Потомству в пример
Каждый корабль имеет свой день рождения – дату вступления в строй. Утром на мачты торжественно поднимаются морские флаги. Экипаж рапортует адмиралу о своих успехах в боевой учебе. Лучшим морякам вручаются знаки отличия. На палубе звучит музыка.
Но есть на Краснознаменном Черноморском флоте гидрографическое судно и тральщик, экипажи которых, помимо дня рождения, ежегодно отмечают еще и «собственный» праздник. Причем оба в один и тот же майский день.
Туманным утром 14 мая 1829 года 20-пушечный бриг крейсировал неподалеку от Босфора. Словно поддерживая бушприт брига, неслась вместе с ним деревянная резная фигура Меркурия – древнего бога, покровителя купцов и путешественников.
«Меркурий» находился в разведке. Месяц назад правители Турции снова решили попытать терпение России: под нажимом Англии они запретили судам Черноморского флота проходить через пролив Босфор. Началась война...
На мостике брига, приложив к глазу подзорную трубу, стоял капитан-лейтенант Александр Казарский. Его лицо выражало озабоченность: на горизонте показалось множество парусов турецкой эскадры, но внезапно опустившаяся на море туманная дымка скрыла их. Когда видимость улучшилась, Казарский подсчитал силы противника: шесть линейных кораблей и еще фрегаты, корветы, тендеры...
«Меркурий» поспешил к Сизополю, где стояла русская эскадра.
Шелестели паруса, за кормой журчала вода. Казарский готовил донесение о составе и расположении кораблей врага.
– Погоня! – послышался вдруг голос штурмана.
За кормой означались, как призраки, две громадины: одна, 110-пушечная, под флагом капудан-паши, командующего турецким флотом, а другая – 74-пушечная. «Селимие» и «Реал-бей» шли под всеми парусами, их форштевни отбрасывали белопенные усы.
Казарский бросил взгляд на палубу своего брига: матросы явно готовились к бою, хотя команды еще не поступало.
Казарский решил узнать мнение офицеров. Самый младший из них, поручик корпуса флотских штурманов Иван Прокофьев, заявил:
– Принять бой! Если будет сбит такелаж, свалиться с адмиральским кораблем на абордаж и взорвать его на воздух.
Абордаж... На «Меркурии» было 116 человек, турок не менее двух тысяч. Но все офицеры дружно поддержали штурмана. Казарский вышел на палубу.
– Русский флаг не посрамим! – воскликнул он. – Будем драться до последней крайности!
Загремел барабан. Матросы бросились к карронадам. Подносили ядра, картузы с порохом, запаливали фитили. При входе в крюйт-камеру, где хранился боезапас, положили заряженный пистолет: последний из оставшихся в живых должен выстрелить в бочку с порохом и взорвать бриг.
Вскоре турецкие корабли настигли «Меркурий». «Селимие», зайдя справа, дал залп по бригу. Казарский успел произвести поворот, и ядра упали в воду, но одно из них поразило троих матросов.
На реях, марсах и салингах вражеских линейных кораблей стояли сотни турок. Яростно размахивая кривыми саблями и абордажными топорами, они свистели, улюлюкали, вопили.
– По мачтам – картечью! – приказал Казарский.
Грохнули пушки «Меркурия». Турок как вихрем снесло.
Вражеские корабли попытались взять «Меркурий» в клещи: «Селимие» зашел и стрелял 55 пушками одного борта, «Реал-бей» – 37 орудиями другого. Море окуталось дымом так плотно, что заметны были лишь вспышки выстрелов. Воспользовавшись завесой, Казарский вывел бриг из клещей, а турки, не заметив этого, стали осыпать ядрами друг друга.
Турецкий адмирал рассвирепел: он и не предполагал, что этот маленький русский корабль способен не только долго сопротивляться, но еще и наносить удары: на «Селимие» разнес в щепки надстройку, поломал такелаж, повредил мачту...
Турецкие корабли стреляли беспрерывно, но ядра падали в воду – бриг увертывался, ускользал.
Внезапно уменьшился ветер. Для линейных кораблей с их высокими мачтами это было не страшно – они ловили парусами верхние потоки воздуха, а «Меркурий» маневрировал все трудней. Выручали гребцы. Дружно орудуя длинными тяжелыми веслами, они выводили бриг из-под ядер врага.
Турки усилили огонь. Над «Меркурием», глухо подвывая, пролетали большие мраморные ядра, злобно и пронзительно звенели цепи книппелей – снарядов, назначенных рвать снасти и паруса.
Пушки ревели так, что на бриге едва слышали команды.
Неприятелю удалось пристреляться. Ядра прошивали «Меркурий», трещало и горело дерево, рушился рангоут, все заволакивало дымом. Казалось, ничто живое не могло уцелеть в этом аду. Но люди на заваленной обломками, горящей палубе продолжали сражаться. С закопченными лицами, едва перевязав раны, матросы стреляли и стреляли по врагу. Казарский, получив контузию, превозмогая боль, руководил боем.
И вот уже «Селимие» с оборванными парусами, сбитыми реями лег в дрейф. «Реал-бей» продолжал преследовать «Меркурий», но, получив новую порцию ядер, загорелся и повернул вспять.
Несколько часов продолжался этот неравный бой. «Меркурий» потерял четыре человека убитыми и шесть ранеными. На корабле было 22 пробоины и около 300 повреждений в рангоуте.
Один из современников писал:
«В летописях мореплавания сие неслыханное, невероятное и почти как бы невозможное событие есть еще первое, единственное и никогда еще не бывалое. Но нам дивиться нечего – на бриге были русские!»
За беспримерное мужество «Меркурий» удостоили высшего боевого отличия того времени – Георгиевского кормового флага. Все офицеры брига были награждены орденами и повышены в чине, а матросы получили Георгиевские кресты. Фамильный герб Александра Казарского украсился изображением пистолета – символа решительности.
В 1834 году в Севастополе, на Мичманском бульваре, был воздвигнут памятник «Меркурию» в виде мраморной каравеллы. Надпись на пьедестале гласит: «Казарскому. Потомству в пример».
А позже появились и плавающие «памятники» – бриг, затем корвет и крейсер «Память Меркурия», минный крейсер «Казарский».
Ныне имя «Память Меркурия» носит гидрографическое судно, имя «Казарский» – тральщик. Каждый год в майский день на этих кораблях раздается команда:
– К торжественному подъему флага приготовиться!
Если будете в Морском музее, подойдите к картине, написанной более века назад, она изображает знаменитый бой. Всмотритесь в раму картины, увидите в ней круглые отверстия – следы червей, точивших дерево в море: рама сделана из киля «Меркурия».
Конец «морского владыки»
– А это с «Морского владыки»...
Высокий, седобородый капитан первого ранга показал экскурсантам красное полотнище с белым полумесяцем.
– Захвачено пароходо-фрегатом «Владимир». Им дед мой командовал...
В середине прошлого века Черное море бороздили боевые парусные корабли. Но над волнами уже косматился дым: появились первые военные паровые суда. Они назывались пароходо-фрегаты, так как имели и паровую машину и паруса.
Такой пароходо-фрегат, он носил имя «Владимир», шлепая плицами огромных колес, вышел в море 3 ноября 1853 года, в самом начале Крымской войны.
Кораблем командовал капитан-лейтенант Григорий Иванович Бутаков. То был представитель старой потомственной морской фамилии – Бутаковы служили во флоте со времен Петра Первого. И все они слыли лихими парусниками. А этот Бутаков... Нет, Григорий Иванович тоже любил соленый ветер и тоже ходил под парусами и в Балтийском, и в Черном, и в Средиземном морях, но с тех пор, как его назначили командиром небольшого буксирного парохода «Дунай», он утверждал, будто бы... паруса отживают свой век. А как уж принял «Владимира», то и дневал и ночевал на своем «самоходе», изучая все до последнего винтика и не уставая восхищаться машинным «сердцем».
Друзья посмеивались над «слабостью» Бутакова. Многие открыто сомневались в пригодности паровых судов к боевым действиям. Конечно, они полезны, скажем, для буксировки заштилевших кораблей и фрегатов или доставки продовольствия на эскадру. Но в морском сражении эти шумные, извергающие клубы черного дыма «водяные коляски» могут стать лишь помехой.
А как чисты парусные корабли! Как плавно мчат они по морской глади! К тому же за ветер не надо платить звонкой монетой, а пароходу подавай уголь, подавай машинное масло – да они разорят казну!
Какие только доводы не приводили очень рьяные и не очень дальновидные защитники парусов! Люди, управлявшие матросами с помощью грубого окрика и крепкой зуботычины, вдруг проявили нежнейшую заботливость: матросы-де будут болеть от дыма, от вибрации палубы...
Бутаков спорил, доказывал – будущее за машинными кораблями. России нельзя отставать. Поклонники парусных кораблей посмеивались: чудак!..
Конечно, у Бутакова были и сильные покровители Адмиралы Корнилов и Нахимов, например, отчетливо понимали роль и значение паровых военных судов. Но большинство офицеров было настроено скептически.
И вот теперь Бутаков мечтал лишь об одном – встретиться с турецкими кораблями, показать и доказать, на что способен пароход.
На море стоял штиль. Огромные многопушечные парусные корабли уже несколько дней недвижимо дремали в портах, напоминая больших птиц с надломленными крыльями. А уж как старались моряки! На мачте надувал щеки флейтщик: по старинному поверью, свистом можно вызвать ветер. Били флюгарку палкой, чтобы тянула свежак... Пускали щепку с тараканом, приговаривали: «Поди, таракан, на воду, подними, таракан, ветер...»
Ничего не помогало: царило душное безветрие.
А «Владимир» бежал и бежал вперед. Четыреста лошадиных сил к услугам командира, десять узлов в любую погоду. «Вот так-то, господа защитники парусных судов, – улыбался Бутаков. – А что касается дыма, посмотрите – над трубой «Владимира» его почти нет, хотя машина работает на самых полных оборотах. Все зависит от того, как обучены кочегары».
Подойдя к вражескому порту, «Владимир» лег в дрейф. Выяснив положение противника, Бутаков направился обратно.
Получив донесение Бутакова, начальник штаба Черноморского флота вице-адмирал Корнилов перешел на борт «Владимира». Пароходо-фрегат взял курс в порт, где находилась русская эскадра.
На рассвете 5 ноября 1853 года раздался голос сигнальщика:
– Вижу дым!
Бутаков приник к подзорной трубе. Дымил 10-пушечный «Перваз-Бахри» – «Морокой владыка». (Турки назвали его так за хорошую маневренность, неуязвимость.)
– Разрешите преследовать? – обратился Бутаков к адмиралу.
Согласие дано. Колеса «Владимира» запрещались быстрее.
– Орудия к бою!
Бутаков уже успел заметить, что на вражеском корабле все пушки бортовые, а на корме – ни единой. Он приказал быстро передвинуть на нос два 68-фунтовых орудия и, пристроившись в кильватер «Морского владыки», «Владимир» открыл огонь.
«Морской владыка» метался из стороны в сторону, чтобы дать возможность бортовым орудиям стрелять по «Владимиру». Но русский пароходо-фрегат упорно держался кильватерной струи и палил, палил.
Так начался первый в истории бой паровых кораблей. Взбивая колесами воду, пароходы кружили по морю. То с «Владимира», то с «Морского владыки» раздавались орудийные выстрелы.
Вице-адмирал Корнилов, стоя на мостике, не вмешивался в действия командира, но вот он додал совет:
– Сокращайте дистанцию, бейте в упор!
«Владимир» еще ближе подошел к врагу.
Спасаясь от свинца, турки ринулись в нижнюю палубу. Еще выстрел – «Морской владыка» окутался облаком пара, но неожиданно совершил поворот и пятью пушками пальнул по «Владимиру».
Бутаков снова вывел корабль в кильватерную струю, опять загремели носовые пушки. Видно было, как падали сраженные осколками турки.
Гребные колеса «Морского владыки» стали вращаться медленно и наконец остановились. «Владимир» подошел к нему на сотню метров, моряки приготовились дать залп, как вдруг на мачте турецкого судна сполз флаг.
– Командира ко мне! – крикнул Бутаков.
С «Морского владыки» ответили: командир убит. От «Владимира» тотчас отвалил катер с несколькими моряками.
«Посланные овладеть призом, – рассказывал позже Григорий Иванович, – нашли на нем страшную картину разрушения и гибели: обломки штурвала, компасов, люков, перебитые снасти, перемешанные с оружием, трупами, ранеными, кровью, каменным углем... Ни одной переборки, которая была бы цела. Не забуду никогда момента, когда на пленном корабле подняли наш флаг, я закричал команде, указывая в ту сторону: «Ребята! Там поднимают русский флаг». Нужно было слышать, каким единодушным «ура» мне ответили. «Поздравляю!» – новое «ура». «Спасибо!»
Моряки плененного корабля, один за другим, перебрались на «Владимир».
«Первый турок, поднявшийся к нам на «Владимир», кажется, полагал, что тотчас отрубят голову, – вспоминал участник сражения. – Лицо его выражало смертельный испуг и покорность судьбе. Наш командир Бутаков их успокаивает, отводит отдельную каюту офицерам, которых было около двенадцати, а остальную турецкую команду посылает на бак. Судовой врач делает свое дело, одинаково относясь к христианам и мусульманам. Затем наступает время обеда, и Корнилов приглашает пленных офицеров, среди которых был мулла, отобедать с нами».
«Морского владыку» доставили в Севастополь, отремонтировали и включили в состав Черноморского флота под именем «Корнилов».
А Бутаков был произведен в капитаны второго ранга и награжден орденом Георгия IV степени.
Вице-адмирал Павел Степанович Нахимов горячо поздравил Григория Ивановича с блестящей победой и до получения из Петербурга награды отдал Бутакову свой орден...
Григорий Иванович Бутаков впоследствии стал адмиралом, командовал эскадрой. Его труд «Новые основания пароходной тактики» был учебником для поколения моряков.
В память о творце тактики парового флота в 1916 году на воду спустили крейсер «Адмирал Бутаков».
Флаг «Морского владыки» показывал экскурсантам капитан первого ранга Григорий Александрович Бутаков, активный участник гражданской войны и Великой Отечественной.
Реликвия с «Парижа»
– Этот барометр находился на «Париже», – сказала пожилая женщина, передавая нашему музею старинный прибор
С «Парижа»?! Стало быть, вот этот самый барометр указывал погоду при Синопе?!
Утром 14 ноября 1853 года командир 120-пушечного линейного корабля «Париж», капитан первого ранга Владимир Иванович Истомин, подошел к барометру: давление падало. Истомин нахмурился – снова шторм, снова убавлять паруса...
Ноябрь выдался на редкость ненастным. Эскадра вице-адмирала Павла Степановича Нахимова, крейсировавшая у южных, анатолийских, берегов Турции, претерпела от бури немалый урон. Линейные корабли «Храбрый» и «Святослав», фрегат «Коварна» получили столь тяжкие повреждения, что вернулись в Севастополь. А Нахимов тем временем обнаружил в Синопе – обширной и глубокой бухте, расположенной почти на середине пути из Константинополя в Батум, – эскадру адмирала Осман-паши Обнаружил, встал у входа в бухту и послал в Севастополь бриг «Эней» с просьбой о подмоге.
Дорог был каждый час Эскадра Осман-паши в три раза превосходила отряд Нахимова, а у Константинополя наготове стоял большой англо-французский флот, обещавший туркам поддержку.
И конечно, вездесущий контр-адмирал Мушавер-паша – его 20-пушечный пароход «Таиф» видели несколько дней назад у берегов Кавказа – наверняка уже гнал свою посудину в Синоп, дать Осман-паше мудрые, проверенные во многих войнах советы старого... британского морского волка. Ведь под именем Мушавер-папги скрывался английский офицер Адольфус Слейд. Занимая пост помощника начальника турецкого морского штаба, он давно готовил флот к нападению на Россию.
Новосильский, Истомин – все, кто шли на помощь Нахимову, тревожились: а вдруг Осман-паша попытается вырваться из синопской гавани? За моряков Нахимова не боялись, знали – будут драться до последнего. Опасались – не представится другого случая помериться силой с боевым ядром вражеского флота: несмотря на старания Мушавер-паши, турки упорно избегали сражения с русскими.
Шторм разыгрался Волны с силой ударялись в деревянные борта судов. Ураганный ветер рвал снасти, с грохотом лопались паруса, по верхней палубе неслись потоки. «Париж», под нижними парусами, весь в пене продолжал бежать на юг. В кильватере, борясь с ветром и волнами, шли два линейных корабля и два фрегата.
«Париж» принадлежал к новейшей серии военных парусников; создавая этот корабль, инженеры и мастера использовали опыт, накопленный за полтора века. Его корпус длиной 63 метра и шириной 18 метров имел усовершенствованные обводы, закругленную корму, огромная площадь парусов делала корабль более мореходным и маневренным. При водоизмещении около шести тысяч тонн, он при хорошем ветре развивал скорость до десяти узлов. На корабле были три дека – три закрытых артиллерийских палубы, и на каждой стояли орудия.
На двух верхних «этажах» – 18, 24 и 36-фунтовые пушки, стрелявшие чугунными сплошными ядрами. Такие «шарики» пробивали борта, корёжили мачты, надстройки.
Совсем другими ядрами «заправлялись» 68-фунтовые орудия, стоявшие на самом нижнем «этаже». Они были полыми, несли в себе большой заряд взрывчатых и горючих веществ. Взрываясь, бомбы производили огромные разрушения и пожары, раскаленные осколки выводили из строя множество людей.
16 ноября «Париж» прибыл к Синопу и лег в дрейф.
Нахимов приказал готовиться к атаке. У русских было восемь кораблей, у турок – шестнадцать, и они стояли под защитой береговых батарей. В составе вражеской эскадры были вооруженные пароходы, они могли атаковать парусники независимо от силы и направления ветра. Осман-паша не допускал и мысли, что русские посмеют войти в бухту.
Но утром 18 ноября на мачте флагманского корабля «Императрица Мария» взвился сигнал: «Приготовиться к бою и идти на Синопский рейд».
Семьсот человек на «Париже» дружно готовились к сражению. С батарейных палуб убиралось все, что могло помешать комендорам, – бочки, бухты канатов. Плотники подтаскивали к бортам материалы для заделки пробоин: листовой свинец, деревянные пробки, пеньку. Для борьбы с пожарами приготовили помпы, брандспойты, маты с брезентом. Палубы обильно полили водой и посыпали песком. Затушили огонь на камбузе. Матросы раскрепили пушки, поднесли бомбы, картузы – длинные холщовые цилиндры с порохом.
Пользуясь свежим ветром, эскадра около полудня вошла на Синопский рейд. Впереди, полукругом, растянувшись почти на целую милю, стояли турецкие корабли. В центре виднелся 44-пушечный фрегат «Ауни-Аллах» под флагом адмирала Осман-паши, за ним дымил «Таиф».
На берегу стремглав бежали к орудиям артиллеристы, с кораблей доносились тревожные крики. Турки торопливо открывали порты – отверстия в бортах для стрельбы орудий.
На «Париже» неотрывно наблюдали за «Императрицей Марией»: там находился Нахимов, по его сигналу грянет бой.
Корабли подходили всё ближе к турецкой эскадре. Осталось не более трехсот метров... Пора бы! Но моряки знали завет Нахимова: «В морском деле близкое расстояние от неприятеля и взаимная помощь друг другу есть лучшая тактика».
Ровно в двенадцать на грот-брам-стеньгу «Императрицы Марии» пополз флаг. Наконец-то! Командиры кораблей приготовились отдать приказ об открытии огня. Но флаг показывал... полдень. Все поняли: Нахимов спокоен, уверен в победе. Полуденный флаг как бы говорил: не волнуйтесь, занимайте места согласно диспозиции.
В 12 часов 28 минут с «Ауни-Аллах» раздался выстрел, вслед за ним выбросили языки пламени все 475 турецких пушек. Под градом ядер русские корабли встали на якоря и начали бой.
«Париж», развернувшийся правым бортом против фрегата «Дамиад» и корвета «Гюли-Сефид», стрелял всеми своими «этажами». Но особенно страшен был огонь 68-фунтовых орудий. Разрывные бомбы ломали и поджигали корпуса кораблей, сносили орудия, рушили мачты.
На «Гюли-Сефид» начался пожар. Когда огонь подобрался к пороховому погребу, командир корвета Сали-бей прыгнул в воду. С криком «Спаси нас, аллах!» за борт бросились и матросы. Через несколько минут корвет взлетел на воздух.
«Париж» перенес огонь на «Дамиад» и береговую батарею. Вскоре горящий фрегат вышел из боевой линии и приткнулся к берегу. Тогда тяжелые орудия «Парижа» ударили по фрегату «Незамие», и тот запылал.
Воздух гудел от канонады. С обеих сторон в минуту производилось около четырехсот выстрелов. Бухта окуталась дымом, сквозь который прорывались яркие молнии, извергаемые жерлами орудий.
Турки сражались отчаянно. Даже горевшие корабли продолжали стрелять по русским судам. «Париж» получил восемнадцать пробоин, множество повреждений рангоута и такелажа.
«Нельзя было налюбоваться, – доносил впоследствии Нахимов, – прекрасными и хладнокровно рассчитанными действиями корабля «Париж». Я приказал изъявить ему свою благодарность, но не на чем было поднять сигнал: все фалы были перебиты».
Благодарность адмирала экипажу «Парижа» передал, подойдя на шлюпке к борту корабля адъютант. Весть о похвале Нахимова быстро разнеслась по кораблю. Пушки «Парижа» стали стрелять еще чаще.
За четыре часа боя «Париж» выпустил почти четыре тысячи снарядов.
Турецкие корабли горели, выбрасывались на берег, взрывались.
А где же Мушавер-паша – Адольфус Слейд? Пароход «Таиф» трусливо прятался за высокими корпусами турецких судов.
Когда большая часть кораблей Осман-паши была уничтожена, «Таиф» появился на передней линии. Турки воспрянули духом: теперь Мушавер-паша возьмет руководство сражением в свои руки и атакует неподвижно стоявшие русские парусники. Но «Таиф», оставляя клубы черного дыма, прорезал строй русских и пошел в... Константинополь. Вслед ему раздались проклятья.
Эскадра противника была полностью разгромлена, она потеряла только убитыми и утонувшими более трех тысяч человек. В плен попали адмирал Осман-паша, много офицеров и матросов.
У русских было 37 убитых и 233 раненых.
Синопский бой явился последним крупным сражением парусных кораблей и первым боем, в котором были применены тяжелые бомбичеокие орудия. Век деревянных судов кончился, они более не могли противостоять резко возросшей мощи артиллерии.
Барометр линейного корабля «Париж» принесла в музей родственница Владимира Ивановича Истомина, славного участника Синопского боя, героически погибшего при защите Севастополя.
Тайна «Усердного»
Однотрубный, с большими гребными колесами, с днищем, обитым медью... Среди сотен моделей различных судов, хранящихся в музее, модель парохода «Усердный», пожалуй, самая незаметная. Но это было не обычное судно: 8 июня 1855 года оно вышло победителем в поединке со ста одним вражеским кораблем.
В начале пятидесятых гадов прошлого столетия на военном пароходе «Усердный», приписанном к Кронштадтскому порту, все было загадочным. Судите сами. Кто на всех кораблях обучал «нижних чинов»? Конечно, унтер-офицеры, нередко пускавшие в ход не только крепкое словцо, но и линёк. А на «Усердном»? Действительный член Петербургской Академии наук Семен Борисович Якоби. К великому неудовольствию командира корабля, он каждое утро начинал нарушением уставных правил обращения с «нижними чинами».
– Добрый день, друзья! – так академик приветствовал матросов.
– Здравия желаем, господин статский советник! – отвечали ему так дружно и громко, словно бы самому командиру Кронштадтского порта.
Занятия были окружены тайной. Кронштадтцы видели: «Усердный» пыхнет дымком из трубы, зашлепает по воде колесами, выйдет на рейд, остановится, спустит шлюпки, постоит-постоит, потом снова пройдет немного и опять ляжет в дрейф. А в шлюпках копошатся матросы. Бог весть чего они делали...
Одни говорили: «Усердный» ищет затонувшие корабли, другие – прокладывает телеграфный кабель, третьи утверждали, что просто глубину измеряет... Но все сходились на одном: работает команда много. «Усердный» выходил в залив и в стужу, когда одежда на моряках обледеневала, и в такой туман, что с носа парохода едва виднелась корма.
Доволен был матросами Семен Борисович Якоби. Он восхищался, как они ловко работали на крутой волне с хрупкими «штучками». Нередко морякам приходилось много раз за день нырять на двух-трехметровую глубину и что-то там делать. И уж такие они мастера вязать узлы, а узлов требуется несчетно.
И академик совсем не по-уставному приговаривал: «Благодарствую, голубчик!» или: «Спасибо, дорогие!» От этих слов командиру корабля становилось не по себе: разбалует академик матросов.
Однажды, когда работа была выполнена особенно хорошо, Якоби перед строем заявил:
– Молодцы, господа!
Это нижним-то чинам! Командир негодовал, но замечания сделать не осмелился: статский советник по табелю рангов равен полковнику. К тому же действительно простые, черт возьми, мужики, а работу выполняют такую, которую не всякий его благородие осмыслит. И командир улыбнулся неожиданно для самого себя.
Тайна «Усердного» была разгадана в июне 1855 года.
Шла Крымская война. Осадив Севастополь, противник попытался нанести удар и на Балтике – захватить Кронштадт, прорваться к Петербургу.
Майским днем в Ораниенбаум прискакали на взмыленных лошадях всадники: они несли патрульную службу на южном берегу Финского залива.
– К Кронштадту идут англицкие и французские! Туча! Прямо со счета сбились!
Вскоре на горизонте показался лес мачт объединенной англо-французской эскадры. Воды залива вспарывали форштевни линейных кораблей, фрегатов и корветов, стучали колеса вооруженных пароходов, выбрасывали клубы черного дыма плавучие батареи, ощетинились орудиями канонарокие лодки. К Кронштадтской крепости шел 101 корабль, неся на своих палубах 2500 орудий.
Английскими кораблями командовал адмирал Дондас, французскими – адмирал Пено. Оба адмирала не сомневались: имея многократное превосходство в силах, они быстро овладеют русской крепостью и двинутся к Санкт-Петербургу. Тем более, что русские, видимо, не торопятся выходить из кронштадтской гавани, вокруг пустынно, вон дымит лишь какой-то пароходик с длинной трубой.
В пяти милях от Кронштадта эскадра остановилась, и от нее отвалили четыре быстроходных разведчика: «Мерлин», «Ферфляй», «Вультур» и «Бульдог». Они направились к русской крепости. Офицеры, подняв к глазам подзорные трубы, выбирали места для высадки десанта. «Мерлин» находился уже в двух с половиной милях от острова, когда под днищем вдруг тяжело и глухо рвануло; корабль так содрогнулся что офицеры, стоявшие на мостике, полетели на палубу.
– Адская машина! – завопил командир «Мерлина» Сулливан. – Мы напоролись на адскую машину!
«Волны закипели и разошлись в стороны со зловещим завыванием и можно было подумать, что пароход будет поглощен этой бездной», – вспоминал впоследствии участник похода.
Корвет остановился, началась паника. Командир приказал повернуть назад. И слова под кораблем раздался взрыв, от которого согнулись железные балки, крепившие орудия, а сорокапудовые бочки подпрыгнули.
По словам очевидца, судно «получило течь, бимсы и пояса сломаны, палуба пробита, и все, что было внутри корабля, страшно перемешалось, все мачты были сломаны, и корабль спасся только как бы чудом».
А в заливе один за другим прогремело еще несколько взрывов: подорвались «Ферфляй», «Вультур» и «Бульдог». Подорвались там, где в свое время так усердно трудился «Усердный», устанавливая мины Якоби, или, как тогда говорили, адские машины.
Погруженные в воду почти до самой палубы, с изуродованными мостиками и надстройками, с покосившимися мачтами вражеские корабли еле-еле доползли до своей эскадры...
В России мины появились еще в XVIII веке. Вначале их взрывали с берега при помощи нити, пропитанной горючим составом, а потом посредством электрического тока, шедшего по медному проводнику с берега. Но сколько проводов нужно было бы проложить с берега в залив для минного заграждения из сотни или больше мин? Пришлось бы, пожалуй, весь Кронштадт опутать проводами. Академик Якоби задумал такую мину, которая бы взрывалась от соприкосновения с корпусом корабля. И с помощью моряков «Усердного» он создал эту «самовоспламеняющуюся» гальваническую мину...
Вражеские адмиралы были ошеломлены. Потом решили выловить хоть одну «адскую машину» и узнать, как она устроена.
Матрасы нащупали и зацепили баграми скрытый метровой толщей воды конусообразный предмет, увенчанный двумя металлическими прутами, и осторожно выволокли его на палубу английского корвета. Один из офицеров злобно ударил стеком по металлическим усам. Грянул взрыв...
Потоптавшись недели две на месте, англо-французская эскадра отправилась обратно. А на Кронштадтском рейде дымил одинокий пароходик с высокой трубой.
Подвиг фрегата
«В половине первого часа пополудни с дальнего маяка подан был сигнал: вижу эскадру, состоящую из 6 судов; тогда в городе ударили боевую тревогу, на фрегат явился командир капитан-лейтенант Изыльметьев « Это строки из старинного корабельного журнала. Сами по себе они, может быть, не столь уж пристально приковывали бы внимание посетителей, если бы не пометка: «Фрегат «Аврора».
При слове «Аврора» в памяти возникает легендарный крейсер Великого Октября. Но чем же примечателен его «предок»?
В августовский день 1853 года из Кронштадта в далекое плавание уходил фрегат «Аврора». Его командир, капитан-лейтенант Иван Николаевич Изыльметьев, озабоченно посматривал на паруса, на палубу. Корабль водоизмещением в две тысячи тонн, имевший сорок четыре пушки, был уже не молод – он почти два десятка лет бороздил моря. Правда, недавно фрегат прошел капитальный ремонт, но корпус-то не заменишь. А путь предстоял далекий – через Атлантический и Тихий океаны к дальневосточным рубежам России.
Командир фрегата надеялся на выучку и выносливость экипажа – все триста человек были настоящими моряками, не раз встречавшимися с самыми злыми штормами. А те не сомневались в искусстве и мужестве Изыльметьева.
Атлантика встретила «Аврору» жестокой бурей. Фрегат кренился так, что под водой скрывались бортовые ограждения, рвались паруса.
Обогнув мыс Горн – самую южную точку Южной Америки, – «Аврора» весной 1854 года зашла в перуанский порт Кальяо. Моряки радовались предстоящему отдыху. К тому же фрегат нуждался в починке корпуса, обтяжке такелажа, пополнении запасов провизии и пресной воды.
В Кальяо стояла тогда англо-французская эскадра. Это насторожило экипаж «Авроры». Моряки узнали, что между Россией и Турцией прерваны дипломатические отношения, вот-вот начнется война и, уж конечно, Англия и Франция выступят на стороне Оттоманской империи. А они-то, оказывается, уже объявили войну России и командующий соединенной эскадрой контр-адмирал Девис Прайс получил приказ найти и уничтожить «Аврору», затем двинуться на Камчатку, захватить Петропавловск, разорить русские поселения на берегах Тихого океана.
Прайс потирал руки: русский фрегат сам пришел в плен. Уединившись со своими офицерами, адмирал обдумывал, как быстро захватить «Аврору». Эти русские, конечно, «по-доброму» не сдадутся, надо взять их врасплох.
На внешний рейд был послан вооруженный пушками пароход «Вираго» – отрезать путь фрегату, если тот решит вырваться в океан. Прайс был уверен – этого не произойдет: Атлантика здорово покорежила «Аврору». С таким такелажем фрегат не проплывет и сотни миль. А провизия, вода?
Тем временем Изыльметьев случайно узнал о замысле англичан. Срочно уходить! Но как? За фрегатом непрерывно наблюдают, однако не сдаваться же, не позорно же спустить флаг... Надо рискнуть!
Ночью матросы «Авроры» выбрали якорь, спустили на воду десятивесельные шлюпки. Гребцы тихонько погрузили весла в воду, налегли что было силы и начали буксировать фрегат за пределы рейда. Медленно, медленно исчезали силуэты неприятельских судов. Но вот они скрылись, «Аврора» поставила все паруса и как растворилась во мраке.
Фрегату предстояло пройти более девяти тысяч миль.
На Тихом океане бесились тайфуны. «Аврора» зарывалась бушпритом в волны, с трудом взбиралась на высокие водяные горы. Корабль содрогался от страшных ударов волн, корпус давал течь, моряки и день и ночь откачивали воду, заделывали разошедшиеся пазы.
Кончались сухари и солонина. Воды выдавалось по кружке в день.
Людей косила цинга. Тринадцать раз приспускался на мачте флаг, тринадцать авроровцев нашли свою могилу в морской пучине.
Но моряки не сдавались. Опухшие от голода, больные, они сутками не слезали с раскачивающихся над океанской бездной мачт, ремонтируя поврежденный штормами такелаж.
Так продолжалось долгих шестьдесят дней. Когда показался Петропавловск-Камчатский, более двухсот человек не могли встать. Бледный, еле державшийся на ногах Изыльметьев доложил командиру порта:
– Фрегат «Аврора» прибыл для защиты земли русской!
Жители Петропавловска, уже три месяца готовившиеся к отпору врага, восторженно встретили корабль. В городе имелось полтора десятка старых пушек, а тут сразу – сорок четыре. Только вот слабоваты бедняги-морячки...
Фрегат почти опустел: жители взяли больных домой, кормили свежим мясом, овощами, дикими ягодами. Вскоре матросы вернулись на корабль.
«Аврора» встала у входа в гавань. Двадцать два орудия левого борта были изготовлены для стрельбы по кораблям противника, а двадцать две пушки правого борта перетащили на берег: они встретят врага на подходе к бухте.
Качаясь на океанской зыби, корабли шли двумя колоннами: первую возглавлял английский 52-пушечный «Президент» под флагом контр-адмирала Прайса; вторую – французский 60-пушечный «Форт» под флагом контр-адмирала Феврие де Пуанта.
Прайс подсчитывал силы: 216 орудий, 2700 моряков, из коих 500 морских пехотинцев. А в Петропавловске всего лишь пара небольших судов – так сообщали американские китобои. Английский адмирал был настроен решительно. Черт подери, внезапным ударом он овладеет Петропавловском...
Одно омрачало Прайса – упустили «Аврору»... Ведь лично расставлял охрану, казалось, никто не может улизнуть незамеченным. Но вот же перехитрили русские, перехитрили! Однако как было фрегату дойти до Камчатки, имея столь тяжкие повреждения? Нет, чудес не бывает, фрегат дрейфует где-то здесь, в центре Тихого океана. Время от времени Прайс приказывал обшаривать океан.
17 августа 1854 года, во второй половине дня, сигнальные посты Петропавловска заметили вооруженный мортирами большой пароход под американским флагом. По кораблю нейтрального государства стрелять нельзя, но это же «Вираго» – тот самый, что сторожил «Аврору» в Кальяо...
Коварный Прайс попытался обмануть русских. Пароход приступил к промеру глубин, но когда к нему направился катер, полным ходом бросился наутек.
На следующий день вражеские корабли открыли шквальный огонь по порту. Прайс, сидя в своей роскошной каюте, находившейся в корме «Президента», ждал, когда защитники города выкинут белый флаг.
Петропавловск ответил ядрами. Больше всего досталось «Президенту»: у него разворотило корму, сбило мачту с адмиральским флагом.
Эскадра поспешила уйти в открытое море.
А Прайс, мечтавший одним ударом разделаться с русскими, был или убит ядром, или пустил себе пулю в лоб – так сообщали сами англичане.
Командование эскадрой принял де Пуант.
– Высадить десант! – распорядился он. – Морская пехота, вперед!
Английские морские пехотинцы в красных мундирах деловито прикрепляли к кожаным поясным ремням металлические наручники. На палубах так и позвякивало, словно бы в тюрьме.
Когда шлюпки направились к берегу, заговорили пушки «Авроры». Снаряды рвались в самой гуще десанта. И морская королевская пехота не выдержала, откатилась.
Утром 24 августа в наступление пошло около тысячи пехотинцев и моряков. Установленные на берегу пушки «Авроры» открыли огонь. Врагу удалось вывести из строя прислугу одного из орудий. Тогда к пушке встал командир батареи лейтенант Александр Максутов. Тяжело раненный, он нашел силы зарядить орудие и метким выстрелом потопить большой катер с десантом.
Захватчики, пользуясь численным преимуществом, напирали. Им удалось занять Никольскую гору, господствующую над портом. Над Петропавловском нависла смертельная опасность.
– Матросы – на берег! – приказал Изыльметьев. – В атаку!
Три отряда авроровцев сошли с фрегата и, поддерживаемые огнем его пушек, яростно бросились на врагов. Они разили их пулями, кололи штыками, сбрасывали с крутых склонов. Над горой гремело «ура». Бросая оружие, десантники в панике устремились к шлюпкам.
Берег был усеян ружьями, саблями, кинжалами. А под кустами валялось грязное полотнище – флаг английской морской пехоты.
Потеряв около четырехсот человек убитыми и ранеными, вражеская эскадра ушла в океан.
Россия восхищалась подвигом фрегата «Аврора».
И не только Россия.
«Борт одного только русского фрегата и несколько батарей оказались непобедимыми перед соединенною морской силой Англии и Франции, и две величайшие державы земного шара были осилены и разбиты небольшим русским поселением», – писал английский журнал «Юнайтед сервис мэгэзин».
А в 1901 году в Петербурге сошел на воду крейсер. Моряки решили увековечить память фрегата, имя его перешло к новому крейсеру. Отлили круглую бронзовую доску, прикрепили ее к надстройке. Надпись на доске гласила: «Авачинская губа. 24 августа 1854 года».
Прошло много лет. На флаге крейсера «Аврора» появились изображения орденов Красного Знамени и Октябрьской Революции. Имя крейсера с любовью произносят трудящиеся всех стран. Со всех концов планеты на него идут подарки, изготовленные руками простых людей.
На корабле создан музей. В нем не хватало лишь модели фрегата «Аврора». Моряки готовились ее сделать, как из Греции пришла посылка. Когда ее вскрыли, перед глазами предстала искусно выполненная модель героического фрегата. Ее изготовили в тюрьме греческие коммунисты и тайком от полиции переправили своим друзьям на волю. Они поручили им во что бы то ни стало доставить подарок на революционный крейсер, подвиг которого вдохновляет их на борьбу за свободу и счастье своего народа.