Лидер «Харьков» на боевом курсе
Первое знакомство
После нового назначения на вспомогательном крейсере «Микоян» я прибыл в Новороссийск, где швартовался у Старопассажирской пристани мой корабль.
Середина октября, а дни стоят погожие, теплые.. В лучах солнца выкрашенный в защитный стальной цвет лидер эсминцев показался мне гордым красавцем-лебедем, прикорнувшим ненадолго у берега. Стремительный нос, узкая корма, палубные надстройки обтекаемой формы все свидетельствовало о высоких мореходных качествах этого новейшего на Черном море корабля. Конечно, в душе еще не изгладились воспоминания о родном «Незаможнике», но как моряк я не мог не отдать должное «Харькову», а затем и не испытать радостной взволнованности, что служить мне как раз на нем. Тем более, что за последнее время много наслышался и о лидере, и о его геройском экипаже.
Черноморские моряки не забывали, что именно лидер «Харьков», выполнив боевое задание, сумел выйти из боя у Констанцы. Помнили и о подвиге котельных машинистов краснофлотцев Павла Гребенникова и Петра Каирова, заглушивших в горячих топках водогрейные трубки. Это они первыми на эскадре стали кавалерами ордена Красного Знамени. Известен был и бессменный командир корабля капитан 2-го ранга Пантелеймон Александрович Мельников. Под его командованием «Харьков» совершил смелый прорыв в Одессу 7 сентября, доставив защитникам города большую партию оружия и боеприпасов, а разгрузившись и выйдя из порта сквозь град снарядов, сам открыл ураганный огонь, поддерживая нашу оборону. Несколькими часами позже, приняв на борт замнаркома Военно-Морского Флота Г. И. Левченко и командующего флотом Ф. С. Октябрьского, отправился на Тендру. [112]
Так случилось, что о Мельникове мне довелось слышать весьма противоречивые отзывы. Одни его хвалили, другие жаловались, что он любит вмешиваться в разные мелочи, что упрям и придирчив, скуп на похвалы и вообще обладает тяжелым характером. Отвергнуть подобные слухи или самому убедиться в их справедливости я не мог, поскольку мы не были лично знакомы. И потому, признаться, я не без опасений поднимался по сходням: в бой идешь с легким сердцем лишь тогда, когда уверен: с командиром у тебя полное взаимопонимание.
На палубе, пока дежурный по кораблю докладывал командиру о моем прибытии, я огляделся. Опытному моряку зачастую достаточно одного взгляда вокруг, чтобы сложилось первое впечатление о корабле и ты либо разочаруешься, либо сразу почувствуешь атмосферу требовательности к дисциплине и порядку, к четкости организации службы. Именно это бросилось в глаза. На палубе «Харькова» сияющая чистота, словно паркет в залах Эрмитажа, по которому можно ходить только в войлочных тапочках. И, как вскоре выяснилось, первое впечатление оказалось безошибочным.
В командирской каюте из кресла поднялся навстречу высокий, стройный командир, затянутый в синий рабочий китель. Нетерпеливо, как мне показалось, выслушав обычное в таких случаях представление, быстро протянул сухую сильную ладонь и, поздоровавшись, усадил напротив. Пока я рассказывал о прежней своей службе, глаза его смотрели весело и чуть иронично, как будто он хотел меня предупредить: это все хорошо, но то ли еще ждет тебя на нашем корабле. Когда я поведал о том, что на Черное море ехал с назначением на лидер «Москва», Пантелеймон Александрович как-то сразу весь переменился, грустно посмотрел на меня и покачал головой. Безусловно, мне было интересно выслушать историю атаки наших кораблей на Констанцу из первых уст, но я понимал сейчас не время, да и сам Мельников не стал об этом распространяться. Он заговорил о «Харькове» и его людях. Все свидетельствовало о том, что Мельников хорошо осведомлен о мельчайших подробностях корабельной службы и о морально-политическом состоянии экипажа. Здесь впервые я услышал самые добрые слова о командире электромеханической части «Харькова» инженер-капитан-лейтенанте Г. А. Вуцком, о командире БЧ-3 В. К. Романове, о штурмане Н. П. Телятникове, [113] о командире группы управления артиллерийской боевой частью лейтенанте В. С. Сысоеве и командире зенитной батареи лейтенанте В. В. Беспалько. Было названо немало других имен и фамилий.
Я слушал и думал, что из всего того, что прежде меня настораживало в рассказах о Мельникове, подтвердилось умение вникать в мелочи, но это отнюдь не являлось привычкой к мелочной опеке. А если командир был скуп на похвалу, то это не означало, что он не знает подлинной цены каждому человеку, не ценит дружный и сплоченный экипаж. Словом, я не заметил ни одной черточки «тяжелого характера», что безмерно обрадовало меня. Под суровой сдержанностью Мельникова легко можно было рассмотреть истинного моряка, беззаветно влюбленного в море, сроднившегося с кораблем и людьми. Уже одно это свидетельствовало о многом. Так что первое впечатление от встречи с командиром «Харькова» говорило не в пользу тех незадачливых предсказателей, которые столь легко приписывали этому человеку несвойственные ему качества. Мое мнение совпало с мнением комиссара лидера старшего политрука Емельяна Филимоновича Алексеенко, с которым я познакомился в тот же день. Когда речь зашла о Мельникове, он сказал:
Командир у нас настоящий коммунист. Экипаж верит ему и любит его. Он строг и справедлив, дело свое знает досконально. Некоторые считают Мельникова везучим, но я объясняю это высокими командирскими качествами. Словом, сам все увидишь, думаю, вы сработаетесь.
Сам Алексеенко внешне был прямой противоположностью Мельникову небольшого роста, круглолиц, с добродушной усмешкой на лице. Сразу бросались в глаза живая общительность и доброжелательность к людям качества очень важные для комиссара. На «Харьков» он пришел недавно, около месяца назад, но быстро вник в повседневную жизнь партийной и комсомольской организаций, сумел ненавязчиво, но по-деловому нацелить партийно-комсомольский актив на решение важных боевых задач. И если к этому прибавить, что сам он хорошо играл на баяне, охотно участвовал в художественной самодеятельности, декламировал стихи в корабельной радиогазете, то можно понять, почему Алексеенко уважали и любили не только на лидере «Харьков», но и на тех кораблях, где он прежде служил [114] на крейсере «Коминтерн», линкоре «Парижская Коммуна» и эсминце «Дзержинский».
Наш разговор прервал стук в дверь каюты. На голос комиссара вошел стройный краснофлотец с тонкими чертами лица. Увидев, что комиссар не один, попросил разрешения зайти позже, но Емельян Филимонович удержал его.
Вот познакомьтесь, обратился ко мне. Один из лучших моих помощников, редактор корабельной радиогазеты, так сказать, голос лидера «Харьков» артиллерийский электрик Олег Ленциус. Умеет всегда бить в цель, непоседа, хорошо знает корабельную жизнь и людей. Газета у нас авторитетная, народ прислушивается к ней, если уж назвали кого-то в числе передовиков, то так оно и есть на самом деле. А с нерадивых умеет взыскать. Правильно я говорю? взглянул на засмущавшегося краснофлотца. Только, смотри, не загордись.
Они быстро решили кое-какие вопросы, связанные с агитмассовой работой. Когда Ленциус вышел, комиссар задумчиво сказал:
Парень что надо, сам скоро убедишься. Он еще не раз надоест тебе. И весело подмигнул.
Краснофлотец Ленциус был не единственным надежным помощником комиссара. В партийной работе плечом к плечу с Алексеенко шли секретарь парторганизации старшина группы котельных машинистов мичман Георгий Андреевич Яновский и секретарь комсомольской организации старший краснофлотец котельный машинист Д. А. Кулешов. Оба были к тому же и прекрасными специалистами, что придавало особый вес их партийной и комсомольской деятельности. В этом я удостоверился лично, познакомившись с обоими на следующий день.
Первая встреча с командиром и комиссаром, их приветливое и доброжелательное отношение, нескрываемая любовь к кораблю и экипажу глубоко тронули меня. Видно было, что они стараются и меня принять в свои ряды, и это доверие рождало ответное желание как можно скорее вжиться в повседневные боевые дела и оказать посильную помощь.
Лидер «Харьков» по сравнению с «Незаможником» был крупнее, насыщен самой современной техникой и вооружением, имел более сложную организацию. Да и людей здесь на добрую сотню больше. Моя должность [115] обязывала, говоря кратко, быть готовым в любой момент заменить командира, то есть взять на себя ведение боя и управление лидером. И пока «Харьков» стоял в Новороссийске на планово-предупредительном ремонте, я хотел изучить особенности боевой организации, наставления по применению оружия и хотя бы приблизительно ознакомиться с устройством корабля. Чем ближе я узнавал его, тем больше он мне нравился. И надстройка в носовой части, где располагался довольно высокий и просторный ходовой мостик и возвышающийся над ним командно-дальномерный пост. В носовой и кормовой части лидера из амбразур броневых щитов внушительно глядели стволы 130-мм орудий наш главный калибр. На корме удобно расположена 76-мм зенитная батарея, кроме нее, противовоздушную оборону лидера поддерживали восемь 37-мм автоматов и четыре крупнокалиберных пулемета. В средней части корабля, в районе кожухов труб, установлены два 4-трубных торпедных аппарата. По сравнению с «Незаможником» вооружение гораздо солиднее.
С общим устройством корабля, основными помещениями и главными механизмами меня познакомил командир БЧ-5 инженер-капитан-лейтенант Георгий Альфредович Вуцкий. На лидере он служил с весны прошлого года. Этого срока ему вполне хватило, чтобы отлично изучить корабль, найти общий язык с подчиненными, приучить их к необходимой самостоятельности. Скоро я мог убедиться, что требовательность Вуцкого в иных случаях выходила за рамки его части, он мог проявить ее и тогда, когда интересы БЧ-5 касались других боевых частей и служб, особенно, если речь шла о борьбе за живучесть корабля. На лидере об этом свойстве Вуцкого хорошо знали, и многие предпочитали скрупулезно соблюсти все технические инструкции, нежели вывести его из себя. Командир корабля часто закрывал глаза на подобные превышения полномочий Вуцкого, а нередко и поддерживал его, поскольку сам ценил деловую принципиальность и любовь к строгому порядку. С первого же знакомства с Георгием Альфредовичем нельзя было не обратить внимания на цельность его характера.
В машинных и котельных отделениях я познакомился с командиром машинной группы старшим инженер-лейтенантом Н. И. Куцеваловым и командиром трюмно-котельной группы старшим техником-лейтенантом М. И. Чередником. Самый придирчивый осмотр их хозяйств не [116] выявил каких-либо промахов и недостатков. А что может на корабле говорить о людях больше, чем их отношение к служебным обязанностям?..
И, конечно, с особым интересом я ознакомился с артиллерийским вооружением и его боевыми возможностями. Это было хозяйство старшего лейтенанта Ивана Кирилловича Навроцкого. На лидере он тоже недавно, не многим более двух месяцев, а до этого был в 1-м дивизионе миноносцев. Ему, пожалуй, трудней других пришлось осваиваться с жизнью БЧ-2, поскольку на своем посту он сменил удивительного человека и известного на эскадре специалиста С. П. Хулгу, который был не просто мастером своего дела, но и беззаветным энтузиастом и новатором. Это благодаря его стараниям лидер первым приобрел снайперские орудия. Хулга и установил их, и обучил стрельбе подчиненных, и применил в бою. А если к этому прибавить энергичность и распорядительность С. П. Хулги, то понятно, что поддерживать высокую боеспособность на должном уровне Навроцкому было не так легко. Помогало то, что он также классный артиллерист, а простота и общительность способствовали тому, что он быстро подружился с личным составом БЧ-2. Конечно, он знал, что его деятельность постоянно сравнивают с деятельностью Хулги, и старался не ударить лицом в грязь.
Нельзя было не оценить организаторские способности Навроцкого. В центральном артиллерийском посту мне представился командир группы управления лейтенант В. С. Сысоев. Судя по образцовому содержанию поста и внешнему виду его хозяев, пост был в надежных руках. Под началом Навроцкого находился и другой молодой лейтенант командир 76-мм зенитной батареи В. В. Беспалько. Мы застали лейтенантов в разгар орудийных учений. Обоим досталась новейшая техника, требующая немалых знаний. Навроцкий, не стесняя их инициативы, не перестраивая в корне традиций боевой части, незаметно приучил их к большей самостоятельности действий, к слаженности и молниеносной реакции.
Сысоев познакомил меня со своими ближайшими помощниками старшиной группы управления мичманом Владимиром Смоленцевым и командиром отделения артэлектриков главным старшиной Е. И. Губенко. Демонстрируя боевую подготовку своих подчиненных, Сысоев действовал уверенно, спокойно и четко. Беспалько, проводя [117] учебные занятия, настойчиво добивался высокого темпа стрельбы. Голос его звучал властно, лицо сосредоточено: ни дать ни взять старый морской артиллерист.
Из командного состава лидера прежде я знал лишь командира минно-торпедной боевой части (БЧ-3) старшего лейтенанта В. К. Романова. С ним мы занимались в военно-морском училище. Он учился на младшем курсе. Каким он был в училище бодрым, жизнерадостным, активным участником курсантского джаза, таким я встретил его и теперь. Разве что стал шире в плечах и прибавил в весе.
Познакомился я и с другими командирами боевых частей и служб и нашел, что командный состав подобран самым тщательным образом.
Лидер «Харьков» входил в это время в состав 3-го дивизиона миноносцев, которым командовал капитан 2-го ранга М. Ф. Романов, а комиссаром дивизиона был Г. И. Щербак. Кстати, узнав фамилию и инициалы комиссара дивизиона, я насторожился, поскольку еще на Макеевском металлургическом заводе работал с Григорием Ивановичем Щербаком, столяром из строительного цеха. На моей памяти было, как в 1928 году Григория Щербака заводчане провожали на флот. Не он ли?.. Но мои догадки могли подтвердиться лишь при личной встрече.
Кого я раньше хорошо знал так это бывшего командира дивизиона сторожевых кораблей на Тихоокеанском флоте, командира отряда легких сил, к которому относился и «Харьков», Тихона Андреевича Новикова. Теперь контр-адмирал Новиков держал свой флаг на крейсере «Ворошилов», стоявшем в Новороссийском порту неподалеку от «Харькова».
Улучив минуту, я отправился на «Ворошилов». Тихон Андреевич встретил меня очень радушно. И я мог еще раз убедиться, что совместная служба на Тихоокеанском флоте надолго сроднила людей. Со времени нашей последней встречи прошло около шести лет. Новиков посолиднел, движения стали более размеренны, да и адмиральские нашивки придавали всему его облику внушительность.
Глаза адмирала молодо блестели. Когда мы вспомнили Тихоокеанский флот, он перечислил многих моряков-дальневосточников, оказавшихся позже на Черном море. Среди них были командующий Черноморским флотом [118] вице-адмирал Ф. С. Октябрьский, контр-адмирал С. Г. Горшков, капитаны 1-го ранга Г. Н. Холостяков и Н. Е. Басистый.
Когда-то наши флоты выделили лучших людей для обороны Дальнего Востока, а вот теперь Тихоокеанский флот вернул свой долг. Школа этого флота видна в каждом, кто на нем служил, раздумчиво сказал Тихон Андреевич.
Но все-таки, как я заметил, сегодняшние заботы волновали его больше, чем воспоминания. Он заговорил о наступлении врага на ишуньские позиции, которое закончилось к 25 октября прорывом нашего фронта. Противник, выйдя на степные просторы Крыма и получив оперативную свободу, захватил основные аэродромы и начал угрожать своей авиацией флоту. Возросшая угроза нашим кораблям, находившимся в главной базе, и основным морским коммуникациям, связывающим Севастополь с тыловыми базами флота, до предела накалила боевую обстановку. А враг продолжал рваться к Севастополю!
Новиков резко опустил ладонь на стол, покрытый картой.
Они думают, что так просто взять город русской славы! Ошибаются! Не раз уже черноморцы давали врагу урок истории у стен Севастополя. Не отсюда ли Ушаков и Нахимов водили свои эскадры в боевые походы и с победами возвращались в Севастополь? Не здесь ли триста сорок девять дней стояли насмерть героические защитники города? Или они забыли, как Корнилов на Малаховом кургане запретил своим полковникам играть «отбой»? Слава города перешагнула столетия, и мы не отдадим его так просто! Скажу одно: ты прибыл накануне предстоящих боев за Севастополь.
Прощаясь, Тихон Андреевич напутствовал меня практическими советами и добрыми пожеланиями. С крейсера «Ворошилов» я возвращался в приподнятом настроении.
А через день на партийное собрание «харьковчан» прибыли наш комдив-3 капитан 2-го ранга Михаил Федорович Романов и военком дивизиона старший политрук Григорий Иванович Щербак. Я сразу узнал своего земляка. Он занял место в президиуме, а я с нетерпением ждал, когда можно будет подойти и поговорить.
На собрании речь шла о скором походе лидера в Севастополь и о задачах личного состава в связи с началом [119] обороны главной базы. Вся черноморская эскадра привлекалась к поддержке войск Севастопольского гарнизона. А для постоянного артиллерийского обстрела противника был создан отряд кораблей в составе крейсеров «Красный Крым» и «Червона Украша», эсминцев «Шаумян», «Незаможник» и «Железняков». Командовать отрядом поручено начальнику штаба эскадры капитану 1-го ранга В. А. Андрееву.
Собрание было коротким и деловым. Коммунисты особо подчеркивали значение противовоздушной обороны корабля, неустанных учений и слаженности действий в критические минуты. Все хорошо понимали сложность обстановки на Черноморском театре, отдавали себе отчет в предстоящих испытаниях.
После собрания я подошел к Григорию Ивановичу. Он сразу узнал меня, мы обнялись. Встреча с земляком на войне большая радость. Ясно вспоминается все то дорогое, что мы оставили в мирной жизни: близких людей, родные места. Мы оба были взволнованы, расспрашивали друг друга об общих знакомых, о службе. Я знал, что Григорий Иванович рано лишился родителей, с четырнадцати лет познал батрацкий труд, затем пришел на Макеевский завод, который дал ему путевку в жизнь. Уйдя служить на флот, Щербак сначала попал в зенитные части береговой обороны. В 1930 году вступил в партию и вскоре ушел на политработу. Был секретарем партбюро на линкоре «Парижская Коммуна», затем военкомом эсминца «Быстрый». Войну встретил на курсах старшего и высшего политсостава. Уже 25 июня 1941 года он снова был в Севастополе сначала как инструктор политотдела эскадры, а потом стал военкомом нашего дивизиона. Конечно, за те годы, что мы не виделись, он изменился, возмужал, но по-прежнему был прост, отзывчив и откровенен. На дивизионе его уважали за высокие партийные и человеческие качества.
К сожалению, нам пришлось скоро расстаться. Щербака назначили военкомом крейсера «Красный Кавказ». Но в 1944 году судьба снова свела нас на линкоре «Севастополь», где он был заместителем командира по политчасти, а я старпомом. Служить с Григорием Ивановичем было легко и интересно. Затем Щербак занимал должность заместителя начальника политотдела эскадры. До последнего своего часа он сохранил в себе «комиссарскую жилку» всегда находился с людьми. Бывалому [120] моряку, прошедшему горнило войны, было о чем рассказать.
Словом, попал я в окружение надежных и преданных своему делу людей, на прекрасный корабль. Всем нам вскоре предстояли тяжелые испытания, но чувство локтя товарища придает силы, уверенность в себе. Мы были полны решимости отстоять Севастополь.