Во вражеском посту
Тик и Чо просидели у забора до восхода солнца, и так как за это время ничего не случилось, они вернулись обратно. Солнце стояло высоко в небе, вокруг по-прежнему было спокойно, и крестьяне вышли на полевые работы. Поля оживились. Одни семьи пахали, другие боронили, третьи мотыжили землю. Часть буйволов была занята на поливке. Солнце нещадно палило, земля затвердела, как камень, но все были веселы и не чувствовали усталости.
И вдруг послышались выстрелы в общине Тхай-Хок. Люди давно привыкли к тому, что во время облав французы рубили бамбук, арестовывали крестьян, стреляли. Но Тика охватила тревога. Он перестал мотыжить и прислушался. Вскинув мотыгу на плечо, он быстро пошел к забору. Часовые не знали, что творили французы в общине Тхай-Хок. Похоже было на то, что они устроили там облаву.
В полдень стало известно, что французы действительно устроили облаву в Тхай-Хоке. Они арестовали не только крестьян, приехавших из Хонг-Фонга, но и некоторых жителей Тхай-Хока — всего около двадцати человек.
Тяжелое известие всполошило всю деревню, все заволновались и в особенности те, у кого были родственники в Тхай-Хоке.
Бай прибежала к Чо — может быть, он знает что-нибудь о дочери? Чо тревожился не меньше Бай, но старался не выдать своего волнения и успокоить ее:
— Не волнуйтесь, все идет по плану.
Но Бай продолжала нервничать.
— При чем тут план? Она — девушка, что будет с нею во вражеском посту?
Чо с утра думал о Хьеу, но он думал не только о ней — его волновала судьба всех односельчан: освободят ли их французы, если они предъявят им паспорта? Такие аресты случались нередко. В ответ на атаки партизан французы обычно арестовывали жителей деревушек, но затем освобождали их, за исключением некоторых «подозрительных» лиц. Но если французам наносили серьезный ущерб, то они жестоко расправлялись с населением. Вчера ночью партизаны угнали буйволов и, конечно, в связи с этим были арестованы люди. Еще неизвестно, как обошлись с ними французы!
Все это не давало Чо покоя. Слова Бай: «Хьеу — девушка, что будет с нею во вражеском посту?» — не выходили у него из головы. Что будет с Хьеу?
Из арестованных никто, кроме нее, ничего не знал о планах партизан. Но в этом отношении Чо был спокоен! Он твердо верил, что Хьеу никогда не выдаст партизан. Подозрение французов может вызвать тот факт, что Бай, мать Хьеу, вернулась в Хонг-Фонг, а девушка задержалась в Тхай-Хоке. Правда, это тоже не особенно беспокоило Чо — девушка ответит и на этот вопрос. Главное — сможет ли она вырваться из лап французов?
У Чо была и еще одна забота — нужно было отправить в больницу раненого Хоэ. Вчера ночью Чо принес Хоэ в деревню. Осколком снаряда Хоэ был тяжело ранен в бедро. Жители деревни поминутно навещали Хоэ, одни несли ему лекарственные листья, другие сахар, зеленью бобы, яйца.
Хоать хотел было отправить Хоэ к лекарю Куангу, но односельчане советовали отвезти раненого в больницу, в свободный район. Хоать и сам думал об этом, но ведь у него не было средств на перевозку. Чо решил устроить собрание жителей деревни и поговорить с ними по этому вопросу.
На собрании дело было решено очень быстро. Каждый крестьянин дал немного денег, и набралась сумма, достаточная для того, чтобы обеспечить лечение Хоэ в больнице. Если не хватит собранной суммы, то в дальнейшем партизаны постараются раздобыть еще немного денег. Хозяева спасенных буйволов также пообещали дополнительно послать Хоэ денег в случае необходимости. К вечеру, перед заходом солнца, партизаны собрались у хижины, в которой временно жил Хоать — хотели вовремя переправить Хоэ через шоссе. У Хоатя не было своей хижины. Когда-то у него было жилье, но французы сожгли его, и Хоать временно поселился в общинном доме. Правда, в нем еще до Хоатя поселилась Май с семьей. Все имущество Май состояло из узелка с поношенной одеждой, глиняного горшка и корзинки с сушеными бататами. Все это помещалось в одном углу дома. Хоать, переселившись в дом, сказал:
— Нам с бабушкой Май повезло. Французы сожгли наши соломенные хижины только для того, чтобы мы поселились в каменном доме.
Май ответила:
— Да, они сожгли наши дома. Но и этот дом они поджигали несколько раз, и все же он сохранился. Боюсь, как бы французы не разрушили его совсем — им нужны камни для постройки дзота.
Хоать громко засмеялся.
— Раз я поселился здесь, они не осмелятся сюда прийти.
И вот партизаны явились за раненым Хоэ. Вместе с ними пришли многие жители деревни и принесли деньги, яйца, лекарственные травы. Когда носилки вынесли наружу, Хоать растроганно сказал сыну:
— Правительство и земляки позаботятся о тебе. Поскорее поправляйся и возвращайся бить французов, а в поле я поработаю один.
Чо подошел к Хоатю.
— Ничего, дядюшка Хоать, не тужи: партизаны помогут вам прополоть ваше поле.
Другие товарищи добавили:
— Ты, Хоэ, будь спокоен, мы позаботимся обо всем.
В это время из дома вышла Май, и услышав последнюю фразу, обиделась:
— Зачем вам помогать? Я и мои дети поможем Хоатю, а у вас есть дела поважнее и вам незачем беспокоиться об этом.
С тех пор как Хоать и Хоэ поселились в доме, односельчане часто шутили над парнем и хотели женить его на Тхань, дочери Май. Тхань, двадцатилетняя девушка, стояла на веранде, опираясь на колонну, и смотрела вниз. Выслушав Май, Хоать поднял голову и посмотрел на Тхань:
— Ну, а ты согласна со своей матерью? Скажи да, чтобы Хоэ мог спокойно отправиться в больницу.
Собравшиеся люди громко засмеялись, некоторые даже захлопали в ладоши, и Хоать не расслышал ответа девушки. Хоэ уже вынесли за околицу, а он все еще смотрел на дом, где осталась Тхань. Чо донес Хоэ до деревни Минь-Кхай и передал другим товарищам носилки. Ему нужно было вернуться в деревню и приниматься за дела. На прощанье Чо пожал Хоэ руку и сказал:
— Поскорей выздоравливай и возвращайся. Хоэ с тревогой посмотрел на Чо.
— Хьеу арестовали, что будет с ней? При первой оказии сообщи мне все, что тебе будет известно о ней.
Чо кивнул головой. По дороге домой Чо зашел к Тику узнать, нет ли каких новостей. Тик уже успел наладить связь с территорией французского поста, ему сообщили следующее:
— После того как были угнаны буйволы, Шассэн вызвал До Бьена и беспощадно отругал его. До Бьен же, в свою очередь, позвал старосту Ка и всячески угрожал ему...
Раньше Ка был человеком простым, отличался кротким, покладистым нравом. Год назад партизаны приказали товарищу, которого они сами же назначили старостой, спешно бежать из Тхай-Хока: французы стали догадываться об истинном положении вещей, могли разоблачить и казнить его. Тогда Шассэн силой заставил Ка исполнять обязанности старосты. Как ни отказывался Ка от этой должности, французы настояли на своем. Став старостой, Ка и днем и ночью находился на территории французского поста — он не решался показаться на улице: боялся партизан и народа. Сам он не имел никакой власти. Когда До Бьен перешел к французам и те расширили свою деятельность за пределами территории поста, Шассэн стал меньше придираться к старосте Ка.
Вызвав Ка, До Бьен долго бранил его и угрожал. Ка, привыкший к брани и угрозам, рассеянно слушал До Бьена, ожидая от него приказа, как надо действовать, чтобы удовлетворить Шассэна.
Как всегда, в намерениях До Бьена не было ничего нового: он предложил Шассэну устроить облаву, арестовать часть жителей, в первую очередь тех, которые переселились из Хонг-Фонга. Пытались заставить арестованных назвать имена местных кадровых работников-вьетминцев, которые живут среди крестьян и руководят их борьбой. Ведь, конечно, это они сорвали выборы старосты и угнали прошлой ночью буйволов!
Французы арестовали более двадцати человек, в основном женщин с грудными детьми. Женщины взяли с собой и более старших детей, но когда они были уже у ворот поста, французы заставили вернуть детей домой и разрешили матерям взять с собой только грудных детей.
До Бьен устроил допрос: он требовал назвать имена кадровых работников, организовавших срыв выборов старосты и захват буйволов.
Арестованные отвечали, что этим делом занимались вьетминцы и партизаны, они же были заняты полевыми работами и ничего об этом не знают; они — мирные люди, ведь у них есть паспорта, выданные старостой. Жители Хонг-Фонга говорили, что они переселились сюда, боясь облав, что французы сами выдали им паспорта. Они спокойно работали на полях и ничего не знают о вьетминцах.
В последнюю ночь Хьеу долго беседовала с женой Ча, поэтому жена Ча смелее всех отвечала на вопросы До Бьена. Она показала До Бьену ребенка и сказала:
— Видите, как тяжело нам приходится? Живя в Хонг-Фонге с маленькими детьми, мы постоянно были в страхе — боялись облав — и поэтому переехали сюда, надеясь, что сможем жить спокойно. Но и здесь мы не избежали ареста. Со мной только грудной ребенок, а дома осталось еще двое, наверное, плачут, бедняжки. Когда ребятишки увидели, что меня повели в пост, они залились слезами. Я сказала им, что скоро вернусь домой, но они не верили, не отпускали меня и громко плакали. Вот в каком я положении. Будьте милосердны к нам!
Допрос продолжался все утро, французы ничего не добились и никого не отпустили.
В полдень родственники принесли арестованным пищу, и просили французов разрешить тем матерям, кого рые оставили дома грудных детей, покормить их. Сначала родственники жаловались старосте Ка, потом пришли к До Бьену и стали просить его отпустить арестованных домой. Просителей было так много, что, заметив это, До Бьен закричал:
— Вы хотите идти против меня, бороться со мной?
Но люди ответили, что они просят отпустить арестованных домой или же разрешить передать им пищу, а матерям дать возможность покормить грудных детей.
До наступления вечера арестованных продолжали держать в посту. Рассказывая обо всем этом, Тик заметил:
— Наши земляки правильно ведут себя. Скоро Французы будут вынуждены отпустить их. А пока они просто запугивают людей. Французы будут стараться теперь подкупить оставшихся жителей, сделать все для того, чтобы люди переезжали в Тхай-Хок и согласились выбрать старосту.
Тик задумался на минуту и продолжал: — Жители нашей деревни держатся очень твердо. А какова оказалась жена Ча?! Умница! Мужу следовало бы поучиться у нее.
Чо спросил:
— А одиночных допросов не было?
Тик понял, что Чо волнуется за Хьеу, и ответил:
— Я тоже боюсь, что к Хьеу они отнесутся с подозрением, но пока ее еще не вызывали на допрос.
Он заглянул в лицо Чо:
— Ты очень беспокоишься?
Чо не ответил, он ни на минуту не забывал о Хьеу, из головы не выходили слова Бай:
— Она — девушка, что будет с нею, если ее схватят?
Арестованных крестьян поместили в маленькую камеру. Кроме только что задержанных двадцати человек, там еще были люди, арестованные раньше. В маленькой камере оказалось около тридцати человек. Было так тесно, что люди сидели, плотно прижавшись друг к другу. От жары и тяжелого запаха пота и испражнений трудно было дышать. Дети громко плакали. К вечеру стало совсем невыносимо. Тела людей, которые сидели, не имея возможности встать и размяться, затекли. Не давали покоя комары, их было так много, что люди устали от них отбиваться. Хьеу сидела рядом с женой Ча. Ребенок устал от плача. Хьеу сказала матери, что если вечером придёт Там Ить, чтобы передать им пищу, надо будет попросить у французов разрешение отдать ему ребенка. Жена Ча не согласилась с нею. Если она отдаст ребенка, он будет плакать всю ночь, измучается. Французы не скоро отпустят ее домой. Конечно, здесь ужасно, но все же ребенок с матерью. Хьеу отгоняла носовым платком комаров от ребенка.
В помещении то и дело раздавались тяжелые вздохи и кашель. Стало совсем темно. С каждым часом люди все больше слабели, утомлялись, но заснуть не могли.
Отгоняя комаров от ребенка, Хьеу с беспокойством думала о случившемся. Девушка много слышала о Шассэне, но только сегодня она в первый раз увидела его. Утром ее арестовали и повели через двор, там она и встретила Шассэна. Хьеу вспомнила выражение его лица, и страх охватил ее.
Какие пристальные взгляды бросал он на женщин и девушек! Когда Хьеу проходила через двор, их взгляды встретились, и девушка быстро опустила глаза.
Хьеу не раз слышала о Шассэне, о До Бьене, о караульщиках ночной смены, которые нередко врывались в помещения для арестованных и насиловали женщин. Ей стало страшно. В камере было темно. Время шло медленно, и ежеминутно Хьеу ждала чего-то ужасного. Она прислушивалась к каждому шороху снаружи. Тюрьма находилась за главной зоной поста. В главной зоне был оружейный склад, квартира Шассэна, До Бьена, казармы французских и африканских солдат и солдат марионеточной армии. За пределами главной зоны находились тюрьма, дома старост и их помощников, публичный дом. Тюрьма примыкала с восточной стороны к забору, окружавшему главную зону, рядом был дзот. Перед тюрьмой — небольшая площадка и два ряда домов старост и их помощников. Вблизи этих домов находился второй дзот. Из него караульщики наблюдали за тюрьмой. Хьеу продолжала чутко прислушиваться к звукам, доносившимся снаружи.
Из дзота раздался удар гонга. Несмотря на позднее время, французы не спали. Французские и африканские солдаты играли в карты, ссорились, дрались, бранились. Из домов, находившихся рядом с тюрьмой, также доносились громкие голоса. Но постепенно все утихло. Слышались только удары гонга на караульных башнях. Пост стал похож на большое кладбище.
Неожиданно снаружи послышался шум. шагов, хлопанье дверей. Через щель в двери каморы проник свет карманного фонаря. Хьеу слегка ущипнула жену Ча за ногу. Жена Ча крепко сжала руку Хьеу. У дверей послышался шум шагов и голоса людей.
В камере никто не спал. Все встрепенулись. Большое бревно, служившее засовом, упало с громким стуком. Дверь открылась. Свет карманного фонаря ворвался в комнату. Хьеу поспешно спряталась за спину жены Ча. В комнату вошел До Бьен. Освещая фонарем лица людей, он спросил:
— Где Хьеу?
Утром он видел ее среди арестованных. До Бьен носил ту же фамилию, что и Хьеу. Раньше, когда два брата Хьеу еще жили в деревне, До Бьен часто бывал у них в доме. Май, услышав голос До Бьена, попыталась прикрыть собой Хьеу, но свет фонаря уже осветил девушку.
До Бьен сказал:
— Иди сюда! У меня есть к тебе дело.
Хьеу не двинулась с места. Все с тревогой смотрели на До Бьена.
Он усмехнулся.
— Ну, вставай быстрее и иди сюда!
Жена Ча сказала:
— Вы можете вызвать ее утром.
Другие арестованные поддержали женщину:
— Подождите до утра. Кто-то сказал:
— Будьте к нам милосердны. Мы попали в беду.
До Бьен опять криво усмехнулся.
— Не бойтесь! Говорят тебе иди сюда! У меня есть к тебе дело.
Но люди не унимались:
— Пожалейте односельчан! Пожалейте ее, ведь она ваша родственница.
— Дело можно отложить до утра.
До Бьен продолжал усмехаться, и в голосе его появилось раздражение:
— Странно! А если она нужна мне именно сейчас? Хьеу, иди сюда!
Он сделал шаг вперед. Все арестованные встали как один. Женщины выступили вперед, пряча Хьеу за своими спинами. Жена Ча сказала решительно:
— Нет! Вы можете отложить свое дело до утра.
До Бьен прикрикнул на нее.
В этот момент в дверях показался Шассэн. Он спросил на ломаном вьетнамском языке:
— Что там такое еще?
— Она не хочет идти, — ответил До Бьен.
— Где она?
До Бьен поднял фонарик и осветил Хьеу, которая стояла позади всех. Шассэн тоже направил свет фонаря в сторону Хьеу и сказал, с трудом выговаривая вьетнамские слова:
— Ну, иди сюда!
До Бьен раздраженно крикнул:
— Иди сюда! Поживее!
Он сделал еще один шаг вперед. Люди плотнее прижались друг к другу.
Весь день они просидели в этой комнате, тесно прижавшись друг к другу, не имея возможности даже пошевельнуть рукой или ногой. Но сейчас они стояли так плотно, что между ними и Шассэном оказалось даже небольшое свободное пространство. И чем ближе подходил До Бьен, тем теснее прижимались люди друг к другу. Жена Ча, которая держала ребенка на одной руке, вытянула другую руку, преграждая путь До Бьену. До Бьен посмотрел ей прямо в лицо и спросил:
— Что тебе надо?
— Будьте милосердны к ней. Вы ведь ее односельчанин и родственник.
До Бьен схватил ее руку и резко оттолкнул.
— Не суйся не в свое дело! А ну, посторонись!
Жена Ча снова преградила ему путь.
— Пожалейте ее!
Остальные тоже просили:
— Будьте милосердны!
Тогда вперед шагнул Шассэн, он схватил жену Ча за руку, оттащил ее в сторону и сказал что-то по-французски До Бьену.
До Бьен крикнул:
— Посторонитесь! Хьеу, иди сюда!
Шена Ча изо всех сил вцепилась в Шассэна. Он споткнулся и едва не упал. Ребенок громко заплакал. Арестованные наперебой закричали:
— Пощадите нас!
Шассэн громко выругался по-французски. До Бьен рассвирепел:
— Молчать!
В камере поднялся невероятный шум: кричал Шассэн, злобно вопил До Бьен, а арестованные старались перекричать их обоих. Вдруг Шассэн вытащил револьвер и направил дуло на арестованных. До Бьен предостерег их:
— Прекратите шум — или его превосходительство будет стрелять.
Шассэн направил дуло револьвера на жену Ча. До Бьен посмотрел на нее в упор и спросил:
— Ну, теперь ты посторонишься?
Женщина продолжала стоять с вытянутой рукой, а другой рукой прижимала к груди ребенка. До Бьен прикрикнул на нее свирепо:
— Посторонись!
Она не двигалась с места и продолжала просить:
— Будьте милостивы!
Шассэн, держа револьвер наготове, шагнул вперед. Он сунул фонарик в карман и снова с силой схватил жену Ча за руку. Она вся изогнулась от боли, но продолжала сопротивляться. Тогда Шассэн толкнул ее. Женщина упала. Ребенок заплакал еще громче. Арестованные возмущенно закричали, Шассэн пытался растолкать их и пробиться к Хьеу, но жена Ча приподнялась с пола и схватила Шассэна за штанину:
— Ради бога, пожалейте ее!
До Бьен крикнул:
— Отпусти его! Он застрелит тебя!
Женщина не слушала его. Глаза Шассэна налились кровью, он направил на нее дуло револьвера и нажал курок. Раздались выстрелы. Ребенок громко вскрикнул, мать упала навзничь. Рука, крепко сжимавшая ребенка, опустилась, и ребенок упал на пол. Из простреленной груди женщины текла кровь. Ребенок тоже был в крови.
Все замерли.
До Бьен осветил фонарем трупы жены Ча и ребенка и хрипло спросил:
— Ну, видели? Я предупреждал вас, но вы не хотели меня слушать.
В этот момент в камеру, запыхавшись, вбежал Тян. Утром Тян узнал, что Хьеу арестована.
Уже некоторое время Тян жил в посту. Хотя он еще не получил работы у французов, но часто разговаривал с Шассэном и даже бывал у него. Шассэн хотел подкупить Хюе, отца Тяна, и назначить его старостой. Одновременно он заигрывал и с Тяном. Тян хорошо знал французский язык, поэтому мог свободно разговаривать с Шассэном. Однако узнав, что Хьеу арестована, он не осмелился просить Шассэна освободить ее, но просил об этом До Бьена. До Бьен ответил, что Шассэн сам велел арестовать Хьеу и устроить ей допрос, но если не будет никаких подозрений, ее отпустят. Ответ До Бьена не успокоил Тяна. Одна мысль о том, что Хьеу в тюрьме, приводила его в ужас. Что делать? Тян хорошо знал, чем кончались иногда аресты жителей; его хижина находилась рядом с тюрьмой и отделялась от нее только забором и площадкой. Вечером он лег спать, но не смог сомкнуть глаз и прислушивался к каждому шороху в тюрьме. Услышав, как Шассэн и До Бьен прошли в тюрьму, он забеспокоился еще больше, но побоялся выйти из дома: ночью ходить по деревне опасно, если не имеешь на это специального разрешения. Но когда из тюрьмы донеслись крики и выстрелы, Тян не выдержал и опрометью побежал в тюрьму.
Увидев Тяна, До Бьен и Шассэн вопросительно посмотрели на него. Тян бросился к Шассэну и сказал ему по-французски, что здесь находится его невеста, Хьоу, что он просит отпустить ее, — его семья ручается за нее. Потом парень обратился с той же просьбой к До Бьену и снова к Шассэну...
Шассэн, выслушав его, сказал по-французски:
— Мы решим этот вопрос завтра. Бандиты очень хитры.
Шассэн вышел из камеры, но Тян пошел за ним, продолжая умолять его отпустить Хьеу. До Бьен тоже собрался уходить, на ходу он обернулся к арестованным:
— Если завтра что-нибудь случится, то пеняйте на себя. Когда французы расправятся с вами, не говорите, что я не защищал вас.
Никто не отозвался на его слова.
Трупы жены Ча и ребенка были оставлены в камере.
До Бьен вышел, с трудом поднял тяжелое бревно и задвинул засов.
Утром Тян снова пошел к Шассэну, но не получил ответа. Хьеу осталась в тюрьме. На третий день Шассэн вызвал Тяна и разрешил ему взять Хьеу. Остальные арестованные вскоре были освобождены под ответственность старосты Ка — от них так и не удалось ничего добиться.