Германское планирование
Поражение под Москвой действительно потрясло Гитлера. Еще бы, стратегия блицкрига потерпела крах, парад на Красной площади откладывался на неопределенное время. Но вождь, априори, не может ошибаться. Поэтому были определены виновные — «стихийные силы природы» и генералы, «постоянно встревавшие» в гениальные планы фюрера.
Генерал-фельдмаршала Браухича пришлось отправить в отставку. Непосредственное руководство сухопутными силами Гитлер взял на себя.
«Последствия этого решения, — по мнению Типпельскирха, — оказались гибельными для дальнейшего ведения войны и для самой сухопутной армии. Однако в тот момент решение Гитлера было единственно возможным и обещало успех. Он привел армию к Москве, он один обладал силой внушения, необходимой, чтобы воодушевить армию. [26] Он пользовался полным доверием войск. Поэтому его решение вызвало энтузиазм. Даже те представители высшего командования, которые критически относились к его руководству прошедшими операциями, понимали моральное значение этого решения Гитлера».
Первым делом фюрер отдал приказ о запрещении всякого самовольного отхода. Он тоже помнил историю великой армии Наполеона и больше всего опасался, что войска вермахта, ни материально, ни психологически не подготовленные к боевым действиям в суровых зимних условиях и разочарованные в обещанном им быстром окончании войны, сломаются физически и морально — тогда их будет уже не остановить, отступление превратится в бегство, фронт окончательно рухнет. Позднее фюрер признался маршалу Антонеску, что вооруженные силы находились на краю «наполеоновской катастрофы». В этих условиях «стоп-приказ» Гитлера, с тактической точки зрения примитивный и негибкий (как и сталинский «Ни шагу назад!»), по общему признанию, сыграл положительную роль: Восточный фронт устоял. Благодаря жестким мерам, фюреру удалось «предотвратить превращение оперативной неудачи в моральное поражение», а немецкий солдат
«после всех совершенных им героических усилий, после испытаний, выдержанных в обстановке, противоречащей всяким тактическим принципам, и после успешного отражения натиска противника... проникся верой в самого себя и в превосходство своего командования...».
Одним словом, с кризисом под Москвой Гитлер справился. Его личная репутация как «величайшего полководца всех времен» (все диктаторы — непременно великие полководцы) осталась незапятнанной. Правда, от всех этих хлопот «аккумулятор германского народа» заработал идиосинкразию. «У него физическое отвращение к снегу и морозу», — отметил в своем дневнике доктор Геббельс.
Неудачи в России не проникли глубоко в сознание немцев еще и потому, что с декабря 1941 года начались крупные успехи японцев на Тихоокеанском театре военных действий, выдвигаемые на первый план министерством пропаганды. [27] На радостях Гитлер и Муссолини тоже объявили войну Америке, хотя «стальной пакт» их к этому и не обязывал. Возможно, фюрер лелеял надежду на то, что японцы в качестве ответного жеста выступят против СССР, но те предпочли отделаться выражениями благодарности. Тем не менее вступление Японии в войну оказало Германии большую психологическую поддержку и имело важное военное значение. Считалось, что Соединенные Штаты теперь надолго будут отвлечены собственными проблемами и не смогут оказывать существенной помощи Великобритании и Советскому Союзу, что, в свою очередь, отдаляло решение вопроса об открытии второго фронта в Европе.
Одним словом, немцам казалось, что у них еще есть время для окончательного решения русского вопроса. С другой стороны, решение этого вопроса именно в 1942 году стало насущно необходимым, ибо теперь странам «Оси»{1} и их союзникам противостояло 75% населения, промышленности и сырья всего мира. Гитлер понимал, что это последняя возможность Германии выиграть войну, далее поражение Третьего рейха просчитывалось чисто арифметически.
Поэтому еще в то время, когда немецкие войска из последних сил отбивали наступление русских, фюрер занялся разработкой планов летней кампании. На этот раз было ясно, что для достижения победы над Советским Союзом путем одновременного наступления на трех основных стратегических направлениях сил не хватит. Сводка германской армии от 30 марта 1942 года показывала, насколько дорогую цену пришлось заплатить за зимние бои. Из 162 действовавших на Восточном фронте дивизий только 8 были пригодны для наступательных действий, еще 50 дивизий могли пойти в бой после краткосрочного доукомплектована, основная масса могла использоваться только для оборонительных целей. В 16 танковых дивизиях осталось всего 140 исправных танков. [28]
Провал «молниеносной войны» поставил Германию перед перспективой войны затяжной, требующей колоссальных средств, материальных и людских ресурсов. К такой войне не были подготовлены ни вооруженные силы, ни экономика. Разрыв между постоянно растущими потребностями фронта и ресурсами страны, а также состоянием военного производства все более увеличивался. Ранее установленный уровень выпуска военной продукции не соответствовал масштабам разворачивающихся военных действий и не покрывал расходов вермахта.
10 января 1942 года Гитлер распорядился о перестройке промышленности на военные нужды. Два с половиной года он не решался пойти на этот шаг — производить пушки вместо масла, стремясь минимизировать в глазах нации тяготы войны. Более того, совсем недавно им было принято решение о сокращении сухопутной армии, производства вооружений и боеприпасов. После Московской битвы и вступления в войну США положение круто изменилось, настало время поделить «тяготы» с народом:
«Современный ход тотальной войны, в которой немецкий народ ведет борьбу за свое существование, властно требует использования всех имеющихся сил для вермахта и военного производства».
То, что Сталин уже заканчивал, фюрер только начинал. Если летом 1942 года германская промышленность добилась выпуска 500 танков ежемесячно, то советская уже выдавала 2000 машин.
Что касается людских ресурсов, генерал Мюллер-Гиллебранд пишет:
«Потери в личном составе оставались столь высокими, что они уже не могли более восполняться. Недостаток бойцов стал тяжелейшей организационной проблемой, которая так и не была решена до конца войны». [29]
Но Гитлер старался убедить себя, что и на этот раз он одолеет судьбу.
Генерал-фельдмаршал Кюхлер, сменивший Лееба на посту командующего группы армий «Север», предлагал первоначально осуществить наступление на северном участке с целью овладения Ленинградом. Гальдер продолжал считать решающим Центральное направление и рекомендовал нанести главный удар на Москву. Фюрер рассмотрел все эти предложения и решил начать кампанию большим наступлением на юге, а затем, по мере высвобождения сил, наносить удары и на других направлениях.
28 марта 1942 года в ставке Гитлера состоялось совещание, на котором был окончательно принят план летнего наступления. Присутствовавший при этом генерал Варлимонт впоследствии писал:
«...Гитлер, невзирая на постигшие немцев неудачи, вновь возвратился к своей основной идее, которой он придерживался в декабре 1940-го и летом 1941 года. Он снова хотел сосредоточить основные силы на крайних флангах широко растянутого фронта... Москва как цель наступления пока совершенно отпадала (курсив наш.- Авт.) ».
На севере следовало взять Ленинград, чтобы установить наконец связь с финнами по суше. На южном крыле Восточного фронта намечалось нанести противнику сокрушительные удары, захватить индустриальный Донецкий бассейн, нефтеносные районы на Кавказе, пшеничные поля Кубани, овладеть Сталинградом и лишить Советский Союз жизненно необходимых для ведения войны «важнейших военно-экономических центров». Считалось, что в случае успеха никакая американская помощь не сможет возместить Сталину потерянного. Германия соответственно приобретет источники стратегического Сырья для продолжения войны. Заместитель начальника генерального штаба ОКВ{2} Гюнтер Блюментрит по этому поводу вспоминал: [30]
«Промышленно-экономические круги в Германии оказывали сильное давление на военных, доказывая важность продолжения наступательных операций. Они говорили Гитлеру, что не смогут продолжать войну без кавказской нефти и украинской пшеницы».
Как видим, альтернатив у фюрера было немного.
Одновременно с решением задачи экономического ослабления СССР, следовало нанести ему и максимальное военное поражение, «чтобы окончательно уничтожить оставшиеся в распоряжении Советов силы». На последний момент обращалось особое внимание:
«Необходимо избегать того, чтобы в результате слишком позднего подхода войск, предназначенных для окружения, противник получил возможность избежать этого окружения».
В дальнейшем Гитлер предполагал создать на востоке «восточный вал» — гигантскую оборонительную линию, чтобы затем повернуть на юг и через Ближний Восток нанести удар по Англии. Геббельс писал, что с Россией дело может дойти до Столетней войны, которая не будет доставлять Германии никаких хлопот. Мысленно фюрер уже устремлялся к Индии и странам Персидского залива, предусмотрительно приказав увеличить производство вооружения и снаряжения для действий в тропиках из расчета на 7 дивизий.
В соответствии с принятым решением, 5 апреля 1942 года была издана директива «фюрера и верховного главнокомандующего» № 41. Согласно этому документу, основной комплекс операций кампании слагался из ряда последовательных дополнявших друг друга глубоких ударов. Целью первого из них являлся прорыв на Воронеж, откуда танковые и моторизованные соединения должны были повернуть на юг и, во взаимодействии с войсками, наступающими от Харькова, уничтожить силы Красной Армии между Донцом и Доном. Затем следовало наступление двумя группировками на Сталинград с взятием противника в клещи с северо-запада (вниз по течению Дона) и с юго-запада (вверх по течению Дона). [31] И наконец, поворот на Кавказ — к вожделенной нефти и маячившим на горизонте «индиям». Таким образом, основная задача кампании состояла в завоевании Кавказа с его нефтяными промыслами. Но сначала две группы армий должны были путем глубоких охватов уничтожить главные силы Красной Армии в районе западнее Сталингоада.
Весной 1942 года количество немецких дивизий на Восточном фронте возросло до 183, а на юге — до 68. Для восполнения потерь части получили около миллиона не имевших боевого опыта новобранцев. 31 марта фельдмаршал Кейтель отдал приказ о том, что добровольцы по достижении 17 лет могут призываться в вермахт или войска СС без согласия родителей. После чего почти все пехотные дивизии группы армий «Юг» были укомплектованы до полного штата. Здесь же сосредоточивалось около 50% имевшихся в наличии танковых и моторизованных соединений. Поскольку танковые и моторизованные дивизии предназначались для ведения наступления на решающих направлениях, их боеспособность была доведена до максимального уровня.
В танковых дивизиях танковые полки перешли на 3-батальонную организацию. В каждом батальоне имелось по две роты легких танков и одной роте средних. Эти танковые полки были укомплектованы полностью. Боевую мощь основных танков Т- III и Т- IV значительно увеличило оснащение их длинноствольными пушками. Моторизованная бригада была усилена ротой 20-мм самоходных установок, а дивизионная артиллерия — зенитным дивизионом. Разведывательные батальоны расформировывались, но мотоциклетному батальону придавалась рота разведывательных танков.
Моторизованные дивизии впервые получили в штат один танковый батальон, состоявший из двух рот легких и роты средних танков. Разведбат также подвергся расформированию, а мотоциклетный батальон обзавелся ротой разведывательных танков. [32] Усилилась зенитная артиллерия, а в истребительно-противотанковых дивизионах две роты были оснащены русскими «трофеями» — 76,2-мм пушками на самоходных лафетах.
В среднем в танковой дивизии имелось около 130 танков, в моторизованной — свыше 50. Таким образом, танковые дивизии были примерно равноценны дивизиям образца 1941 года, а моторизованные повысили свою боевую мощь.
Пехота получила на вооружение новые 75-мм противотанковые пушки, но, ввиду невосполнимых потерь в автотранспорте, стала менее подвижной. Примерно 30% артиллерии составляли орудия устаревших образцов.
Группы армий «Центр» и «Север», остававшиеся в обороне, пополнялись во «вторую очередь». Невозможность доукомплектовать их личным составом и техникой вынудила сократить здесь штатную организацию пехотных дивизий на одну треть. Танковые дивизии имели только по одному танковому батальону — 60–70 машин. Чтобы обеспечить хотя бы 85% первоначальной мобильности группы армий «Юг», все соединения двух других групп пришлось демоторизо-вать.
Численность самолетов уменьшилась по сравнению с маем 1941 года, а количество боеспособных машин составляло в среднем 50–60% от фактического наличия.
«После провала «воздушной битвы за Англию», — пишет Мюллер-Гиллебранд, — авиация западных противников Германии смогла сравняться силами с люфтваффе. Германские военно-воздушные силы во все возрастающей степени сковывались обороной имперской территории и участием в боях на других театрах военных действий на Севере и Средиземноморье... Вследствие этого сухопутные силы должны были учитывать, что поддержка их со стороны ВВС и зенитных частей будет уменьшена...» [33]
В целом, по общему мнению (это мнение и самих немцев), в преддверии новой летней кампании германская армия выглядела слабее, чем год назад, ей не удалось восстановить былой боеспособности ни в количественном, ни в качественном отношении. Общий недокомлект личного состава на советско-германском фронте составлял в мае 1942 года 650 тыс. человек, остро ощущалась нехватка офицеров и унтер-офицеров. Если действующая армия на Восточном фронте увеличилась на 29 дивизий, то численность личного состава по сравнению с июнем 1941 года уменьшилась на 359 тыс. человек.
Для восполнения людских ресурсов ОКВ обратилось за помощью к союзникам Германии. Кейтель спешно направился в вояж в Будапешт и Бухарест, чтобы набрать венгерских и румынских солдат. Геринг, а потом и сам Гитлер обратились к Муссолини. Переговоры увенчались успехом, фюрер получил обещания направить на русский фронт дополнительное количество пушечного мяса. Для летнего наступления немцы рассчитывали иметь 52 союзнические дивизии: 27 румынских, 13 венгерских, 9 итальянских, 2 словацких и 1 испанскую. Это составляло четвертую часть объединенных сил держав «Оси» на Востоке. Половина этих соединений должна была усилить южный фланг фронта, где предстояло наносить главный удар. Задача союзников состояла в прикрытии в ходе наступления его северного фланга, глубина которого должна была все более увеличиваться по мере продвижения на восток. Офицеры и солдаты вермахта относились к союзникам с презрением и не рассчитывали на серьезную помощь с их стороны. Все они разделяли мнение фельдмаршала фон Рунштедта, который заявил:
«Румынские офицеры и нижние чины не выдерживают никакой критики; итальянцы просто ужасны, а венгры только и мечтают, как бы поскорее убраться домой».
Боеспособность этих войск была ниже боеспособности немецких дивизий, но германское командование дорожило любой помощью. Правда, планировалось, что весь обещанный контингент полностью прибудет в Россию лишь к началу осени. [33]
К маю 1942 года, если верить официальной «Истории Второй мировой войны», Германия и ее союзники имели на советско-германском фронте 217 дивизий и 20 бригад — 6198 тыс. человек (цифра явно завышена миллиона на полтора; кроме того, около 300 тыс. военнослужащих были задействованы для поддержания порядка на оккупированных территориях), 56941 орудие и миномет (свои 50-мм минометы мы не считаем, у противника, конечно же, учитываем, хотя в справочниках пишем, что «наши превосходили» ), 3229 танков и штурмовых орудий (танков у Красной Армии всегда было больше, поэтому советские маршалы предусмотрительно сообщают, что «значительная часть нашего бронетанкового парка по своим боевым качествам уступала немецким»; мы в ответ можем смело сказать, что значительная часть нашего бронетанкового парка по боевым качествам превосходила абсолютно все, что имели немцы, а вот качество нашего «генеральского парка» — да, оставляло желать...), 3395 боевых самолетов (из них 2815 машин люфтваффе и 580 итальянских, финских и прочих союзников).
Операция «Блау» должна была начаться в июне. До этого с целью создания благоприятных условий предполагалось провести наступательные операции с ограниченной целью — в Крыму и на Изюмском направлении. Советское руководство своей самоуверенной стратегией в какой-то мере само облегчило противнику выполнение этой задачи.
«Ржавая и разболтанная» военная машина Гитлера, с ее (опять же по сталинскому определению) «дефективной стратегией» и «шаблонной тактикой», вновь сумела использовать и «момент внезапности», и другие «моменты» и поставить Советский Союз буквально на край гибели. [35] Немецкие солдаты вышли к Волге и поднялись на вершины Кавказа, германский адмирал уже готовился принять командование Каспийской флотилией, а корпус «Ф» — совершить бросок на Багдад...
Гроза двенадцатого года