«Ни шагу назад!»
Этот приказ, с одной стороны, упоминается во всех работах, посвященных событиям 1942 года, в мемуарах всех генералов и не генералов, в том числе и немецких, как знаковое событие, как документ, сыгравший выдающуюся роль в организации отпора германскому нашествию.
«... приказ № 227 чрезвычайно благотворно повлиял на боеспособность войск. Каждый глубоко проникся мыслью о необходимости стоять насмерть в бою и делал для победы все, что мог» (генерал армии С.М. Штеменко).«Приказ № 227 — один из самых сильных документов военных лет по глубине патриотического содержания, по степени эмоциональной напряженности... Я, как и многие другие генералы, видел некоторую резкость оценок приказа, но их оправдывало очень суровое и тревожное время. В приказе нас прежде всего привлекало его социальное и нравственное содержание» (маршал А.М. Василевский).
«...минометная рота старшего лейтенанта Попова и не подозревала, что оно уже есть, это жесткое, но по-большевистски правдивое слово Сталина» (генерал-полковник К.И. Провалов).
С другой стороны, такой вроде бы важный исторический документ мы долгое время, практически до развала СССР, не имели возможности прочитать. [291] Более чем на сорок лет он был погребен в тайниках секретных архивов и впервые опубликован в 1988 году, хотя его общее содержание было известно каждому гражданину — ведь в свое время приказ доводили «всем ротам, эскадронам, батареям, эскадрильям, командам и штабам» Красной Армии.
Что же в нем было такого особенного?
Почему его упрятали в спецфонды — понятно: «В приказе намечались меры по укреплению боевого духа и дисциплины войск, указывалось на необходимость объявить решительную войну трусам, паникерам, нарушителям дисциплины».
Меры для укрепления боевого духа предлагались следующие: снимать с постов и отдавать под трибунал командующих армиями, корпусами и дивизиями, допустивших самовольный отход войск без приказа командования фронтом; рядовых паникеров и трусов истреблять на месте; сформировать в каждой армии заградительные отряды и «поставить их в тылу неустойчивых дивизий»; создать штрафные роты и штрафные батальоны.
В последующие 2 месяца было сформировано 193 заградительных отряда — по 3–5 в каждой армии, до 200 человек в отряде. Основной их задачей являлось «в случае паники и беспорядочного отхода расстреливать на месте паникеров и трусов и тем помочь честным бойцам дивизий выполнять свой долг перед Родиной». Согласно справке НКВД, с 1 августа по 15 октября 1942 года заградотряды задержли 140775 военнослужащих. Из них 3980 человек арестовано, 1189 — расстреляно, 2961 — направлен в штрафные роты и батальоны, остальные — возвращены в свои части и на пересыльные пункты.
Подразделения штрафников создавались на основании Положения, введенного приказом НКО № 298 от 28 сентября 1942 года (утверждал Положение, кстати, Жуков). [292] Их целью декларировалось «дать возможность провинившимся в нарушении дисциплины по трусости или неустойчивости кровью искупить свои преступления перед Родиной отважной борьбой с врагом на более трудном участке боевых действий».
Штрафные батальоны предназначались для командиров и политработников старшего и среднего звена. Причем командиры и комиссары батальонов и полков могли быть направлены в штрафбат не иначе, как по приговору Военного трибунала фронта, прочие — просто приказом по дивизии или армии. В штрафные роты направлялись рядовые красноармейцы и младшие командиры приказом по полку, без всяких затей с трибуналами. Сюда же попадали осужденные за уголовные преступления с отсрочкой приговора и заключенные лагерей, изъявившие желание «искупить вину кровью». В 1942–1943 годах на фронт было отправлено более 157 тыс. бывших заключенных. Все штрафники подлежали разжалованию в рядовые и лишались наград на время «взыскания».
Командный состав штрафных подразделений назначался из числа «волевых и наиболее отличившихся в боях командиров и политработников», получавших неограниченную власть в отношении своих подчиненных. Так, командир штрафбата пользовался в отношении штрафников дисциплинарной властью командира дивизии и мог любого из них просто расстрелять на месте.
Ротация кадров происходила довольно быстро, но по разным причинам. Командиры и политработники менялись из экономических соображений: один месяц службы им засчитывался за шесть, а сроки выслуги в званиях сокращались наполовину по сравнению с другими офицерами действующей армии (а в последней тоже действовали сокращенные сроки выслуги, поэтому за семь-восемь месяцев в штрафбате можно было вырасти от лейтенанта до подполковника). [293]
Личный состав, по понятным причинам, тоже менялся стремительно. Срок наказания определялся не очень большой — от одного до трех месяцев, после чего военнослужащий восстанавливался в званиях, наградах и правах. Но шансы на выживание были мизерны. Штрафбаты направлялись на «трудные участки», где имелись наиболее благоприятные условия для «искупления», и расходовались полностью в одной атаке или разведке боем. Основанием для досрочного освобождения и реабилитации служило ранение в бою (если повезет) или свершение чего-либо особо героического (как правило, посмертно).
На каждом фронте имелось от одного до трех штрафных батальонов (по 800 человек) и от пяти до десяти штрафных рот (по 150–200 человек). За войну через штрафбаты прошло 442 тыс. военнослужащих.
Ну и что? Крайние обстоятельства требуют крайних мер, это знали еще древние римляне. Ничего принципиально нового Сталин не придумал. Провалился блицкриг — и фюреру германской нации тоже пришлось насаждать у себя штрафные батальоны и заградительные отряды, дойдет в вермахте дело и до борьбы с дезертирами путем показательных расстрелов. Всей разницы, — что делать они это будут культурно, без матюков.
После войны из идеологически-маразматических соображений советские партвожди решили сделать вид, что у нас всего этого не было, а был сплошной массовый героизм ради защиты «завоеваний социализма». Но это сегодня приказ № 227 производит впечатление жестокого, хотя и вынужденно. А чем он мог удивить бойцов и командиров Красной Армии тогда?
Ведь в августе 1941 года Сталин издал с такими же благими намерениями — борьба с трусами и укрепление дисциплины — гораздо более людоедский приказ № 270, который никто из мемуаристов не восхвалял. Его вообще старались не вспоминать. Этим документом, действовавшим вплоть до 1956 года, все военнослужащие, попавшие в плен, объявлялись изменниками и дезертирами, а их семьи становились заложниками пролетарского государства: [294]
«Командиров и политработников... сдавшихся в плен врагу, считать дезертирами, семьи которых подлежат аресту как семьи нарушивших присягу и предавших Родину дезертиров. Обязать всех вышестоящих командиров и комиссаров расстреливать на месте подобных дезертиров... семьи сдавшихся в плен красноармейцев лишать государственного пособия и помощи (курсив наш.- Авт.) ».
Многие военачальники и политработники из тех, кто желает быть «святее папы», предлагали и гораздо более крутые меры. Например, незабвенный Г.К. Жуков, командуя Ленинградским фронтом, приказал расстреливать семьи (!) сдавшихся в плен военнослужащих, а поэт-«борзописец» Первомайский призывал к введению в армии «мер физического воздействия для укрепления дисциплины». Иосиф Виссарионович — просто слюнявый гуманист по сравнению с Георгием Константиновичем.
Бывшие заключенные советских лагерей и так «искупали вину» с первых дней войны, тогда же появились и заградотряды — генерал Сандалов расставлял их позади 4-й армии уже 25 июня 1941 года. Начальник Управления политпропаганды Юго-Западного фронта 17 июля 1941 года доносил Мехлису: «...По неполным данным заград отрядам и задержано за период войны 54000 человек...»
Пышным цветом цвели в РККА произвол, самочинные расстрелы и мордобой — настолько, что пришлось издать приказ № 0391 «О фактах подмены воспитательной работы репрессиями». В нем признавалось, что в войсках
«метод убеждения неправильно отодвинули на задний план, а метод репрессий в отношении подчиненных занял первое место; повседневная воспитательная работа в частях в ряде случаев подменяется руганью, репрессиями и рукоприкладством... [295] Необоснованные репрессии, незаконные расстрелы, самоуправство и рукоприкладство со стороны командиров и комиссаров являются проявлением безволия и безрукости, нередко ведут к обратным результатам, способствуют падению воинской дисциплины и политико-морального состояния и могут толкнуть нестойких бойцов к перебежкам на сторону противника (курсив наш.- Авт.) ».
Вот, к примеру, выдержки из результатов проверки хода боевой подготовки 1437-го полка 1-го танкового корпуса Западного фронта от 19 июня 1943 года (вроде бы и Родину уже спасли, и воевать научились, и «коренной перелом» свершился):
«Вследствие плохой организации боевой подготовки и слабой воспитательной работы полк как боевая единица не сколочен и полностью поставленные перед ним задачи выполнить не может... в результате халатного отношения комсостава к своим обязанностям и бесконтрольности штаба, подразделения имеют низкую подготовку, как расчеты, так и управление и разведка... водительский состав подготовлен слабо. Из 21 могут водить более или менее 5 человек. Остальные требуют серьезного внимания по подготовке к вождению боевых машин... Питание в полку плохое и недоброкачественное...В течение 2–3 месяцев воспитательная работа по укреплению советской воинской дисциплины в полку подменялась массовыми репрессиями... Командир полка майор В.С. Раевский, его заместитель по политической части майор Г.Л. Бабкин и начальник штаба майор А.И. Авдеев систематически применяли физические меры воздействия к своим подчиненным бойцам и командирам. В ряде случаев избиение производилось упомянутыми лицами в состоянии опьянения. Так, Раевский в апреле избил старшего техника-лейтенанта П.Я. Дорошина, нанеся ему несколько ударов кулаком и пистолетом по голове, а после приказал ему становиться для расстрела... Начальник штаба полка майор Авдеев в марте месяце в состоянии опьянения превысил свои права и незаконно расстрелял старшего сержанта Навака. [296] В результате произведенного выстрела Навак получил тяжелое ранение в голову. За попытку присутствующих при этом красноармейца Н.С. Виноградова и старшины Д.М. Чистилина оказать помощь раненому, Авдеев пригрозил им расстрелом и приказал выбросить раненого Навака из машины на снег, а поставленному часовому — пристрелить Навака, если он поднимется. Спустя короткое время Навак попытался подняться и в соответствии с приказанием Авдеева был добит часовым. После убийства Навака Авдеев совместно с Гаевским послали матери Навака извещение, что ее сын расстрелян как трус и изменник...»
Славно воевалось бойцам 1437-го самоходного полка?
Так что «удивить» армию репрессиями Верховный не мог. Наоборот, многими эта часть приказа была воспринята как признак слабости власти. Стучали «ундер-вуды» особых отделов, обобщая сведения о «реагировании личного состава» на приказ № 227:
«...Начальник отдельной дегазационной роты военврач 3-го ранга Ольшанецкий в беседе высказал: «...Приказ Ставки — последний крик отчаяния, когда мы уже не в силах устоять против немцев. Все равно из этого мероприятия ничего не получится...»
...Красноармеец комендантского взвода 121 Тбр Шелопаев по поводу приказа заявил следующее: «Для, нашего народа какой хочешь приказ пиши, все равно выполнять, как и предыдущие приказы, не будут. Ведь в других приказах Наркома тоже говорилось, что с трусами и паникерами надо вести беспощадную борьбу, вплоть до расстрела на месте, но никаких мер не принимали. Все то же самое будет и с этим приказом. Скоро его забудут...»
...Санинструктор 41 ГвСП 14 ГвСД 63 армии Демченко после объявления приказа сказал:»...Все это не поможет. Или свои всех перебьют, или все сдадутся в плен, но наша не возьмет...»
Кстати, 11 мая 1942 года Сталин издал куда более суровый документ — постановление ГКО № 1227с, которым запретил «массовую ежедневную выдачу водки» в действующей армии (введенную тем же ГКО в августе 1941 года). [297] Фронтовые сто граммов полагались теперь только военнослужащим передовой линии, которые ведут наступательные операции и «имеющим успехи в боевых действиях против немецких захватчиков», — вот это был удар «ниже пояса»!
С точки зрения тактики, призывы стоять на месте под страхом смерти — глупость, лишающая командиров инициативы, а войска — возможности маневра. Именно такая тактика жесткой обороны привела к грандиозным «котлам» 1941 года.
Так чем же все-таки «благотворно повлиял на боеспособность», а что это действительно так, признал даже противник, приказ № 227?
А тем, что впервые за войну (и, пожалуй, за 25 лет своего существования) советская власть, вместо сказок о десяти миллионах уничтоженных фрицев, антифашистских восстаниях в Европе, победах под Харьковом, инвалидах с физическими недостатками и неспособности «разложившегося и обескровленного» вермахта к наступательным операциям, сказала армии и народу правду — страна находится на краю гибели, дальше отступать некуда, вопрос стоит теперь только так: победить или умереть.
«Враг бросает на фронт все новые силы и, не считаясь с большими для него потерями, лезет вперед, рвется в глубь Советского Союза, захватывает новые районы, опустошает наши города и села, насилует, грабит и убивает советское население. Бои идут в районе Воронежа, на Дону, на юге у ворот Северного Кавказа. Немецкие оккупанты рвутся к Сталинграду, к Волге и хотят любой ценой захватить Кубань, Северный Кавказ с их нефтяными и хлебными богатствами...Некоторые неумные люди на фронте утешают себя разговорами о том, что мы можем и дальше отступать на восток, так каку нас много территории, много земли, много населения, и что хлеба у нас всегда будет в избытке... [298]
Каждый командир, красноармеец и политработник должны понять, что наши средства небезграничны. Территория Советского государства — это не пустыня, а люди — рабочие, крестьяне, интеллигенция, наши отцы, матери, жены, братья, дети. Территория СССР которую захватил и стремится захватить враг, — это хлеб и другие продукты для армии и тыла, металл и топливо для промышленности, фабрики, заводы, снабжающие армию вооружением, боеприпасами, железные дороги. После потери Украины, Белоруссии, Прибалтики, Донбасса и других областей у нас стало намного меньше территории, стало быть, стало намного меньше людей, хлеба, металла, заводов, фабрик. Мы потеряли более 70 миллионов населения, более 800 миллионов пудов хлеба в год и более 10 миллионов тонн металла в год. У нас пет уже преобладания над немцами ни в людских резервах, ни в запасах хлеба. Отступать дальше -значит загубить себя и загубить вместе с тем нашу Родину (курсив наш.- Авт.). Каждый новый клочок оставленной нами территории будет всемерно усиливать врага и всемерно ослаблять нашу оборону...
Из этого следует, что пора кончить отступление.
Ни шагу назад! Таким теперь должен быть наш главный призыв».
Это обращение к народному патриотизму (примечательно, что Сталин говорил не о защите социалистических завоеваний, а о спасении Родины), без приукрашивания горьких фактов и пустых обещаний, возымело действие.
«Тут психология солдатская очень сложная, и до глубины истинной никогда не докопаться никому, — пишет «рядовой пехотный» М. Абдулин. — По нашему... разумению, мы могли отступать до тех пор, пока не появился этот приказ. Он сработал как избавление от неуверенности, и мы остановились. Остановились все дружно. Остановился солдат, убежденный, что и сосед остановился. Встали насмерть все вместе, зная, что никто уже не бросится бежать. Приказ оказался сильным оружием солдат — психологическим. [299] Хотя и неловко было сознавать тот факт, что сзади меня стоит заградительный отряд».
Немецкие генералы утверждают, что примерно с 10 августа на всех участках фронта было отмечено усиление сопротивления противника.