Бессмертие Кунавина
Сегодня мы все знаем о Кунавине: в его биографии нет больше белых пятен.
А было время...
Да, было время, когда мы почти ничего не знали об этом герое. Было лишь известно, что он повторил подвиг Матросова и что жители польской деревни, за которую сражался ефрейтор Григорий Кунавин, похоронили его с почестями и сделали почетным гражданином своего села. И еще мы знали, что Григорий Кунавин ушел на фронт из Каменска-Уральского, а точнее со станции Синарская. Вот и все.
— Одним словом, нам надо «открыть» Кунавина, — сказал редактор, вручая мне командировочное предписание редакции газеты «Красный боец».
...На станцию Синарская я приехал ночью. На вокзале было пустынно. Лишь в дальнем углу зала на скамейке дремал бородатый старик. Мне оставалось последовать его примеру. Но спать почему-то не хотелось...
Я вышел на улицу. Закурил.
— Какого поезда дожидаетесь? — вдруг слышу голос. Ко мне вплотную подошел железнодорожник.
Я объяснил, что дожидаюсь не поезда, а утра.
— Заходите, — предложил железнодорожник и повел меня в служебную комнату.
Это был дежурный по станции. Он усадил меня в глубокое мягкое кресло, а сам на минутку вышел в соседнюю комнату, откуда доносился стук телеграфного аппарата.
— Вы к нам на станцию или в город? — спросил, возвратившись, дежурный.
— Кажется, к вам. Хочу разыскать следы Кунавина... Может, знаете такого?
— Кунавина Григория Павловича? Героя Советского Союза?
— Точно!
— А кто тут Кунавина не знал. Он же здесь жил. Отсюда на фронт ушел... Мы его с этого перрона на войну провожали...
Я совсем забыл про сон, отказался даже от дивана, который мне предложил дежурный для отдыха, мне хотелось только слушать человека, знавшего того, которого я приехал «открывать».
— А знали мы Григория Павловича по многим причинам. Во-первых, он как человек партийный был всегда на виду. Во-вторых, он вроде бы нашим кормильцем был: заведовал железнодорожным орсом... Кунавин был на Синарской человеком известным... Что про него говорить? Добрый был человек, отзывчивый... Ну и справедливый. На собрании, бывало, правду-матку резал, не кривил душой...
Незаметно подкралось утро. Я все-таки прилег на диван, но вскорости поднялся.
Дежурный повел меня в дом, где жил Кунавин.
— Познакомлю вас с женой Григория Павловича, — сказал дежурный и постучал в окно деревянного домика.
Дверь распахнулась, и мы вошли в длинную комнату.
— К тебе гость, Катя, принимай, — сказал дежурный и удалился.
Я сообщил Екатерине Андреевне о цели своего визита и попросил ее не только рассказать о своем муже, но и показать все, что связано с его делами, с его именем: документы, фотокарточки, письма...
Екатерина Андреевна достала из платяного шкафа небольшой деревянный сундучок, поставила его на стол и молвила:
— Тут все Гришино богатство...
И впрямь богатство. Беру первую попавшуюся в руки бумагу, читаю: «Кунавин Григорий Павлович награждается почетным званием ударника пятилетки, строителя социализма, активно проявившего себя в социалистическом соревновании по повышению производительности труда». Под грамотой стоит дата: «1932 год».
Екатерина Андреевна подает мне еще один документ. Читаю и убеждаюсь, что у меня в руках постановление граждан польской деревни Герасимовиче. Кажется, подлинник. Постановление на русском и польском языках.
Переписываю слово в слово в свой блокнот:
«Мы, жители польской деревни Герасимовиче, узнали имя героя, который сердцем своим прикрыл пулемет врага, чтобы быстрее пришла свобода в наш дом, чтобы вырвать нас из лап немецкого зверя.
Григорий Павлович Кунавин пришел к нам на нашу землю с далекого Урала воином-освободителем.
Его сердце пробили пули врага. Но он проложил таким же, как он сам, отважным бойцам Красной Армии дорогу к победе.
Он сражался за наше счастье, за то, чтобы враг никогда не ступил на порог нашего дома.
Мы поднимаем имя русского солдата Григория Кунавина как знамя великого БРАТСТВА РУССКОГО И ПОЛЬСКОГО НАРОДОВ.
Мы собрались в селе, где еще дымятся развалины наших домов, где вместо жилищ — страшные пепелища. Это следы разбойничьих дел гитлеровцев. Но сквозь дым пожарищ и слезы наши глаза видят завтрашний день, залитый ярким солнцем завоеванной в битвах свободы.
Имя русского воина Григория Кунавина будет для нас всегда озарено светом этого солнца, как имя человека, отдавшего жизнь, чтобы навсегда разогнать тучи.
В знак благодарности русскому брату-освободителю общее собрание жителей деревни Герасимовиче ПОСТАНОВЛЯЕТ:
1. Занести имя русского война Григория Павловича Кунавина НАВЕЧНО в список почетных граждан польской деревни Герасимовиче.
2. Высечь имя его на мраморной плите, которую установить в самом центре деревни.
3. Просить о присвоении школе, где учатся наши дети, имени Григория Кунавина.
4. Учителям каждый год начинать первый урок в первом классе с рассказа о воине-герое и его соратниках, чьей кровью для польских детей добыто право на счастье и свободу. ПУСТЬ ПРОСЛУШАЮТ ДЕТИ РАССКАЗ СТОЯ. Пусть их сердца наполняются гордостью за русского брата воина-славянина. Пусть их понимание жизни начинается с мысли о братстве польского и русского народов».
Бесценный документ!
— Я все собиралась отнести это постановление в нашу редакцию, — говорит Екатерина Андреевна, — но вот, видите, так и не собралась...
А я подумал: нет, это очень здорово, что сюда приехал... Здорово и то, что теперь редакция «Красного бойца» первой на Урале обнародует документ, значение которого трудно переоценить.
— Посмотрите вот это, — подает мне новый документ Екатерина Андреевна.
Теперь в моих руках письмо Председателя Президиума Верховного Совета СССР Н. М. Шверника:
«Уважаемая Екатерина Андреевна! По сообщениям Военного командования Ваш муж ефрейтор Кунавин Григорий Павлович в боях за Советскую Родину погиб смертью храбрых.
За геройский подвиг, совершенный Вашим мужем Григорием Павловичем Кунавиным в борьбе с немецкими захватчиками, Президиум Верховного Совета СССР Указом от 24 марта 1945 года присвоил ему высшую степень отличия — звание Героя Советского Союза.
Посылаю Вам грамоту Президиума Верховного Совета СССР о присвоении Вашему мужу звания Героя Советского Союза для хранения как память о муже герое, подвиг которого никогда не забудется нашим народом».
В моих руках побывало еще более двух десятков различных бумаг — справок, удостоверений, писем... И все они характеризовали Григория Кунавина как добросовестного работника, неутомимого коммуниста.
— Вы знаете, Гриша имел броню, — сказала Екатерина Андреевна.
— И как же он оказался на фронте?
Ответ Екатерины Андреевны и стал началом моего очерка о Кунавине...
Была осень 1941 года. Враг рвался к Москве. Мимо станции Синарская шли эшелоны. Одни спешили на запад, к фронту, другие мчались на восток. Однажды у станции остановился санитарный поезд. Григорий Кунавин в длинном брезентовом плаще, надежно защищавшем его от дождя, стоял на перроне.
— Товарищ, какая это станция? — донеслось из окна вагона.
— Синарская, — ответил Кунавин и ближе подошел к вагону.
Тот, который спрашивал, лежал с перевязанной головой.
— Какая у вас тут тишина, — шепотом произнес раненый.
Поезд тронулся. Кунавин не уходил, он еще долго смотрел вслед уходящим вагонам. Перед взором стоял этот молодой израненный солдат, а в ушах звенело: «Какая у вас тут тишина...»
В тот день Григорий пришел домой поздно вечером. То ли разговор у санитарного вагона, то ли еще что подействовало на него, но он решил, что его место на войне.
— Ухожу на фронт, Катюша, — сообщил он жене. — Пора...
— Не отпустят тебя, Гриша. На станции работы прибавилось, а людей — раз-два и обчелся.
— Отпустят. Посмотри на мои руки, ими только фашистов душить. Ну сама посуди, Катя. Где сейчас передний край? — Григорий заглянул пристально жене в глаза. — Там, где кровь льется. Негоже так, чтоб здоровый мужик в глубоком тылу отсиживался. Негоже. Понимаешь, Катя?
Как ей не понимать. Она хорошо знала своего Гришу. Знала и то, что от задуманного он не отступится. Катя тихо, почти шепотом, произнесла:
— Понимаю, Гриша, все понимаю.
...Эшелон уходил на фронт. На станцию Синарская проводить своих земляков пришло много жителей Каменска-Уральского.
— Клянемся вам, дорогие наши товарищи, что не пожалеем сил своих в борьбе с врагом. Ждите от нас радостных вестей. Настанет час — вернемся с победой.
Эти слова принадлежали рядовому Григорию Кунавину, уезжавшему на фронт...
Я попросил Екатерину Андреевну рассказать о детстве Григория Павловича, о его юных годах.
— А вы в Богдановиче были?
— Нет, не был. А что?
— Там его родители живут. Они-то лучше меня знают о детстве Гриши. Вот адрес: улица Кунавина, дом 12...
И я поехал в город Богданович.
Павел Васильевич и Аксинья Степановна — отец и мать Григория — с большой сердечностью рассказали о своем сыне...
Была осень 1914 года. Непрестанно шли дожди. Село Байны утопало в грязи. По немощеной сельской улице нельзя было ни проехать, ни пройти. Люди сидели в избах и понуро смотрели в окна. «Авось прояснится...»
Но тучи набегали одна за другой. Невесело было и в доме Кунавиных.
— Плохи наши дела, мать, — сказал Павел Васильевич, обращаясь к жене своей Аксинье.
— Хлеб кончается, а заработков нет.
Который месяц вот так без дела сидел плотник Павел Кунавин.
— Гришка-то наш в науку тянется, а босой, — молвила мать. — В школу не в чем бегать.
— Вижу, мать, все вижу. А помочь горю не могу, — ответил Павел Васильевич. — Пусть дома сидит. Не добраться бедному человеку до науки...
— Гриша ночами не спит, все грамоту постигает.
— Ни к чему голодному да босому грамота. Хлеб добывать надо, Аксинья, — произнес отец.
Шли дни один мрачнее другого. Уже близился к концу 1914 год, как в далекое уральское село Байны примчал жандарм-всадник и во всеуслышание объявил государев указ о мобилизации на войну.
Зарыдало село. В каждом доме слезы, причитания. На фронт уходили кормильцы. Покидал свою семью и Павел Васильевич Кунавин.
— Учение кончай, сынок, — на прощание произнес отец. — Хозяином в доме будешь...
С того дня Гриша не пошел больше в школу. Одиннадцатилетний юноша взял в руки отцовский топор и пошел тропою отца. Он подался на поиски работы...
Весна 1927 года. Из армии в родное уральское село Байны возвратился Григорий Кунавин.
— Что делать будешь, сынок? — спросил его отец.
— Новую жизнь строить, — ответил Григорий. — Прослышал я о ваших делах, и потянуло меня на родину. В Байнах рождалось новое. Волею бедноты здесь было создано товарищество по совместной обработке земли. Уж который год крестьяне трудились коллективно. Такой труд был по душе Григорию. Бывший красноармеец быстро занял место в трудовом строю. Он пахал, сеял, плотничал, строил. Любая работа спорилась в его руках. В горячую пору сева или уборки Григорий трудился от зари до зари.
А в год, когда началась стройка железной дороги Свердловск — Синарская, Григорий Кунавин отправился туда. С вещевым мешком за плечами явился он на пустынный Кодинский разъезд. И с того часа начался его труд на транспорте...
Два маршрута — Синарская и Богданович — раскрыли мне дофронтового Кунавина. Я убедился, что кунавинский подвиг был рожден на уральской земле. Там, в Польше, он лишь продолжился.
Ну, а как все-таки совершил свой подвиг солдат Урала? Каким был на войне?
На эти вопросы никто мне не мог ответить — ни отец и мать Григория Кунавина, ни его жена. Но все же зацепку удалось найти... В сундучке Екатерины Андреевны оказалось письмо, которое получила она в августе 1944 года. Его автор — фронтовой товарищ Григория Александр Горбунов писал: «Мне очень тяжело сообщать это печальное известие. В боях за Родину погиб смертью храбрых наш любимый товарищ, ваш муж Григорий Павлович Кунавин. Тяжелое горе постигло нас. Но то, что сделал Григорий, никогда не забудется нами.
Мы будем мстить фашистам, так как мстил им товарищ Кунавин».
— Горбунов жив? — спросил я.
— Жив, — ответила Екатерина Андреевна и, порывшись в бумагах, нашла его адрес. — Он пишет мне. Живет в Москве.
Горбунову я отправил письмо с просьбой рассказать о Кунавине, о бое у польской деревни...
Фронтовик откликнулся быстро. Он прислал мне письмо и листовку, посвященную подвигу Кунавина. Затем мы стали регулярно переписываться, а однажды встретились в Москве. Кроме того, товарищи из Центрального музея Вооруженных Сил помогли мне разыскать архивы военных лет той дивизии, в которой служил Кунавин. Все это воссоздало картину боев.
Времени на поиски ушло немало. Завязалась переписка со школой в польской деревне Герасимовиче. Одним словом, по крупицам, по деталям вырисовывался образ воина-героя.
...Наше стрелковое отделение стремительно ворвалось в траншею врага. Завязался рукопашный бой. Три гитлеровца бросились на рядового Кунавина. Но тот не дрогнул: штыком пронзил грудь одного из фашистов. Тот замертво свалился наземь.
Вдруг Григорий почувствовал острую боль в ноге. Это гитлеровец очередью из автомата ранил его. Но солдат не пал духом. Он развернулся и ударил врага прикладом. Фашист свалился. Остался еще один. Тот сзади навалился на Кунавина. Григорий рывком сбросил гитлеровца с плеч, затем схватил его за горло...
Так получил первое боевое крещение рядовой Григорий Кунавин. «Дорогая Катюша! — писал он жене из госпиталя. — Дела идут на поправку. Скоро рана заживет, и тогда снова вперед. Хочется скорее на фронт. Представь себе, я еще очень мало сделал...»
И вскоре почта принесла Екатерине Андреевне новую весть: «Нахожусь в пути. Еду на фронт. Соскучился по горячему делу. Теперь жди, Катюша, писем прямо с переднего края».
Трудными дорогами шел к победе боец Григорий Кунавин. Но не жаловался на тяжести, не говорил, что устал. Наоборот, всегда, когда нужно было, шел на любое опасное дело с большим вдохновением. За это любили Григория и командиры, и солдаты. Да и не только за это. Был он человеком отзывчивым, умел душевно с людьми говорить.
А домой, в родной Каменск-Уральский писал бодрые письма. Читаешь их, не чувствуешь, какие невзгоды и опасности приходилось ему преодолевать в каждом бою. В письме к родным 11 июля 1944 года ефрейтор Григорий Кунавин сообщал: «Движемся на запад. Нас не держат никакие препятствия. Прошли Могилев, Минск. Вот уже вступили на польскую землю. Радостно сознавать, что ты пришел в чужую страну как освободитель...» 25 июля рота, в которой служил ефрейтор Кунавин, получила боевой приказ: овладеть опорным пунктом врага — деревней Герасимовиче. Парторг роты Григорий Кунавин собрал коммунистов.
— Предстоит бой, — сказал он. — Наша рота будет участвовать в прорыве обороны врага. Задача ответственная. Помните, товарищи, в той деревне, которую нам предстоит освобождать, томятся под гнетом фашистских извергов трудовые люди, наши братья — поляки. Освободим их из неволи.
Слово взял коммунист рядовой Александр Горбунов:
— На этом партийном собрании я даю клятву, что буду сражаться с врагом, не щадя своей жизни.
— Так и решим, — сказал парторг. — Мы, коммунисты, — на передовую линию огня. Где тяжело — там наше место Примером и подвигом вдохновим своих товарищей.
Настало 26 июля. Рассвет. Рота приготовилась к штурму врага. Вскоре после мощной артиллерийской обработки вражеских позиций раздался голос командира: «За Родину, вперед!» Рота, оставив траншеи, пошла на врага. Пройдена первая сотня метров, остался позади мелкий кустарник. Но с высоты, которая прикрывала подступы к деревне, застрочил немецкий пулемет. Рота залегла, замедлился темп наступления. Выход был один — подавить огневую точку. Кто выполнит эту задачу? Первым подал голос Кунавин: он готов! Командир не колебался: «Действуй!». Сколько раз ему, совсем молодому лейтенанту, приходилось опираться на опыт и волю своего парторга. Он так и говорил: «Мне с тобой, Григорий Павлович, легче ротой командовать». И верно, парторг во всем подпирал командира. Как-никак на тринадцать лет старше своего лейтенанта был ефрейтор Кунавин. Командир знал: у парторга слово — золото, посоветует — в точку угодит, скажет — выполнит. Вот и теперь лейтенант был вполне уверен, что Кунавин с задачей справится.
Так было. Сообщаю правду, а не вымысел, который творят некоторые писаки-врали, принижая, а то и полностью отрицая важную роль коммунистов в боевой обстановке. Нет, господа очернители, коммунисты рот, батальонов, полков были самыми мужественными солдатами фронта, они сами первыми шли в атаку и личным примером вдохновляли своих товарищей на победные бои. Таким бесстрашным воином был и мой герой — парторг роты ефрейтор Григорий Кунавин.
Кунавин свернул в высокую рожь и по ней побежал к высоте, затем метров тридцать прополз по-пластунски в густой траве. Отсюда из-за бугорка он открыл огонь по огневой точке. Фашистский пулемет не смолкал. Кунавин еще ближе подполз к нему. Теперь можно по немцу ударить гранатой. Чуть-чуть приподнялся и метнул ее. Раздался взрыв — и стихло. Подумал: угодил в пулемет. И тут фашист снова застрочил. «Уцелел, гад!» — так, видимо, про себя произнес Кунавин. Послал еще гранату, последнюю. Взрыв, тишина... Но пулемет продолжал жить. Лежит рота, товарищи головы поднять не могут. Как быть? Что предпринять? Может, ухватиться за ствол и придавить его так, чтоб пули шли в землю? Пополз ефрейтор к огнедышащему дзоту. Подобрался к нему и попытался как-то ухватиться за ствол, но ничего не вышло. Не поддавался пулемет, продолжал поливать роту огнем.
Бегут секунды... Но мысли обгоняют их. Как заткнуть глотку фрицу? Есть ли у него, ефрейтора Кунавина, еще какая-либо возможность?..
Взглянул в сторону роты — лежат товарищи, ждут... Надеются на него, знают: никогда не подводил парторг и нынче не должен оплошать...
Что ж, есть еще одна и, кажется, последняя возможность.
И Кунавин, поднявшись во весь рост, кинулся всем телом на амбразуру дзота... Захлебнулся пулемет. Воцарилась тишина. Рота оцепенела. Сотни глаз видели, как медленно Кунавин пополз вниз и рухнул на землю. И только команда-возглас: «Вперед, товарищи!» приподняла всех и сдвинула роту с места. Теперь ничто не могло остановить стрелков. Подвиг парторга проложил им дорогу — только вперед. И они бежали по ржаному полю с такой стремительностью, будто не ноги несли их, а крылья. Немцы не сдержали натиска — покатились. Польская деревня избавилась от оккупантов.
Его товарищи тут же сочинили листовку, которая пошла по рукам: «Его имя было известно в узком кругу боевых друзей. Его знала только сплоченная им семья одной роты. Там любили его за отвагу и мужество, за чуткость к товарищам, за ум и скромность. Теперь он — олицетворение воинской доблести, бессмертной отваги».
У места гибели ефрейтора Григория Кунавина состоялся митинг. Здесь собрались его боевые друзья. Сюда пришли жители польской деревни Герасимовиче.
— Клянемся тебе, дорогой товарищ, что мы разгромим врага и завоюем победу! — обещали воины роты.
Тут же поляки предложили свое решение, за которое единодушно проголосовали.
Настал час хоронить героя.
— Панове, — услышали солдаты и крестьяне голос из толпы. — Давайте похороним Григория Павловича в моем саду. А, панове? Прошу вас...
Так и порешили. Ефрейтора Григория Кунавина похоронили в крохотном садике крестьянина Станислава Станиславчика...
Пройдет много лет, и в Герасимовиче приедет брат Григория Кунавина — Андрей Павлович, тоже ветеран Великой Отечественной, кстати, награжденный тремя медалями «За отвагу», и, встретившись со Станиславом Станиславчиком, услышит из уст поляка такие слова: «Иногда меня спрашивают: кто мне подсказал похоронить на своей земле советского солдата? Я отвечаю одним словом: сердце! Да, сердце. Это оно мне сказало: тот советский солдат погиб, чтобы жил ты, твои дети и внуки, чтобы жили твои соседи. Разве не так? Вот и принял я советского солдата в свою семью, отвел ему участок земли, и пусть он будет навеки моим братом».
Нынче в самом центре Каменска-Уральского памятником стоит во весь рост Герой Советского Союза ефрейтор Григорий Павлович Кунавин. Живые цветы сюда несут благодарные потомки.