«Все равно придет!»
Ах, если бы это было возможно: не думать. Есть, видимо, такие счастливые люди, которые умеют не думать. Она не умеет. Мысли плывут и плывут...
В тот день она была в самом лучшем настроении. Это оттого, что Юрик спокойно спал ночью и она хорошо отдохнула.
— Ты, Лиля, сегодня какая-то... — Иван, собираясь уходить на аэродром, вдруг остановился, посмотрел на нее с удивлением? будто давно не видел, и фраза эта вырвалась у него сама собой. Он тут же застеснялся нахлынувшей нежности и все свел к шутке: — Какая-то не такая...
— И ты какой-то не такой, — смеясь, в тон ему ответила Лиля. Ей хотелось спросить, не трудный ли предстоит полет, но она сдержалась. Муж не любил таких вопросов.
Когда Иван ушел, она выглянула в окно. Было еще темно, но Лиля сразу поняла, что погода скверная: на небе ни одной звездочки. Значит, день снова будет ненастный.
Утром по небу, поползли густые, черные тучи. Но странно, несмотря на мрачную погоду, у нее было такое ощущение, что все вокруг пронизано легким солнечным светом. Это у нее всегда так, когда хорошее настроение. И наверное, еще потому, что она южанка: у них на юге пасмурные дни редки.
Неожиданно — Лиля сама удивилась яркости возникшей перед глазами картины — вспомнился жаркий осенний полдень. Она с подругами шла из школы. Шла — и так легко-легко, радостно-радостно было на сердце! С самого утра ее переполняло предчувствие чего-то необычного. Так бывает в детстве перед праздником, когда тебе пообещают подарок.
«Чего я жду? Чего?» — спрашивала она сама себя и не могла ответить на этот вопрос.
Впереди возле самой дороги показались виноградники. Там, то пригибаясь, то выпрямляясь, ходили люди. Они срезали с кустов виноградные гроздья и клали их в корзины.
Лиля засмотрелась на виноград. Ягоды крупные, сочные и на солнце отливают янтарем. И вдруг...
Она не заметила, откуда перед ней появился Иван. Он протягивал ей большую, удивительно большую, ну, честное слово, прямо-таки немыслимо огромную гроздь винограда.
— Лиля... Это тебе, Лиля...
Она стушевалась. Ей совсем-совсем не хотелось винограда. Ну нисколечко. Она просто так смотрела, любовалась ягодами. Такие хорошие, красивые ягоды!
— Нет, нет. Сна...
Но гроздь была уже у нее в руках, и Лиля держала ее, как необыкновенный ароматный букет.
Дома она положила виноградную гроздь на тарелку, обдала водой, но к ягодам не прикоснулась, хотя все время останавливала на них взгляд. В ней еще трепетало то утреннее, счастливое предчувствие, но оно было уже каким-то иным. Потом, когда начало садиться солнце, ей на минуту стало грустно. Чего она ждала? Ведь ничего так и не случилось...
«Случилось, случилось, случилось!..»
Ах, это она теперь знает, что именно случилось. А в тот день еще не знала. Даже не подозревала...
А встреча в Москве? Первая после долгой разлуки. Такой долгой, что, казалось, ей уже и конца не будет...
Она пришла встречать его на перрон. Пришла чуть ли не за час до прибытия поезда и озябла на январском ветру до дрожи, но ни за что не хотела зайти в вокзал. И дождалась. Иван вышел из вагона с такой улыбкой, словно из-за его широких плеч глянуло южное солнце. А от его шинели повеяло вдруг щемяще-знакомым, чуть горьковатым запахом виноградных листьев и теплого моря.
Нет, лучше не думать, ни о чем не думать. Так хорошо было уткнуться лицом в его жесткую, колючую шинель, на минуту забыть все-все. Просто чувствовать, как поднимается и опускается от взволнованного дыхания его крепкая грудь. Никуда не идти, не спешить, не считать, сколько дней, сколько часов, сколько минут осталось до встречи с ним, и никуда-никуда не отпускать его.
— А это правда? — спросила она.
— Что? — не понял Иван.
— Правда, что мы вместе?..
Он засмеялся, найдя ее вопрос детским, но обнял так, что Лиля чуть не задохнулась. Ей было неловко, даже больно в тесных объятиях Ивана, но она счастливо молчала.
И в такси молчала. Только следила за тем, куда смотрит Иван, и Москва словно заново открывалась ей.
К их приходу девушки в общежитии накрыли стол. Лиля была так растрогана этой милой девичьей заботой, что тут же расцеловала всех. И еще ей очень понравилось, как непринужденно, будто в кругу давних знакомых, держал себя Иван. Высокий, стройный, красивый, он ничуть не стеснялся и нисколько не важничал. А подруги смущались, краснели и завидовали. Или, может, ей так казалось. Она очень гордилась тем, что Иван — офицер, военный летчик.
Говорят, жизнь жены летчика — сплошное самопожертвование. Она и сама где-то читала об этом. Собирается муж на полеты — не обмолвись лишним словом, чтобы ушел спокойным. Возвратился с аэродрома — не тревожь по пустякам: у него был трудный полет. Готовится к ночному вылету — не мешай отдыхать днем, а улетит — жди и тоскуй, изводя себя сомнениями: в небе может стрястись всякое.
Что ж, все это так. Но какие же тут жертвы? Если любишь, все это мелочи. Лиля пила вино, звонко чокаясь с подругами, и смеялась. Через четыре дня ей надо было сдавать первый экзамен, а она смеялась, и подруги с завистью говорили:
— Счастливая ты! Тебе и на экзамене повезет...
Вчера Шура Костюченко и Лариса Кривцова тоже так сказали, узнав, что Иван опустился на парашюте в море.
Ах, лучше ни о чем не вспоминать! Сосредоточиться на чем-то неотложном. Пеленки постирать...
В студенческие годы, мечтая о своей будущей семейной жизни, она даже не представляла себе, какое это огромное счастье — быть женой и матерью. Не сознавала этого и в первые годы замужества. Это пришло потом...
В загсе вышло все так нескладно и смешно. Оказывается, надо было сначала подать заявление, а потом — через неделю или две — зарегистрировать брак. А они не знали этого, да к тому же у Ивана подходил к концу отпуск. Он хмурился и сердился, прикладывал руки к груди:
— Да вы поймите: через день уезжаю...
Они уехали вместе.
Сколько лет промелькнуло с того дня! Наверно, это правда: счастливые часов не наблюдают, поэтому и летит так стремительно время. Зато как томительно долго тянется каждая минута сейчас...
Уже третий день она была в каком-то странном оцепенении. То и дело входили люди, успокаивали, рассказывали что-то.
Всегда такой уверенный и сдержанный (подчас он казался ей надменным), командир эскадрильи майор Железников нерешительно остановился на пороге:
— Не отчаивайтесь, Лидия Сергеевна.
К нему подошел Сережа. Майор положил руку на плечо мальчика:
— Ищут твоего отца.
Ох, лучше бы он не говорил ничего. По голосу можно понять, что дела плохи. Не видела, как ушел Железников, не спала всю ночь. И Светлане Юлыгиной спать не дала. Лишь перед самым рассветом та прикорнула на диване.
Еще с вечера на Лиду начали обрушиваться то обнадеживающие, то разочаровывающие вести. Уже в темноте вернулся посланный на поиски Ивана вертолет, и вскоре в дверь постучался Николай Костюченко:
— Нашли! В лодке сидел, дал ракету.
Радость оказалась преждевременной. Не прошло и часа, как кто-то виновато сообщил:
— Чужая лодка, ошибка вышла. Подруги начали утешать:
— Найдут. К утру найдут.
Нашли... жилет. Спасательный жилет. Она понятия не имела, что представляет собой такой жилет, но ее начала терзать мысль, почему Иван снял его с себя. Утонул?
Ей объяснили, что выскользнуть из жилета Иван никак не мог: там очень прочные застежки. Значит, сам бросил. По-видимому, поплыл на надувной лодке.
И это было для нее открытием. Она и не подозревала никогда, что Иван, поднимаясь в небо, берет с собой лодку. Он ничего не рассказывал ей о полетах, и сама она не приставала к нему с расспросами. Боялась показать, как болеет душой, провожая его на аэродром.
— Лиля, ты жена летчика, — говорил ей Иван. — Ты моя боевая подруга. Вот и будь боевой.
Она улыбалась:
— Ты все подтруниваешь надо мной. А я и без тебя все о тебе знаю.
Ничего она не знала. И всегда боялась, как бы с ним чего не случилось. Часто не спала, когда Иван летал ночью. Гордилась тем, что он летчик, военный летчик, истребитель, старалась отгонять мрачные мысли, уверила себя в том, что никакой беды не будет. А беда все-таки нагрянула.
Утром — очередная новость:
— Нашли подвесной бак.
Лида заплакала. Обиженно сопя носом, к ней робко подошел Сережа. Он жалостливо попросил:
— Мам, не надо... не плачь, а то и у меня слезы текут.
У нее больно сжалось сердце. Она быстро осушила глаза платком, выпрямилась:
— Не буду, сынок, не буду. А ты иди, иди, побегай, не смотри на меня...
О том, что нашли подвесной бак от самолета, Лиде сказала жена командира полка Тамара Ивановна Горничева. Вместе с ней пришла Юлия Петровна Дегтярева. Лида долго и пристально смотрела то на одну, то на другую, слышала и не слышала, о чем они говорят.
— Успокойся, Лидуша, — провела рукой по ее плечу Тамара Ивановна. — Не надо отчаиваться, надо верить.
В этом осторожном, угловато-неловком жесте женщины, которая была намного старше ее, сквозило что-то очень доброе, почти материнское. Лида на минуту застыла в мучительном напряжении.
— А я и верю. Верю! — вырвалось у нее. — Он придет, Все равно придет!..
Лидия Сергеевна ни тогда, ни много дней спустя не могла объяснить словами свое состояние, но она твердо убеждена, что в ней жило тогда предчувствие благополучного исхода. Она верила. Верила в Ивана.
И все же затянувшееся ожидание было настоящей пыткой. Когда ее утешали, чужое сострадание рождало необъяснимый протест, вызывало желание спорить, заставить всех замолчать. Если же долго никто не приходил, становилось еще горше: «Вот ушли, и никому нет никакого дела до того, как мне горько и трудно в одиночестве».
Ее раздражал порою даже привычный домашний уют. Все в квартире напоминало о муже, и каждая мелочь жестоко кричала о его отсутствии. Опустошенная, притихшая, Лида бесцельно ходила по комнате, будто силилась и никак не могла вспомнить, что потеряла. Если на глаза попадалась какая-то вещь из его одежды, она отворачивалась к окну и тоскливо смотрела в сторону аэродрома.
Ночью бетонированная полоса и рулежные дорожки на аэродроме напоминали широкие и прямые улицы большого города. Вдоль них, ярко переливаясь в морозной темноте, горели, как свет в окнах домов, две цепочки электрических огней. Они иногда начинали сливаться, кружиться перед глазами, но Лида все же заметила, что огни неодинаковые, разноцветные: светлые, красные, синие, зеленые. Они перемигивались, словно вели какой-то свой разговор. Особенно ярко вспыхивал, гас и снова загорался продолговатый красный фонарь. Он добросовестно и настойчиво делал свое дело, уверенно посылая сигналы в темень.
«Маяк!» — догадалась Лида.
О маяках она знала. На морском берегу их ставят для моряков, на аэродроме — для летчиков. Только у этого луч какой-то очень уж беспокойный, суматошный. Похоже, мечется, трепыхается, бьет красным крылом, вырывается и не может вырваться из крепких силков большая жар-птица.
Лида поняла тревогу маяка. Поняла по-своему, сердцем. Не в небе сейчас Иван, не на самолете, а в море. Светит ли там ему хоть какой-нибудь огонек? Хоть один, чтобы знать, куда, в какую сторону плыть!
— Иван, — вслух сказала она. — Ваня... Дорогой мой...
Подошла Светлана, обняла:
— Лида, иди спать. Четыре часа уже.
— А?
— Прилегла бы...
— Не могу, Света. Понимаешь, он не спит, а я спать буду?
— Да что ты выдумываешь! Видишь, наши сегодня не летают, а на аэродроме огни. Это для вертолетов. Вертолеты сюда прилетят. Много вертолетов. Чтобы Ивана искать. А уж они-то найдут.
— Ох, если бы так! А то сил больше нет, до чего муторно на душе...
Светлана силой увела ее от окна, заставила лечь в постель, погладила, как маленькую, ладонью по голове и все шептала что-то, шептала, боясь говорить громко, чтобы не разбудить Юрика и Сережу. Но Лида не слышала, о чем она ей рассказывала. Она думала об Иване. И чем больше вспоминала, тем сильнее верила в него. «Все равно придет!»
Он такой сильный! Высокий. Она по плечо ему. Бывало, в первые годы после женитьбы они, оставшись наедине, начинали шалить, как дети. Только с ним разве справишься? Схватит в охапку, закружит и смеется: «В окно выброшу». А однажды поднял ее и посадил на шкаф. Она потом боялась спрыгнуть оттуда и все упрашивала, чтобы снял.
Ей всегда нравилось спокойствие Ивана, твердость его характера. Если он сказал что-то, пообещал — обязательно сделает. Правда, иногда настойчивость у него граничит с упрямством. Решил что-то — непременно настоит на своем, сколько ни возражай.
Как-то она, поспорив с ним, прочла по памяти стихи:
— «Мужик, что бык, втемяшится в башку какая блажь — колом ее оттудова не вышибишь...»
Иван понял намек, рассмеялся:
— Люблю таких мужиков!
Лида тогда притворно рассердилась. Дескать, ничем тебя не проймешь!..
Теперь она никогда не станет перечить ему по пустякам. У него такая работа! А охота и рыбалка — отдых. И пусть ездит...
С такими мыслями она уснула. А утром поднялась задолго до рассвета. Неторопливо умылась, причесалась, постирала пеленки, накормила проснувшихся детей и вдруг решила:
— Поеду в город.
— Правильно! — обрадовалась Светлана. — Отвлекись. А то извелась совсем. — Обняв за плечи, она подвела ее к зеркалу, пошутила: — Посмотри на себя... Придет Иван, глянет — разонравишься...
— Нет, — слабо улыбнулась Лида, — ты ничего не понимаешь. Дело не во мне. Надо ребятам подарки к празднику купить, а то Иван будет недоволен, что я все забыла...