалось только четыре крупных авианосца Kido Butai. Ему необходимо было срочно что-то предпринимать с помощью этих авианосцев, иначе преимущество, полученное у острова Мидуэй, могло быть потеряно. Лишенный возможности атаковать остров Оаху, Ямамото стал обдумывать более дерзкие варианты.

II

7 августа, около 6.00, на палубах «Хию», «Рюйо» и «Юню» загорелись зеленые огни, и самолеты марки «Кайт» и «Вэл», набрав скорость, взлетели в воздух. Выстроившись в боевой порядок, они взяли курс на север. Перед ними на расстоянии сорока миль русский город Владивосток был готов приветствовать первые лучи восходящего утреннего солнца. Для японских пилотов огромный красный диск, поднимавшийся на востоке, выглядел, как увеличенная копия национального флага, растянутого на горизонте.

8 6.45 первые бомбы обрушились на Владивостокскую гавань, затопив два советских крейсера погибающего Тихоокеанского флота и три американских торговых судна, шедших под флагом СССР.

Почти в тот же момент шесть дивизий Квантунской армии перешли в наступление в двух местах на Маньчжурской границе. Они наступали рядом с Хунчуном, где в 1938 году шли приграничные бои, и в 120 милях к северу, где железнодорожная ветка Харбин — Владивосток пересекала границу. Спустя три часа еще семь дивизий Квантунской армии, также разделенные на две группы, начали выдвижение из Западной Маньчжурии, в полупустынной местности вокруг Буйнора, где соединялись границы СССР, Монголии и Маньчжоу-Го. Целью наступления этих дивизий был крупный сибирский город Чита, расположенный в двухстах милях к северо-западу, и железнодорожный узел, соединявший Транссибирскую и Китайскую Восточную железные дороги. [209]

Объявление японцами войны, последовавшее в обычной осторожной манере без резкого проявления враждебности, было вручено советскому послу в Токио в середине дня. Имперская Япония осуществила свой последний безрассудный выпад.

В харбинской штаб-квартире Квантунской армии ее командующий — генерал Умедзу всем своим видом демонстрировал уверенность. Его ударная армия, готовившаяся к полномасштабной войне с 1937 года, получила наконец шанс доказать свою преданность и верность правящему в Токио потомку богини Аматерасу. Поражение, которое эта армия потерпела в приграничных стычках 1938–1939 годов, было забыто.

Но очень скоро об этом поражении пришлось вспомнить. Принимая во внимание малую численность войск, имевшихся в распоряжении Умэдзу, его самоуверенность просто поражала. Единственным объяснением такого поведения может стать «победный синдром», распространившийся в начале августа 1942 года на всех уровнях японских вооруженных сил. Разведка Квантунской армии оказалась совершенно некомпетентной. По ее данным, к востоку от Читы находилось всего восемь дивизий Красной Армии. На самом деле там дислоцировалось пятнадцать дивизий, которыми командовал один из наиболее талантливых советских военачальников — Константин Рокоссовский{40}, будущий победитель сражений при Мутанкианге, Владимире и Смоленске. В середине июля Ставка отправила его на восток, где он должен был принять командование над оставшимися частями Дальневосточной армии. Накануне своего отъезда из Куйбышева он встретился с Жуковым. Оба генерала были едины во мнении, что удержать Владивосток не представляется возможным, но возможно и необходимо не допустить дальнейшую потерю территории.

Если бы генерал Умэдзу был осведомлен об этом разговоре, он лучше подготовился бы к тому, что произошло в августе. Но вместо этого он истолковал быстрое продвижение своей армии, стянутой к Владивостоку, как еще одно подтверждение слабости советских войск. Три дивизии, возглавляемые знаменитой [211] дивизией «Гем», двигаясь по железной дороге, проложили себе путь к Ворошилову, расположенному на Транссибирской железной дороге, уже через четыре дня после пересечения границы. Владивосток был отрезан от остальной части Советского Союза, и 13 августа началось сражение за город. Наземные войска японцев получили достаточную поддержку с воздуха от самолетов, базировавшихся в Маньчжурии и на авианосцах, которые по-прежнему находились в 40 милях от берега. Мало кто сомневался, что город будет взят в течение недели.

Но на западном участке фронта японцев ожидали первые неприятности. Наступление, которое осуществлялось вдоль пересохшего русла реки Халки, с базой снабжения у Халун-Аршана, постигла такая же судьба, как и почти такую же вылазку, предпринятую в 1939 году. Количество солдат с обеих сторон было приблизительно одинаковым, но подготовка советских солдат была гораздо выше. Японцы не располагали ни тяжелыми, ни средними танками, которые могли бы противостоять Т-34. Не было у них и того боевого опыта, который накопили экипажи советских танков в сражениях с немецкими танковыми частями. После продвижения на 50 миль через безводную равнину в направлении Буйнора четыре японские дивизии левого крыла были в результате блестяще проведенной Рокоссовским операции окружены танковыми частями и наголову разгромлены. Участь правого крыла оказалась не лучше. Спустя три дня в районе Харанора{41} оно потерпело такое же решительное поражение.

После этого самоуверенности у генерала Умэдзу поубавилось, но он слегка воспрял духом после того, как 19 августа небольшой гарнизон, находившийся во Владивостоке, капитулировал. Однако при этом японские потери оказались значительно тяжелее, чем предполагалось. После того как две дивизии были переброшены на запад для поддержки их изнемогавших на монгольском фронте товарищей, для осуществления броска на Хабаровск, расположенный в четырехстах милях вверх по Транссибирской железной дороге, осталось только три потрепанные дивизии. К концу месяца им удалось преодолеть 40 миль и достичь небольшого городка Сибирцево{42}. Дальше им пройти уже не удалось. [212]

Военное руководство в Токио сильно недооценило силы Красной Армии на Дальнем Востоке и сильно переоценило способности своих войск, используемых, как правило, либо против народов, не имевших развитой промышленности, либо против западных армий, сражавшихся в непривычных для себя условиях. В данном случае оно бросило вызов западной армии, которая сражалась в привычных условиях собственной территории и обладала превосходящим оружием. Культивируемый в японской армии кодекс Бусидо не мог компенсировать такое несоответствие сил.

Решение о нападении на Советский Союз было принято скорее из оппортунистических, а не стратегических соображений и явилось тяжелым наследием «победного синдрома», обретенного японской армией после Мидуэя и других, более ранних триумфов. Оно ничего не принесло японцам, за исключением города Владивостока и блокирования американо-советского маршрута, по которому осуществлялось снабжение. С течением времени это могло бы принести свою пользу, но время никогда не работало на Японию. С другой стороны, нападение на Советский Союз потребовало переброски частей Квантунской армии с других театров военных действий и связало значительную часть военной авиации, в то время когда Япония испытывала острую нехватку самолетов и подготовленных летчиков. Еще одним следствием стало то, что японская армия потеряла свою гибкость.

Что касается трех авианосцев, использовавшихся против Владивостока, то их отсутствие очень скоро ощутимо сказалось в другом месте.

III

Пока на улицах Владивостока шло сражение, Kido Butai вплотную подошел к тому месту, с которого девять месяцев тому назад была начата война против Соединенных Штатов. На этот раз только четыре авианосца — «Акаги», «Серю», «Шокаку» и «Цуйкаку» — рассекали волны на севере Тихого океана. Что касается остальных факторов, то они оказались более постоянными. Адмирал Нагумо по-прежнему нетерпеливо расхаживал по капитанскому мостику. Адмирал Кусака по-прежнему успокаивал его.

На этот раз у Кусаки было меньше поводов для оптимизма, поскольку Kido Butai был уже не тем флотом, что прежде. За победу пришлось заплатить, и Генда с Фушидой беспокоились за [213] качество подготовки летчиков, пришедших на смену тем, что были потеряны у Мидуэя. Японская программа подготовки пилотов сильно страдала от недостатка авиационного горючего, и пришедшие на смену летчики не имели за плечами столько налетанных часов, сколько имели их предшественники. Это было тем более серьезно, что предстоящие сражения могли оказаться значительно тяжелее тех, что уже состоялись. Склонившись над картами Лос-Анджелеса и Сан-Диего в операционной рубке «Акаги», Генда и Фушида стремились справиться со своими сомнениями.

Лишившись возможности нанести удар по Оаху, Ямамото решил преподнести американцам урок и показать, насколько они уязвимы, нанесением удара по Калифорнийскому побережью. Выбор Сан-Диего в качестве цели для удара был достаточно очевиден. Это была крупнейшая американская военно-морская база на Западном побережье. Лос-Анджелес представлял для Ямамото более сложную цель. За годы, проведенные в Вашингтоне в качестве военно-морского атташе, Ямамото узнал, или думал, что узнал, немало об американском характере. Американцы были нацией материалистов и народом мечтателей, живущим в этом сложном сочетании. Он решил нанести удар по одному и другому качеству: по материалу в Сан-Диего и по мечте в Лос-Анджелесе.

Это было рискованно. Эффект неожиданности, хотя и необходимый, мог оказаться слабым. Kido Butai предстояло пройти через морскую линию Гавайи — Западное побережье, не будучи обнаруженным. Войдя в зону, с которой можно было нанести удар по целям, флот становился уязвимым для атак береговой авиации. После нанесения ударов необходимо было стремительное отступление. Выйдя из зоны досягаемости этой береговой авиации, Kido Butai оказался бы в безопасности, поскольку по данным японской разведки, в распоряжении американского флота остался один-единственный авианосец «Рейнджер». А поскольку от агента в Панаме не поступало никаких сообщений о проходе этого авианосца через канал, было решено, что он по-прежнему находится в Атлантическом океане.

На протяжении второй недели августа авианосцы скрытно двигались вперед на максимальной скорости, которую только позволяли им развить нефтяные танкеры сопровождения. Поисковые самолеты развернулись дугой на 180° и летели впереди на расстоянии 300 миль от японского флота. Несколько раз авианосцам приходилось менять курс, избегая встречи с торговыми [214] судами. Ранним утром 18 августа они приблизились к цели, достигнув точки, от которой дистанция до Калифорнийского побережья составляла около 200 миль. Флот находился на одинаковом расстоянии от Лос-Анджелеса и Сан-Диего. Пока все осуществлялось по плану.

Когда небо на западе стало светлеть, самолеты взлетели сразу с четырех авианосцев. Оба города должны были быть атакованы одновременно, для того чтобы усилить эффект неожиданности и создать преувеличенное впечатление японской мощи. Томонага должен был повести за собой самолеты с «Шокаку» и «Цуйкаку», которым надлежало нанести удар по Лос-Анджелесу. Фушида повел самолеты с «Акаги» и «Серю» на Сан-Диего.

На американском побережье сонный оператор радара в Сан-Диего обнаружил на экране сигналы о приближении к берегу эскадрильи, но посчитал, что это американские самолеты. Никаких особых причин для того, чтобы сделать такое предположение, не было. Правда, создалось общее впечатление, что японцы готовятся атаковать Оаху, и никто не считал возможным, что Ямамото осмелится атаковать священную территорию континентальной Америки. Что касается Лос-Анджелеса, то здесь, по-видимому, оператор радара попросту уснул. По крайней мере никакого другого объяснения нельзя найти тому факту, что приближение противника осталось совершенно незамеченным.

В 7.15 самолеты Фушиды развернулись для атаки. Их единственной целью была военно-морская база в заливе Сан-Диего. К великой своей радости, японские летчики обнаружили, что опять американские боевые корабли оказались без прикрытия торпедных сетей. Их старые знакомцы — линкоры «Пенсильвания» и «Мэриленд», которые после Перл-Харбора находились в ремонте, снова были посланы на дно залива, приняв на себя удары японских бомб и торпед. Линкор «Миссисипи», крейсеры «Винсеннис», «Чикаго» и «Миннеаполис», а также несколько эсминцев постигла та же участь.

Атакующим японцам не удалось избежать ответных ударов. Хотя зенитчики не могли поздравить друг друга с особенными успехами, американские истребители, поднявши .J в воздух, нанесли тяжелый урон японским самолетам. Почти треть самолетов Фушиды не вернулась на свои авианосцы.

Атака Томонаги на Лос-Анджелес причинила меньший материальный ущерб, но стала причиной неописуемой паники [215] в стране чудес для американской души. Повернув с моря вдоль горного хребта Санта-Моники, японские самолеты приготовились атаковать ту эксцентрическую цель, которую избрал для них Ямамото — Голливудскую фабрику грез. Студия Уорнера, Универсальная студия и студия Уолта Диснея, растянувшиеся вдоль Вентура Болевар, были поражены многочисленными бомбами. Одной из них был убит прямо в своем автомобиле известный директор Майкл Куртис, выезжавший из ворот студии Уорнера. Другая бомба уничтожила все кадры его последнего фильма «Касабланка», находившиеся в редакторской комнате студии. Для того чтобы этот налет принес хоть какую-то пользу с военной точки зрения, японские самолеты также нанесли удары по авиационным заводам Локхида, расположенным в трех милях к северу, в долине Сан-Фернандо. Еще одна бессмыслица произошла, когда случайная бомба сбила со знаменитой голливудской вывески буквы «Н» и «WOOD», оставив в ночном небе надпись «OLLY». Как заявил впоследствии Оливер Харди, это был великолепный памятник его таланту. По иронии судьбы, другая японская бомба разрушила здание кинотеатра, в котором на прошлой неделе открывалась премьера нового фильма Джона Хьюстона «Через Тихий океан».

К тому времени запоздавшие американские истребители уже взвились в воздух с Лонг-Бич и аэродромов Лос-Аламитос. Им удалось сбить над городом несколько заблудившихся японских самолетов. Но основная часть самолетов Томонаги исчезла, прежде чем население Лос-Анджелеса узнало о налете. Паника началась позднее. После налета в течение многих недель перепуганные американцы высматривали в небе вражеские самолеты или дежурили на берегу, ожидая появления японского флота вторжения.

К 11.00 на авианосцы Нагумо вернулись все сохранившиеся самолеты, и Kido Butai на всех парах устремился на юго-запад. В течение последовавших сорока восьми часов японский флот подвергался спазматическим атакам береговых американских самолетов всех видов и размеров. Но они так и не смогли причинить ему особого вреда. К вечеру 20 августа Нагумо посчитал, что его флот находится в безопасности для атак и обнаружения противником. Он отдал приказ изменить курс и двигаться на юго-восток.

Нагумо не знал, что сзади, в 10 милях от его огромных авианосцев, скрывая за линией горизонта свой низкий силуэт, упорно шла американская подводная лодка «Каттлфиш». В полночь [216] 20 августа ее капитан доложил о том, что японцы изменили курс.

IV

Вопреки уверенности японцев в том, что в августе 1942 года военно-морской флот США располагал только одним авианосцем, на самом деле их было три. Более того, два из этих авианосцев находились в Тихом океане. Хотя «Саратога» был сильно поврежден после торпедной атаки в январе, он все же не затонул, как полагали японцы. В июне он был восстановлен в ремонтных доках Сан-Диего и находился теперь в Перл-Харборе. Несмотря на заявления летчиков люфтваффе о том, что авианосец «Уосп» был затоплен и находился на дне Средиземного моря, это также не соответствовало действительности. В начале июля этот авианосец прошел через Панамский канал незамеченным местным японским агентом, который томился в американском лагере для военнопленных в зоне канала. Однако его шифр по-прежнему продолжали использовать специалисты американской разведки, которые передавали с его помощью в Токио успокаивающую, но ложную информацию. «Уоспу» был необходим серьезный ремонт, и полностью его удалось восстановить только на предыдущей неделе. Уже в течение сорока восьми часов он плыл в направлении Перл-Харбора, когда самолеты Фушиды появились над гаванью Сан-Диего.

Таким образом, адмирал Нимиц, который, несмотря на разгром у Мидуэя, продолжал выполнять обязанности главнокомандующего Тихоокеанским флотом, располагал возможностями для того, чтобы начать игру. Когда известие об атаке на Калифорнию достигло его на Гавайях, он действовал решительно и быстро. Еще до рассвета «Саратога» покинул Перл-Харбор. Он должен был встретиться с «Уоспом» в окрестностях острова Клиппертон, расположенного в восьмистах милях от мексиканского побережья.

Нимиц не знал, в каком направлении двигался Нагумо, но предполагал самое худшее. Хотя с «Каттлфиш» приходили сообщения, свидетельствовавшие о том, что Kido Butai возвращается домой через южную часть Тихого океана, американский командующий опасался, что японцы нанесут удар по Панамскому каналу. Он был прав, но прошло еще два дня, полных беспокойного ожидания, прежде чем с «Каттлфиш» пришло сообщение [217] об изменении Нагумо курса, подтвердившее предположение Нимица. С этого момента вопрос заключался в том, имеется ли возможность перехватить японский флот? По всей видимости, Kido Butai, действовавший на таком расстоянии от своих баз, будет двигаться достаточно медленно для того, чтобы сохранить горючее. Если это и в самом деле будет так, то появлялся шанс на перехват.

Когда японские авианосцы вышли из зоны, в которой их могла достигать береговая авиация противника, они действительно снизили скорость для экономии горючего, но не до такой степени, на которую рассчитывал Нимиц. Он полагал, что максимальная скорость, на которую способны танкеры сопровождения, составит около двенадцати узлов. Значит, это будет и максимальная скорость для всего флота. Но он ошибся. После последней дозаправки, произошедшей утром 22 августа, танкеры были оставлены позади. Дальше к югу флот должны были поджидать другие танкеры, приплывшие из Трака в начале месяца.

Боевой дух на кораблях Kido Butai находился на высоком уровне. Еще одна великая победа одержана! Им удалось относительно безнаказанно атаковать основную территорию Америки! В штабных рубках карты Сан-Диего и Лос-Анджелеса были возвращены в свои ящики, а карты зоны Панамского канала были извлечены на свет для тщательного изучения. Генда и командиры эскадрилий изучали пути, которые должны быть заняты торпедными бомбардировщиками, когда они войдут в огромные ворота шлюзов Педро-Мигуэль и Мирафлорес.

Разрушение этих ворот, как выяснил Ямамото после консультаций с японскими саперами, на многие месяцы выведет канал из строя. Тогда торговые операции союзников в значительной степени будут затруднены, а и без того опасная ситуация, сложившаяся в этой области, станет еще более напряженной. Для военно-морского флота США станет гораздо сложнее решать задачу по быстрой переброске своих кораблей из одного океана в другой. Но самым главным преимуществом вследствие атаки на канал станет психологическое преимущество. Простой факт, что японцы способны наносить успешные удары по американскому побережью на расстоянии 9000 миль от Японии, вот что было необходимо претворить. Конечно, это могло бы заставить противника осознать, что победу в тихоокеанской войне ему одержать не удастся. [218]

Для моряков японского флота время летело быстро. Теперь суровые и холодные воды на севере Тихого океана остались далеко позади. Экипажи отдыхали под ярким тропическим солнцем. Kido Butai находился в 7000 милях от Японии, дальше, чем он заплывал во время выполнения Цейлонской операции. Даже Нагумо почти перестал волноваться, что дало Кусаке серьезный повод для беспокойства.

Утром 26 августа флот встретился с танкерами, посланными с Трака, и получил запас горючего еще на одну неделю. К вечеру следующего дня Kido Butai уже находился в 100 милях к западу от острова Коиба и в 450 милях от того конца Панамского канала, который выходил в Тихий океан. Генде и командирам эскадрилий в очередной раз предстояло вести свои самолеты в атаку.

28 августа в 6.00 авианосцы находились в 50 милях от широкого входа в Панамский залив. Самолеты брали разбег на взлетных палубах и поднимались в небо. Опять Мицуо Фушида должен был повести их в атаку. Около 6.30 120 японских самолетов выстроились в небе, развернувшись в направлении Панамы, оставляя по правую руку восходящее утреннее солнце.

А в 300 милях к западу на мостике «Саратоги» стоял контрадмирал Франк Флетчер и наблюдал тот же самый восход, рассеивающий предутренний мрак. Его флот состоял из двух авианосцев «Уоспа» и «Саратоги», линкоров «Вашингтон» и «Северная Каролина», пяти крейсеров и семнадцати эсминцев. Флот почти находился на расстоянии удара от того квадрата, где, по предположению Флетчера, должен был находиться противник. Поисковые самолеты контр-адмирала готовы были к взлету. Он полагал, что «Каталины», расположенные в зоне канала, в Форт-Амадор, уже находились в воздухе. Значит вскоре должны были прийти важные сообщения.

Американский флот сохранял полную тишину в радиоэфире. Вот почему Флетчер не знал об одном, очень важном для него факте. Единственный авианосец США в Атлантическом океане «Рейнджер», освобожденный от обязанностей по сопровождению судов, на всех парах мчался через Карибское море, чтобы присоединиться к сражению. В ранние часы этого же утра он находился у выходящего в Атлантический океан конца Панамского залива и был готов пройти в Тихий океан в течение следующей ночи.

Но времени уже не оставалось. Капитан «Рейнджера» получил два важных сообщения. В первом говорилось о том, что [219] «Каталины» обнаружили японский флот, во втором — что радарные установки в зоне канала, совершенно бездействовавшие в течение нескольких дней, засекли приближение эскадрильи вражеских самолетов. Единственное в истории морское сражение, распространившееся на два океана, началось.

За те месяцы, что последовали после сражения у Мидуэя, зенитная оборона в зоне канала была серьезно усилена, а радарное предупреждение дало ВВС США достаточно времени для подготовки. Вот почему самолеты Фушиды ожидал теплый прием. «Вэлсы» и сопровождавшие их истребители «Зеро» были атакованы американскими истребителями — в основном «Уайлдкэтами» — высоко над зоной канала. В результате этой атаки обе стороны понесли серьезные потери. Далеко внизу, под этой жаркой воздушной схваткой, «Кайты» пытались прорваться сквозь зенитный огонь к шлюзам Педро-Мигуэль. Двум самолетам удалось прорваться и выпустить свои торпеды по нижним воротам, которые были сильно повреждены. Но, поскольку шлюзы были пустыми, а верхние ворота были закрыты, неконтролируемой утечки воды не произошло. Одна из торпед проскользнула внутрь шлюзов и взорвалась, ударившись в едва покрытое водой дно. Но этот взрыв не причинил никакого вреда. Пока уцелевшие самолеты Фушиды ложились на обратный курс в направлении моря, он успел послать Нагумо радиосообщение о необходимости повторной атаки.

Адмирал, который вместе с Кусакой ожидал это сообщение на мостике «Акаги», согласился осуществить еще один удар. Никаких признаков американского флота в этой зоне не было обнаружено, а от панамских истребителей флот смог бы себя защитить. Поисковые самолеты с крейсеров «Тоун» и «Чикума» с 6.30 осуществляли патрулирование на востоке и юге и не обнаружили ничего, кроме пустынного океана. Небо по-прежнему было чистым. В 8.15 Нагумо отдал приказ о нанесении второго удара с воздуха.

Японцы не знали о том, что не только их самолеты с шумом покидали взлетные палубы авианосцев. Около 8.25 «Рэйнджер» развернул свои истребители и торпедные бомбардировщики с места, расположенного в пяти милях от Колона в Атлантическом океане. Они пролетели через перешеек, оставив слева от себя огонь и дым, поднимавшийся после налета Фушиды, и смело углубились в Панамский залив. [220]

Почти в тот же самый момент адмирал Флетчер услышал лязганье подъемного устройства «Саратоги», поднимавшего с ангарной палубы самолеты с полным боекомплектом. Расстояние между его войском и японцами стремительно сокращалось. Флетчер послал молчаливую благодарность небесам за плотную пелену облаков, которая сопровождала его продвижение на восток.

С мостика «Акаги» эти облака казались узкой полоской над западным горизонтом. Нагумо с Кусакой были заняты осмотром повреждений вернувшихся самолетов Фушиды. Спустя немного времени, после 9.30, Кусака сошел вниз, чтобы переговорить с Фушидой, оставив Нагумо наедине с его беспокойствами. Адмирал обратил внимание на облака, застилавшие горизонт. Они приближались. Не могли ли поисковые самолеты с «Тоуна» упустить из виду что-нибудь там, на западе?

«Что же они могли упустить из виду? — задал, в свою очередь, саркастический вопрос Кусака. — Флот американских авианосцев? Но все они, кроме одного, были потоплены у Мидуэя! И если этот один и находится где-нибудь неподалеку, мы легко сумеем уничтожить его».

Казалось, эта логика произвела на Нагумо впечатление, но прежде, чем он успел вернуться к дальнейшим размышлениям по этому вопросу, поступило еще несколько настораживающих сообщений. Японские эсминцы, находившиеся на северном краю, сообщали о приближении эскадрильи бомбардировщиков. Пока патрульные истребители «Зеро», несшие дозор над флотом, разворачивались на север для перехвата этих бомбардировщиков, Нагумо и Кусака задавались вопросом: откуда эти бомбардировщики могли взяться? Они могли появиться только с суши. Но как самолеты марки «Даунтлесс» и «Девастейтор» с авианосцев могли оказаться в Панаме? Неужели этот единственный американский авианосец все-таки находился поблизости?

В течение последующих десяти минут, пока зенитные орудия кораблей и истребители «Зеро» пытались помешать самолетам с «Рейнджера», оба адмирала размышляли над этим вопросом. Особого ущерба американским бомбардировщикам нанести не удалось. Только в «Серю» попала одна бомба, но возникший в результате этого пожар был легко потушен.

Однако проблемы у Нагумо на этом не кончились, поскольку теперь он получил сообщения уже от Томонаги. Второй удар по Панаме получился таким же неудачным, как и первый. Воздушную [221] оборону американцев разрушить так и не удалось, ворота в шлюзы уцелели, в связи с чем возникала необходимость в третьем ударе.

Теперь Нагумо трудно было принимать решение. Было слишком много не поддающихся учету факторов. Кусака старался помочь ему справиться с ситуацией. Он убеждал, что самолеты, принимавшие участие в первом ударе, следовало снова поднять на полетные палубы. Если неподалеку находился американский авианосец, в чем он сомневается, тогда самолеты Фушиды следует послать для его уничтожения. Если авианосца рядом не окажется, по каналу надо будет нанести третий удар. Kido Butai не для того преодолел 9000 миль, чтобы потерпеть неудачу с парой ворот в шлюзы.

Уверенность Кусаки восстановила решимость Нагумо. Он согласился со своим начальником штаба. К несчастью, их беседа заняла около десяти минут, а эти десять минут могли оказаться самыми важными в славной, но такой короткой карьере Kido Butai.

«Уосп» и «Саратога» развернули свои самолеты вскоре после 9.00. Из сражения у Мидуэя Флетчер сумел извлечь кое-какие уроки. Вперед он послал более медленные торпедные бомбардировщики. Они оттянут на себя заслон истребителей, которым придется спуститься к поверхности моря, таким образом, шансы пикирующих бомбардировщиков будут максимально усилены.

Флетчеру было известно, что он уступает в численности авианосцев и самолетов в соотношении один к двум, но он также знал и о том, что эффект неожиданности был на его стороне. На этот раз у него не было и тени той ложной самоуверенности, которая была присуща американцам накануне сражения у Мидуэя. Экипажи знали, что нужно делать, знали, что сражение будет чрезвычайно тяжелым, и были полны решимости выполнить свою задачу любой ценой.

К 10.55 взлетные палубы четырех японских авианосцев были почти полностью заполнены самолетами, начиненными высоковзрывчатыми боезарядами. В этот момент с запада было замечено приближение свежих эскадрилий самолетов противника. На этот раз их было больше. Откуда брались все эти самолеты? В умах японских моряков промелькнули тревожные мысли.

Американские торпедные самолеты рвались к японским авианосцам сквозь яростный заградительный огонь японских [222] зениток и хищно снующих вокруг истребителей «Зеро». Один за другим они снижались под одобрительное ворчание Нагумо, одобрявшего их безрассудную храбрость. «Сегодня американцы должны ощущать безнадежность», — произнес более прозаичный Кусака. Нагумо не ответил. Возможно, им овладело дурное предчувствие. Торпедным бомбардировщикам удалось рассеять его корабли и вынудить истребители «Зеро» спуститься к самой воде. Нагумо взглянул вверх, как раз в тот момент, когда первые американские пикирующие бомбардировщики показались на фоне сияющего солнца. Приближалась карающая рука Немезиды. Было 11.10.

500– и 800-фунтовые бомбы обрушились на взлетные палубы всех четырех авианосцев, оставляя огромные зияющие дыры и вызывая пожары. Горючее и снаряды готовых к вылету самолетов воспламенились. Японские пожарные не смогли справиться со стремительно распространявшимся огнем. Горящие моряки корчились в агонии среди обугленных трупов своих товарищей. [223]

Несколько бомб насквозь прошили взлетные палубы, чтобы взорваться на нижних ангарных палубах. Они стали причиной многочисленных взрывов по мере того, как огонь распространился до складов бомб и торпед. Горючее воспламенилось, растекаясь горящими ручьями по палубам накренившихся авианосцев.

Ни один из японских авианосцев не был поражен торпедами и ни один не получил пробоины ниже ватерлинии, но к 14.00 только на «Шокаку» двигатели и руль еще продолжали находиться в рабочем состоянии. Только этот авианосец к концу дня оставался на плаву. Горящий корпус этого знаменитого авианосца был потоплен его собственным эскортом эсминцев на следующее утро.

Нагумо и Кусака покинули борт горящего «Акаги» через 30 минут после начала атаки. С мостика линкора «Кирисима» они наблюдали за горящими авианосцами Kido Butai. Перл-Харбор, Цейлон, Мидуэй, Калифорния — все это было славным началом. Но теперь время, когда их слава была в зените, удача им изменила. Их солнце неудержимо покатилось к закату. Восходящему солнцу не суждено было взойти вновь.