Оживший друг

Более четверти века мне была неизвестна судьба гвардии старшего сержанта Андрея Жадяева — героя ненаписанного мной очерка. Листая свои фронтовые корреспондентские блокноты, я не раз натыкался на его имя. В том, что оно много раз зафиксировано в моих записях, нет ничего удивительного, ведь Андрей был известным снайпером не только в 5-й ударной армии, но и на всем Южном фронте. И мне как корреспонденту фронтовой газеты часто приходилось интересоваться судьбой этого воина.

То, что имя гвардейца Жадяева было популярным, подтверждает и запись в корреспондентском блокноте, сделанная мной 3 апреля 1943 года: «Был на приеме у командарма. Генерал Цветаев рассказал о боевой обстановке, о наступательных действиях частей армии. Посоветовал написать в газету о снайперах Федоре Рязанцеве и Андрее Жадяеве...» Помню, как генерал извлек из бумаг, лежащих на столе, армейскую газету.

— Почитайте, тут о наших снайперах написано, — протянул мне газету генерал.

И действительно, вся первая страница посвящалась снайперам Рязанцеву и Жадяеву.

Я сказал тогда генералу, что постараюсь встретиться с этими снайперами и написать о них очерки для газеты Южного фронта.

Но не сразу удалось мне попасть в дивизию, в которой служил снайпер Жадяев. Войска стремительно наступали. Командные пункты не только полков, но и дивизий перемещались по нескольку раз в день. В этих условиях корреспондент не знал и часа передышки.

Не знаю, когда бы довелось встретиться с Жадяевым, если бы не получил распоряжение редактора срочно подготовить очерк о лучшем снайпере. Тут я и вспомнил совет генерала Цветаева и отправился в дивизию, где служил меткий стрелок.

В политотделе мне сказали, что Жадяев выполняет задание комдива, должен быть на КП на рассвете. Товарищи из политотдела хорошо знали героя моего будущего очерка и, естественно, принялись рассказывать о нем. Говорили о его стрелковом мастерстве, скромности, о том, что родился в Мордовии, в селе Киржиман Атяшевского района, что в 1939 году добровольно ушел на войну с белофиннами в составе комсомольского лыжного батальона. После всего услышанного я с нетерпением ждал встречи с Андреем.

Наконец настало утро. Оно ворвалось в политотделовскую избу с ошеломляющей новостью: Жадяев приволок живого немецкого снайпера! Того самого, который покоя не давал дивизии. Неужели такое может быть, чтоб хитрющего и всегда осмотрительного снайпера можно пленить?! Вот это удача, думал я про себя, не только Жадяева, но и моя. И я кинулся на встречу с героем...

Мы расположились на завалинке у избы, затянулись крепким табачком из моего кисета и повели разговор, медленный, спокойный. Жадяев, плотного сложения парень, с голубыми глазами и черными густыми бровями, с удовольствием начал рассказ о родном селе и об уральском поселке Октябрьский, куда по вербовке приехал на торфопредприятие, о финской войне, о ранении...

И вдруг перед нами выросла фигура солдата с автоматом:

— Гвардии старшего сержанта Жадяева вызывает генерал.

Разговор прервался. Снайпер ушел, а я остался один на завалинке. Посидел, подождал возвращения Жадяева, но он не пришел. Объяснили мне кратко: выполняет важную задачу. Посоветовали приехать в другой раз.

Уехал я из 40-й гвардейской дивизии огорченный: кое-что уже знал от Жадяева, но не столько, чтобы написать о нем очерк. Требовалась новая встреча.

Но ей не суждено было состояться. Где-то уже у самого Дона мне довелось очутиться на участке наступления дивизии, в которой служил снайпер. И там узнал тяжкую весть: Жадяева нет в живых. Рассказывали, что он во время боя оказался на нейтральной полосе, откуда бил по огневым точкам врага. Фашисты заметили его и накрыли огнем. Снайпер был тяжело ранен, долго лежал на ничейной земле. Там якобы погиб... С того времени прошло более четверти века. Но я все послевоенные годы помнил Андрея Жадяева, все пытался представить, каким образом он смог скрутить немца-снайпера... И вот случай, можно сказать, счастливый. Однажды пригласили меня в Кедровку (поселок под Свердловском) на вечер молодежи. Попросили поделиться воспоминаниями о войне, о героях сталинградских боев.

Возвращался в Свердловск на газике. Со мной ехали двое молодых парней.

— Вы рассказывали о 5-й ударной армии, о боях в Сталинграде и на Дону, — нарушил молчание один из них. — Может, знаете Андрея Ильича Жадяева?

— Снайпера Андрея Жадяева?

— Да, он был снайпером, — ответили оба в голос. — Живет в нашем поселке с тех пор, как война кончилась.

Вот так «воскрес» для меня Андрей Ильич. А через несколько дней у нас состоялась прерванная долгими годами встреча.

— Жив, значит?

Улыбнулся: видимо, не первый спрашиваю его об этом.

— Так точно, жив-здоров, — по-военному ответил Андрей Ильич.

Вглядываюсь в морщины, легшие на его лицо, смотрю на голову, усеянную серебром, и вспоминаю румяного, крепкого сложения гвардейца снайпера. Да, годы не щадят человека.

Мне хочется узнать о нем все. Но с чего начать разговор? Какой вопрос будет самым подходящим?

— Помните, мы с вами сидели на завалинке. Кажется, это было в 43-м. Вы тогда фашистского снайпера в плен взяли. Как это было?

Андрей Ильич взял карандаш, начертил на тетрадном листе две удаленные одна от другой линии и начал рассказывать:

— Вот это наш передний край, а за чертой — немцы. Между нами ничейное поле, изрезанное балками. В одной из них засел снайпер. Метко, очень метко стрелял. Насолил многим. Вызывает меня генерал и спрашивает: «Слышал про снайпера?». Отвечаю: «Так точно, слышал!». — «Не пора ли его убрать?». Я ответил одним словом: «Постараюсь!».

Жадяев вместе с напарником Мельниковым поселились на переднем крае. Несколько дней подряд они глаз не сводили с немецких позиций. И выследили фашиста. Тот хитро устроился. На нейтральной полосе одиноко маячил покореженный танк. Мы точно установили, что именно из-под него стреляет немец. Как же его достать? Пулей? Трудно, почти невозможно. И заискрилась мысль: а что если живьем попробовать скрутить его?

— Как думаешь, Мельников?

— Как это?.. А ведь здорово бы было...

Доложил Жадяев о задумке командиру. Тот одобрил.

Когда стемнело, а в это время немец уже покинул свою позицию, Жадяев и Мельников поползли к танку. Бесшумно добрались до него. Огляделись и заметили под днищем окоп. Пустой. Вползли в него. И удача: снайперская винтовка удобно пристроена в рогатинах, закреплена так, чтоб без лишних перемещений выстрелить. Значит, немец ушел на ночь, к утру обязательно вернется и начнет палить.

Вылезли из окопа. С собой захватили затвор немецкой винтовки. У гусеницы отрыли окопчики и залегли.

Минуты, а тем более часы казались вечностью. Ждали фрица не сомкнув глаз. Уши востро держали. Если что, готовы были применить оружие.

На рассвете услышали шелест. Мельников тронул Жадяева за плечо. Андрей кивнул головой: мол, слышу — идет вражина.

Немец шел осторожно. У танка лег на живот и вполз в свой окоп. Прильнул к прицелу.

Жадяев и Мельников вскочили в окоп с тыла и навалились на немца. Мельников схватился за лицо фрица и плотно закрыл ему рот. Жадяев заломил ему руки назад. Вытащили пленного из окопа и указали направление движения. Немец что-то мычал, но покорно полз. Приостановились: ремнем перевязали фашисту руки и длинным платком заткнули рот. Поползли гуськом: впереди Мельников, следом немец, позади Жадяев.

— Как вас отметили за такой яркий подвиг?

— Обоим — медали «За отвагу».

После того как узнал, что снайпер Андрей Жадяев жив, я снова перелистал свои фронтовые блокноты. Хотелось найти все, что относилось к имени этого человека. О снайперах было немало записей.

Внимательно перечитал каждую. Бросилась в глаза строка «Нерасшифрованный подвиг». О чем и о ком это? Всего несколько строчек, суть которых сводилась к следующему. Район Сталинграда. Кольцо вокруг немцев замкнулось. Бои идут круглосуточно. Отличаются снайперы. Один из них занял позицию на церковной колокольне. Хитро: удобное место, вокруг все как на ладони. Заметил немецкую кухню. Два выстрела — и поваров не стало. Немцы остались без пищи... Вот и вся запись.

Напрягаю память: когда и как попали эти строки в мой блокнот? Когда — ясно: в дни боев за Сталинград. А при каких обстоятельствах? Вспомнил. (Слава памяти!) Мне в руки попало донесение политотдела дивизии, и там был изложен этот эпизод. Но почему же в записи нет имени снайпера? Непонятно: или я случайно пропустил его, или в донесении не было указано...

И вот при встрече с Андреем Ильичем я рассказал ему об этом случае. Может, он слышал про снайпера, который немецкую часть оставил без обеда?

— Это про меня вы рассказали, — спокойно сообщил мне Андрей Ильич. — Был у меня такой случай под Сталинградом. Просидел я тогда на колокольне несколько часов. Все ждал: а вдруг фашисты вместо убитых поваров к кухне новых приставят. Не дождался. Кухня с часок одиноко подымила, затем погас огонь. К полудню пришли едоки. Увидел: засуетились немцы. Я быстренько спустился с колокольни и к артиллеристам: так, мол, и так, скопление немцев в таком-то районе. Пушкари наши ударили. И удачно. В самую кухню угодили. Вот так оно было.

Для меня этот разговор был в радость. Шутка ли, раскрыл тайну, хранившуюся долгие годы в моем фронтовом блокноте. Короче говоря, безымянный подвиг обрел имя.

Я рассказал Андрею Ильичу, как узнал о его «гибели».

— Было и такое. Раненый, пролежал я тогда на нейтральной полосе много часов. Кто меня обнаружил, не знаю.

И снова воспоминания. В медсанбате, когда к Жадяеву возвратилась память, он спросил о партбилете, о наградах. Но никто ничего не смог ответить ему. Лишь когда эвакуировали в тыловой госпиталь, одна из медсестер сказала, что его привезли без гимнастерки. Окровавленную и пробитую, ее сожгли.

— А партбилет где? Ведь лежал в кармане гимнастерки. Кто вынул?

— Не знаю, — ответила сестра. — Видимо, сгорел вместе с гимнастеркой.

Горевал снайпер. Лежал в госпиталях в Новочеркасске, Ереване, боли его донимали, а он все беспокоился о документе. А когда война кончилась, ходил в райком партии, писал в разные инстанции, но лишь из Москвы пришел ответ: на партийной учетной карточке имеется надпись «Убит». Вот так во всех инстанциях был похоронен живой человек. А он всем смертям назло вышел из войны живым, хотя и изрядно поколоченным.

Вместе с Андреем Ильичем воскресли и мои записи, сделанные в сорок третьем году. Я тогда записал все, что мне рассказали о знаменитом снайпере. Эти записи должны были стать частью очерка, который следовало мне написать. Но не получилось, поэтому и записи остались нетронутыми или вернее — невостребованными.

И только после счастливой встречи с живым Андреем Ильичем их следует обнародовать....

Гвардии сержант Андрей Жадяев лежал у самого переднего края и внимательно всматривался в сторону фашистов. Глаза его прощупывали вражеские окопы, траншеи. Снайпер искал цель. Но ее не было.

Муторно лежать без дела. Жди, пока гитлеровцу вздумается вылезть наружу. Скука! Пока Андрей так размышлял, все-таки появился фашист. Кажется, он тащит телефонный аппарат. Он полз из глубины своей обороны к переднему краю.

Жадяев посадил телефониста на мушку. И вдруг ему показалось, что дрогнула рука. Отчего мандраж? Неужели волнение подводит? Негоже! Сколько раз командир говорил: «Снайпер выдержку должен иметь. И чтоб нервы не шалили...» Еще крепче прижался щекой к прикладу. Вот теперь — огонь! Нажал на курок — выстрел! Кажется, порядок... Фашист застыл. Навеки! Появился еще один фашист: этот с катушкой полз. Потом приподнялся, чтоб провод за ветку уцепить...Теперь руки у Андрея тверже стали. Палец плавно прижал курок. Есть выстрел! Немец на ветку навалился и придавил ее к земле. Больше не встал.

Окрыленный удачей, Жадяев сменил позицию. Заметил фрицевский блиндаж. Присмотрелся: у блиндажа — густой сухой ковыль. Ветерок. Пришла мысль устроить фашистам пожар... Снайпер заложил в патронник зажигательную пулю и выстрелил в ковыль. Сухие стебли моментально загорелись. Фашисты, как и предполагал Жадяев, повыскакивали из блиндажа. Четыре выстрела — четыре трупа...Это тогда командир сказал про Андрея Жадяева: «Силен на выдумку!». И верно. Однажды, когда долго не появлялись фашисты, а уходить с огневой позиции несолоно хлебавши никак не хотелось, Жадяеву вдруг пришла мысль достать старый автосигнал с грушей. Нажмешь на нее, а он дудит. Жадяев как-то видел такой сигнал у старшины роты. Зачем ему?

— Слушай, Петро, — обратился Жадяев к своему напарнику Бадьянову, — ползи к старшине и тащи сюда его игрушку — сигнал. — Бадьянов пополз и принес. — А теперь ползи с этой дудкой вперед, ближе к фашистам. Подползешь — нажми на грушу. Понял?

Бадьянов, парень смышленый, конечно, сообразил и без лишних слов исполнил замысел друга. Сигнал «разбудил» фашистов: видимо, подумали, что к ним автомобиль несется. Вот один выглянул из своей норы. Жадяев ударил. Гитлеровец клюнул носом в землю. Перешли на новое место. И там старшинская «игрушка» сработала. Таким вот был мой «оживший» друг. Да, друг! Мы все годы до самой его кончины дружили. Встречались, вспоминали свой Южный фронт, переписывались. А последние годы, когда Андрей Ильич, догоняемый старыми ранами, укладывался в госпиталь инвалидов войны, я его всегда посещал в палате. И мы опять же вспоминали былое. Иногда он предавался мечте: вот бы собрать всех друзей-товарищей по военной службе, скажем, Бадьянова, Мельникова и даже того немца-снайпера, которого в плен взяли, да еще мальчика-черныша армянского, который к нам в палату приносил сладкие абрикосы... Посмотрели бы друг на друга, какими мы стали, повспоминали бы... Что ни говори, а жить интересно... Вот и надо нам, фронтовикам, подольше жить. Война ведь нашу молодость украла, значит, компенсация нам полагается — продление жизни...Вот такие речи говорил прикованный болячками к постели Андрей Ильич, мужественный герой Великой Отечественной, добрая душа.