За Александра Колесникова
В самом конце 1943 года полк получил задачу перебазироваться на новый аэродром, ближе к Днепру. Условия были нелетные. Как только облачность немного уменьшилась и видимость стала получше, командир полка майор Подорожный и штурман капитан Яманов вылетели на разведку погоды в район нового места базирования.
Однако близ Александрии они попали в сплошной туман. Оценив обстановку, Яманов стал запрашивать командира. Ответа не было. Яманов решил, что майор вернулся домой. Горючее в баках кончалось, и штурман лег курсом на свой аэродром.
Командира на базе не оказалось. А на другой день стало известно, что Сергей Иванович Подорожный погиб: снижаясь, пытаясь пройти под облаками, он врезался в землю.
Командование полком принял майор Николай Иванович Ольховский — летчик опытный, немало повоевавший, окончивший военную академию.
Не прошло и двух недель — в полк пришла новая беда. Не вернулись с боевого задания сразу два летчика — Александр Колесников и Александр Кальянов.
Тяжело переживал потерю друзей Борис Жигуленков. С мыслью о гибели Саши Колесникова и вовсе не мог примириться — так много связывало их в жизни. Борис поклялся мстить за смерть друга. У него даже появилась идея: сделать так, чтобы Александр оставался в строю...
Своими мыслями Борис поделился с командиром полка и его заместителем. Выслушав, те дали добро: действуй!
Жигуленков сразу же пошел на стоянку своего самолета. Приняв рапорт механика и поздоровавшись со всеми, он обратился к мотористу:
— Знаю, Саша, ты не меньше других переживаешь гибель нашего земляка Александра Колесникова.
— А что, неужели лейтенант вернулся? — обрадовался старший сержант Хапличук.
— Да нет, с того света не возвращаются. Но мне хотелось, чтобы он вместе с нами продолжал бить врага. И командир согласился с этим. А к тебе просьба: напиши-ка яркими буквами на борту самолета: «За Александра Колесникова!» Звездочки рисовать ты научился, думаю, справишься и с этой задачей.
— Будет сделано, товарищ командир!
— Ну вот и хорошо, Саша! Будем мстить за боевых друзей!
В конце января 1944 года войска 1-го и 2-го Украинского фронтов начали активные боевые действия по окружению гитлеровских войск, упорно оборонявшихся в районе Корсунь-Шевченковского. Однако авиаторам пришлось нелегко. Из-за наступившей оттепели, обильных дождей грунтовые аэродромы раскисли и вышли из строя. Взлетная полоса аэродрома Станиславчик, на который только что приземлились самолеты 240-го истребительного, оказалась под водой. Командир полка майор Ольховский все меры принимал для восстановления взлетной полосы. За ходом подготовки аэродрома к полетам следило не только командование дивизии, но и командир корпуса: он регулярно связывался с Ольховским по телефону, справлялся о ходе восстановительных работ.
— Николай Иванович, может, какая дополнительная помощь нужна? — спрашивал по телефону комкор Иван Дмитриевич Подгорный.
— Спасибо, товарищ генерал. У нас достаточно людей и техники. Командир БАО бросил все силы на подготовку аэродрома, горячо откликнулось на нашу просьбу о помощи местное население. Думаю, что часика через два-три доложу о готовности к полетам, — ответил майор Ольховский.
— Задание вам уже направлено. Подберите достойных товарищей для его выполнения.
— Вас понял, товарищ генерал. Все сделаем, как надо.
...Каждый из вызванных к командиру мечтал выполнить это задание. Однако своего последнего слова Ольховский пока не сказал. Майор еще раз прочитал боевое распоряжение, в котором говорилось, что в район Первомайска противник подтягивает танки и другую боевую технику. Воздушной разведкой требуется установить примерное количество танков и маршрут их движения. Подчеркивалось, что район разведки прикрыт барражирующими истребителями и огнем зенитной артиллерии.
Прежде чем принять окончательное решение, командир полка обратился с вопросом к комэскам:
— Как считаете, кому доверить выполнение этого задания?
С места поднялся комэск-три старший лейтенант Кожедуб.
— Мне думается, — неторопливо заговорил он, — задачу надо возложить на летчиков первой эскадрильи. Они уже работали в этом районе и хорошо знают местность. К тому же у Амелина есть отменные «воздушные следопыты», о которых в шутку говорят, будто они могут сквозь броню увидеть, что за ней скрывается. В шутке есть доля истины, я в этом не раз убеждался.
— Иван дело предлагает, — тут же отозвался Кирилл Евстигнеев.
— А как на это смотрит комэск? — хитровато улыбаясь, спросил Ольховский.
— Положительно, товарищ командир, и благодарю за доверие. Обещаю, задание, выполним.
— Что же, если нет вопросов, действуйте по своим планам.
Посоветовавшись с замом и командирами звеньев, Амелин возложил выполнение задания на Жигуленкова и Колесникова.
— Учтите, — предупредил Амелин, — по курсу облачность, местами возможен дождь или снег. Однако в районе разведки ожидается хорошая погода. Не исключена встреча с «мессерами» и «фокке-вульфами». Все ясно?
Подбежал механик, четко доложил:
— Товарищ лейтенант! Самолет к боевому вылету готов. Горючим и боеприпасами заправлен полностью.
— Ну вот что, братцы, — сказал Жигуленков, оставшись со своим экипажем, — листок с боевым заданием в планшете, ждем сигнала к вылету. Давайте еще раз осмотрим конягу — и в путь-дорогу.
Необычная возбужденность Бориса насторожила Нину. Нет, он и раньше уходил на задание, как сам говорил, с гордо поднятой головой и уверенностью в победе. Но сейчас точно стих на него нашел: смеется не переставая, сыплет шуточками.
И снова думами своими Нина вернулась к тому памятному вечеру.
«Да о чем ты говоришь? — сказал Борис тогда. — Теперь мы вдвоем не только на земле, но и в воздухе. Я буду чувствовать твое дыхание, твою помощь, и сам черт нам не брат». Потом почему-то вспомнила стихи, которые часто повторял Борис, утверждая, что они — и о его боевых друзьях-однополчанах, бесстрашных истребителях:
Смелого пуля боится,Стараясь не обнаружить своей тревоги, Нина принялась за работу: проверила расположение в приемнике ленты со снарядами, вытерла ветошью масляные пятна и доложила командиру экипажа, что бомбовое и стрелковое вооружение к боевому вылету подготовлено...
Зеленая ракета еще не упала на землю, когда пара «Лавочкиных» пошла на взлет. В первые минуты полета небо было почти сплошь затянуто облаками. За линией фронта облачность стала редеть, видимость улучшилась.
— Подходим к району разведки, — напомнил Жигуленков ведомому, — смотри больше за воздухом, а я займусь землей.
Он вглядывался в шоссе и прилегающие к нему проселочные дороги. Но ни танков, ни автомашин не видел.
«Возможно, противник движется по другим дорогам», — подумал Жигуленков и, решив проверить свое предположение, отвернул от шоссе. Пролетев не более трех минут, увидел стоявшие на обочине проселочной дороги аккуратно приглаженные стога соломы. Решил снизиться, с малой высоты взглянуть на них. И первое, что он увидел, были следы, оставленные танками, свернувшими с проселочной дороги.
— Борис, под нами танки! — услышал Жигуленков возбужденный голос ведомого.
— Вижу, Ваня, и не только танки, но и кое-что другое.
Как и было обговорено на земле, Жигуленков тут же передал на командный пункт первые разведданные. Получив подтверждение с КП, «Лавочкины», не теряя ни минуты, сбросили фугаски на вражеские танки. Прогремел взрыв, языки пламени взметнулись к небу — бомбы попали точно в цель.
Но не успели Жигуленков и его ведомый развернуться в сторону линии фронта, как их атаковала сверху пара «мессершмиттов». Светящаяся огненная струйка, посланная фашистом, молнией пронеслась над кабиной Жигуленкова. Немец промахнулся, а Борис мгновенно бросил машину в сторону. Имея большую скорость, оба «мессера» при выходе из атаки пошли на боевой разворот, стремясь сохранить за собой преимущество в высоте.
Теперь все внимание Жигуленкова было обращено к вражеским самолетам, которые, видимо, получили задачу уничтожить наших воздушных разведчиков.
Для начала Жигуленков решил развернуться, чтобы не позволить противнику атаковать себя сзади, сойтись с ним на встречных курсах, в лобовую.
Самолеты стремительно сближались, казалось, столкновение неизбежно. Однако нервы врага не выдержали, и он отвернул вправо. Этого как раз и ждал Жигуленков. На развороте «мессер» настигла прицельная пушечная очередь.
Выпустив густую струю дыма, «сто девятый» пошел со снижением.
— Еще один отлетался! — бросил по радио Иван Колесников.
— Рано торжествуешь, Ваня, — ответил Жигуленков. — Полет еще не закончен.
И в это время, словно по команде, гитлеровцы открыли с земли ураганный огонь.
Жигуленков понял: второй «мессер» прекратил воздушный бой, чтоб уступить место зенитчикам. Не мешкая, он энергично развернулся и, маневрируя, взял с напарником курс на свой аэродром.
Нина, усевшись на самолетный чехол, привычно набивала снарядную ленту, а мыслями была в воздухе, вместе с Борисом. Снова и снова вглядывалась она в небо: а вдруг да появится там долгожданный Ла-5, послышится гул его мотора? Но небо молчало, не видно в нем силуэта самолета. Время тянулось мучительно медленно. И чем дольше Борис находился в полете, тем тревожнее было у нее на душе.
Нина настороженно прислушивалась к разговору техников и механиков: кажется, и они встревожены тем, что долго нет Бориса. Хотела было спросить, не знают ли чего, но не решилась, лучше уж подождать еще немного. Чтобы отвлечься, решила еще раз перечитать старые, давно полученные письма: их всегда носила в полевой сумке как самое дорогое. Среди писем оказался и черновик заявления Бориса, которое он отправил в загс Сталинского района Москвы. В заявлении он писал: «Прошу зарегистрировать брак с Ниной Алексеевной Кругловой с октября 1943 года и считать нашей общей фамилией — Жигуленковы».
— С законным браком на фронте поздравляют не часто, — сказал в тот вечер командир полка майор Ольховский, — но коль уж так все случилось, перечить не будем. Совет вам да любовь. Только давайте условимся: настоящую свадьбу, с музыкой и бубенцами, сыграем сразу же после войны...
Нина бросила взгляд еще на какой-то листок — и тут уловила шум мотора. К аэродрому на малой высоте приближались наши истребители. Нина безошибочно определила: это возвращается»Борис со своим боевым другом Иваном Колесниковым.
Командир полка не стал слушать доклад Жигуленкова о выполнении боевого задания, заговорил первым:
— Нам уже известно, как вы поработали. По результатам вашей разведки вылетает группа бомбардировщиков. А комкор генерал Подгорный объявил обоим вам благодарность и поставил вашу пару в пример всем летчикам корпуса.
— Служим Советскому Союзу! — негромко ответили летчики.
Видя, что командир полка в хорошем настроении, Борис добавил:
— Только летали мы, товарищ майор, не парой. Нас было трое. — И кивком указал на свой самолет, на борту которого красовалась надпись: «За Александра Колесникова».
Доверием окрыленный
Кончался первый месяц весны 1944 года. Советские войска продвигались на запад, преследуя отступающего противника. Все чаще меняли свои аэродромы летчики 240-го истребительного авиаполка, прокладывая путь пехоте, очищая небо от вражеской авиации. 22 марта полк получил приказ перебазироваться в район Умани. В считанные часы личный состав покинул обжитую точку. И в тот же день, уже с нового аэродрома, Ла-5 вылетели на боевое задание, сопровождая «Ильюшиных», наносящих удар по отступающему врагу.
26 марта войска 2-го Украинского фронта вышли на границу с Румынией — реку Прут.
...Аэродром в районе города Бельцы. Здесь после жарких боев для летчиков 240-го авиаполка выпала небольшая передышка. Используя представившуюся возможность, проводили занятия, подводили итоги, обобщали опыт боев. Технический состав готовил технику к предстоящим воздушным схваткам.
В один из тех дней стало известно, что Указом Президиума Верховного Совета СССР Ивану Кожедубу, Николаю Ольховскому и Федору Семенову присвоено высокое звание Героя Советского Союза. Первые Герои полка! Их чествование вылилось в торжественную клятву однополчан — держать равнение на кавалеров Золотых Звезд.
Однако вскоре эту радость омрачило горе. 8 апреля при выполнении боевого задания командования погиб смертью храбрых Иван Колесников.
Борис Жигуленков тяжело переживал утрату друга. Но на войне друзей не оплакивают, за них мстят врагу. И летчики мстили фашистам, уничтожали их на земле и в воздухе...
С каждым днем крепло боевое мастерство Жигуленкова. Рос его авторитет, а вместе с авторитетом и слава. Его все чаще называли в числе лучших воздушных бойцов. Ему присвоили очередное воинское звание — старший лейтенант, а вскоре доверили звено.
— Звено — не экипаж, — говорил Борису майор Ольховский, — эта боевая единица способна самостоятельно решать более важные тактические задачи. Да и личного состава побольше, а значит, и спрос с командира выше.
Выслушав майора, Жигуленков пообещал оправдать доверие.
А дела у Бориса и впрямь шли неплохо. Его питомцы смело вступали в бой с гитлеровцами и нередко побеждали. На подведении итогов за прошедший месяц звено Жигуленкова называлось в числе лучших в полку. И это радовало молодого командира, вселяло в него уверенность...
На личные дела времени оставалось совсем немного, но одно не терпело отлагательств. Нина ждала ребенка, и Борис должен был отправить ее в Москву, к своим родителям.
Улучив момент, он обратился к командиру полка с просьбой разрешить проводить жену до железнодорожной станции. Выслушав старшего лейтенанта, Ольховский улыбнулся:
— Выходит, после Победы нам предстоит не только погулять на вашей свадьбе, но и отметить день рождения ребенка. Неплохой повод для встречи однополчан. Ну, а что касается проводов... Берите мою машину и поезжайте. Кого еще взять с собой до станции, решайте сами.
Проститься с подругой пришли оружейницы Аня Сухова, Зоя Солодкова, Мэри Исакова. Каждая давала совет: получше питаться, беречь себя. И протягивала небольшой гостинец: одна — шоколад, другая — печеную картошку, а третья — горячие лепешки.
— Вы столько всего принесли ей, словно провожаете не в Москву, а на край света, — говорил Александр Хапличук.
— Не ей, а им, — отвечала Элла Варшавская. — Ведь Нина теперь не одна...
Борис слушал дружеское щебетание подруг, но сам молчал. Только приехав на станцию и усадив жену, сказал:
— Ну, Нина, до свидания. Привет Москве и родителям. Будь здорова. Береги себя и его или ее, все равно, но береги... — Он хотел еще что-то сказать, но проводница попросила провожающих покинуть вагон, и Борис заспешил к выходу...
Не прошло и двух недель после небольшого затишья, наступившего на их фронте, как снова разгорелись бои.
Как-то, изрядно устав после двух боевых вылетов, Жигуленков решил отдохнуть, а заодно поговорить с экипажем: рассказать об особенностях полета, о выполнении боевой задачи. Но не успел закончить беседу, как увидел приближающегося к стоянке парторга полка. Жигуленков быстро встал, расправил под ремнем гимнастерку и шагнул навстречу капитану Беляеву.
— Сидите, сидите, — тепло сказал тот. — Захотелось поговорить с вами. А то с утра до вечера ношусь по аэродрому, работы вроде не видно, а ноги гудят.
Борис всегда завидовал умению парторга разговаривать с людьми, находить с ними общий язык.
Вот и сейчас капитан сразу включился в беседу о погоде, которая приковала самолеты к земле, расспросил о весточках из дома. Затем, словно вспомнив о главном, достал из планшетки пахнущую типографской краской армейскую газету: — Знаю, не читали. Почта только что поступила. Вот послушайте, что пишет «Советский пилот»...
В статье, озаглавленной «Патруль сбил три «стервятника», рассказывалось о том, как, бросая в бой все новые свои резервы, в том числе авиацию, гитлеровцы надеялись остановить наступление советских войск. «На днях, — читал капитан Беляев, — противник попытался смешанной группой самолетов нанести удар по боевым порядкам наших войск. Наши истребители вовремя обнаружили вражескую группу из девяти «Хеншелей-129», шести Me-109 и шести самолетов «Арадо». Патрулировавшая четверка истребителей под командованием старшего лейтенанта Алексея Тернюка, несмотря на численное превосходство врага, вступила в бой и нанесла удар по гитлеровцам. В ожесточенной схватке Тернюк сбил «Хеншель-129», а старший лейтенант Жигуленков со своим ведомым расстреляли по одному «Мессершмитту-109».
— Ну как? — обратился парторг с вопросом к Борису, неторопливо сворачивая газету. И, не дожидаясь ответа, сказал: — Поздравляю, товарищ Жигуленков!
— Спасибо, товарищ капитан, только не вижу в нашем полете ни особого мужества, ни геройства.
— Ну, не станем уточнять, — дружески перебил его Беляев. — Главное, вышли победителями из неравного боя. Однако завернул я к вам не только для того, чтобы поздравить с очередной победой. Хочу продолжить наш прежний разговор, Борис Васильевич. Думаю, догадываетесь, какой.
— Да, догадываюсь, — с готовностью ответил Жигуленков. — Я даже вот заявление подготовил. Только не знаю, так ли все написал.
Беляев взял листок, пробежал текст глазами.
— По-моему, написано хорошо. Особенно вот это место: «Буду честно и добросовестно выполнять все обязанности, которые возлагают на меня Устав и Программа ленинской партии, не пожалею сил для полного разгрома гитлеровских захватчиков...» Так что готовьтесь, Борис Васильевич, думаю, коммунисты полка не откажут вам в доверии.
А вскоре, в перерыве между боевыми вылетами, на одной из самолетных стоянок состоялось партийное собрание, посвященное приему в партию.
Зачитали заявления, анкетные данные, и началось обсуждение. Первым взял слово командир 2-й эскадрильи Кирилл Евстигнеев.
— Сегодня мы принимаем в партию сразу двух командиров звена — Мухина и Жигуленкова. Я особо хочу сказать о Борисе. На его счету больше сотни боевых вылетов, немало воздушных боев, в которых он сбил одиннадцать вражеских самолетов. Но он не только отличный воздушный боец, но и прекрасный товарищ, умелый командир-воспитатель. Считаю, что Борис Жигуленков достоин быть в рядах ленинской партии.
Тепло говорили о старшем лейтенанте Жигуленкове и другие товарищи. А когда приступили к голосованию, все единодушно подняли руки.
...В ту ночь Борис долго не мог заснуть. Снова и снова размышляя о собрании, понимал, как непросто оправдать доверие, завоевать право называться коммунистом. Он вспомнил слова, которые часто слышал от отца. «Коммунисты, — говорил Василий Сергеевич, — люди удивительные, они скроены из особого материала... И не сломить их никому». Как теперь порадуется отец, узнав, что и младший его сын тоже связал свою судьбу с ленинской партией. Недавно Борис получил письмо от брата, Василий писал о коммунистах своего завода, призвавших достойно выполнить план первого полугодия сорок четвертого года; рассказал о героических починах тружеников других предприятий. Коммунисты Московского автомобильного завода обязались выпустить более тридцати тысяч автомобилей, а станкостроители — дать стране свыше восьми тысяч станков... Да и не только члены ВКП(б), — многие труженики тыла выступили с патриотическими начинаниями. Борису вспомнился почин тамбовских колхозников: они передали фронту танковую колонну, построенную на личные средства, — об этом он узнал из центральных газет. А недавно в их полку происходили торжества по поводу передачи самолета командиру третьей эскадрильи Ивану Кожедубу. Пчеловод из колхоза «Большевик» Ленинградской области Василий Викторович Конев внес трудовые сбережения в фонд Советской Армии и попросил построить самолет имени своего односельчанина Героя Советского Союза подполковника Конева, павшего смертью храбрых. Просьба колхозника была удовлетворена. На днях капитан Кожедуб совершил вылет на подаренном самолете, двухсотый по счету, расстрелял в небе войны тридцать пятую машину врага...
Борис вынул из кармана гимнастерки письмо, недавно полученное от Нины. Сколько раз он перечитывал эти сердцем написанные строки, а все кажется — мало. И снова поднес листок к глазам, стал читать уже хорошо знакомый текст.
«Вот я и доехала, — писала Нина. — Обживаю твою московскую квартиру. Привыкаю. Встретили меня как родную. Мама бросилась с объятиями, даже разрыдалась, все повторяя: «Радость-то какая, дочка приехала». А вечером вернулся с работы отец и тоже тепло и сердечно обласкал меня. Мне даже показалось, что я выросла в этой семье. Только за тебя теперь еще больше переживаю. Но верю, что все будет хорошо. Вернешься с победой, а я с сыном или дочкой встречу тебя с самым большим букетом цветов...» «Обживаю твою московскую квартиру», — улыбаясь в усы, повторил Борис. Натянул на себя одеяло и наконец-то уснул с мыслями о жене, о такой желанной встрече с ней...
А вскоре в жизни Бориса Жигуленкова произошло еще одно событие: его назначили заместителем командира эскадрильи.
Поздравляя Жигуленкова с вступлением в новую должность, майор Ольховский сказал:
— Говорят, что от заместителя до командира — один шаг. Я надеюсь, что этот шаг у вас будет не только коротким, но и твердым, уверенным...
Гвардейское звание
4 июля 1944 года приказом наркома обороны 240-й истребительный авиаполк был преобразован в 178-й гвардейский. Командир полка Н. И. Ольховский получил очередное воинское звание — гвардии подполковник. Многие воины части были удостоены наград за успешное выполнение боевых приказов командования. На груди гвардии старшего лейтенанта Жигуленкова засиял второй орден Красного Знамени.
20 августа 1944 года началась Ясско-Кишиневская операция. Тысячи наших орудий и минометов, сотни боевых самолетов обрушили сокрушительные удары по врагу. Участвовал в ней и 178-й гвардейский истребительный.
Открывая митинг, посвященный задачам полка в начавшейся операции, гвардии подполковник Ольховский подчеркнул, что задача перед авиаторами сложная — содействовать продвижению наземных войск, прочно удерживать господство в воздухе. Парторг полка гвардии капитан Беляев зачитал обращение политуправления 2-го Украинского фронта с призывом ко всем воинам, вступившим на территорию Румынии: высоко нести знамя советского солдата — гуманиста, освободителя.
Выступили многие: летчики и техники, механики и младшие специалисты. Взял слово и гвардии старший лейтенант Жигуленков. Его выступление было кратким. Он сказал, что летчики их эскадрильи сделают все, чтобы помочь наземным войскам продолжать свой победный марш по фронтовым дорогам стран Европы.
И снова перебазирование — теперь в Северную Трансильванию.
С раннего утра и до позднего вечера не замолкал на аэродроме гул авиационных моторов.
...В тот день боевое распоряжение было получено еще до восхода солнца. Требовалось выделить группу истребителей для сопровождения «Ильюшиных», получивших задание нанести удар по аэродрому противника. Однако вылет осложнялся из-за погодных условий. Тучи повисли над самой землей. Но приказ получен, а значит, должен быть выполнен.
Посоветовавшись со своими заместителями, командир полка решил послать на сопровождение штурмовиков шестерку «Лавочкиных» во главе с гвардии старшим лейтенантом Жигуленковым.
— То, что эту задачу мы ставим не комэску, а его заместителю, — сказал подполковник, — объяснимо. Все знают, что капитан Амелин в последнее время почти не вылезает из кабины самолета: возвращается с задания — и снова в полет. К тому же он сам идет навстречу своему заместителю Борису Жигуленкову, помогая ему скорее утвердиться в новой должности.
— Что же, такое стремление можно только приветствовать, — поддержал командира полка начальник штаба гвардии майор Шахмистов.
Однако новое боевое задание не вызвало у Бориса особого восторга. Нет, самого его трудности не пугали, хотя он знал: лететь придется над горами, а это требовало высокой техники пилотирования, умелой ориентировки. Борис волновался за неопытных своих подчиненных: конечно, им хотелось бы испытать себя, но по силам ли новичкам такая задача?
И только узнав, что группу можно пополнить летчиками из других подразделений, Жигуленков облегченно вздохнул. Включение в нее Валентина Мудрецова и Василия Мухина придало уверенности, ободрило.
При изучении боевой задачи Жигуленков старался меньше говорить сам, обращался к летчикам группы, чтобы узнать их мнение по тому или иному вопросу. Особенно ему хотелось послушать таких асов, как Валентин Мудрецов и Василий Мухин. Слушая их, Борис снова и снова убеждался, какие это умные, смекалистые парни.
Точно в назначенное время «Лавочкины» один за другим поднялись с аэродрома. Взлетали парами. Пристроившись к ведущему, истребители шли в район встречи со штурмовиками. Как условились на земле, Валентин Мудрецов со своей ударной группой летел с превышением.
Группу непосредственного прикрытия штурмовиков вел Жигуленков. Он шел ниже, недалеко от «Ильюшиных».
До цели оставалось совсем немного, самолеты противника могли появиться в любую минуту. Значит, внимание и еще раз внимание.
Вот и аэродром противника. Однако «илы», не перестраиваясь, шли прежним курсом.
— В чем дело? — вслух сказал Жигуленков, обшаривая глазами широкое поле аэродрома.
— Я Орел-восемь, — услышал он по радио голос ведущего группы «Ильюшиных», — под нами цель — аэродром, но он пуст.
— Орел-восемь, вас поняли, — тут же ответили с командного пункта. — Посмотрите внимательно, ошибка исключена.
— Вас понял, — донеслось в ответ. И тут же: — Вижу, иду в атаку!
В стороне от аэродрома, вдоль опушки леса, стояли в укрытиях «юнкерсы», «мессеры», «фокке-вульфы».
В это время снизу слева вынырнула четверка «сто девятых» и пошла на «Ильюшиных». Но летчики группы непосредственного прикрытия не дали им возможности нанести удар по штурмовикам.
Успешно закончив штурмовку вражеского аэродрома, ведущий «Ильюшиных» подал сигнал прекратить работу и следовать домой.
...Командир полка Николай Иванович Ольховский еще раз прочитал наградной лист на заместителя командира эскадрильи гвардии старшего лейтенанта Жигуленкова. В нем отмечалось, когда и какие боевые задания выполнял Жигуленков, сколько вылетов он совершил на прикрытие наземных войск, сопровождение штурмовиков и бомбардировщиков, на разведку и свободную охоту. Говорилось и о том, в какие сложные ситуации попадал летчик, причем из каждой благодаря мужеству и боевому мастерству выходил победителем.
И все же командиру полка хотелось дополнить наградной лист еще каким-то боевым эпизодом, ярким примером, характеризующим доблесть и героизм этого замечательного летчика.
— Вот послушай-ка, чем я хочу закончить этот наградной лист, — обратился гвардии подполковник к начальнику штаба и начал читать: — «За совершенные 184 боевых вылета, проведенные 46 воздушных боев, в которых лично сбил 18 самолетов противника, за проявленные мужество, отвагу и героизм достоин звания Героя Советского Союза...»
— Ну что ж, — отозвался гвардии майор Шахмистов, — по-моему, аттестация отличная, доводы убедительные.
— Так и порешим. Только надо побыстрее отправить наградной лист, а то число сбитых самолетов меняется с каждым днем, а точнее, с каждым вылетом; промедлим — придется исправлять документ, — пошутил Ольховский, скрепляя наградной лист подписью.