I
Ночь. Сквозь ветер и дождь вымокший «газик» с потушенными фарами поднимается, сползает вниз и снова взбирается по бесконечным холмам. В машине — тишина, тускло мерцает огонек сигареты, иногда он разгорается ярче, и красноватый блин света, отражающийся в ветровом стекле, очерчивает в темноте неясные контуры касок.
Суан, сидя рядом с Хоа, ведущим машину, пытался разглядеть дорогу, но впереди все тонуло в слепой темноте ночи. Дык, сидевший сзади, кажется, наконец задремал. Младший лейтенант выглядит очень усталым: эта ночная поездка измотает кого угодно! Один Виен дрыхнет как ни в чем не бывало и только похрапывает на ухабах.
Дорога тянулась через залитые водою поля. Колеса проваливались в выбоины, и машину швыряло из стороны в сторону.
— Эй, Хоа! Осторожнее! — Суан весь подался вперед.
У самой дороги мелькнул силуэт человека, еле заметный под низко нависшей кроной баньяна.
— Черт побери! — пробормотал Хоа. — Нашел, где разлечься, так недолго во сне и жизни лишиться!
«Газик» заревел и медленно вполз в черный ночной лес. Суан разглядел людей, которые, завернувшись в нейлоновые накидки, лежали на траве прямо у обочины дороги. Наверно, это были народные носильщики{1} или молодежная ударная бригада{2}.
Лес неожиданно вырвался из темноты, залитый резким мертвенно-желтым светом. Опять осветительные ракеты на парашютах! Откуда-то с холма долетел отчаянный женский крик:
— Самолеты! Само-о-о-ле-ты...
В слепящем свете ракет колебался сгустившийся под деревьями мрак. Носильщики, лежавшие у дороги, не просыпались. Суан увидел тяжело нагруженные велосипеды, прислоненные к стволам деревьев. Носильщиков было очень много, они лежали вдоль дороги до самой опушки.
В машине все проснулись. Дык, высунув голову из-под брезентового верха, глядел на ракету, медленно опускавшуюся к вершине горы.
— Они еще далеко... — сонным голосом сказал Виен. — А-а, мы уже у Кривого баньяна. Вот и дорога в госхоз! — Он явно просыпался. — Давайте остановимся ненадолго, у меня здесь есть дело.
Машина стала. Виен, набросив нейлоновую накидку, спрыгнул на землю.
— Я на полчасика загляну в госхоз, Суан, ладно?
Он обошел вокруг машины, посветил карманным фонариком на привязанный сзади велосипед и пощупал веревки. А убедившись, что велосипед в полном порядке, закурил сигарету, затянулся несколько раз и, подняв повыше брюки, зашлепал по тропинке.
Ракета погасла, и все снова утонуло во мраке. Хоа взял лежавший на сиденье автомат, надел его на плечо и повернулся к тропинке, по которой ушел Виен.
— И чего он так трясется над своим велосипедом!
— Дело ясное, — засмеялся Дык, — теперь лучше всего ездить на своих двоих...
— Уж я привязал велосипед — надежнее быть не может, а он все, гляжу, недоволен. Пришлось тряпками обмотать все части, тогда только он сел в машину.
Суан тоже улыбался в темноте. Виен и вправду казался слишком дотошным. А все-таки хорошо, что они встретились на совещании в парткоме провинции. Суан уговорил его вместе ехать обратно. С заместителем председателя уезда все нипочем; завтра в штабе боевой группы любое дело, связанное с местными властями, можно будет решить на месте.
Дождь не унимался. С веток падали тяжелые капли. Накинув плащи, все присели под деревом и закурили, чтобы разогнать сон. Сверху плыл тяжелый гул самолета, кружившего где-то высоко в небе.
— Очень ты устал, Дык? Как твоя рана?
— Да нет, комиссар, все в порядке.
— У тебя ведь вынули половину пяточной кости, сможешь ли ходить?
— Ничего, привыкну. В пехоте было бы трудно, а нас, зенитчиков, на машинах катают...
Оба засмеялись.
— Вам, Дык, наверно, весь этот месяц в госпитале страшно хотелось потанцевать! — скороговоркой сказал Хоа. — Ничего, вернетесь к себе, в шестую роту, сшибете парочку «мухобоек»{3}, вот и расквитаетесь за Дойшим{4}.
— Да, ребята из «шестерки» заждались своего ротного!.. — Голос Суана зазвучал веселее. — Ну, зато письма ты от кого-нибудь да получал...
— Да... — Дык помолчал, словно колеблясь, и продолжал: — Нга была у меня в госпитале...
— Ого, вот кому подвалило счастье! — воскликнул Хоа, похлопав ротного по спине.
— А Нга еще в Хайфоне? — спросил Суан.
— Да. По-прежнему работает в порту... в авторемонтном цехе.
— Путь оттуда не близкий. И дорога сейчас не легкая.
— Да...
В небе по-прежнему гудел самолет; звук мотора отдалился было и, казалось, совсем затих, но потом послышался снова. Хоа прислушался.
— Эти АД-6{5} совсем обнаглели. Прилипают как пиявки...
— А-а... — Суан поднял голову. — Высматривает здешний паром.
Самолет ревел все ближе и ближе и, наконец, сотрясая воздух, прошел где-то прямо над ними.
«...Сегодня Нга, конечно, вернулась уже в Хайфон, — думал про себя Дык. — Наверно, сейчас она как раз вышла в ночную смену и тоже думает обо мне...» Дыку вдруг почудилось, будто Нга тут, рядом, голова ее лежит на сгибе его локтя и разметавшиеся волосы еле ощутимо щекочут кожу. А в его руке маленькая ладонь, сильная и такая мягкая, ласковая. Кровь горячей волной прилила к сердцу. На своей шее, на лице он почувствовал легкое размеренное дыхание — совсем как в те ночи, когда Нга засыпала возле него и он лежал молча, не смея пошевелиться... Нга, любимая...
Последний вечер. Они поднимаются на холм по дороге, обсаженной пальмами ко{6}. В ярких зеленых листьях шелестит ветер. Нга ведет за руль свой велосипед, негромко позвякивающий на камнях. Они не говорят ни слова, шелковистые пряди черных волос, упавшие ей на щеки, трепещут от ветра. Но вот она замедляет шаг: «Тебе пора возвращаться, милый!» Губы ее чуть заметно дрожат; широко открытые глаза, не отрываясь, глядят на Дыка, и ему кажется, что время остановилось... «Будь осторожна в пути...» Зачем он говорит эти бессмысленные слова?.. Нга, прищурившись, крепко пожимает его руку, словно желая передать ему всю свою силу...
— Давно не видел я грузовых велосипедов{7}, — улыбнулся Суан, — пожалуй, с самого Диен-биен-фу{8}. А ты, Дык, хорошо помнишь Диен-биен?
— Да...
— Ну, это еще вопрос! Ты ведь, наверно, помоложе Хоа?
— Мне тогда только что стукнуло девятнадцать.
— Сколько же тебе, Хоа?
— Двадцать два. А вам, комиссар, есть уже сорок?
— Что ж, ты почти угадал. Только немного меня омолодил.
— А вы и так молодой, — засмеялся Хоа.
— Где там! Совсем уж начал сдавать, вон и волосы поседели.
Дык улыбался своим мыслям. «Ига, что ты делаешь сейчас? Верь, я буду достоин твоей любви...»
На дороге, скрывавшейся в темноте, по-прежнему маячили тени. Люди шли пешком, ехали на велосипедах. Плыли силуэты широких, плетенных конусом шляп{9}. Тяжелое дыхание уставших людей сливалось со скрипом сгибающихся под тяжестью груза бамбуковых коромысел и быстрым стуком шагов.
— Что, не терпится? — спросил Суан. — Ничего, еще часа два, и будешь на месте. «Шестерка» стоит сейчас сразу около бетонного моста. Там самые тяжелые бои!
— Я слышал, сегодня ранило Лаунга, это правда?
— Да. Кажется, было прямое попадание ракеты на позиции «четверки». До позавчерашнего вечера у ребят еще бывали передышки, а эти два дня налет за налетом. Но мост цел. Так что все еще впереди.
— Надо прямо на месте сбить несколько сволочей, тогда они присмиреют! — вставил Хоа.
— Это верно. Только его так легко не собьешь. Задача у нашей боевой группы очень сложная.
— Может, трудно еще и потому, что ребята больше привыкли к маневренным операциям, а здесь приходится вести позиционные бои?
— Возможно. Посмотрим, что будет дальше. Послушай, Дык, ты возвращаешься в роту как раз вовремя, «шестерка» недавно получила два новых орудия. Да и местечко у вас — около реки — совсем недурственное, купаться можно... Мне кажется, что в позиции нашей боевой группы есть какая-то заковырка, из-за которой никак не налаживается система огня. У части, стоявшей здесь до нас, тоже не все шло гладко, но тогда было меньше налетов. А нам придется драться всерьез.
Из леса в темноте послышался шум, замелькали лучи фонариков. Раздался чей-то голос:
— Эй, где вторая колонна? Спят, черти!
— Гаси фонари! — закричали в ответ. С полсотни грузовых велосипедов выкатились из леса и запрудили большак.
Послышался тяжелый грохот мотора. Огромный черный куст вырвался из темноты и двинулся по большаку. Хоа выскочил на дорогу и закричал:
— Стой! Стой!
Куст взревел и остановился, со свистом выдохнув воздух. Это был грузовик, замаскированный ветками. Шофер высунул голову из кабины.
— Ну, чего?! — заорал он.
Посветив фонариком, шофер разглядел автомат, каску Хоа и спросил, понизив голос:
— В чем дело, товарищ?
— Убавь скорость! На дороге полно людей, впереди еще колонна велосипедов. И выключи свой фонарик. АД-6 порхает над головой!
Снова раздался стук мотора. Еще один грузовик вырвался из темноты и резко остановился, заскрежетав тормозами. Лес дрожал от рокота двигателей. С первой машины спрыгнул помощник шофера; пятясь, он сделал несколько шагов по большаку, прикидывая, не заденет ли кузов за деревья и крикнул:
— Давай, давай!
Трехосный великан загудел и медленно тронулся с места.
Чуть не два десятка грузовиков один за другим углубились в лес.
Автомобили, велосипеды, носильщики с коромыслами на плечах сплошным потоком двигались по дороге; окрики, смех и ругань смешивались с гулом моторов и шумом колес.
Хоа, стоявший у дороги со своим автоматом, крикнул шоферу последнего грузовика:
— Сзади еще есть машины?
— Полно!
Вернувшись к дереву, под которым сидел Суан, Хоа вздохнул:
— Ну, теперь позагораем у парома!
В просвете между облаками вспыхнули две ракеты, через минуту — еще одна.
Ракеты медленно плыли по небу, оставляя за собой белые хвосты дыма. Алые и желтые вспышки понеслись вверх к облакам, точно метлой прочесывая небо из конца в конец. С высоты метнулись вниз красные языки пламени, и несколько секунд спустя загрохотали взрывы.
— Сейчас он улетит обратно, — пробормотал Хоа.
Самолеты, гудя, ушли в сторону переправы. В лесу мерцало неясное сияние угасавших ракет. Дык, Суан и Хоа сидели молча. Не сговариваясь, они подумали о последних грузовиках из автоколонны. Не накрыло ли их бомбами там, на открытых, поросших травою холмах?..
— Уф, наконец-то добрался! — весело закричал Виен, сходя с раскисшей от дождя тропинки. — Дорогу развезло, чуть шею не свернул! — Он обернулся назад: — Эй, сестрица Лить, идите сюда! — И снова обратился к своим спутникам: — Ну как, заждались? Я вам еще пассажирку привел.
К машине подошла женщина с рюкзаком за плечами. На голове у нее был нон, .штаны закатаны выше колен, в руках она несла резиновые сандалии.
Не успели они усесться в машине, как Хоа дал газ. На заднем сиденье Лить пыталась пристроить свой нон и рюкзак.
— Скажите, Виен, потери сегодня большие? — обернувшись, спросил Суан.
— Да не очень. Он сбросил двадцать четыре бомбы и снова разбил дорогу. Придется восстанавливать. Но люди успели разбежаться, только несколько парней заработали синяки. Ущерб, конечно, есть: убило пять коров и двух буйволов, сгорел старый дом из листьев на стройплощадке... А вы, Лить, — повернулся он к женщине, — во время бомбежки были в больнице?
— Да... — Голос ее прерывался. — Видите, Виен, заставили меня бежать всю дорогу, теперь никак дух не переведу!
Она чуть слышно засмеялась.
В темноте Суан увидел только, как Лить, подняв руку, перебросила за спину свои длинные волосы.
II
Уже недалеко от переправы их застиг ливень. «Газик» пробирался по дороге сквозь плотную стену дождя, ловко лавируя между огромными грузовиками. Неожиданно он затормозил, едва не уткнувшись радиатором в шлагбаум. Суан и его спутники разглядели слабый желтоватый огонек коптилки в хижине на обочине дороги.
— Чья машина?
— ПВО! Пропустите на паром, товарищи.
— Подождите.
Человек невысокого роста, в ноне и нейлоновой накидке вышел из хижины с фонарем в руке. Он подошел к машине и поднял фонарь. И тут Суан увидел, что перед ним стоит девушка лет двадцати. За спиной у нее была винтовка, повернутая стволом вниз. В лучах фонаря под широкими полями нона, с которых струйками стекала вода, можно было разглядеть нежный румянец на ее щеках.
— Вот пропуск, — торопливо сказал Хоа. — Переправьте нас, пожалуйста, поскорее.
Девушка покосилась на карточку с надписью «особо срочно» и оглядела сидящих в машине.
— Поезжайте скорей, товарищи, успеете на этот рейс. Как доедете туда, где много воронок, берите налево, в объезд.
Она отошла назад и подняла шлагбаум. «Газик» рванулся с места. Суан, наклонившись, успел заметить, как фигура девушки исчезла за пеленой дождя.
Дождь шумел по-прежнему, но стало чуть светлее, на землю падали неясные серебристые блики. Наверно, за расходившимися тучами взошла, как всегда в конце месяца, поздняя луна.
В тусклом туманном мареве Суан и его спутники увидели разрушенную деревню. С обуглившихся стволов арековых пальм свисали почерневшие скрюченные листья. Остатки кирпичных стен торчали среди щебня, мусора, осколков посуды и черепицы, усыпавших землю. Повсюду — глубокие черные пасти воронок. А поближе к дороге щетинился обгоревший бамбук.
Люди в машине умолкли.
Разве забудешь вас, бамбуковые заросли родных долин! Зелеными изгородями прикрываете вы каждую вьетнамскую деревушку.
Сколько раз вас выжигали дотла, но люди сажали вас снова и снова!..
Сколько раз вырубали вас, но вы поднимались вновь!..
Сколько обломков железа в земле под фундаментом каждого дома!..
Сколько черных слоев золы под корнями каждого дерева!..
В памяти Суана вдруг всплыли картины прошлого... Заброшенные рисовые поля, холодная лунная ночь у форта Тху-кук в сорок седьмом... Покинутая деревня, заросшая травою в рост человека, а в воздухе — запах цветущих апельсинов... Этот запах преследует его до сих пор!
Чего только не довелось испытать людям на нашей земле! И эту землю янки хотят заграбастать? Какая тупость и какая подлость!
Хоа, не отрываясь от баранки, пробормотал:
— Эх, попался бы мне хоть один подбитый янки, я б ему выдал! И все было бы по правилам!
Дык, молча прислушивавшийся к разговору, вдруг вспомнил американского летчика, сбитого в бою у Дой-шим. Он казался великаном в своем широком жестком комбинезоне. На его наголо обритом черепе бросались в глаза низкий обезьяний лоб и оттопыренные мясистые уши. Брови, нависшие над глазами, то грозно хмурились, то растерянно выгибались кверху, толстые ручищи с огромными кулаками неуклюже тянулись «по швам». Летчик — он был в чине лейтенанта — старался держаться высокомерно и невозмутимо, но ему плохо удавалось скрыть терзавший его страх. Когда конвоир повысил голос, он вздрогнул и обернулся, побледнев до синевы, точно приговоренный к смерти. Убедившись, что никто не собирается его убивать, он зашагал дальше...
— Правильно! Всю эту банду реактивщиков перестрелять мало! — сказал Дык, презрительно скривив губы.
«Он прав, — думал Суан. — Каждый ребенок, у которого янки убили родителей, вырастет с незаживающей раной в сердце, в самом сокровенном его уголке. Дома можно отстроить, деревья и цветы — посадить заново, но эти раны никто и никогда не залечит!»
Он вспомнил, как более десяти лет назад французская бомба убила Тхуан и их дочка Май, которой тогда едва минуло три года, осиротела. Ему казалось, что девочка ничего еще не понимает... Как он ошибался! Май уже взрослая, но в характере дочери Суан до сих пор замечает какие-то странные черточки...
Наконец они добрались до переправы. Дождь кончился. Тучи, закрывавшие небо, стали расходиться, заблестели редкие звезды. Ветер не унимался, на реке пенились волны. С другого берега донесся гудок автомобиля, затем скрип тележных колес, стук топоров и визг пил, — должно быть, поблизости работали плотники.
— Черт побери, переправа совсем не защищена, — сказал Виен, оглядываясь по сторонам. — Но здесь здорово поставлено дело — машины идут без задержки и не скапливаются у парома.
Действительно, на берегу было пусто: только два грузовика да их «газик».
Лить, присев на обочине, заговорила с молодой женщиной, эвакуировавшейся в эти места вместе с семьей. Она держала на руках спящего малыша. Трое ребятишек постарше долго клевали носом, потом растянулись между корзинами, не обращая внимания на окрики матери.
— Кхань, Кхань! — звала женщина дочку. — Разбуди их, паром уже подходит!..
— Куда вы идете с детьми, одна?
— Да вот хочу оставить эту троицу у бабушки. Старуха живет на том берегу, недалеко от парома. Здесь спокойнее: пусть побудут, пока не выгоним американцев. Этого заберу с собой, больно он еще мал. А со всеми мне дома не управиться, да и не на кого их оставлять.
— Вы с мужем оба работаете?
— Да, на заводе сельхозмашин. Мой муж раньше служил в армии, потом демобилизовался. А месяц назад снова попросился в солдаты — взял и подал заявление. Только вот о детях беспокоился. Он у меня в месяц больше шестидесяти донгов зарабатывал; вместе с моей зарплатой за сотню переходило — хватало на всех. Теперь будет на пятерых сорок с чем-то, тоже жить можно. Мы с мужем решили, что он должен идти в армию ради наших малышей. У нас здесь было хоть десять лет мирных, а каково людям на Юге... Ну, вот и паром. Кхань, Кхань! Да встань же ты!
Дети никак не просыпались. Лить погладила их по головкам и взяла одного на руки.
Паром причалил к пристани. Пока одни машины скатывались на берег, а другие въезжали по бревенчатым сходням, женщина расталкивала детишек:
— Вставайте! Вставайте, маленькие!
— Не волнуйтесь! Позвольте, мы отнесем малышей на паром, — предложили Суан и его спутники.
Они быстро подхватили ребятишек и разобрали коромысла с корзинами.
— Вот спасибо, — обрадовалась женщина, — без вас, товарищи, мне бы не управиться... Кхань, ты не спишь? Проснись-ка и иди сама!
Но девочка, обхватив Суана за.шею, только уткнулась головой в его плечо.
Паромщики сбросили штаны и рубашки и, оставшись в одних трусах, взялись за канат. Паром отчалил от берега и медленно выплыл на середину реки. Стремительное течение ударило в борт, и казалось, будто паром, замедлив ход, остановился, хотя все ехавшие в машинах помогали перетягивать канат.
— Ну, если сейчас явится «джонсон»{10}, быть беде, — улыбнувшись, сказал Виен, выразив этими словами общую тревогу.
Двое паромщиков, стоявшие рядом с Суаном, дышали отрывисто и тяжело. Суан усмехнулся, слушая, как они болтают, едва успевая перевести дух:
— А ты обратил внимание... на тот военный автобус?.. Помнишь... в нем девушки ехали?..
— Ну...
— Это был ансамбль...
— Что ж ты мне сразу не сказал?.. Заставили б их спеть, иначе бы не повезли.
Где-то далеко отсюда забили тревогу.
— Скорей, ребята!.. Товарищи, если появятся самолеты, всем немедленно лечь на палубу; не бегать, не суетиться! — крикнул командир парома, снимая с плеча винтовку.
Все сразу смолкли — слышалось только хриплое дыхание паромщиков да поскрипывание каната. Тяжело груженный паром пересек быстрину и стал приближаться к берегу. Стук барабанов и трезвон, возвещавшие тревогу, раздавались все ближе и ближе, наконец совсем рядом, у контрольного пункта на пристани, гулко зазвенели удары об рельс. Люди тревожно смотрели на придвигавшийся из темноты причал: «Пронесло!.. Еще немножко, узкая полоска воды...»
Внезапно раздавшийся рев самолета заставил всех прыгнуть с парома в воду.
— Спускай сходни! — надрывался командир парома. — Машины, съезжайте на берег!.. Спокойно, ребята!.. Машины, съезжайте!.. Съезжайте!..
На берегу захлопали винтовочные выстрелы. Все озарилось вдруг мертвенно-желтым светом. Суан увидел свою и девочкину тень, отпечатавшуюся на песке. Он чувствовал, как неистово колотится сердце ребенка.
— Не бойся, малышка. Все будет в порядке.
Девочка еще крепче обняла его за шею.
Снова вспыхнули ракеты, выхватив из темноты берег и кусок реки. Лить и Дык, каждый с ребенком на руках, спотыкаясь, бежали сзади. Суан обернулся:
— Лить, давайте мне ребенка!
— Ничего...
Они едва успели перебежать через песчаную отмель, как самолет начал пикировать. Вой мотора разрывал барабанные перепонки. На берегу затрещала пулеметная очередь.
Суан, прижав к себе девочку, бежал вдоль берегового обрыва. Он ясно видел языки пламени, вырвавшиеся из пущенных с самолета ракет. Мгновение спустя завыли несущиеся к земле бомбы.
— Мимо!
Суан остановился, дождался Лить и взял у нее ребенка.
Оглянувшись, он заметил выходивший к реке овраг и крикнул:
— Бегите сюда! Скорее!..
Земля содрогнулась от взрывов.
Они пошли вдоль оврага. По глинистому дну его текла вода, и он становился все глубже.
— Здесь уже безопасно!
Минуту спустя их догнал Дык. Он отдал ребенка Лить и побежал обратно, навстречу Виену и женщине с малышом, оставшимся где-то сзади.
Новая серия бомб разорвалась на противоположном берегу. Взметнулись кверху красные кусты пламени.
Два самолета сделали круг и вернулись. Пулемет на берегу вновь открыл огонь.
Самолет перешел в пике прямо над ними. Рев его нарастал с каждой секундой. Суан обнял обоих малышей и прикрыл их своим телом. Хоть он и понимал, что овраг этот — надежное укрытие и прямое попадание сюда почти невозможно, но все-таки волновался...
Снова раздался резкий свист бомб. Лить стояла, растерянно озираясь по сторонам.
— Ложись! — закричал Суан и, схватив ее за плечо, с силой пригнул к земле.
В этот момент появились Дык и женщина с младенцем, перепуганная насмерть.
Рванувшееся к небу пламя ослепило их, в уши ударило огромной кувалдой. Земля закачалась под ними, как гигантский гамак, глыбы глины, обрушившиеся со склона оврага, засыпали их и завалили все кругом.
Этот заход оказался последним. Самолеты сразу ушли. И через несколько минут вокруг царила необычная тишина.
Но они все еще молча прислушивались. И тут Суан вдруг почувствовал горячее дыхание Лить на своем затылке и заметил, что она — наверно, уже давно — крепко сжимает его руку.
— Улетели, — негромко сказал он.
Со стороны пристани послышались резкие автомобильные гудки. Они услыхали голос Хоа:
— Эй! Суан!.. Товарищ Суан!..
III
Домой к Виену они добрались около трех часов ночи.
Пройдя мимо пальм ко, листья которых отсвечивали в лучах луны, они вслед за хозяином вошли в дом. Там было темно. Виен посветил вокруг фонариком, чтобы они смогли где-нибудь присесть, пока жена зажжет керосиновую лампу. Мягкий оранжевый огонек затеплился за стеклом и осветил развешанные по стенам цветные картинки, изображавшие ребятишек с огромными тыквами. Мебели — простой и скромной, как в обычном крестьянском доме, — было немного: два деревянных топчана, кровать под белым марлевым пологом, чайный столик и несколько лакированных скамеек для гостей; на столике — термос в плетеном бамбуковом футляре и расписные глиняные чашки.
Зато уж дом зампреда уезда был изобилен бататами! Красноватые, белые клубни — мелкие и крупные — высились грудой на полу соседней комнатушки; даже под кроватью были бататы. И еще — свидетельство великой любви хозяина к своему велосипеду — на стене, у изголовья, висели тщательно обернутые бумагой два обода и пара покрышек.
Гости изумленно озирались по сторонам, все это представлялось им почти нереальным после оврага и пережитой бомбежки.
Жена Виена, с наспех подколотыми волосами, раскрыла пачку чая и, заварив его, пригласила гостей к столу. В отличие от Виена, темнокожего и плотного, как батат, жена его была изящной и стройной; голова ее красиво сидела на длинной шее; глаза, большие и умные, поблескивали на круглом белом лице.
— Ну, — сказал Виен, — умывайтесь, пейте чай, товарищи, и — спать. Отсюда до позиций еще несколько километров, встанете завтра пораньше, как раз к утру доберетесь.
— Не успеешь прилечь, подъем — и трясись дальше, — улыбнулся Суан.
Жена Виена разлила горячий чай в чашки и обнесла гостей.
Они взялись за еду. Разговор, само собой, шел о переделке, из которой они только что выбрались.
— Когда вы попрыгали в воду, — с полным ртом говорил Хоа, — я на пароме хлебнул сполна за всех. Шофер машины, что стояла впереди, видно, здорово сдрейфил, вывернул руль не в ту сторону, чуть весь паром не перевернул. Слава богу еще, что успел съехать на берег, пока янки кидали бомбы на той стороне. Только мне съезжать, они тут как тут и пошли сыпать бомбы! Думал, не выберусь. Хорошо, они все почти в реку грохнули...
— А вы разве не поужинаете с нами, Лить?
— Спасибо. Вы ешьте, я только чаю попью.
— Больше всего переволновался я за эту женщину с ребятишками. Правда, малыши у нее орлы — кругом бомбы рвутся, а они даже не заплакали...
— Когда янки во второй раз стали пикировать, меня прямо зло взяло...
— Ну, хозяйка, вам сейчас самое время курицу зарезать и закатить пир! Ведь муж ваш только чудом от смерти спасся!
— Нет, мне помирать нельзя! — рассмеялся Виен. — Я еще должен помочь жене произвести на свет сына.
Хозяйка залилась краской.
— Вечно ты со своими глупыми шутками, только людей смешишь.
— А разве у вас нету еще сыночка? — спросил Хоа.
— Ни сыночка, ни дочки. Вот и пришлось мне пригласить на ужин всеведущую целительницу болезней, может, хоть она что присоветует. — Виен кивнул на Лить. — Позвольте вам представить, исцелительница эта прямо-таки творит чудеса!
— О, господи! — Лить, сидевшая в углу на циновке с чашкой чаю в руке, улыбнулась. — Без детей куда легче. Вон и правительство призывает всех разумно планировать рождаемость. У меня у самой один ребенок, и то хлопот полон рот.
Суан теперь только разглядел Лить как следует. В неярком свете лампы черты лица ее казались необычайно тонкими и нежными. Чуть раскосые глаза, веселые и быстрые, блестели, совсем как у молоденькой девушки.
Дык временами тоже поглядывал на нее, словно что-то припоминая. Вдруг он широко улыбнулся.
— Ну и ну, как же это я вас сразу не узнал? Ведь это вы на перевязочном пункте в Дой-шим дали кровь для переливания Тоану! Я тогда сидел рядом с ним.
— Вы... тоже были ранены?
— Э, я легко отделался, меня уже починили. А Тоан пока в госпитале, но дело уже пошло на поправку. Он все убивался, что не спросил, кто же спас его, и адреса не узнал. Я напишу ему, то-то обрадуется. А вы теперь в этом уезде?
— Да, сюда эвакуировалось отделение городской больницы. Виен поручил нам подготовить для сельских общин сандружинниц и организовать медпункт поблизости от зенитных позиций.
— Вот здорово! Значит, опять будете около нас?
— Не знаю, — усмехнулась Лить, — всем этим ведает Виен.
Хозяйка, присев рядом с Суаном, спросила:
— А у вас много детей?
— Да нет, одна дочка. Ей уже восемнадцать, так что хлопот с ней мало.
— Она, наверно, еще учится?
— Перешла в десятый класс.
— Они живут вдвоем с матерью?
— Жена у меня умерла... Погибла еще в ту войну, когда девочке было три года.
— Ах, какое несчастье! И что же, вы больше не женились?
— Да пока нет.
Хозяйка налила ему еще чаю и сказала:
— Ну, знаете, таких, как вы, мало. Обычно стоит жене умереть, муж через месяц уже играет свадьбу с другой. Случись что со мной, мой благоверный небось тут же побежит свататься к какой-нибудь красотке. Даже подумать обидно!..
— В таком деле каждый поступает по-своему, — мягко ответил Суан.
— А что, если жена да при живом муже идет за другого? — расхохотался Виен.
— Это совсем не то! — рассердилась хозяйка. — Ты вечно боишься, как бы по-моему не вышло. Вы уж простите меня за эти разговоры, — снова обратилась она к Суану, — а все-таки, как поглядишь, женщины, овдовев, всегда остаются одни; мужчин же, вроде вас, почти нету.
Суан взглянул на Лить, она смотрела куда-то вдаль, словно не замечая его, и мысли ее, наверно, были далеко.
Суан встал.
— Значит, договорились, Виен, завтра жду вас у себя.
— Да, я буду между девятью и десятью. Лить тоже поднялась.
— А можно, — улыбнулась она, — я как-нибудь зайду к вам вместе с Виеном посмотреть на зенитки?
— Милости просим, — сказал Дык, пожимая ей руку. — Приходите когда угодно. Скажете ребятам, чтобы вас проводили в шестую роту, проще говоря, на «шестерку» — я буду там.
«Газик» проскочил небольшой перевал, дальше уже начинались позиции зенитных батарей. Здесь, у слияния двух рек, скрещивались нити шоссе. Машина мчалась среди широких полей.
Где-то далеко, у самого берега, мерцали электрические фонари. Сон как рукой сняло. «Наверно, лесопилка», — подумал Суан, осматривая местность.
Высоко в небе между белыми облаками медленно плыл месяц. Земля была еще влажной после дождя. Над деревьями и зарослями бамбука поднимались клубы тумана. Скоро и мост. А там, впереди, у подножия невысокой гряды холмов — городок, уездный центр. По-видимому, сейчас все население из него эвакуировано, да и дома вряд ли уцелели после налетов.
Из машины уже ясно виден был изогнутый белый силуэт моста, перемахнувшего через реку. Вдруг мощенное камнем полотно дороги исчезло, словно проглоченное сотнями воронок, черневших вокруг и разворотивших окрестные поля.
— Все время «джонсоны» рот разевают на этот мост! — громко сказал Хоа.
— Что они запоют, когда тут поджарят еще парочку Ф-105{11}, — подхватил Дык.
«Газик», сделав объезд по новой, недавно выстроенной дороге, въехал на небольшую плотину и свернул к мосту.
— Ну-ка постой, Хоа!
Машина остановилась у обочины. Здесь, около моста, дорога была цела, только на полях чернели воронки.
Хоа показал на песчаную отмель около слияния рек:
— Вон там первая рота, товарищ комиссар!
— А ты знаешь, где «шестерка»? — спросил Дык.
— Само собой! До нее еще примерно километр.
— Огневые позиции первой роты расположены очень низко, — сказал Дык. — «Единице» труднее всех. Но это место — лучшее, что можно было выбрать.
Им ясно было, что «единица» принимает на себя самые яростные удары самолетов, бомбящих мост. Суан перевел глаза на противоположный берег: где-то там, в поле, — четвертая рота. Вчера днем американцы попали на позиции «четверки» ракетой. Неизвестно, тяжело ли ранило Лаунга?
По горизонту бежали горы Чыонг-шон{12}. Поближе, у берега реки, торчал холм, высокий и острый. Суан вспомнил, что там находится Дровяная пристань. По карте это — высота «сто двадцать».
— Ладно, поехали, Хоа! Заедем сперва на «шестерку», подбросим Дыка домой. Потом — прямо в штаб, к Мау.
— Ясно!
Хоа включил двигатель и с места погнал машину. Они свернули на проселок. По обе стороны росли сандаловые деревья — высокие, прямые и точно выбеленные известью. «Газик» остановился у старой кирпичной печи. На ветру шелестели листвой деревья. Суан спрыгнул на дорогу и огляделся. Привычный глаз сразу различил в темноте возвышавшиеся над полем брустверы орудийных укрытий. Суан подождал своих спутников, и они прямиком, по оставшимся после дождя лужам пошли на батарею. С позиций, тонувших во мраке, не доносилось ни звука...
— Кто идет? — раздался негромкий окрик.
— Это ты, Бинь?
— О, товарищ Дык! Вы вернулись!.. И комиссар с вами! — обрадовался часовой.
— Значит, «писатель» в ночном карауле?
— Так точно! Сверните, товарищи, на тропинку, там не так грязно.
Дождь, ливший всю ночь, затопил расположение роты. Подойдя к орудию, Суан- остановился и посветил фонариком. Ребята отлично укрыли пушку от дождя, ящики со снарядами были подняты на подставки и обернуты нейлоном. Но стенки траншей и орудийных гнезд кое-где размыло водой.
Рядом, под сплетенным наспех навесом, вповалку спали солдаты. Из досок и старых снарядных ящиков они устроили себе топчаны, чуть возвышавшиеся над водой. Дождь вымочил насквозь их гимнастерки, но солдаты храпели как ни в чем не бывало. Они лежали, тесно прижавшись друг к другу, а кругом плескалась вода, плавали сандалии из автомобильной резины и кеды вперемежку с пучками соломы и листьями, приплывшими сюда издалека.
Суан, глядя на солдат, не мог сдержать улыбки, хоть ему и было, конечно, жаль ребят. Их рота уже три с лишним месяца не имела ни одного дня отдыха. Едва выйдя из боя, они меняли позиции, срочно рыли на новом месте траншеи, землянки и орудийные гнезда и вели бой, потом снова меняли позиции, снова копали укрытия и траншеи, вступали в бой и опять снимались с места... Все они — и офицеры и солдаты, почерневшие от солнца, ветра и порохового дыма, — регулярно недосыпали и поэтому пользовались каждым удобным случаем, чтобы поспать.
Землянка командира роты тоже была залита водой. Под маленьким фонарем у телефонного аппарата сидел дежурный и записывал что-то, разложив листки бумаги на пустом ящике от снарядов. Увидав комиссара и ротного, он тотчас разбудил политрука и заместителя командира роты. Те, в трусах и майках, вылезли из-под пологов, протирая заспанные глаза.
— Вот это да! — воскликнул, улыбнувшись, заместитель ротного Тхо, белоснежные зубы блеснули на его смуглом, обветренном лице.
— Дык, ты? — Политрук Хюйен обнял командира. — Оброс, как еж!
Суан сел на скамейку.
— Ну что, обменялись любезностями?
— Как вы добрались, комиссар, в такой ливень?.. Они что, бомбили паром?
— Да, специально нас дожидались. Ладно, я пошел, мне нужно к товарищу Мау. Пусть ребята завтра встанут пораньше, приведут в порядок укрытия и траншеи и отведут воду, особенно из орудийных гнезд. С утра могут начаться налеты.
— Ясно. Будьте спокойны, комиссар. Может останетесь лучше у нас, поспите немного? Завтра успеете на командный пункт.
— Нет, времени мало! Хюйен, завтра в восемь жду вас на совещание. Да, вот еще что: Дык, по-моему, вышел из госпиталя слишком рано. Приглядывайте за ним, ему нельзя переутомляться.
Приехав на командный пункт, Суан не разрешил дежурному будить офицеров. Пусть отсыпаются, им предстоит нелегкий день. Он и сам хотел немного поспать, до рассвета оставалось еще больше часа.
Он улегся на койку и, подобрав ноги, чтобы занимать поменьше места, натянул на себя полог. В общем, ему повезло: после ночной тряски и всех дорожных происшествий удалось еще и поспать. Здесь, правда, тоже сыро, но все же лучше, чем у ребят на позициях. Дожди эти совсем не вовремя! Завтра придется солдатам опять сбросить гимнастерки и брюки, расчищать окопы и заново насыпать брустверы...
Комиссар давно уже убедился: на войне тяжелее всего солдату — он первым встречает смерть лицом к лицу, вгрызается в землю, проходит сотни и тысячи верст в дождь и в зной. Суан понимал, что, хоть сам он и не щадил себя, хотя немало сделал на своем веку, все же ему доставалось не так, как солдатам. И поэтому, глядя в лицо ребятам, он ощущал иногда какую-то неловкость...
Суан закрыл глаза. В памяти всплыло румяное лицо девушки, дежурившей у парома, — она светила фонариком, рассматривая пропуск, а дождь лил как из ведра... Да, женщины теперь не то что раньше — смелые и даже как будто стали красивее... Сон .все не шел... Он вспомнил вдруг о письме, которое лежало у Хоа. Его принесла какая-то девушка в политотдел полка, как раз когда Суан был там. Она спрашивала «роту товарища Шона». Девушке, наверно, лет семнадцать; черные глаза ее весело блестели, а чуть вздернутый нос придавал лицу забавное, лукавое выражение. «Рота товарища Шона», проще говоря «единица», незадолго до этого как раз была переброшена сюда, к бетонному мосту...
— А кто вам там нужен? — спросил Суан.
— Я... мне нужен товарищ Дыонг... он мой земляк.
— Их роты сейчас здесь нет. У вас важное дело?
Девушка слегка покраснела.
— А нельзя ли мне передать письмо? — спросила она, помолчав.
— Можно, конечно. Оно у вас с собой?
— Я... можно я здесь напишу?..
Суан сказал Хоа, чтобы тот взял у девушки письмо и не забыл передать его Дыонгу из первой роты...
Да, солдаты теперь тоже не забывают своих девушек. Нынешние молодые — счастливцы: никто из них по чужой воле не женится и не выходит замуж. Им, пожалуй, не понять, как все было в старину. Суан никогда не рассказывал дочери, что родителей ее связывала не столько любовь, сколько долг. Какая от этого польза, одно расстройство! Вспоминая о прошлом, он еще больше жалел Тхуан. Она вышла за него, никогда не видев его прежде, и впервые смогла мельком взглянуть на жениха, когда тот вместе со сватами принес в невестин дом традиционный бетель. Едва они поженились, началась революция. Он ушел в армию, и хорошо, если удавалось раза два-три за год побывать дома. Тхуан понимала, конечно, что муж ее не любит, но молчала, не жаловалась. Встречаясь с женой, он чувствовал, как сердце у него сжимается от боли. «Что сделано, то сделано, — думал Суан, — ни она, ни я не виноваты, надо теперь как-то уживаться. Она, в общем, добрая и верная жена, да потом сейчас главное — война до победы...»
Когда же пришло письмо о том, что Тхуан погибла во время бомбежки, он долго мучился от смутного сознания своей вины перед женой. И, может быть, поэтому так заботливо растил маленькую Май. Теперь дочка Тхуан уже совсем большая. Такая же красивая и самостоятельная, как та девушка у парома или «землячка товарища Дыонга»... Конечно, судьба ее сложится иначе, чем у Тхуан. Революция принесла ей новую жизнь, и никто не сможет эту жизнь у нее отнять!..
Суан уснул.
IV
Ему вдруг приснилось, будто над ним гремит гром. Солнечный луч ударил прямо в лицо. Он зажмурил глаза. В небе грохотали реактивные самолеты. Он услыхал, как Мау скомандовал:
— Внимание! Направление тридцать четыре...
У него еще слипались глаза, но мозг сработал сразу: «Начался бой!..» В соседнем шалаше как ни в чем не бывало храпел Хоа. Суан выбежал из землянки.
Голос Мау звучал все так же спокойно, с неистребимым южным акцентом:
— Отставить наблюдение за самолетом-разведчиком! Направление три, взять цель!
И, словно эхо, отраженное от невидимых сводов, повторились его слова:
— ...направление три, взять цель...
— Непрерывно наблюдать за нижним слоем облаков, подготовиться к внезапной атаке!
— ...подготовиться к внезапной атаке...
Мау стоял, закинув голову, на небольшом, скользком от грязи холме. Зеленые штаны его были закатаны до колен. Он придерживал рукой висевший на груди бинокль, за спиной у него колыхалась от ветра накидка из парашютной ткани. Рядом стояли политрук боевой группы Фаунг и начальник штаба Зиак, оба в таких же накидках. Они наблюдали в бинокли за белыми облаками, тянувшимися над зелеными отрогами гор. Прямо перед ними по склону вилась траншея, скрытая диким кустарником. В ней группами сидели штабные командиры и офицеры связи. Высокая антенна изгибалась, точно побег бамбука. Справа и слева от Мау в небольших окопах склонились над телефонными аппаратами и рациями двое солдат; они повторяли вслух каждую фразу Мау, передавая распоряжения на позиции рот.
Прохладное утро было необычайно прозрачным. Холм, где расположился командный пункт, поднимался над полями, засаженными арахисом. Неподалеку от дороги, поворачивавшей к реке, стояла древняя часовня с почерневшими и обросшими мхом стенами. Посреди двора, некогда вымощенного кирпичом, возносились к небу старые баньяны; их могучие стволы переплетались, словно тела гигантских питонов. За часовней виднелась школа, черепичная крыша ее была разбита осколками. Рис на широких полях по другую сторону дороги был почти весь убран, лишь кое-где отсвечивали под солнцем золотистые квадраты волновавшихся на ветру колосьев. Там стояло огромное дерево гао, ветви его четко вырисовывались на фоне неба, А дальше зеленели бамбуковые изгороди, одна за другой убегавшие к горизонту, и блестела лента реки в белых песчаных берегах.
Суан поднялся на холм и быстрым взглядом окинул всю позицию. В небе по-прежнему гудели два реактивных разведчика; они кружили на большой высоте и казались отсюда белыми точками, терявшимися в синеве неба.
И поля, и река, и деревни — все дышало таким спокойствием и тишиной, что, не будь этого надсадного воя самолетов, трудно было бы догадаться, что идет война.
На кооперативном току позади школы какой-то мужчина строгал бамбуковые прутья в тени арековой пальмы. Крестьяне вывели из деревни буйволов и коров и привязали их в поле под укрытием густого кустарника. Люди, собравшиеся на пригорках под деревьями, ждали, когда зенитчики вступят в бой с самолетами. Рядом с древними надгробьями у часовни пастушонок, запрокинув голову, глядел в небо. Прямо около холма две девчонки лет по тринадцати пропалывали арахис, время от времени распрямляя спины и с любопытством поглядывая на солдат.
А самолеты все грохотали в небе. Гул то ослабевал, то снова нарастал и доносился уже со всех сторон горизонта.
Телефоны и рации работали бесперебойно.
— Докладываю: замечено звено Ф-105, направление четыре, расстояние пятнадцать километров!
— Докладываю: «единица» обнаружила три самолета, направление четырнадцать!
— «Шестерка» засекла цель!..
— Докладываю...
— Докладываю...
В траншее рядом с Зиаком молодой офицер, прижимавший к ушам сразу две телефонные трубки, опустил их на рычаги аппаратов и цветным карандашом нанес на карту трассы самолетов.
Шум моторов становился все громче. Красно-синие змейки на карте, извиваясь, подползали все ближе и ближе к мосту.
Наблюдатели из рот сообщали о передвижениях противника. Штабные офицеры, не отрываясь от биноклей, обменивались короткими репликами:
— Слишком высоко! Сволочь, идет выше восьми тысяч метров...
— Вот черт, второй начал , менять высоту!
— Он идет на максимальной скорости.
— Вон, видишь, самолеты выходят из-за облаков!
— Точно, еще звено!
— Не прекращать наблюдения за снижающейся машиной!
Вдруг начальник штаба закричал:
— Эй, парень! Ты что, уснул? Твой буйвол весь арахис сожрет!
Офицеры расхохотались, видя, как пастушонок со всех ног бросился выгонять буйвола с поля.
Суан подошел к Фаунгу. Замполит группы показал ему границы расположения рот.
Вдруг из-за гор докатился грохот разрывов.
— Наши!
— Точно! Это артиллерия...
На несколько минут воцарилась тишина. Стало слышно даже, как в кустарнике шелестит ветер.
— «Шестерка» докладывает: восемь Ф-105 в зоне!
— Внимание! — крикнул Мау. — Всем ротам: направление четыре, взять цель!
Суан поднял к глазам протянутый ему бинокль. В слепящих лучах — самолеты заходили со стороны солнца, чтобы их труднее было обнаружить, — он разглядел черно-серые точки, отпечатавшиеся на белых облаках.
Точки стремительно увеличивались. Считанные секунды — и уже можно было различить силуэты Ф-105 с длинными хищными носами и отогнутыми назад куцыми крыльями, под которыми торчали острия бомб и ракет.
— «Шестерке» разбить строй противника! «Единице» приготовиться к отражению штурмового захода!..
В кругах, выхваченных линзами бинокля, Суан отчетливо видел позицию «шестерки»: длинные стволы зениток, прикрытых ветками, поворачивались навстречу реактивным машинам, которые мчались, обгоняя звук, прямо на батареи.
— Шесть тысяч восемьсот...
— Шесть тысяч шестьсот...
— Шесть тысяч триста...
— Шесть тысяч ровно...
Голос наблюдателя, казалось, задавал ритм предстоящему бою.
Но четверка самолетов, едва достигнув высоты, выгодной для зениток, круто взмыла вверх. Каруселью, друг за другом, они описывали широкий круг, уходя вправо от артиллерийских позиций.
Следующая четверка лесенкой — на разных высотах — шла слева от позиций. Самолеты все время описывали зигзаги, то опускаясь, то поднимаясь выше, словно рыбы, пляшущие в прозрачных волнах.
Мау, поворачиваясь всем телом, следил за черными точками. Так и есть, они возвращались обратно к мосту.
— Всем ротам: внимание! Поставить заградительный огонь!.. «Единице» приготовиться к отражению штурмового захода!
Длинноносые самолеты, набрав высоту, кружили в разных направлениях над огневыми позициями. Тяжелый гул реактивных моторов сотрясал землю.
Неожиданно самолеты один за другим повернули к горам. Выйдя из опасной зоны, они построились и, выпустив длинные хвосты белого дыма, скрылись.
На позициях снова стало тихо.
Суан вздрогнул — позади холма неожиданно прогремел мощный взрыв. Он едва успел повернуть голову. Оглушительный свист резанул уши. Огромная реактивная машина, выкрашенная в цвет плесени, словно чудовищная птица, пронеслась над его головой, едва не задев верхушки деревьев. Он не успел даже разглядеть самолет, как тот исчез за стеною бамбука.
— Здорово ему вмазали! — закричал Зиак. — Фюзеляж горит!
Все зашумели.
От моста, с позиций «единицы», тоже донеслись громкие крики.
У бамбуковых изгородей, возле кустов на межах, люди кричали и махали руками.
Фаунгу пришлось повысить голос, чтобы восстановить тишину на КП. Мау передал по телефону приказ:
— Всем ротам: усилить наблюдение! Возможна высотная бомбардировка из-за облаков.
Но на этот раз противник не возвращался. Оба разведчика тоже ушли.
— Объявить готовность номер два! Расчетам можно уйти в укрытия...
Бой кончился. Все заняло примерно десять минут.
Клубы черного дыма поднимались за рощей фыонгов, на раскидистых ветвях которых недавно распустились красные цветы. Ветер медленно относил дым к мосту. Офицеры молча глядели туда, где, судя по всему, начался пожар.
— Это, наверно, в деревне около реки, — медленно сказал Мау. — Мост цел.
Дым поднимался все выше... Уже можно было различить острые языки пламени, лизавшие кроны соанов. Ветер доносил неясный шум и голоса людей.
Суан подошел к телефону.
— Вызовите Шона! Срочно!.. Телефонист взглянул на Суана и поднял трубку:
— Алло, «единица»?.. Позовите товарища Шона, комиссар на проводе!.. Эй, вы! Кто там свистит на свирели прямо в телефон? Вам здесь не консерватория!.. Алло, алло!.. Дайте начальника связи!.. Разрешите доложить, какой-то болван дует на свирели с утра до ночи. Все уши продудел!.. Слушаюсь!.. Алло!.. Товарищ Шон?.. Говорите с комиссаром...
Суан присел на бруствер и взял трубку.
— Шон, это ты? Говорит Суан. Ну как, у вас все в порядке? Ребята все целы?
— О, комиссар, давно ли к нам пожаловал? — весело зазвучал голос командира «единицы» на другом конце провода. — Докладываю: у нас полный порядок. Одного только поцарапало осколком ракеты да у первого орудия пробило шину на колесе. Ребята ее сейчас заменяют.
— Что там горит?
— Это от нас метров за четыреста. Нельзя ли помочь населению тушить пожар?
— Кто-нибудь борется там с огнем?
— Ополченцы...
— Среди населения есть жертвы?
— Точно не знаю. Мы видели только, как пронесли несколько носилок.
— Оставайтесь на местах. Ополченцы потушат пожар без вас. Самолеты могут вернуться в любую минуту... «Единица» хорошо стреляла, без задержки. Ребята твои — молодцы. Мы отсюда видели, как вы попали в фюзеляж Ф-105. Передай всем благодарность от имени командования батальона... Смотрите только не зазнавайтесь!.. Исправляйте колесо... Не ослабляйте наблюдения... Вчера они подтянули к берегу два авианосца. Судя по всему, одна из главных целей — наш мост! Будьте наготове, не давайте застать себя врасплох... Ясно?
— Ясно!
— Если прилетят, бейте без промаха! Отомстите за убитых и раненых крестьян, за сожженные дома!
— Ясно!..
— У вас окопы сильно пострадали от дождя?
— Сегодня с утра мы все привели в порядок; сейчас насыпаем брустверы.
— Надо внушить ребятам, пусть не жалеют сил. Лучше укрытия — меньше потерь, меньше крови.
— Ясно.
— Как товарищ Тхань? Не забыл, что ему надо сюда на собрание?
— Он уже пошел к вам.
— Ну, хорошо. А ты-то, Шон, как? Здоров?
— Докладываю: здоров как бык...
Суан положил трубку. Подул ветер, и с неба стали падать черные хлопья сажи.
Комиссар вернулся в жилую землянку на КП. Неглубокая, крытая бамбуком и листьями, она ничем не отличалась от укрытий орудийных расчетов. У входа деревянная дверь, взятая на время в каком-нибудь крестьянском доме; стены, возвышающиеся над землей, связаны из плетеных щитов. В самой землянке только и было добра что два рюкзака — Мау и Фаунга, несколько иллюстрированных журналов, фонарь и транзисторный приемник.
— «Единица» сегодня дала жару, — весело сказал Хоа. — Я сам видел, как у самолета из брюха хлестало пламя. Далеко он не уйдет. В лучшем случае дотянет до моря и отправится пускать пузыри. Умывайтесь и садитесь завтракать. Я уже поел.
Холодная вода приятно освежала, усталость как рукой сняло. Суан снова почувствовал себя бодрым и полным сил. Вернувшись в землянку, он с аппетитом взялся за еду, хотя рис уже остыл, а свинина была слишком жирной.
Рядом, на КП, начальник штаба Зиак кричал в телефон:
— Алло, «шестерка»! Какой у вас расход снарядов?.. Сколько?.. Как, тридцать два? Почему так много?.. Ах, мало еще?.. Вы что их, с рисом едите?!
Прислушиваясь к негодующему голосу Зиака Суан усмехнулся. Начштаба, человек добрейшей души, становился неумолимым и выходил из себя, едва дело касалось расхода снарядов. Вспомнив, как сегодня перед боем Зиак поднял крик из-за буйвола, который залез в арахис, Суан улыбнулся еще шире...
А вокруг землянки громко пели и щебетали птицы. Издалека доносилось воркованье голубей и собачий лай. Женщина окликала кого-то в деревне на берегу реки. Перед глазами Суана бежал большак, вымытый ночным дождем, и простирались вдаль поля арахиса и бататов. У реки темнели ряды дынных деревьев и густые кроны нянов{13}. Фыонги поднимали к небу ветви с ярко-красными цветами.
Но все это в одно мгновение могло утонуть в реве реактивных турбин, в грохоте разрывов и холодном свисте металла...
Войдя в землянку, Мау спросил Суана:
— Ну как, отдохнул?
Он присел рядом с Суаном. Следом за ним вошел Фаунг, сняв у двери кеды с налипшими комьями глины.
— Приступим к работе.
— Фаунг, у тебя нет чего-нибудь вкусненького угостить комиссара?
— Да уж найдется...
Он протянул руку к маленькой тумбочке в углу и извлек оттуда гроздь бананов, пакетик чая и пачку сигарет.
Достав из полевой сумки штабную карту, Мау расправил ее и тут же, пока Фаунг заваривал в кружке чай, приступил к тактическому анализу.
— Боевая тревога! — металлически прозвучал в рупор голос дежурного.
— Мау встал:
— Фаунг, доложишь обстановку сам.
Он быстро выскочил из землянки и побежал на КП.
V
Летнее утро становилось все жарче. Белые облака постепенно таяли, небо из голубого сделалось синим. Политруки рот приходили один За другим. Утирая пот со лба, они протискивались в землянку и рассаживались тесным кружком под низкой плетеной крышей.
Собрание началось, хотя все еще продолжалась тревога и в небе ни на минуту не умолкал гул самолетов.
— Постараемся закруглиться побыстрее, — открыл собрание Суан. — Я наметил повестку дня из двух вопросов: первый — предложения товарищей из подразделений; второй — рекомендации полкового партбюро. Приступим к первому вопросу. Какие будут просьбы или предложения к командованию полка? У вас, наверно, много горящих дел?
Все заулыбались и начали, перебивая друг друга:
— Пускай полк вернет две автомашины, взятые у нас на время! Вдруг какая-нибудь срочная переброска.
— Добейтесь, пожалуйста, чтоб сюда прислали орудийных мастеров и закрепили их за нашей группой. Лучше всего, если нам отдадут товарища Зианга.
— В нашей роте шесть человек только что вернулись из госпиталя, у них не хватает обмундирования. У одного вообще рюкзак сгорел, остались штаны и рубашка!
— Скажите, товарищ комиссар, правда ли, что скоро всем выдадут каски?
— Разрешите доложить: ребята очень давно не получают писем из дома. Надо связаться с почтой, узнать, в чем дело.
— А нельзя ли выдать на каждую роту транзисторный приемник? Информация очень уж запаздывает. «Нян зан»{14} и то две недели не видели.
— Говорят, в наш округ приехали несколько ансамблей из Ханоя; пусть и у нас устроят хоть один концерт.
— Надо, чтобы из полка связались с уездом и попросили доставлять больше свежих овощей. Ребята не высыпаются, устают, им хочется свежей пищи.
— Каски — это хорошо, да только в них очень жарко. Нужно раздобыть ноны, пускай немного... Чего вы все ржете? Солдату в ноне очень даже удобно. Не зря у нас весь народ их носит! Вам бы что-нибудь новомодное... Я предлагаю ноны — от жары.
Суан кивнул:
— Ну что ж, мысли дельные. Есть еще предложения?
— Да нет, пока все.
— Вернусь, доложу партийному бюро, и мы срочно будем делать все, что в наших силах. Да, о письмах и газетах — почта здесь ни при чем; просто нас все время перебрасывали с места на место. Здесь мы, вероятно, задержимся надолго, так что корреспонденция будет поступать регулярнее. Теперь поговорим о пожеланиях партбюро. Собственно, у нас к вам только одно пожелание: чтобы вы, товарищи, сбивали самолеты на месте, прямо здесь, над позициями.
Собрание зашумело.
— Одно пожелание — да будет почище многих!
— Это дело нелегкое!
— Почему? — спросил Суан, — Ну, а что скажет первая рота?
Все замолчали, давая возможность высказаться Тханю, политруку первой роты, потому что знали: «единица» стоит на самом трудном участке. Тхань, совсем еще молодой парень, сжал изогнутые, как у девушки, губы, словно повторяя про себя все, что предстояло сейчас сказать. Смуглые щеки его порозовели.
— Разрешите доложить, товарищ комиссар: смелости у нас, конечно, хватает, но на нынешней нашей позиции трудно вести бой. Мы закрыты склоном холма. Самолеты проходят на бреющем вдоль русла реки, выходят внезапно прямо на нас и забрасывают бомбами и ракетами. Противник очень хитер и быстро приноравливается к местности. Поэтому вчера, когда бомбили мост, у нас и были такие низкие результаты стрельбы. Я считаю, что нужно заново обсудить всю систему огня боевой группы.
— Этот вопрос вчера уже обсуждали командиры рот и приняли решение, — с некоторым неудовольствием сказал Зиак.
— Да, я знаю, — стоял на своем Тхань, щеки его покраснели еще сильнее. — Товарищ Шон, вернувшись, рассказал, что командование решило перевести «четверку» на ту сторону реки, чтобы прикрыть нас. Но мы обменялись мнениями и пришли к выводу, что это, в общем, мало что даст.
Фаунг, который до сих пор сидел молча, не выдержал и строго спросил:
— Что вы предлагаете конкретно? Почему вчера товарищ Шон не изложил толком ваше мнение?
— Потому что тут все не так просто, — ответил Тхань; пунцовыми были уже не только щеки его, но и уши. — И потом наш ротный боялся, как бы слова его не истолковали превратно.
Собравшиеся снова зашумели. Тхань продолжал говорить. Краска сошла с его лица, он успокоился и чувствовал себя уверенно:
— Наша рота держит здесь оборону недавно, и мы просто заняли позиции, оставленные другим подразделением. Но у нас есть все возможности создать свою, новую систему огня. Да и противник уже изменил тактику. Нам тоже нельзя строить все по-старому. Почему, например, не перевести «шестерку» сюда, на этот холм? Почему у нас не доходят руки до высоты «сто двадцать»? Неужели нам не под силу перетащить туда пушки?
Он разложил карту прямо посередине землянки и стал объяснять план, составленный в его роте.
— Я думаю, сейчас надо прежде всего приложить все усилия, чтобы выполнить поставленную вчера боевую задачу, — сказал политрук «шестерки» Хюйен. — Что касается огневых позиций нашей роты, я не во всем поддерживаю товарища Тханя. Но я полностью согласен с «единицей» — надо пересмотреть систему огня.
Мау, только что вернувшийся с КП, уселся рядом с Суаном. Внимательно выслушав политрука «шестерки», он кивнул:
— Хорошо! Обсудим обязательно! Пускай в ротах еще раз все продумают и составят развернутые предложения. Мы разрабатываем сейчас новый тактический план и систему огня. Есть возможность обсудить и учесть все варианты. Думаю, что мы придем к единому мнению.
— Ну как, согласны, товарищи? — спросил Суан.
— Да, мы согласны с товарищем Мау, — раздались в ответ голоса.
— Значит, вопросы тактики будут еще обсуждаться, — продолжал Суан. — Но у нас собрание политработников, позвольте поэтому напомнить вам некоторые вещи: мы будем драться здесь с американцами не день и не два, остаемся мы здесь надолго. Вы должны донести это до каждого бойца, чтобы они были готовы сражаться не на жизнь, а на смерть с вражескими стервятниками, — драться каждый день, драться по нескольку раз в день. Противник постоянно меняет свою тактику. И мы не можем сидеть сложа руки. Надо все время искать новые методы борьбы с самолетами. Люди должны не щадить сил, когда приходится рыть окопы, когда надо, может быть, по нескольку раз на неделе, менять позиции. Малейшая недобросовестность или леность могут обернуться на пользу врагу, стоить многих жертв. Таков уж боевой долг зенитчиков. Я знаю, ребята несколько месяцев подряд не выходят из-под огня: боевой дух у них высокий и опыта много. Нужно только, чтобы они не поддавались усталости и, с другой стороны, не вздумали почивать на лаврах. Все вы, товарищи, обязаны уделять особое внимание жизни и быту солдат. Они должны хорошо питаться. Надо продумать рацион, подходящий для жаркого времени года. Ребята устают, и если их все время кормить сухим рисом и жирным мясом, им кусок не полезет в горло. Помните о санитарных правилах, о профилактике заболеваний. Здесь рядом река, надо сделать так, чтобы солдаты почаще могли купаться. Побольше занимайтесь культурной работой. Не дожидайтесь столичных артистов, неужели у нас нет своих талантов? Одним словом, вся наша воля, все наши мысли должны быть устремлены к победе! Мы победим! Победим во что бы то ни стало! Да, вот еще что — надо воспитывать в солдатах бережливость, учить их экономить снаряды, беречь продовольствие. Я сам видел, как в некоторых подразделениях после еды выбрасывают целые корзины недоеденного риса и других продуктов. С этим пора кончать!..
Суан остановился, увидав двух бойцов, которые втаскивали в землянку какой-то странный предмет.
— Что это, товарищи?
— Разрешите доложить: обломок самолета, подбитого сегодня утром.
— Давайте-ка его сюда, посмотрим, что за чудо!
Собравшиеся столпились вокруг куска металла, выкрашенного в темно-серый цвет.
— Чего это он такой тяжелый? Где вы его подобрали, товарищи?
— Разрешите доложить: когда самолет прошел нынче утром на бреющем над деревней, из него вывалилась эта деталь. Ума не приложу, что бы это было такое.
— А может, часть шасси?
— Да нет, в этой штуке явно метра полтора длины.
— Пожалуй, это кусок ракетной установки.
— Нет, скорее — крепление крыла.
— От него небось немало еще кусков отвалилось, просто их пока не нашли. Во всяком случае, «единица» сегодня подстрелила птичку с авианосца.
— Погоди, штаб округа еще этого не подтвердил, а по обломкам ничего не докажешь.
Фаунг, посмеиваясь, стал торопить собравшихся:
— Ну, хватит — насмотрелись. Янки не станут ждать, пока мы тут все обговорим...
Все дружно расхохотались и начали прощаться.
Когда командиры группы остались одни, Суан спросил Мау, что он думает о предложениях «единицы».
— У ребят есть основания для беспокойства, — медленно ответил Мау, — я тоже хочу перестроить систему обороны. Каждая рота должна иметь две-три позиции в своей зоне и маневрировать. Но все это за один день не сделаешь, нужно время. Надеюсь, за неделю — не меньше — удастся реорганизовать систему огня.
— А быстрее нельзя?
— Я беру неделю, потому что предстоит очень большая работа: надо будет сровнять вершины холмов и поднять грунт на полях всюду, где намечены огневые позиции.
— Может, нам поговорить с Виеном, чтобы местные власти помогли?
— Мы уже обращались в уездный комитет партии. Народ почти весь занят на уборке риса, а тут еще и арахис поспел. Поэтому сейчас трудно собрать достаточно людей для земляных работ...
Вскоре после десяти утра на своем велосипеде прикатил Виен. Вместе с ним приехал Тай, секретарь партийной ячейки общины. Виен, весь багровый после поездки по такой жаре, ввалился в землянку и немедленно выпил целую флягу воды. Таю, его спутнику, перевалило за пятьдесят. Это был типичный крестьянин. В больших натруженных руках он держал огромную шляпу из листьев и обмахивался ею вместо веера.
Виен сообщил, что утром американцы сбросили восемь бомб. Шесть из них упали в реку и на кукурузное поле, а две угодили в деревню. Один человек убит, ранено семеро, в том числе ребенок; сгорели два дома и небольшой запас риса, хранившийся в кооперативном амбаре.
— Люди считали раньше, что бомбежки им нипочем. Уговариваешь их, уговариваешь, а они не желают эвакуироваться, и точка. Зато сегодня несколько семей до того перепугались, что убежали куда глаза глядят; побросали дома все добро и даже рис не кончили убирать. — Виен обернулся к парторгу: — Скажите, Тай, а как с уборкой арахиса и бататов, ведь шестая бригада пока не выполняет план?
— Ничего, — ответил Тай. — Бросим на это дело еще первую и третью бригады, за две ночи соберем{15}.
- — Сейчас, как никогда, важен точный учет рабочей силы. Нужно четко распределить, кто остается на уборке, кто идет в народные носильщики, кто из молодежи — в ударные бригады. Мы должны еще помочь зенитчикам...
Виен тщательно записал в блокнот все пожелания командиров.
— Думаю, — сказал он, — что особых трудностей с этим не будет. Все, что есть у нас, и мы сами — в вашем распоряжении. Конечно, для строительства огневых точек понадобится много рабочей силы, это теперь довольно сложно. Но мы все сделаем.
— Господи, — подхватил Тай, — стоит только бросить клич, что надо построить позиции для зениток, народ сам повалит!
— Скажите, — вмешался в разговор Фаунг, — а ваша община «Нам-шон» могла бы за эту ночь построить новые огневые позиции на холме, около кирпичных печей? Так, чтобы мы завтра утром могли перевести туда пушки.
— Да-а, работенка изрядная! — воскликнул Тай. — А что, туда перейдет «шестерка»?
— Успеете собрать людей? — спросил Виен.
— За одну ночь трудновато, но ничего — сделаем! Вы уже наметили точный план? Тогда я поеду в шестую роту, сговорюсь обо всем заранее. Виен, вы еще побудете здесь?
— Да, посижу немного, потом тоже поеду на ту сторону.
Тай нахлобучил на лоб шляпу, взял велосипед и с одним из штабных офицеров отправился в шестую роту.
Обсудив все дела, Суан задержал Виена, пригласив его пообедать вместе и немного отдохнуть. Полуденное солнце припекало, к тому же еще сильно парило.
Тревоги следовали одна за другой. В небе все время гудели самолеты. Мау и другие офицеры, временами заглядывавшие в землянку, едва успевали присесть. Самое большее минут через десять они вскакивали по тревоге и бежали на КП...
Виен лежал, распахнув на груди рубашку, и неустанно обмахивался веером. Мау, войдя в землянку, уселся рядом с ним и улыбнулся:
— Что, жарко? Такая погодка кого хочешь доконает.
Равномерно взмахивая веером, Виен спросил:
— Вы сами из каких краев, товарищ Мау?
— Из Лонг-тяу-ша{16}.
— Слыхал я, у вас там много рыбы.
— О рыбе и говорить нечего. У нас в деревне до путины, бывало, еще далеко, просто начались дожди — захочется тебе рыбки, берешь леску, крючки, насадишь самую плевую наживку, камень вместо грузила и забросишь в реку. Ночь простоит, утром вытащишь — только успевай рыбу снимать. И все здоровенные — одна к одной. И рис у нас особый, не надо, как у вас, высаживать на поле каждый стебелечек отдельно. В январе или феврале выжгут у нас солому на полях и распашут землю, а как припустят дожди — сразу высаживают рассаду. Высадят да так и оставят на поле. А потом, в июне или июле, начнет прибывать вода и заливает поля. Вот тут-то рис и тянется за водой: насколько прибывает вода, настолько и поднимается рис. Случается, за ночь рис вырастает на целую пядь. У нас он воды не боится. Есть разные сорта риса, и названия у них интересные — например, «лесная дева», или «девица с запада», или еще «распустившийся бутон»... Когда вода прибывает, рыба идет на поля. Потом вода спадет, и рыба остается в прудах прямо в поле. Ее там столько, что вода прямо как в котле кипит.
— Да-а! Ну ничего, потерпите еще немного, вот расколотим янки, вернетесь к себе, и подадут вам рыбу из Лонг-тяу-ша.
— Я уж лет шестнадцать как не был дома...
— Сейчас по радио последние известия, — сказал молчавший до сих пор Суан, — Виен, включите, пожалуйста, приемник, узнаем, что слышно на Юге...
Теперь все по достоинству смогли оценить транзисторный приемник, которым так гордился Виен. Знакомый голос дикторши ханойского радио заполнил землянку.
«КОНГ-ТУМ{17}. В КОРОТКОМ ДВАДЦАТИМИНУТНОМ БОЮ ПОДРАЗДЕЛЕНИЯ ОСВОБОДИТЕЛЬНОЙ АРМИИ СРОВНЯЛИ С ЗЕМЛЕЙ УКРЕПЛЕННЫЙ ПУНКТ ТУ-МОРОНГ, УНИЧТОЖИЛИ ДВЕ РОТЫ ПРОТИВНИКА, ЗАХВАТИЛИ БОЛЕЕ СТА ВИНТОВОК И ПУЛЕМЕТОВ, ДВЕ СТОПЯТИМИЛЛИМЕТРОВЫЕ ПУШКИ...»
— Боевая тревога!
Мау с сожалением поднялся.
— Вы оставайтесь тут, — сказал он Виену и комиссару, — сегодня ужасно жарко.
«...ДА-НАНГ{18}. ПОДРАЗДЕЛЕНИЯ ОСВОБОДИТЕЛЬНОЙ АРМИИ АТАКОВАЛИ БАТАЛЬОН АМЕРИКАНСКОЙ МОРСКОЙ ПЕХОТЫ, ОСУЩЕСТВЛЯВШИЙ КАРАТЕЛЬНУЮ ОПЕРАЦИЮ. УНИЧТОЖЕНА РОТА ПРОТИВНИКА, ПОДОРВАНО ПЯТЬ «АМФИБИИ», СБИТО ДВА ВЕРТОЛЕТА...»
— Отлично! — прокомментировал Суан. — Янки прямо из кожи вон лезут, бомбят здесь, у нас, мосты и дороги, а движение все равно не останавливается. Зато на Юге освободительные войска в любое время перерезают их коммуникации и парализуют снабжение.
Закончив сообщения с фронта, радио стало передавать бодрую военную музыку.
— Когда мы здесь даем жару американским стервятникам, это, как ни говори, хорошая помощь ребятам на Юге, — произнес Виен. — Да, Суан, вы когда собираетесь обратно в полк? Лить просила, если можно, передать небольшой пакет в городской здравотдел.
— Хорошо. Я, возможно, вернусь этой же ночью. Но вообще-то хотел бы пробыть здесь и завтра.
— Она, по-моему, посылает дочке немного бобов и арахиса... Да-а, судьба у Лить необычная. Вы, наверно, знаете Бана, ее бывшего мужа?
— Бан... Бан... А кто это?
— Он из штаба дивизии.
— Нет, я с ним не знаком.
— Это любопытная история. В ту войну Лить была медсестрой. Они с Баном встретились на фронте, потом поженились, и у них родилась дочка. Они очень любили друг друга. Но после войны, уж не знаю как, выяснилось, что Бан был раньше женат. Жена его всю войну прожила со свекром и свекровью. Их деревня была на оккупированной территории. Оказалось, что сами старики, родители Бана, дали ему знать, что жена его якобы путалась с солдатней, и, мол, раз так, он должен ее бросить, тем более что у них нет детей. Бан начал чего-то мудрить. Прежняя жена его, простая деревенская женщина, знай себе плакала да жаловалась соседям: «Раз уж он меня бросил, так тому и быть! Да только зря он взял грех на душу, я перед ним не виновата...» Долго ли, коротко ли, но Лить обо всем узнала. Не говоря никому ни слова, она отправилась прямиком в деревню Бана, повстречалась там с его женою, с отцом и с матерью, со всей родней и разузнала все как есть. Вернувшись, она тут же ушла от Бана. И как он ни просил, ни умолял, жить с ним больше не стала. Она сказала ему: «Твоя жена — хорошая. У нее большое горе, — когда в деревню ворвались каратели, они схватили ее и изнасиловали. Разве ж она виновата? И хотя твои родители и вся ваша родня издевались над ней как могли, она осталась в мужнином доме, делала всю работу по хозяйству и ждала тебя. Ты не имеешь права ее бросать!» Лить попросила перевести ее в другой район, забрала ребенка и вот приехала сюда, к нам. Ей пришлось нелегко: нужно было растить дочку, работать да еще учиться. Теперь она уже фельдшер. В прошлом году Бан как-то заезжал сюда, но она не захотела с ним видеться. Сидела у меня дома и проплакала весь день, пока он гулял с девочкой.
— Ну, а что его старая жена?
— Ничего. Живут как ни в чем не бывало, у них уже несколько детей. Она там, в деревне, вступила в кооператив.
— А сама-то Лить где?
— Сегодня с утра она была в той деревушке, где раненые. Может, сейчас уже вернулась в больницу.
Суан прислушался. По радио сообщали интересные новости. Виен, чтобы лучше слышать, перестал даже махать веером.
«...СОТНИ АМЕРИКАНСКИХ МАТЕРЕЙ УСТРОИЛИ ДЕМОНСТРАЦИЮ ПЕРЕД БЕЛЫМ ДОМОМ. ОНИ НЕСЛИ ОБРАЩЕННЫЙ К ПРАВИТЕЛЬСТВУ ЛОЗУНГ: «ПОЧЕМУ МАТЕРИ АМЕРИКИ ДОЛЖНЫ ОПЛАКИВАТЬ СВОИХ СЫНОВЕЙ?!» В СОЕДИНЕННЫХ ШТАТАХ СОСТОЯЛАСЬ СТУДЕНЧЕСКАЯ ДЕМОНСТРАЦИЯ. СТУДЕНТЫ НЕСЛИ ЛОЗУНГ: «СКОЛЬКО ДЕТЕЙ ВЫ УБИЛИ ЗА СЕГОДНЯШНИЙ ДЕНЬ ВО ВЬЕТНАМЕ?»
— Надо бы посильнее всыпать этим янки! — Виен с силой хлопнул веером по циновке.
Суан закрыл глаза, в ушах его отчетливо звучал голос диктора. На ум снова пришли давно уже занимавшие его мысли: «Правители Америки надеялись с легкостью разбить такую маленькую страну, как Вьетнам, и проглотить ее одним махом... Но они попали в трудное положение даже в своей собственной стране. И если война затянется, могут произойти самые неожиданные события в самой Америке...»
«...НАСЕЛЕНИЕ ГОРОДА ЗАЛЬЦБУРГА В АВСТРИИ РЕШИТЕЛЬНО ВЫСТУПИЛО В ПОДДЕРЖКУ ВЬЕТНАМСКОГО НАРОДА... В ШВЕЦИИ ДЕВЯНОСТО ПИСАТЕЛЕЙ, УЧЕНЫХ И ПРОФЕССОРОВ УНИВЕРСИТЕТОВ ВЫСТУПИЛИ С ЗАЯВЛЕНИЕМ, ПРИЗЫВАЮЩИМ ОСУДИТЬ ПРЕСТУПНУЮ ПОЛИТИКУ США ВО ВЬЕТНАМЕ...»
Перед глазами Суана вдруг с удивительной отчетливостью встало лицо Лить, освещенное неяркой керосиновой лампой... Суан вспоминал каждое слово, сказанное ею в дороге; каждый ее жест, ее позу, когда она сидела в доме у Виена... Лить пристально глядела на него... Может, он тогда не понял...