Между Доном и Волгой

С интересом приглядывался к обстановке прибывший на фронт заместитель командующего 64-й армией генерал В.И. Чуйков. До 1942 года он находился в Китае в советниках у Чан Кайши, по сталинскому выражению, «дергал за хвост японского тигра руками китайских товарищей». На этой новой для него войне генерал был еще новичком и поэтому старательно вспоминал, чему его учили в Военной академии:

«По всем нашим уставам и наставлениям, обороняющийся должен прежде всего оценить противника и местность, на которой он решает принять бой или сражение, и разместить свои силы в наивыгоднейшем положении. Для обороняющихся местность всегда должна быть союзником, она должна ему дать тактические выгоды для контратак, для использования всех огневых средств, для маскировки.

В то же время местность должна по возможности затормозить движение и маневр наступающего, а при инженерном обеспечении — сделать ее недоступной для танков, чтобы наступающий не имел скрытых подступов и как можно дольше находился под огнем обороняющегося».

В общем, в теории Чуйков все очень верно излагает. [477] Но то ли он учился в какой-то другой академии, чем его начальники, то ли он про все эти тонкости уже после войны разузнал, однако

«оборонительная линия для 62-й армии выбиралась без учета этих требований. Мы не успели использовать естественные преграды — реки, речушки и овраги, которые можно было легко усилить инженерными сооружениями и сделать их труднодоступными для наступающего; позиции были размещены в голой степи, открыты для наблюдения и просмотра их как с земли, так и с воздуха. Много получилось разрывов между обороняющимися подразделениями и частями, особенно на правом фланге, которые давали возможность противнику охватывать позиции обороны и выходить ей в тыл».

Все время одни и те же грабли: как обороняться — не успели приготовиться, как наступать — не успели сосредоточиться. Маршал Тимошенко «академиев не кончал», провел ногтем по карте — тут тебе и «стоять насмерть», а где там реки, где овраги, какая разница? (На самом деле все это делалось в соответствии с Полевым уставом РККА, который работу на местности возлагал на командиров стрелковых полков и батальонов. Для вышестоящих командиров и штабов (?) работа на местности при организации обороны не предусматривалась.) Само собой, не имелось инженерных средств заграждения, остро не хватало мин и взрывчатки. Вместо траншей и ходов сообщения отрывались отдельные стрелковые окопы, что в условиях открытой местности делало смертельным номером маневр живой силой и огневыми средствами во время боя. Противотанковые средства 62-й и 64-й армий — 944 орудия и 3660 противотанковых ружей — равномерно распределялись по всему фронту, вместо сосредоточения их на танкоопасных направлениях. Очень слабым было обеспечение зенитной артиллерией.

Не менее интересно расположил войска на указанных ему позициях и принявший командование 64-й армией генерал Гордов. [478] Почти целая дивизия из состава первого эшелона была выделена в передовые отряды на удалении от главных сил на 40–50 км, не имея ни артиллерийской, ни авиационной поддержки. Основную полосу обороны на западном берегу Дона от Суровикино до Верхне-Курмоярской заняли 4 стрелковые дивизии, 154-я морская стрелковая и 121-я танковая бригада. Остальные свои силы Гордов оставил на восточном берегу Дона и реки Мышковка, лишив армию второго эшелона и резервов.

В дополнение к этому противник непрерывно фиксировал все передвижения советских войск, его разведывательные самолеты подолгу кружили над позициями, а

«...мы не могли вести с ними борьбу, потому что в армии не было зенитной артиллерии, а истребители воздушной армии фронта были заняты на другом участке фронта».

Если взглянуть на сложившуюся диспозицию с высоты птичьего полета, то невольно хочется спросить, а какие такие важные участки имелись еще на Сталинградском фронте, где так сильно были заняты истребители воздушной армии генерала Т.Т. Хрюкина?

Штаб фронта, как раз совсем наоборот, о противнике не имел ни малейшего представления — разведывательная авиация, по-видимому, тоже действовала «на другом участке». Свидетельством этому служит хотя бы приказ, полученный Гордовым и Чуйковым 22 июля: направить по правому берегу Дона к станице Цимлянской 66-ю морскую и 137-ю танковые бригады и нанести удар по переправляющейся там «группе войск противника». При сосредоточении сил и переправе через реку, экспериментальным путем выяснилось, что мост у Нижне-Чирской (но какова рекогносцировка!) не выдерживает веса тяжелых и средних танков. В итоге ушла в ночь бригада моряков и мотострелковый батальон в сопровождении 15 танков Т-60 с задачей «ударом во фланг и тыл уничтожить» ни много ни мало... 4-ю танковую армию Гота.

В этот же день произошла смена командующих Сталинградским фронтом. [479] На место загубившего все дело Тимошенко Сталин назначил генерал-лейтенанта Гордова. Качество управления и руководства боевыми действиями от этого ничего не выиграло. По мнению подчиненных Гордова, он

«не обладал тогда опытом крупного военачальника. К сожалению, это представление подтвердилось в дальнейшем... Гордов, конечно, старался делать все, что мог. Но задача была ему не по силам».

Генерал к тому же отличался крайне неуживчивым характером и тоже, как и многие другие советские генералы, был «горячий человек». Н.С. Хрущев так охарактеризовал нового командующего:

«...недостаток его заключался в грубости. Он дрался с людьми. Сам очень щупленький человечек, но бьет своих офицеров».

Впрочем, в глазах Сталина рукоприкладство как раз являлось не недостатком, а свидетельством «твердости руководства» и поощрялось Верховным.

* * *

Маршал же Тимошенко еще долго и плодотворно служил на благо Отечества. Новых званий ему уже не полагалось, но свою долю полководческих орденов он получил. Однако Звезду Героя за Отечественную войну Сталин ему не дал, не счел необходимым.

Согласно постановлению ЦИК СССР от 16 апреля 1934 года Золотая Звезда Героя Советского Союза являлась высшей степенью отличия и присваивалась «за личные и коллективные заслуги перед государством, связанные с совершением геройского подвига». Первыми удостоились этой награды 7 летчиков, участвовавш их в спасении челюскинцев. Вскоре к ним присоединились знаменитые на всю страну летчики-испытатели и участники дальних перелетов — М.М. Громов, В.П. Чкалов, Г.Ф. Байдуков, А.В. Беляков; первые женщины-летчицы — В.С. Гризодубова, П.Д. Осипенко, М.М. Раскова. Это были подвиги мирных дней. Затем были Хасан, Испания, Халхин-Гол и Зимняя война, за которую получил свою Звезду и Тимошенко. [480] Основу первого потока героев Советской страны составляли, как правило, летчики, танкисты, пехотинцы, офицеры младшего и среднего звена, одним словом — люди поля боя. В послевоенное время в СССР главными героями стали космонавты и генералитет.

18 февраля 1965 года маршал Тимошенко получил-таки свою вторую Золотую Звезду. Какой же «геройский подвиг» совершил 70-летний инспектор Министерства обороны? Да просто у него юбилей, вот дожил, в отличие от миллионов своих подчиненных, поэтому и достойная награда с формулировкой «за заслуги перед Родиной и Вооруженными Силами СССР».

Идея получать Звезду Героя «за заслуги» понравилась нашим полководцам. Со временем она стала штатной» в комплекте наград советских маршалов. Сталин умер. Бывшие сталинские «соколы», «боги войны», «цари полей» перековались в верных хрущевцев и объявили на весь мир, что Верховный, оказывается, воевал по глобусу. Разве мог он оценить по достоинству их стратегические таланты и безмерные заслуги? И вообще, одна Золотая Звезда на целом маршале — как-то даже несолидно смотрится. И вот, заняв высшие посты в государстве и армии, бросились наверстывать упущенное, не понимая своим начальственным умишком, что выглядят смешно и стыдно.

Вторую Звезду «за заслуги перед Родиной» получили маршал Малиновский и маршал Москаленко.

Генерал Гречко за время войны геройского звания «по ошибке» не удостоился. Но вот в 1955 году он стал маршалом — и пожалте: в 1958 году награда нашла героя, а в 1973-м — вторая. А как красиво звучит: «советский партийный, государственный и военный деятель, полководец, министр обороны СССР, Маршал Советского Союза, дважды герой Советского Союза Гречко Андрей Антонович».

Не имел среди своих многочисленных ореденов Золотой Звезды и генерал Ротмистров, но стоило ему стать главным маршалом бронетанковых войск — и дело и шляпе. [481]

Не проявил Сталин справедливости и по отношению к самым первым, самым «народным маршалам» образца 1935 года. Пришлось, похоронив Великого Пахана, наверстывать упущенное: Ворошилов стал дважды Героем Советского Союза, а Буденный — трижды. Последний свой «геройский подвиг» Семен Михайлович совершил в 85-летнем возрасте.

Маршалы Конев, Крылов, Рокоссовский, Катуков, Якубовский, Чуйков, Кошевой свои две Звезды заработали во время войны. Больше им «по штату» было не положено.

В самом начале этого чудного периода еще в силе был самый-самый выдающийся из маршалов — Г.К. Жуков. Ему и звезд полагалось больше, чем остальным. В 1956 году Георгий Константинович, трижды герой, стал Героем Советского Союза в четвертый раз — «за выдающиеся заслуги перед КПСС и советским народом». Впрочем, заслуги действительно были. Не каждый решится сбросить атомную бомбу на собственную армию.

Апофеозом этой комедии самонаграждений стало вручение в мирное время четырех геройских Звезд (высшая степень отличия), ордена «Победа» (высшая полководческая награда, ввиду отсутствия наличия, пришлось позаимствовать орден покойного Василевского), именного Золотого оружия (высшая награда гражданской войны) маршалу Л. И. Брежневу — вот величайший полководец XX века!

В совокупности 35 советских маршалов, не считая маршалов родов войск и генералов армий, стали Героями Советского Союза 56 раз, из них «за войну» — 30 раз, остальное — «за заслуги».

* * *

22 июля 1942 года сменилось командование Сталинградского фронта.

На следующий день началось наступление 6-й немецкой армии, которая ввиду возросшего сопротивления советских войск была значительно усилена. [482] 19 июля в нее был включен 14-й танковый корпус под командованием генерала фон Витерсгейма, а 20 июля — возвращен 51-й армейский корпус генерала фон Зейдлица. 22 июля в распоряжение командования 6-й армии была передана из резерва одна охранная дивизия, а действовавшая на левом фланге 75-я пехотная дивизия передана во 2-ю венгерскую армию. После всех перегруппировок в 6-й армии насчитывалось восемнадцать дивизий, в том числе одна танковая и две моторизованные — по советским данным, около 250 тыс. человек, 7500 орудий и минометов, 740 танков. Бог знает, откуда взялось столько танков? Непосредственно на Сталинградском направлении против советских 62-й и 64-й армий первоначально действовали 9 дивизий, а с 25 июля — 12, плюс еще 150 танков. Почти через 60 лет после описываемых событий было официально признано, что с 23 по 31 июля 270 тысяч немецких солдат, имея 3400 орудий и минометов и 400 танков, атаковали 540 тысяч при 5000 орудиях и 1000 танков. До этого неизменно утверждалось, что противник имел тройное превосходство.

Нет сомнений, что если бы сразу после разгрома Юго-Западного и Южного фронтов германское командование, как это планировалось директивой № 41, двинуло на Сталинград хотя бы 4-ю танковую армию, к концу июля город бы пал. На деле дивизии Гота и Клейста в середине июля были ориентированы фюрером на организацию «ростовского котла», а 6-й полевой армии предстояло вести фронтальное наступление на Сталинградском направлении при значительно менее благоприятной оперативной обстановке.

Паулюс образовал две ударные группировки: северную — 14-й танковый и 8-й армейский корпуса (позднее в ее состав вошел и 17-й армейский корпус, которым командовал генерал Голлидт); южную — 51-й армейский и 24-й танковый генерала фон Кнобельсдорфа (последний был «реквизирован» у Гота, переброшен из района нижнего течения Донца и переподчинен армии 24 июля).

Обе эти группировки имели своей задачей продвинуться вдоль берега Дона внутри его большой излучины до Калача и, окружив основные силы противника в этом районе, соединиться для форсирования Дона и наступления на Сталинград.

23 июля северная группа четырьмя дивизиями Витерсгейма нанесла удар по правому флангу 62-й армии, который обороняли 33-я гвардейская, 192-я и 184-я стрелковые дивизии, и с боями продвинулась на глубину 20 км. Чтобы не допустить прорыва неприятельской группировки, генерал Гордов решил временно передать 13-й танковый корпус в подчинение генерала Колпакчи. Последний в 5 часов утра 24 июля отдал приказ танковому корпусу и 33-й гвардейской дивизии с батальоном танков нанести контрудар с тем, чтобы восстановить положение на своем правом фланге. На подготовку удара отводилось 5 часов. Однако с утра 24 июля германские «клещи» сомкнулись в районе Верхне-Бузиновки, где разгромили штабы 184-й и 192-й дивизий; при этом погиб комдив-192 полковник А.Ф. Захарченко и пропал без вести комдив-184 полковник Т.С. Койда.

13-й танковый корпус, который возглавил полковник Т.И. Танасчишин, был заново укомлектован, имел в своем составе три танковые, одну мотострелковую бригады и 123 танка. В составе бригад не было противотанковой и зенитной артиллерии. Боевые возможности корпуса сильно снижала низкая обученность подразделений. В 10 часов корпус перешел в наступление в направлении Манойлина, но этот наспех организованный маневр, не поддержанный не успевшей выйти на рубеж развертывания пехотой, не дал ощутимого результата и был отбит. Только от ударов авиации противника танкисты потеряли 21 машину.

К исходу дня 3-я и 60-я немецкие мотодивизии прорвались к Дону в районе станиц Голубинской и Каменской, завершив окружение трех советских стрелковых дивизий, 40-й танковой бригады, 644-го танкового батальона и трех артполков РГК. [484] Германские части вышли к правому берегу Дона в районе Каменский, правый фланг 62-й армии был глубоко охвачен с севера.

25 июля из района Обливской перешла в наступление южная группировка Паулюса. Главный удар по правому флангу 64-й армии, временное командование которой принял Чуйков, наносил одной танковой и двумя пехотными дивизиями 24-й танковый корпус Кнобельсдорфа. Ровно сутки спустя и здесь оборона была прорвана и немецкие подвижные соединения устремились к реке Чир, выходя в стык советских армий. Резервов, по милости Гордова, у Чуйкова на правом берегу не имелось. К тому же в тылах армии пронесся слух, что немецкие танки находятся в двух-трех километрах от переправ, и началась паника. Многие устремились к переправе. Чтобы остановить людей и повозки, Чуйков послал туда офицеров штаба. Но все было напрасно. Авиация противника, заметив большое скопление людей и транспорта, начала их бомбить. Во время этой воздушной атаки погибли начальник артиллерии армии, начальник оперативного отдела, начальник инженерной службы и другие командиры. Лишь к вечеру 27 июля войскам 64-й армии удалось закрепиться на восточном берегу рек Чир и Дон и остановить противника.

Однако положение на правом фланге оставалось нестабильным. Севернее Калача немцы глубоким охватом прорвались к переправам через Дон и угрожали выходом в тыл всем советским войскам, находившимся в большой излучине. Для ликвидации обозначившейся опасности необходимо было принять срочные меры. Сталин потребовал не только остановить продвижение противника, но и отбросить его за реку Чир. Из резерва Ставки начали прибывать 126, 204, 205, 321, 399, 422-я стрелковые дивизии и другие соединения. Приехавший в штаб Сталинградского фронта генерал Василевский приказал нанести контрудары силами 1-й и 4-й танковых и частью сил 64-й и 62-й общевойсковых армий. [486] Одновременно из района Серафимовичей в южном направлении, в тыл группировке противника, предстояло наступать дивизиям 21-й армии генерал-майора А.И. Данилова.

Две танковые армии — это сила: около 40 тыс. бойцов, почти 1000 орудий и минометов и более 700 единиц бронетехники. Правда, маршал Еременко кручинится о том, что они «почти не были укомплектованы танками», но это он просто бьет на жалость. В состав 1-й танковой армии под командованием уже «многому научившегося» генерала К.С. Москаленко входили 13-й и 28-й танковые корпуса, 158-я тяжелая танковая бригада, 79-й полк гвардейских минометов, 131-я стрелковая дивизия, 2 артполка ПВО и 1 полк противотанковой артиллерии. В корпусах имелся ровно 301 танк (общий недокомплект 31 машина), в том числе 162 «тридцатьчетверки». Тяжелая бригада получила эшелон новеньких КВ. В 4-ю танковую армию генерала В.Д. Крюченкина входили 22-й и 23-й танковые корпуса, 51-й полк «катюш», 133-я танковая бригада, 18-я стрелковая дивизия, артиллерийские полки ПТО и ПВО.

Загвоздка крылась в другом — в организации. Самих армий, как единого боевого организма, на практике не существовало. Так, генерал Москаленко приказ о формировании 1-й танковой получил 22 июля, утром следующего дня его штаб приступил к исполнению обязанностей, в этот же день последовало указание о готовности к нанесению контрудара утром 25 июля. К этому времени соединения и части нового объединения были разбросаны на значительном пространстве, а 13-й танковый корпус уже готовился вступить в бой в составе 62-й армии. Все эти корпуса, бригады, дивизии не имели связи между собой, не были готовы к слаженным боевым действиям, у вновь испеченных командармов не хватило времени даже познакомиться с собственными войсками, не говоря об отработке взаимодействия и управления. [486]

Согласно плану операции, 1-й танковой армии предписывалось переправиться через Дон в районе Калача и наступать в направлении населенного пункта Майо-ровского. Ближайшая задача — уничтожить прорвавшегося врага и к исходу дня овладеть рубежом Верхне-Бузиновская, Манойлин. В дальнейшем предстояло развивать наступление на Перелазовский и там соединиться с 4-й танковой армией. Войска Крюченкина не успевали сосредоточится на исходных позициях в указанный срок, поэтому они должны были начать боевые действия 27 июля, продвигаясь из района Трехостровской на Перелазовский. Сказанное означает, что контрудар наносился неодновременно, причем силами армий, не закончивших формирования и не получивших всех положенных средств усиления. На подготовку фронтовой наступательной операции отводились одни сутки! Маршал Москаленкоуверяет, что «неготовность к контрудару была хорошо известна и принимавшим решение, и выполнявшим его», но, мол, другого выхода просто не было — «обстановка требовала быстрого нанесения удара».

Так ли, нет ли, но в ночь на 25 июля назначенные войска в основном сосредоточились на восточном берегу Дона. 28-му танковому корпусу (178 танков) полковника Е.С. Родина предписывалось с утра перейти в решительное наступление, разгромить противника, а затем преследовать его до Ново-Григорьевской и Логовского. 13-му танковому корпусу предстояло наступать в направлении Верхне-Бузиновская, Клетская. Во втором эшелоне армии за корпусом Родина следовали 158-я танковая бригада и 131-я стрелковая дивизия. Левее корпуса Танасчишина частью своих сил должна была нанести удар 62-я армия.

С рассветом 1-я танковая армия приступила к нанесению контрудара по противнику, который тоже возобновил наступление с целью захватить переправы у Калача. Завязалось встречное сражение 14-го танкового корпуса Витерсгейма с бригадами Москаленко. [487] Несмотря на превосходство в силах, советские войска с самого начала оказались в крайне невыгодных условиях. В первую очередь в результате нерешительных действий танковых бригад, отсутствия данных о противнике и абсолютного германского господства в воздухе.

«Вражеская авиация, — вспоминает маршал, — действовала группами по два-три десятка самолетов, появлявшихся над нами каждые 20–25 минут. Им, к сожалению, ничего не противопоставила наша 8-я воздушная армия, занятая, видимо, на других (??) направлениях... Войска 28-го танкового корпуса отбросили в упорных боях неприятеля на 6–8 км от Калача. Ночью мы произвели перегруппировку и пополнили боеприпасы. Утром 26 июля 28-й танковый корпус возобновил наступление. Атака началась на рассвете, в 3 часа, до появления авиации противника (на свою надежды нет никакой. - Авт.). Мы рассчитывали, что удар будет не только стремительным, но и внезапным.

Однако оказалось (!), что к его отражению вражеские войска готовились всю ночь. Они заняли выгодные рубежи, зарыли в землю танки, подтянули противотанковую артиллерию. Применили против наших танков 88-мм зенитные пушки (поскольку никакая германская противотанковая артиллерия наши средние и тяжелые танки не брала.  — Авт.).

Атака, проведенная на рассвете частями 28-го танкового корпуса, успеха не имела. Вторая атака, предпринятая в 15 часов, также была отражена противником. Мы понесли чувствительные потери. Например, в 1-м батальоне 55-й танковой бригады на ходу осталось 9 танков... Наша атака территориальной цели не достигла. Однако противник был остановлен, почувствовал силу нашего удара...»

Вот вам разница в организации боевого управления и, в конечном счете, профессионализме. Немцы, вступив в бой с ходу, за каких-нибудь шесть часов ночного времени успели и закопаться в землю, и создать опорные пункты, и «напрячь все силы для удержания достигнутого рубежа». [488] Словом, в кратчайший срок создать оборону, непреодолимую для наших ударных соединений, которые, кстати, бездумно пытаются пробить ее лобовыми атаками в одном и том же направлении. А советскую оборону германские танки легко прорывают в тот же день, когда получают горючее для своих топливных баков.

Эти бои только утвердили немцев во мнении, что

«самым слабым местом Красной Армии по-прежнему оставалась ее убогая тактика. Русские танкисты совершенно не использовали преимущества рельефа местности и, похоже, не знали принципов стрельбы и маневра».

По признанию Москаленко, в ходе боевых действий «все время давали себя зиатъ и пробелы в обучении войск», поэтому после ожесточенных дневных боев, длившихся по 17–18 часов, приходилось проводить ночные сборы выживших механиков-водителей танков, чтобы с рассветом бросить их в новую атаку.

Если все знали о неготовности к контрудару, то, может, не стоило его затевать? Может, надо было самим занять выгодные рубежи, использовать водную преграду, закопаться в землю, создать опорные пункты и прочее? А если контрудар был так необходим, как уверяет маршал Василевский, то, может быть, стоило хотя бы по-хозяйски распорядиться имеющимися немалыми силами? Складывается впечатление, что вся реальная подготовка состояла из написания боевых распоряжений. Например, поражает тот факт, что под Калачом решается судьба фронта, а никто не в курсе, чем занимается 8-я воздушная армия, или сама она не знает, чем ей заниматься.

Рядовой 389-й пехотной дивизии генерала Магнуса писал домой:

«Ей-богу, мы в полной безопасности, ведь в небе наши асы. Кстати, русских самолетов я вообще не видел». (Правда, наши авиаторы утверждают, что они «всеми имеющимися силами днем и ночью... уничтожали танки и моторизованные войска противника».) [489]

В эти же дни левее наступал 13-й танковый корпус. Но, оказавшись в двойном подчинении, он продолжал выполнять прежнюю задачу: наносил удар на Маной-лин вместо того, чтобы повернуть на Верхне-Бузиновку и Клетскую. Связи с полковником Танасчишиным генерал Москаленко не имел. В результате ударные группировки 1-й танковой армии били по расходящимся направлениям. Пришлось специально послать в 13-й корпус генерала Е.Г. Пушкина, который лишь 28 июля поставил ему новые задачи и повернул бригады с северо-западного и западного направления на север.

Воспользовавшись тем, что 1-я танковая армия в течение первых дней наступления сражалась по существу одна, противник сосредоточил против нее большую часть огневой мощи своей артиллерии и крупные силы авиации. Штаб генерала Москаленко с нетерпением ждал, когда сможет включиться в операцию 4-я танковая армия Крюченкина, чтобы совместными с ней действиями сломить сопротивление врага. Но ожидания не оправдались. Даже к 16 часам 27 июля из состава 4-й танковой на западный берег Дона переправились только 17 танков одной из бригад 22-го корпуса.

4-я танковая армия запаздывала с началом наступления, а 13-й танковый корпус по-прежнему вел бои в районе Манойлина. Поэтому удар на Верхне-Бузиновку 1-я танковая армия наносила лишь силами 28-го танкового корпуса. 131-я стрелковая дивизия наступала на север вдоль правого берега Днепра, а 158-й тяжелой танковой бригаде было приказано очистить от противника высоты западного берега Дона. Армия «ехала» в разные стороны и ни на одном направлении не могла прорвать немецкую оборону.

Лишь 13-му танковому корпусу удалось к 28 июля соединиться в районе Майоровского с частями 184-й и 192-й стрелковых дивизий и 40-й танковой бригады, объединенных под общим командованием полковника К.А. Журавлева. Однако это не было разгромом противника. [490] Немцы просто пропустили танки и вновь замкнули кольцо окружения. Танковые бригады оказались отрезаны от штаба корпуса и от своих тылов без достаточных запасов горючего и боеприпасов, длительного боя они вести не могли. Командир корпуса, находившийся вместе с бригадами, был лишен возможности связаться со штабом и не имел средств управления.

Германское командование поспешило принять меры для парирования удара. На правом фланге у Москаленко появилась еще одна пехотная дивизия 8-го армейского корпуса. На левом — одна танковая и две пехотные дивизии 24-го танкового корпуса форсировали реку Чир, разорвали смежные фланги 62-й и 64-й армий и создали угрозу удара на Калач с юго-запада, отрезая 1-ю танковую армию от переправ через Дон. Для ликвидации этой опасности Москаленко пришлось направить в район Суровикино резервную 163-ю танковую бригаду из состава 13-го корпуса и вновь прибывшие 204-ю и 321-ю стрелковые дивизии. Сюда же перебрасывался 23-й танковый корпус. Введенные в бой на стыке 62-й и 64-й армий, эти соединения сыграли решающую роль в отражении удара противника на Калач. Немецкие дивизии были разбиты и отброшены за реку Чир.

В последние июльские дни 1-я танковая армия, таким образом, действовала на двух противоположных направлениях — северо-западном и юго-западном, причем последнее требовало соответствующего внимания со стороны командования и штаба армии. Командующему армии пришлось обзавестись двумя наблюдательными пунктами и мотаться с одного на другой, чтобы руководить действиями войск на обоих направлениях. Направив все подкрепления на юго-запад, Москаленко не смог нарастить усилий на направлении главного удара.

4-я танковая армия переправилась на правый берег Дона только к вечеру 28 июля и поэтому перешла в наступление только утром следующего дня силами всего лишь двух танковых бригад 22-го корпуса. [491] За 3 дня они продвинулись до рубежа Верхне-Голубинский, Евлампиевский, Малонабатовский, где были остановлены противником. 31 июля ударом через Верхне-Бузиновку вышла из окружения в расположение 4-й танковой армии группа Журавлева. Вместе с частями 13-го танкового корпуса в последней насчитывалось менее 5000 человек и 66 танков.

30–31 июля боевые действия против северной группировки Паулюса достигли наивысшего напряжения. В 4 часа утра, сковав немцев с фронта, правофланговые соединения 1-й танковой армии — 28-й танковый корпус, 131-я стрелковая дивизия и 158-я тяжелая танковая бригада вновь перешли в наступление. Стремясь обойти противника с запада, они медленно продвигались вперед. На этот раз советскому командованию удалось достичь и наращивания сил армий, действовавших с юга. Как только 23-й танковый корпус выполнил задачу по разгрому врага в районе устья реки Чир, он был перенацелен для действий в Северном направлении. В это же время 13-й танковый корпус, переданный в состав 4-й танковой армии, совместно с частями 22-го танкового корпуса начал наступление на Осиновский, в тыл немецкой группировке. Над германскими 3-й и 60-й мотодивизиями нависла угроза окружения. Однако реализовать ее русским не удалось.

Немецкая пехота создала систему плотного противотанкового огня, генерал Паулюс четко маневрировал своми силами, просчитывая маневры противника, а немецкая авиация господствовала в воздухе, беспрерывно атакуя советские части и нанося им чувствительный урон. Например, в корпусе Танасчишина осталось 27 танков и он, по сути, потерял боеспособность. Вплоть до 5 августа продолжались в этом районе кровопролитные бои. В течение двенадцати дней советские войска непрерывно атаковали, пока окончательно не выдохлись, после чего сами перешли к обороне.

Тем более, что пополнения к ним больше не поступали: центр тяжести боев в начале августа переместился на Котельниковское направление. [492]

Как мы помним, одновременно с «разгромом» северной группировки противника 64-я армия, которую возглавил генерал М.С. Шумилов, и 62-я армия, которую принял генерал-лейтенант А.И. Лопатин, должны были нанести удар по южной групировке Паулюса, прорвавшейся к Суровикино и Нижне-Чирской. Маршал Чуйков оставил подробное описание исполнения этой части советского плана, к которому просто нечего добавить:

«В это же время была получена директива фронта за подписью начальника штаба генерал-майора Д.Н. Никишева. Директива предписывала одновременным ударом двух армий (62-й и 64-й) уничтожить обе группировки противника в районе Верхне-Бузиновки и на реке Чир. 64-я армия усиливалась 204-й стрелковой дивизией и 23-м танковым корпусом.

Распоряжение было получено в 14 часов 28 июля, а начало операции назначалось на 2 часа ночи 29-го, т. е. через 12 часов.

Нам надлежало с М.С. Шумиловым немедленно найти (?) 204-ю дивизию и 23-й танковый корпус. Мы об их местонахождении ничего не знали. Запросили по телефону штаб фронта. Нам ответили:

— Ищите эти части между Доном и рекой Лиска.

Всю ночь мы колесили по степи в поисках приданных 64-й армии частей (самое подходящее занятие для командарма и его заместителя. - Авт.). Проискали все утро и только к полудню 29 июля в районе Жирков нашли одну танковую бригаду 23-го корпуса. Командир бригады ничего не знал и к наступлению не готовился (а в штабе фронта уже десять часов рисуют стрелы! - Авт.).

Разыскивая штаб 23-го корпуса в совхозе «Победа Октября», мы по пути заехали в хутор Володинский, где расположился командный пункт 62-й армии.

Полный, белокурый и внешне очень спокойный генерал А.И. Лопатин встретил нас на командном пункте хорошим обедом и объявил нам, что 62-я армия не может выполнить распоряжение начальника штаба фронта, так как части не готовы, боеприпасы не подвезены и Военный совет фронта это распоряжение не подтвердил. [493]

А.И. Лопатин высказал свои предположения, почему Военный совет фронта не подтвердил директивы штаба фронта. Наши 1-я и 4-я танковые армии под командованием генералов К.С. Москаленко и В.Д. Крюченкина предприняли контруцары по наступающему противнику. Контрудар наших же 62-й и 64-й армий должен был наноситься в развитие ударов танковых армий.

Но ни 1-я, ни 4-я танковые армии не смогли остановить наступление противника и разбить его части... Одновременного контрудара не получилось.

Я прекратил поиски 204-й дивизии и 23-го танкового корпуса. Надо было возвращаться в штаб армии».

Что касается 21-й армии, которой надлежало силами трех-четырех дивизий нанести удар с севера в направлении Клетской и отрезать немцам пути отхода, то генерал А.И. Данилов сумел выделить для решения задачи только один полк (?!). Соответствующим был и результат этого «наступления».

Плохо организованные удары пяти советских армий на время остановили продвижение противника, не позволили ему форсировать Дон, но заявленных решительных целей не достигли. Одновременного, концентрического контрнаступления всеми силами не получилось ни в масштабах фронта, ни в масштабах армий. Танковые корпуса действовали изолированно друг от друга, без поддержки пехоты и авиации и понесли существенные потери.

Оценивая достигнутые результаты, наши полководцы поставили себе в заслугу, что в этом сражении они «сорвали замыслы противника с ходу прорваться к Волге», задержали продвижение 6-й армии и в значительной мере «охладили ее наступательный пыл». Никаких других способов «задержать продвижение» они придумать не могли. [494]

Советские военачальники, рассказывая нам об этом, полны оптимизма. Ну не разгромили врага, как обещали, зато остановили; не остановили — так «обескровили», в крайнем случае — «сорвали замысел противника». Какой ценой — не важно, зато «враг почувствовал силу наших ударов».

Рокоссовский, не имевший отношения к этим ударам, оценивал их более критично:

«Ставка излишне часто вмешивалась в деятельность командования фронта по оперативным и даже тактическим вопросам. Она необосновано торопила командование фронта с подготовкой и нанесением контрударов, использованием на тех или иных направлениях частей и соединений, несмотря на то, что в конкретных условиях обстановки командование фронта могло более своевременно решать такие вопросы... Открытый характер местности давал обороняющимся войскам большие преимущества в ведении меткого прицельного огня. Поэтому Верховное Главнокомандование должно было проявить выдержку и большое предвидение. Оно не должно было толкать командование фронта и армией на преждевременный переход в наступление, так как советские войска в то время не были к нему подготовлены и несли неоправданные потери в бесплодных контрударах... Вследствие этого все наспех подготовленные контрудары не дали положительных результатов и привели к большим потерям в людях и технике».

* * *

Тем не менее войти в Сталинград парадным маршем немцам не удалось.

Неожиданное появление крупных сил Красной Армии на Сталинградском направлении, втянувших войска Паулюса в затяжные бои на правом берегу Дона, вынудило Гитлера срочно усилить действовавшую здесь германскую группировку. Фюрер приказал повернуть нацеливавшуюся ранее на Кавказ 4-ю танковую армию и нанести удар по Сталинграду с юга. [495] Таким образом, немецкое командование вновь вернулось к идее двухстороннего охвата советских войск под Сталинградом, хотя и много меньшими силами, чем предусматривалось директивой №41. Ослабление же заходящего крыла группы армий «А», вызванное уходом армии Гота, привело к тому, что сил на окружение войск Южного фронта южнее и юго-восточнее Ростова у этой группы армий не хватило.

Новый план действий группы армий «Б» был прост: обе ее армии — 4-я танковая южнее, а 6-я армия севернее Сталинграда — наносили удар в направлении Волги, у реки поворачивали соответственно налево и направо и брали в клещи весь район Сталинграда с оборонявшимся в нем войсками.

4-я танковая армия Гота в конце июля переправилась через Дон в нижнем течении и занимала плацдарм южнее Цимлянской. Мощь ее значительно снизилась после того, как из ее состава были изъяты 2 танковых корпуса и дивизия «Великая Германия». В распоряжении генерала Гота остались 48-й танковый и 4-й армейский корпуса, имевшие в своем составе 14-ю танковую, 29-ю моторизованную, две немецкие и две румынские пехотные дивизии. В пути находился 6-й румынский корпус из четырех пехотных дивизий. Войска Гота должны были нанести главный удар танковым корпусом восточнее железной дороги Сальск — Сталинград на северо-восток и выйти к Волге в районе Красноармей-ска. 4-му армейскому корпусу надлежало обеспечивать» восточный фланг армии, а 6-му румынскому корпусу — западный фланг в районе между железной дорогой и Доном.

1 августа 4-я танковая армия перешла в наступление. Характерно, что перед этим немцы простояли на плацдарме 10 суток и, едва начав движение, с легкостью прорвали оборону 51-й советской армии (буквально накануне переданной в состав Сталинградского фронта), разрезав ее на части. [496] Армия, которая находилась за Доном с середины июня, имела полтора месяца времени и единственную задачу — создать на этом рубеже прочную оборону, прекратила свое существование в один день.

По сведениям «Советской военной энциклопедии», она в августе вроде бы с кем-то воевала, но ею никто не командовал. Штаб армии потерял связь с соединениями и не имел достоверных сведений о сложившейся к юго-востоку от Цимлянской обстановке. Последний приказ, полученный, к примеру, 138-й стрелковой дивизией, гласил: «Действовать самостоятельно в зависимости от обстановки». Разрозненные остатки советских дивизий частью отходили на восток, к Сталинграду, частью — на Элисту.

Германская 14-я танковая дивизия уже 2 августа овладела Котельниково, разгромив на станции четыре эшелона с прибывающими войсками 208-й стрелковой дивизии (еще несколько эшелонов этой же дивизии были разбиты ударами немецкой авиации ввиду того, что штаб фронта не озаботился прикрыть с воздуха район выгрузки прибывающих резервов), вечером 3 августа вышла к реке Аксай, а утром 4-го продолжала движение на Плодовитое. Для защиты этого направления из левофланговых соединений 64-й армии спешно создавалась оперативная группа под командованием генерала Чуйкова из 29-й (11 тыс. человек) и 208-й (10 тыс. человек) стрелковых дивизий, 154-й бригады морской пехоты и 6-й гвардейской танковой бригады, двух полков реактивной артиллерии. Кроме того, в состав группы передавались отошедшие сюда 138-я (4200 человек) и 157-я (1500 человек) стрелковые дивизии разбитой 51-й армии. Чуйкову категорически предписывалось любыми средствами удержать позиции на реке Аксай. Дополнительные силы, в том числе 7 гвардейских минометных полков, перебрасывались в район станций Абганерово и Тингута. [497]

6 августа главные силы 48-го танкового корпуса генерала Гейма — 14-я танковая и 29-моторизованная дивизии — сосредоточились у реки Аксай и, осуществив прорыв левого фланга 64-й армии, достигли внешнего оборонительного обвода на участке Абганерово, Плодовитое. 7–8 августа немцы продвинулись к станции Тингута. Создавалась прямая угроза прорыва к Сталинграду с юго-запада.

Командование фронта перебросило сюда все имевшиеся под рукой силы и средства. Двум дивизиям Гейма, оторвавшимся от своей пехоты, противостояли 29, 126, 204, 426, 38-я стрелковые дивизии, 133-я танковая бригада с 43 тяжелыми КВ. Сюда же прибыло управление 13-го танкового корпуса Танасчишина, принявшее под свое командование 6-ю гвардейскую, 13-ю, 25-ю танковые, 38-ю мотострелковую бригады, в которых насчитывалось 132 танка, в том числе 114 «тридцатьчетверок». И тем не менее «в районе прорыва противник располагал силами, в четыре раза большими, чем советские войска (?!!)».

9 августа группа Чуйкова при поддержке приданного ей 13-го танкового корпуса попыталась нанести контрудар во фланг корпусу Гейма, но была отбита двумя румынскими пехотными дивизиями. Но на короткое время положение на этом направлении стабилизировалось, войска 64-й армии к исходу 11 августа снова вышли на внешний оборонительный обвод. Корпус Танасчишина за это время потерял 96 танков, получил 40 машин пополнения и занял оборону в боевых порядках общевойсковых соединений. Танки использовались на переднем крае как неподвижные огневые точки — закопаны в землю по башни и замаскированы.

В дальнейшем в связи с ухудшением обстановки в районе Калача 64-я армия вынуждена были отойти за реку Мышкова.

Дело в том, что Паулюс тоже не сидел на правом берегу Дона сложа руки. Войска 6-й армии, перегруппировав силы, с утра 7 августа возобновили наступление в полосе 62-й советской армии, оборонявшей выступ в малой излучине. Связь штаба армии с большинством соединений в этот день была потеряна. [498] Вечером 8 августа 16-я и 24-я танковые дивизии, прорвавшиеся с севера и юга, сомкнули «клещи» западнее Калача, окружив 6 дивизий и части усиления 62-й армии. Остатки войска генерала Лопатина откатывались на восток. Их отступление прикрывал 23-й танковый корпус, от которого осталось 20 танков, 30 орудий и минометов и около 200 стрелков. До 10 августа он в составе сводного отряда удерживал правый берег Дона южнее Калача, обеспечивая переправу остатков разбитой 62-й армии. Мелкими группами и поодиночке пробивались к своим окруженцы. Так, командир 33-й гвардейской стрелковой дивизии полковник А.И. Утвенко вывел из окружения 120 человек. Практически вся артиллерия армии досталась немцам.

* * *

Именно в этот период Сталин, раздраженный донесениями со Сталинградского фронта, приказал передать генералу Гордову:

«Я поражен вашей близорукостью и растерянностью. Сил у вас много, а справиться с положением не хватает у вас хребта. Жду от вас сообщений о ликвидации тревожного положения на вашем фронте».

Ничем порадовать Верховного Главнокомандующего генерал Гордов не мог. К 10 августа советские войска отошли на левый берег Дона и заняли оборону на внешнем обводе Сталинграда. Закончилась недолгая карьера 1-й и 4-й танковой армий и первой тысячи танков фронта. То есть 4-я танковая армия еще фигурировала некоторое время, но «танкового» в ней ничего не осталось, теперь это было чисто общевойсковое объединение, получившее шуточное прозвище «четырехтанковая». Управления танковых корпусов были выведены в тыл на переформирование и доукомплектование.

По словам маршала Василевского: [499]

«Ставка и Генеральный штаб все более и бол ее убеждались, что командование этим фронтом явно не справляется с руководством и организацией боевых действий такого количества войск (то, что Гордов не справлялся даже с одной армией было видно еще в ходе Харьковской и Воронежской операций, зачем же было ему фронт давать, да еще столь ответственный? - Авт.) , вынужденных к тому же вести бои на двух разобщенных направлениях. Не справлялось оно и с теми мероприятиями, которые по заданию ГКО и требованиям военной обстановки должны были проводиться для усиления обороны города».

* * *

Общая протяженность фронта достигла 810 км.

Ставка приняла решение о разделении Сталинградского фронта на два. 5 августа из из его состава был выделен новый, Юго-Восточный фронт, на который возлагалась задача обороны юго-западных подступов к городу. В состав фронта вошли войска левого крыла — 64, 57, 51 и 8-я воздушная армии, 13-й танковый корпус, части 118-го укреп-района. Для него же из резерва перебрасывалась 1-я гвардейская армия. Командующим был назначен генерал-полковник А.И. Еременко. В подчинении генерала Гор-дова оставались 63, 21, 62-я общевойсковые, 4-я танковая, вновь формируемая 16-я воздушная армии, 28-й танковый корпус. 1-я танковая армия расформировывалась.

По странному капризу Сталина линия разделения между двумя фронтами проходила через центр города, разделяя соответственно и ответственность за его удержание между двумя «горячими» командующими. Впрочем, такое положение просуществовало недолго. Быстро выяснилось, что разделение фронтов еще более усложнило решение важнейших вопросов, например, массированного применения авиации (которая и так постоянно решала задачи на каких-то «других участках»), руководства противовоздушной обороной или эвакуации из города промышленных предприятий и населения. Легко можно представить, как два командующих спасают каждый «свою» половину Сталинграда. [500]

Уже 9 августа Ставка, по предложению Василевского, приняла новое решение, согласно которому Сталинградский фронт подчинялся командующему Юго-Восточного фронта. В итоге все это бюрократическое творчество обернулось банальной сменой командующих, генерал Гордов стал заместителем Еременко. Но при этом — случай уникальный — сохранилось два фронтовых управления.

Как вспоминает сам Еременко,

«...руководить приходилось через два параллельно действовавших штаба. Не говоря уже ни о чем другом, даже для технического осуществления функций руководства войсками требовалось вдвое больше времени. Приказы, директивы, распоряжения, как правило, издавались в двух вариантах, будучи подготовлены двумя разными штабами. Приходилось заслушивать двух начальников штабов, двух начальников разведывательных отделов, двух артиллеристов, двух танкистов, двух командующих ВВС, двух заместителей по тылу. Одних только заместителей по двум фронтам набиралось до двенадцати человек. А ведь нам нужно было не только выслушать каждого, а и дать указания, проконтролировать их исполнение».

Здесь же постоянно клубились представители Ставки, Генерального штаба, ГКО, направленцы и порученцы...

Какой борщ, когда такие дела на кухне!

Свой первый фронтовой опыт обобщил и генерал Чуйков. Размышляя об итогах оборонительных боев, он пришел к выводу, что ничего нового в тактике немцев не было:

«Будь у нас в это время более глубокое построение обороны, да еще противотанковые резервы, можно было бы не только сдержать наступление, но и нанести большой урон противнику».

Действительно, ничего нового для красных командиров в немецкой тактике и быть не могло. Просто немцы тактику досконально изучали и грамотно применяли, а русским учиться недосуг, они все постигали опытным путем, долго и кроваво. [501] Полтора года учились строить эту самую глубокую оборону, пользоваться радиосвязью, а также другим премудростям. Два года накапливали опыт правильного применения авиации. А вот искусство маневра так и не успели освоить — война закончилась.

«...Немецкие танки не шли в атаку без пехоты и без поддержки авиации. На поле боя не заметно было доблести немецких танкистов, их смелости и быстроты действий, о которых писали зарубежные газеты».

По Чуйкову если немецкие танкисты не ввязываются в безнадежный бой без поддержки пехоты и авиации, то это признак трусости. Вот если фронт теряет за две недели тысячу танков — вот это «доблесть». А какая «быстрота действий»! К слову, какие зарубежные газеты читал товарищ Чуйков, окончивший 2 класса сельской школы?

«Немецкая пехота была сильна своим автоматическим огнем, но быстрого продвижения на поле боя я не видел. Наступая, немецкие пехотинцы не жалели патронов, но стреляли часто попусту... Передний край гитлеровцев, в особенности ночью, был прекрасно виден, он обозначался трассирующими пулями и ракетами всех цветов. Казалось, они либо боятся темноты, либо скучают без стрельбы» . А еще, заметим, немецкая пехота была сильна своей великолепной подготовкой, способностью мгновенно освоить любой захваченный рубеж, умением маневрировать в наступлении и стойкостью в обороне.

«...Наиболее четко работала в бою авиация противника. Связь и взаимодействие авиации с наземными войсками у противника были отработаны. Чувствовалось, что фашистским летчикам знакома тактика своих и наших наземных войск».

Ну хоть что-то оценил по достоинству!

«...Сегодня весь день авиация немчуры не давала никакого покоя, — писал домой советский пехотинец, — хоть зарывайся на 100–1000 метров, а достанет. Наших самолетов не видно было целый день, и это не только сегодня, но было вчера и будет завтра. Нет никакого сопротивления, что хотят, то творят с наземными войсками... [502] Ведь до чего дошло, что летчик из нагана бьет по пехоте, насколько они не боятся и как низко приземляются. Как не замаскируй окоп — все видит... Ой, сколько сегодня на нашем направлении было самолетов, это ужас, и главное то, что одна партия уходит, а другая приходит. Ну где наши самолеты, почему они нам не помогают?..»

Основные потери немцы в это время несли не от воздействия противника, не от наших поспешных контратак, а от болезней, тепловых ударов и физического истощения личного состава.

Тем не менее бои под Калачом показали, что «русские больше не намерены без борьбы отдавать территорию».

Для продолжения наступления группе армий «Б» пришлось в очередной раз произвести перегруппировку сил. Войскам Хота противостояли 64-я и свежая 57-я армии, стало ясно, что без дополнительных сил 4-я танковая армия не сможет продвигаться дальше. Поэтому Паулюсу пришлось вернуть в нее 24-ю танковую и 297-ю пехотную дивизии. Осиленной таким образом 4-й танковой армии предписывалось выйти на берег Волги в районе Красноармейска.

Основные силы 6-й армии — 8 дивизий — перебрасывались на северный фланг и сосредоточивались для форсирования реки в самой восточной части излучины Дона у Вертячего. Задача армии состояла в захвате плацдарма и прорыве неприятельской обороны с выходом подвижными соединениями к Волге севернее Сталинграда. На острие удара находился 14-й танковый корпус, его северный фланг обеспечивался 8-м армейским корпусом, южный — 51-м корпусом Зейдлица. На правом фланге армии 24-й танковый корпус должен был занять плацдарм по обе стороны от Калача и с него силами одной 71-й пехотной дивизии наступать в восточном направлении.

8-му авиакорпусу генерала Фибинга — 126 самолетов, в том числе 30 истребителей и 59 бомбардировщиков — главными силами надлежало сначала поддерживать действия Зейдлица по захвату переправ, а затем — прорыв танкового корпуса Витерсгейма. [503]

На усиление 6-й армии из резерва ОКХ передавался 11-й армейский корпус генерала Штрекера. Чтобы обеспечить прикрытие разрыва между группами армий «Б» и «А», достигшего 300 км, главное командование сухопутных войск выделило на Астраханское направление 52-й армейский корпус генерала Отта, который должен был, используя сеть опорных пунктов, контролировать участок Садовое, Элиста, река Маныч.

По мнению генерала Ганса Дёрра, эти постоянные перемещения объяснялись тем, что у немцев не было резервов, Гитлер стремился успеть везде:

«Верховный главнокомандующий не понимал, какую роль они [резервы] призваны играть; он не мог допустить, чтобы какое-либо соединение не имело боевой задачи... Это жонглирование силами фронта, которым виртуозно владели все инстанции, было изобретено главным командованием и превратилось в нездоровую систему, призванную заменить отсутствие резервов».

В течение августа выдвинулась к Дону 8-я итальянская армия под командованием генерала Гарибольди в составе шести пехотных и одной кавалерийской дивизий. Итальянцы заняли участок от Павловска до устья реки Хопер. Однако это не привело к усилению группировки Паулюса, поскольку, не слишком веря в боеспособность своих союзников, германское командование не сняло занимавшие этот рубеж дивизии 29-го армейского корпуса, а включило их в состав итальянской и располагавшейся выше по течению реки 2-й венгерской армий.

Зато Сталин понимал толк в резервах. Он умел их создавать, накапливать и в нужный момент у него всегда иод рукой находились дивизии, корпуса и армии. Ставка ВГК систематически усиливала войска на Сталинградском направлении. С 1 по 20 августа сюда было направлено 15 стрелковых дивизий, новые 2, 4, 7, 16-й танковые корпуса, пополнялись техникой и людьми 22, 23 и 28-й (производимое только сталинградскими заводами вооружение позволяло ежедневно формировать противотанковый артполк с 20 орудиями и танковую роту в составе 10 машин. [504] В августе, согласно решению об удвоении производства, СТЗ выпустил 390 «тридцатьчетверок», до последнего дня находился на заводе нарком танковой промышленности и представитель ГКО В.А. Малышев. Город давал фронту минометы, автоматы, бронепоезда, бронебойные и крупнокалиберные снаряды, мины, тягачи, бронекатера, броню, реактивные установки, обувь, воинское обмундирование и многое другое.) К 25 августа в войсках имелось 19 полков и 17 отдельных дивизионов РС, в том числе 16 — тяжелых М-30.

В состав Сталинградского фронта вошла 1-я гвардейская армия, на подходе были 66-я и трижды погибшая, сформированная в четвертый раз 24-я армия. Это еще 16 дивизий и 5 танковых бригад.

Так что и генерал Еременко получил свою тысячу танков. Одновременно укреплялась оборона на подступах к городу, производилась перегруппировка артиллерии, часть войск заняла средний обвод. Поддерживающие сухопутные войска 8-я и 16-я воздушные армии и 102-я истребительная дивизия ПВО имели 738 самолетов. Кроме того, на Сталинградском направлении систематически использовались 150–200 бомбардировщиков АДД.

Для оказания помощи командованию фронта Ставка направила в этот район в первой половине августа генерала Василевского, а в конце месяца — генерала Жукова.

* * *

С середины августа германские войска планомерно расшатывали советскую оборону.

13 августа две пехотные дивизии 6-й армии (корпус Штрекера) повели наступление на правом фланге 4-й танковой армии Крюченкина, состоявшей теперь из шести стрелковых дивизий (343, 192, 205, 18, 321,.184-й), в направлении на Перекопку. [505] Оборонявшаяся здесь 321-я стрелковая дивизия, не выдержав натиска противника, начала отходить на северо-восток. Для усиления обороны на этом участке генерал Крюченкин в тот же день перебросил с центрального участка армейской полосы истребительную бригаду и противотанковый артполк. Командующий фронтом, в свою очередь, передал в распоряжение командующего 4-й танковой армии 193-ю танковую бригаду, 2 отдельных танковых батальона, 22-ю истребительно-противотанковую артбригаду, 2 артполка и гвардейский минометный полк. В ходе 2-дневных боев немцы были остановлены, но в боевые действия в полосе 321-й дивизии втянута немалая часть резервов армии и фронта.

Утром 15 августа после 2-часовой артиллерийской и авиационной подготовки Паулюс нанес одновременно два удара по войскам Крюченкина: главный — на Сироткинскую, вспомогательный — на Трехостровскую. За первый день немцам удалось продвинуться на 12–20 км. Их танки прорвались к командному пункту 4-й танковой армии; с этого момента штаб Крюченкина уже ничем не управлял. В полном окружении оказались 192, 205 и 184-я стрелковые дивизии. В трех других осталось по 700–800 бойцов. Разбив советские войска в малой излучине, немцы форсировали Дон и овладели плацдармом на левом берегу в районе Песковатки, Вертячего.

Оценив обстановку, командующий фронтом решил ввести в бой войска прибывающей 1-й гвардейской армии, которой командовал генерал Москаленко. И не просто ввести, а конечно же нанести контрудар, «уничтожить и восстановить положение» — стандартные задачи, задаваемые любой свежей части, стоило ей только прибыть на любой из советских фронтов.

Новая армия имела в своем составе 5 гвардейских стрелковых дивизий, которые формировались на основе оставшихся без работы по специальности воздушно-десантных корпусов. Их личный состав подбирался из настоящих бойцов, прошедших хорошую подготовку, поэтому звание «гвардейцев» им было присвоено авансом. [506] Однако, во-первых, бывшие парашютисты в большинстве не имели боевого опыта и, в силу специфики своей профессии, плохо знали материальную часть тяжелого пехотного вооружения — минометов и станковых пулеметов. Во-вторых, сама армия только-только выгрузилась, сосредоточение не закончила и из-за неэффективной работы тыловых учреждений не могла выпросить у штаба фронта, который сам же собирался бросить ее прямо с колес в контрнаступление, боеприпасов и прочего снабжения.

«Ударять» по врагу традиционно нужно было очень срочно, на подготовку также традиционно отводилась одна ночь, ибо «суровая, грозная обстановка на подступах к Сталинграду вынуждала командующего фронтом использовать все имеющиеся силы». Другой вопрос — насколько умело они использовались. И вполне понятно, почему у командующего хронически отсутствуют резервы: все прибывающие соединения «в связи с напряженной обстановкой» вводились в бой поспешно, без ориентировки, без подготовки к бою, а порою, как видим, и без боеприпасов.

Уже 16 августа 1-я гвардейская армия вступила в сражение тремя своими дивизиями. На некоторое время фронт здесь был стабилизирован. 4-я танковая армия, получив две свежие гвардейские дивизии, заняла оборону по восточному берегу Дона от Вертячего до устья реки Иловля.

В это время на юге, после перегруппировки сил, 17 августа продолжил наступление генерал Гот. Он переместил направление главного удара вправо и нанес удар в стык 64-й и 57-й советских армий. Три дня спустя 48-й танковый корпус Кнобельсдорфа вышел к высотам восточнее станции Тундутово; до Волги оставалось всего 20 км. Чтобы усилить свой левый фланг, генерал Еременко снял с фронта обороны 62-й и 4-й танковой армий 4 истребительно-противотанковых артполка, 4 полка гвардейских минометов, отдельную танковую бригаду и перебросил на угрожаемый участок 57-й армии южнее Сталинграда. Эти части помогли остановить продвижение Гота, но все резервы фронта оказались растащенными по флангам, а оборона в центре — ослаблена. [507]

Тогда нанес свой главный удар Паулюс. 21 августа 6-я армия форсировала Дон по обе стороны от Вертячего и 23 августа прорвала оборону 62-й армии, расчистив путь 14-му танковому корпусу. В образовавшийся прорыв ринулись одна танковая, две моторизованные и две пехотные дивизии.

О том, что большая группа немецких танков и мотопехоты к середине дня уже достигла среднего оборонительного обвода, штаб Лопатина, потеряв связь с войсками, не имел понятия. Штаб фронта узнал об этом первым из донесения воздушной разведки, но докладу летчика, основанному на визуальных наблюдениях, вначале не поверили: столь глубокий прорыв врага казался невероятным.

К 16 часам, «переехав» пешие колонны выдвигавшейся к передовой из резерва 87-й стрелковой дивизии, передовые батальоны 16-й танковой дивизии генерала Хубе пересекли междуречье и вышли к Волге в районе поселков Рынок, Латошинка севернее Сталинграда. Фронт оказался расчлененным на две части. Подходившие к городу с севера и северо-запада железнодорожные линии были перерезаны, нарушен и водный путь по Волге.

«Мы смотрели на простиравшуюся за Волгой стрепь, — записал в дневнике немецкий капитан. — Отсюда лежал путь в Азию, и я был потрясен».

В этот день авиация Рихтгофена — весь 4-й воздушный флот — неоднократно бомбила город с воздуха, совершив за сутки до 2000 самолето-вылетов, сбросив 1000 тонн бомб. Сталинград пылал, как гигантский костер. Были разрушены промышленные предприятия, жилые кварталы. На деревянные дома юго-западной окраины обрушился град зажигательных бомб, здесь все выгорело до тла. Коробки многоэтажек устояли, но перекрытия рухнули. Был уничтожен городской водопровод. Массированные бомбардировки не прекращались до наступления темноты. [508]

В предместьях северной части города удар прорвавшихся немецких «панцеров» приняла 10-я стрелковая дивизия НКВД полковника А.А. Сараева, поддержанная огнем батарей 1077-го зенитного артиллерийского полка подполковника В.Е. Гетмана. На линии Городище — Гумрак — Садовая заняли оборону танковые бригады 23-го корпуса генерала Хасина. К Сталинскому тракторному заводу (СТЗ) были брошены курсанты военно-политического училища, части ПВО, противотанковый артполк, сводный отряд моряков Волжской флотилии. Городской комитет обороны направил к месту прорыва отряды народного ополчения, истребительные батальоны и 99-ю танковую бригаду (50 танков), сформированную из двух учебных батальное СТЗ. Изо всех этих сил был образован северный боевой участок. Войска его отразили удары передовых частей 14-го танкового корпуса.

10-й дивизии была также придана 1-я рота 28-го отдельного отряда собак — истребителей танков под командованием старшего лейтенанта П.Г. Брагоренко. Впервые собак в «противотанковом» варианте применили осенью 1941 года под Москвой, якобы в связи с отчаянным положением на подступах к столице. Но затем упоминания о них встречаются в описаниях обороны Оскола и Сталинграда в 1942 году и в ходе наступления Донского фронта в 1943-м. Наверняка, и позже эти «отдельные отряды» не оставались без работы.

Собак обучали 3 месяца. Секрет дрессировки самый простой: их кормили только под движущимся танком. В итоге у животных вырабатывался рефлекс: при виде танка бросаться под его днище. Тут и срабатывала штырьковая мина, закрепленная на спине собаки. По свидетельству Сараева, именно собаки-камикадзе «первыми открыли счет подбитым танкам врага» в боях за Сталинград, «и это не осталось незамеченным гитлеровцами. Впоследствии в прифронтовой зоне немцы перестреляли всех собак и кошек».

Вскоре в район тракторного завода прибыли с других участков Сталинградского фронта еще 3 стрелковые бригады. [509] Утром 29 августа войска северного участка перешли в наступление. Противник был выбит из населенного пункта Рынок и отброшен к северу на 8 км.

* * *

Немалое изумление у немецких танкистов вызвало то обстоятельство, что орудийные расчеты развернутых на прямую наводку зениток состояли из юных девушек (а всего в 9-м Сталинградском корпусе ПВО служило более 8000 женщин). Стрелять по наземным целям их никто не учил, но дрались они поразительно бесстрашно:

«Русские женщины — это настоящие солдаты в юбках. Они готовы сражаться по-настоящему и в ратном деле могут заткнуть за пояс многих мужчин».

Немцам это было непонятно и дико, поскольку вермахт два с половиной года участвовал в мировой войне без помощи женщин, если не считать передвижных публичных домов. Лишь в январе 1942 года, в связи с острой нехваткой людских ресурсов, в немецкой армии была создана организация «штабных помощниц» для того, чтобы высвободить солдат-мужчин в штабах в Германии и на оккупированных территориях. И это все, что можно сказать о немецких женщинах в этой войне. Ни одна из них не служила в действующей армии. Никто не видел фотографий, запечатлевших немецкую санитарку, выволакивающую на себе раненого из-под огня, тем паче, какую-нибудь Гретхен, отражающую натиск большевистских орд, припав девичьей грудью к пулемету. Гитлер не додумался даже до такой простой мысли, как использование труда матерей и жен своих солдат на военных предприятиях, в то время как в СССР десятки тысяч «тружениц тыла» варили сталь, стояли у токарных станков или собирали танки. Гнусный нацистский режим не позволял женщине в полной мере выразить себя.

Зато в самой свободной Советской стране «война в полном смысле слова перестала быть уделом мужчин», и «женщины как равноправные члены социалистического государства стали и равноправными его защитниками (!)». [510] Как видим, хотя с людскими ресурсами было все нормально, здесь — дело в принципе.

Чтобы советские женщины могли спать спокойно, завоеванное равноправие закрепили законодательно, приняв 1 сентября 1939 года Закон «О всеобщей воинской обязанности». С этого момента воинская служба в СССР стала почетной обязанностью каждого гражданина, независимо от пола. В статье 13 Закона говорилось о том, что Народным комиссариатам обороны и ВМФ предоставляется право брать на учет и принимать на службу в армию и флот женщин, а также привлекать их на учебные сборы. От имени всех советских женщин благодарила на исторической IV сессии Верховного Совета любимую Коммунистическую партию и Советское правительство депутат Е.М. Кожушина:

«Все мы, молодые патриотки готовы, выступить на защиту нашей прекрасной Родины. Мы, женщины, гордимся тем, что нам дано право защищать ее наравне с мужчинами».

Очень скоро война позволила в полной мере реализовать это право — «защищать наравне».

«У нас в дивизии было немало женщин, — вспоминает генерал Провалов, — санинструкторы, телефонистки, врачи, медицинские сестры, прачки, хлебопеки. То ли мы уже просто привыкли к тому, что женщины повседневно делали тяжелую работу, то ли не было времени замечать, как им несладко на фронте, но женский фронт на войне лично у меня не вызывал каких-то особых вопросов».

Лично у меня вопросы есть. Первый и самый простой из них: сколько же их было?

Значит, в одной 383-й стрелковой дивизии женщин «было немало» — примерно около ста. Численность таких дивизий в 1942 году пошла на пятую сотню. Были еще кавалерийские и авиационные дивизии, стрелковые, мотострелковые, танковые, морские бригады, артиллерийские, саперные, разведывательные батальоны, подразделения связи и ПВО, медслужбы, управления корпусов, армий, фронтов, тылов и т. д. [511] Везде служили женщины, сотни тысяч женщин. Официально — более 800 тысяч. Но вот неутомимая исследовательница данной темы В. Муромцева сообщает:
«В годы Великой Отечественной войны более миллиона советских женщин с оружием врунах (курсив наш. — Авт.) защищали Родину».
А без оружия — со скальпелем, гаечным ключом, телефонной трубкой, регулировочными флажками или солдатскими портками?

30 июня 1941 года, «учитывая большое стремление советских женщин принять непосредственное участие в вооруженной борьбе против фашизма», ГКО принял ряд постановлений о мобилизации женщин и девушек для несения службы в войсках ПВО, связи, внутренней охраны, на военно-автомобильных дорогах и т. д.

Было проведено также несколько специальных комсомольских мобилизаций девушек в Красную Армию. В 1942 году ЦК ВЛКСМ принял решение о мобилизации комсомолок для службы в ВМФ.

В войска ПВО по мобилизации ЦК ВЛКСМ было направлено 106 тыс. женщин. Наиболее крупная комсомольская мобилизация «женской молодежи» в войска ПВО была проведена по постановлению ЦК ВЛКСМ, принятому 28 марта 1942 года, которое обязывало обкомы и крайкомы в течение двух недель — до 10 апреля — совместно с военкоматами призвать 100 тыс. девушек-комсомолок в возрасте от 19 до 25 лет. Осенью 1942 года прошла новая мобилизация женщин на службу в войска ПВО, наличие комсомольского билета и «стремления» роли уже не играло. В войсках Ленинградской армии ПВО женщин было свыше 9000. Более 17 тыс. женщин насчитывалось в подразделениях МПВО Ленинграда. В Особой Московской армии служили 20 тыс. женщин и девушек и 40 тыс. бойцов МПВО. К концу войны женщины составляли 24% контингента войск ПВО — около 300 тыс. В отдельных полках и дивизиях их насчитывалось до 80–100%.

Только по комсомольским мобилизациям на службу попало примерно 550 тыс. девушек, причем 70% служили в действующей армии. С конца 1942 года каждый седьмой комсомолец в РККА был женского пола! Немало было и «несоюзной женской молодежи». Добавим 186 тысяч членов КПСС. [512]

Среди фронтовых врачей женщины составляли 41%, среди военных хирургов — 43%, фельдшеров — 43%, медицинских сестер — 100%, санинструкторов и санитарок — 40%. За годы войны было подготовлено 300 тыс. медсестер и свыше 900 тыс. сандружинниц и санинструкторов.

В составе каждой армии 1-го Белорусского фронта (6 армий) служило до 3000 девушек и женщин, в начале 1945 года в составе 2-го Белорусского фронта — свыше 20 тыс. женщин. Кроме того, большое количество их было в специальных и тыловых частях фронтового подчинения. На этом же фронте 9656 женщин работали по вольному найму.

Женщины были не только прачками, поварами, телефонистками и санинструкторами. А также — шоферами, слесарями, артиллеристами, пулеметчиками, автоматчиками, снайперами, матросами, танкистами, летчиками, морскими пехотинцами, разведчиками, политруками и командирами батальнов.

В системе всеобуча Наркомата обороны СССР было подготовлено 222 тыс. женщин «бойцов-специалистов»: минометчиц, станковых и ручных пулеметчиц (пробовал кто-нибудь из вас потаскать станковый пулемет или минометную плиту?), автоматчиц, снайперов, связисток, специалистов дорожно-эксплуатационных частей. Рязанское пехотное училище только за 1943 год подготовило 1388 женщин-командиров, которые затем командовали взводами, ротами, батальонами, пулеметными и минометными подразделениями. Так в 383-й стрелковой дивизии — командир пулеметного взвода Октябрина Борисенко; Левина Анна — командир огневого взвода 4-й батареи 169-го минометного полка 3-й артдивизии прорыва.

В соответствии с постановлением ГКО, в ноябре 1942 года при Московском военном округе был сформирован 1-й отдельный женский запасной стрелковый полк. [513] Только за первый год своего существования он подготовил для фронта 5175 солдат и сержантов, в том числе 489 стрелков, 217 минометчиц и 266 пулеметчиц.

В снайперских школах и на курсах, входивших во всеобуч, было подготовлено 2484 женщины-снайпера. Центральная женская школа снайперской подготовки дала фронту 1061 снайпера и 407 инструкторов. Выпускницы последней «отстреляли» почти дивизию противника — 11280 человек. Снайпер Лия Молдагулова уничтожила 91 солдата и офицера, Тамара Костырина — 120, Людмила Павлюченко — 309!!!

Осенью 1941 года по инициативе М.М. Расковой началось формирование трех женских авиаполков — истребительного, бомбардировочного и ночных бомбардировщиков.

586-й истребительный полк, оснащенный машинами Як-1, приступил к боевой работе в апреле 1942 года в системе ПВО Саратова. Женщины-истребители прикрывали от немецких бомбардировщиков промышленные центры и железнодорожные узлы Саратова, Воронежа, Касторной. В период с сентября по ноябрь 1-я эскадрилья полка участвовала в Сталинградской битве. Полк прошел от Волги до Вены, летчицы провели 125 воздушных боев, сбили 38 самолетов противника, а Екатерина Зеленко совершила единственный в истории «женский» воздушный таран.

Знаменитый 588-й полк «небесных тихоходов» — 20 экипажей — под командованием Е.Д. Бершанской прибыл на Южный фронт в конце мая 1942 года в состав 218-й ночной ближнебомбардировочной авиадивизии 4-й воздушной армии. На его вооружении находился самолет У-2, «переоборудованный для бомбометания». Переоборудование поначалу заключалось в наличии по бортам двух корзин, в которые укладывались минометные мины и гранаты, сбрасываемые вручную. «Ночные ведьмы» участвовали в боях за Донбасс, Кавказ, Севастополь, Могилев, Варшаву, Данциг, совершили 23672 боевых вылета. Полк стал именоваться 46-м Таманским орденов Красного Знамени и Суворова гвардейским женским авиаполком. [514]

Боевая деятельность 587-го бомбардировочного полка началась в декабре 1942 года под Сталинградом в составе 270-й авиадивизии 8-й воздушной армии. Вначале летчицы учились на самолете Су-2, но потом пересели на Пе-2. При выросшем штате экипажа и технического персонала женщин-специалистов уже не хватало, и полк получился смешанного состава. Он дошел до берегов Балтийского моря и получил звание 125-го гвардейского Борисовского орденов Суворова и Кутузова авиаполка дневных бомбардировщиков имени М. Расковой, его летчицы совершили 4419 боевых вылетов.

Кстати, летом 1942 года американцы тоже приняли программу по подготовке женщин-военных летчиков. Однако первые 25 молодых женщин, прошедших отбор (здоровье, высшее образование, американское гражданство, возраст 21–25 лет), были призваны на службу в ВВС лишь в августе 1943 года. В составе экспериментальной женской эскадрильи они осваивали, и довольно успешно, истребители и бомбардировщики Б-17. Даже неофициальное прозвище подразделения звучало очень похоже — «летающие ведьмы». Однако к участию в боевых действиях их не допустили, решили, что для таких дел у Америки досточно мужчин. В декабре 1944 года программа была закрыта.

Британский подход к вопросу был еще консервативнее.

«Преисполненный изумления, — пишет М. Муркок, — смотрел я на то, как довольно много женщин выполняют здесь работы, которые в Англии — не то чтобы даже считались подходящими для женщин; в Англии никому бы даже идея в голову не взбрела, что женщина вообще в состоянии приняться за такое».

Как о чем-то уникальном поведал в свое время писатель С.С. Смирнов историю Марии Лагуновой — механика-водителя танка. На самом деле это был вовсе не единичный случай. [515] Бывший командир 91-й танковой бригады маршал Якубовский вспоминает о Екатерине Петлюк и ее танке Т-70 с именем «Малютка». Можно вспомнить Марию Октябрьскую и ее «Боевую подругу», а также Ирину Левченко, закончившую не только танковое училище, но Военную академию бронетанковых и механизированных войск. Список можно продолжить: механиками-водителями служили Валентина Бархатова, Вера Безрукова, Валентина Богданова, Александра Бурлакова, Валентина Грибалева, Зинаида Климентьева, Ольга Поршонок, Вера Смирнова, Тамара Охрименко; командирами танков были А. Бойко, В. Орлова, Таисия Потанина, А. Калинюк; а Е. Кострико-ва, Ирина Левченко и А Самусенко командовали танковыми подразделениями.

Были и совсем экзотические девушки. В 38-й армии воевала 18-летняя Дуся Сытник — командир сабельного эскадрона (!) 1 8-го гвардейского кавалерийского полка, в 4-м кавкорпусе — снайперский взвод (45 человек) кубанских казачек. Колесова Елена командовала диверсионной группой отряда специального назначения, а Екатерина Михайлова прошла через самые жестокие бои в составе штурмового батальона морской пехоты.

Только за боевые заслуги орденами и медалями было награждено 150 тыс. советских женщин, а 86 из них удостоены звания Героя Советского Союза.

Они внесли свой вклад в Победу — и низкий им зато поклон.

«Едва ли найдется хоть одна военная специальность, — восхищается маршал Еременко, — с которой не справились бы наши отважные женщины так же хорошо, как их братья, мужья и отцы».

Но возникает другой вопрос: мужики, — братья, мужья и отцы, — вам это и правда было нужно?

А как быть с этим:

...Летчица Милютина, тяжело раненная в живот, 4 раза теряла сознание во время полета. Напрягая последние силы и волю, она довела самолет до своей территории и благополучно посадила его... [516]

...Командир эскадрильи 125-го гвардейского полка К.Л. Фомичева в боях с врагом дважды горела в воздухе, получила ранение правой ноги, перелом шести ребер и дважды — ожоги второй степени...

...Радистка 2-го батальона 216-го полка 76-й стрелковой дивизии Елена Стемпковская

«...легла за пулемет и открыла огонь по фашистам. Но силы были слишком неравные. Гитлеровцы захватили девушку в плен, подвергли ее нечеловеческим истязаниям и пыткам. Лена предпочла мученическую смерть, но не выдала врагу военной тайны. Тогда ей не было и двадцати одного года...»

...Член разведгруппы фронта Аня Морозова.

«При выполнении очередного задания группу наших разведчиков окружили эсэсовцы. Аня, раненная в руку, укрылась в болоте, но ее выследили с помощью собак. Не желая сдаваться в плен, она бросила под себя гранату...»

...19-летняя Валерия Гнаровская, саниструктор 907-го стрелкового полка 244-й дивзии, защищая раненых, уничтожила свыше двадцати солдат и офицеров противника, со связкой гранат бросилась под танк и подорвала его...

Сколько их — сестер, жен и матерей — было убито, ранено, искалечено, прошло через плен — никто не знает. Но из 86 женщин-Кроев Советского Союза 47 получили это звание посмертно.

Наконец, еще одна сторона проблемы, старательно забытая. Из материалов проверки вольнонаемных лиц в частях и органах тыла 5-й армии Западного фронта от 4 декабря 1941 года:

«...З., по национальности полька, работала машинисткой армвоенторга. 13/Х1–41 года привезена из г. Москвы без всяких ее характеризующих документов. В половом отношении развращена и вокруг себя группировала командный состав...

...П., 1922 года рождения. В течение последних 2 лет работала парихмахершей в г. Москве. 20/Х1–41 года была привезена из Москвы и назначена на должность машинистки. П. своей половой распущенностью создала сборище с участием нач. состава... [517]

...К., 1915 года рождения, работала официанткой в столовой № 2. Развращена в половом отношении и своим поведением вносила элементы бытового разложения в окружающую ее среду...

...В госпиталях процветает сожительство, причем в этом сожительстве активное участие принимают начальники госпиталей и комиссары (470, 105 и др. госпитали)...

...В 105 госпитале нач. АХОЯ., беспартийный, полтора месяца тому назад сошелся с медсестрой В. — членом ВЛКСМ. Через некоторое время Я. прекратил связь с В. и сошелся с медсестрой И. На почве этого В. покончила жизнь самоубийством...

...Начальник 105 госпиталя военврач 2 ранга К. и комиссар того же госпиталя батальонный комиссар С., кроме основной квартиры, имели вторую нелегальную квартиру, в которой весело проводили время с женщинами-врачами своего же госпиталя...»

Из докладной записки начальника ОО НКВД Волховского фронта «О морально-бытовом разложении ком-полсостава частей и соединений 59-й армии» от 10 марта 1942 года:

«За последнее время в частях 59-й армии со стороны отдельных военнослужащих участились случаи морально-бытового разложения. Зачастую, используя свое служебное положение, командиры склоняют женский персонал к половому разврату, здесь же, в присутствии посторонних, решают боевые задачи. Отдельные командиры и комиссары частей, увлекаясь женщинам и, систематически пьянствуют. В ходе боевых операций, вместо руководства боем, отлеживаются в блиндажах...

Начальник санслужбы 942-го артиллерийского полка 374-й стрелковой дивизии военврач 3-го ранга Бело-глазов в нетрезвом состоянии зашел в операционную палатку, вызвал к себе санинструктора Уланову, где и пытался ее использовать. Когда Уланова оттолкнула его от себя, последний с возмущением выхватил пистолет и произвел несколько выстрелов в землю... [518]

Командир 378-й стрелковой дивизии полковник Дорофеев и комиссар дивизии Корнышев систематически пьянствуют и сожительствуют с женщинами.

8 января Дорофеев и Корнышев пригласили к себе зубного врача и медфельдшера Леванову. Указанные женщины пьянствовали и ночевали с ними двое суток. Будучи выпивши, Дорофеев заявлял командирам: «...Здешние женщины проститутки, их нужно использовать, а вы, командиры, не теряйте этого случая...»

5 февраля во время наступления дивизии на командный пункт выехал начальник штаба и комиссар дивизий. Дорофеев же вызвал к себе в блиндаж девушку военфельдшера и пропьянствовал с ней четверо суток. Свой невыезд на командный пункт мотивировал болезнью.

Комначсостав в беседах между собой говорит: «...Ну, как там наше пьяное начальство, что решило?..» В момент выполнения боевой задачи частями дивизии по овладению д. Остров Дорофеев, Корнышев и начальник штаба Аксельрод на протяжении трех суток пьянствовали, не выходя из блиндажей.

Подобные факты морально-бытового разложения комначсостава в частях 59-й армии не единичны. По нашей информации, командиры и комиссары частей и соединений мер к устранению подобных явлений не принимают, так как сами являются — виновниками этого (курсив наш. — Авт.)».

Весело отцам-командирам в своих блиндажах, пока красноармейцы «проявляют героизм» и что-то там штурмуют! Даже не верится, что все это происходит прямо на передовой в ходе боевых действий. Можно представить, как такие картинки поднимали моральный дух подчиненных. Кстати, 59-я армия (можно ли назвать ее армией?) — одна из двух, наносивших главный удар в Любанской операции 1942 года. Чем дело обернулось — известно: Мясным бором. [519]

Походно-полевыми женами, а порой и не одной, обзаводились комдивы и политруки, командармы и начальники политотделов, члены Военных советов и военачальники самых высоких рангов — генералы Власов, Черняховский, Маркиан Попов, Еременко, Катуков, незабвенный Леонид Ильич Брежнев и железный Жуков. За их «моральным обликом» приходилось надзирать уже лично Верховному Главнокомандующему.

Одним словом: «Война показала, какими неисчерпаемыми силами обладает свободная и равноправная женщина Страны Советов, как выросли за годы Советской власти ее способности, расцвел талант, сколь многогранной стала ее деятельность». Разные, прямо скажем, раскрывались «грани» в условиях, когда ничего не стоили жизни, ломались судьбы и под лозунгом «Война все спишет» рушились моральные принципы. Была, конечно, и любовь, и свадьбы, и дети, семейные пулеметные расчеты и даже супружеский экипаж самоходного орудия, но вот вопрос: насколько это повысило боеспособность Красной Армии?

Может быть, если бы было на фронте меньше женщин (и водки), мужчин скорее бы домой потянуло, полководцы бы не так сильно «отвлекались». Вот, к примеру, записка Жукова от 1 февраля 1945 года:

«Я имею доклады... о том, что т. Катуков проявляет полнейшую бездеятельность, армией не руководит, отсиживается дома с бабой и что сожительствующая с ним девка мешает ему в работе. (Самому Жукову «походная жена», конечно, не мешает. - Авт.) Требую: немедля отправить от Катукова женщину... Катукову заняться делом...»

Глядишь, войну бы раньше закончили?

* * *

Советское командование вновь было вынуждено принимать «пожарные» меры к уничтожению прорвавшейся к Волге группировки. Не ожидая полного сосредоточения резервов, в районе Котлубани создавалась ударная группа. В ее состав вошли 28-й танковый корпус, 169-я танковая бригада, 35-я, 27-я гвардейские и 298-я стрелковая дивизии. [520] На подходе были 4-й и 16-й танковые корпуса и стрелковые соединения из резерва Ставки. Эта группа, возглавляемая заместителем командующего Сталинградским фронтом генерал-майором К.А. Коваленко, должна была нанести удар на юго-запад, закрыть прорыв у Котлубани и Большой Россошки и выходом к Дону восстановить положение. Еще одна группа в составе свежего 2-го и 23-го танковых корпусов под общим командованием начальника автобронетанковых сил войск фронта генерал-лейтенанта А.Д. Штевнева нацеливалась из района Орловки в общем направлении на Ерзовку. Корпус генерала Хасина к этому времени был пополнен техникой, людьми и имел 195 танков Т-34.

Одновременно 62-я армия получила задачу правым флангом нанести удар в Северном направлении на Вертячий и соединиться там с левым флангом 4-й танковой армии, наносящим удар в Южном направлении.

Таким образом, бросив в бой 650 танков, планировалось искромсать втянувшуюся в узкий коридор ударную группировку противника и восстановить фронт по левому берегу Дона.

Танковый корпус Витерсгейма имел в своем составе 16-ю танковую, 3-ю и 60-ю мотодивизии. Следовавшие за ним пехотные части 8-го корпуса растянулись в образовавшемся 60-километровом коридоре от Вертячего до Волги. Фланги прорыва удерживали заслоны 384-й и 295-й пехотных дивизий.

Группа генерала Коваленко, не дожидаясь подхода танковых корпусов, перешла в наступление в 18 часов 23 августа, через 5 часов после получения приказа. Две ее дивизии, встретив упорное огневое противодействие, продвинуться не смогли. Третья дивизия совместно с 169-й танковой бригадой, которой командовал полковник А.П. Коденец, разгромила протвостоящего им противника и соединилась с войсками 62-й армии, отрезав германский танковый корпус от основных сил. Однако развить успех не удалось, немцы вскоре восстановили сообщение по коридору. Группа генерала Штевнева перешла в наступление 24 августа. Она продвинулась на 6 км и завязла в немецкой обороне севернее Орловки. [521]

26 августа Коваленко ввел в сражение 4-й и 16-й танковые корпуса, свежие 24, 84, 315-ю стрелковые дивизии, однако их наступление велось на широком фронте, без ярко выраженного направления главного удара и оказалось безуспешным.

В последующие дни 2,4,16,23 и 28-й танковые корпуса совместно со стрелковыми дивизиями почти непрерывно штурмовали вражеские позиции, но полностью изолировать и разгромить прорвавшуюся группировку не смогли, хотя ширина коридора в районе Котлубань сократилась до 4 км. Немцы, заняв круговую оборону, стояли насмерть, организовав эффективную систему огня и на полную мощь задействовав свою авиацию. Немецкие самолеты методически бомбили и обстреливали советские войска еще на марше, не давая возможности в течение светлого времени организованно подготовиться и вступить в бой.

До начала сентября 3 дивизии 14-го танкового корпуса находились в критической обстановке на берегу Волги, отражая советские атаки, получая снабжение по воздуху и от небольших групп, пробивавшихся к нему ночью. Генерал Витерсгейм хотел даже оставить свои позиции, но Паулюс запретил отход. Дискуссия закончилась смещением с должности засомневавшегося в успехе Витерсгейма; корпус возглавил однорукий «папа Хубе».

Встречные контрудары левофланговых сил армии Крюченкина и правофланговых частей армии Лопатина с целью выхода на левый берег Дона на участке Песковатка, Вертячий также не имели успеха. Лишь войскам 63-й и 21-й армий, осуществлявших вспомогательный удар на правом крыле Сталинградского фронта, в результате упорных боев удалось захватить юго-западнее Серафимовича плацдарм в 50 км по фронту и до 25 км в глубину.

Об организации боевых действий 4-й танковой армии рассказывает докладная записка особого отдела:

«В ходе операций, проводимых 4 танковой армией по уничтожению прорвавшегося на восточный берег р. Дои противника, имеют место серьезные недочеты в руководстве операциями со стороны командования частей и соединений армии. [522]

Штаб армии частями и соединениями руководит неоперативно; отмечены неоднократные случаи, когда издаваемые штабом армии приказы в течение одного дня несколько раз отменяются и заменяются новыми...

Плохо оранизовано взаимодействие между частями и родами войск... Имеются факты бомбардировки частей своей авиацией...

Штаб армии и действующие части не занимаются постоянной разведкой сил противника, в результате чего не знают, какие части им» противостоят, каличе-ство частей, не знают, какую задачу ставит противник, вообще не имеют о противнике никаких сведений.

Характерно заявление по этому поводу командующего 4 танковой армией генерал-майора Крюченкина: «Черт его знает, что там делает противник, ничего абсолютно неизвестно: какое положение в «рукаве» прорыва, что делает 62 армия, где находятся наши части в соприкосновении с противником...»

Части совершенно не уделяют внимания разведке. Например, 24 августа с. г., перед наступлением, командование 114 Гв.СП выслало разведку всего на 100 м от своего переднего края.

В 780 СП — взвод пешей разведки, на протяжении с 30.8–42 г. по 5.9–42 г. ни одной боевой задачи по разведке не выполнил, в полку к разведке не готовятся, задача на разведку до разведчиков не доводится, не изучаются пути движения разведчиков, в результате разведка не знает маршрутов и возвращается обратно, не выполнив задачу.

Отмечены случаи потери связи штаба армии с соединениями. Так, 24 августа с. г. армии была подчинена 35 Гв.СД, с которой штаб армии в течение суток связи не имел и ничего не знал о ее боевых действиях.

За время боевых действий отмечен целый ряд фактов проявления трусости со стороны командно-начальствующего , а также рядового состава. [523]

Например:

1) 23 августа с. г. противник под прикрытием авиации прорвал линию обороны 4 и 166 СП, которые в беспорядке стали отходить.

Командир 4 полка майор Яров и военком батальонный комиссар Сергеев, вместо организации планомерного отхода, бросив полк, бежали с поля боя.

Командир 116 СП майор Козин, военком батальонный комиссар Беликов и нач. штаба полка капитан Тищенко бежали с поля боя, причем на КП полка оставили сов. секретные документы и кассу полка.

2) 15-го августа с. г. огневые позиции артполка 22 истребительной бригады подверглись бомбардировке авиацией противника.

Командир полка майор Чирков и военком Петров, проявив трусость, бежали с поля боя. Полком никто не руководил...

Красноармеец I дивизиона АП 78 СД Щербинин в разговоре с бойцами заявил:

«...Немецкая армия сильнее Красной Армии. Немцы скоро нас окружат и уничтожат. Наши командиры о бойцах не заботятся, плохо кормят. Наших командиров нужно перестрелять, а самим пойти в плен к немцам».

Основная причина неуспеха советских войск была все та же — слабая организация и неудовлетворительная подготовка. Войска, не закончив сосредоточения, бросались в бой без разведки местности и противника, при слабом артиллерийском и авиационном обеспечении, причем авиаторы бомбили без разбора и чужих, и своих, а танкисты зачастую обстреливали собственную пехоту. Времени для подготовки контрударов, для отработки взаимодействия, организации управления «не хватало».

Наспех формируемые из различных соединений группы не имели в своем составе специальных органов управления и служб связи, что означает отсутствие в ходе боя как первого, так и второго. По свидетельству Чуйкова:

«Связь и на второй год войны была у нас слабым местом. Гитлеровцы во всех звеньях использовали рации. [524] У нас превалировала проводная связь. Она постоянно выходила из строя. Приходилось рассылать офицеров, что крайне затрудняло руководство войсками, разбросанными на степных просторах».

Поэтому сведения об изменении обстановки и принимаемые решения запаздывали.

В штабах по-прежнему «рисовали стрелы», не имея достоверной информации не только о противнике, но и о своих войсках:

«Приказы со словечком «немедленно» частенько приходили в часть, когда уже были оставлены поименованные в приказах населенные пункты, а иной раз переставала существовать как боевая единица и та часть,.которой надлежало выполнить приказ».

* * *

Более того, из района Калача 25 августа вполне успешно начала наступать усиленная танками 71-я немецкая дивизия. А 29-го армия Гота нанесла еще один удар — из района Абганерово. На этот раз она взломала оборону 64-й армии и к исходу дня вышла к Гавриловке, т. е. в тыл войскам Шумилова и Лопатина. 62-я и 64-я армии оказались глубоко охвачены противником с севера и с юга. Командармы Лопатин и Шумилов просили командование фронта отвести войска из оперативного мешка на заранее подготовленный рубеж обороны, но Еременко разрешения на это не дал. Он планировал очередной контрудар. Однако наносить его было нечем, к тому же в советские планы постоянно «вносил коррективы» противник.

29 августа армия Гота, раздавив 126-ю стрелковую дивизию и разгромив ее штаб, проломила оборону в центре 64-й армии. 30 августа советское командование вынуждено было принять запоздалое решение об отводе обеих армии на средний оборонительный обвод. Но и там они не смогли закрепиться и к исходу 2 сентября отошли ко внутреннему обводу.

62-я армия заняла оборону на участке Рынок, Орловка, Гумрак, Песчанка, а 64-я армия — на участке от Песчанки до Ивановки. На левом фланге находилась 57-я армия, командование которой принял генерал Толбухин. [525]

Немецкие самолеты днем и ночью бомбили Сталинград и переправы. Зарево пожаров не угасало. Полыхали нефтехранилища и нефтеналивные суда. Нефть и керосин потоками стекали в Волгу и горели на ее поверхности. В городе не хватало водьг, не было электричества. Население укрывалось в оврагах и подвалах. К концу августа в городе числилось свыше 400 тыс. жителей. Но поскольку он был забит беженцами из западных областей, точной цифры никто не знал. По некоторым данным, она достигала 600 тыс. человек. До 20 августа было эвакуировано 100 тыс., из них сталинградцев не более 35–40 тыс. человек. Офицеры Генштаба, изучавшие по заданию Ставки обстановку в Сталинграде, докладывали:

«Город перенаселен. Дошло даже до того, что люди живут под заборами, в садах, на берегу р. Волги, в лодках и т. д. Эвакуация города проходит слишком медленно из-за отсутствия достаточного количества средств передвижения и плохой работы эвакобюро... Все школы и клубы переполнены ранеными. Госпитали продолжают оставаться в городе. Светомаскировка плохая...»

Эвакуация мирного населения, дабы избежать распространения паники, запрещалась до 23 августа, когда, наконец, было принято соответствующее постановление.

С 24 августа по 14 сентября за Волгу было вывезено около 300 тыс. человек. Если учесть, что в это количество входят раненые солдаты, персонал госпиталей, тыловые учреждения, беженцы из других областей и около 60 тыс. сталиградцев-призывников в возрасте до 50 лет, которые очень скоро вернутся обратно, то станет ясно — почти половина жителей оставалась в Сталинграде — женщины, дети, старики, рабочие оборонных предприятий. От бомбардировок и артобстрелов с августа по октябрь, по неполным данным, погибло почти 43 тыс. человек гражданского населения, десятки тысяч получили ранения.

Мужское население города в основном было уже на фронте.

«Солдаты сидят в окопах, солдаты читают письма»:

«Гор. Сталинград, пос.Ворошилова, Жилстрой № 22, школа ФЗО № 14, Перельман М.Т.:»...Не знаю, придется ли тебе писать письмо или нет. Положение наше ужасное. Мы погибаем. Вырваться отсюда нельзя, пути отрезаны. На Волгу немец сбросил мину и 2 пассажирских парохода потоплены, сегодня сгорела баржа с нефтью. В общем, с жизнью надо распрощаться. Жалко детишек, они веселы и беспечны и совершенно не готовы принять смерть. Не умрем от бомб, то умрем от мерзких рук местного населения. Они не люди, а звери...»

...Ростовская обл., Дубовский район, Ильинский с/с, к-хоз «Лен.Путь», Лапко Н.Р.:

«...Милый, мне кажется, что приходит конец моей жизни. Я живу в таком месте, что от врага не убежишь, нет на чем, а от нас он не так далеко. Если не смогу уехать и придет кровавый палач, то я не останусь на поругание, возьму детей и пойду в реку. Все, что от меня зависело, я сделала. Районные начальники уже своих жен отправили на машинах. Так было и у нас, когда мы еще и не думали, то начальство, т. е. верхушки, отправили своих жен не торопясь, обеспечив продуктами и хорошим транспортом, а нас уговаривали не делать паники, и когда враг наступал на пятки, то нас всех выпихнули. На переправе скопление народа, а там гад бомбит. Так точно было в Больше-Каменском районе, начальство отправило свои семьи на автомашинах, а нам — как пришлось. Так и здесь райработники, т. е. верхушки, жен своих уже отправили машинами, а нас отправят на быках, да и то, если будет возможность. Мы «догоним» их...»

...Левая сторона Дона, Степное Поле, Нельга Клавдия Васильевна:

«...11.7.42 г. произошла эвакуация нашего населения, все выехали, начальство — военком Микульского райвоенкомата выехал за 2 дня до эвакуации. Нам не сообщил ничего, а оставшийся зам. — интендант тов. Павлов, казак, нагрузил машину — и срываться. [527] Я к нему обратилась, так он ответил — идите на переправу, там есть лодки и вас перевезут. Я и мама стали плакать — как же идти без ничего. Он с криком — «Я не потащу вас на своем горбу», а на машину погрузили ценности военкомата: лампы, ведра, балалайки, гитары, а ребенка и жену командира оставили на съедение немцам».

А чем озабочено высоколобое начальство? 25 августа на заседании Военного совета фронта начальник Генерального штаба (!) Василевский и представитель ГКО Маленков с пристрастием допрашивали секретаря обкома партии А.С. Чуянова, почему в городе перестала выходить газета «Сталинградская правда». На доклад о том, что здание редакции и типографии разрушно до основания немецкой авиацией, последовал приказ — восстановить типографскую базу в течение суток, ибо: «Есть газета — есть партийное руководство в городе, есть Советская власть».

В эти же дни в штаб Паулюса прибыл генерал-майор Леннинг; назначенный комендантом Сталинграда.

* * *

1 сентября правый фланг 6-й немецкой армии соединился с левым флангом 4-й танковой армии в районе Старый Рогачик. С этого времени главные силы Паулюса и Гота были нацелены в основном на центральную часть города, вдоль железных дорог Калач — Сталинград и Сталинград — Котельниково. Утром 3 сентября немцы повели наступление по всему фронту. К полудню на левом фланге 64-й армии им удалось переправиться через реку Червленую и прорвать оборону у поселков Цыбино и Нариман. На участке 62-й армии, преодолев советские по зиции на реке Россошка, противник вышел на линию разъезда Басаргино. Советские войска с тяжелыми боями отходили на последние позиции, к Сталинграду. Армии понесли большие потери, в некоторых дивизиях оставалось по 500–1000 человек, в десяти танковых бригадах, действовавших в полосе 62-й и 64-й армий, имелось всего 146 танков. [528]

3–4 сентября руководство фронта и многочисленные московские контролеры тихо и незаметно переправились на восточный берег Волги, даже не поставив об этом в известность городской комитет обороны. Самым большим воинским начальником в Сталинграде остался комендант гарнизона полковник А.А. Сараев.

Как вспоминает Чуянов:

«Утром 5 сентября позвонил Н.С. Хрущев. Глухим, вкрадчивым голосом он сообщил, что Военный совет и штаб фронта передислоцировались за Волгу в район хутора Ямы Краснослободского района.

— Когда это произошло? — спросил я, недоумевая.

— Вы можете стать хорошей добычей для фашистов, если промедлите, — сказал Хрущев, оставив мой вопрос без ответа. — Не задерживайтесь, переходите на свой запасной командный пункт.

— Это приказ или пожелание? — снова спросил я.

— Рекомендация, но вы не подумайте, пожалуйста, что мы бросаем вас в городе и сами «утекаем» за Волгу...

И мне стало ясно, что он сделал этот звонок для страховки, поставив меня перед совершившимся фактом, дескать, смотри, я тебя предупредил».

* * *

«Чтобы ослабить нажим врага» на Сталинград, Ставкой спешно готовился новый контрудар. Для его организации из Москвы прибыл назначенный 26 августа на должность заместителя Верховного Главнокомандующего генерал армии Жуков. Этот контрудар, по мнению маршала Москаленко, «являлся в те дни жизненной необходимостью. Следовательно, нужно было нанести его хотя бы теми силами, которые имелись по рукой».

Под рукой у Жукова и Еременко кое-что было.

К этому времени севернее города сосредоточивались три армии: 24-я армия генерал-майора Д.Т. Козлова, в составе пяти стрелковых дивизий и одной танковой бригады; 66-я армия под командованием генерал-лейтенанта Р.Я. Малиновского — шесть стрелковых дивизий и четыре танковые бригады; заканчивалась перегруппировка и укомплектование 1-й гвардейской армии, теперь в ней имелось восемь стрелковых дивизий. [529] В состав Сталинградского фронта включалась вновь созданная 16-я воздушная армия генерал-майора С.И. Руденко. Кроме упомянутых сил, к операции привлекались левофланговые части 4-й танковой армии. Всей авиации — более 900 самолетов — предписывалось прикрыть группировки войск фронта и ударами по живой силе и боевой технике врага обеспечить наступление войск.

Поскольку Сталин торопил, а войска Козлова и Малиновского могли занять исходный рубеж не ранее 5 сентября, было принято волевое решение начать наступление силами 1-й гвардейской армии. Подготовка этой операции страдала все теми же, ставшими хроническими, недостатками. Так, решение о нанесении удара правым флангом Сталинградского фронта, если верить Жукову, было принято не позднее 27 августа, а приказ о передислокации в район Лозное генерал Москаленко получил только 30 августа. Боевую задачу до него довел лично Жуков 1 сентября, а приступить к «уничтожению» противника предписывалось с утра следующего дня. Дефицит времени, отсутствие развединформации, средств усиления, зениток, взаимодействия с авиацией никого не смущали. Только отсутствие горючего заставило отложить начало операции на сутки.

В подчинение Москаленко передавались изрядно потрепанные войска из расформированной группы генерала Коваленко, в том числе 4-й и 16-й танковые корпуса. Из последних удалось укомплектовать лишь две полнокровные танковые бригады. Кроме того, в состав армии вошел 7-й танковый корпус генерала Ротмистрова, имевший 191 танк. Корпус совершил 200-километровый марш от станции Серебряково и сосредоточился северо-западнее Сталинграда 2 сентября, т. е. в бой фактически вводился с ходу, даже не зная, где находится передний край, не говоря уже о расположении противотанковых средств неприятеля. [530] В общем, армия к наступлению была не готова, но «жестокая действительность, диктовала, как и не раз прежде (курсив наш. — Авт.), неизбежную необходимость идти на врага теми силами, какие имелись в данный момент».

3 сентября 1-я гвардейская перешла в наступление. Она начала его без достаточной артиллерийской и авиационной подготовки и поддержки, не успев подтянуть к исходным позициям всех своих сил. Паулюс, в отличие от Жукова и Гордова, обладал всей полнотой информации и заблаговременно укреплял свой левый фланг, создавая здесь мощную огневую систему и эшелонированную оборону. Германское командование отслеживало сосредоточение советских войск, знало не только о направлении планируемых ударов, но и о времени их начала.

Перед самым началом советской атаки немцы нанести артиллерийский удар по сосредоточившимся на рубежах атаки дивизиям, причинив им большой урон, а с переходом русских в наступление бросили против них авиацию. В результате, продвинувшись на 5–6 км, армия Москаленко был а остановлена противни ком. На следующий день советские войска, введя в бой второй эшелон, продолжали атаковать на тех же направлениях и с тем же результатом. Снова в момент начала атаки заговорила германская артиллерия и полтора часа гвоздила рубежи сосредоточения, и вновь в воздухе господствовала германская авиация.

Директивой от 3 сентября Ставка потребовала от Жукова решительных действий:

«Положение со Сталинградом ухудшилось. Противник находится в трех верстах от Сталинграда. Сталинград могут взять сегодня или завтра, если Северная группа войска не окажет немедленной помощи. Потребуйте от командующих войсками, стоящих к северу и северо-западу от Сталинграда, немедленно ударить по противнику и прийти на помощь к сталинградцам... Промедление теперь равносильно преступлению». [531]

5 сентября Жуков ввел в бой 24-ю и 66-ю армии — справа и слева от 1-й гвардейской. Цель: мощным фланговым ударом разгромить продвинувшуюся к Волге вражескую группировку, соединиться с войсками 62-й армии и восстановить общую с Юго-Восточным фронтом линию обороны. Выполнить эти задачи не удалось. Войска вступали в сражение прямо с 50-километрового марша, разведка не выявила группировку и огневую систему противника, артиллерия не смогла ее подавить, поэтому сбить немцев с позиций не получилось. Например, командир 221-й стрелковой дивизии не только не имел информации о местонахождении и силах противника, но даже не знал, к какой армии относится его дивизия.

За день сражения советские части продвинулись всего лишь на 2–4 км, 24-я армия вернулась на исходные позициии. Германская авиация господствовала в воздухе днем, советская работала в основном по ночам. Еще десять дней четыре советские армии топтались на месте, обильно орошая землю кровью своих солдат. Потери были огромны, результаты — мизерны. Так, в 7-м танковом корпусе Ротмистрова в строю осталось 15 боевых машин; корпус пришлось вывести в тыл на доукоплектование.

Ушлые немецкие генералы применили еще вот какую «хитрость» — они непрерывно вели разведку, точно прогнозировали направление и силу жуковских ударов, принимали адекватные меры:

«Так как немецко-фащистскому командованию... стали известны силы атакующих и места нанесения ударов, то на соответствующих направления оно заблаговременно создало опорные пункты (курсив наш.- Авт.). Туда же были нацелены действия всей вражеской авиации, подтянуты резервы пехоты, танков, артиллерии, минометов».

Вот так, генералу Москаленко дали всего 3 дня на перегруппировку армии и подготовку к наступлению, а противник уже «заблаговременно создал опорные пункты».

Как отмечал маршал Рокоссовский:

«В последующие дни в наступавших армиях были уплотнены боевые порядки дивизий первого эшелона, сужены полосы наступления, произведено с помощью топографов ориентирование на местности и организовано взаимодействие и управление. [532] Однако командующий фронтом и командующие армиями, видоизменяя задачи, направления ударов и состав соединений, наступательные действия проводили по прежней схеме. В результате войска в течение 12 суток упрямо, прямолинейно и неумело направлялись для ударов в лоб, вели бои в неизменной группировке» (курсив наш.- Авт.).

Германская пехота оборонялась умело, используя особенности местности, свои и советские оборонительные сооружения, средства заграждения и подбитые танки в качестве бронированных огневых точек.

12 сентября «непобедимый» Жуков доложил Сталину, что ничего у него не вышло:

«Москва, тов. Сталину.

...2. Начатое наступление 1, 24 и 66-й армий мы не прекращаем и проводим его настойчиво. В проводимом наступлении, как об этом мы вам доносили, участвуют все наличные силы и средства.

Соединение со сталинградцами не удалось осуществить потому, что мы оказались слабее противника в артиллерийском и авиационном отношении. Наша 1-я гв. армия, начавшая наступление первой, не имела ни одного артиллерийского полка усиления, ни одного полка НТО, ни ПВО.

Обстановка под Сталинградом заставила нас ввести в дело 24-ю и 66-ю армии 5.9, не ожидая их полного сосредоточения и подхода артиллерии усиления...

Такое вступление в бой армий по частям и без средств усиления не дало нам возможности прорвать оборону противника и соединиться со сталинградцами, но зато наш быстрый удар заставил противника повернуть от Сталинграда его главные силы против нашей группировки, чем облегчилось положение Сталинграда, который без этого удара был бы взят противником»

Особый отдел Сталинградского фронта в этот день тоже отправил в сто лицу свое донесение. В нем сообщалось

«В последние 3 дня, несмотря на издание штабом фронта ряда приказов о наступлении, прорыве линии обороны противника и соединении обеих группировок, руководящие работники штаба не верят в реальность своих же приказов и считают, что войска при теперешнем их состоянии не смогут прорвать оборону противника.

Так, заместитель начальника оперативного отдела штаба фронта подполковник Крамар заявил: «Я не верю в реальность приказа».

В дивизиях 1-й Гвардейской армии насчитываются большие потери».

«Облегчив положение», Жуков укатил обратно в Москву. Между тем Паулюс не только успешно отбивал натиск четырех советских армий на своем левом фланге, но на следующий день после жуковского доклада начал штурм Сталинграда.

Тяжелые бои на участке Самофаловка, Ерзовка продолжались до конца октября. Наши войска атаковали непрерывно, но единственное, чего им удалось добиться, — это вынудить Паулюса повернуть фронтом на север часть своих сил.

Свою неудачу наши полководцы объяснили, как водится, численным превосходством врага. Главный маршал бронетанковых войск Ротмистров сообщает, что «немецко-фашистское командование сняло некоторые танковые и моторизованные дивизии со Сталинградского направления и бросило их навстречу нам». Трудно спорить с маршалом и доктором военных наук, вот только у Паулюса здесь была всего одна танковая и две моторизованные дивизии, и все они входили в корпус генерала Хубе, который и держал полукруговую оборону на северном фланге 6-й армии.

По воспоминаниям маршала Москаленко, уже в первые же часы боя он выяснил, что у противника «...огромное превосходство в силах и средствах, в особенности в артиллерии, танках и авиации». А как же при таком соотношении сил он собирался его «отсекать» и «уничтожать»? [534]

Можно задать и такой вопрос: каким образом три немецкие дивизии, полтора месяца не выходящие из боев, при 200 танках умудрились иметь «огромное превосходство» над двадцатью свежими советскими дивизиями, поддержанными 500 танками? Не задумываясь над этим парадоксом, маршал Москаленко объявил, что советское наступление было не просто успешным, но и является «одной из самых блестящих страниц (!!!) эпопеи города на Волге».

* * *

Подводя итоги первого этапа Сталинградской битвы, можно суверенностью сказать, что советское военное руководство бездарно его проиграло. В течение двух месяцев Паулюс и Гот вели успешное наступление, имея в своем распоряжении 18 немецких и 4 румынские дивизии, в том числе 3 танковые и 3 моторизованные. Генералы Гордов и Еременко, Василевский и Жуков за эти же 2 месяца, заботами товарища Сталина, смогли ввести в сражение в районе Сталинграда более 60 стрелковых дивизий, 8 танковых корпусов, 12 отдельных танковых бригад, несколько отдельных танковых батальонов, около 2500 танков! Один только 13-й танковый корпус за 3 месяца боев четырежды комплектовался до штатной численности, получил за это время и снова потерял 550 боевых машин.

И вот враг стоит на берегах Волги, а украшенные большими звездами и килограммами орденов полководцы рассказывают нам сказки о четырех — и шестикратном превосходстве противника и о том, что

«в ожесточенных боях на подступах к Сталиграду... советские военачальники многое усвоили в трудной школе современной войны».

С одной стороны, товарищу Сталину можно посочувствовать, с другой — он сам растил эти кадры.