Первые шаги Вермахта
Все иностранные корреспонденты в Берлине получили 16 марта 1935 г. приглашение явиться на «чрезвычайно важную» пресс-конференцию к д-ру Геббельсу. В пять часов вечера в зале министерства пропаганды собралось более 100 человек. Корреспонденты не знали, о чем будет речь. Строились догадки, в частности в связи с предстоящим приездом английского министра иностранных дел Саймона, а также по поводу статьи Геринга в лондонской «Дейлп мейл» о создании немецкой военной авиации. В зал проковылял Геббельс, торжественный и серьезный. Он заявил, что правительство Германии отныне не признает военных постановлений Версальского договора и вместо 100-тысячного добровольного рейхсвера создает 36-дивизионный вермахт, формируемый на основе всеобщей воинской повинности. Новый военный закон состоял только из трех параграфов:
«§ 1 Служба в вооруженных силах происходит на основе всеобщей воинской повинности.§ 2. Немецкая армия мирного времени (включая военную нотацию) состоит из 12 корпусов и 36 дивизий.
§ 3. Министру рейхсвера следует представить дополнительные законопроекты о регулировании всеобщей воинской повинности»{120}.
Корреспонденты бросились к телефонам сообщать сенсационную новость. «Это ужасный удар для союзников, — записывал в дневнике американский журналист Уильям Ширер, — для Франции, Англии, Италии, которые вели войну и продиктовали мир, разрушивший германскую военную мощь. Что же будут делать Лондон и Париж?»{121} А Лондон и Париж бездействовали. [67]
Гейнц Гудериан{122} в воспоминаниях приводит разговор с английским военным атташе, который состоялся вечером 16 марта. Тот выразил полное одобрение действий Гитлера. Когда же немецкий военный атташе посетил в Лондоне британский генштаб, он зафиксировал, что «в общем английская армия восприняла новые мероприятия... как нечто давно висевшее в воздухе». Ему заявили в неофициальном порядке, что на месте немецкого руководства «англичане сделали бы то же самое», и ехидно заметили, что французы — это «перепуганные кролики»{123}.
18 марта Англия прислала протест, в котором туманно декларировала, что решение от 16 марта «не может не увеличить европейского кризиса». Но тут же сообщалось; что визит Саймона обязательно состоится. Совет Лиги наций принял заявление, в котором осудил немецкое решение и создал очередную комиссию; она должна была разработать «меры, которые могли бы быть применены в случае, если в дальнейшем какое-либо государство, член или нечлен Лиги наций, поставило бы мир в опасность путем одностороннего отклонения международных обязательств». И все.
24 марта Джон Саймон и лорд-хранитель печати Антони Идеи прибыли в Берлин. В этот день главному переводчику германского министерства иностранных дел д-ру Паулю Шмидту пришлось иметь весьма приятную встречу: некоторое время назад он переводил речь Саймона на арбитражном процессе в Лондоне, где уважаемый сэр Джон представлял интересы... немецкого концерна «Сименс». Теперь сэр Джон, дружески кивнув Шмидту, уселся в кресло напротив Гитлера, дабы представлять интересы правительства его величества. Фюрер начал излагать свои взгляды{124}.
— Я уверен, что национал-социализм сохранит Германию и, очевидно, всю Европу от страшнейшей катастрофы, — не замедлил объявить Гитлер. — Только если мы будем вооружены, мы спасемся от большевиков!
Саймон слушал с явным интересом. Идеи позволил себе неосторожное замечание:
— Собственно говоря, нет никаких признаков, что у русских есть планы нападения на Германию...
В ответ Гитлер разразился тирадами о «русской опасности» (по свидетельству Шмидта, они длились несколько часов). [68]
Гитлер категорически отклонил идею «восточного пакта» коллективной безопасности. Саймон терпеливо слушал. Он лишь немного вздрогнул, когда Гитлер объявил, что Германия уже имеет столько же военных самолетов, сколько и Англия.
Коммюнике о переговорах констатировало «окончательное выяснение точек зрения друг друга». Подобные традиционные формулы можно толковать как угодно. Мир понял лишь одно: Англия благословляет намерения фюрера.
Сегодня, уже после событий второй мировой войны, мы часто удивляемся: как странно шли некоторые предвоенные дела! Почему представители капиталистических держав, так остро сталкивавшихся на мировой дипломатической и экономической арене, внезапно прекращали свою вражду и приступали к закулисным переговорам? Почему английские и американские дипломаты, в открытую клявшие нацизм, за кулисами вели торг с ним?
Для ответа хотя бы на часть этих «почему» следует иметь в виду, что капиталистическая Германия, несмотря на все нацистские декларации об «автаркии» и «независимости», являлась одним из неотъемлемых звеньев мировой капиталистической цепи, охватывавшей в те годы весь мир, за исключением только одной молодой страны победившего социализма.
Известный немецкий экономист и статистик Роберт Кучинский в 1927 г. попытался свести воедино все данные об иностранной финансовой помощи Германии после первой мировой войны. Вот эти данные по основным странам{125}:
| Кредитор | Сумма (в тыс. долл.) | в % |
| Соединенные Штаты | 580 797,5 | 65,6 |
| Англия | 125 721,28 | 14,2 |
| Голландия | 81 824,25 | 9,2 |
| Швейцария | 47 851,49 | 5,4 |
Затем шли кредиторы помельче, с удельным весом от 1,8 до 0,3%: Франция, Бельгия, Италия, Канада. Общая же сумма равнялась 851 млн. долл., т. е. почти 1 млрд. долл. С 1924 по 1929 г. Германия получила на 10–15 млрд. долл. долгосрочных и на 6 млрд. долл. краткосрочных займов. Если учесть, что, по собственному признанию Гитлера, на вооружение Германии перед второй мировой войной было затрачено 90 млрд. рейхсмарок, [69] то можно весомо видеть долю международных финансовых монополий в подготовке второй мировой войны. «Братство бизнеса» — так назвал эти связи американский юрист Джеймс С. Мартин. «Братство» действовало вопреки интересам мира, вопреки интересам народов Европы. И оно диктовало свою волю капиталистическим правительствам.
К середине тридцатых годов получили особое развитие связи английского и германского капиталов. Они тянулись с давних времен. В историю беспримерных рекордов цинизма вошла сделка Крупна с британской военной фирмой «Виккерс — Армстронг». Виккерс еще до первой мировой войны купил у Круппа патент на взрыватель ручной гранаты. Разумеется, за него надо было платить. Крупп поставил примитивное, но ясное условие: по 1 шилл. за каждую использованную гранату. Началась война, и после нее Крупп потребовал от «Виккерс» 6,1 млн. ф. ст. В результате Крупп превосходно нажился. На чем? На крови немецких солдат.
Особенно важную роль в англо-германских экономических связях играли химические концерны. Крупнейший химический концерн Англии «Империал кемикл индастрис» (ИКИ), возникший в 1926 г., нашел себе достойного компаньона в лице «ИГ Фарбен». Наряду с ИКИ в числе фирм, тесно связанных с Германией, был нефтяной трест Генри Детердинга «Ройял-Датч Шелл» и концерн «Амальгамейтед метал».
Но наиболее примечательно в истории англо-германских монополистических связей головокружительное возвышение семейства банкиров Шредеров. Это семейство начало свою деятельность давным-давно, его родиной является Гамбург. Один из баронов Шредеров, Иоган-Генрих, переехал еще в XIX в. в Лондон, став из Иогана-Генриха Джоном Генри, или сокращенно Дж. Генри Шредером. Второй «английский» Шредер — Бруно — родился в Гамбурге, став английским подданным в 1914 г.
Казалось бы, какая разница: Дж. Генри Шредер или Иоган-Генрих Шредер? Но английский закон точен. Дж. Генри Шредер — подданный его величества короля Великобритании и располагает всеми правами слуги короны. В 1914 г. все немецкие банки были закрыты как банки враждебной страны. Но банк Дж. Генри Шредера продолжал функционировать как ни в чем не бывало, выполняя все поручения своих гамбургских родственников.
Банк Дж. Генри Шредера в течение послевоенного периода стал архианглийским. Его возглавил Гельмут В. Шредер, который кроме своего банка участвовал в «Континентл энд индастриэл траст», [70] «Лиден-холл секьюритис корпорейшн», «Лима Лайт энд Пауэр», «Шредер экзекьютор энд трастис К°», «Шредер норслесс лимитед». Наиболее важной была фирма «Континентл энд индастриэл траст». Ее участниками были банк Шредера, влиятельный Вестминстерский банк и банк Барклая.
У «германского блока» в Англии (ИКИ, «Амальгамейтед метал», «Юнилевер», «Ройял-Датч Шелл», «Шредер») было еще одно лицо: парламентско-политическое. «Сегодня министр — завтра банкир; сегодня банкир — завтра министр»{126} - так определял В. И. Ленин закономерность взаимоотношений между деловым и политическим миром в условиях империализма.
В политическом мире Англии «прогерманский блок» был представлен в тридцатые годы наилучшим образом, а именно: ИКИ — премьер-министр Невиль Чемберлен, министр финансов и министр иностранных дел Джон Саймон; «Амальгамейтед метал» — министр авиации лорд Суинтон; «Юнилевер» — д'Арси Купер, член правительственного комитета по вопросам вооружения.
Не удивительно, что когда в Лондоне в декабре 1935 г. было создано «Англо-германское общество» как главный орган пропагандистской деятельности нацистского рейха, то среди его членов оказались такие промышленные тузы, как глава ИКИ Макгоуэн, директор стального концерна «Стил констракшнс» Норман Гильберт, глава фирмы «Левер энд Юнилевер» д'Арси Купер, а также ряд видных политических деятелей: лорд Лотиан, лорд Лондондерри, адмирал Берри Домуэлл. «Англо-германское общество» принимало в свой состав также и «коллективных членов». Среди последних оказался банк Шредера.
Невиль Чемберлен официально не входил в общество. Но он мог считаться его членом, ибо являлся главным директором военной фирмы «Бирмингем смолл армс компани» и пайщиком фирмы «Эллиот метал компани», действовавшей в тесной связи с ИКИ. Сын достопочтенного Невиля, Фрэнсис Чемберлен, был пайщиком дочерней фирмы ИКИ — «Кинохверке».
На германской стороне было создано «Германо-английское общество», возглавляемое герцогом Карлом Эдуардом Саксен-Кобург-Готским. Герцог Карл Эдуард — отставной генерал пехоты — носил двойной титул: немецкого герцога Саксен-Кобург-Готского и английского герцога Олбани. Уже в тридцатых годах он объявил себя сторонником Гитлера, а после прихода [71] коричневой клики к власти сразу получил звание группенфюрера СА. Таким образом, в персоне герцога «гармонически» объединились английский аристократ (внук королевы Виктории!), прусский генерал и нацист. Что лучше можно было придумать для президента «Германо-английского общества»?
«Англо-германское общество» не было одиноко в Англии. Параллельно с ним действовали фашистская партия Освальда Мосли, англо-германское общество «Линк», «Христианский фронт», общество «Друзья Италии», группа «Имперская политика». Вся эта компания базировалась на политический салон леди Астор в пригороде Лондона Клайвдене. Отсюда и пошло название «клайвденская клика» — клика политиков и дельцов, выступавших за сговор с фашистской Германией.
В имении леди Астор на «уик-энд» (субботу и воскресенье) съезжались министры, депутаты, видные чиновники министерств, высшая знать. Здесь можно было встретить Чемберлена, Саймона, Галифакса и других видных политических деятелей. Большой помещичий дом на берегу Темзы был очень вместителен. Сюда хозяйка дома — американка по рождению — леди Астор приглашала друзей и единомышленников. Не за столом заседаний, не в зале палаты общин, а у уютного камина, во время конных прогулок — здесь обсуждались важнейшие вопросы и принимались важнейшие решения.
Отличительной чертой клайвденской клики было ханжество и лицемерие. Подобно тому как одна из богатейших женщин Англии, леди Астор, неизменно спускалась к утреннему чаю в заштопанных чулках, так и клайвденские политики изображали себя перед английской общественностью ревнителями демократии и защитниками национальных интересов. В действительности клайвденцы были за активный сговор с Гитлером. Развязать руки Гитлеру на Востоке, «канализировать» его агрессию, а в прочих областях мира в блоке с Германией обеспечить себе привилегированное положение — такова была «высшая премудрость» клайвденской клики.
В. И. Ленин еще в 1915 г., вскрывая сущность империализма, писал: «Международно-переплетенный капитал делает великолепные дела на вооружениях и войнах{127}. Эта ленинская характеристика полностью сохранила свою силу и в новой обстановке. «Международно-переплетенный капитал» искал прибылей вне зависимости от национальной принадлежности и был готов на любое предательство, лишь бы обеспечить свои собственные интересы. [72]
Но дело не ограничивалось общей заинтересованностью ряда немецких и английских монополий в гитлеровских вооружениях и войнах. В Англии, как и в соседней Франции, имелись значительные круги монополистической буржуазии, не получавшие никакой непосредственной выгоды от перевооружения Германии. Однако существовал один важнейший политический вопрос, в котором точка зрения правящих кругов фашистской Германии, с одной стороны, и «демократических» Англии, Франции, США — с другой, совпадала, вызывая сближение политических курсов этих стран. Это — вопрос об отношении к великому социалистическому государству на Востоке. Как те, так и другие были глубоко убеждены в необходимости скорейшего уничтожения Советского Союза. Сделать это «демократии» Европы и Америки хотели руками германского фашизма.
Именно этим и пользовался Гитлер при подготовке к новой войне.
Теперь мы можем снова обратиться к немецким военным делам.
В марте — мае 1935 г. была разработана и введена новая структура немецких вооруженных сил. Верховным главнокомандующим был объявлен фюрер и рейхсканцлер Гитлер; военным министром остался генерал фон Бломберг.
Им подчинялись три составные части вермахта: сухопутная армия (командующий генерал-полковник фон Фрич); флот (адмирал Эрих Редер); военно-воздушные силы — «люфтваффе» (генерал-полковник Геринг).
Особо важным было воссоздание генштаба сухопутных войск. Вместо четырех отделов и двух групп войскового ведомства в генштабе были образованы:
1 отдел: оперативный (разработка военных планов);
2 отдел: организационный (организация и структура войск);
3 отдел: иностранных войск (разведка);
4 отдел: боевой подготовки;
5 отдел: транспортный;
6 отдел: служба тыла;
7 отдел: военно-научный;
8 отдел: технический.{128} [73]
Генштаб сухопутных сил возглавил генерал Людвиг Бек.
1935 год был заполнен лихорадочной деятельностью. Ускоренно формировались 36 дивизий. 7 ноября 1935 г. правительство призвало первый контингент военнообязанных (как зловещее напоминание, это были юноши 1914 года рождения). Кадры рейхсвера шли нарасхват. Спешно заказывалась военная техника. После долгих споров было создано управление бронетанковыми войсками во главе с генералом Лутцом. К октябрю 1935 г. уже были сформированы первые танковые дивизии: одной из них командовал полковник Гейнц Гудериан, которого еще в 1933 г. приметил Гитлер. В генштабе также кипела работа: в 1935 г. создавался первый оперативный план вермахта, так называемая «операция Рот». Пеклись уставы, инструкции, разработки. Вновь открылась военная академия. К концу 1935 г. 27 дивизий были «готовы».
Эти первые годы оказались наиболее трудными для Гитлера — как внутри страны, так и вне ее. Забравшись на вершину государственной власти, гитлеровцы еще не были уверены в своем будущем. На международной арене они еще только определяли основные направления дипломатических диверсий. Выход из Лиги наций (1933 г.) и введение воинской повинности явились большими пробами, которые даже в буржуазных кругах Германии не считались окончательными.
В этих условиях Гитлер предпринял подлинное наступление на Англию с целью заручиться ее поддержкой в политике перевооружения. Предлогом он избрал вопрос о морских вооружениях.
Начало англо-германских переговоров относится еще к осени 1934 г., когда немецкое правительство намекнуло, что оно готово к переговорам, ежели ему предоставят гегемонию на Балтийском море против Советского Союза. В январе 1935 г. последовал визит в Берлин лорда Аллена Гартвуда — маститого деятеля лейбористской партии, специального посланца премьера Макдональда. Лорд Аллен был принят Гитлером, который изложил ему свою идею: установление соотношения между флотом Германии и Англии в размере 35 : 100. Историк немецкого флота адмирал Ассман считает переговоры Гартвуда — Гитлера исходным пунктом англо-германского сближения. «Лорд был известным представителем маленькой группы влиятельных английских деятелей, — пишет Ассман, — которые выступали за улучшение англо-германских отношений»{129}. Гитлер снова подтвердил свое предложение, когда Саймон посетил его [74] в берлинской рейхсканцелярии в марте 1935 г. Прошло некоторое время, и взаимные намерения сторон выступили более определенно.
4 июня 1935 г. для ведения переговоров о морском пакте в Лондон прибыл Риббентроп. Переговоры начались в здании адмиралтейства, в старинном кабинете. По одну сторону стола восседали Риббентроп, адмирал Шустер, капитаны Васнер и Киндерлен, посланник Верман, советник Кордт; по другую — заместитель морского министра Крэйчи, адмирал Литтл, капитан Дэнкуорт. Гости обратили внимание на небольшую стрелку, укрепленную на стене.
— О, это наш знаменитый флюгер, — разъяснили любезные хозяева. Дело в том, что в эпоху парусных судов адмиралтейство должно было всегда точно знать направление ветра. Например, оно знало, что при таком-то ветре французские эскадры не могут выйти из Бреста. Флюгер, укрепленный на крыше адмиралтейства, был соединен со стрелкой в зале, и английские адмиралы были всегда прекрасно информированы, куда дует ветер.
На этот раз они тоже хорошо знали, куда дует ветер. Когда Риббентроп изложил германские требования, адмиралы для виду промолчали. Через несколько дней они полностью приняли условия Гитлера. 18 июня 1935 г. соглашение было подписано. Германия получила право иметь военно-морской флот, равный по тоннажу 35% «совокупной морской мощи Британской империи», что значило увеличение германского флота более чем в 4 раза; отныне она могла строить подводные лодки. Но еще важнее был чисто политический итог: Англия вела переговоры с Германией в обход Франции и, более того, сама совершила нарушение Версальского договора. Итак, Германия теперь уже не одна проводила «дипломатию взлома» — политику нарушения международных обязательств. 26 июня министр авиации Лондондерри выступил в палате лордов с дифирамбами в честь соглашения. «Мы практический народ», — заявил он, обосновывая необходимость сговора с Гитлером{130}.
Американский посол в Берлине расценил англо-германский пакт как шаг в политике окружения Советского Союза{131}. Статс-секретарь Вейцзекер зафиксировал, что пакт был расценен как официальное санкционирование Англией создания вермахта и разрыва с Версалем. [75]
Получив столь благожелательную реакцию на декрет от 16 марта 1935 г., Гитлер мог приступить к следующему шагу — к ремилитаризации Рейнской области, в которой, согласно Версальскому договору, Германии не разрешалось иметь войсковые гарнизоны.
В буржуазной историографии этот эпизод изображается как одно из первых столкновений Гитлера с генералами вермахта: вермахт якобы был против ремилитаризации и просил Гитлера не предпринимать этой авантюры. В подтверждение приводятся соответствующие свидетельства Бломберга, Бека и др.
В действительности же ремилитаризация Рейнской области давно была разработана самим генштабом. 26 июня 1935 г. начальник штаба Бломберга генерал Рейхенау собрал очередное совещание так называемого «рабочего комитета» имперского совета обороны. С информацией выступил начальник отдела обороны страны подполковник Альфред Йодль. Йодль сообщил присутствующим, что в обстановке полнейшей секретности принимаются подготовительные меры к введению войск в Рейнскую область. Крайняя секретность, говорил Йодль, должна вынуждать к тому, чтобы все распоряжения отдавались не на бумаге, а устно{132}. Все эти соображения Йодля были вполне понятны собравшимся: только десять дней назад немецкое правительство торжественно заверило Францию, что в демилитаризованной зоне не ведется никаких военных приготовлений.
В столе Гитлера уже давно лежал план ремилитаризации Рейнской области. В феврале 1936 г. он обсудил свой план с генералом Фричем и получил его полное согласие.
Сейчас апологеты генштаба пытаются обелить своих подзащитных. Так, Герлиц драматически восклицает: «Только 6 марта 1936 г., за один день до операции, начальник немецкого генштаба был поставлен в известность о том, что на следующий день планируется занятие Рейнской области»{133}. В действительности приказ о занятии демилитаризованной зоны был подписан 2 марта и разослан Бломбергом главнокомандующим трех родов войск. Он предписывал «неожиданно и одновременно перевести части армии и ВВС в гарнизоны демилитаризованной зоны»{134}.
Приготовления вскоре были закончены. Правда, Фрич и Бек побаивались контрмер французов. Не было уверенности и у [76] Бломберга. Но Гитлер их не слушал. Он оказался прав: никто на Западе не пошевелил и пальцем, чтобы прекратить нарушение Германией своих международных обязательств. 7 марта немецкие войска вступили в Рейнскую область и вышли к франко-германской границе. Франция, правда, намеревалась провести мобилизацию 12 дивизий, но сразу запросила Лондон, будет ли он действовать. Отрицательный ответ не заставил себя ждать. Даже в палате общин ряд деятелей выступили в поддержку действий Гитлера.
Лондон и не подумал протестовать. Представитель имперского генштаба, впоследствии беседуя с немецким военным атташе в Лондоне бароном Швеппенбургом, признался: «Вы получили бы все это путем переговоров, ведь дело почти дошло до этого»{135}. Иными словами, Англия одобряла этот шаг, только была обижена на Гитлера за то, что он взял Рейнскую область сам, не дав западным державам возможности преподнести ему этот подарок в ходе дипломатического торга.
Со стороны Соединенных Штатов Америки Гитлеру также было дано понять, что его шаг не вызовет каких-либо серьезных последствий. В мае 1936 г. в Берлин прибыл специальный посол США Уильям Буллит — опытный разведчик, выполнявший ответственнейшие поручения американской дипломатии. Буллит встретился с министром иностранных дел фон Нейратом и обсудил с ним планы возможного сотрудничества. Нейрат высказал «сожаление о том, что между Германией и Америкой не установлен тесный контакт», и подчеркнул, что «враждебность по отношению к СССР абсолютно неустранима, она не окончится».
Итак, в марте 1936 г. западные державы не сделали ничего, чтобы остановить Гитлера. Его провокация имела полный успех. Если учесть, что в это время Италия уже вела разбойничью войну в Абиссинии, то не оставалось никакого сомнения в смысле действий Гитлера. Это была широко задуманная демонстрация, проба сил, которая не в последнюю очередь должна была показать, что Гитлер пользуется молчаливой поддержкой Запада.
Как делаются войны? Этот вопрос всегда интересует и будет интересовать мир до тех пор пока социальные причины войн не будут навсегда устранены. Поскольку на земном шаре еще [77] существует система, построенная на эксплуатации человека человеком и на волчьем законе наживы, необходимо исследовать чудовищную лабораторию империалистического милитаризма, в которой рождаются военные конфликты. Не случайно Ленин призывал к разоблачению той тайны, в которой рождается война.
Большой заговор против мира, осуществленный руководителями гитлеровской Германии, не родился сразу. В нем были свои этапы, повороты, изменения. Но он не являлся какой-то мистической идеей психопата и маньяка Гитлера. Нет, это был тщательно разработанный и детальный план, над которым вместе и раздельно трудились представители различных групп правящей верхушки Германии. Нюрнбергский трибунал вскрыл и разоблачил эту страшную процедуру. Пользуясь его документами, мы сможем восстановить систему военного планирования Германии.
Мы уже имели возможность убедиться, что на протяжении 1920–1933 гг. в соответствии с замыслами крупнейших немецких монополий в двух основных очагах — в недрах генералитета и в кругах нацистской партии — разрабатывались предварительные варианты новой мировой войны. Мы видели, как план Гофмана — Рехберга стал сливаться с военно-политическим планом Гитлера — Розенберга и тем самым создал основу для сближения между Гитлером и рейхсвером.
Первое документальное свидетельство военных планов Гитлера — его речь перед генералами 3 февраля 1933 г. Напомним, что решающим местом в этой речи были слова: «Как обращаться с политической властью после ее завоевания? Еще сказать нельзя. Возможно, завоевание нового экспортного пространства; возможно, — это куда лучше — завоевание нового жизненного пространства на Востоке и его безжалостная германизация».
Второе заявление последовало 28 февраля 1934 г. на совещании высших офицеров рейхсвера и отрядов СА в помещении генштаба. По словам присутствовавшего там будущего фельдмаршала Максимилиана фон Вейхса, Гитлер в большой речи вновь подтвердил свое намерение вести войну в ближайшем будущем{136}.
Некоторые западногерманские историки — Герлиц, Краусник и другие — склонны полагать, что эти заявления не были приняты генералами всерьез. Едва ли так! Например, генерал [78] Либман{137} свидетельствует, что после окончания речи фюрера в феврале 1933 г. кто-то из генералов бросил в беседе фразу из Шиллера: «Всегда реченья были дел смелее...»
Для генштаба важнее были дела. И они последовали 30 сентября 1934 г., т. е. три месяца спустя после триумфа рейхсвера над Ремом и через семь месяцев после встречи промышленников с Гитлером. Президент Рейхсбанка и министр экономики Яльмар Шахт представил на имя Гитлера специальный меморандум под заголовком «Доклад о ходе работ по экономической мобилизации». Шахт писал Гитлеру: «Имперское министерство экономики при основании имперского совета обороны и его постоянных комитетов получило задачу экономически подготовить ведение войны»{138}. Пером Шахта здесь подтвердилось, что с момента создания «имперского совета обороны» экономическое руководство Германии «получило задачу подготовить ведение войны».
Давая показания в Нюрнберге, Геринг пытался утверждать, что этот совет практически не существовал и был создан только на бумаге. Но профессиональный лжец явно запнулся, когда ему предъявили протокол заседания, на котором он сам председательствовал и держал трехчасовую речь в присутствии министров, статс-секретарей, командующих сухопутными и морскими силами, начальников штабов трех родов войск, рейхслейтера Бормана, Гейдриха и других высших чинов. В этом протоколе прямо приводились слова Геринга: «Задача имперского совета обороны состоит в координации всех сил нации в целях ускоренного создания германского вооружения».
Под верховной опекой совета проводились мероприятия в первую очередь экономические. Так, в 1936 г. Гитлер в секретном документе «О четырехлетнем плане» потребовал создания основ военной экономики. В одном из секретных меморандумов он писал: «Как всегда, Германия будет рассматриваться как оплот западного мира против большевистских атак... Наше политическое положение вытекает из следующего. В Европе есть только два государства, которые можно рассматривать как устойчивые против большевизма: Германия и Италия. Другие страны либо разложены их демократическими порядками, заражены марксизмом и поэтому обречены на скорый крах, либо управляются авторитарными режимами... Все эти страны не [79] способны когда-либо вести войну против Советской России с перспективой на успех».
Таким образом, в 1936 г., как и в 1933-м, нацистское руководство рассматривало все военное планирование через призму своей основной цели — нападения на Советский Союз. В соответствии с этим Гитлер в меморандуме требовал:
«Итак, я ставлю следующие задачи:I. Немецкая армия через четыре года должна быть готова к бою.
II. Немецкая экономика в течение четырех лет должна быть готовой к войне»{139}.
Эти слова были написаны в августе 1936 г:
За решение проблем экономического характера по четырехлетнему плану взялся специальный комитет под руководством Геринга (вот каково происхождение «четырехлетнего плана»: это был срок подготовки к войне!). Решение военных задач лежало на генеральном штабе.
24 июня 1937 г. была введена в силу новая «Директива о единой подготовке вермахта к войне» за подписью военного министра Вернера фон Бломберга. Бломберг отмечал, что необходима «постоянная готовность немецкого вермахта к войне: а) чтобы отразить любое нападение; б) быть в состоянии использовать для войны создающиеся благоприятные политические возможности. Это должно быть учтено при подготовке вермахта к возможной войне в мобилизационный период 1937/38 г.»{140}.
Пункт «б» директивы точнее определяет главный замысел Бломберга и Гитлера: быть готовым использовать выгодную политическую ситуацию. Поэтому директива от 24 июня 1937 г. подробно оценивала все возможные военные варианты:
1. «Операция Рот» — «война на два фронта с центром тяжести на Западе».
2. «Операция Грюн» — «война на два фронта с центром тяжести на Востоке».
3. «Особая операция Отто» — «вооруженная интервенция против Австрии».
4. «Особая операция Рихард» — «военные операции в Красной Испании».
5. «Особая операция Рот-грюн с дополнением» — «Англия, Польша и Литва участвуют в войне против нас». [80]
Бломберг обстоятельно прикидывал вариант с нападением на Чехословакию.
«Война на Востоке, — говорилось в директиве, — может начаться путем неожиданных немецких операций против Чехословакии. Предварительно для этого должны быть созданы политические и международно-правовые предпосылки. Следует ожидать, что Польша и Литва будут нейтральны или по крайней мере будут выжидать; Австрия, Италия и Югославия будут сохранять благожелательный нейтралитет. Венгрия, наверно, рано или поздно присоединится к действиям Германии против Чехословакии. Франция и Россия, вероятно, начнут военные действия против Германии; Россия — в первую очередь флотом и авиацией. Руководство немецкой политики будет всеми средствами добиваться нейтралитета Англии, что должно рассматриваться как необходимая предпосылка для «операции Отто» (равно как необходим нейтралитет других стран, способных к военным действиям против Германии)».
Вот теперь генштаб заговорил в полный голос! Он уже считает фашистскую Венгрию на своей стороне. Польшу, Литву предполагается на первых порах «нейтрализовать». В поведении Австрии, Италии, Югославии Бломберг почти уверен. Остается Франция. Ну и, конечно, «все средства» на покупку нейтралитета Англии.
В военно-исторической и мемуарной литературе Запада сложилась тенденция изображать дело так, будто Гитлер «сам» разрабатывал все агрессивные планы, а генералы были вынуждены их исполнять. Директива от 24 июня 1937 г. является одним из выразительных опровержений этой легенды. Этот документ помогает глубже понять смысл событий, которые разыгрались 5 ноября 1937 г. в кабинете Гитлера в имперской канцелярии.
Сюда в 16 часов 30 минут вошли и расположились за длинным столом шесть человек: военный министр Бломберг, главнокомандующий сухопутными силами генерал-полковник фон Фрич, главнокомандующий флотом гросс-адмирал Редер, главнокомандующий ВВС генерал-полковник Геринг, министр иностранных дел барон фон Нейрат, военный адъютант фюрера полковник Хоссбах. Седьмым был Гитлер. Совещание продолжалось до 20 часов 20 минут. Главным оратором был Гитлер, секретарем — Хоссбах, почему и протокол совещания вошел в историю под названием «протокол Хоссбаха»{141}.
В истории войн и мира есть разные документы. Одни из них неприятно читать, другие даже не хочется брать в руки. Но «протокол Хоссбаха» необходимо исследовать, как исследуют зараженную ткань, когда хотят понять болезнь всего организма. [81]
Гитлер говорил более трех часов. С самого начала он сделал торжественное заявление:
«Предмет сегодняшнего совещания настолько значителен, что в других государствах он должен был бы обсуждаться кабинетом министров Однако именно ввиду значения вопроса он, фюрер, отказывается выносить его на широкое обсуждение имперского правительства Его нижеследующие соображения представляют собой результат тщательных раздумий и опыта четырех с половиной лет власти Он хочет разъяснить присутствующим господам свои основные идеи о возможном развитии и необходимостях нашего внешнеполитического положения. Поэтому в интересах немецкой политики, рассчитанной на далекое будущее, он просит рассматривать его соображения как завещание на случай его смерти»
Разумеется, «присутствующие господа» поняли всю серьезность момента. Гитлер начал «завещание» с излюбленной темы: проблемы жизненного пространства. Он повторил знакомый тезис о том, что плотность населения в Германии наивысшая{142}. Вывод о том, что «будущее Германии зависит исключительно от решения проблемы недостатка пространства», был знаком собравшимся. Геринга и даже Фрича в этом не надо было убеждать.
Где же искать это пространство? Может быть, в колониях? Но «если на первый план ставить вопросы нашего продовольственного обеспечения, то необходимое пространство можно искать только в Европе». Также и сырье удобнее искать «в непосредственной близости к рейху». И дальше следует знаменитое гитлеровское требование (Хоссбах записал его отдельной строчкой):
«Для Германии вопрос состоит в том, где достичь наибольшего выигрыша путем применения наименьших сил».
Это — один из жалких парадоксов, рожденных нацизмом (вроде «политика — искусство сделать невозможное возможным»). Такие парадоксы будут стоить немецкому народу потоков крови и слез. Но пока Гитлер вещает. Он стоит в том же кабинете, который через восемь лет будет содрогаться от разрывов снарядов. Он стоит недалеко от сада, в котором восемь лет спустя шофер Кемпка торопливо выльет бидон бензина на его труп. Но 5 ноября 1937 г. Гитлер говорит, говорит вволю.
Где искать «наибольшего выигрыша»? «Англия, — рассуждает фюрер сам с собой, — не может отдать его из своих колоний. На получение Восточной Африки рассчитывать не следует. [82]
В лучшем случае Англия сможет пойти нам навстречу выразив желание удовлетворить наши колониальные притязания за счет тех колоний, которые не находятся в английском владении, например Анголы. В таком же направлении может пойти нам навстречу и Франция».
Нельзя отрицать: с точки зрения империалиста, Гитлер довольно точно анализирует позицию других империалистов. Во всяком случае, добавил Гитлер, «серьезная дискуссия о возвращении нам колоний может начаться в тот момент, когда Англия очутится в бедственном положении, а немецкая империя будет мощна и вооружена».
На этом обзор кончается, и следуют зловещие слова — «Для решения германского вопроса возможен только путь насилия, хотя он никогда не бывает лишен риска». Гитлер не [83] боится риска. Ему остается ответить лишь на вопросы «когда» и «как». Сначала он разбирает фактор времени. В качестве решающего исторического рубежа Гитлер называет период 1943–1945 гг. После этого, по его мнению, ситуация изменится не в пользу нацистской Германии, а именно: ее вооружение устареет, резервы начнут истощаться и вообще наступит «момент ослабления режима». Итак, воевать надо ни в коем случае не позже 1943–1945 гг., а по возможности раньше.
Далее Гитлер затронул такой вариант: если «социальные столкновения» ослабят Францию, то «наступит момент действий против Чехии». Другой вариант: если Франция будет связана войной с третьей страной, скажем с Италией. В этом случае «наша первая цель — одновременно захватить Чехию и Австрию. Тогда Польша будет нейтрализована».
Кроме того, «с большой вероятностью Англия, а возможно, и Франция уже втихую списали Чехию со счетов и примирились с тем, что в один прекрасный день Германия разделается с этим вопросом. Трудности имперского характера и перспектива быть вовлеченной в длительную европейскую войну будут определять неучастие Англии в войне против Германии. А позиция Англии, несомненно, окажет влияние на Францию». Италия не будет возражать против захвата Чехословакии. Ее позиция в австрийском вопросе еще не ясна. Возможны действия только со стороны Советского Союза: «Действия России надо предупредить быстротой наших операций».
Таково содержание речи Гитлера перед своими генералами. С этого момента план генштаба и план Гитлера слились в одно целое. Последовавшая дискуссия лишь уточнила некоторые моменты. Фрич попросил фюрера добитьея того, чтобы Англия и Франция «не стали нашими противниками». Бломберг указал на необходимость серьезной подготовки к войне против Чехословакии, учитывая ее укрепления. После этого снова поднялся Фрич и заявил, что еще зимой 1937 г. он дал указание разработать план вторжения в Чехословакию и, если дело срочное, он готов отказаться от своего очередного отпуска. Фюреру пришлось успокоить воинственного генерала, объяснив ему, что дела не «настолько спешны»{143}. Нейрат заметил, что он не видит признаков итало-англо-французского конфликта. Гитлер возразил, что это может случиться в 1938 г. Бломбергу и Фричу он [84] вновь заявил, что «убежден» в нейтралитете Англии. Затем генералы стали обсуждать «технические вопросы», не нашедшие отражения в записке Хоссбаха.
Такие беседы велись 5 ноября 1937 г. в кабинете фюрера. Этот день можно считать днем рождения первого конкретного плана в большом военном заговоре нацистской Германии. Если в плане Бломберга еще взвешивались различные возможности («Рот», «Грюн», «Отто»), то теперь направление удара было определено. Впрочем, командование вермахта, не дожидаясь приказа, уже с 1935 г. готовило конкретный план нападения на Чехословакию{144}.
Не прошло и двух недель после беседы Гитлера с генералами, как перед фюрером в кабинете его баварской резиденции в Оберзальцберге оказался собственной персоной лорд Галифакс, личный уполномоченный премьер-министра Великобритании Невиля Чемберлена.
Галифакс произнес перед Гитлером длинную речь. Мы теперь знаем ее содержание, ибо копия записи, сделанная переводчиком Шмидтом, оказалась среди трофейных архивов{145}. Она, кстати, существенно отличается от того пересказа, который Шмидт поместил в своих мемуарах.
Прежде всего Галифакс от имени английского правительства признал, что «фюрер достиг многого не только в самой Германии, но что в результате уничтожения коммунизма в своей стране он преградил путь последнему в Западную Европу и поэтому Германия по праву может считаться бастионом Запада против большевизма». Это заявление стало фоном всего разговора и нашло самый живой отклик у фюрера. «Единственной катастрофой, — заметил он, — является большевизм. Все остальное поддается урегулированию».
Таково же было мнение Галифакса. Он также дал понять своему собеседнику, что английское правительство готово на большие авансы. «В Англии придерживаются мнения, — заявил он, — что имеющиеся в настоящее время недоразумения могут быть полностью устранены». Это значило, что Англия готова начать колониальный торг. Как дипломатично выразился английский лорд, «английское правительство не придерживается решения ни при каких условиях не обсуждать с Германией колониального вопроса». Что касается Европы, то Галифакс также выразил готовность договориться. Он заявил: [85] «Все остальные вопросы можно характеризовать в том смысле, что они касаются изменений европейского порядка, которые, вероятно, рано или поздно произойдут. К этим вопросам относятся Данциг, Австрия и Чехословакия».
Смысл этих двух идей был достаточно ясен. Галифакс предлагал сделку: он уже продал Гитлеру Австрию, Чехословакию, Данциг и обещал колониальные подарки. Во имя чего? Галифакс рисовал перед Гитлером перспективу военно-экономического союза четырех держав (Германия, Италия, Франция, Англия). Гитлер резервировал свою позицию и еще раз подчеркнул, что этот союз должен быть антисоветским. Но это соответствовало и английским планам.
Следует заметить, что Гитлер никогда не забывал о военно-политических рекомендациях Рехберга — Гофмана. Сейчас стало известно, что Гитлер еще до прихода к власти (в 1931 г.) собирался предложить Англии такой план: включить в состав рейхсвера четверть миллиона штурмовиков и 50 тыс. членов «Стального шлема» и превратить рейхсвер в массовую армию. Англия, Италия, Франция должны были дать на это свое согласие, а затем заключить союз с Германией. В оплату за это Гитлер брался «быстро расправиться с большевистской чумой»{146}.
Тогда этот план не встретил особого энтузиазма в Лондоне, и это можно было понять, ибо Гитлер еще не стал рейхсканцлером. Теперь, в ноябре 1937 г., Галифаксу был представлен новый вариант старого плана и он был готов дать свое согласие...
Ноябрь 1937 г. принес Гитлеру еще один важный политический успех. 23 ноября в Сан-Франциско его эмиссары Киллингер и Типпельскирх встречаются с лидерами американского делового мира. Среди последних были глава мирового химического концерна «Дюпон» мистер Ламмот Дюпон, президент «Дженерал моторс» Альфред П. Слоун, сенатор Ванденберг. Американская сторона явно показала свое желание поддержать линию фюрера. «Пусть сближение с Германией непопулярно, — заявил Дюпон, — но оно неизбежно....» Он обещал информировать о встрече руководящих деятелей США.
Наконец, последний штрих: в том же роковом ноябре 1937 г. в Париже состоялась секретная встреча Франца фон Папена, вице-канцлера в первом кабинете Гитлера, с французским премьером Шотаном и министром Боннэ. Речь шла о том же: о «свободе рук» для гитлеровской Германии. [86]
Период «промежуточного планирования» и «нащупывания» подходил к концу. В 1938-й год руководство нацистской Германии вступало с твердым намерением в ближайшее время развязать войну.
Для этого оно уже располагало значительными вооруженными силами. Еще в начале 1935 г. вермахт имел всего 12 дивизий. Теперь же он быстро наращивал свои силы. Вот официальные данные{147}:
| 1935/36 г. | 1936/37 г. | 1937/38 г. | |
| Пехотные дивизии | 24 | 36 | 32 |
| Танковые дивизии | 3 | 3 | 3 |
| Горнострелковые бригады | 1 | 1 | 1 |
| Кавалерийские дивизии | 2 | - | - |
| Кавалерийские бригады | 1 | 1 | 1 |
| Дивизии ландвера | - | 21 | 21 |
| Резервные дивизии | - | 4 | 8 |
| Мотопехотные дивизии | - | - | 4 |
| Мотобригады | - | - | 1 |
| Всего соединений | 31 | 66 | 71 |
За три года рост в 2 раза! При этом первостепенное внимание уделялось моторизованным войскам. Как ненужные в будущей войне моторов были расформированы кавалерийские дивизии. Зато появились мотодивизии. К этому времени число обученных солдат уже превысило 1 млн. человек; армия военного времени должна была составить примерно 3,3 млн. человек (без авиации и флота).
За этим стояли военные приготовления немецких монополий. Идеи Гитлера, изложенные им в «меморандуме о четырехлетнем плане», нашли полное одобрение Крупна, Тиссена и других руководителей Рура. Как докладывал в мае 1939 г. руководитель военно-экономического управления генерал Томас, «из немногих заводов, разрешенных Версальским договором, выросла самая мощная из существующих сейчас в мире военная промышленность... На сегодняшний день Германия [87] занимает второе место в мире по производству стали после Америки...
Выпуск винтовок, пулеметов и артиллерийского вооружения превышает в настоящее время производство любой другой страны»{148}. Томас был прав: ни одна страна мира в те годы не вооружалась так энергично. Цифры красноречивее слов. Приведем их{149}:
| Годы | Военные расходы Германии (в млрд марок) | в %к бюджету |
| 1934/35 | 1,9 | 18 |
| 1935/36 | 4,0 | 31 |
| 1936/37 | 5,8 | 37 |
| 1937/38 | 8,2 | 41 |
| 1938 '39 | 18,4 | 58 |
Соответственно росли добыча и производство важнейших стратегических материалов: руды (с 1936 по 1939 г.) — примерно в 2 раза, алюминия — в 2 раза, синтетического каучука — в 22 раза, авиационного бензина — в 7 раз, искусственного волокна — в 5 раз, магния — в 4 раза{150}. Недаром тот же генерал Томас хвастал: «История знает только несколько примеров, когда страна даже в мирное время направляет все свои экономические ресурсы на удовлетворение нужд войны так целеустремленно и систематически».
Что стояло за этими цифрами, за этими приготовлениями?
У Гитлера и его пропагандистов был заранее готов ответ на такой вопрос, который был в 1936–1938 гг. у всех на устах. Германия, ответствовали коричневые ораторы и писаки, нуждается в «жизненном пространстве». Или, говоря словами нацистского писателя Ганса Гримма, немецкий народ — это «народ без пространства». Весь мир, провозглашали в Берлине, делится на «страны с владениями» и «страны без владений». Германия не имеет владений. Ей тесно. Народу негде жить, у страны не хватает ресурсов...
Этой демагогии могли поверить только те, кто хотел в нее верить. В действительности приготовления к немецкой экспансии отражали куда более серьезные и глубокие явления в капиталистическом [88] мире конца тридцатых годов. К этому времени Германия и ее монополии лоб в лоб сошлись на мировых рынках со своими империалистическими конкурентами. Например, как складывался баланс соотношения ее сил с Англией? К 1938 г. Германия перегнала Англию по выплавке стали и чугуна, по производству электроэнергии. И как было избежать столкновения, если структура экспорта Германии была такой же, как и Англии, да и Франции! Готовые изделия в 1937 г. составляли 82% немецкого экспорта.
Германия устремилась на Балканы, на юго-восток Европы. Ее доля в импорте балканских стран быстро росла. Если в 1929 г. максимальное участие германских товаров в импорте балканских стран (в Болгарии) составляло 30%, то к 1937 г. таковой была минимальная доля (в Румынии). А в таких странах, как Турция, Болгария, Греция, германские товары составляли от 39 до 59% всего ввоза. Немецкие монополии активно вытесняли английских и французских конкурентов с этих рынков. Германия, еще недавно поверженная к стопам Антанты, отвоевывала у своих военных победителей один рынок за другим. По экспорту химических товаров она вышла на первое место в мире, оставив позади США. Германия вывозила 70% всего мирового экспорта калия, 63,8% красок, около 30% электротехнических изделий. Необходимо иметь в виду, что этот рост совершался в эпоху обшего кризиса капитализма. Рынки сбыта и сферы приложения капиталов неуклонно сужались. Это могло означать лишь усиление конкурентной борьбы. И если в течение 1929–1938 гг. Германии удалось увеличить свою долю в мировой торговле с 9 до 10%, то этот 1% красноречиво свидетельствовал, как тесно становилось на мировом капиталистическом рынке в те годы.
Германия активизировалась не только на Балканах. Увеличивался ее экспорт в Бразилию, Аргентину, Уругвай. Германия стала ощутимо сталкиваться в Латинской Америке с интересами Англии и США. Например, в 1936 г. в бразильском импорте она обогнала не только Англию, но и США, считавшихся бесспорным хозяином бразильского рынка. Скрипели и преграды, охранявшие английские колониальные владения. В Лондоне с явной тревогой отмечали, что торговля Германии с английскими колониями в Восточной Африке превысила торговлю этих колоний с Англией.
Короче говоря, не немецкому народу, а немецким монополиям «не хватало пространства». В период тридцатых годов конкурентное столкновение Германии с ее основными капиталистическими соперниками достигало все большей остроты, [89] неумолимо толкая хозяев немецкой экономики к войне. Внутренние законы капиталистического мира снова и снова порождали войну, и наиболее агрессивные империалистические группировки уже готовили планы этой войны, которая по своим масштабам должна была далеко превзойти первую мировую войну. И не какие-либо специфические свойства германских генералов, а расчеты германских монополистов диктовали характер планов новой войны. Можно согласиться со словами американского обвинителя в Нюрнберге Тэлфорда Тейлора, который в книге «Меч и свастика» замечал: «Если не по форме, то по существу такие люди, как директора «ИГ Фарбен-индустри» и «Крупна», Флик, Раше из «Дрезднер банк», Плейгер из концерна Геринга, так же неотъемлемо принадлежали вермахту, как и генералы Рундштедт, Мильх и другие»{151}.
Антисоветская направленность германских военных планов исходила из тех же источников — из планов Арнольда Рех-берга, требований Карла Дуисберга, боязни немецких монополий перед лицом всепобеждающих идей социализма. Тот факт, что Германия сталкивалась со своими капиталистическими конкурентами на мировом рынке, только дополнительно подстегивал тех германских буржуа, которые еще с 1918 г. зарились на огромные богатства украинских полей, бакинских нефтепромыслов, московских заводов. Резкий поворот гитлеровской внешней политики от нормальных дипломатических и торговых отношений с СССР к открытой враждебности и откровенным провокациям был осуществлен по воле тех немецких финансистов и промышленников, которые исповедовали идею «крестового похода» против Советского Союза и надеялись на реставрацию капиталистических порядков в нем. Эти скрытые пружины двигали гитлеровскую внешнюю и военную политику.
Разумеется, после краха «третьего рейха» лидеры «генштаба монополий» на все лады открещивались от Гитлера, уверяя, что они были «против». Своеобразным чемпионом в соревновании нацистских промышленников был Яльмар Шахт, который в Нюрнберге объявил, что ни он, ни его коллеги вовсе не принимали участия в вооружении Германии. Эта ложь показалась чрезмерной даже цинику Герингу, который сказал о Шахте своему защитнику:
— Он врет! Он врет! Я сам присутствовал при том, как Гитлер сказал, что ему нужно больше денег для вооружения. [90]
На это Шахт ответил: «Да, нам нужна сильная армия, военный флот и авиация». Риббентроп подтвердил:
— Я тоже слышал этот разговор...{152}
Гитлер получил команду готовить войну. И те, кто дали эту команду, сразу получили немалые прибыли. Много лет спустя в Нюрнберге на процессе директоров «ИГ Фарбениндустри» состоялся такой диалог{153}:
Судья. Верно ли, что в годы вооружения «ИГ Фарбен» колоссально увеличила свои капиталовложения?Илъгнер. Да.
Фон Шницлер. Да.
Судья. Правда ли, что трест «ИГ Фарбен» извлек колоссальные прибыли, поставив свои капиталовложения на службу нацистской программе перевооружения?
Фон Шницлер. Я сказал бы, что это правда и даже больше чем правда...
«Больше чем правду» составлял тот факт, что не только «ИГ Фарбениндустри», но и «Крупп», «Тиссен», «Сименс», а с ними десятки других монополий колоссально наживались на подготовке к войне и собирались еще больше нажиться на самой войне.
Генштаб немецких монополий вел серьезную подготовительную работу, отдавая соответствующие приказания генштабу военному. Уже после войны стало известно, что в практику немецкого военного руководства примерно с 1936 г. вошло проведение так называемых военно-экономических учений. В них участвовали не солдаты, а генералы и директора промышленных фирм. Опробовались там же планы развертывания войск и планы перевода концернов на массовое военное производство.
Один из оставшихся в живых участников этих учений, отставной майор Бернгард Ватцдорф, рассказал двум немецким журналистам И. Хельвигу и В. Вейсу об учении, состоявшемся в Дрездене в 1936 г. С военной стороны на нем присутствовали высшие чины генштаба, а с промышленной — Бош, Феглер, Шпрингорум, Сименс, Тиссен, Крупп, Борзиг и др. Иными словами, встречались два генштаба. Что же они обсуждали? Ватцдорф свидетельствовал:
— Обсуждалось взаимодействие вермахта и экономики во время войны. В первую очередь проверялся вопрос, насколько [91] экономические приготовления соответствуют требованиям будущей наступательной войны{154}.
В период 1935–1938 гг., когда вооруженные силы Германии возросли в 2 раза, стало ясно, какой «неоценимый вклад» внес нацизм в дело подготовки будущей войны. Только при помощи фашистской диктатуры и фашистской демагогии удалось совершить переход от «малой армии» Секта к «массовой армии» Браухича — Гитлера.
В 1933–1935 гг. любому генералу в генштабе было ясно, что с двенадцатью дивизиями невозможно начать вторую мировую войну. Здесь-то и сыграл свою роль нацизм. Оперируя кнутом террора и пряником социальной демагогии, он создал базу для массовой армии вермахта. Одним из любимых изречений нацистов было: «Люди должны стать тем, чем мы им прикажем быть». Под этим тезисом с радостью подписался бы любой генерал: германскому генштабу был нужен покорный, нерассуждающий солдат.
Такого солдата воспитывала нацистская партия. Она готовила его в штурмовых отрядах, в «гитлеровской молодежи», в рядах «национал-социалистского автокорпуса»{155}. Из немецкого рабочего дубинкой и плеткой выбивали его классовое самосознание, лишали его политических и профессиональных организаций. Угар шовинизма и антисемитизма, ставших официальной идеологией «третьего рейха», отравлял души немецких трудящихся. Их приучали к идее так называемого народного сообщества, в котором будто бы навсегда уничтожены классовые антагонизмы. Отсюда вела прямая дорожка к подготовке массовой армии. «Нацистская партия, — говорил Гитлер в 1935 г., — отдает армии народ, и народ отдает армии солдат»{156}. В соответствии с этой формулой руководство вермахта в течение 1934–1938 гг. стало получать все более крупные партии солдат, моральная и политическая обработка которых производилась нацизмом с применением самого широкого диапазона средств. Только в этих условиях военное командование получило возможность готовиться к осуществлению своих далеко идущих новых планов.
1938 год ознаменовался появлением в рядах высшего командования ряда новых людей, и это было вполне естественно. Новые планы — новые генералы. [82]
В состав генералитета вошел, в частности, Герман Геринг — человек, занимавший в третьей империи наибольшее число постов и навесивший на свою грудь наибольшее число орденов.
Очень характерно, что западногерманские историки немецкого генералитета стыдливо обходят эту «импозантную фигуру». Для них Геринг — это второе издание Гитлера, на которого можно сваливать вину, поскольку карьера и жизнь Геринга закончились; Геринг сегодня для них очередной «мальчик для битья». Но как по команде все они забывают, что в фигуре Германа Геринга наиболее ощутимо слились качества немецкого нациста и немецкого генерала.
Как попал Герман Геринг на пост главнокомандующего военно-воздушными силами Германской империи? Геринг — выходец из семьи немецкого прусского дипломата, и поэтому он начал свою карьеру в привилегированном кадетском училище в Лихтерфельде. Таким образом, начало карьеры — вполне типичное для представителя немецкой военной касты. Война 1914 г. застает его на фронте, где он переходит из пехоты в авиацию. После 1918 г. его карьера также идет по традиционной линии. Геринг вступает в один из офицерских «добровольческих корпусов», подавлявших революционные выступления рабочего класса. После этого он эмигрирует на несколько лет в Швецию.
1922 год. Геринг в Мюнхене, где сразу примыкает к Гитлеру. Его амплуа — создание (вместе с Ремом) штурмовых отрядов. Но вскоре он получает другое важное задание — быть связным с крупными промышленными магнатами. Он становится «салонным нацистом», чему помогает его брак с богатой шведкой. Его вилла в Берлине сделалась местом встреч Гитлера с рейхсверовскими генералами, банкирами, промышленниками. В 1933 г. Геринг получает пост министра-президента Пруссии и (сразу!) звание полного генерала. Это был личный подарок Гинденбурга.
Деяния Геринга на этом посту приобрели поистине геростратову славу. Он — организатор поджога рейхстага, руководитель кровавых расправ с немецкими коммунистами и социал-демократами. «Мое дело, — хвалился он однажды, — не наводить справедливость, а искоренять и уничтожать. Я — солдат». Это было сказано в марте 1933 г.
«Солдатская» репутация Геринга привела его в огромное здание на Лейпцигерштрассе, где он именовался сперва «имперским комиссаром по воздухоплаванию», а затем министром авиации и главнокомандующим ВВС. Параллельно он председательствовал [93] в имперском совете обороны и являлся генеральным уполномоченным по военной четырехлетке.
В годы нацизма генерал Геринг стал одним из богатейших людей Германии. На это поприще он вступил в 1937 г., когда один из рурских дельцов, фабрикант Пауль Плейгер, подал Герингу идею заняться монопольной фабрикацией «почетных кортиков» для СА и CС. Тот же Плейгер подсказал Герингу, что хорошо бы для этого использовать «беспризорные» руды в Зальцгиттере. Зальцгиттерские руды давно привлекали внимание немецких промышленников, но бедное содержание металла в них требовало непомерно больших вложений. Геринг мог это обеспечить — из государственной кассы!
Геринг быстро округлял свои владения. В 1938 г. его компания «Рейхсверке Герман Геринг АГ» добывала 400 тыс. т руды. Затем он прибрал к рукам «Среднегерманские буроугольные копи». Скоро к нему перешла треть угольных копей из владений Стального треста. Геринг постепенно становился мощным монополистом: к концу войны его концерн объединял 177 заводов, 69 горнопромышленных и металлургических предприятий, 156 торговых компаний, 46 транспортных предприятий, 15 строительных фирм{157}. Так в лице «толстого Германа» совместились три стороны гитлеровского режима: нацистский главарь, генерал, монополист.
В связи с реорганизацией вермахта в нем все более видное место стали занимать генералы, связанные не столько с прусским юнкерством, сколько с промышленными фирмами. Так, одним из ближайших помощников Геринга стал генерал (впоследствии фельдмаршал) Эрхард Мильх. Генерал Милъх в 1933 г. занимал следующие посты: директор фирм «Дейче люфтганза АГ», «Аэро-Ллойд АГ», «Дейче ферзуханштальт фюр люфтфарт», «Юнкере люфтферкер АГ», член наблюдательного совета страховой компании «Дейче люфтферзихерунг», член наблюдательного совета фирм «Дейче феркер-флюгшуле», «Ганза люфтбилъд АГ», «Миттельдейче люфтферкер АГ» и «Зюдвестдейче люфтферкер АГ»{158}.
Таким образом, Милъх занимал ведущие посты во всех авиастроительных и авиатранспортных компаниях тогдашней Германии. В той же компании «Аэро-Ллойд» служил отставной генерал Леттов-Форбек{159}. В наблюдательном совете заводов «Дейче ваффен унд муниционс фабрикен» находился видный [94] представитель армии генерал фон Винтерфельдт{160}. В наблюдательном совете крупнейшей химической и металлургической монополии «Метальгезелыпафт АГ» заседал д-р Феликс Варлимонт — брат генерала Вальтера Варлимонта из генерального штаба сухопутной армии. Начальник генерального штаба сухопутных сил Людвиг Бек и генерал Рейхенау были выходцами из семей промышленников. Начальник разведки и контрразведки адмирал Вильгельм Канарис вышел из семьи рурского фабриканта. Командующий I военным округом, впоследствии ставший главнокомандующим сухопутными силами, генерал Вальтер фон Браухич был весьма тесно связан с деловыми кругами через своего двоюродного брата, директора крупнейшей торговой фирмы «Карштадт АГ»{161}.
Не менее характерен пример генеральской семьи Штюльпнагелей — аристократической семьи, которая издавна поставляла армии офицеров и генералов. В частности, в вермахте служило пять генералов Штюльпнагелей: три генерала пехоты (Иоахим, Эдвин и Карл Генрих), один генерал авиации (Отто) и один генерал-майор (Зигфрид). Старшим из них был Иоахим фон Штюльпнагель — бывший начальник оперативного отдела у Тренера, начальник управления кадров рейхсвера. Еще во время службы в рейхсвере он приобрел солидные позиции в деловом мире, став акционером крупной целлюлозной фирмы «Вальдхоф» и женившись на владелице газеты деловых кругов «Берлинер берзенцейтунг». В 1930 г. он ушел в отставку и из генерала рейхсвера превратился в генерала гешефта. Вот список его постов{162}: управляющий делами газеты «Берлинер берзенцейтунг», издательства «Ди вермахт»; член наблюдательного совета промышленных компаний «Оренштейн унд Коппель», «Хейн, Леман унд компани», «Хилъгерс АГ», «Мессингверке Унна», «Норддейче эйзенверке», «Питтлер веркцейгемашинен-фабрик», «Трибваген унд вагонфабрик Висмар»; член наблюдательного совета страховой фирмы «Трейхандферейнигунг Берлин»; член правления угольной компании «Георг фон Гише»{163}. [95]
Итак, Иоахим командовал фирмами; четыре других Штюльпнагеля (его родные и двоюродные братья) оставались в вермахте{164}. В 1939 г. и сам Иоахим вернулся в строй. Так традиционный образ генерала-помещика все чаще заменялся фигурой генерала-промышленника.
1938 год был годом больших перестановок в вермахте. Был уволен в отставку военный министр Бломберг. Уволен главнокомандующий сухопутных сил Фрич. В конце года был сменен начальник генштаба Бек. Практически сменилась почти вся «верхушка» вермахта.
Эта смена была вполне закономерной, поскольку в военной политике Гитлера предстоял новый этап и он искал людей, которые могли наилучшим образом удовлетворить немалые претензии фюрера. Но в историографической и мемуарной литературе перестановки 1938 г. внезапно приобрели необычайный вес и значение. Этому моменту посвящены десятки исследований и статей. «Кризис Бломберга» и «кризис Фрича» стали излюбленной темой буржуазных историков. Почему?
Потому что освещение этих генералов представилось послевоенным апологетам генштаба выгодной возможностью изобразить это событие как доказательство столкновения между Гитлером и генералами. Генералы-де не хотели войны и были настроены против фюрера, за что и были сняты...
Вот, например, судьба генерал-фельдмаршала Вернера фон Бломберга. Историк генштаба, ныне генерал западногерманского бундесвера Мюллер-Гиллебранд утверждает, что в начале 1938 г. Гитлер «устранил» от руководства вооруженными силами фельдмаршала Бломберга{165}. В тон ему и другие авторы изображают Бломберга жертвой гитлеровского произвола.
Для тех, кто знаком с деятельностью Бломберга в предыдущие годы, звучит по крайней мере странно утверждение, что Бломберг «жертва». До сих пор он был одним из наиболее близких Гитлеру генералов. Что же случилось? Бломберг изменил Гитлеру? Почему Гитлер захотел его «убрать»?
Правильный ответ на эти вопросы для апологетов немецкого генералитета мало выгоден, поскольку в действительности [96] Бломберг был снят... по требованию самих генералов. Забавно? Но это факт.
Внутренние склоки в генштабе и военном министерстве к 1938 г достигли изрядных размеров. В них активное участие принимали Геринг и Гиммлер, которые были не прочь поссорить генералов между собой, дабы обеспечить рост своего собственного влияния. Фрич уже давно задумал «сковырнуть» своего шефа Бломберга, и в нацистской партии об этом знали. Уилер-Беннет образно называет Бендлерштрассе в те дни «пороховой бочкой» интриг.
И эта бочка взорвалась Генерал Бломберг женился — и женился на бывшей проститутке. Этот повод избрали генералы, чтобы добиться отставки своего начальника. Когда начальник берлинской полиции граф Гельдорф получил досье о сомнительном прошлом фрау Бломберг, урожденной Эрики Грун, он поспешил познакомить с ним полковника Вильгельма Кейтеля, начальника канцелярии у Бломберга. Кейтель, который был родичем Бломберга, поступил как лучший ученик нацистов: он порекомендовал Гельдорфу передать все материалы, компрометирующие дражайшего родственника, в лапы Геринга. Машина завертелась, и через несколько дней Фрич совместно с Герингом добились у Гитлера отставки Бломберга.
А через пару дней такая же судьба постигла и Фрича. Неутомимый Гиммлер представил Гитлеру сфабрикованное им досье, которое якобы уличало генерал-полковника Фрича в совершении дурно пахнущих деяний. Фричу пришлось уйти со своего поста и подвергнуться суду чести под председательством Геринга
Читатель может спросить: зачем копаться в таких мелочах? Разумеется, прошлое фрау Бломберг-Грун и пристрастия генерала Фрича не играли существенной роли. Но эти мелочи приоткрывают перед нами завесу той таинственности, которой всегда был окружен немецкий генералитет. За этой завесой царили склоки и интриги, достойные Версаля. Гейнц Гудериан пишет в мемуарах о «полноценных в умственном и моральном отношении офицерах», о «целостности характера, безупречном поведении на службе и в быту»{166} как непременном свойстве всех деятелей генштаба. На деле эти слова звучат злой насмешкой.
История генерал-полковника фон Фрича также весьма показательна для характеристики взаимоотношений между Гитлером [97] и той частью немецкой военной верхушки, которая вышла из среды прусского юнкерства. Фрич был глубоко связан с традициями германской аристократии и гордился этим. Он был убежденным монархистом, и коричневая банда Гитлера — Гиммлера внушала ему определенное отвращение. В письмах к знакомым и в разговорах с друзьями он не скрывал этого. Но когда нацисты оказались хозяевами, Фрич, не задумываясь, стал их слугой. В своих записях, сделанных в 1938 г., он даже заметил: «Я полагал, что был хорошим напионал-социалистом и остаюсь им до сих пор»{167}.
В 1936 г. в день рождения Гитлера Фрич писал ему: «Я и сухопутные силы, мы следуем за Вами в гордой уверенности и в священном доверии по пути, которым Вы идете первым во имя будущего Германии»{168}.
В правящей верхушке Фрича недолюбливали: он был слишком самостоятелен для Гитлера и Гиммлера. Его не терпел Бломберг. Когда уже после своей отставки Фрич пытался разобраться, в чем же дело, он писал, что «Бломберг был, безусловно, замешан в деле, так как он видел, что я оказываю ему сопротивление в вопросах о командовании вермахтом, организации управления, маневрах»{169}. Все это и привело к тому, что против генерал-полковника немецкой армии сфабриковали обвинение и убрали его с поста, даже не извинившись, когда обвинение оказалось фальшивым.
Фрич был уязвлен до глубины души. В тиши своего поместья Ахтерберг, которое было ему подарено Гитлером, он писал гневные меморандумы, которые никому не отсылал, и даже хотел вызвать Гиммлера на дуэль (!). Но все это оставалось предметом разговоров в узком кругу двух-трех генералов. Когда же в утешение Гитлер назначил Фрича почетным командиром артиллерийского полка и генерал получил возможность публично высказаться, он произнес такие слова:
«Как главнокомандующий, я видел мою задачу не в последнюю очередь в том, чтобы соединить и слить воедино наследие прусско-немецкого солдатского духа с победным наступательным духом империи Адольфа Гитлера...» Газетное сообщение об этой речи заканчивается словами: «Генерал-полковник Фрич закончил речь призывом быть готовым пожертвовать своей жизнью во имя родины и провозгласил троекратный «хайль» за отечество и Адольфа Гитлера, фюрера, создателя [98] и верховного главнокомандующего нового немецкого вермахта»{170}.
Комментарии излишни. Фрич был верен своему фюреру даже тогда, когда тот оплевал его и выбросил на свалку. Так лопается легенда о «кризисе Фрича» и «кризисе Бломберга», созданная после войны.
Но эти «сопровождающие» обстоятельства не должны заслонять более важного и более принципиального: той реорганизации руководства вермахтом, которую провел Гитлер в феврале 1938 г., воспользовавшись скандалом с Бломбергом и Фричем. В ходе этой реорганизации он окончательно сосредоточил в своих руках руководство всеми вооруженными силами.
Пост военного министра был упразднен, создавалась новая высшая военная инстанция — штаб верховного главнокомандования (Oberkommando der Wehrmacht — ОКВ). Указ Гитлера «О руководстве вермахтом» от 4 февраля 1938 г. гласил:
«Верховное командование всеми вооруженными силами отныне буду осуществлять лично я.Существовавшее ранее в имперском военном министерстве военное ведомство преобразуется в штаб верховного главнокомандования и в качестве моего личного штаба подчиняется непосредственно мне.
Во главе штаба верховного главнокомандования стоит бывший начальник военного ведомства, именуемый начальником штаба верховного главнокомандования. По своему рангу он приравнивается к имперскому министру. Штаб верховного главнокомандования исполняет функции военного министерства, а его начальник в соответствии с моими указаниями выполняет функции военного министра»{171}.
Начальником штаба верховного главнокомандования назначался генерал Вильгельм Кейтель, новым главнокомандующим сухопутными силами — генерал Вальтер фон Браухич.
Если мы возвратимся к «основополагающему» сочинению генерала Людендорфа «Тотальная война», то увидим, как действия Гитлера последовательно шли по пути, намеченному Людендорфом. Излюбленный тезис Людендорфа, как известно, состоял в том, что именно военный диктатор, «полководец», должен «устанавливать основы политики». Гитлер перевернул эту формулу: он из политического диктатора стал военным. Но от этой перестановки сумма не изменилась. Вот почему указ от 4 февраля 1938 г. являлся не простой организационной сменой, а принципиальным шагом на пути к войне [99] — к тотальной войне, в руководстве которой Гитлер сосредоточивал в своих руках все нити.
С этого момента схема верховного командования значительно изменилась: если раньше три штаба и три командования родов войск могли рассчитывать на известную самостоятельность, теперь все они были под единой опекой Гитлера и его «покорного слуги» Вильгельма Кейтеля.
Вильгельм Кейтель отличался в кругу высших офицеров вермахта только одним качеством — тем, что он ничем не отличался. Выходец из помещичьей семьи средней руки, Вильгельм Бодевин Иоганн Густав Кейтель начал военную службу в 1901 г. Высшим командным постом Кейтеля была артиллерийская батарея, откуда он попал на штабные должности. Значительную часть первой мировой войны он провел в генеральном штабе, очутившись на фронте лишь в 1917 г. В рейхсвере старательного служаку Кейтеля также использовали на штабных постах: с 1925 г. он являлся офицером, а с 1930 г. был начальником организационного отдела в «войсковом ведомстве».
Во время службы в «войсковом ведомстве» он нашел общий язык с генералом Бломбергом — будущей опорой Гитлера. Тогдашние настроения Кейтеля характеризует письмо его жены от 26 марта 1933 г., в котором она пишет, что «пришла в безграничный восторг от личности» Гитлера{172}. После прихода Гитлера к власти Бломберг выдвинул Кейтеля. Этому способствовали два обстоятельства: во-первых, Кейтель сразу стал поклонником коричневого режима; во-вторых, он был лично связан с Бломбергом (сын Кейтеля в январе 1933 г. был помолвлен с дочерью Бломберга). Кейтель после Рейхенау стал начальником личного штаба Бломберга. Рабская преданность и завидная усидчивость — все это обеспечивало блестящее будущее для отнюдь не блестящего, но хитрого генерала.
Кейтель в январе 1938 г. провел несложную интригу. Подсунув досье о жене Бломберга Герингу, он поспешил заверить Бломберга в своей преданности. Одновременно он отправился к Герингу и на вопрос последнего, кто может стать преемником Бломберга, льстиво ответил, что им может быть «только Геринг». Когда Кейтель предстал перед Гитлером, он повторил свою рекомендацию. Такая преданность нацистской клике, очевидно, повлияла на Гитлера и привлекла к Кейтелю симпатии коричневого фюрера. Как свидетельствует Йодль, Гитлер объявил Кейтелю: [100]
— Я полагаюсь на вас, и вы должны держаться меня. Вы будете моим представителем и единственным советником в вопросах вермахта!{173}
Когда Гитлеру пришлось распрощаться с Бломбергом, он спросил его, кого Бломберг порекомендует на пост руководителя вновь создаваемого ОКБ. Бломберг не подозревал, что именно его родич, туповатый и исполнительный Кейтель, подложил ему свинью, передав опасное досье в руки Геринга. Он посоветовал Гитлеру взять к себе Кейтеля, как верного и преданного человека. Гитлер дал согласие.
Сложнее было с кандидатом на пост главнокомандующего сухопутными войсками. Гитлер понимал, что на этот пост надо взять человека, который будет верен ему и в то же время будет располагать авторитетом среди генералов. Гитлер запросил мнения Геринга, Редера, Бока и, наконец, одного из старейших в армии генералов — Герда фон Рундштедта, командующего войсками Берлинского военного округа. Рундштедт посоветовал пригласить на вакантную должность генерала Вальтера фон Браухича, командующего Восточнопрусским военным округом.
В отличие от тупого служаки Кейтеля Вальтер фон Браухич считался выдающимся представителем «прусской школы». Ему было к этому времени 57 лет, и он прошел по всем ступенькам военной карьеры. На политической арене он выступал очень редко и исправно занимался сугубо военными делами: подготовкой артиллерийских кадров, обучением нового офицерского состава. В 1930 г. он стал начальником отдела боевой подготовки в министерстве рейхсвера. Браухича ценили в немецкой армии как человека с довольно широким образованием и аристократическими манерами. Он был известен как большой знаток военной истории, особенно прусской. Злые языки утверждали, что он любил становиться к своим собеседникам в профиль, так как в профиль напоминал Фридриха II. И вот этот аристократ и библиофил был приглашен Гитлером на весьма важный пост.
Что было общего между этими двумя людьми? Оказалось, очень многое. Браухич уже давно мечтал, чтобы планы подготовки войны попали в серьезные руки. «Перевооружение Германии слишком серьезное дело, чтобы им занимались воры, пьяницы и гомосексуалисты» — так он отозвался, как мы помним, на события 30 июня 1934 г. Когда же Гитлер освободился от Рема и его братии, Браухич решил, что может подать руку [101] фюреру. Лейтмотивом его отношения к Гитлеру (когда Браухичу указывали на все злодеяния, творимые коричневой бандой) были слова: «Ничего, добро возьмет верх»{174}.
Зато Гитлер подошел к своему избраннику без всяких сантиментов. Через Гиммлера и Геринга он разузнал, что генерал находится в затруднительном положении. Браухич вел бракоразводный процесс не совсем чистоплотного характера и весьма нуждался в средствах, чтобы отделаться от претензий своей супруги. Геринг, как прусский министр-президент, пообещал Браухичу уладить дело, а Гитлер отдал распоряжение о выдаче разведенной г-же фон Браухич пожизненной пенсии. Таким образом, достойный представитель прусских традиций был просто-напросто куплен Гитлером и Герингом!{175}
Наконец, в это же время в военном окружении Гитлера появился человек, которому было суждено сыграть немалую роль в событиях второй мировой войны. Его имя — Альфред Йодль, баварский офицер, способный генштабист младшего поколения (в 1938 г. ему исполнилось 48 лет, Кейтелю — 56). Кейтель и Йодль были неразлучны: как Кейтель постоянно сопровождал своего обожаемого фюрера, так и Йодль всегда был со своим Кейтелем. Привязанность Кейтеля базировалась не на душевной симпатии: Йодль заменял ему руки и голову. Тупой и грубый служака Кейтель, или, как его звали, «Лакейтель», не удержался бы в ОКВ оджой своей безграничной лестью и блю-долизством, если бы Йодль не делал за него всю штабную работу.
Для Йодля был позднее создан специальный пост — так называемый штаб оперативного руководства ОКВ. Практически это был личный военный штаб Гитлера, который постепенно сосредоточивал в своих руках все нити управления вермахтом. Как и Кейтель, Йодль был рабски предан Гитлеру, считая его «вторым Наполеоном». Гитлер же не мог обходиться без Йодля: в любой момент дня и ночи Йодль был способен назвать на память дислокацию любой дивизии, вспомнить о всех приказах и точно доложить о положении на фронте. Йодль в отличие от любившего ордена и парады Кейтеля никогда не был на первом плане. Но его рукой осуществлялись все операции вермахта, разрабатывались все приказы. [102]