Братская боевая дружба

Братская боевая дружба советского и монгольского народов зародилась в начале 20-х годов. Тогда монгольский народ только что освободился от более чем двухвекового господства Дайцинской (Маньчжурской) династии и начал создавать свое национальное государство. Однако страну вновь наводнили войска китайских милитаристов. Недавно [144] сформированные полки Народной армии под руководством Д. Сухэ-Батора и X. Чойбалсана разгромили во много раз превосходящие силы оккупантов и вышвырнули их за пределы Монголии.

Однако на смену им пришли новые угнетатели, среди которых был и белогвардейский барон Унгерн, вооружившийся на японские иены. Сил, которыми располагала молодая монгольская революция, было далеко не достаточно для отпора. Поэтому временное народное правительство по предложению Сухэ-Батора обратилось к Совету народных комиссаров с просьбой о военной помощи для изгнания из Монголии общего врага.

Правительство РСФСР Ответило согласием. Помощник Главкома войсками по Сибири В. И. Шорин 14 июня 1921 года отдал директиву командующему НРА ДВР и 5-й армии о сформировании экспедиционного корпуса и направлении его в братскую страну для окончательного разгрома банд Унгерна.

27 июня войска корпуса под командованием начальника и военкома 35-й стрелковой дивизии К. А. Неймана вступили в Монголию. К ним присоединились формирования Народной армии во главе с Главкомом Д. Сухэ-Батором. «На следующий день состоялось совместное заседание ЦК МНП и Временного народного правительства с участием представителей командования экспедиционного корпуса, на котором было принято историческое решение о братском сотрудничестве в начавшемся освободительном походе частей Красной Армии, НРА ДВР и монгольских народных войск».{58}

Директивы, утвержденные Политбюро ЦК РКП(б) по инициативе В. И. Ленина, ориентировали Дальневосточное бюро ЦК РКП(б) на соблюдение принципа самоопределения и национального освобождения Монголии, Давались прямые рекомендации действовать в полном согласии и контакте с Монгольской народной партией и совместно с красными монгольскими войсками. «Предписывалось с особым вниманием относиться к нравам, быту и взглядам монгольского народа, ничем не оскорблять его национальных чувств, религий и суеверий».{59}

Указания партии выполнялись строжайше. Монгольский народ почувствовал искренность своих освободителей, [145] встречал их с радостью и отвечал всесторонней помощью. Боевое содружество получило реальное воплощение в решении задач революционного преобразования этой страны.

11 июля 1921 года народу было объявлено о преобразовании Временного правительства в постоянно действующее. С тех пор этот день торжественно отмечается, как дата победы Народной революции. После ликвидации остатков белогвардейских банд, установления порядка и создания условий для дальнейшей демократизации страны Советское правительство само предложило вывести наши войска, что и было сделано. В 1925 году Монгольское правительство от имени своего народа выразило благодарность за братскую помощь, а также надежду на поддержку в будущем в случае необходимости.

Халхин-Гол явился очередным испытанием прочности боевой дружбы и сотрудничества Советского Союза и МНР. Братство двух народов еще более окрепло на полях «необъявленной войны» с японскими милитаристами.

Войсками МНА на Халхин-Голе командовал заместитель Главкома, начальник Политического управления МНА корпусный комиссар Ж. Лхагвасурэн. Управление частями он вел через оперативную группу, состоявшую из нескольких высших командиров. Возглавлял ее комдив Ж. Цэрэн. Главным военным советником был полковник Ф. Н. Воронин. [146]

По решению Главкома Маршала МНР Чойбалсана войска монгольской Народной армии, находящиеся в районе реки Халхин-Гол — 5-я, 6-я и 7-я кавалерийские дивизии, шесть артиллерийских полков (в том числе четыре в составе дивизий), два отдельных артиллерийских дивизиона, дальнобойная батарея, два батальона связи, понтонный батальон, две гидротехнические роты и другие подразделения специальных войск, — были оперативно подчинены Военному Совету 1-й армейской группы. Это явилось важнейшим шагом на пути организации централизованного управления всеми войсками, ведущими бои в районе Халхин-Гола. Задача состояла в том, чтобы все части дружественных армий подчинить единой дисциплине, поддерживать их мобильность на уровне времени.

Проводя скрытую подготовку к решающему удару и обеспечивая внезапность осуществления замысла, Военный Совет и лично Г. К. Жуков стремились наладить предельно тесный контакт с командованием монгольской армии, обговаривали формы взаимодействий в боях. Состоялось несколько совещаний узкого круга лиц, причастных к управлению войсками. Через Ж. Лхагвасурэна и Ф. Н. Воронина решались и задачи интернационального воспитания цириков и бойцов Красной Армии. Член Военного Совета М. С. Никишев уделял первостепенное внимание организации партийно-политической работы в войсках. Г. К. Жуков в беседах с командирами кавалерийских дивизий всегда Напоминал о необходимости сознательного понимания смысла единства всеми воинами — от командира до рядового.

На первой встрече с командованием монгольских войск Г. К. Жуков в первую очередь выслушал предложения наших друзей по организации управления и взаимодействия штабов и войск в ходе боевых действий. Ж. Лхагвасурэн намеревался просить командующего определить монгольским частям самостоятельную полосу действий. Они, мол, оперативнее ориентируются в обстановке и смогут в таком случае принести больше пользы.

Георгий Константинович уже имел принципиальное решение по этому вопросу. Однако мнение Военного Совета высказал в конце разговора. Ему важно было не только вникнуть в позицию монгольских товарищей, но и добиться уяснения ими точки зрения советского командования.

Комкор кратко изложил общую оценку обстановки, [147] коснулся перспектив возможного развития боевых действий, особо остановился на вооружении и тактике частей японской армии и тех задачах, которые возложены на советско-монгольские войска по разгрому японской армии.

— Военный Совет хорошо понимает ваши патриотические чувства и желание отличиться. Но здесь идет речь о том, кто кого: или мы их, или они нас. Вот почему единение сил и средств и разумное их использование является первостепенной задачей, — сказал командующий.

Георгий Константинович пояснил, что действия монгольских войск, находящихся на Халхин-Голе, на каком-либо самостоятельном направлении вряд ли будут целесообразны. Не боясь обидеть собеседников, он высказал прямо: «Мы все должны сознательно усвоить, что разгром противостоящего нам сильного противника возможен только под единым командованием наших армий. Маневрирование всеми родами войск будет определяться обстановкой, а она может быть очень сложной и изобиловать острыми ситуациями, К этому и надо себя готовить. Опыт боев на флангах надо закрепить и совершенствовать. Обеспечение флангов армейской группы возлагаю на ваши войска. Прошу свое решение согласовать со штабом и информировать меня для принятия окончательного решения».

Таким образом, было установлено единоначалие. Боевое содружество и сотрудничество облегчалось тем, что командный состав монгольской армии, особенно руководящая его часть, получили военное образование в Советском Союзе и свободно владели русским языком.

При налаживании и поддержании наших взаимодействий в боях возникло много проблем, которые в мирное время не давали себя знать. Надлежало отработать способы поддержания связей как по линии оперативного руководства войсками, так и политической, обмену боевым опытом, изучению противника и разоблачению агрессивной сущности японского милитаризма. Вскоре были установлены дружественные отношения между людьми, штабами, политорганами, достигнуто взаимное понимание задач и способов их решения.

Получив задачу и поняв замысел командующего, монгольские товарищи сами организовали управление своими войсками и решали вопросы взаимодействия на всех уровнях, особенно с частями и подразделениями советских войск.

Сам Георгий Константинович показывал пример уважительного [148] отношения к воинам суверенного государства, их национальным привычкам, обычаям и традициям, к многовековой истории монгольского народа. Как-то во второй половине дня Г. К. Жуков, побывав на командном пункте 8-й кавдивизии, оборонявшейся на правом фланге, направился к переправе, где в зарослях кустарника стояла его машина. Пробираясь в густой высокой траве и коряжнике, он наткнулся на двух цириков. Они сидели около потухшего костра. На углях стоял закопченный казан, в котором варилось мясо. Цирики с большим аппетитом обгрызали кости недоваренной говядины. По рукам их текла кровь. Георгий Константинович вступил с ними в разговор, а сам с любопытством присматривался к воинам и обстановке вокруг. Лично мне нетерпелось спросить, как же вы едите это почти в сыром виде? Но командующий молчал. А мне «высовываться» не полагалось.

Как только переправились через Халхин-Гол, он заговорил скупо, сдержанно: «Вот какие у них обычаи: наверное, в сыром витаминов больше. А может, от этого у них такие белоснежные зубы, а? Они же их не чистят. Да можно ли говорить об этом, когда степь для них — родной дом, в котором ни пасты, ни зубного порошка, а воды, порой, за золото не добудешь?!» — А вообще-то, есть ли у них кухни? — спросил он вдруг.

— Кухни есть, такие же, как у нас, — ответил я. — Мы с вами проезжали мимо, когда вы были в 6-й кавдивизии.

Эту информацию он воспринял без комментариев.

«В материальном снабжении войск Монгольской Народной Армии неоценимую помощь оказали автобазы Улан-Батора и Восточного аймака (Баян-Тумэн. — М. В.), а также гужевой транспорт восточных аймаков. Правительство Монгольской Народной Республики обеспечивало советско-монгольские войска мясопродуктами, предоставило помещения для развертывания трех госпиталей и 42 медпунктов, в которых советские врачи оказывали необходимую помощь больным и раненым советским и монгольским воинам».{60}

Кстати, о «снабжении мясопродуктами». Боен вблизи района не было. В границах тыла армейской группы содержались стада крупного рогатого скота и большой численности отары овец. Они перемещались вслед за тылами. Забой происходил по потребности в пределах [149] армейских норм мясного довольствия. Благодаря такому порядку в самую жару личный состав питался свежим мясом. Этому не было цены.

Мне вспоминается солнечное августовское утро. В траншеях, глубоких лощинах и оврагах еще не исчезли капли росы, а на возвышенностях уже сухо и тепло. Окончив уточнение обстановки за ночь, докладываю командующему о выполнении очередного поручения и отправляюсь за шифровальщиком. Возвращаясь обратно, вижу, что в лощине на западных скатах Хамар-Дабы командующий и член Военного Совета оживленно беседуют с незнакомым мне монгольским товарищем. Стараюсь понять, что там происходит. Спрашиваю связиста: «Кто приехал?»

— Маршал.

— Какой Маршал?

— Чойбалсан.

Позднее я видел не один раз маршала X. Чойбалсана [150] и в окопах, и на приеме в Доме правительства, устроенном в честь вручения боевых орденов комкору Г. К. Жукову и члену Военного Совета дивизионному комиссару М. С. Никишеву. Знал дом, где он жил в Улан-Баторе. Он запомнился мне простым, доступным, обаятельным человеком с моложавым лицом и большими карими глазами.

Член Военного совета показывал маршалу командный пункт. Вблизи узла связи в складках горы Хамар-Даба размещались подразделения обеспечения, группа бойцов и командиров. Маршал вступил с ними в непринужденную беседу. По монгольскому обычаю начал с расспросов, как они себя чувствуют, как выполняют свои задачи, хорошо ли кормят и хватает ли мяса. Услышав последний вопрос, бойцы переглянулись, и кто-то отважился сказать, что «не мешало бы добавить». Все приняли это за шутку. Однако на второй день было получено извещение, что бойцам добавляют мясо. Позднее стало известно, X. Чойбалсан после беседы отдал распоряжение министру финансов Ю. Цеденбалу насчет увеличения мясного пайка..

Товарищ Ю. Цеденбал занимался не только вопросами материального обеспечения боевых действий, но и проводил большую работу по поддержанию нормальных условий жизни советских граждан и воинских коллективов, находившихся в отдаленных гарнизонах. А надо знать, что в них нередко были и семьи.

В тот день фотокор «Правды» В. А. Темин сфотографировал Маршала МНР X. Чойбалсана, комкора Г. К. Жукова, командарма 2-го ранга Г. М. Штерна. Фоном для этого кадра были степь и безоблачное небо.

Позже в своей речи на митинге цириков и командиров — участников халхингольских боев — маршал X. Чойбалсан сказал: «Товарищи! Наш народ и вы — его верные сыны, в районе реки Халхин-Гол одержали большую победу. Вместе с бойцами Красной Армии вы очистили нашу землю от злейшего врага монгольского народа — японских захватчиков. От народа, партии и правительства передаю вам за это горячую благодарность.

...Товарищи! Наш монгольский народ живет счастливой и радостной жизнью. Растут хозяйство, наука и культура. Власть в стране принадлежит трудовому аратству. И этих завоеваний, добытых кровью нашего народа, мы не отдадим никому.

Японские милитаристы давно мечтают лишить независимости монгольский народ. Но это им не удалось и не [151] удастся, потому что нам помогал и поможет великий Советский Союз. Советский народ не один раз на деле доказывал свою заботу о нашей стране. Если бы не было помощи Страны Советов, то на нашей земле давно хозяйничали бы японские захватчики.

Совершенствуйте свои военно-технические и политические знания. Учитесь бить врага у советских инструкторов. Учитесь бить врага у бойцов Красной Армии».{61}

Монгольские товарищи знали, что главной боевой силой на Халхин-Голе являются части Красной Армии, и делали все от них зависящее, чтобы быть достойными союзниками. Боевые примеры — тому подтверждение.

В баян-цаганском сражении части 6-й кавалерийской дивизии попали в трудное положение. Они первыми оказались под сильным ударом японских войск. Держаться было трудно. Вооруженные до зубов японцы под прикрытием сильного огня артиллерии и авиации саранчой расползлись по Баян-Цагану.

— ...У нас не хватало сил, — вспоминал Дандар, — но вскоре на выручку пришли танкисты бригады Яковлева. Нам сразу стало веселей.

Трудно было и на правом берегу. Против одной части МНРА японцы пустили в бой танки, а за ними — пехоту. Но героические цирики во взаимодействии с подразделениями 149-го мотострелкового полка И. М. Ремизова и стрелково-пулеметного батальона 11-й танковой бригады успешно отбили все атаки. В этом бою отличились трое цириков под руководством Алузвуева: они подожгли три вражеских танка.

Работники редакций войсковых и армейских газет поистине не успевали описывать героические события. Помню такой эпизод. Номер «Героической красноармейской» только что получен в 15-м кавалерийском полку. Цирики бросаются к раздатчику газет, желая взять себе свежий номер. Но на всех газет не хватило. Поэтому организовали коллективную читку, обратив все внимание на инструктора. Его обступили цирики, нашлись и наши переводчики из командиров. Все хотели поскорее узнать новости очередного дня фронтовой жизни. Когда газетные вести иссякли, последовали повествования очевидцев.

Кто-то из цириков принялся рассказывать про 15-й кавалерийский полк 6-й кавдивизии, который в числе первых [152] в середине мая вступил в бой с противником. Он взаимодействовал с подразделениями стрелково-пулеметного батальона 11-й танковой бригады, участвовал в уничтожении японцев на горе Баян-Цаган.

— О чем он говорит? — обратился я к инструктору.

— Вспоминает, что на Баян-Цагане был такой случай. Цирик Равдан под градом пуль противника, сам тяжело раненный, перевязал рану бойцу Красной Армии, который истекал кровью. А когда японцы пытались спасти свою шкуру, удирая вплавь с Баян-Цагана, лихой кавалерист Нанзат бросился на своем верном скакуне с крутого берега вслед за ними, настигал кого пулей, а кого клинком. Человек десять отправил ко дну и вернулся невредимым.

Когда 11-я танковая бригада была награждена Советским правительством высшей наградой — орденом Ленина, монгольские воины обратились к личному составу с письмом «Монгольский народ не забудет ваших подвигов».

В нем говорилось: «Бойцы, командиры и политработники части имени Яковлева! Примите наш горячий революционный привет!

Советское правительство наградило вас орденом Ленина. От всей души поздравляем с высокой наградой и желаем новых успехов в борьбе с нашим общим врагом — японскими захватчиками.

Свободный монгольский народ никогда не забудет героических подвигов отважных танкистов. Ваша победа над японскими самураями была подарком Монгольской Народной Республике в день ее пятнадцатилетия.

Тесно сплотимся вместе, рука об руку пойдем в решительный бой и разгромим японских разбойников, которых мы ненавидим так же, как ненавидите их вы. Нанесем японцам такой удар, чтобы на всю жизнь отбить у них охоту нарушать границы Монгольской Народной Республики».{62}

Письмо подписали: Сандай, Дугар, Нанзат, Цендецу, Аюши.

«Героическая красноармейская» из номера в номер помещала материалы, повествующие о взаимовыручке красноармейцев и цириков в боях. Авторами таких корреспонденции, как правило, были рядовые советские и монгольские воины. Многие вырезки газет я храню и по сей день. [153]

«...Боевые цирики и их бесстрашный командир Дандар, — писал красноармеец М. Плакунов, — в конной атаке уничтожили до полка вражеской кавалерии, захватили много пленных, шесть пушек, семь пулеметов, около сотни винтовок и много другого боевого имущества.

Ревсомолец наводчик пулемета Доржигоча пулеметным огнем уничтожил до взвода самураев, захватил богатые боевые трофеи. Командир орудия Лувсанцэрэн несколькими выстрелами взорвал две машины с боеприпасами, транспортную машину с самураями, уничтожил одного японского офицера и двух солдат».{63}

«...Мы навеки побратались с великим советским народом. В этой дружбе большая сила, — говорилось в письме группы цириков, помещенном во фронтовой газете накануне наступления, — ...у нас и у красноармейцев один враг: самурай. Вместе с нашими советскими товарищами мы горим одной ненавистью к японцам, одним желанием — ударить врага так, чтобы у японцев не было больше ни силы, ни охоты лезть на нашу землю.

Наступил час расплаты с заклятым врагом. Много бед монгольскому народу нанесли японцы. Мы за все отплатим одним могучим ударом. Цирики научились бить японцев. Наши глаза метки, клинки остры.

Мы клянемся своему народу и нашим советским боевым товарищам. В этом решительном бою у нас не дрогнет рука. Мы сметем и уничтожим заклятого врага.

Участники боев: лейтенант Хорло, политруки Махацина, Тумурбат, цирики Самбу, Шарав, Хоянхирва, Сосорбарма».{64}

9-я мотоброневая бригада, совершая маневр с севера, с целью окружения японцев и выхода на соединение с частями Южной ударной группы, восточнее высоты «Фуи» встретила сопротивление противника и завязала бой. Тем временем на линии самой государственной границы подорвалась на мине бронемашина взвода лейтенанта В. П. Денисова. Противник взял ее под обстрел. Очереди крупнокалиберного пулемета застучали по корпусу и башне.

В это время, продвигаясь вслед за подразделениями бригады, цирики 16-го кавалерийского полка обнаружили подбитую машину, спешились и начали обходной маневр, [154] стремясь защитить экипаж и спасти машину. Пулеметный расчет цирика Д. Дагва заметил место, откуда строчил японский пулеметчик, и открыл по нему огонь. Экипаж машины, видя, что монгольские товарищи пришли на помощь, также стал стрелять из орудия и пулемета. Огонь противника прекратился. Конница вихрем поскакала к границе. Экипаж командира машины был спасен. Вскоре машина была эвакуирована на ближайший пункт сбора аварийных машин.

В последнем бою лейтенант В. И. Семеновский был тяжело ранен. Придя в сознание 31 августа в юрте монгольского медицинского пункта, он удивленно осматривался и долго не мог понять, что к чему. К нему подошел врач в белом халате и сказал на чисто русском языке: «Вы, товарищ лейтенант, были в очень тяжелом состоянии. Едва теплился пульс. Вас подобрали обескровленного, ни на что не реагирующего, а теперь, как видите, вы разговариваете. Значит, все будет хорошо. Не волнуйтесь. Сейчас отправим вас в госпиталь советский, в армейский».

Вскоре подвели двугорбого верблюда, положили его на землю и усадили раненого впереди, а за ним — медработника, который должен был держать лейтенанта, чтобы тот не упал. По команде верблюд встал. «Животное было откормлено, мягкая шелковистая шерсть его согревала нас, — вспоминал Семеновский. — Степное мирное животное мерными шагами стало отсчитывать путь с поля боя, равномерно и плавно покачиваясь вперед и назад, как бы оберегая меня от мучительной боли...»

Этот пример боевой дружбы воинов двух братских армий глубоко отложился в душе капитана в отставке Семеновского, проживавшего в Омске. В 1945 году в войне против милитаристской Японии он командовал авиадесантным батальоном, действуя на направлении Хайлар-Цицикар.

Завершая разгром 6-й японской армии, войска выходили на линию государственной границы и срочно закреплялись. Взвод лейтенанта В. Красильщикова получил задачу организовать опорный пункт, в задачу которого входило прикрывать левый фланг батальона 9-й мотобронебригады и стык с одной из частей 6-й кавалерийской дивизии МНРА. Организуя систему огня в обороне, лейтенант хорошо помнил указания командира батальона, что в ночное время на передовой без пехоты бронемашинам трудно, опасно. Нужна охранная служба вне машин, так как, сидя [155] в них, экипажи рискуют подвергнуться нападению, что бывало не раз. При отсутствии надлежащей охраны диверсионным группам японцев удавалось проникать в оборону и жечь машины на позициях.

Оценив обстановку, командир взвода пришел к выводу, что одного огневого взаимодействия с соседними кавалерийскими подразделениями не достаточно и потому установил личную связь с монгольскими воинами. Командир эскадрона 16-го кавалерийского полка встретил Красильникова как боевого друга и родного брата. Их чувство и мысли были едины — не допустить незамеченным коварного противника. Все наши воины понимали, что бои идут с полным напряжением сил. Враг мечется в отчаянии. Подходящие резервы с хода вводятся в бой. Окруженные части противника стремятся во что бы то ни стало вырваться из кольца. Поэтому командир эскадрона выделил взвод спешившихся конников для совместной обороны, расположив его впереди бронемашин нашего взвода.

— Вот так мы и держали оборону, пока не закончились бои, — рассказывал мне бывший кавалерист Д. Цендецу.

— Мы были как одна семья. И горечь поражения, и радость побед — все делили пополам с советскими бойцами и командирами. Теперь я разъясняю своей молодежи, что в боевой и искренней дружбе с Советской Армией, советским народом — наше счастье, наше светлое настоящее и будущее.

Вспомнился и другой эпизод. После поездки в войска Г. К. Жукова ожидали писатель В. Ставский и кинооператор В. Е. Гусев. Их интересовали предстоящие переговоры с японским командованием. В разговоре с ними я вспомнил и сообщил им, что монгольские командиры спрашивали, почему долго не приезжает к ним товарищ Ставский, и просили передать ему привет.

— Вот теперь и разрешите этот привет вам передать, — заключил я.

Писатель поблагодарил и сказал, что очень любит простые обычаи, гостеприимство и открытую душу монголов.

— Хочется мне о них написать, представится случай, я это сделаю, — сказал он на прощанье.

Писатель был большим другом монгольских воинов. «Как сегодня цирики воевали? Кто из них отличился?»

— Об этом неизменно справлялся Владимир Петрович, как только появлялся на армейском командном пункте. [156]

— Товарищ Ставский, — обратился к нему однажды член Военного Совета М. С. Никишев. — По случаю победы во всех частях и соединениях проходят партийные собрания. Нам важно, чтобы множилась бдительность и были бы приняты меры к созданию неприступности границ. Вы обращались с просьбой посоветовать вам, когда удобнее побывать у наших монгольских друзей, чтобы с ними поговорить. На партийных собраниях коммунисты назовут героев. Свяжитесь с советниками, сами решите — куда поехать.

— Спасибо за внимание и доверие. Я рад принять посильное участие, рассказать читателю о тех, кто вместе с нашей армией ковал победу над японцами.

Через некоторое время в газете «Героическая красноармейская» он опубликовал статью «На песчаных барханах». В ней рассказал о двух партийных собраниях коммунистов Красной Армии и членов Монгольской народно-революционной партии — воинов МНРА.

Особое внимание боевой дружбе уделял Г. К. Жуков. Встречи с руководством МНРА, с командирами кавалерийских дивизий проходили всегда в деловой обстановке, откровенно, тепло и сердечно, с уважением достоинства союзников. Ему хотелось, чтобы монгольский народ имел свою сильную армию, на уровне, современного развития военного дела. Георгий Константинович постоянно заботился о том, чтобы монгольские командиры и цирики глубже осваивали опыт боев, внедряли бы его в практику обучения и воспитания защитников МНРА.

Мне хорошо запомнилось одно расширенное совещание, на котором присутствовали руководство МНРА и командиры кавалерийских дивизий, участвовавших в войне. Оно заранее готовилось и было обеспечено схемами проведенных пограничных боев и Баянцаганского сражения.

Командующий выступил с анализом применения конницы и организации взаимодействия различных родов войск в операции. Он отлично знал конницу и в короткий срок сумел оценить ее действия в условиях открытой степи и песчаных барханах против врага, технически оснащенного современными средствами борьбы, — авиацией, танками, более мощной артиллерией и массовым количеством автоматического оружия.

Выводы его сводились к следующему.

Во-первых, резко возросла уязвимость конницы с воздуха, особенно при атаке противника. Практически чистая конная атака обороняющихся обречена на поражение. [157] Казалось бы, что это очевидно всем. Однако в отдельных случаях подобные ошибки допускались, что приводило к большим потерям.

Качественное изменение вооружения коренным образом меняло существующие со времени гражданской войны взгляды на применение родов войск в бою, в частности, конницы.

Командующий рекомендовал, а от советников требовал: всякое наступление конницы проводить после тщательной разведки и только во взаимодействии с пехотой, танками и авиацией при мощном артиллерийском обеспечении. Поскольку бой носит маневренный характер, подразделения конницы надлежит обучать быстрому спешиванию и умелой организации противотанковой обороны.

Во-вторых, оценивая конкретную обстановку, командующий обращал внимание на то, что наиболее ценное качество — подвижность — конница может успешно использовать лишь тесно взаимодействуя с танками при атаке с флангов и в действиях по тылам.

После совещания состоялось несколько оперативно-тактических летучек в свете сделанных выводов. Это способствовало укреплению и повышению боеспособности подразделений, росту мастерства командиров всех степеней и более успешному применению конницы. Мы убедились в этом в ходе последующих боев.

В один из июльских дней, когда погиб командир 11-й танковой бригады М. П. Яковлев, обстановка на левом фланге складывалась для нас весьма невыгодной: 149-й мотострелковый полк, часть сил 11-й танковой бригады, подразделения 5-й стрелково-пулеметной бригады, 9-я мотобронетанковая бригада с трудом сдерживали многочисленные атаки японцев. 12 июля японцы всеми силами обрушились на позиции наших войск с целью уничтожения обороняющихся в захвате центральной переправы. Комбриг ясно себе представлял ту ответственность, которая была возложена Г. К. Жуковым на войска, сражавшиеся на плацдарме. Однако временами создавались критические ситуации. В одной он был вынужден покинуть свой танк и повести в контратаку пехоту. Тогда была дорога любая помощь, облегчающая бой на плацдарме. В этом отношении заслуживает внимания такой пример.

Взаимодействуя с войсками корпуса, командир 6-й кавалерийской [158] дивизии полковник Л. Дандар, понимая тяжелую обстановку, по своей инициативе предпринял атаку с тыла и по правому флангу противника, который рвался к переправе. Японское командование было вынуждено принять контрмеры. Часть сил была повернута фронтом на север против атакующих монгольских подразделений, дабы не допустить повторного баянцагана. Это позволило нашему командованию усилить оборону плацдарма. Была проведена некоторая перегруппировка. Включились в бой силы 5-й стрелково-пулеметной бригады, 9-я мотоброневая бригада, понесшая значительные потери, выведена в резерв и заменена 24-м мотострелковым полком, и, наконец, были форсированы восстановительные работы в танковых подразделениях.

Георгий Константинович высоко оценил инициативные действия командира дивизии Л. Дандара. Об этом он сказал Лхагвасурэну и главному военному советнику Ф. Н. Воронину, а после заявил на одном из совещаний с командирами соединений и частей. «Такими, — особо подчеркнул он, — должны быть командиры всех степеней. Подобную активность надо пропагандировать и всемерно поощрять».

Выезжая на местность, в полосы обороны монгольских кавалерийских дивизий, комкор с учетом сложившейся обстановки помогал командирам и штабам в организации и ведении боя, требовал от них соответствующей мобильности, собранности, умелых, решительных действий. Командиры соединений и отдельных частей в полевых условиях привлекались к проведению рекогносцировки, проигрыванию вариантов наступления на картах и макетах местности.

Наши боевые побратимы постоянно приглашались на командно-штабные войсковые учения. Как правило, Георгий Константинович создавал на них деловую, дружественную обстановку, что способствовало укреплению взаимопонимания и сотрудничества. Он был внимателен и отзывчив к нуждам и просьбам монгольских товарищей и после окончания боев, в их повседневной жизни.

...Я вспоминаю первое знакомство с этой страной. 1939 год. Небольшая группа молодых лейтенантов, прибывшая в Улан-Батор, была размещена в одном из бывших ламских помещений. Нас окружали буддийские строения: бронзовые статуи, узорчатая резьба, немеркнущие краски. Наш путь в столицу пролегал через известный [159] пограничный пункт Кяхта. Безлюдные снежные просторы поражали своей неоглядностью. Сухой и жесткий ветер гнал поземку, переметая и без того заснеженную дорогу.

Местами автомобиль с трудом прорезал небольшие, но плотные, спрессованные ветром снежные валы. Мы то и дело выпрыгивали из кузова и по общей команде проталкивали грузовик вперед. Поземка тут же затягивала наш след.

Городское население, особенно на окраинах, размещалось в юртах. Подошли к одной из них. Заходим внутрь. Холодный воздух белыми клубами врывается в двери. Железная печь раскалена докрасна.

— А говорили, что в юртах монголы жгут открытые костры, — вполголоса произнес мой однокашник Коля Ермоленко.

— Так это же город. А в степях печей нет ни у кого, — ответил другой лейтенант.

Тепло жилища с холода всегда приятно. Но вот тепло человеческой дружбы — особенно. Хозяева, сидевшие на полу, устланном кошмой и коврами, встретили нас улыбками. Вокруг матери суетились трое маленьких ребят. Их глаза выражали нескрываемое любопытство.

Наш проводник заговорил по-монгольски. И вот нам уже показалось, что мы находимся среди близких людей. Хозяин уступил нам лучшие места у печи, а хозяйка стала готовить монгольский чай.

На стенах юрты, обтянутых белым полотном и коврами, два популярных портрета. «Сухэ-Батор, Ленин, Сухэ-Батор», — старательно произносил глава семьи, внимательно глядя на каждого из нас: понятно ли он говорит.

На прощанье мы отдали детям простую красноармейскую звездочку. Они передавали ее из рук в руки, гладили пальцами. Мы не предполагали, что им будет так дорог непритязательный солдатский подарок...

Распрощавшись тепло и сердечно, мы вышли на улицу. Суровый ветер снежной пылью забивал глаза.

Припоминается и другой случай. Было это в Ундур-Хане во время первомайской демонстрации в 1939 году.

Солнечное утро было на редкость теплым. Даже в летней форме, без шинелей, холода не ощущалось. Стройные колонны подразделений чеканили шаг. По обеим сторонам дороги — много людей. На улицу вышли все — и стар, [160] и мал. На праздник прибыли даже из ближайших кочевых мест. Кое-кто из степняков гарцевал перед нами на лошадях.

На городской площади, выбранной для демонстрации, к нам подошли два монгола. Один из них на ломаном русском языке пытался объяснить, что бойцы легко, не по погоде, одеты.

— Смотрите, — показал он в сторону тянувшейся горной цепи. — Буря будет. Снег пойдет. Холодно станет.

Вдали, из-за горизонта, медленно выплывали синевато-белые тучи с переливами темных до черноты полос. Вскоре подул пронзительный ветер. Шествие колонн ускорилось. Начиналась буря. Все стремились быстрее добраться до своего городка.

Через некоторое время рота выступила на учение. С окраины городка танки развернулись в боевой порядок и * атаковали спустившегося с гор «противника». Ведя огонь холостыми выстрелами, танки перешли в стремительное преследование «неприятеля». Вдруг из-за «Долины смерти» — так называли кладбище, галопом выскочили десять всадников. Они лихо, с задором и криком подключились к нашим танкистам и вместе преследовали «противника» километров десять.

Когда мы остановились, то оказалось, что перед нами — юноши. Мы спросили, зачем это они делают. Могли же под танки попасть. Юные всадники дали нам понять, что скоро они станут цириками и будут вместе с бойцами Красной Армии учиться бить врага, защищая свою Родину.

Таким образом, основы братской, боевой дружбы закладывались еще в мирное время.

Как-то вдали от города во время учения наши танкисты, после прорыва «обороны противника», ринулись вперед. Боевые машины вышли на оперативный простор и развивали успех в высоком темпе. Весь день шел напряженный «бой», вторые сутки войска не знали сна и отдыха. Тогда же впервые мы увидели и сопровождавшую нас авиацию — самолеты «И-16». Временами они появлялись и снова уходили на свои аэродромы. Вслед за танками тянулась артиллерия. Но она не вся была на механической тяге, поэтому отставала, что усложняло ее задачи.

Где-то на флангах монгольская конница совершила обходной маневр. Произошла растяжка боевых порядков. [161]

Наступили вечерние сумерки. Ветер затихал. Небо густо синело, а до восхода луны еще долго. Вскоре дальние горы скрылись в темноте, а равнина, лишенная крупной растительности, без населенных пунктов, сама превращалась в «противника». Один неосторожный шаг и — потеря ориентировки. Можно плутать сутками и никого не встретить.

Командир танкового батальона майор Г. М. Михайлов получил приказ: к утру овладеть водным рубежом — рекой Керулен, «захватить» плацдарм и удерживать его до подхода главных сил. На помощь пришел командир разведывательного кавалерийского взвода кавалерийского полка МНРА лейтенант X. Сандуй.

— Этот участок реки я хорошо знаю, — сказал он, показывая на карте. — Прямо — небольшие две сопки прикрывают подход к урезу воды. Здесь может быть сильная оборона. Не пройдем. Лучше всего обойти эти высоты вот отсюда. Я могу быть проводником, а мой взвод не отстанет, к рассвету придет, не заблудится.

— Спасибо тебе, товарищ Сандуй. Я согласен, — произнес комбат и обратился к нам, командирам. — Компас и звезды — вот наши верные друзья. С их помощью батальон выйдет к реке, вот в этом направлении. Азимут 270 градусов.

Медлить было нельзя. Построившись в колонны, мы двинулись к реке. Но вот первая рота попала под огонь «противника». «Загорелись» два танка, один из них «подорвался» на минах. «Противник» расстреливал танкистов в упор. Заминка. Комбат решает идти в обход. Но как далеко, неизвестно. Рассвет только начинался. Разведка доносит о наличии «противника» справа.

Не нарвались ли на засаду? Но отходить нельзя: в темноте не вывести танки из боя; с другой стороны, наступать, не зная противника, тоже опасно. Запахло поражением. И комбат принял решение — вперед на «врага».

Вот и удача. Монгольская конница ударила с тыла. «Враг» дрогнул и в панике стал отходить к реке. Предмостное укрепление было опрокинуто. Танкисты на плечах «противника» ворвались на переправу, овладели ею и захватили плацдарм. Поставленная задача была выполнена согласованными действиями наших и монгольских частей.

Так, накануне халхингольских событий закладывался [162] фундамент совместных умелых действий частей и подразделений наших армий против войск агрессоров. Потом это все здорово пригодилось.

...Один из танков уже в настоящем бою потерпел аварию. Вышел из строя мотор. Машина оказалась неподвижной. Экипаж искал выход, старался устранить неисправность. Черная ночь окутала танкистов и глушила далекое эхо артиллерийской канонады.

— Надо ждать рассвета, — принял решение командир танка И. Бобров.

Но вскоре послышался лай собак. Два всадника подъехали вплотную к танкам. Узнали, в чем дело, и немедля пустились в галоп. Темная ночь вмиг поглотила их. Цокот копыт постепенно пропадал в ночной тиши, и, наконец, его не стало слышно.

— Сколько времени прошло, сказать трудно, — рассказывал потом Бобров, — и нам было не по себе. Товарищи воюют, а мы стоим, как говорят, капитально. Но также внезапно всадники появились вновь, спешились, как старые знакомые, и в большом куске материи подали нам полтуши бараньего мяса. Один из монголов похлопал нас по плечу, подал нам коробку спичек, жестом показывая, что надо развести костер. Из-за незнания языка мы не могли как полагается объясниться и высказать слова благодарности.

Наутро, еще до восхода солнца, они же опять навестили нас и стали звать к себе командира. Для безопасности предлагали оставить двух собак-волкодавов в качестве сторожей танка.

Устранение неисправности подходило к концу. Они дождались, пока не завелся мотор.

— Вот теперь бы закурить, да и в путь, — произнес механик-водитель, делая характерный жест.

Не мешкая, тут же, один из монголов достал из широкого и глубокого кармана одежды трубку с длинным костяным мундштуком, набил ее табаком, зажег, затянулся глубоко и, убедившись, что трубка заполнена, передал ее воинам.

- — Но нас встревожила, — рассказывал Бобров, — озабоченность на его бронзовом широкоскулом лице. Его карие глаза выражали тоску, а по мимике мы поняли, что в его доме случилась какая-то беда.

Экипаж не мог пройти мимо. Вслед за коротконогими, коренастыми, быстрыми конями помчался и танк. [163]

Оказалось, что кочевье было разбросано совсем недалеко. Тучные отары овец, коров и лошадей, словно в загоне охраняемые собаками, паслись на свободных землях, покрытых зеленой и сочной травой широкого плато.

Остановившись, командир танка вышел из машины и посмотрел в сторону жилья. Из юрты выбежали дети. Распахнулась дверь. Внутри, на большом разостланном ковре, в постели лежала больная женщина — мать пятерых малышей.

— Я понял, — говорит Бобров, — что ей нужна немедленная медицинская помощь, в которой, к сожалению, никто из нас ничего не понимал. Командир вспомнил, что в танке имеется своя аптечка, где, кроме йода и перевязочных средств, заложены какие-то порошки от простуды. Механик-водитель принес из танка аптечку и отдал лекарство больной. Она тут же приняла один порошок и снова улеглась в постель.

Следует заметить, что монголы всегда с большим желанием посещали наши лечебные учреждения. В их памяти еще свежа была ламская антинаучная, невежественная медицина, которая вела нацию к полному вымиранию. Они убедились в бескорыстности и честности нашего медицинского персонала и ему доверяли свою жизнь полностью.

Воины тепло распрощались и двинулись искать своих. Вскоре к больной был послан врач на санитарной машине. И через некоторое время те же танкисты вновь навестили больную, но увидели цветущую жизнерадостную женщину, с материнской лаской угостившую их густым ароматным чаем.

...Наступила осень. Степь стала другой. Трава высохла и пожелтела. Отдельные кусты степного ковыля еще были зелеными, напоминая собой только что прошедшее лето.

Тихо и свежо. Днем пригревало солнце, принося людям радость, а ночью временами случались заморозки. Чувствовалось приближение зимы. Наши знакомые, ставшие друзьями, собирались в далекий путь, на юг страны, на новые зимние пастбища. Мы трогательно распрощались и помахали руками вслед уходящему тяжело груженному каравану верблюдов.

После одержанной победы имя Жукова стало популярным среди монгольского народа. На фотостендах Центрального, Восточного и Архангайского аймаков, в Центральном [164] музее в Улан-Баторе портреты Г. К. Жукова мы видели на самых видных местах. Его вспоминали с почетом и уважением.

Дружеские симпатии монгольского народа и высокую оценку, данную ЦК МНРП и Монгольским правительством за блестящий разгром войск японских милитаристов, Георгий Константинович ощущал постоянно. Однако был строг, тактичен, сдержан и скромен. Доброе слово о нем всегда относил не к себе, а к нашей партии коммунистов, Советскому правительству, героическим воинам Красной Армии.

В Монголии Г. К. Жуков пробыл немногим более 11 месяцев. Этот небольшой срок времени характеризовался напряженной международной обстановкой и был насыщен недюжинным трудом командующего. Еще Первого мая 1940 года вместе с X. Чойбалсаном Г. К. Жуков провел парад войск Уланбаторского гарнизона. А уже через несколько дней был отозван на Родину, где был чествован как победитель.

Установившиеся связи с руководством МНРП и монгольским правительством не прерывались вплоть до ухода Маршала из жизни. В День Победы Советского Союза над фашистской Германией 9 Мая 1945 года тов. X. Чойбалсан писал:

«Москва. НКО.

Командующему 1-м Белорусским фронтом Маршалу Советского Союза тов. Жукову.

Дорогой Георгий Константинович!

От всей души поздравляю Вас с праздником Победы, с днем всенародного торжества всех свободолюбивых народов мира, с полным разгромом гитлеровской Германии.

Сердечно желаю Вам, близкому другу монгольского народа, доброго здоровья и всяческих успехов... — Чойбалсан»{65}.

3 мая 1946 года постановлением № 20 Президиума Уланбаторского городского самоуправления МНР Г. К. Жуков был избран Почетным гражданином столицы МНР города Улан-Батора.

В нем говорилось: «Избрать Почетным гражданином столицы МНР города Улан-Батора трижды Героя Советского Союза, Маршала Советского Союза Жукова Георгия [165] Константиновича». В этой связи в письме X. Чойбалсана от 6 мая 1946 года говорилось: «Москва, Министерство Вооруженных Сил Союза ССР, Маршалу Советского Союза тов. Жукову Георгию Константиновичу.

Дорогой Георгий Константинович!

Отмечая Ваши выдающиеся заслуги в деле окончательного разгрома самого ненавистного врага всего свободолюбивого человечества — гитлеровской Германии, а также помня Ваши заслуги перед нашим народом в памятные дни Халхин-Гола в боях с нашим общим врагом — империалистической Японией, граждане города Улан-Батора избрали Вас, как дорогого и близкого друга монгольского народа, Почетным гражданином столицы МНР — города Улан-Батора.

Сообщая Вам вышеизложенное, сердечно поздравляю Вас с этим избранием и от всей души желаю Вам доброго здоровья и долгих, долгих лет жизни.

Премьер-Министр МНР — Чойбалсан»{66}.

На это 10 мая 1946 года Г. К. Жуков ответил:

«Улан-Батор, Маршалу Монгольской Народной Республики Чойбалсану.

От всей души благодарю граждан Улан-Батора за оказанную мне честь избрания Почетным гражданином славной столицы Монгольской Народной Республики. Навсегда останется в моей памяти борьба свободолюбивого монгольского народа в дни Халхин-Гола, оказавшего своими усилиями немалую помощь русским воинам в деле разгрома японского агрессора.

Маршал Советского Союза Г. К. Жуков».

По случаю первой годовщины победы над фашистской Германией X. Чойбалсан прислал свое приветствие, в котором говорилось:

«Москва, Министерство Вооруженных Сил СССР Главнокомандующему Сухопутными войсками Маршалу Советского Союза Жукову Георгию Константиновичу.

Сердечно поздравляю Вас по случаю первой годовщины победоносного окончания Великой Отечественной войны советского народа против фашистской Германии. [166]

В этой всемирно-исторической победе имеется большая доля Ваших личных заслуг, дорогой Георгий Константинович, которые навсегда войдут в историю и вечно будут жить в сердцах всех народов мира, избавленных от угрозы фашистского порабощения.

От всей души желаю Вам доброго здоровья, долгих лет жизни и плодотворной работы в деле укрепления военной мощи Советского государства.

Премьер-Министр МНР X. Чойбалсан.

8 мая 1946 года».

В дни 30-летнего юбилея победы над японскими захватчиками в районе реки Халхин-Гол звание Героя МНР было присвоено бывшему командующему советскими войсками в Монголии Маршалу Советского Союза Г. К. Жукову за выдающиеся заслуги в защите и укреплении свободы и независимости монгольского народа, мужество и героизм, проявленные в совместных боях против общего врага, за умелое и образцовое руководство Советскими и Монгольскими войсками в сражениях у реки Халхин-Гол в 1939 году, завершившихся полным окружением и решительным разгромом 6-й армии милитаристской Японии.

Боевая дружба двух братских армий, скрепленная совместно пролитой кровью на барханах и долинах Халхин-Гола, крепла и развивалась и в последующие годы. Вероломное нападение полчищ фашистской Германии на Советский Союз вызвало гнев и возмущение всего монгольского народа. Уже 22 июня, то есть в день начала войны, Президиум Малого Хурала, Совет Министров МНР и Президиум ЦК МНРП приняли совместное постановление, в котором, в частности, говорилось: «Правительство МНР и Президиум ЦК МНРП заверяют правительство Советского Союза... что симпатии нашего монгольского народа целиком и полностью на стороне Союза Советских Социалистических Республик, что наш народ готов рука об руку с советским народом грудью встать на защиту свободы и независимости, на защиту завоеваний Великой Октябрьской социалистической революции...»{67}. [167]

Да, монгольский народ не оказался в стороне от титанической битвы советского народа и его Вооруженных Сил против войск гитлеровской Германии, хотя и не принимал непосредственного участия в их разгроме на западных фронтах Великой Отечественной войны. Монголия помогала нашему народу и его армии в годы тяжелой войны всем, чем могла, и совсем не от избытка материальных средств. Здесь собирались индивидуальные подарки для наших воинов, создавались фонды в помощь Красной Армии. Нам поставляли лошадей, отсюда поступала помощь населению освобожденных районов Советского Союза.

ЦК МНРП на одном из первых пленумов после начала Великой Отечественной войны создал Центральную комиссию по сбору подарков Красной Армии во главе с С. Янжимой{68}. Об оперативности действий этой комиссии говорят следующие данные: в 1941 году араты и служащие Монголии собрали и отправили на советско-германский фронт десятки тысяч полушубков, валенок, меховых рукавиц, белья и пр. на общую сумму свыше 1813 тыс. тугриков{69}. К марту 1943 года из братской Монголии в действующую армию было отправлено 8 эшелонов подарков, в том числе 60 тысяч индивидуальных посылок для бойцов и командиров.

Кроме того, в ответ на призыв XXV сессии Малого Хурала МНР трудящиеся Монголии к началу 1942 года собрали большое количество средств на строительство танковой колонны «Революционная Монголия». В телеграмме Советскому правительству X. Чойбалсана, Ю. Цеденбала и Г. Бумацэнде 17 января 1942 г. говорилось: «...просим принять в качестве вклада монгольского народа в наше общее дело разгрома ненавистного врага 300 кг золота, 100 тыс. долларов и 2500 тыс. тугриков{70}, собранных благодаря труду народных масс. Сбор средств в фонд обороны страны продолжается»{71}.

На эти средства, как сообщалось в докладной командования [168] бронетанковыми и механизированными войсками Красной Армии, было построено 53 танка, в том числе 32 танка «Т-34» и 21 танк «Т-60»{72}. 12 января 1943 года в районе Наро-Фоминска Московской области монгольская делегация, которую возглавлял Премьер-министр, маршал МНР X. Чойбалсан, торжественно вручил эти боевые машины 112-й танковой бригаде, названной «Революционная Монголия».

Глава делегации, обращаясь к танкистам, сказал: «В каждой их этих боевых машин воплощена безграничная любовь монгольского народа к своему верному другу — Советскому Союзу, его доблестной Красной Армии. Пусть эти грозные машины будут символом нерушимой дружбы наших народов. Пусть они напоминают вам ежедневно, что монгольский народ отдает все, чем он богат, делу борьбы с заклятым врагом всего прогрессивного человечества — немецким фашизмом»{73}.

Танковая бригада «Революционная Монголия», впоследствии переименованная в 44-ю гвардейскую танковую бригаду, с боями прошла путь от Москвы до Берлина, добившись славных боевых успехов. Недаром на ее знамени горят 8 боевых орденов: советских — Ленина, Боевого Красного Знамени, Суворова, Кутузова, Богдана Хмельницкого, Красной Звезды и монгольских — Сухэ-Батора и Боевого Красного Знамени. Ей были присвоены наименования «гвардейская», «Бердичевская» и «имени Сухэ-Батора».

На деньги, собранные трудящимися народной Монголии в соответствии с решением XXVI сессии Малого Хурала МНР, была вооружена эскадрилья «Монгольский арат». На приобретение крылатых машин для 2-го гвардейского полка 322-й истребительной авиадивизии монгольский народ передал Наркомфин СССР 2 миллиона монгольских тугриков (2628 тыс. руб.){74}. Прием летчиками боевых самолетов «Ла-5» был осуществлен 25 сентября 1943 года на полевом аэродроме в районе ст. Вязовая Смоленской области. На протяжении всей войны личный состав этих частей и подразделений сражался за счет монгольского народа.

За время войны монгольский народ поставил в СССР [169] 510 тыс. лошадей, в том числе 30 тыс. в качестве подарка, а также направил в дар населению районов, освобожденных от гитлеровцев, 40 тыс. голов скота и передал инвалидам войны и детям-сиротам 5 млн. тугриков{75}. А всего трудящиеся МНР отправили в фонд помощи советским воинам продовольствия и теплых вещей на сумму 65 млн. тугриков{76}.

Делегации МНРП, правительства, профсоюзов и трудящихся, сопровождавшие эшелоны с дарами монгольского народа, побывали на разных фронтах. Мне особенно приятно, что одна из них, возглавляемая Ю. Цеденбалом, в 1943 году побывала на моей родине, в районе Курска. Сюда она привезла подарки и пожелания скорейшего разгрома фашистских орд. Во время этого визита Ю. Цеденбал написал на одном из снарядов: «Смерть гитлеровским захватчикам!» Этот смертоносный «сувенир» тотчас же был направлен в расположение фашистов.

За выдающиеся успехи в деле организации материальной помощи монгольского народа Красной Армии, борющейся против немецко-фашистских захватчиков, Президиум Верховного Совета СССР Указом от 11 июля 1944 года наградил товарищей X. Чойбалсана, Ю. Цеденбала и Г. Бумацэнде орденами Ленина; Ч. Сурунжаба, С. Янжиму, Д. Дамбу и С. Лувсана — Трудового Красного Знамени; Ж. Чойдока, Б. Тогмита и З. Аюрзана — Красной Звезды.

Несмотря на тяжелое положение на западных фронтах, Советский Союз на протяжении всей войны держал на территории Монгольской Народной Республики 17-ю общевойсковую армию. Ее командиры, политработники, а также и советские инструктора заботливо передавали свой боевой опыт воинам МНРА. Главком, Маршал МНР X. Чойбалсан в директиве от 8-го мая 1942 года требовал: «На примерах героических подвигов красноармейцев, командиров, политработников и бесстрашных советских партизан учить личный состав частей и подразделений, как надо защищать свою Родину»{77}. С помощью Советского Союза МНРА непрерывно оснащалась новейшей [170] техникой и вооружением. За годы войны значительно возросла и численность МНРА. Все это делалось для того, чтобы в случае нападения империалистической Японии нанести врагу такой удар, как это сделали советско-монгольские войска в 1939 году на Халхин-Голе.

Раскрывая некоторые стороны дружбы двух наших армий, народов, не могу не остановиться, хотя бы кратко, на этапе боевого содружества в период советско-японской войны 1945 года. Как уже говорилось выше, тогда, в августе, мне довелось вновь в едином строю с халхингольцами участвовать в боях против частей японской Квантунской армии в горах, пустынях и степях внутренней Монголии и Маньчжурии.

Соединения МНРА тогда входили в состав конно-механизированной группы, созданной из монгольских и советских войск. Здесь же была, в частности, и наша 43-я танковая, ставшая Хинганской, бригада подполковника В. И. Иванушкина (ныне генерал-майор в запасе, проживает в г. Ленинграде).

Известно, что командующим конно-механизированной группой советско-монгольских войск был назначен генерал-полковник И. А. Плиев (дважды Герой Советского Союза, Герой МНР), хорошо знавший Монголию, его заместителем по монгольским войскам — халхинголец генерал-лейтенант Ж. Лхагвасурэн. Общее руководство Народной армией осуществлял маршал X. Чойбалсан, а руководство политической работой — генерал-лейтенант, затем первый секретарь ЦК МНРП, Председатель Президиума Великого народного хурала МНР, маршал МНР Ю. Цеденбал.

Конно-механизированная группа действовала на правом крыле Забайкальского фронта, правее нашей 17-й армии, на двух самостоятельных направлениях; на долоннорском (г. Долоннор) и калганском (г. Калган, ныне Чжанцзякоу). В числе соединений Монгольской народно-революционной армии были дивизии, получившие боевой опыт на Халхин-Голе. Они были закалены и хорошо «сколочены».

Преодолевая огромные пространства пустыни Гоби и отроги Большого Хингана, войска проявляли массовый героизм, взаимную помощь и товарищество. В приказе Верховного Главнокомандующего Вооруженными Силами СССР отмечалось, что «...в боях на Дальнем Востоке отличились кавалеристы Монгольской армии генерал-майора [171] Ч. Доржпалама (5-я кавдивизия), полковника М. Цэдэндаша (6-я кавдивизия), полковника М. Одсурэна (8-я кавдивизия), Д. Нянтайсурэна (7-я механизированная бригада)...».

После того, как передовой отряд 17-й армии, в составе которого действовал и я, занял город Чифын, мне было приказано выехать с небольшой группой офицеров в город Жэхэ (Чэндэ) с целью установления личной связи с 43-й танковой бригадой и уточнения обстановки. Обороне этого города японское командование придавало серьезное значение. В нем были сосредоточены большие запасы оружия, продовольствия, вещевого имущества, горючесмазочных материалов и значительный военный гарнизон.

Внезапным стремительным ударом город Жэхэ был взят советскими и монгольскими частями конно-механизированной группы И. А. Плиева. При овладении городом было взято в плен свыше 8 тысяч солдат и офицеров, много оружия, техники и различных запасов на складах. Об этом подробно написал И. А. Плиев в своей книге «Через Гоби и Хинган».

Командир 43-й танковой бригады подполковник В. И. Иванушкин рассказал о ее действиях. Часто приходилось взаимодействовать с монгольской конницей, особенно при наступлении по безводной, соленой, выжженной солнцем пустыне Гоби. Жизнь здесь теплилась лишь около незначительного количества колодцев. Танки, двигаясь в передовых отрядах, захватывали источники воды и обеспечивали части водой, что облегчало преодоление этой настоящей «Пустыни смерти», как называли ее китайцы. С выходом к гористой местности, там, где не могли пройти танки, вперед вышла конница. Она временами обеспечивала охрану танковых подразделений.

О том, как действовала монгольская конница, можно судить по заявлению начальника гарнизона города Жэхэ японского полковника Никамура: «Мы знали о движении кавалерии, — заявил он, — но ждали вас дня через три и готовились к эвакуации. Вы же явились так неожиданно. Как можно преодолеть на коне такие пространства и горы?»{78}

Советское правительство высоко оценило боевые действия войск и управление ими со стороны командования МНРА. Указом Президиума Верховного Совета СССР [172] от 8 сентября 1945 года маршал МНР X. Чойбалсан за умелое руководство боевыми операциями войск в борьбе с общим врагом — империалистической Японией, награжден орденом Суворова 1-й степени, заместитель Главкома и начальник политуправления МНРА генерал-лейтенант Ю. Цеденбал — орденом Суворова 2-й степени, заместитель Главкома МНРА генерал-лейтенант Ж. Лхагвасурэн — орденом Кутузова 1-й степени. Орденами СССР была также награждена большая группа генералов и офицеров Народно-революционной армии: генерал-майоры Дамдинху и Эрендо, полковник Нянтайсурэн и другие, многие из которых были участниками боев на Халхин-Голе. Орденом Красного Знамени было награждено 26 воинов, орденом «Слава» 3-й степени — 13, медалью «За отвагу» — 82, а всего — 302 человека»{79}.

В связи с пятидесятилетием образования монгольской Народной армии, за заслуги в совместной борьбе с японскими милитаристами, а также в укреплении революционного сотрудничества Указом Президиума Верховного Совета СССР от 29 марта 1971 года орденами и медалями СССР было награждено 399 человек. Среди них — бывшие партизаны, а также генералы и офицеры Народной армии, находящиеся на действительной военной службе, в запасе и отставке, в том числе тогдашний Первый секретарь ЦК МНРП, Председатель Совета Министров МНР Ю. Цеденбал, который был удостоен ордена Октябрьской Революции.

...6 июля 1971 года по случаю полувековой годовщины Народной революции в Улан-Баторе состоялось открытие величественного монумента воинам Советской Армии, установленного на горе Зайсан. На мозаичном панно изображена монголка в национальном костюме, преподносящая серебряную чашу с молоком. На гранитной плите высечены слова:

Теперь на горе Зайсан горит вечный огонь Славы и мертвым, и живым, и тем, кто с оружием в руках помогал создавать независимую свободную Монголию в суровые 20-е годы, и воинам 1939-го, и воинам 1945-го, [173] действовавшим вместе с армией МНР по разгрому японской Квантунской армии. Дружба наша испытана в тяжелые для обеих стран годы. Она незыблема.

В 1975 году мне посчастливилось побывать в Монголии в составе делегации Центрального правления общества советско-монгольской дружбы, принять участие в праздновании 54-й годовщины Народной революции. Нам была предоставлена возможность убедиться в крепнущей дружбе Монголии с нашей страной и ее росте за 54 года самостоятельного развития.

...Мы в Архангайском аймаке (областном центре). Отсюда до Улан-Батора — свыше 300 километров. Аймачный (областной) город Цэцэрлэг, раскинувшийся у подножья красивых залесенных гор, выглядел нарядно. Наша делегация была встречена цветами, душевной теплотой.

В 1939 году сюда бы не добраться. А теперь: один час и мы в областном центре. Наш «Ан» сделал посадку прямо на грунт с густым, крепким травянистым покровом. Воздушным сообщением ныне связаны все аймачные центры, и им охотно пользуются монголы. В уланбаторском аэропорту Буянт-Уха очень много пассажиров местных авиалиний: пожилые и дети, студенты и артисты, интеллигенция, воины — кого только не встретишь, нескончаемый кругооборот людей.

Только по одному этому можно судить: вот она, совсем иная Монголия. Исчезли длинные верблюжьи караваны, которые некогда пересекали всю страну и были главным транспортным средством доставки грузов.

В 1975 году «Монголтранс» отмечал свое 50-летие. Примерно на полтора миллиона жителей страны сейчас — 21 тысяча автомобилей. И почти каждый грузовик буксирует по одному-два прицепа, что свидетельствует о высокой эффективности автомобильных перевозок. Появились свои областные автобазы.

В самонном (районном) центре Минжур Ихтамир мы посетили сельскохозяйственное объединение «Светлый путь». Хозяйство имеет животноводческое направление (более ста тыс. голов скота), свой краеведческий музей с редкими экспонатами, молочный завод с современной технологией производства, клуб и другие культурные учреждения, жилье.

Здесь я встретил бывшего халхингольца из состава 5-й кавдивизии МНРА Пурэвжава. Он пригласил нас [174] посетить его юрту. Мы с радостью согласились и сфотографировались на память.

Пурэвжав — заведующий животноводческой фермой, дающей большой доход объединению. Работает по-фронтовому, вместе со своей женой Жидау. Оба они за доблестный труд награждены правительством МНР орденами «Полярной звезды». Бывший воин — ударник пятилетки, член МНРП, трудом своим славит Родину, активно участвует в строительстве новой жизни.

— Вот моя юрта, — говорил нам хозяин, — посмотрите, полный достаток, чтобы жить и радоваться. Воспитал четырех детей, все они взрослые. Самая младшая дочь Мунхунцэрэг в этом году окончила 8-й класс.

— Думаешь ли дальше учиться и какие твои планы на будущее? — спросил ее мой товарищ по делегации, в то время главный редактор журнала «Культура и жизнь» Б. С. Ржаное.

— Учиться буду обязательно, хочу стать ветеринарным врачом. Но сначала решила поработать в хозяйстве, на ферме. Так, наверное, будет лучше. Нашему хозяйству такие специалисты очень нужны.

— А где же ваши сыновья? — обратился я к Пурэвжаву.

— Живут отдельно, имеют свои семьи. Один — тракторист, другой — шофер. Живут, как говорится, все при всем. Спасибо советскому народу и Красной Армии за постоянную помощь нашей стране. Без дружбы с Советским Союзом мы были бы порабощены недругами. Общеизвестно, что выбраться из нищеты не так-то просто. Революция похоронила старый мир, а партия, членом которой я являюсь, вывела наш народ на светлую дорогу, указанную великим Лениным и нашим вождем Б. Сухэ-Батором. В армию я призывался до халхингольских боев, — продолжал Пурэвжав, — и в свою часть добирался и на лошадях, и на верблюдах. На это уходили недели. А теперь? Сел в самолет и — на месте. Да и автомобили, которые поставляет нам ваша страна, просты, надежны и по нашим дорогам ходят со скоростью свыше 100 километров в час... А разве могли мои родители мечтать об образовании своих детей? Конечно, нет. А теперь молодежь изучает иностранные языки, среди них и русский. Для всех открыта широкая дорога в науку, в активное управление производством и государством. Центральный Комитет партии заботится о молодежи, о ее будущем. [175]

К сказанному Пурэвжавом хочется привести слова Ю. Цеденбала из его речи, произнесенной на республиканском совещании идеологических работников 8 января 1963 года: «Мы не раз говорили о необходимости совершенствовать изучение русского языка, который стал языком общения, сотрудничества не только народов СССР, но и народов других социалистических стран. Изучение и овладение русским языком превращается нынче в одно из необходимых условий строительства и коммунизма.

Произведения классиков марксизма-ленинизма, научную и художественную литературу мы, как правило, переводим с русского языка. Дети монгольских скотоводов получают высшее образование, защищают кандидатские и докторские диссертации, благодаря знанию ими русского языка. Овладение русским языком — это вопрос овладения высотами современной науки и техники. Следовательно, оно является одним из факторов прогрессивного развития нашей страны».

В юрте Пурэвжава нас усадили на самые почетные места, лицом к входной двери. Чистота и уют. Стол, уставленный всякими яствами, изготовленными главным образом из молока. На стенах плакаты, картины, портреты В. И. Ленина и Б. Сухэ-Батора, семейные реликвии. Мы пили кумыс, монгольский чай и отведали приготовленные кушанья. Наш глава делегации провозгласил здравицу за дружбу между нашими народами, за бывших воинов-фронтовиков, за прекрасную молодежь.

Потом дочь хозяина Мунхунцэрэг пела. О счастье народном, о любви и красоте жизни. И в памяти встала как наяву опера «Среди печальных гор», написанная Б. Дамдинсурэном и Б. Смирновым. Я слушал ее в Улан-Баторе в ноябре 1939 года в старом примитивном здании театра. Основа сюжета — судьба «неравной», но любящей пары молодых людей — вызывала протест против старого мира.

В исполненной же для нас песне чувствовалось, что Мунхунцэрэг счастлива, любви ее никто и ничто не угрожает. Для осуществления любой ее мечты — широкая дорога, и ей некого бояться. Теперь нет ни лам, ни баев, ни богатых, унижающих человека, ни бедных, униженных и оскорбленных.

И вдруг запел сам Пурэвжав. Ему подтянула жена, и песню о родине подхватили все присутствующие, старые и малые. [176]

Отдельные мелодии этой песни приходилось слышать и раньше в монгольской степи и это роднило мои чувства с чувствами жителей-степняков.

...Мы вышли из юрты, чтобы посмотреть укрощение необъезженных лошадей. Сильный и ловкий табунщик заарканил коренастого, нагуленного, гнедой масти коня, с черной густой гривой, с поблескивающей на солнце шерстью. Конь бил копытами землю, храпел и никак не хотел смириться. Два монгола держали строптивого коня под уздцы. Тут же подошел молодой человек с седлом и короткой плетью. Он был без головного убора, в широком коричневом дэли, подпоясанном кушаком. Шел неторопливой, казалось, увалистой, ленивой походкой, и по внешним признакам нельзя было принять его за наездника. Но вот он быстро снарядил коня и ловко сел в седло. Конь тут же вздыбился и начал сбрасывать седока. Надо было видеть поединок полудикой лошади с человеком.

Наш всадник оказался ловким, сильным, смелым, энергичным и настойчивым. Погоняя коня хлыстом, держался так крепко, что конь не смог избавиться от наездника. Он подбрасывал зад, касаясь носом земли, извивался всем своим могучим телом, дрожал и рвал удила, становился на колени, хватал землю зубами, метался, резко менял направления и все-таки не смог избавиться от укротителя, табунщика Сомондагвы. Из толпы слышим: «Это один из знатных наездников, человек ловкий, сильный и бесстрашный. Сегодня у него особое настроение. Он женится. Завтра справляет свадьбу».

Мы поблагодарили Сомондагву за неописуемое удовольствие, испытанное от его мастерской верховой езды, пожелали большого семейного счастья, любви и согласия в жизни.

Припоминаю, что таких мастеров приходилось видеть и на Халхин-Голе, и в 1945 году. Многие из них стали героями.

Архангайский аймак, расположенный в северо-западной части страны, свято хранит и приумножает славную историю своего края, боевые и революционные традиции дружбы и боевой славы наших народов. В его аймачном краеведческом музее широким полотном показано прошлое. В натуре — макеты и образцы флоры, различные лесные богатства. Свято оберегается памятник одному из [177] первых русских врачей, лечившему монголов, С. М. Немому. Стенд, посвященный легендарному военачальнику 20-х годов П. Е. Щетинкину. В 1939–1945 гг. Архангайский аймак дал двух героев МНР — Д. Нянтайсурэна и С. Дампила, личные вещи которых и боевые реликвии бережно хранятся здесь.

На обширном плато, извивающемся в междугорье и напоминающем собой огромное русло некогда могучей реки, лежит легендарный камень. Даже не камень, а огромная глыба, «целая скала. Мы осмотрели это чудо природы, сфотографировались рядом и услышали интересную легенду.

«Когда-то из глубокой темной норы выползало чудовище и приносило постоянные страдания и горе людям. Народ был лишен радости жизни. Страх, как призрак, преследовал по пятам. Люди теряли надежду на счастье.

И вот однажды явился богатырь, отколол эту скалу от огромной горы, доставил ее сюда на открытую долину и закрыл ею зловещую дыру. Чудовище не смогло больше появиться. Оно погибло. С той поры народ был избавлен от беды и зажил счастливой жизнью».

Мне подумалось, что в судьбе народа эта легенда как-то перекликается с тем, что произошло на самом деле.

В. И. Ленин на встрече с монгольской делегацией в 1921 году своими советами определил пути развития Монгольской революции. Он сказал, что «единственно правильным путем для всякого трудящегося нашей страны является борьба за государственную и хозяйственную независимость в союзе с рабочими и крестьянами Советской России»{80}.

Вождь монгольской революции Д. Сухэ-Батор разъяснил простым людям страны: «Я глубоко убежден, что нет у Монголии друга надежнее и преданнее, чем Советская Россия. Прошу мне верить, я говорю истинную правду»{81}. Он неустанно повторял: «В существовании и процветании нашего государства внутренней силой является народ, а внешней опорой — Советский Союз. Другого пути нет»{82}.

Есть такая поговорка: «Друзья познаются в беде». В опасные для Монголии времена Советский Союз защитил [178] ее от белогвардейских банд, наемников японского милитаризма в 1921 году и японских захватчиков в 1939 году. Вероломное нападение фашистской Германии на Советский Союз Монголия восприняла как свою беду.

В настоящее время Монголия уверенно идет по пути строительства социализма, превращаясь в развитую аграрно-индустриальную страну. МНР и Советский Союз в едином строю со всеми странами социалистического содружества неустанно ведут борьбу за предотвращение ракетно-ядерной войны, за мир, процветание и счастье своих народов, за сохранение жизни на Земле.