Походы, походы...

Вот записи из корабельного журнала тех дней.

24 марта. Из Туапсе перешли в Новороссийск. Оттуда с эсминцем «Свободный» отправились в Севастополь. Доставили 271 человека маршевого пополнения, 150 тонн флотского и 250 тонн армейского боезапаса. В тот же день вышли в Новороссийск.

27 марта. С эсминцами «Незаможник», «Шаумян», с двумя сторожевыми катерами из Новороссийска снова ушли в Севастополь, охраняя транспорт «Сванетия». Вернулись в Новороссийск 29 марта.

31 марта. «Харьков» и «Свободный», базовый тральщик «Гарпун» в составе охранения транспорта «Абхазия» вышли из Новороссийска в Севастополь. На Инкерманских створах были обстреляны артиллерией противника.

2 апреля. Лидер «Харьков» и эсминец «Свободный», стоя в Северной бухте, вели огонь по артбатареям противника. Три батареи подавлены. Личный состав лидера получил благодарность от комфлотом.

3 апреля. Вышли с эсминцем «Свободный» из Севастополя в Туапсе, охраняя транспорт «Абхазия». Перешли из Туапсе в Новороссийск 6 апреля.

8 апреля. Очередной выход в Севастополь. Снова совместно с эсминцем «Свободный» конвоируем транспорт «Абхазия». Вышли из Новороссийска в 19 ч. 40 мин. На переходе морем дважды подвергались ударам авиации.

Эта ночь запомнилась особенно хорошо. В Севастопольскую бухту входили около трех часов. Темень была такая, хоть глаз выколи. Мельников, имея приказание оперативного дежурного швартоваться к стенке артиллерийских мастерских, недовольно бурчал:

— Где они? Кто мне покажет?

И, убедившись, что без помощи буксиров нам к причалу не подойти, заказал их. Но диспетчерский пункт ответил, что буксиров нет. Ничего не оставалось, как швартоваться самостоятельно. По авралу старшим на баке был помощник командира Веселов. С ним у нас надежная телефонная связь. Он должен был докладывать о расстоянии до стенки, поскольку с мостика едва можно было различить носовую часть корабля.

Сначала все шло хорошо. Веселов докладывал: «До стенки шестьдесят метров... пятьдесят пять... пятьдесят...» И вдруг: «До стенки двадцать метров!» Мельников [167] мгновенно дал самый полный назад. Но было поздно. Корабль, двигаясь по инерции, косо ударился форштевнем о причал. В результате нижняя часть форштевня загнулась вправо и получила повреждение обшивка корпуса. Начали разбираться, как все произошло, и оказалось: Веселов принял за урез причала светлую приземистую стену артиллерийских мастерских, а когда увидел причал, то доложил о двадцати метрах.

После подъема флага захожу к Мельникову. Он что-то пишет за столом. Вид усталый, ясно, не ложился, переживает повреждение. Приглашает меня сесть, и я, пытаясь его успокоить, докладываю, что Вуцкому удалось договориться о присылке двух сварщиков, так что за несколько часов корпус вновь будет загерметизирован. А в Туапсе за пару суток сделаем себе такой же форштевень, как был прежде.

Лицо Мельникова проясняется. Вдруг — резкий телефонный звонок прямой связи со штабом Севастопольского оборонительного района. В трубке раздается бодрый голос заместителя начальника штаба СОР капитана 1-го ранга Андрея Григорьевича Васильева:

— Пантелеймон Александрович! Поздравляю с благополучным прибытием в Севастополь! И рад поздравить вас, боевого командира, с награждением орденом Красного Знамени. Прошу сейчас же к нам, комфлотом вручит вам орден.

Мельников, чуть растерявшись, благодарит и переводит на меня взгляд, в котором я читаю сомнение: достойно ли принимать орден после сегодняшнего ночного происшествия? Чтобы развеять сомнения, я горячо поздравляю его с первым боевым орденом. Награждение командира — это признание заслуг всего экипажа. Затем спешу заказать командиру катер на берег и, когда он отплывает, тороплюсь с радостной новостью на причал к носовой части корабля, где уже полным ходом идет работа.

Тесной группкой на стенке стоят Вуцкий, Веселов, боцман Штепин. Боцманская команда обеспечивает спуск и подъем беседок, в которых со своим хозяйством разместились сварщики. Весть о награждении командира производит впечатление — Вуцкий и Штепин откровенно рады. Веселов, конечно, тоже рад, но почему-то краснеет и смущается, считая, видимо, что его оплошность испортила командиру праздник. Видя это, Вуцкий авторитетно заверяет: [168]

— Не дрейфь, к ужину будет все в порядке. Считай, тебе сегодня повезло!

И в самом деле, несмотря на то, что работы приходилось несколько раз прерывать из-за налетов вражеских самолетов и артиллерийского обстрела, к ужину корпус корабля был загерметизирован.

Командир, вернувшись со штаба базы, первым делом поинтересовался ходом ремонта. Он все еще хмурился, но при виде сияющих лиц экипажа, постепенно начал оттаивать. А когда после окончания работ лично осмотрел корпус, то и вовсе повеселел.

— До Кавказа дойдем при любой погоде! Пригласите от моего имени на ужин рабочих, они славно потрудились.

Однако, как только горнист сыграл сигнал: «Команде ужинать!», или, как в шутку моряки называли, «бачковую тревогу», и к камбузу потянулись изо всех кубриков краснофлотцы с бачками, по базе объявили воздушную тревогу. Всех как ветром сдуло. Одни оставляют бачки возле камбуза, другие прямо с бачками летят на боевые посты.

— Проклятая немчура! Не даст спокойно кусок хлеба проглотить! — ругается кок Василий Дудник и, в сердцах бросив черпак на оцинкованный стол, в белом фартуке и колпаке бежит к своей пушке отражать атаку фашистских стервятников.

9 мая. Лидеры «Харьков» и «Ташкент» вышли из Поти и форсированным ходом направились в Феодосийский залив для обстрела вражеских войск в районе Таш-Алчин.

10 мая. Возвращаемся в Новороссийск и, пополнив боезапас, снова выходим в море для обстрела вражеских войск в районе мыса Чауда и Дуранде.

12, 13, 14 мая. В Феодосийском заливе ведем обстрел вражеских войск и боевой техники в районах: Таш-Алчин, Хаджи-Бай, Кинчак, совхоз «Кенегез» и по перемычке у озера Узунларское.

Как видно из записей, многим кораблям, и «Харькову» в том числе, пришлось вести боевые действия у побережья Керченского полуострова. Это отнюдь не означало, что защитники Севастополя стали меньше нуждаться в помощи с моря. Из сводок мы узнаем, что после [169] наступления, предпринятого противником утром 8 мая, Крымский фронт был прорван и наши войска начали отходить на восток в направлении Камыш-Буруна и Керчи. Все попытки организовать наступление наших войск одновременно из района Севастополя и из района Керченского полуострова не увенчались успехом. Правда, наши позиции у Севастополя были улучшены, однако отбросить врага, имевшего подавляющее преимущество в авиации и танках, не удалось. И вот теперь гитлеровцы предприняли новый натиск. А корабли эскадры всегда там, где трудней всего. Нашим войскам требовалась срочная огневая поддержка, поэтому мы торили из ночи в ночь морскую дорогу в район Феодосийского залива.

Благодаря стараниям моряков Новороссийской базы, главным образом подводников, мы, как правило, находили в прибрежной полосе хорошо подготовленные огневые позиции. Подводные лодки выводили нас точно на огневую позицию, где еще со времени высадки десанта были выставлены буи. Это во многом облегчало нашу задачу, экономило ночное время, которого с каждым днем становилось все меньше и меньше — как-никак середина мая.

Вернувшись в Новороссийск днем 14 мая, мы обратили внимание на то, что из базы в этот день ни один транспорт с грузом не ушел в Керчь.

— Неужели прекратили отправку грузов? Видно, плохо там дело, — высказал предположение наш комиссар Алексеенко. — Значит, враг теснит нас из Керчи...

...Ночью лидер «Харьков» вновь отправляется к побережью Керченского пролива. Теперь уже ни для кого не секрет, что своим огнем мы прикрываем отходящие войска Крымского фронта. Стреляем всю ночь, пока есть боезапас, а в предрассветной мгле возвращаемся в Новороссийск. Лидер оказался последним кораблем, обеспечившим артогнем Крымскую армию. Больше в район Керчи «Харьков» не ходил. Советские войска были вытеснены с Керченского полуострова, что значительно ухудшило общую обстановку на юге. В Крыму оставался непокоренным один Севастополь. И вновь каждый черноморец задавал себе вопрос: что будет со славной черноморской цитаделью? [170]