На линкоре «Севастополь»

Командиром линкора служил Юрий Константинович Зиновьев, который, как мне казалось, совсем еще недавно командовал крейсером «Коминтерн», где мы, курсанты военно-морского училища, проходили практику. Тогда я был расписан по приборке в командирском салоне Зиновьева, а вот теперь назначался старшим помощником. Юрий Константинович остался прежним — жизнерадостным, добродушным, приветливым, только немного пополнел, да седины значительно прибавилось. Но мне было необыкновенно приятно с ним встретиться вновь, а тем более продолжать службу под его началом — Зиновьев был старейшим и одним из самых опытных командиров флота. Будучи сам в высшей степени честным, добросовестным и исполнительным, он умел те же качества привить подчиненным, и вместе с тем оказывал им большое доверие, предоставлял самостоятельность, во многом полагаясь на своих ближайших помощников. И я не знаю случая, чтобы кто-то злоупотребил его доверием, в чем-то подвел командира. Боевое мастерство экипажа и сам корабль всегда были образцовыми. В этом проявлялась, я бы сказал, сыновняя любовь линкоровцев к своему командиру.

Юрий Константинович по-настоящему обрадовался моему назначению. На его лице отразилось столько неподдельной доброжелательности и дружелюбия, что я невольно смутился, понимая его расположение ко мне, как аванс на будущее. В самом деле, как можно подвести человека, который столь искренен с людьми, любит их, гордится своим экипажем. Юрий Константинович посетовал на то, как быстро летит время, но тут же перешел к деловому разговору. Перед экипажем линкора была поставлена задача — во что бы то ни стало сохранить корабль в целости и готовности в любую минуту вступить в бой. Как и прочие большие корабли флота, линкор находился сейчас в боевом резерве, однако недавнее участие в сражениях довело мастерство личного состава до совершенства, и Зиновьев сразу поставил передо мной задачу сохранить и упрочить достигнутые успехи. Собственно, задачи были те же, что и у крейсера «Ворошилов», отличались лишь большими масштабами. И снова приходилось изучать корабль, знакомиться с экипажем, вникать в тонкости организации службы, то есть заново проделывать [255] то, что уже не раз за время войны я проделывал на других кораблях. Правда, у меня был опыт крейсерской службы, но крейсер крейсером, а линкор есть линкор.

От командира я пошел в штатную каюту старпома, где не один раз побывал, заходя к бывшему старпому Михаилу Захаровичу Чинчарадзе.

На линкоре его уже не было, несколько дней тому назад он вступил в командование крейсером «Красный Кавказ». На стене перед письменным столом висели круглые морские часы, на столике возле дивана — та же темно-зеленая скатерть, та же массивная, до блеска надраенная пепельница из поддона бронзовой гильзы шестидюймового калибра. На письменном столе под стеклом аккуратно подложен типовой недельный распорядок дня с пометками Чинчарадзе. С портретов на стенах каюты, словно с мостиков корабля, смотрели на меня четыре прославленных адмирала: Ушаков, Нахимов, Макаров, Корнилов. Под их проницательными взглядами я невольно вспомнил, как Михаил Захарович в шутку мне не раз говорил:

— Понимаешь, Петр Васильевич, когда мне бывает очень трудно, я смотрю на моих адмиралов, прося у них совета, что делать, как поступить? И, посоветовавшись с ними, нахожу облегчение и новый прилив сил.

Я, помнится, тоже тогда, всматриваясь в лица адмиралов, мысленно произносил: «Ну, почтенные адмиралы, теперь, когда будет трудно, прошу помогать мне, как когда-то вы помогали Михаилу Захаровичу».

Но шутки шутками, а вообще-то мне, конечно, было над чем задуматься. Ведь я теперь старший помощник на линкоре, на котором ранее никогда не служил.

На «Севастополе» мне снова повезло. Здесь я встретил преданных своему делу моряков, которые сразу приняли меня в свою дружную семью. Да иначе и не могло быть. Мы все жили интересами своих кораблей, интересами службы. Личное отодвигалось далеко на второй план — корабли были для нас и домом и семьей, здесь царил дух дружбы и взаимовыручки. Мы и жили на кораблях, не думая о береге, и жили только для корабля. К таким офицерам относились командир БЧ-2 капитан 3-го ранга М. М. Баканов, до моего прихода временно исполнявший обязанности старпома, командир штурманской боевой части капитан-лейтенант Ю. И. Максюта, командир электромеханической боевой части инженер-капитан [256] 3-го ранга А. Б. Айзин, командир дивизиона главного калибра капитан-лейтенант В. В. Благин, начальник службы снабжения Н. Н. Суховаров, помощник командира линкора капитан-лейтенант Г. А. Громов, начальник медслужбы Н. Р. Кальченко. Собственно, не могу назвать ни одного офицера линкора из всех семидесяти, кого бы можно было упрекнуть в неисполнительности, безынициативности или профессиональной неподготовленности. А боевые части и службы самые разнообразные по своим функциям. На линкоре служило полторы тысячи человек, но это был единый сплоченный коллектив, с которым легко сживаешься, и он же помогает быстро освоиться на корабле.

Но особенно мне повезло в том, что заместителем командира линкора по политической части был мой земляк и друг Григорий Иванович Щербак — опытный и хорошо знающий дело политработник, прошедший большую школу жизни и много прослуживший на флоте. Он был прост и общителен, отличался прямотой, смелостью и принципиальностью. На корабле его любили и уважали, и Щербак платил экипажу тем же, что позволяло ему умело пользоваться доверенным ему оружием — словом партии. Потому-то и морально-политическое состояние личного состава было высокое, души и сердца моряков прочно закалились.

Имелись на линкоре свои трудности и особенности службы. Условия жизни личного состава здесь во многом отличались от условий на новых крейсерах. Если там люди размещались в постоянных и благоустроенных кубриках, с естественным освещением и достаточным количеством стационарных коек, то на линкоре таких условий не было. Большинству личного состава приходилось жить в малых и тесных кубриках без иллюминаторов, а то и вообще на жилых палубах, в артиллерийских казематах. Часть личного состава спала на рундуках и прямо на палубе, многие — на подвесных койках. Поэтому в холодное время года в жилых помещениях была довольно большая скученность. И лишь в погожие летние ночи личный состав имел возможность спать на верхней палубе. Вследствие этого на линкоре, как нигде, требуется высокая дисциплина, организованность, строжайший санитарный надзор и чистоплотность. Здесь особенно следят за мытьем в бане и стиркой белья, чистотой жилых помещений, постельных принадлежностей, а также за посудой. [257]

Первый раз я обошел корабль в сопровождении помощника командира Гавриила Алексеевича Громова. Мы осмотрели широкую линкоровскую палубу, все верхние надстройки. Придраться было не к чему — медь надраена до блеска, резина всюду смазана мелом, кругом — чистота и порядок. Затем спустились в жилые помещения — самое уязвимое в смысле морской культуры место линкора. Посетили немало кубриков и казематов, осмотрели множество коек, постельных принадлежностей, рундуков, сеток для хранения посуды, не раз я заглядывал в самые укромные места, но и здесь царил образцовый порядок. Гавриил Алексеевич только улыбался. Он имел полное право гордиться: люди были приучены к флотскому порядку. Большую роль в этом играли на корабле старшины-сверхсрочники: главный боцман А. И. Жуков, старшина с 1-й башни мичман И. К. Дубель и многие другие. Особенно мне понравилась вязка коек: все аккуратно зашнурованы, одних размеров, с трафаретами и боевыми номерами. А ведь на линкоре вяжется не менее тысячи коек!

Благодаря идеальному порядку линкор выглядел гораздо моложе своего истинного возраста, хотя был заложен на стапелях Балтийского судостроительного завода в июле 1909 года, спущен на воду в июле 1911 года, а полностью вошел в строй в сентябре 1914 года. Только за время Великой Отечественной войны корабль провел девять боевых операций, прошел в походах более восьми тысяч миль, выпустил из своих орудий тысячи и тысячи снарядов. Но время, казалось, не коснулось ветерана флота, он продолжал оставаться грозной морской крепостью, закованной в надежную броню и оснащенной мощной артиллерией. В этом была немалая заслуга командира электромеханической боевой части инженер-капитана 3-го ранга А. Б. Айзина. На эту должность он был назначен тоже незадолго до моего прихода, приняв дела ОТ инженер-капитана 1-го ранга Королева Михаила Васильевича. Прежде Айзин исполнял обязанности командира дивизиона живучести. Он блестяще зарекомендовал себя на этой должности и быстро вырос до командира боевой части. Забегая несколько вперед, скажу, что Арон Бенционович Айзин — один из самых грамотных, инициативных и энергичных инженеров-механиков, с какими мне когда-либо приходилось встречаться. Служить с ним было легко и приятно. Уж он никогда не подведет, все [258] заблаговременно продумает, предусмотрит и согласует. Подчиненные всегда работали спокойно, ритмично и были очень довольны своим командиром боевой части.

Под стать командиру в электромеханической части служили командир дивизиона движения инженер-капитан-лейтенант Л. А. Рулев, командир трюмной группы Н. Ф. Нестеров, командир котельной группы Т. И. Кубыш-кин и другие.

Все машины и механизмы линкора работали безукоризненно. Чувствовалось, что машинисты любят и знают свое хозяйство. И не удивительно, ведь каждый из них служил по шестому, седьмому или по восьмому году — война автоматически продлила сроки службы. За это время матросы и старшины стали мастерами на все руки и по праву считались золотым фондом корабля. То же можно сказать и об артиллеристах, о минерах, зенитчиках...

Начались трудовые будни. Я изучал чертежи и схемы корабля, объемистые линкоровские расписания, наставления, планы боевой подготовки. Часто бывал в помещениях и на боевых постах. Хотелось на все посмотреть своими глазами, все запомнить.

Особенно много хлопот доставляла средняя палуба с ее многочисленными трафаретами, люками и входами, ведущими во многие помещения корабля. Все они по внешнему виду схожи, а попадать в любое из них надо безошибочно, даже в полной темноте. Личный состав аварийных групп должен уметь находить не только помещения, но и различные клапаны затопления, орошения, системы переключения. Для того, чтобы этого достичь, приходится много тренироваться, в том числе и с закрытыми глазами — в условиях задымления и затопления.

Параллельно с изучением корабля и его боевой организации приходилось руководить боевой подготовкой, заниматься составлением планов учений, групповых упражнений и многими другими вопросами.

По давней старпомовской привычке я, как всегда, подымался за час до побудки команды. Обходил корабль, а затем наблюдал за выполнением утреннего распорядка, что давало мне возможность своевременно устранять замеченные недостатки.

Служба на линкоре шла хорошо. Главное, надо было постоянно и внимательно следить за ее «пульсом» так же, как врач следит за пульсом своего пациента, с тем, чтобы [259] малейшие отступления от нормы не остались незамеченными. Тогда можно принять своевременные меры и не оказаться перед неприятной неожиданностью.

Начало моей службы на линкоре совпало с новыми добрыми вестями: Одесса снова наша! Вечером 10 апреля 1944 года столица нашей Родины Москва салютовала доблестным войскам 3-го Украинского фронта 24 артиллерийскими залпами из 324 орудий. В этот же памятный вечер 12 артиллерийскими залпами из 120 орудий салютовали и корабли Черноморского флота во главе с ветераном флота линкором «Севастополь». Нашему ликованию не было конца. Мы были уверены, что следующим радостным событием станет освобождение столицы моряков — родного Севастополя!

Накануне боев за Севастополь гитлеровцы объявили город неприступной твердыней. Используя гористую местность, они создали глубокоэшелонированную оборону, соорудили множество дзотов, противотанковых рвов. Но ничто не могло остановить порыв наших доблестных войск, закаленных в жестоких схватках с врагом.

Для того чтобы взять Севастополь, гитлеровским войскам потребовалось 250 дней и ночей, три длительных штурма. И лишь три дня потребовалось нашей могучей Советской Армии, чтобы навсегда вернуть себе столицу черноморских моряков. 9 мая 1944 года противник был полностью разгромлен.

Вскоре после освобождения Севастополя к нам на линкор прибыл командующий флотом адмирал Ф. С. Октябрьский. Он поздравил экипаж с большим праздником, заверил, что скоро все побережье Черного моря будет очищено от гитлеровских захватчиков. И, конечно, рассказал о многострадальном Севастополе, лежащем в руинах. Строить город придется заново, севастопольцы уже приступили к работе, дав клятву сделать его еще краше, чем прежде.

Зная, как всех интересует возвращение в Севастополь, командующий сообщил, что подходы к городу и особенно бухты основательно завалены минами и, чтобы их обезвредить, предстоит исключительно большая и напряженная работа тральщикам.

А как хотелось побыстрее вернуться в родной Севастополь!

После ухода командующего флотом с корабля меня окружили офицеры и попросили обратиться к командиру [260] корабля с просьбой послать кого-нибудь из боцманов в Севастополь на разведку. Ведь в Ушаковской балке был когда-то линкоровский склад. Вряд ли он уцелел, но все же лучше узнать, в каком он состоянии и пораньше заняться подготовкой и подборкой боцманского имущества первой необходимости.

Я отправился к Зиновьеву.

— Ишь, какие нетерпеливые, — усмехнулся Юрий Константинович. — А ведь от начальства никаких распоряжений еще не поступало.

Но идею он не отверг, и потому я счел возможным выдвинуть новые доводы; мол, в Севастополе сразу начнем выходить на боевую подготовку, а все ли для этого есть? Возможно, из Поти что-либо нужно прихватить. Но что именно?..

И Зиновьев махнул рукой:

— Посылайте! Будем знать, что готовимся к переходу...

Так начал в общих чертах вырисовываться план мероприятий по подготовке к переходу в Севастополь, который со временем был тщательно проработан и полностью себя оправдал.

К моменту окончательного освобождения черноморского побережья от фашистских захватчиков линкор полностью был готов к переходу. Мы уже не сомневались, что 27-ю годовщину Октября встретим в Севастополе. [261]