На перевалах
Германское командование намеревалось наступать не только по открытым просторам, но и нанести несколько ударов через перевалы Главного Кавказского хребта. Для этого в группу армий «А» был включен профессионально высокоподготовленный 49-й горно-пехотный корпус под командованием генерала Рудольфа Конрада. В состав корпуса входила 1-я горнострелковая дивизия «Эдельвейс» генерала Ланца — одно из лучших соединений вермахта, 4-я горнопехотная дивизия генерала Эгельзеера, а также 97-я и 101-я легкопехотные (егерские) дивизии. Горнопехотные соединения укоплектовывались альпинистами и жителями горных районов Германии, баварцами и тирольцами, для которых горы были родной стихией. Корпус имел задачу наступать через Главный Кавказский хребет от дороги на Туапсе до Мамисонского перевала.
Все его соединения были снабжены специальным горным снаряжением и оружием:
«В экипировку личного состава входили удобная крепкая горная обувь и верхняя одежда, палатки, спальные мешки, походные спиртовые индивидуальные кухни и примусы, темные очки. Снаряжение состояло из ледорубов, «кошек», веревок, скальных и ледовых крючьев и карабинов, горных спасательных средств. Высокогорные части обеспечивались также специальным высококалорийным питанием».
Кроме того, для действий на горных перевалах в распоряжении Листа находился румынский кавалерийский корпус генерал-майора Попеску в составе 5,6 и 9-й кавдивйзий. В Крыму готовилась к форсированию Керченского пролива 3-я румынская горнопехотная дивизия генерала Фильчинеску.
Наличие в группе «А» большого количества специальных горных войск свидетельствовало о том, что германское командование придавало большое значение прорыву в Закавказье через перевалы и заранее готовилось к проведению таких операций с учетом особенностей войны в горах. [418]
Многие офицеры вышеперечисленных соединений имели солидную горную подготовку и обладали опытом ведения боев, приобретенным в период действий в горах Норвегии и на Балканах. Командир «эдельвейсов» генерал Губерт Ланц сам был опытным альпинистом, прошедшим Альпы, Кавказ и Гималаи. Его дивизия являлась элитным подразделением рейха, а бойцы перед войной постоянно жили и тренировались в горах Швейцарии и во французских Альпах. Кроме того, еще в 30-е годы немецкие «туристы» и «спортсмены» облазили вершины и перевалы Кавказского хребта и провели тщательную разведку его различных районов в целях детального изучения местности.
... А до войны вот этот склонНесколько иначе обстояли дела с горными войсками в великой, могучей и бардачной Советской стране.
Конечно, горнострелковые части существовали и в Красной Армии. Имелись горнострелковые дивизии, корпуса и даже армии. В этих войсках в составе полков не было батальонов, полки делились на роты. Автомобильный транспорт дополнялся вьючным, например ротами ишаков. Бойцы носили вместо фуражек панамы. Вот, по сути, и все, что отличало советских «горно-стрелков» от обычных стрелковых соединений. Как и в танковых войсках или авиации, качеством при создании этих войск пожертвовали ради количества.
Начать с того, что в них не было альпинистов, а бойцы даже не умели ходить на лыжах. Впрочем, и самих-то лыж у них не было. До войны альпинисты не регистрировались по особой военно-учетной специальности, поэтому лишь некоторые спортсмены, и то случайно, служили в горных соединениях. [419] Специальная горная подготовка в этих частях не проводилась. Не имели они ни специального горного снаряжения, ни обмундирования. Бойцы и командиры носили сапоги или ботинки с обмотками, обычные брюки, шинели. Эта одежда и обувь мало годились для действий в условиях высокогорья. Каково в сапогах и шинели заниматься скалолазанием? Горнострелковые соединения имели на вооружении специальные орудия для ведения огня в горах, но стрелковое оружие — обычное, с прицелом, рассчитанным для стрельбы под небольшим углом к горизонту.
Традиционным для нашей армии было отношение к боевой и специальной подготовке, выглядевшей максимально упрощенно:
«Хотя перед войной в горнострелковых войсках и проводились учения, — писал известный альпинист, ученый и воин А.М. Гусев, — бойцы тренировались в несложных предгорных районах и лишь изредка совершали походы через перевалы и на вершины... А ведь горная подготовка для горнострелковых соединений, по существу, является одним из элементов боевой подготовки. Она необходима для успешного ведения боя и в предгорьях, и на перевалах, и на вершинах. Ориентировка, ведение разведки, применение различного рода оружия, сами правила ведения огня — все это в горах имеет свою специфику. Знание гор позволяет уменьшить потери от естественных опасностей: мороза, лавин, камнепадов, закрытых трещин. Особенно сложны действия в горах в зимних условиях. Чтобы добиться успеха, необходимо владеть горными лыжами, уметь ходить на снегоступах. Ни того, ни другого в горных соединениях не было... Мы, альпинисты, еще до войны не раз обращались в управление горной, лыжной и физической подготовки Красной Армии с предложением использовать наш опыт для горной подготовки войск. Но нередко слышали в ответ: «Нам на Эльбрусах не воевать...»
Воевать в условиях высокогорья в те времена действительно не собирались, советские горные части готовились летом 1941 года одним броском преодолеть Карпаты, потому и были сосредоточены перед войной в Молдавии и Украине, потому не нужны им были всякие альпинистские тонкости.
Лишь в ноябре 1941-го, после оставления советскими войсками Крыма, группу спортсменов-альпинистов — А.М. Гусев, Э.Л. Бадер, Ю.Н. Губанов, Н.П.Хромов, А.И. Сидоренко, Б.М. Беркович, А.С. Уваров, В.В. Молоканов — направили в Закавказье для организации специальной подготовки горнострелковых войск. Начинать им пришлось с обучения «горнострелков» хождению на лыжах (многие бойцы вообще увидели их впервые) и стрельбе под большим углом к горизонту, что наставлениями по стрельбе даже не рассматривалось. Постепенно в войска поступало и горное снаряжение: ледорубы, веревки, палатки, спальные мешки, горные лыжи и ботинки.
Срочные меры, предпринятые советским командованием, помогли улучшить положение с подготовкой горнострелковых войск, однако вскоре выяснилось, что проделанная работа по большей части пропала впустую. С одной стороны, весной 1942 года товарищ Сталин вознамерился переломить ход войны, а значит, вновь не собирался «воевать на Эльбрусах». С другой — сказался традиционный советский принцип — незаменимых у нас нет. Если немцы даже в самые тяжелые моменты старались не вводить элитные егерские части в бои на равнинах, то у нас они использовались в любой ситуации без учета специализации: можно было бросать в атаку на танки воздушных десантников без тяжелого вооружения или посылать горных стрелков в морские десанты. В результате такого отношения даже те немногие соединения, в которых серьезно проводилась боевая подготовка личного состава к боевым действиям в горах, лишь частично использовались на высокогорных участках фронта. [421]
Оборона перевалов еще в ноябре 1941 года была возложена на 46-ю армию Закавказского фронта, которой командовал генерал-майор В.Ф. Сергацков. В июне 1942 года та же армия получила задачу не допустить выхода противника к Черному морю и в Закавказье через перевалы. В боевом приказе штаба фронта от 23 июня говорилось:
«Не исключена возможность наступления противника со стороны Северо-Кавказского фронта через Главный Кавказский хребет по Военно-Осетинской, Военно-Сухумской и другим дорогам на Кутаиси и на Черноморское побережье».
Полоса обороны армии была весьма протяженной и разнообразной по характеру местности: начиналась она от побережья Черного моря и тянулась до высокогорных областей. Но проблема заключалась не в этом, а в том, что имея под рукой Черноморский флот с линкором, крейсерами и эсминцами против десятка неприятельских катеров, советское командование больше всего опасалось морских десантов. Поэтому основное внимание генералов Тюленева и Сергацко-ва было направлено на организацию обороны побережья. Высокогорные перевалы советское командование считало сами по себе непреодолимой преградой для противника и подготовке их к обороне не придавало особого значения. Фактически никакой обороны и не было.
На перевалы заблаговременно не потрудились завезти взрывчатые вещества и материалы для устройства заграждений, не оборудовались позиции, не заминировали горные проходы и тропы. Наконец, на перевалах отсутствовали войска. В основном их прикрывали небольшие силы от роты до батальона, которые к тому же не имели связи со своими штабами. Личный состав таких отрядов не был подготовлен к действиям в горах, поэтому не мог создать надежную оборону и предвидеть возможные действия опытного противника. [422] Северные склоны перевалов не оборонялись, разведка там не производилась. Командиры соединений и частей редко бывали на перевалах и плохо знали, как организована оборона. Уже после войны командир 815-го полка майор В.А. Смирнов рассказывал, что, находясь на Марухском перевале, он ни разу не видел своего комдива. Некоторые перевалы вообще не были заняты войсками.
«Существовала какая-то беспечность, порожденная, очевидно, неверием в способность немецких войск сколько-нибудь значительными силами просочиться через высокогорные перевалы в Закавказье, — писал в своей книге маршал Гречко. — Фронт полностью доверился армии и выпустил из рук контроль за положением дел на перевалах. Когда 10 августа Ставка выразила сомнение в достоверности доклада штаба фронта о состоянии обороны на перевалах и поставила конкретные вопросы, штаб фронта не смог ответить на них, так как не располагал точными данными, какие перевалы и какими силами прикрыты, какие из них подготовлены к подрыву....Ввиду того что большинство командного состава войск фронта не имело опыта боевых действий в горах, оборона и система ее огня организовывались, как правило, только непосредственно на перевале, вместо того чтобы выносить огневые средства на ближние и дальние подступы к нему (самая подготовленная к действиям в горах 9-я горнострелковая дивизия защищала в это время берег моря от турецкой границы до Поти; отнюдь не в высокогорных районах были назначены рубелей и 20-й горной дивизии; зато в Приэльбрусье отправилась 63-я кавалерийская дивизия! - Авт.).
Оборона не являлась круговой. Ряд направлений, допускавших подход к перевалам не только отдельных групп, но и целых подразделений противника, не был обнаружен и никем не оборонялся. Это явилось следствием того, что детальная рекогносцировка районов, примыкавших к перевалам, не производилась. [423] (Это у генерала Ланца имелись подробные карты Кавказа, а для генералов Тюленева и Леселидзе советские спортсмены-альпинисты рисовали кроки по памяти: «Как ни странно, военные действия в горах показали, что мы как следует не знали Главного Кавказского хребта. Нам пришлось изучать его по скудным описаниям и устаревшим, весьма неточным картам». - Авт.). Более того, на позициях оставлялось лишь наблюдение, а сами гарнизоны располагались на южных скатах хребта, в населенных пунктах и кочевьях, удаленных от перевалов иногда на 5–20 км».
Между тем уже в первых числах августа 49-й горно-пехотный корпус из района Невинномысска и Черкесска начал движение к перевалам. В горы шли хорошо обученные, полностью укомплектованные, обеспеченные специальным альпинистским снаряжением соединения. Путь на перевалы от Санчаро до Эльбруса был, по существу, открытым.
Разделившись на 4 группы, альпийские стрелки 1-й и 4-й горнопехотных дивизий устремились по долине реки Большая Лаба в направлении перевалов Санчаро и Псеашха, по долинам рек Марух и Большой Зеленчук — к перевалам Наурский и Марух, а по долине реки Тиберда — на перевал Ютухорский и Домбай. Еще одна группа «эдельвейсов», составленная из опытных альпинистов, направлялась по долине реки Кубань к перевалам Нахар, Гондарай, Морды на Главном Кавказском хребте и далее к Хотю-Тау. Этот путь вел к Эльбрусу и в тыл советских частей, отходивших вверх по Баксанскому ущелью. Кстати, перевалы Хотю-Тау, Чипер-Азау в этом горном узле никем не охранялись, на самом Эльбрусе находились лишь четыре сотрудника метеорологической станции. На Белореченском направлении действовали части 97-й легкопехотной дивизии.
Нельзя сказать, что продвижение корпуса Конрада было совсем уж беспрепятственным. [424] По ущельям в сторону хребта отходили разрозненные советские подразделения, отрезанные в предгорьях от основных сил. Эти части оказывали сопротивление на наиболее выгодных для обороны участках наседавшим егерям. Отступавшие отряды двигались без карт, причем мало кто знал горы, немцы же довольно свободно ориентировались на местности.
Как указывает Гусев, многие такие отряды
«постигла печальная участь. Преследуемые врагом, они попадали в боковые ущелья, заканчивающиеся отвесными скалами, крутыми снежными склонами и нагромождениями ледников. Тут могли пройти только опытные альпинисты. И люди гибли от лавин, камнепадов, гибли в бездонных трещинах ледников, гибли от пуль настигших их гитлеровцев. Много лет прошло с тех пор, но и сейчас еще находят в горах останки бойцов и командиров, пытавшихся прорваться к своим через суровые заоблачные выси и погибших здесь...».
Относительно всех этих событий штаб 46-й армии пребывал в счастливом неведении. 16 августа он доносил во фронт: «Положение частей без изменений». Между тем немцы еще 15-го числа захватили Клухорский перевал, который должен был оборонять один батальон 815-го полка 394-й стрелковой дивизии. Фактически на перевале находилась лишь рота, легко сброшенная «эдельвейсами», две другие роты располагались на южных склонах, а ближайшие подкрепления — в Сухуми, в 110 км от перевала (из них 80 км горными тропами). Штабу генерала Сергацкова об этом стало известно только 17 августа. Подобная обстановка сложилась и на других направлениях, где немцы либо упредили советские части в занятии перевалов, либо сбили прикрывавшие их мелкие подразделения. На Клухорском и Санчарском направлениях, пользуясь полной внезапностью, они в короткий срок продвинулись на 10–25 км по южным склонам, создав угрозу Сухуми и коммуникациям вдоль Черноморского побережья.
Даже 20 августа штаб фронта, не ориентируясь в обстановке, докладывал в Ставку новый план обороны Черноморского побережья от вражеских десантов. Надо признать, что в Москве забеспокоились раньше, чем в Тбилиси и Кутаиси. В тот же день генералу Тюленеву указали обеспокоиться все-таки положением на перевалах и удержанием проходов через хребты:
«Противник стремится вторгнуться в пределы Закавказья и для достижения этой цели не ограничится действиями крупных сил на основных операционных направлениях.Враг, имея специально подготовленные горные части, будет использовать для проникновения в Закавказье каждую дорогу и тропу через Кавказский хребет, действуя как крупными силами, так и отдельными группами... Глубоко ошибаются те командиры, которые думают, что Кавказский хребет сам по себе является преградой для противника. Надо крепко запомнить вам, что непроходимым является только тот рубеж, который умело подготовлен для обороны и упорно защищается. Все остальные преграды, в том числе и перевалы Кавказского хребта, если их прочно не оборонять, легкопроходимы, особенно в данное время года.
Исходя из этого, Ставка требует наряду с созданием прочной обороны на основных операционных направлениях немедленно усилить оборону Главного Кавказского хребта, и особенно Военно-Грузинской, Военно-Осетинской и Военно-Сухумской дорог, исключив всякую возможность проникновения противника на этих направлениях».
Бумага, в общем, правильная и чувствуется в ней стиль кремлевского «горца». Но несколько запоздавшая — перевалы уже сданы.
21 августа отряд альпинистов капитана Грота поднялся на Эльбрус и установил на вершине флаги с эмблемами 1-й и 4-й горнопехотных дивизий. [426] Само восхождение егерей никакого военного значения не имело, но завоевание этого горного массива открывало путь на Ингурскую и Военно-Сухумскую дороги в глубокий тыл советских войск. А каков был пропагандистский эффект! «Покоренный Эльбрус венчает конец павшего Кавказа!» — писали берлинские газеты. Капитан Грот был награжден Рыцарским крестом, его подчиненные — Железными крестами.
План операции «Эдельвейс» близился к завершению; более двух третей территории, намеченной к захвату, были взяты — почти весь Северный Кавказ, кубанские просторы и Сальские степи, Майкопский нефтеносный район, перевалы через Главный Кавказский хребет; на Эльбрусе развевались флаги со свастикой. В это время генерал Роммель бил англичан в пустынях Северной Африки, а 23 августа танкисты генерала Хубе вышли к Волге.
Гитлер еще не получил нефти, но уже лишил ее Сталина. Практически вся кавказская нефть шла по Волге. Весной 1942 года в Москву и Центральную Россию были доставлены огромные количества нефти, равные чуть ли не годовому запасу. В. Карпов вспоминает, в частности, о множестве огромных «нефтеям», вырытых заключенными вокруг Свердловска; к ним подводили железнодорожные ветки и прямо из цистерн сливали в эти котлованы нефть. Однако с началом летней кампании бомбежки волжского пути германской авиацией делали перевозки по нему все более рискованными. В августе вывоз нефти с Кавказа практически прекратился, Волга оказалась перерезаной.
Несмотря на это, добыча некоторое время продолжалась. Ввиду нехватки емкостей для хранения, нефть сливали в лощины гор.
«Правда, основные нефтеносные районы оставались там в наших руках, — вспоминал Хрущев, — но они были фактически выведены из строя, оборудование демонтировано, прекратилась добыча и переработка нефти. [427] Сложились тяжелые условия для промышленности. Кроме того, мы лишились возможности экономически использовать территории (вместе с территориями под немцами оказалось более 48 млн человек. — Авт.) , которые достались противнику».
Весьма остро щущалась потеря Кубани, одного из богатейших сельскохозяйственных районов России.
В довершение всего, в августе стало окончательно ясно, что в 1942 году второго фронта в Европе не будет. 13 августа Сталин вручил британскому премьеру весьма жесткий меморандум, в котором обвинил правительство Великобритании в том, что оно нанесло «моральный удар всей советской общественности» и разрушило планы советского командования, построенные из расчета на «создание на Западе серьезной базы сопротивления немецко-фашистским силам и облегчения таким образом положения советских войск». Далее утверждалось, что именно сейчас сложились наиболее благоприятные условия для высадки союзников на континент, поскольку Красная Армия отвлекла на себя все лучшие силы вермахта. Верховный прямо признал — Советский Союз стоит на грани поражения, что приведет в первую очередь к ухудшению положения.
Сталина можно понять: он попал в крайне тяжелую ситуацию и даже, если верить отдельным свидетельствам, зондировал почву на предмет заключения сепаратного мира с Германией.
Черчилль 14 августа ответил известной «Памятной запиской», в которой напоминал о своем меморандуме от 10 июня и указывал:
«...нападение шести или восьми англо-американских дивизий на полуостров Шербур и на острова Канала было бы рискованной и бесплодной операцией. Немцы располагают на Западе достаточным количеством войск... По мнению всех британских военно-морских, военных и воздушных органов, операция могла бы окончиться лишь катастрофой».
Премьера тоже можно понять: в августе 1942 года положение было явно «не таким», чтобы осуществить высадку в Европе. [428] Черчилль прекрасно осознавал, что на данном этапе вся тяжесть операции открытия второго фронта легла бы на Англию — американцы делали обнадеживающие заявления, но на практике ничего не предпринимали и даже не планировали. Поэтому он отдавал предпочтение другим идеям — плану высадки во французской Северной Африке или операции «Юпитер» — освобождению Северной Норвегии.
К тому же «на протяжении ряда месяцев 1942 года Черчилль считал СССР союзником, которого «придется списать в расход», и временами крайне пессимистически оценивал его шансы выжить... Даже после того как русские отразили первый немецкий натиск на Москву, Черчилль считал, что быстрое поражение Советского Союза не исключено» (А. Верт). К таким же выводам в августе пришел комитет начальников штабов, который полагал, что «русские не способны нанести противнику контрудар такой силы, чтобы помешать немцам осуществить свои планы». Отсюда следовало учитывать угрозу появления осенью 1942 года германских дивизий в Северном Иране или Ираке.
В докладе средневосточного комитета обороны сообщалось:
«В наихудшем для нас случае нам следуеет ожидать возникновения угрозы для Северного Ирана к 15 октября, а если противник изменит свои планы и начнет движение через провинцию Анатолия, то нам нужно быть готовыми встретить эту опасность в Северной Сирии и в Ираке к 10 сентября.Если кампания в России обернется для русских плохо, а вы не сможете направить нам своевременно необходимое количество подкреплений (для отражения новой угрозы требовалось дополнительно четыре пехотные, одна таковая дивизии и 95 эскадрилий ВВС. — Авт.) , то мы окажемся перед дилеммой:
а) либо наши войска или возможно большее количество наших баз и сооружений придется перевести из Египта на северный фланг, чтобы прикрыть иранские нефтепромыслы (а это означало бы потерю Египта); [429]
б) либо нам нужно будет продолжать нашу нынешнюю политику и идти на риск потери иранских нефтепромыслов.
У нас нет сил, чтобы оборонять и то, и другое, и если мы попытаемся выполнять обе эти задачи, то не выполним ни одной».
Какая уж тут высадка в Европе!
«Это были как раз те дни, когда Черчилль... пил гораздо больше, чем можно пить в его годы, и часто вызывал нашего посла Майского, чтобы спросить его с некоторой ехидцей: «Когда же дядюшка Джо обратится к Гитлеру с просьбой о заключении мира?»
Это было время пика побед германского оружия. Но это был последний «перевал», взятый Гитлером. Правда, пока об этом никто и не подозревал.
«С середины августа, — пишет Дёрр, — стало ясно, что операции на юге России шли не по намеченному плану; армия вместо «победного марша» с трудом продвигалась вперед. В таком положении принято бросать в бой резервы или же менять план операции. Резервов не было. Следовательно, было необходимо менять план операции (курсив наш.- Авт.). Он мог бы, например, заключаться в том, чтобы сосредоточить все силы на одной цели и временно отказаться от остальных. Решение главного командования могло быть двояким:а) ради достижения успеха на Кавказе отказаться от Сталинграда и перейти здесь к обороне...
б) взять Сталинград и отказаться от Кавказа...
Верховный главнокомандующий, однако, не хотел отказываться ни от чего и продолжал расходовать силы и средства в боях, которые не имели ничего общего с операцией».
Для реализации конечных целей у Рудольфа Конрада просто не имелось достаточных сил. [430] Он считал, что красные ввели в бой последние резервы, а 46-я армия, командование которой принял генерал-лейтенант К.Н. Леселидзе, только начала разворачиваться к морю «задом», а к горам «передом». Против двух горнопехотных дивизий противника Леселидзе имел 9-ю и 20-ю горнострелковые, 394,242, 351, 267-ю стрелковые, 63-ю кавалерийскую дивизи и 51-ю стрелковую бригаду. В армию передавались дополнительно 61-я стрелковая дивизия и несколько других подразделений. Из резерва Ставки для обороны перевалов была направлена группа альпинистов из состава отдельной мотострелковой бригады особого назначения, сформированной в войсках НКВД из добровольцев-спортсменов разного профиля. Но это лишь начало.
23 августа из Москвы в Тбилиси прибыл член Государственного Комитета Обороны Л.П. Берия, который заменил ряд ответственных работников армейского и фронтового аппарата Закавказского фронта, в том числе и командующего 46-й армией. Сказать доброе слово о Лаврентии Павловиче давно стало неприличностью, стиль его работы маршал Гречко назвал «грубым администрированием», противопоставляя его «кропотливой организаторской работе штабов фронта и армии». Но кто мог лучше расшевелить это сонное царство под пальмами Сухуми? И в чем выражалась «кропотливая работа», когда немцы развешивали флаги над Эльбрусом? Кстати, генерал армии Тюленев после войны так и выразился: «Перевалы проспали». Судя по дальнейшим действиям командования Закавказского фронта, товарищ Берия нашел нужные слова, сумел придать смысл «кропотливой работе».
Авиация фронта, наконец, получила задачу вести ежедневную разведку с воздуха всех перевалов через .Главный Кавказский хребет и дорог, ведущих к ним с севера.
Были приняты меры и по устройству заграждений на важнейших перевальных маршрутах, выводящих к побережью Черного моря. [431] На Санчарском направлении устанавливались электрические заграждения. На Военно-Осетинской и Военно-Грузинской дорогах начались работы по подготовке обрушения скал, разрушению дорог и их затоплению. Все это усиливалось созданием минных полей. Кроме системы заграждений, вдоль этих дорог строилась система оборонительных сооружений — узлов обороны, опорных пунктов, дотов и дзотов, окопов и противотанковых рвов. На основных направлениях и дорогах создавались комендатуры, имевшие резервы саперных сил, средств и снабженные радиостанциями.
Для противодействия обходам противника формировались специальные отряды силой до роты с саперным отделением, которые выдвигались на возможные направления обходного маневра. С этой же целью подрывались тропы, которые не прикрывались войсками. Срочно создавались отдельные горнострелковые отряды, каждый в составе роты — батальона. Эти, отряды, куда входили альпинисты-инструкторы (альпинистов теперь искали по всем фронтам), направлялись на самые труднодоступные участки.
Самое непосредственное участие принял Берия и в ликвидации обанкротившегося штаба Северо-Кавказского фронта. Очевидец событий Серго Берия пишет:
«Штаб фронта полностью утратил управление войсками и был деморализован. По согласованию со Ставкой и ГКО отец освободил от должности командующего фронтом Семена Буденного и члена Военного совета Лазаря Кагановича, еще целый ряд людей, повинных в развале обороны. Сталин это решение одобрил, потому что сам убедился в неспособности руководства фронта организовать должный отпор противнику.Я видел Буденного, находящегося, как мне показалось, в состоянии прострации. Когда отец приехал к нему, тот начал убеждать: «Незачем эти мандариновые рощи защищать, надо уходить!» [432] Отец, хотя и знал, что как военачальник представлял собой маршал Буденный, был поражен. Командующий фронтом не мог внятно объяснить, где какие части находятся, кто ими командует. Когда он докладывал отцу об обстановке, тот сразу понял, что больше говорить не о чем. Прервав разговор, отец начал вызывать к себе командиров всех рангов и выяснять, что же там происходит в действительности.
На моих глазах делали карту боевых действий, и маршал Буденный сидел в сторонке с отсутствующим взглядом. Мне показалось, что он вообще толком не понимал, о чем идет речь».
В январе 1943 года маршалу придумали должность командующего кавалерией страны, которую он бессменно возглавлял последующие 10 лет. Уже будучи пенсионером, перешагнув 70-летний рубеж, Семен Михайлович умудрился стать трижды Героем Советского Союза.
Судьба так повернулась, что Берию в 1953 году «разоблачили», расстреляли, обвинив заодно в том, что он «нанес ущерб нашей обороне но время битвы за Кавказ».
В «Советскую военную энциклопедию» издания 1976 года член ГКО маршал Берия не попал вовсе. Статья о битве за Кавказ проиллюстрирована фотографией с подписью: «Бригадный комиссар Л.И. Брежнев вручает партийный билет красноармецу А. Малову». Из издания 1990 года исчез и Брежнев. Ох, уж эти извивы придворной историографии!
Итак, 46-я армия двинулась в горы. На этом наступление генерала Конрада, собственно, и закончилось. 27 августа немцы были остановлены под Клухором и на Марухском перевале. Дальнейшие боевые действия свелись к выдавливанию их с южных склонов обратно. Ожесточенные бои развернулись от Приэльбрусья до самой дороги на Туапсе. Советским частям, без боя отдавшим северные склоны хребта, теперь приходилось наступать снизу вверх, на ходу решая непростые вопросы снабжения, постигая с нуля тактику горной войны. [433]
«Мы часто наступали в лоб, — пишет Тюленев, — а не в обход, что особенно пагубно в горной войне. Допускалась беспечность при расположении войск в обороне. Все это приводило к печальным последствиям. Кроме того, первое время наши войска занимали лощимы или перевалы и оставляли без прикрытия соседние высоты. Это давало возможность противнику без боя занимать их, а затем фланкирующим огнем выбивать наши части с выгодных позиций... Боевые действия в горах многому нас научили, обогатили наш фронтовой опыт».
«Эдельвейсы», обладая гораздо более высокой подготовкой, не раз наносили чувствительные контрудары, однако спуститься к морю, которое синело на горизонте, им так и не удалось. Впрочем, перевалы они тоже не отдали.
К концу сентября обстановка в горах стабилизировалась. Конраду пришлось выделить дивизию альпийских стрелков в распоряжение Руоффа для нового наступления на Туапсинском направлении, в качестве замены он получил части из итальянского альпийского корпуса «Белая лилия».
За этот же период пополнились силы генерала Леселидзе, причем и количественно, и качественно. Было создано 16 отрядов, предназначенных для действий в высокогорной местности. Они должны были придаваться находившимся там частям или действовать самостоятельно, оставаясь в подчинении штаба 46-й армии. Каждый отряд состоял из двух рот автоматчиков по 100 человек и одной пулеметно-минометной роты с приданными ей взводами саперов и противотанковых ружей. Общая численность отряда составляла 300–320 человек. Укомплектовывались они альпинистами.
«Знакомясь с отрядом, — вспоминает А. Гусев, — я был поражен его блестящей экипировкой. [434] Каждый боец имел все необходимое для боевых действий в горах: ледорубы, десятизубые «кошки», штормовые костюмы, спальные мешки, меховые жилеты, меховые носки, шерстяные и кожаные перчатки, подшитые валенки, лыжи с жестким креплением, снегоступы, рюкзаки, горнолыжные ботинки, лавинные шнуры, защитные очки. На каждое отделение в отряде имелись в соответствующем количестве альпийские веревки, горные палатки, спиртовые кухни, скальные и ледовые крючья, скальные молотки и другое необходимое снаряжение.Личный состав носил особую форму: командиры — двубортный китель, лыжные брюки, горные ботинки; солдаты — лыжную куртку, лыжные брюки, горные ботинки. Форма эта была удобна, универсальна и отвечала всем требованиям техники движения в горах.
Это были первые в Красной Армии первоклассные горнострелковые подразделения, ничем не уступавшие горнопехотным подразделениям, имевшимся в армиях других государств, и в частности в германской армии».
Как тут не вспомнить никулинский анекдот: «Характер такой! Пока по заднице не получим, ничего делать не будем».
В октябре советским войскам удалось сбросить противника с Белореченского и группы Санчарских перевалов. С наступлением зимы активные боевые действия в горах прекратились. Клухорский, Марухский, Умпырский перевалы, Хотю-Тау, вершины Эльбруса остались за егерями. Они ушли оттуда сами в январе 1943 года, когда Северная группа войск Закавказского фронта, перейдя в решительное наступление, освободила Моздок и Минеральные Воды, а успехи на Сталинградском направлении создали реальную угрозу окружения германских частей на Кавказе. Тех же из «эдельвейсов», кто не успел отступить и оказался отрезанным от своих сил, отлавливали по ущельям войска НКВД. [435]
17 февраля 1943 года, по приказу командования фронта, 3 группы альпинистов под общим руководством А.М. Усева, с участием представителя политуправления и кинооператора, совершили зимнее восхождение на Эльбрус, сняли черно-красные «фашистские вымпелы» и установили на вершинах Государственные флаги СССР.
К концу сентября обстановка на театре военных действий стала менее напряженной, чего нельзя сказать об обстановке в германских штабах. После всех победных фанфар исход сражения за Кавказ оказался для Гитлера слишком неожиданным: германские войска оказались остановлены на всех направлениях. Настало время искать виновных за фактический провал операции «Эдельвейс».
Еще 29 августа генерал Гальдер записал в дневнике свой разговор с фюрером:
«Сегодня были очень раздраженные споры по поводу руководства операциями в группе армий «А». Пришлось говорить по телефону с Листом о тех мерах, которые надлежало бы принять, чтобы снова сделать наши действия маневренными».
Через два дня, 1 сентября, Гитлер заявил на совещании руководящего состава вермахта:
«Все зависит от упорства! Противник израсходует свои силы быстрее, чем мы... Кто-то должен выдохнуться, но не мы».
Тем не менее удары германских соединений в направлении Баку явно становились все слабее и слабее. 8 сентября Гальдер записал:
«Надостаточное продвижение группы армий «А» серьезно разочаровывает фюрера».
Чтобы установить причины неудач, Гитлер откомандировал к Листу в Сталино начальника штаба оперативного руководства ОКБ генерала Йодля. [436] Докладывая ему обстановку, Лист прямо сказал, что следует отказаться от попыток выхода к Черному морю через Кавказский хребет. Генерал-фельдмаршал просил Йодля доложить об этом фюреру и посоветовать ему, чтобы он разрешил отвести части горнострелкового корпуса хотя бы за перевалы, поскольку 49-й горнопехотный корпус рисковал оказаться в изоляции. Лист также заявил о том, что наступление 1-й танковой армии на Баку близко к своей остановке. Когда Йодль вернулся в ставку Гитлера и доложил о своих переговорах с Листом, о том, что перспективы боев на Кавказе мрачные, фюрер пришел в ярость.
10 сентября генерал-фельдмаршал Лист был снят с поста командующего группой армий «А». Гитлер принял его обязанности на себя и в течение месяца лично руководил операциями группы, стремясь добиться перелома в битве.
Войска группы армий «А» в середине сентября уже не могли наступать по всему фронту. Поэтому германское командование приняло решение о нанесении последовательных ударов сначала на Туапсе, а затем на Орджоникидзе. В беседе с Кейтелем 18 сентября Гитлер заявил:
«Решающим является прорыв на Туапсе, а затем блокирование Военно-Грузинской дороги и прорыв к Каспийскому морю».
Ближайшая задача наступления на Туапсинском направлении состояла в том, чтобы кратчайшим путем выйти на побережье Черного моря, отрезать Черноморскую группу войск от основных сил Закавказского фронта, лишить Черноморский флот всех баз и портов. В случае успеха фронт сокращался почти на 200 км, что позволяло высвободить около десяти дивизий, которые можно было бы перебросить в сторону желанных нефтеносных районов на Каспии. Проведение операции возлагалось на 17-ю армию генерала Руоффа и части горнопехотного корпуса генерала Конрада. Один удар планировалось нанести от Нефтегорска, второй — от Горячего Ключа. Клещи должны были замкнуться у поселка Шаумян, в 30 км севернее Туапсе, создавая «котел» для 18-й армии генерала Камкова. [437]
Оценивая расстановку сил перед этой операцией, советские историки, как обычно, пользуются своей особой, специально разработанной для таких случаев арифметикой:
«После провала планов прорваться на Туапсинском направлении в Закавказье в августе — сентябре 1942 года немецко-фашистское командование решило силами 17-й армии (свыше 162 тысяч человек, 147 танков и штурмовых орудий, 1316 орудий и 950 минометов) при поддержке части сил 4-го воздушного флота (350 самолетов) вновь нанести удары... и окружить основные силы 18-й армии (32 тысячи человек, 244 орудия, 362 миномета)... Для нанесения главного удара из войск немецкой 17-й армии была создана группа «Туапсе».
Отсюда даже слепому должно быть видно, что опять у врага подавляющее превосходство над нашими войсками. Непонятно только, почему все силы группы армий «А» или армии Руоффа сравниваются с одной несчастной армией Камкова? Почему, например, не с 383-й стрелковой дивизией Провалова? Было бы еще страшнее. Или взводом лейтенанта Рябцева? Ясно, что это величины несоизмеримые.
Попробуем сравнить иначе. Всего к этому времени в группе армий «А» имелось 26 дивизий, из них 3 танковые. В состав противостоящих им войск Закавказского фронта входило более 60 стрелковых и кавалерийских дивизий, 31 стрелковая бригада, 10 танковых бригад, не считая бронепоездов, отдельных танковых батальонов и горнострелковых отрядов. Согласимся, в таком виде соотношение сил выглядит несколько иначе. На 1 октября в частях Закавказского фронта числилось 165423 коммуниста (умножаем на два, ведь «партбилет делает вдвое сильнее») и 219131 комсомолец, а на одного коммуниста приходилось три беспартийных. [438] Между прочим, медаль «За оборону Кавказа» получили около 870 тыс. человек — в основном выжившие. Этой награды, учрежденной в 1944 году, не удостоились погибшие, пропавшие без вести, оказавшиеся в плену.
Далее: 17-й армии Руоффа с ее 18 дивизиями противостоял не один генерал Камков, а четыре советских армии — 47, 56, 18, 46-я.
И даже по сравнению с ударной группой «Туапсе» силы нашей 18-й армии смотрятся не так уж бледно. С немецкой стороны в операции участвовали 7 дивизий — 46, 125,198-я пехотные, 97-я и 101-я егерские, 1-я словацкая мотодивизия и сводная горнопехотная дивизия Ланца. У генерала Камкова и в Туапсинском оборонительном районе — семь стрелковых (31, 383, 328, 408, 236, 395 и 32-я гвардейская) и две кавалерийские (11-я и 12-я гвардейские) дивизии, четыре стрелковые и одна мотострелковая бригада, полк морской пехоты, плюс поддержка двух 130-мм береговых батарей, одной 180-мм железнодорожной батареи, артиллерии Черноморского флота, плюс непрерывная подпитка новыми дивизиями, бригадами, пушками и самолетами.
Другое дело, что Камков тоже оказался «не Гинденбург», — в анкете ничего, кроме кавалерийских курсов, а оборона строилась по правилам «самой передовой» советской военной науки. Так, дивизии первого эшелона, немотря на оперативную паузу, не имели сплошной линии обороны, а ограничились созданием ротных опорных пунктов, не установили инженерные заграждения, минные поля и даже рекогносцировку собственной полосы обороны не произвели. Зато усердно возводились заграждения и огневые точки на Черноморском побережье: в местах возможной высадки десантов устанавливались противопехотные минные поля, на берегу от Кабардинки до Туапсе завершалось строительство свыше 500 дотов и дзотов, устанавливалось более 300 управляемых фугасов. Тонны взрывчатки закладывались для вывода из строя Сухумского шоссе, разрушения мостов и подпорных стен.
На этих работах были задействованы основные силы саперных и инженерных частей, непосредственно для фронта этих специалистов «не хватило». И не только специалистов: страна великих строек коммунизма и на втором году войны не сумела обеспечить свою армию самым простым шанцевым инструментом. Пример из Тюленева:
«Стрелковая часть, оборонявшая горы Гунай и Гейман, раздобыла (!) два десятка лопат, но лома ни одного не имела. А попробуй-ка выдолби окоп в скале без лома! Выручил какой-то смекалистый интендант: наладил изготовление ломов из осей обозных повозок».
Интересно, а когда нужны были повозки, вместо осей вставляли ломы?
«При планировании работ, — пишет маршал Гречко, — штаб инженерных войск Черноморской группы допустил серьезные ошибки, особенно в распределении имевшихся инженерных и саперных подразделений. Так, на обслуживание заграждений, установленных на дорогах, было выделено слишком много саперных подразделений, тогда как на других участках саперов не хватало. Среди командного состава все еще существовало ошибочное мнение, будтно горно-лесистая местность сама по себе является хорошим прикрытием и нет надобности производить крупные оборонительные работы (весной 1940 года немцы протолкнули через Арденны целую танковую группу, а у нас два года спустя все еще «существовало ошибочное мнение». — Авт.).Все это привело к тому, что, хотя время и местность позволяли сделать оборону непреодолимой, она оставалась слабо оборудованной. Даже некоторые ключевые высоты оказались не укрепленными и не занятыми войсками (курсив наш.- Авт.). Опорные пункты не были приспособлены к круговой обороне, система огня не организована, а лесные завалы, созданные только по переднему краю обороны, не заминированы».
Ставка Верховного Главнокомандования указала командующим Закавказским фронтом и Черноморской группой войск:
«Поданным Генштаба, подтвержденным событиями последних дней, оборона войск Черноморской группы слабая, несмотря на то что время и местность позволяли сделать ее непроходимой».
Особенно слабой оказалась оборона на участке именно 18-й армии. При том, что по признанию генерала Провалова: «О готовящемся наступлении немцев на Туапсинском направлении нам было известно». Беда в том, что ожидали противника в долине реки Пшеха, но ожидания эти не оправдались.
25 сентября после 2-дневных мощных авиационных ударов по коммуникациям и боевым порядкам 18-й армии немцы силами 97-й и 101-й легкопехотных дивизий «неудержимой лавиной ринулись в атаку» из района Хадыженской на Шаумян. Сутки спустя 198-я пехотная дивизия начала прорыв от Горячего Ключа на Фанагорийское. В течение трех дней пять советских дивизий, почти месяц совершенствовавших перед этим свою оборону, «героически сдерживали натиск» трех германских пехотных дивизий.
27 сентября генерал Руофф ввел в полосе 383-й стрелковой дивизии альпийских стрелков Ланца. Им удалось прорвать фронт, овладеть горами Гунай, Нейман — здесь «эдельвейсов» не ожидали — и выйти в долину реки Гунайка, создавая угрозу тылам 18-й армии. Советские части начали отход на запад и юго-запад. Генерал Провалов, оправдывая свою неудачу, пишет, что его атаковала чуть ли не вся группа армий «А»:
«На 383-ю стрелковую дивизию немцы обрушили сразу альпийских стрелков Ланца, 97-ю егерскую, 46-ю специально подготовленную к боевым действиям в горах, мотодивизию СС «Викинг», бельгийский легион «Валлоны».
Генерал как-то забывает, что слева от него с вышеперечисленными соединениями противника дрались 236-я стрелковая и 32-я гвардейская дивизии, справа — 31-я стрелковая и 11-я кавалерийская дивизии, в тылу разворачивались резервные 328-я и 408-я стрелковые дивизии, 40-я мотострелковая бригада. [441] Ну а эсэсовцы из дивизии «Викинг» просто померещились, они в это время находились под Моздоком.
На Лазаревском направлении части 46-й немецкой пехотной дивизии перешли в наступление 28 сентября с участка Самурская, Нефтегорск и продвинулись почти до долины реки Пшеха.
29 сентября Ставка ВГК объясняла генералу Тюленеву обстановку:
«Несмотря на достаточное количество сил на Хадыженско-Туапсинском направлении и длительное время занятия войсками оборонительных рубежей, противник сумел с первых же дней наступления выйти во фланг и тыл частям 18-й армии, обороняющим дорогу Хадыженская — Туапсе.1. Вместо глубоко эшелонированной сильной обороны части 18-й армии оказались разбросанными и, несмотря на общее превосходство в силах (курсив наш.- Авт.) , на каждом отдельном направлении оказывались слабее наступающего противника...
<...>
3. Не пытались восстановить положение в первые же дни, сосредоточить необходимые силы и перейти в решительную контратаку, а усиливали обороняющиеся части небольшими силами, что давало возможность противнику бить их по частям (крусив наш.- Авт.).
Дальнейшее намерение противника сводится к тому, чтобы, действуя со стороны Котловина, гора Гунай, гора Гейман и с направления Фанагорийское по долине р. Псекупс, обойти главные силы нашей хадыженской группировки, изолировать ее и тем самым создать реальную угрозу выхода на побережье в район Туапсе...
Считаю необходимым немедленно создать ударные Группировки, перейти к активным действиям и полностью восстановить положение в районе к югу от Хадыженской и на участке Горячий Ключ, имея в виду ни в коем случае не допустить прорыва противника в район Туапсе». [442]
Особенно опасным являлся прорыв в центре оперативного построения 18-й армии, поэтому командование Черноморской группы решило нанести здесь сильный контрудар и уничтожить противника в районе Сосновка — гора Гейман и восстановить положение. Этот удар был назначен на 2 октября. Но немцы опередили и 1 октября сами ударили на этом участке, овладев населеными пунктами Котловина и Куринская. 7 октября войска генерала Камкова вновь попытались нанести контрудар с целью уничтожения гунайской и сосновской группировок противника. Однако из-за неорганизованности и слабой подготовки успеха этот удар не имел. В тот же день генерал Черевиченко приказал командующему 18-й армией прекратить разрозненные действия и, не распыляя сил, нанести последовательные удары по неприятельской группировке в районах Гунайки и Котловины. К 9 октября советские войска контратаками остановили дальнейшее продвижение противника. На правом крыле Черноморской группы войск наступила оперативная пауза, обе стороны готовились к продолжению борьбы на Туапсинском направлении.
Немцы усиливали свою группировку в районе Гуная, снимая части с других участков. В свою очередь, командование Закавказского фронта проводило ряд срочных мероприятий по усилению войск Черноморской группы. Из состава 56-й армии в 18-ю армию передавалась 353-я стрелковая дивизия. В район Туапсе в качестве резерва были переброшены 83–51 морская стрелковая бригада и отдельный полк морской пехоты. Кроме того, на усиление 18-й армии из резерва фронта передавались 107-я стрелковая бригада и 4 артиллерийских полка, 5-я воздушная армия пополнялась самолетами.
11 октября Ставка освободила от командования Черноморской группой генерал-полковника Я.Т. Черевиченко и назначила на его место генерал-майора И.Е. Петрова (Черевиченко затем 4 месяца командовал 5-й армией, короткое время побыл заместителем командующего Северо-Западным фронтом и почти полтора года находился в распоряжении Ставки — не могли найти ему применения. В апреле 1945-го генерал-полковнику (!) доверили стрелковый корпус). [443]
Еще до этого Военным советом Черноморской группы войск был разработан план разгрома гунайской и хадыженской группировок противника. Для этой цели создавались две ударные группы: в районе Навагинской для удара на Хадыженскую и в районе Церковный для удара на Нефтяную. Такой план имел ряд серьезных недостатков. Во-первых, не учитывались реальные возможности сосредоточения войск. Им предстояло совершать перегруппировку только по одной дороге на каждом направлении, а в районе Церковного находилась всего одна вьючная тропа — для больших начальников карта оставалась гладкой бумагой, на которой можно нарисовать все, что угодно. Во-вторых, переброска войск на фланги ослабляла центр 18-й армии, видимо, считалось, что противник уже утратил инициативу.
Пока велась эта сложная перегруппировка, немцы 14 октября нанесли два одновременных удара — из района Гунайка, гора Гейман и из района восточнее Фанагорийского на Шаумян, Садовое с целью окружить основные силы 18-й армии и прорваться к Туапсе. К исходу 15 октября егеря вышли к окраине Шаумяна; 198-я пехотная дивизия на левом фланге тоже прорвала советскую оборону и начала продвигаться по долине реки Хатыж. Положение на Туапсинском направлении становилось все напряженнее.
Полнокровная, прибывшая с советско-турецкой границы 408-я стрелковая дивизия оказалась изолированной от основных сил 18-й армии, сражавшихся на Шаумянском направлении, и от своих тылов. Единственной дорогой, соединявшей ее с армией, стала пешеходная тропа через Семашхо. [444] Части дивизии, удерживая оборону на невыгодных позициях, несли большие потери, иссякал запас снарядов, мин и патронов.
15 октября Ставка послала командующему Закавказским фронтом директиву, в которой говорилось:
«Из ваших наиболее частых посещений войск Северной группы и из того, что вами значительно большая часть войск направлена в состав этой группы, Ставка усматривает недооценку вами значения Черноморской группы и оперативно-стратегической роли Черноморского побережья.Ставка разъясняет, что значение Черноморского направления не менее важно, чем направление на Махачкалу, так как противник выходом через Елисавет-польский перевал в Туапсе отрезает почти все войска Черноморской группы от войск фронта, что, безусловно, приведет к их пленению; выход противника в район Поти, Батуми лишает наш Черноморский флот последних баз и одновременно предоставляет противнику возможность дальнейшим движением через Кутаиси и Тбилиси, а также от Батуми через Ахалцих, Ленинанкан по долинам выйти в тыл всем остальным войскам фронта и подойти к Баку».
Этой же директивой предписывалось немедленно перебросить в состав 18-й армии 3 гвардейские стрелковые бригады — 10,11,12-ю из резерва Северной группы, 63-ю кавалерийскую дивизию из состава 46-й армии, 83-ю морскую стрелковую бригаду из 47-й армии, а также передать Черноморской группе 83-ю горнострелковую дивизию, прибывшую из Ирана. Все эти части уже через 5 дней находились в районе боевых действий.
Противник между тем продолжал наступать и 16 октября вышел к Навагинской, а на следующий день овладел Шаумяном и завязал бои за Елисаветпольский перевал. Фанагорийская группировка к 16 октября захватила урочище Степки и стала распространяться дальше. Генерал Руофф был уверен в полном успехе предприятия, кольцо почти уже захлопнулось. [445] В этот день в журнале боевых действий группы армий «А» появилась запись:
«Сопротивление противника в районе Туапсе, сделавшееся в последние дни заметно слабее, позволяет сделать вывод, что силы сопротивления русских сильно надломлены нашим непрерывным наступлением, а также эффективной поддержкой авиации».
17 октября генерал Петров со штабом выехал к Камкову, чтобы разобраться в ситуации. В ходе проверки выяснилось, что
«командующий 18-й армией и его штаб не знали действительного положения дел на фронте. Они потеряли связь с соединениями левого фланга армии. Командованию армии доже не было известно о том, что противник захватил Шаумян. Оно пренебрегло условиями местности и стремилось создать сплошной фронт, в результате чего войска, поступавшие в армию из резерва, распылялись, вместо того чтобы сосредоточиваться для нанесения контрударов в наиболее угрожаемых местах».
Видя такие действия руководства армии и учитывая обстановку, Военный совет фронта решил сменить командующего 18-й армией генерал-лейтенанта Ф.В. Камкова и назначить на его место ставшего своеобразным «пожарным» генерал-майора А.А. Гречко, который до этого командовал 47-й армией на Новороссийском направлении. Камкова тоже не обидели — отправили на место Гречко командовать 47-й армией. Рокировка была проведена 19 октября.
Новый командарм-18 решил сосредоточить усилия армии и выделенные в его распоряжение резервы для нанесения контрудара по группировке противника, вышедшей в район Шаумяна. Интересно, что много и пространно рассуждая о создании глубокоэшелонированной обороны, никто и не думал заниматься этим на практике. В итоге 19 октября немецкие войска сами перешли в наступление и захватили перевал Елисаветпольский и гору Кочканова. [446] Генералу Гречко, избегая окружения, пришлось отводить свой левый фланг. Противник продолжал развивать наступление на Гойтх, Георгиевское.
С утра 21 октября после сильной артиллерийской и авиационной подготовки немцы нанесли новый удар из района Гунайки. Егеря раздавили сопротивление сильно поредевшей и оставшейся без боеприпасов 408-й стрелковой дивизии, проникли на северную окраину Перевального и овладели Гойтхом. Передовые германские части вышли к долине реки Туапсинка, от которой до Туапсе оставалось немногим более 30 км. Но на этом рубеже к исходу 23 октября немцы были остановлены, а затем с 31 октября перешли к обороне. Слава Богу, наши бравые генералы смогли сделать хотя бы это. Правда, учитывая, что в октябре против семи вражеских дивизий с советской стороны действовали десять стрелковых и три кавалерийские дивизии, восемь стрелковых и одна мотострелкрвая бригада, не считая отдельных отрядов и полков морской пехоты, достигнутые результаты не впечатляют.
Чем могли помогали наземным войскам летчики 5-й воздушной армии и ВВС Черноморского флота. Правда, и в октябре 1942 года им приходилось сталкиваться с теми же трудностями:
«Управление авиацией по радио тогда еще переживало свой начальный период (!). Рации имели лишь самолеты новых конструкций, созданные в ходе войны (неужели наличие радиостанции на борту настолько зависит от конструкции самолета? Помнится мне, англичане успешно испытали взаимодействие корабля и самолета, оснащенного радиостанцией, летом 1913 года. Надо было купить у англичан этот аэроплан новейшей конструкции. — Авт.) , а поскольку они выходили на задание вместе со старыми, не имевшими раций, то управлении ими в воздухе осуществлялось, как и прежде, с помощью ракет. Кстати, многие летчики, на самолетах которых имелись рации, поначалу не умели ими квалифицированно пользоваться. [447] По выработавшейся привычке больше доверяли ракетным сигналам и покачиваниям крыльями ведущих самолетов (так их и сбивали, пока они крыльями покачивали. - Авт.). Сначала пришлось внедрять радиосвязь в основном на земле между штабами соединений и аэродромов (интересно, конструкция аэродрома как-нибудь на это влияла? - Авт.) ».
Тот же источник о взаимодействии с пехотой:
«Зашла речь и об ударах авиации по переднему краю противника. Мы у себя в штабе хорошо понимали огромное значение таких ударов, но планировали их крайне редко (бомбовые удары наносились в основном по тылам противника. — Авт.). Для этого требовалось, чтобы наши войска обозначали свой передний край белыми полотнищами, кострами и ракетами, но общевойсковые командиры не всегда соглашались выполнять просьбы авиационного командования. И их можно понять: костры, полотнища и даже ракеты почти всегда становились ориентирами не только для нашей, но и для вражеской авиации».
Которую, к тому же, наземные командиры видели над собой гораздо чаще.
Последнюю попытку прорваться к Туапсе через Георгиевское немцы предприняли в середине ноября. К 23 ноября они вклинились в оборону 18-й армии на глубину 8 км и по фронту до 10 км, но здесь были остановлены, а 26 ноября фланговыми контрударами советских войск отброшены на исходные позиции. К середине декабря их оттеснили на реку Пшиш.
На этом закончилась Туапсинская операция: германским войскам так и не удалось прорваться к Черному морю юго-восточнее Новороссийска.