Часть третья.

Балтийцы наступают

Перелом начался

Исходя из сложившейся обстановки, Военный совет Ленинградского фронта поставил Балтийскому флоту на 1943 (год следующие задачи: содействовать войскам фронта в обороне и наступлении; нарушать вражеские коммуникации в Балтийском море и в Финском заливе; продолжать выполнять оперативные и народнохозяйственные перевозки; надежно оборонять Островной район и свои коммуникации на заливе и Ладожском озере; активно участвовать в борьбе с артиллерией противника.

Кроме того, на КБФ было возложено навигационное, гидрометеорологическое обеспечение бесперебойной работы ледовых трасс на Ладожском озере и в восточной части Финского залива. Помимо ладожской Дороги жизни зимой действовали ледовые трассы через Невскую губу и Финский залив. По ним осуществлялось снабжение Кронштадта, Приморской оперативной группы войск, Ижорского и Островного секторов укреплений. Гидрографическая служба флота под руководством Г. И. Зимы вела большую работу по разведке ледовых трасс-дорог, наблюдению за состоянием льда, обеспечению безопасности движения автомашин и военной техники.

Несмотря на обстрелы города, воздушные налеты и чрезвычайно тяжелые условия блокады, личный состав флота вместе с рабочими ленинградских заводов и фабрик успешно закончил ремонт кораблей и своевременно приступил в новом году к активной боевой деятельности в Финском заливе « на Ладожском озере.

Фашистское командование имело в своем распоряжении довольно сильную войсковую группировку в составе до 31 пехотной дивизии, из них 26 дивизий в составе только 18-й армии из группы армий «Север» и до 5 пехотных дивизий финской армии из состава оперативной Карельской группы. Действия их поддерживались танками и силами 1-го немецкого воздушного флота — 487 самолетов — и ВВС Финляндии — 280 самолетов. За время блокады враг окружил город Ленина мощным кольцом долговременных укреплений, опираясь на выгодные естественные рубежи.

Группировка немецких военно-морских сил, действовавшая в Финском заливе, насчитывала 64 боевых корабля различных классов (канонерские лодки, сторожевые корабли, тральщики, минные заградители) и 54 катера. К началу 1943 года большая часть из них находилась в портах и базах западной части Финского залива. [315]

Военный совет Ленинградского фронта еще в середине ноября 1942 года, оценивая сложившуюся под Ленинградом обстановку, подготовил свои предложения о боевых действиях войск фронта на ближайший период. Он считал, что имеется возможность изменить общее оперативное положение войск фронта. Тогда же и была разработана наступательная операция Ленинградского и Волховского фронтов при содействии сил Балтийского флота. Замысел ее состоял в том, чтобы встречными ударами двух фронтов при участии авиации и артиллерии флота разгромить группировку противника в районе шлиссельбургско-синявинского выступа, соединиться южнее озера, прорвав кольцо блокады.

Ставка утвердила предложения фронтов, наметила сроки проведения операции с кодовым наименованием «Искра» и усилила оба фронта артиллерийскими, минометными и танковыми соединениями и частями.

Для координации наступления войск фронтов во время операции на Ленинградском фронте находился представитель Ставки маршал К. Е. Ворошилов, а на Волховском — генерал армии Г. К. Жуков.

Накануне операции Балтийский флот располагал мощной корабельной, береговой и железнодорожной артиллерийской группировкой. Авиация флота насчитывала до 280 самолетов, она непрерывно пополнялась за счет поступления новой материальной части. Вместе с самолетами прибывал и молодой летный состав.

Вся боевая деятельность флота, продолжавшего находиться в оперативном подчинении Военного совета Ленинградского фронта, была направлена прежде всего на защиту города Ленина. Обороняя подступы к нему с моря, флот в то же время оказывал активное содействие войскам фронта огнем своей артиллерии и авиацией. Помимо того, он осуществлял воинские и народнохозяйственные перевозки грузов, необходимых населению города, фронту и флоту. Коммуникация, по которой поступали основные грузы для города, на Ладожском озере продолжала действовать. Многие матросы, старшины и офицеры мужественно сражались на суше, защищая Ленинград...

Всего лишь 12 — 15 километров отделяли друг от друга войска Ленинградского и Волховского фронтов, но преодолеть это расстояние было нелегкой задачей. Артиллерия фронта до начала операции в ночное время занимала огневые позиции на правом берегу Невы. Ко дню начала разгрома врага там было сосредоточено около двух тысяч орудий и минометов, что составляло до 144 стволов на километр фронта наступления, не считая реактивной артиллерии и артиллерии флота. Такая плотность на Ленинградском фронте создавалась впервые.

Основной удар по врагу наносила 67-я армия Ленинградского фронта, которой командовал генерал-майор М. П. Духанов. В состав армии входили шесть стрелковых дивизий, пять стрелковых, одна лыжная и три танковые бригады, два танковых полка. Эти соединения и части при поддержке артиллерии и авиации фронта и флота должны были преодолеть мощные оборонительные позиции врага на левом [316] берегу Невы, которые в течение 16 месяцев были превращены в сильно укрепленные рубежи, разгромить противника в западной части шлиссельбургского выступа, овладеть крупным узлом его обороны Шлиссельбургом и, соединившись с войсками Волховского фронта, восстановить связь Ленинграда со страной.

Волховский фронт основные усилия сосредоточивал на своем правом фланге. Для осуществления прорыва привлекались специально сформированная 2-я ударная армия генерал-лейтенанта В. З. Романовского — в составе тринадцати стрелковых дивизий, шести танковых бригад и мощной артиллерийской группировки — и часть сил 8-й армии.

Характеризуя после войны район наступления войск Волховского фронта, Маршал Советского Союза К. А. Мерецков писал:

«Я редко встречал местность, менее удобную для наступления. У меня навсегда остались в памяти бескрайние лесные дали, болотистые топи, залитые водой торфяные поля и разбитые дороги. Трудной борьбе с противником сопутствовала не менее трудная борьба с природой. Чтобы воевать и жить, войска вынуждены были строить вместо траншей деревоземляные заборы, вместо стрелковых окопов — насыпные открытые площадки, на протяжении многих километров прокладывать бревенчатые настилы и гати и сооружать для артиллерии и минометов деревянные платформы».

Артиллерия флота, обладая большой дальнобойностью, в ходе операции по прорыву блокады Ленинграда должна была разрушать опорные пункты и узлы сопротивления в глубине обороны противника, уничтожать его подходившие к фронту резервы и вести контрбатарейную борьбу.

Для выполнения задач были привлечены действовавшие на огневых позициях в средней части Невы корабли, железнодорожные и стационарные береговые батареи. Было собрано 88 морских орудий крупного и среднего калибра, составившие три ударные артиллерийские группы флота: группа стационарной артиллерии в составе 11 батарей, возглавляемая начальником полигона капитаном 1 ранга И. Д. Снитко, группа морской железнодорожной артиллерии в составе 16 батарей, возглавляемая генерал-майором И. Н. Дмитриевым, и группа кораблей, находившихся на огневых позициях в средней части Невы (эсминцы «Строгий», «Стройный», «Опытный», канонерские лодки «Зея» и «Ока»). Эту группу возглавлял капитан 1 ранга М. Г. Иванов. Из состава Ладожской военной флотилии был выделен артиллерийский дивизион. Управление артиллерией флота осуществлялось начальником береговой обороны флота вице-адмиралом И. И. Греном с командного пункта, расположенного в непосредственной близости от КП командующего артиллерией 67-й армии.

В плане использования артиллерии флота были указаны порядок вызова огня, расход снарядов, учитывался также и вызов неплановых огней.

Для непосредственной поддержки 45, 86, 136 и 268-й стрелковых дивизий, наступавших в первом эшелоне, кроме фронтовых были созданы и специальные группы флотской артиллерии, а также [317] артиллерийские группы особого назначения и дальнего действия, на которые возлагались задачи контрбатарейной борьбы с артиллерией противника, уничтожения и разрушения оборонительных сооружений, штабных командных пунктов и узлов связи. Артиллерия флота, не занятая в операции непосредственно, должна была защищать город от вражеских обстрелов и содействовать войскам в случае попыток противника нанести удар на других направлениях.

Важное дело при подготовке к операции было выполнено экипажами боевых кораблей и судов Ладожской военной флотилии под командованием капитана 1 ранга В. С. Черокова. Лед уже сковывал Ладогу, но корабли флотилии продолжали пробиваться через ледовую преграду, доставляя в город Ленина необходимые запасы продовольствия. Особенно отличились в этих условиях канонерские лодки, или, как их называли, «линкоры Ладоги».

Плавание стало почти невозможным. Однако Военный совет фронта считал необходимым в срочном порядке перевезти несколько тысяч солдат и офицеров с боевой техникой. И специально сформированный отряд кораблей из пяти канонерских лодок, двух транспортов, двух озерных буксиров и барж под командованием капитана 2 ранга Н. Ю. Озаровского начал выполнение задачи.

Почти сутки продолжался этот небольшой по расстоянию переход, на который в нормальных условиях нужно было затратить всего несколько часов. Временами путь преграждали ледовые торосы, приходилось подрывать лед. Навигационное ограждение было уже снято, и туман осложнял путь. Но ничто не могло сломить волю и трудовой подъем экипажей кораблей и судов. До начала операции моряки Ладоги под прикрытием с воздуха выполнили боевой приказ. В этих рейсах особенно отличились экипажи кораблей капитан-лейтенанта И. Т. Евдокимова и старшего лейтенанта И. В. Дудникова.

В первых числах января Военный совет флота провел совещание всех командиров и начальников политотделов соединений. На нем шла речь об активной подготовке к наступлению без указания конкретных сроков. Осуществляя руководство партийно-политической работой, Военный совет и политуправление флота обращали внимание на оказание помощи в ее организации и проведении в корабельных, береговых и авиационных частях и соединениях.

Политорганы, партийные и комсомольские организации КБФ в период подготовки к прорыву блокады строили свою работу в соответствии с установками Центрального Комитета ВКП(б), конкретной боевой обстановкой и учетом специфических условий флота. Их усилия были направлены на воспитание у моряков чувства советского патриотизма, ненависти к фашистам, веры в победу, укрепление их стойкости и морального духа. Особенно широко проводилась политическая работа, направленная на воспитание у моряков нашего флота наступательного порыва, непреклонной решимости разгромить врага.

Накануне наступления в войска и на флот поступило обращение Военного совета Ленинградского фронта.

«... Пусть воссоединится со всей страной освобожденный от вражеской осады Ленинград! В бой, в беспощадный бой с врагом, мужественные воины!» — говорилось. [318] в нем.

В частях и на кораблях с большим подъемом проходили митинги.

Подготовка личного состава, материальной части кораблей и авиации к долгожданной операции была закончена к 11 января, а ночью железнодорожные артиллерийские транспортеры перешли на новые позиции.

В первые дни нового, 1943 года погода стояла мягкая, в отличие от первой военной зимы не было суровых морозов, на небе часто для ленинградской широты появлялись голубые просветы. Фронт оставался неподвижным, но советские войска готовились к решающим боям.

Утром 12 января я, члены Военного совета Н. К. Смирнов и А. Д. Вербицкий были на батарее поблизости от Шлиссельбурга. 9 часов 30 минут. Взвилась ракета, и невские берега вздрогнули от раската первого залпа. Артиллерия и авиация фронта и флота били по заранее намеченным целям. Около двух тысяч орудий и гвардейских минометов наносили удары по батареям, пунктам управления и районам расположения резервов противника. В течение двух часов двадцати минут летчики и артиллеристы громили вражеские укрепления, уничтожали живую силу противника. О размерах нашего удара очень убедительно свидетельствует такая, например, цифра: артиллерия флота за это время израсходовала 8200 снарядов калибра 100 — 406 миллиметров.

В 11 часов 45 минут удары по врагу нашей артиллерии и авиации достигли наивысшего предела, был дан очередной залп «катюш», и в это время в войсках наступавших дивизий зазвучал «Интернационал». Под мелодию пролетарского гимна на лед двинулась пехота, а через считанные минуты она оказалась уже на левом берегу. Ударная авиация фронта и флота активно поддерживала наступающих. Лавина огня и стали обрушилась на врага. По расположению войск противника были выпущены многие тысячи снарядов.

К исходу первого дня наступления наши войска успешно форсировали Неву, овладели первой линией обороны противника и стали его теснить.

... Семь напряженных суток днем и ночью продолжались ожесточенные бои на левом берегу Невы, на побережье Ладожского озера, в районе Шлиссельбурга и Синявинских поселков. Сотни бессмертных подвигов совершили в эти дни воины Ленинградского, Волховского фронтов и Краснознаменного Балтийского флота. В этих ожесточенных боях было разгромлено несколько пехотных дивизий врага. Утром 18 января войска фронтов — Ленинградского под командованием генерала армии Л. А. Говорова и Волховского под командованием генерала армии К. А. Мерецкова — с честью выполнили поставленную задачу. Два соседних фронта при поддержке сил Краснознаменного Балтийского флота соединились. Блокада Ленинграда в этот исторический день была прорвана! И без промедления началось расширение плацдарма. Плечом к плечу с частями Красной Армии действовали балтийские корабельные, железнодорожные и береговые артиллеристы, летчики и морские пехотинцы. [319]

Авиация флота в этой операции решала важные задачи. Несмотря на неблагоприятные погодные условия, днем и ночью рука об руку с авиаторами фронта летчики-балтийцы бомбами и пушечно-пулеметным огнем наносили удары по живой силе врага, его укреплениям, содействуя войскам в изгнании противника с ленинградской земли. Они громили вражеские штабы, командные и наблюдательные пункты, а после прорыва обороны фашистские резервы. Балтийские летчики в ходе операции совершили 2169 боевых вылетов, сбросив при этом пять тысяч бомб, и снова показывали высокую летную выучку, умение вести бой над сушей не хуже, чем над морем.

Одним из важнейших объектов обороны противника был мощный дот в сооружениях 8-й ГЭС. Мы решили его подавить с воздуха. Экипажи Пе-2 старшего лейтенанта Ф. Болдырева, старших сержантов Ю. Косенко, Г. Пасынкова, И. Соцука, преодолев плотный зенитный огонь, вышли на цель и с крутого пикирования сбросили тяжелые бомбы. Шесть мощных взрывов сотрясли воздух. Путь наступления нашим войскам открылся. Но при подходе к цели загорелся самолет Болдырева. Высота была слишком мала. Выровняв машину, Болдырев приказал штурману М. Калинину и стрелку-радисту покинуть машину. Но фонарь штурмана оказался поврежденным. И штурман и командир погибли.

На третьем заходе был поврежден и самолет Соцука, а сам он тяжело ранен. Превозмогая боль, пилот все же выполнил задание и благополучно посадил машину. Подоспевшие к нему товарищи извлекли из кабины уже мертвого героя.

Полк пикирующих бомбардировщиков под командованием полковника А. И. Крохалева (а затем М. А. Курочкина) отлично справлялся со своими заданиями.

С наступлением темноты на смену самолетам-штурмовикам и пикирующим бомбардировщикам вылетали ночные бомбардировщики 1-го гвардейского минно-торпедного авиаполка Героя Советского Союза гвардии подполковника Н. В. Челнокова. Гвардейцы наносили удары по железнодорожным узлам, поездам, станциям Гатчина, Луга, Волосово, Мга.

Отвагу и мужество проявляли летчики-штурмовики на своих грозных машинах. Герои Советского Союза гвардии подполковник Н. Г. Степанян, капитаны А. А. Карасев, А. С. Потапов, старший лейтенант М. Г. Клименко и многие другие поддерживали войска в прорыве оборонительной полосы врага, наносили удары и по его тылам. Наши авиаторы применяли штурмовое патрулирование над полем боя и в тактической глубине. М. Г. Клименко во время боя был ранен, однако вновь и вновь вылетал на задание, увлекая за собой стремительные «илы». Это была реальная помощь войскам 67-й армии в решении поставленных перед ней задач. В этих боях особенно отличились самолеты штурмового авиационного полка под командованием Героя Советского Союза капитана А. А. Карасева.

Истребители вместе со своими товарищами по фронту надежно прикрывали нашу бомбардировочную и штурмовую авиацию. Несмотря на сильное сопротивление врага в воздухе, они в первый же день [320] на основных участках нашего наступления завоевали в воздухе господство, не давая возможности вражеской авиации бомбить боевые порядки наступавших войск. Слава о героических подвигах балтийских летчиков-истребителей распространилась по всей стране.

Среди героев, защитников ленинградского неба, были уже известные мастера воздушного боя Герои Советского Союза М. Я. Васильев, И. А. Каберов, В. Ф. Голубев, Д. М. Татаренко, С. И. Львов, Е. Т. Цыганов, И. И. Цапов. Замечательные люди, сражавшиеся над Ханко, Сарема, Таллином, теперь самоотверженно защищали город Ленина, помогали нашим сухопутным войскам.

Балтийские летчики первыми применили новый тактический прием в действиях группы истребителей — разворот «все вдруг». Это позволило нашим воздушным бойцам захватывать инициативу в ряде боев и побеждать.

Вспоминаю, как сразу после прорыва блокады на флот прибыли созданные советским народом машины — истребители Ла-5, построенные на средства колхозников Горьковской области.

Новые самолеты первыми опробовали летчики 4-го гвардейского истребительного авиационного полка. На одном из партийных собраний этой части было принято решение:

«Получив подарок колхозников и колхозниц Горьковской области, коммунисты 4-го гвардейского истребительного полка обязуются в кратчайший срок в совершенстве овладеть самолетом и в предстоящих боях беспощадно громить фашистов».

Первым на Ла-5 поднялся в воздух командир 1-й авиаэскадрильи Герой Советского Союза капитан М. Я. Васильев, один из лучших асов Балтики. Скромный, общительный, он всегда был готов прийти на помощь товарищам. И тем тяжелее мы ощутили утрату, когда в начале мая 1943 года Васильев не вернулся с боевого задания...

Балтийцы были горды, что внесли свой посильный вклад в снятие блокады с города Ленина. И летчики, и экипажи кораблей, и артиллеристы. Кстати, в заключение еще несколько слов об артиллеристах. Всего во время операции по прорыву блокады флотская артиллерия израсходовала около 29 тысяч снарядов, преимущественно средних и крупных калибров, провела 1200 стрельб по батареям, узлам обороны, командным пунктам и живой силе противника, нанеся ему серьезнейший урон.

Наши соколы проявили храбрость и самоотверженность, высокое искусство ведения воздушного боя, вписали много замечательных страниц в героическую историю обороны Ленинграда. В результате совместных действий с авиацией фронта с октября 1943 года воздушные налеты гитлеровской авиации на Ленинград прекратились.

... Никогда я не забуду эту историческую ночь на 18 января, когда ленинградцы услышали выстраданную весть с фронта. Три раза ее повторило радио: блокада прорвана! Всю ночь в городе не спали. Музыка, песни без умолку, говорит радио... Перелом под Ленинградом начался! [321]

Перед решающими боями

Стояла поздняя ленинградская осень 1943 года — хмурая, слякотная. Мы, военные, по едва уловимым признакам чувствовали: вот-вот грянет грозовая весна наступления. Начатое у Волги и Дона, продолженное на Курской дуге, оно будет победно развиваться.

Осуществленный в январе 1943 года совместными усилиями армий Ленинградского, Волховского фронтов и Краснознаменного Балтийского флота прорыв вражеской блокады значительно облегчил положение ленинградцев. В городе вновь выпускали электромашины, турбогенераторы, продолжали плавить сталь, делали снаряды и мины. Возобновилась работа многих предприятий. В сентябре в нескольких вузах начались регулярные занятия. В научно-исследовательских институтах многие ученые о успехом продолжали прерванные войной исследования.

Но Ленинград по-прежнему обстреливался. Вражеские снаряды выводили из строя цехи и на «Большевике», и на «Электросиле». Чем реже удавалось вражеским летчикам появляться в ленинградском небе, тем чаще и сильнее вели огонь тяжелые осадные орудия гитлеровцев.

Летом в городе бывали обстрелы, длившиеся свыше суток. Разведка доносила: между Ропшей и Невской губой, в районе совхоза «Беззаботное», поселка Володарский фашисты установили осадную артиллерию, собранную чуть ли не со всей Европы. Туда же из-под Севастополя специальными составами была доставлена уникальная пушка «Дора», стрелявшая самыми тяжелыми снарядами. К счастью, она так и не выпустила по Ленинграду ни одного чудовищного снаряда: была выведена из строя нашей артиллерией еще во время сборки.

Штаб и политуправление КБФ размещались в доме № 5 по улице профессора Попова, в помещении электротехнического института имени В. И. Ульянова-Ленина. Рядом с высоким, массивным зданием института находилась небольшая церквушка. Здесь под толщей земли и разместился защищенный, кроме всего, броневыми плитами временный командный пункт Краснознаменного Балтийского Флота. Руководил работами по его сооружению начальник инженерной службы флота полковник Т. Т. Коновалов.

Тихона Трофимовича в 1943 году подстерегла беда. Возвращаясь с острова Лавенсари на тральщике, он попал под вражескую бомбежку и был тяжело ранен. Коновалов, однако, упросил Военный совет КБФ не отправлять его в тыл. Кое-как подлечившись, наш инженер продолжал до конца войны руководить флотским оборонительным строительством.

Слыша глухие удары рвавшихся невдалеке снарядов, мы могли у себя на КП по достоинству оценить отличный труд нашего мастера фортификационных дел. [322]

Сюда к нам по телефонам, телеграфной связи Бодо, по уложенным водолазами на дне Финского залива и Ладожского озера кабелям поступали приказы, распоряжения, вызовы из Ставки Верховного Главнокомандования, Военного совета Ленинградского фронта, которому флот был оперативно подчинен. Отсюда осуществлялась связь с Кронштадтом, Малой землей южнее Ораниенбаума, КП штаба балтийских летчиков, с командованием Ладожской военной флотилии — передовыми позициями на островах, — словом, со всем разбросанным и сложным хозяйством Балтийского флота.

Койка моя стояла в помещении Военного совета. Ложился спать обычно в два-три часа ночи, вставал в семь, а иногда и раньше.

Неподалеку от нашего КП был Ботанический сад с мертвыми — после того как фашистская бомба разрушила стеклянные своды оранжереи — пальмами (об этом очень хорошо рассказала в поэме «Пулковский меридиан» Вера Инбер) и позднее посаженными плантациями лекарственных растений, предназначенных для жителей осажденного города.

Возвращаешься летом, бывало, часа в два ночи из Смольного после доклада Военному совету фронта. В памяти еще цифры, связанные, с буднями фронтового города и действиями флота. В небе пулеметные трассы, вспышки разрывов. А рядом в густой листве сада раньше вовсю заливались соловьи. Но в эту пору, о которой идет речь, они уже не пели.

Утро командующего флотом начиналось по раз и навсегда заведенному порядку — с докладов начальника штаба и оперативного дежурного обо всем происшедшем: о противнике, боевых столкновениях, потерях.

Мы жили ставшими привычными боевыми буднями, но никогда не забывали о том, что завтра все может измениться, и мы вместе с войсками Ленинградского фронта, со всеми защитниками города Ленина готовились к нанесению решительного удара по врагу.

Еще до того как командование Ленинградского фронта сообщило нам о намеченном наступлении, мы начали продумывать план перебазирования частей и соединений на запад. В сентябре — октябре Военный совет флота неоднократно обсуждал возможные перспективы переброски авиации, частей береговой артиллерии, подразделений будущих военно-морских баз на территорию, которая будет освобождена Красной Армией. 4 октября был разговор о плане перебазирования авиации флота при освобождении Ленинградской области. Перечислялись давно знакомые аэродромы, пункты дислокации частей, рассматривался план устройства на побережье постоянной проводной связи, заготовки необходимых для этого материалов. Одновременно решались вопросы обеспечения флота продовольствием, боеприпасами, горючим, разминирования и охраны территории, размещения личного состава, строительства постов службы наблюдения и связи.

Нашим «флагманам» в Ленинграде — Ю. Ф. Раллю и И. Д. Кулешову — с помощью начальника тыла флота генерала М. И. Москаленко удалось многое сделать для строительства и восстановления боевых кораблей, транспортов и вспомогательных судов. Наши инженеры, старшины и матросы вместе с рабочими, возвратившимися из эвакуации, к осени закончили ремонт нескольких подводных лодок, построили тральщики, много десантных тендеров, тральщиков-стотонников с тралами для уничтожения магнитных мин. [323]

... Где, когда будет нанесен удар, какую роль отведет в наступлении командование фронта флоту — об этом мы часто задумывались с начальником штаба флота капитаном 1 ранга А. Н. Петровым. Петров был назначен начальником штаба недавно, но уже сумел себя прекрасно зарекомендовать, хотя, надо сказать, я и раньше знал о нем только доброе. И знал давно. Мы почти одновременно учились с Анатолием Николаевичем в Высшем военно-морском училище имени Фрунзе, по окончании которого он был назначен штурманом на эскадренный миноносец. Молодой офицер с упорством и любознательностью изучал штурманское дело. Как и преобладающее большинство морских штурманов, он всегда показывал пример особой аккуратности в работе. У А. Н. Петрова за плечами был большой опыт службы на кораблях различных классов — миноносце, крейсере, линкоре. Когда я был начальником штаба флота, он командовал лидером «Ленинград». Войну Анатолий Николаевич встретил на командном мостике крейсера «Максим Горький», а последнее назначение получил с должности заместителя начальника штаба флота.

С. А. Н. Петровым и его помощниками В. Ф. Андреевым, Н. Г. Богдановым, А. В. Забелло, А. М. Зерновым, И. Н. Ганцовым, И. И. Мешко и другими, на плечи которых должна была лечь основная тяжесть подготовки к участию в предстоящих наступательных операциях, мы обсуждали возможные задачи флота. Все отдавали себе отчет в том, что фронтовая весна начнется в не совсем подходящую для нас пору. Нужно было особо учитывать природные условия. От того, какой будет предстоящая зима, зависела прочность льда на море, реках и озерах. А это во многом обусловливало действия не только флота, но и наступающих сухопутных войск.

Наших метеорологов то и дело теребили, от них требовали таких всеобъемлющих сведений о микроклимате Невской губы, таких детальных и точных прогнозов, что те иной раз беспомощно разводили руками. Однажды даже взмолились:

— Помилуйте, но льдами особо занимаются гляциологи!

Привлекли и гляциологов.

Между тем зима 1943/44 года обещала быть на редкость неустойчивой. Снегопады сменялись оттепелями. Каким будет лед? Замерзнут ли болота? Не увязнут ли в них боевые машины, орудия? В эту своеобразную метеорологическую горячку втянули и меня. Я в то время начинал свой рабочий день с вопросов синоптикам. Увы, наша озабоченность, разумеется, никак не влияла на погоду. Невская губа долго не замерзала. Остряки, держа в юмористическом прицеле начальника гидрографического отдела флота капитана 1 ранга Г. И. Зиму, пустили шутку: «Опаздывает зима, чтобы не помешать Зиме ставить вехи и буи». Ему незадолго до этого было приказано обвеховать фарватеры из Ленинграда и с Лисьего Носа к Ораниенбауму, чтобы исключить посадки кораблей на мели.

Как это часто бывает, «претензии» и «заявки» на погоду, понятия о том, когда она хороша, а когда плоха, причудливо переплелись. В те дни вся потенциальная энергия воды и воздуха, казалось, сконцентрировалась [324] для создания туманов. А когда и кому из моряков был по душе туман?

Флоту, судя по всему, предстояло перевезти исключительно много людей и грузов.

В приказе командующего Ленинградским фронтом генерала армии Л. А. Говорова о переброске войск на ораниенбаумский плацдарм содержались точные цифры на этот счет. Флот спешно готовился к решению ответственной задачи.

— Все внимание организации перевозок! Продумайте еще и еще раз, кто и чем может быть полезен. Еще и еще раз подсчитайте, как целесообразнее размещать на кораблях, баржах, судах грузы, как больше взять в трюмы и на палубу бойцов и техники, — напутствовал я в те дни многих наших офицеров.

Крупные перевозки морем, да еще вблизи расположения войск противника, — задача чрезвычайно сложная вообще, а в данном случае она была ответственна втройне. В октябре меня и члена Военного совета флота Н. К. Смирнова вызвали в Смольный. В кабинете командующего Ленинградским фронтом генерала Л. А. Говорова были А. А. Жданов, А. А. Кузнецов, командующие армиями генералы В. П. Свиридов (67-я), И. И. Масленников (42-я), А. И. Черепанов (23-я), один незнакомый мне генерал, очевидно представитель Волховского фронта.

Мы уселись вокруг стола, на котором лежала большая карта с нанесенным на ней расположением сил противника и наших войск. Пояснения давал начальник штаба фронта генерал-лейтенант Д. Н. Гусев. Потом выступил с информацией начальник разведотдела фронта. Он сказал, что моральное состояние в войсках генерал-фельдмаршала Кюхлера в основном устойчивое. Разговоры о возможном поражении там беспощадно пресекаются эсэсовцами. Если на других фронтах войска противника менялись и часто пополнялись, то против Ленинградского стоят в основном дивизии, направленные в этот район еще в 1941 году. Моральная устойчивость вражеских солдат основывается также, по мнению начальника разведотдела штаба на их вере в неприступность укрепленной полосы.

Перед Волховским фронтом, протяженность которого была 232 километра, находилось правое крыло 18-й немецкой армии. Средняя плотность войск там была ниже — одна дивизия занимала полосу до 25 километров. 18-я армия оккупировала почти всю территорию Ленинградской области и владела на ней основными железнодорожными и шоссейными магистралями. Ей было приказано продолжать блокаду Ленинграда, систематически разрушать город и уничтожать корабли Балтийского флота.

2-му Прибалтийскому фронту противостояла 16-я немецкая армия (18 пехотных и одна авиаполевая дивизии, одна бригада и 17 пехотных батальонов).

Все эти вражеские войска были объединены в группу армий «Север», которой командовал генерал Кюхлер. Кроме того, на фронте шириной 700 километров у него были три охранные и одна учебная дивизии в резерве. Были подтверждены имевшиеся у нас данные [325] о том, что Кюхлер имеет в своем распоряжении более 190 самолетов различных типов.

— Как вы, Владимир Филиппович, оцениваете обстановку на море? — спросил командующий фронтом.

Л. А. Говорова и А. А. Жданова я систематически информировал об обстановке, и можно было ограничиться кратким рассказом о последних изменениях, но на совещании присутствовали командующие армиями, с которыми флоту наверняка придется взаимодействовать, поэтому я решил ответить на заданный вопрос более подробно.

По мере ухудшения общего положения немецко-фашистских войск на сухопутных фронтах для них непрерывно возрастает значение морских коммуникаций. Наш флот видит свою задачу в том, чтобы всеми силами и средствами наносить наибольший ущерб именно в этом, весьма важном звене военной и экономической системы противника на Балтийском море, по которому он переправляет различное сырье для военной промышленности, оружие и боевую технику, а также крупные воинские контингенты.

Гитлеровское морское командование стремится помешать нам путем перекрытия Финского залива противолодочными сетями и дополнительными минными заграждениями. Еще в апреле в районе Таллина враг начал сосредоточение сил и средств, необходимых для создания мощной и глубоко эшелонированной противолодочной позиции на выходе из Финского залива. В самом Таллине, Хельсинки и на других базах увеличилось число сторожевых кораблей, тральщиков, минных и сетевых заградителей, быстроходных десантных барж, сторожевых катеров и подводных лодок.

Наша воздушная разведка добыла фотографии ряда районов Финского залива. Из них видно, что по всей его ширине, от выходов из шхер у Хельсинки до острова Нарген, создано капитальное сетевое заграждение. Оно находится под бдительным наблюдением вражеских корабельных дозоров, снабжено специальной сигнализацией, защитой различного рода. Кроме того, этот район тщательно просматривается с самолетов противолодочной обороны. А самое опасное — перед сетевым заграждением, к востоку, от него, поставлены в различных комбинациях тысячи магнитных и других мин.

Фашисты проводят свои транспортные суда шхерами и Финским заливом к западу от этой позиции, чувствуя себя в относительной безопасности.

Проход к противолодочной позиции с востока возможен лишь после форсирования гогландской позиции, созданной по линии островов Гогланд, Малый Тютерс и южного побережья Финского залива, а также минного поля, протянувшегося от мыса Юминда к северу. За 1942 — 1943 годы противник поставил там многие тысячи различных мин и минных защитников. Главные надежды противник возлагает на позицию, прикрывающую выход из залива. Она находится на значительном удалении от наших баз и аэродромов и пока практически недосягаема не только для торпедных и сторожевых катеров, но и для истребительной авиации флота. Направлять туда бомбардировщики и штурмовики в светлое время без прикрытия истребителей невозможно. [326] Бомбометание же ночью по такой малоразмерной цели, какой является противолодочное сетевое заграждение, эффекта не дает.

Несмотря на эти трудности, авиация максимально использовалась для борьбы с противолодочными силами врага. Чтобы обеспечить выход наших подводных лодок, в 1943 году было совершено более 2500 боевых вылетов. Однако серьезного урона вражеским кораблям противолодочной обороны и дозорам нанести не удалось.

Фашистское морское командование после создания противолодочной позиции на линии Нарген, Порккала-Удд разрешило своим судам совершать переходы в Балтийском море, как в своих водах. Транспорты даже перестали охраняться. Неожиданное появление над Балтикой наших самолетов-торпедоносцев застало противника врасплох. Их удары оказались исключительно эффективными. Основной формой оперативно-тактического применения минно-торпедной авиации флота стали крейсерские полеты над Балтикой.

Мы стремились создать такую обстановку, при которой враг не мог бы беспрепятственно проводить какие-либо действия в восточной части Финского залива и особенно на Гогландском плесе. С этой целью самолеты-штурмовики полковника Г. И. Хатиашвили систематически наносили удары по вражеским дозорам, противолодочным кораблям и пунктам их базирования, уничтожали вражеские транспорты, сторожевики, катера и десантные баржи. Были периоды, когда противник полностью вытеснялся с Гогландского плеса.

С большим напряжением, обеспечивая полеты разведчиков и торпедоносцев, действовала 1-я гвардейская истребительная авиационная дивизия полковника В. С. Корешкова. Она получила большое количество новых самолетов, превосходивших по своим тактико-техническим данным машины противника.

Докладывая Военному совету фронта, я сделал вывод, что господство в воздухе уверенно переходит в наши руки. И второе: хотя действия на море ведутся, как правило, без крупных морских баталий, тем не менее это тяжелая, упорная, ожесточенная борьба, требующая огромных усилий и человеческих жертв. Не вернулись из боевых походов экипажи подводных лодок Героя Советского Союза Е. Я. Осипова. А. А. Бащенко, Н. С. Кузьмина, погиб командир истребительной авиационной дивизии Герой Советского Союза П. В. Кондратьев.

Далее я сообщил о защите собственных морских коммуникаций, о том, что их направления и протяженность остаются весьма ограниченными, в основном они связывают Ленинград с Кронштадтом и ораниенбаумским плацдармом и Кронштадт с Островным районом.

На одном фланге наших коммуникаций находится Ленинградская военно-морская база под командованием контр-адмирала И. Д. Кулешова, которая успешно обеспечивает безопасность переходов отдельных кораблей и конвоев из Ленинграда в Кронштадт, а тральщики базы капитана 1 ранга А. М. Богдановича систематически тралят фарватеры в Невской губе.

Центральное положение на коммуникациях занимает Кронштадтский морской оборонительный район (командир контр-адмирал [327] Г. И. Левченко, начальник штаба контр-адмирал Н. Э. Фельдман). В этом районе сосредоточена почти треть всех сил флота.

Охрану водного района КМОРа осуществляет крупнейшее соединение кораблей под командованием капитана 1 ранга Ю. В. Ладинского, в составе которого 240 вымпелов, в том числе 130 тральщиков и 55 морских охотников. Оно обороняет все, наши коммуникации, идущие из Кронштадта на запад, систематически тралит фарватеры и ведет борьбу с дозорами противника. Морские охотники за лето провели более тридцати боев. Дерутся катерники храбро и мужественно.

На другом фланге коммуникации находится Островная военно-морская база Кронштадтского района под командованием контр-адмирала Г. В. Жукова, имеющая важнейшее значение. Опираясь на острова Сескар и Лавенсари (ныне Мощный), мы можем не только прикрывать свои морские пути, но и развернуть боевые действия на коммуникациях противника. База обеспечивает также вывод подводных лодок в Балтийское море и принимает их после возвращения из боевых походов. Она удерживает в средней части Финского залива благоприятный для нас режим, обороняя с моря подступы к Ленинграду, и должна сыграть еще более важную роль при переходе к нашему общему наступлению.

Противник создал в устье Финского залива замок, который является серьезным препятствием для наших подводных лодок, а тем более для надводных кораблей. Но и мы наглухо закрыли ему морские подходы к Ленинграду.

Ладожская военная флотилия обеспечивает фланги войск Ленинградского и Волховского фронтов, охраняет мосты через Неву и продолжает перевозки продовольствия, боеприпасов, топлива и пополнения для города, фронта и флота.

В заключение я доложил, что личный состав флота готов к наступлению. Морально-политическое состояние моряков исключительно высокое, приносит свои результаты неустанная работа, проводимая политработниками, партийными и комсомольскими организациями по воспитанию личного состава в духе высокого советского патриотизма. Об этом лучше всего свидетельствует то, что наши партийные организации получают много заявлений от ветеранов боев первых двух лет войны и молодых балтийцев с просьбой принять их в партию. С начала года в партию принято около восемнадцати тысяч матросов, старшин и офицеров.

— Значит, на островах Лавенсари и Сескар, — спросил Говоров, — положение прочное?

— Летом мы основательно проверяли их оборону. Можно надеяться, что противник не решится предпринять здесь наступательных действий. А если все-таки попробует, будет бит...

— Насколько мы сильны и какой располагаем техникой, чтобы прогрызть пресловутый вал? — задал командующий очередной вопрос и сам начал на него отвечать: — Если сложить силы Ленинградского и Волховского фронтов, у нас пехоты вдвое больше, чем в 18-й немецкой армии. Артиллерии и минометов — почти в три раза больше. [328] Танков и самоходных артиллерийских систем — почти в шесть раз. Даже авиации, конечно вместе с ВВС флота, — в четыре раза больше. Такое соотношение сил и средств обязывает нас побеждать с минимальными потерями.

Попросив еще раз слова, я добавил;

— Важно и качество вооружения. Командующий авиацией флота генерал-лейтенант Самохин докладывал, что нам передают самолеты отечественного производства с такими тактико-техническими данными, каких у фашистов нет. Для использования на море они будут просто незаменимы. — Я сказал это, надеясь, что командование фронта разрешит нам в ходе наступления использовать авиацию флота не только для поддержки наступающих частей, но и непосредственно для действий на морских направлениях.

А. А. Жданов, улыбнувшись, только подтвердил вывод Самохина:

— Это верно. По потолку, маневренности, скорости, вооружению, приборам, по защите экипажей, словом, по всем статьям новые самолеты великолепны. Это вам не английские «харрикейны».

Генерал Говоров четко и ясно охарактеризовал общий стратегический замысел предстоящей операции. Оба фронта, Ленинградский и Волховский, одновременно наносят удары по фланговым группировкам 18-й немецкой армии, отбрасывают противника от Ленинграда и освобождают Новгород. Затем будет развито наступление на города Кингисепп и Лугу с целью завершить разгром главных сил врага и выйти на рубеж реки Луга.

Командующий фронтом поставил задачи и перед нами, моряками: надежно прикрыть фланги армии с моря, содействовать разгрому узлов обороны врага огнем морской артиллерии и авиации, взаимодействовать со 2-й ударной армией в уничтожении стрельнинско-петергофской группировки противника, не давая ей возможности отступить. Стало еще более ясно огромное значение ораниенбаумского плацдарма, Малой земли, куда флоту было приказано перебросить армейские соединения с боевой техникой. Отсюда начнется один из двух мощных ударов фронта.

— Наступление предполагается начать в середине января, — сказал А. А. Кузнецов. — И так как главная группировка врага скована на Правобережной Украине, из общих резервов Кейтель ничего не сможет дать Кюхлеру...

Сразу же после совещания мы приступили к реализации полученных директив.

Корабельная и береговая артиллерия были сведены в четыре группы, а железнодорожная артиллерия составила пятую. Морской бригадой железнодорожной артиллерии командовал генерал-майор Д. С. Смирнов.

В интересах войск, которые должны будут наступать с ораниенбаумского плацдарма, мы создали наиболее мощную артиллерийскую группу под командованием подполковника Е. А. Проскурина. В нее вошли артиллерия Кронштадта (начальник подполковник А. И. Берг), [329] его фортов, Ижорского сектора и бронепоездов, а также орудия кораблей, базировавшихся в Кронштадтской гавани, — линейного корабля «Марат» (впоследствии «Петропавловск»), двух эскадренных миноносцев и канонерской лодки. Всего в этой группе было 84 орудия, из них 16 — калибра 305 мм.

Генерал И. И. Федюнинский, командарм 2-й ударной, получал также помощь авиации флота, а она равнялась трети всех военно-воздушных сил фронта. К тому же балтийские летчики отлично знали район предстоящих боевых действий.

Силы трех других артиллерийских групп использовались в основном на красносельском направлении. 2-я группа — это корабли эскадры вице-адмирала Ю. Ф. Ралля, дислоцированные в районе устья Невы, линкор «Октябрьская революция» и 2 эсминца. 3-ю группу возглавлял капитан 1 ранга М. Г. Иванов. В нее входили дивизион эскадренных миноносцев и дивизион канонерских лодок, стоявших на Неве выше Ново-Саратовской колонии. 4-ю группу (командир инженер-капитан 1 ранга И. Д. Снитко) составляла артиллерия полигона.

Из 205 орудий больше половины имели внушительную мощность, то есть были калибром от 130 до 406 мм.

Нужно было договориться о том, кто будет вызывать наш артиллерийский огонь и для каких целей. Условились, что огневые задачи поставят общевойсковые начальники каждый в своей полосе наступления, но общее управление действиями артиллерийских групп будет возложено на командующего флотом, а начальник береговой обороны станет его заместителем.

Я начинал свою командирскую службу в двенадцатидюймовой башне линейного корабля и с тех пор любил «ученую» сторону артиллерийского дела. Это и сейчас помогало мне в неотложных заботах. Уточнив огневые позиции оборонительных сооружений противника, мы прежде всего усилили сеть наблюдательных постов. К началу операции их у нас насчитывалось 158. Они были созданы корабельными и береговыми артиллеристами флота. Было хорошо отработано взаимодействие между постами и командными пунктами общевойсковых начальников, проведено специальное учение по связи. Многие корабли и железнодорожные батареи были перебазированы ближе к линии фронта} что позволяло им вести огонь по целям в глубине 1 обороны противника. Топографы тщательно проверили «привязку» огневых позиций.

Вся эта сложная работа была завершена до Нового года и, кажется, не вызвала никаких подозрений у фашистского командования.

Своевременно закончили подготовку к операции и авиаторы. Штабы флотских авиационных соединений согласовали со штабами ВВС фронта и 2-й ударной армии задачи, время их выполнения, силы и средства, создали необходимые запасы горючего и боеприпасов.

Наибольшее напряжение авиации флота предполагалось на первые двое суток, когда войска фронта будут преодолевать главную полосу обороны врага. [330]

Командный пункт генерала М. И. Самохина для обеспечения высокой оперативности управления авиацией флота расположили в непосредственной близости от командного пункта генерала И. И. Федюнинского. Между КП командующего флотом, командующего авиацией флота, начальника береговой обороны и командирами всех артиллерийских групп была организована надежная проводная и радиосвязь, которая дублировалась обходными линиями через узел связи штаба фронта.

Подготовка артиллерии и авиации флота к наступательной операции требовала, разумеется, большого внимания, усилий и времени. И все же, как ни велики были эти заботы, нам одновременно предстояло организовать в сложнейших условиях обширные морские воинские перевозки. Задача чрезвычайно сложная: спланировать и осуществить в сжатые сроки транспортировку десятков тысяч человек с боевой техникой и всеми видами имущества. А времени — в обрез. Правда, заявки на перевозки нам сообщили еще в октябре, но до декабря их объем увеличили в два раза, заставляя нас изменять и без того напряженные планы.

К тому же надо учесть, что Балтийский флот не располагал специальными транспортными средствами. Вместо них использовались сетевые заградители, озерные и речные баржи. Самоходных барж и буксиров не хватало. Позднее для буксировки рискнули применить тральщики. Впрочем, если бы в нашем распоряжении и были крупные суда, то использовать их на фарватерах с малыми глубинами мы все равно бы не могли. В те дни чаще чем обычно упоминали старое хлесткое прозвище Невской губы — Маркизова лужа. Мало того, что глубины на ее фарватерах были небольшими, — и противник располагался тут же, рядом. На самый демаскирующий сигнал он немедленно отзывался артиллерийской стрельбой. Если б гитлеровцы обнаружили или заподозрили, что мы усиливаем войска на ораниенбаумском плацдарме, они немедленно обрушили бы удары своей артиллерии и авиации на все пункты погрузки и выгрузки наших войск и боевой техники.

Мы противопоставили этой опасности четкое планирование перевозок, тщательную маскировку, полную скрытность погрузо-разгрузочных работ. Да и психологический фактор учитывали: противник явно не ожидал от нас такой дерзости.

В результате под носом у гитлеровцев безнаказанно проходили «летучие голландцы» весьма неуклюжего вида. К дизелям мы соорудили глушители. Использовали преимущественно дизельное топливо, чтобы не дымить и не искрить. Тихо и медленно ударялись по воде, буксирные тросы, журчала вода, разрезаемая нагруженными баржами или бывшими невскими «трамваями». Дежурная служба в Ораниенбауме и Кронштадте непрерывно докладывала в нашу импровизированную диспетчерскую: «Конвой пришел. Разгружается у трех причалов», «Конвой вышел в Ленинград». Другой голос шел с Лисьего Носа: «Отправил 340 офицеров и солдат. Грузятся еще 200... »

Конечно, все это совершалось ночами, которые в ноябре уже достаточно темны и продолжительны. Иной раз нам удавалось [331] отправить за ночь 8 — 12 судов, разгрузить их и вновь увести к причалам. Однако и днем в Ораниенбаумском порту противник вряд ли разглядел бы замаскированное судно. Внешне спокойно и мирно выглядел и берег: все, что было перевезено, сразу же втягивалось в укрытия — парк, лес, дома — или немедленно и тщательно маскировалось.

Замечательно вел себя в эти тревожные ночные часы личный состав перевозимых подразделений, кораблей и судов. На берегу ни огонька. Категорически запрещено включать, даже на миг, автомобильные фары. И в этой кромешной темноте надо было не просто сидеть, затаившись, а двигаться, работать, экономя каждую минуту.

За организацию конвойной службы отвечали командиры военно-морских баз: в Ленинграде — контр-адмирал Н. Д. Кулешов, в Кронштадте — контр-адмирал Г. И. Левченко. Детально предусматривалась защита наших тихоходных и неповоротливых конвоев. На каждый переход составлялся план, в котором указывался состав конвоя, ставились конкретные задачи силам охранения и обеспечения, определялись порядок выполнения этих задач и способы связи.

Перед выходом очередного конвоя в готовность приводились корабельные, береговые и железнодорожные батареи. В любой момент они могли вступить в дуэль с вражеской артиллерией. Вдобавок на аэродромах дежурили для ударов с воздуха по батареям противника самолеты-ночники.

Все это позволило нам обезопасить ночные рейсы от возможных неожиданностей. Флот успешно выполнил трудную задачу.

Перевозки начались 5 ноября. А 20 ноября я доложил командующему Ленинградским фронтом, что без потерь перевезены 30 тысяч человек, 47 танков, около 1400 машин различного назначения, 400 орудий и минометов, 3 тысячи лошадей, почти 10 тысяч тонн боеприпасов и других грузов.

Но на этом транспортировка войск и техники не закончилась...

В 4 часа утра 23 декабря у меня дома зазвонил телефон (я в эти дни совсем некстати заболел воспалением легких). Вызывал Л. А. Говоров, вернувшийся из Ставки.

— Сейчас к вам выедут начальник штаба фронта генерал-лейтенант Гусев с командующим артиллерией генерал-лейтенантом Одинцовым. Они расскажут о новых задачах и новых указаниях.

— Леонид Александрович, — предупредил я, — все, что зависит от флота, выполним, но погода ухудшается, Невская губа замерзает...

Ночь была необычно тихой, без единого обстрела. Вскоре у дома на Петроградской, где я жид, остановилась машина.

Разговор был короткий и деловой. Д. Н. Гусев и Г. Ф. Одинцов точно указали, сколько и что нужно перевезти, в какие сроки. Я попросил распорядиться о немедленной переброске инженерного батальона на пирс в Лисий Нос, чтобы подготовить причалы к приему тяжелой техники — танков, самоходных артиллерийских установок, дивизионной артиллерии, тягачей. [332]

По информации генералов нетрудно было догадаться: после доклада Л. А. Говорова в Ставке ораниенбаумский плацдарм был выбран для нанесения более мощного удара, чем предполагалось ранее.

А это означало, что на плечи флота ляжет задача куда сложнее, чем та, которую мы осуществили в ноябре. Даже беглый подсчет показал, что теперь нам предстояло перевезти из Ленинграда и Лисьего Носа на плацдарм за те же 15 дней вдвое больше грузов. И это в условиях наступившей зимы!

Да, погода резко ухудшилась. В устье Невы, вдоль всего северного берега Невской губы образовался блинчатый лед. Небольшие льдины смерзались, образуя довольно обширные поля. Пользоваться самым глубоким фарватером для перевозок на многих судах становилось невозможно. Но и прекратить транспортировку или замедлить ее тоже нельзя.

Надо было срочно найти способ разрушения льдов на фарватере.

Речные буксиры для этой цели не годились. Правда, разгоняясь, они могли «вползать» в лед, но при этом часто теряли винты и рули. Ломать лед силой старого ледокола «Ермак»? Однако он мог работать только на гораздо больших глубинах. Мы еще не определили даже в общих чертах средств борьбы со льдами, как положение осложнилось: стали поступать сведения о сжатии, подвижках и торошении молодых ледовых полей.

— Чего и следовало ожидать, — вспоминали с огорчением свои прогнозы флотские синоптики.

Но выход из тупика надо было найти в любом случае. В эти дни мне пришлось выслушать немало упреков. Я и сам внутренне возмущался: месяц ничего не перевозили, упустили такие возможности!

На очередном совещании с нашими флагманами и штабными офицерами один из них предложил:

— Остается рискнуть быстроходными тральщиками.

— Как?

— Им придется буксировать баржи, пусть и выполнят функции ледоколов...

Такое предложение было, как говорится, не от хорошей жизни. Ведь корпуса этих кораблей, не предназначенные для таких целей, станут быстро изнашиваться. Но делать было нечего, обстановка заставляла.

Решение приняли. Но беда одна не ходит. Все предыдущие дни дул слабый ветер, а теперь со дня на день он все более усиливался, изменяя направление с юго-западного на западное. И в эти же дни вдруг начал активизироваться противник. Его артиллерия стала периодически открывать огонь по Кронштадту, Лисьему Носу, Ораниенбауму, по переднему краю нашего плацдарма — в районе села Мартышкино. Три дня прошло после первого артналета, и мы поняли, что эта группа фашистов, ведущая огонь, для нас наименее опасна. Педантичная стрельба производилась в определенные часы и почти с одинаковым лимитом снарядов. Значит, били фашисты без определенной цели, просто «для порядка». [333]

Снова начались перевозки. Только шли они, как казалось теперь, медленнее. А возможно, у нас просто изменилось субъективное ощущение времени? Иначе говоря, мы нервничали. Но попробуйте сохранить спокойствие, когда вам сообщают:

— Тральщик с трудом пробивает лед в фарватере... Еще бы! В дневные часы, когда мы фарватером пользоваться не могли, его, конечно, затягивало ледяной коркой.

— Что у него? Что буксирует?

— Боезапас. Техника тоже есть — тягачи, радиостанции.

— Все-таки идет?

— Да, пока идет.

Обстановка требовала неослабного наблюдения за ходом перевозок. В связи с этим мне довольно часто приходилось бывать на командном пункте, откуда осуществлялось руководство ими. Этот пункт находился на фабрике «Канат». В одну из тревожных ночей вместе с контр-адмиралом И. Д. Кулешовым мы прошли к берегу и прислушались. Где-то вдали вода стесненно плескалась, будто дышала. Своеобразные шумы распространялись в направлении к Стрельне и перемешивались с треском раскалывающихся льдин.

— Зажмет еще у самого берега, на виду у фашистов. А те утром вдруг удачно пальнут, — сказал Кулешов. На смуглом с небольшой бородкой лице Ильи Даниловича было написано беспокойство. За время после 1942 года, когда он прибыл к нам с Черного моря, я хорошо успел узнать этого человека, воодушевлявшего всех своей жизнерадостностью, опытного моряка. Если Кулещов чем-то обеспокоен, значит, положение действительно серьезное. Так оно и было, опасения оказались ненапрасными.

Когда мы вернулись на КП, дежурный доложил Илье Даниловичу, что тральщик зажат льдом и его командир просит помощи. До берега, где находится противник, всего три мили...

— Карту, — потребовал Кулешов и угрюмо бросил: — Правду говорит...

Решили срочно направить на помощь другой тральщик, которым командовал капитан-лейтенант А. В. Цыбин. Отправили и, уж конечно, остались ждать результатов. Прошло некоторое время. Первые сведения: тральщик обеспечения подошел, но торосы преградили путь, невозможно подать буксир. Если бы раньше подумали, то на руках по льду подтащили бы буксирный трос, а теперь нельзя — лед взломан, крошево плавает.

Как впоследствии стало известно, в этой критической ситуации смелый поступок совершил матрос комсомолец Михайлов.

— Пройти можно! Разрешите? — обратился он к командиру.

Вместе с Михайловым на лед пошли мичман Тарнопольский, старшина 1-й статьи Барзыкин, матросы Ундарев и Лазарев. Ползком, по доскам, проваливаясь в воду, они дотянули трос на баржу. И вот результат — суда своевременно вышли из опасного района, можно сказать, из-под носа у противника.

Следующая ночь преподнесла новую, еще более опасную каверзу. Ветер усилился, началась сильная подвижка льдов в Невской губе, [334] к в них были зажаты восемнадцать (!) судов, буксировавших баржи с бойцами и техникой. Все попытки провести их ночью хотя бы в Кронштадт успеха не имели.

Неумолимо приближалось утро, надо было принимать чрезвычайные меры. Я созвонился с Самохиным, послал к нему штурманов с картами, и перед рассветом группа опытных пилотов начала ставить дымзавесы в районе зажатых льдами судов. Летчикам помогли станции дымопуска наших баз. С риском балансировали по доскам и плавающим льдинам смельчаки (среди них наиболее отличились матросы Прохоров, Лебедев, Иванов и старшина 2-й статьи Смирнов), как можно дальше вынося дымовые шашки. Запеленали дымом тральщики с баржами так, что люди оттуда взмолились по радио:

— Спасибо. Но не усердствуйте так, дышать нечем.

Противник, конечно, почуял неладное, начал обстрел. Однако в течение целого дня гитлеровцы так и не разобрались в обстановке на льду залива. Им просто было не до этого. Ведь мы немедленно обрушили на вражеские батареи удары нашей артиллерии, бомбардировочной и штурмовой авиации. Особенно хорошо работали бомбардировщики подполковника М. А. Курочкина.

Батареи противника, расположенные в районах Коркули, Владимирове и совхоза «Беззаботное», были парализованы. Должно быть, до конца войны немцы так и не узнали, почему мы именно здесь нанесли им такой неожиданный и сильный удар. День между тем был выигран, и вскоре все наши тральщики, буксиры и баржи без потерь пришли в Ораниенбаум.

Но обстановка продолжала оставаться напряженной. Едва окончилась эпопея с восемнадцатью судами, как возникла новая угроза: начались колебания уровня воды в Невской губе. А это означало, что каждый час конвои могут оказаться на мели.

Мне позвонил командующий Кронштадтским морским оборонительным районом контр-адмирал Г. И. Левченко:

— Тебе докладывал Кулешов?

— О чем?

— О том, что выполнение директив по перевозкам снова срывается.

— А я бы его не стал слушать!

— А меня выслушаешь?

Я попытался уйти от прямого ответа дипломатическим замечанием, что серьезные вопросы по телефону не решают. Но адмирал довольно резко заявил, что он скоро прибудет ко мне... Действительно, пришла беда.

На трассе Ленинград — Ораниенбаум толщина льда сильно возросла. Лед стал толще и у причалов. Это само по себе задерживало движение судов. И вдобавок начались значительные колебания уровня воды: от -60 до +60 сантиметров. В этих условиях на переход конвоя в одну сторону требовалось в лучшем случае 12 — 14 часов.

— Переориентируем все перевозки под вашим контролем на Лисий Нос — Ораниенбаум. Командование Ленинградского фронта не пойдет на прекращение перевозок, — решил я. [335]

Я ожидал, что адмирал скажет, будто там нет подходящих условий, но он утвердительно кивнул. Нам еще раньше в тесном содружестве с начальником инженерных войск фронта генерал-лейтенантом Б. В. Бычевским удалось на Лисьем Носу расширить причалы и укрепить их для погрузки тяжелой техники и танков. Но мелководные подходы к пристани не позволяли использовать мощные морские буксиры с ледокольным утолщением. В условиях неподвижного, иногда и торосистого льда здесь работали только тральщики и заградители. Но другого выхода не виделось.

Пришлось распорядиться, чтобы Кулешов сообщил о вновь принятом решении штабу Ленинградского фронта и организовал переброску с городских причалов назначенных для Ораниенбаума грузов.

Все действовали оперативно. К вечеру колонны с грузами прошли мимо Лахты на Лисий Нос. Подписав короткое объяснение по этому вопросу в адрес Военного совета фронта, я приехал на пристань проверить ход погрузочных работ.

Пройдя на один из пирсов и наблюдая, как сбивают лед на буксире, я подумал, что температура воздуха с каждым днем падает и что можно ведь готовить еще один путь: ледовую дорогу Горская — Кронштадт, с тем чтобы затем людей и технику в Ораниенбаум перевозить на баржах, но уже оттуда.

С этой мыслью заторопился в обратный путь. На подходах к пристани скапливались танки, орудия, машины разного назначения — от санитарных до автомастерских. «Вот мишени», — подумалось мне, и я приказал шоферу возвращаться к пристани. Хотелось помочь командирам практическим советом, найти решение для более рационального и уплотненного размещения грузов, чтобы не было у причалов этого скопления техники. Однако ничего не приходило в голову.

Мою тревогу заметил и правильно понял командир сетевого заградителя «Онега» капитан-лейтенант Ф. Д. Рутковский.

В его маленьком и дружном коллективе, который сейчас размещал танки и орудия на палубе, царило деловое возбуждение. Работа кипела под руководством энергичного боцмана старшины Анциферова. Рутковский подозвал его и сказал, что надо бы добиться более плотной загрузки корабля.

Анциферов с минуту раздумывал, прикидывая что-то, потом попросил довериться ему: он, мол, сам все сделает.

— Действуйте, — сказал Рутковский.

Минут через пятнадцать раздались задорные молодые голоса: «Качать старшину!» Выяснилось, что «Онега» дополнительно забирает в рейс еще один тяжелый танк. Пример онежцев послужил сигналом к соревнованию команд всех транспортов. Вес и объем отправляемых с Лисьего Носа грузов сразу резко возрос. Мы поддержали и поощрили это движение, объявив приказом благодарность Рутковскому и Анциферову.

9 января метеорологическая обстановка улучшилась. Суда могли быстрее совершать переходы к Ораниенбауму. Одновременно мы открыли дорогу по льду из поселка Горское в Кронштадт. Сначала [336] по ней двигались только пешеходы и конный транспорт, потом пошли и машины.

Когда транспортировка начала производиться с перевалкой в Кронштадте, появилась возможность привлечь к ней и ледокольные морские буксиры.

К 22 января все дополнительные перевозки были осуществлены. С 23 декабря по 21 января мы транспортировали 22 тысячи солдат и офицеров, 800 автомобилей и спецмашин, 140 танков, 380 орудий и минометов, а также другие грузы общим весом до 20 тысяч тонн.

А противник и знать не знал о передислоцировании целой армии на приморский плацдарм.

Флот обеспечил выполнение главного замысла — начать внезапное наступление мощной группировки сил. Действительно, 2-я ударная армия И. И. Федюнинского к началу наступления получила превосходство общевойсковых соединений над фашистами в два с половиной раза, по танкам — более чем в пять раз, по орудиям и минометам — более чем в три раза.

Мы могли по праву гордиться своим вкладом в успех предстоящей операции. Осуществив в таких масштабах морские перевозки, балтийцы еще раз доказали, что они могут самоотверженно и, главное, результативно действовать в самых трудных условиях.

Да, эти сложнейшие задачи мы сумели решить главным образом благодаря высокому порыву людей, их страстной любви к Родине, самоотверженности.

Как всегда, велико было в этот период значение партийно-политической работы, хотя она имела особые трудности. Дело в том, что длительное время командиры и политработники по понятным причинам в разговорах с людьми не указывали конкретные сроки и участки наступления войск фронта.

Но вот в начале января Военный совет флота собрал всех командиров и начальников политотделов соединений. На совещании речь пошла об активных наступательных действиях. Стало ясно, что теперь и для нас близок решающий час. Это вызвало у всех на флоте громадное воодушевление.

Переброска войск и техники в Ораниенбаум внешне не выглядела так эффектно, как многие другие боевые действия или операции Балтийского флота. Перевозки есть перевозки. Формально это не бой, не сражение. Тем не менее хочу особо подчеркнуть: это был подвиг, который дал возможность нанести сокрушительный удар по врагу.

Ленинград выстоял, Ленинград победил!

В ночь на 13 января я встретил на Лисьем Носу командующего 2-й ударной армией генерала И. И. Федюнинского. К ее бойцам и офицерам ленинградцы питали благодарные чувства. Трудящиеся города Ленина знали, что армия была активной участницей боев в январе — феврале 1943 года, благодаря которым удалось открыть прямую железнодорожную связь со страной и с Волховским фронтом. И вот [337] сейчас снова начинается наступление прославленного объединения. И снова — в январе, и снова — под командованием Ивана Ивановича Федюнинского.

Имея в виду это повторяющееся сочетание, - кто-то из наших балтийцев уважительно окрестил командарма «генералом Январем».

— Мне сказали, что вы здесь, — обратился ко мне Федюнинский. — Но признательность выражу, товарищ адмирал, когда заколотим крышку гроба нашего противника.

— Значит, начинаем? — спросил я.

Он был озабочен и напряжен. Его можно было понять: армия сосредоточена на пятачке и с него должен быть нанесен удар по врагу. Задача не из простых!

Угадывая его состояние, я сказал:

— Не сомневайтесь, Иван Иванович, вся наша авиация и артиллерия с рассвета четырнадцатого в вашем распоряжении, в том числе не меньше сотни стволов крупных калибров... Не подведем.

На машине мы вместе уехали через Горскую в Кронштадт, а оттуда на буксире в Ораниенбаум.

И вот он настал, долгожданный момент. 14 января «генерал Январь» приказал открыть огонь. Я в это время находился на наблюдательном пункте 1-й артиллерийской группы у переднего края ораниенбаумского плацдарма. На хронометре 9 часов 35 минут.

— Начинаю, — сказал подполковник Проскурин.

Я протянул ему руку, дружески пожал:

— Действуйте!

Странное, ни с чем не сравнимое чувство овладело мной, когда на НП в лесу, в непосредственной близости от переднего края, я воочию наблюдал эффективность действий нашей артиллерии.

Это был шквал огня и раскаленного металла. На вражеском переднем крае и в районе важнейших целей рвались двенадцатидюймовые снаряды Красной Горки. Их мощные взрывы были видны и слышны за два десятка километров. Снаряды других калибров накрывали штабы и батареи противника, узлы дорог, разрушали траншеи...

В оглушительной канонаде выделялись орудийные голоса Кронштадта, его фортов и линейного корабля «Марат». Их снаряды проходили над нашими головами. Плотность огня была великолепная. Ведь мы смогли перевезти на ораниенбаумский плацдарм даже несколько железнодорожных батарей...

Я жил ощущением наступившего боя. Адская канонада, казалось, распространилась вдоль всего горизонта. Неотразимые удары крушили оборону врага. Возникали огромные столбы дыма и огня, доносились взрывы, тряслась земля. Более 100 тысяч снарядов и мин обрушили артиллеристы армии и флота на позиции врага!

Славный день! Канонада еще не умолкла, а корректировщики с высот за поселком Таменгонт доносили, что наши танки сбрасывают маскировку, готовится к атаке пехота.

Войска генерала И. И. Федюнинского перешли в наступление.

Опираясь на сильно укрепленную и глубоко эшелонированную оборону, противник ожесточенно боролся за каждый опорный пункт, пытался контратаковать...

Участились доклады наблюдателей и корректировщиков. Все чаще поступали просьбы на открытие огня, прежде всего по Порзолову и Сашину, по Владимирову и Кузнецам. Короткие артиллерийские удары повторялись шестнадцать раз. По заявке командира стрелкового корпуса, наступавшего на правом фланге войск 2-й ударной армии, генерала А. И. Андреева артиллерии флота было приказано усилить огонь против объектов противника, которые еще не были разрушены и могли помешать продвижению войск.

Доложили о захвате первых групп пленных. Прежде почти всегда самодовольные, гитлеровцы ныне держались по-иному — растерянно и робко рассказывали о своем поражении.

К концу дня стало ясно, что первая позиция оборонительной полосы врага взята нашими войсками.

А как обстояло дело в Петергофе, в Стрельне? Я позвонил начальнику штаба фронта генералу Д. Н. Гусеву. Он ответил, что петергофско-стрельнинская группировка вражеских войск еще держится. На петергофском участке на каждую цель противника расходовалось 40 — 70 снарядов крупного калибра. Выполняя требования генерала И. И. Федюнинского, флотские артиллеристы открывали огонь по объектам в районах Капорья, Кернова и Глобицы, громили скопления вражеских войск и техники. С большим напряжением в этот день работали артиллеристы подполковника Г. В. Коптева, майоров Е. С. Семенченко, Я. Д. Туликова и В. Д. Стукалова. А батареи Е. П. Мельникова, И. Н. Бердникова и А. В. Марчукова полностью разрушили узлы обороны в Дятлицах, Гостилицах и Ропше. В распоряжении врага наблюдалось не менее двадцати крупных взрывов и пожаров.

Запись тех дней: «За день в 1-й группе проведено 128 стрельб. Выпущено 3112 снарядов только крупного калибра».

В ночь на 15 января и в течение всего дня артиллерия флота продолжала наносить удары по вражеским батареям, уничтожая и нейтрализуя их. Мне в эту ночь предстояло перебраться в город, пересечь его и прибыть на командный пункт фронта.

Фашисты, конечно, догадывались, что стоявшие в конце Международного проспекта стены огромного недостроенного и разбитого Дома Советов скрывают наблюдательный пост наших артиллеристов — очень уж удобное место. Поэтому здание часто обстреливалось. Но немцы не предполагали, что в разгаре начавшегося наступления отсюда будет управлять войсками командующий фронтом. Здесь была сосредоточена мощная оптика, радиостанции и Другая техника управления, сюда тянулись десятки проводов связи.

Ранним утром, до начала небывалого артиллерийского «концерта», которому предстояло разразиться теперь уже на главном участке наступления, я был на КП фронта. Вместе с Л. А. Говоровым поднялись на чердак разрушенного здания. В морозной синеве сумрачно вырисовывались Пулковские высоты, в стереотрубу отчетливо просматривался весь передний край. [339]

Артподготовка началась. Тысячи стволов фронта и флота сотрясали воздух. В грохоте канонады наши попытки разговаривать напоминали мимику актеров в немых фильмах. Мы вынуждены были объясняться друг с другом записками. Меня, да и всех присутствующих здесь восхищала удивительная сила огня, ритмичность, непрерывность и точность действий наших артиллеристов.

— Отличная работа! — сказал я командующему артиллерией фронта генерал-лейтенанту Г. Ф. Одинцову.

— Спасибо на добром слове, Владимир Филиппович, но похвала ваша должна быть предназначена не только мне, — ответил генерал. — Тут не меньшая заслуга Ивана Ивановича Грена.

Вражеская артиллерия систематически обстреливала Ленинград. Бывали дни, когда противник до семидесяти раз открывал огонь по городу, используя для этого 15 — 17 батарей одновременно.

Из захваченных у фашистов карт с планами города было видно, что даже Эрмитаж, Дворец пионеров, больница Эрисмана имели свои номера и предназначались для систематического обстрела. Наибольшей интенсивности вражеские артналеты достигли к сентябрю 1943 года. Примерно треть, а в отдельные периоды и около половины всех снарядов, выпущенных по городу, падало на объекты флота. За 1943 год в Ленинграде было зарегистрировано 78 304 падения снарядов, из них — 33 026 в расположении частей и соединений флота.

Контрбатарейная борьба осложнялась тем, что часто огонь приходилось вести на предельных дистанциях. В такой ситуации быстро и точно засечь вражеские артиллерийские позиции — первейшее условие. Где только не устраивались наши артиллерийские разведчики: на чердаках мясокомбината и Дворца Советов, на эллинге завода имени Жданова и многоэтажных жилых домах в Автово, на соснах в лесу ораниенбаумского плацдарма и правого берега Невы! Контрадмирал И. И. Грен бывал почти на всех этих точках, лично изучал систему наблюдения за врагом и расположение его батарей.

Для нанесения ответных ударов по каждой выявленной батарее врага создавались группы в составе 6 — 7 артиллерийских дальнобойных батарей, а для борьбы с вновь появившимися огневыми точками были готовы резервные группы в составе 10 — 14 батарей.

Только в 1943 году артиллерия флота израсходовала для контрбатарейной борьбы 104 194 снаряда калибром 100 — 406 мм. Артиллерия флота имела уникальные по своей мощности системы, которые не предназначались для такого длительного и интенсивного использования. Но считаться с обычными нормами не приходилось.

Опыт, накопленный артиллеристами под руководством Грена, использовался сейчас.

Я пожалел в эту минуту, что Иван Иванович не видит результатов своего труда, не слышит артиллерийской симфонии, гремевшей перед нами, — он был нужнее в другом месте.

После мощной артиллерийской и авиационной подготовки войска 42-й армии перешли в наступление в направлении Красное Село, Ропша. На направлении главного удара действовали воины 30-го гвардейского стрелкового корпуса генерала Н. П. Симоняка, героя обороны [340]

Ханко, командира одной из первых дивизий, форсировавших Неву в январе 1943 года. Основным костяком его корпуса были ушедшие воевать на сушу матросы Балтики.

Часов в одиннадцать меня попросили срочно оказать помощь: фашисты укрепились на одной из высот в районе Красного Села, упорно огрызались и задерживали продвижение нашей пехоты.

Я и раньше знал об этой так называемой цели № 23. Но все же проверил свои предположения по телефону, вызвав командира 4-й артгруппы инженер-капитана. 1 ранга И. Д. Снитко. Он подтвердил мои сведения, и я поручил ему фундаментально заняться зловредным «орешком». Орудия калибра 406 мм вместе с артиллерией крейсера «Максим Горький» сумели его все же расколоть.

Несколько позже поступило приказание командующего фронтом подавить сопротивление противника в Малых Кабози и Виттолово. Эти цели, как и предыдущую, могли накрыть только орудия группы Снитко и линейного корабля «Октябрьская революция».

Они ударили вместе. 500-килограммовые снаряды разрушили ряд долговременных огневых точек, уничтожили много офицеров и солдат.

До штурма Кенигсберга я потом не наблюдал такого мощного огня и такой грандиозной концентрации артиллерии. В продолжение 15 января орудия нашей железнодорожной артбригады открывали огонь 136 раз и выпустили при этом 7 тысяч снарядов, а вся артиллерия флота провела 220 стрельб и выпустила 12 тысяч снарядов.

На второй день наступления флотская артиллерия сокрушила батареи врага в районе Большого Семиногонта, громила неприятельские узлы сопротивления.

По данным управления артиллерией флота, балтийцы на первом этапе наступления обстреляли 876 целей, израсходовав более 24 тысяч снарядов крупного калибра, разрушили 33 долговременных огневых сооружения, 11 узлов сопротивления, уничтожили десятки орудий крупного калибра, подавили более 500 раз огонь батарей гитлеровцев и вызвали 20 больших взрывов и 17 пожаров.

Генерал-лейтенант Г. Ф. Одинцов говорил:

— В военной истории едва ли имело место такое классическое использование морской артиллерии для нужд наземных войск.

Позднее Указом Президиума Верховного Совета СССР за отличные боевые действия по разгрому немецко-фашистских войск под Ленинградом крейсер «Максим Горький» и 101-я морская артиллерийская железнодорожная бригада были награждены орденом Красного Знамени.

Я еще не упомянул о том, как помогала фронту авиация флота, решавшая в этой операции не совсем обычные задачи. А эта помощь имела не меньшее значение, чем массированный огонь крупнокалиберной морской артиллерии.

В период блокады Ленинграда авиация флота значительную часть своих боевых действий вела в интересах сухопутных войск и приобрела в этом качестве большой боевой опыт. Ныне он особенно пригодился. Все три дивизии нашей авиации вновь прославили в ленинградском небе имя балтийцев, хотя погода и усложняла обстановку. В первые [341] дни наступления вообще трудно было летать. Облачность увеличилась до десяти баллов. Высота ее достигала 200 метров, но нередко уменьшалась и до 20 — 30 метров. Видимость в лучшем случае доходила до километра, а временами сокращалась до сотни метров.

И все же балтийцы летали! Летчики морской авиации с исключительным самообладанием водили машины под низкими облаками, несмотря на огонь зенитных орудий и пулеметов, который, как известно, на такой высоте более опасен. Штурмовики полковника Георгия Ивановича Хатиашвили одиночно и парами наносили бомбовые удары, взрывали вместе с артиллерией долговременную оборону противника. Своими смелыми и эффективными боевыми действиями они не раз расчищали путь войскам генерала Федюнинского.

К исходу дня немцы решили отразить атаку наших войск танками. Два десятка «тигров» и «пантер» перешли в контратаку, но, не выдержав огня и ударов балтийских штурмовиков, повернули вспять. Продвижению одного из наших подразделений мешала артбатарея врага. На помощь подоспели штурмовики-балтийцы Максюта и Никулин. Мощной атакой бомбами, пушками и пулеметами оказали поддержку пехотинцам, продвигавшимся на запад. Особенно наши наземные войска ощущали поддержку балтийских штурмовиков на дороге Гостилицы — Заостровье. Отличный пример выполнения своего долга показал там командир 35-го штурмового авиационного полка майор Д. И. Акаев. Он первым нанес точный и чувствительный удар по противнику, действовавшему в этих районах.

Военный совет Ленинградского фронта после первого же дня боевой работы авиации флота, поддерживающей армию генерала И. И. Федюнинского, объявил благодарность всему летному составу, участвовавшему в боях 14 января.

15 января высота облачности несколько увеличилась. Теперь бомбоштурмовые группы можно было прикрывать истребителями. Воспользовавшись этим, командование флотской авиации отлично помогло 2-й ударной армии в районе Дятлицы, Забородье, введя в действие новые ударные силы.

В последующие дни активность нашей авиации продолжала возрастать.

Авиационные полки минно-торпедной дивизии под командованием И. И. Борзова и М. А. Курочкина получили задание нанести мощный удар по сосредоточению вражеских войск и техники в районе Ропши. Над аэродромом дивизии была сплошная низкая облачность, но, несмотря на это, пикировщики начали взлет, один за другим уходя за облака для построения. После сбора всех групп ведущий командир полка М. А. Курочкин взял курс на Ропшу. Первая группа зашла на цель с тыла и, используя элемент внезапности, удачно сбросила бомбы на цели. Следующая группа под командованием Героя Советского Союза В. И. Ракова вместе с летчиками Барским и Кожевниковым нанесла удар по предполагаемому месту нахождения вражеского командного пункта. Последнюю группу вел капитан Голубев. Противник встречал группы пикировщиков сильным зенитным огнем, но балтийские летчики, искусно маневрируя, преодолели завесу огня [342] к сбросили свой бомбовый груз на скопление вражеской техники.

Истребители полковника В. С. Корешкова почти непрерывно патрулировали над полем боя, прикрывая наступавшие части. В полосе движения наших войск они полностью господствовали в воздухе и даже штурмовали иногда пехоту и танки противника.

Всего за первую неделю, несмотря на плохие метеоусловия, балтийцы провели 699 самолето-вылетов, из них 118 бомбардировочных, 290 штурмовых, 232 истребительных и 59 разведывательных.

После 21 января авиация флота бомбила войска противника, отходившие по шоссейным и железным дорогам, мешая им производить перегруппировки. Она сопровождала нашу пехоту и танки в наступлении 2-й ударной армии и вела разведку в тактической и оперативной глубине обороны противника. Условия для боевой работы в этот период стали более благоприятными. Противник отступал под ударами наших войск не только ночью, но и днем. Следовательно, увеличилось количество целей и объектов для воздушных атак. До конца января авиация флота выполнила 109 боевых вылетов, ее удары стали более эффективными.

Отличные действия соединений морской авиации трижды были отмечены в приказах Верховного Главнокомандующего. 9-й штурмовой авиадивизии было присвоено почетное наименование Ропшинской, а 8-й минно-торпедной авиадивизии — Гатчинской.

... Прошли третий, четвертый, пятый и шестой дни нашего наступления. Фронт прорыва все более расширялся. 17 января фашистское командование стало отводить свои войска из Ропши и Красного Села на тыловую оборонительную полосу. 19 января войска Ленинградского фронта захватили эти сильнейшие узлы сопротивления. Части 2-й ударной армии генерала И. И. Федюнинского в районе Русско-Высоцкое соединились с частями 42-й армии, которой командовал генерал И. И. Масленников. Судьба немецко-фашистских войск под Ленинградом была решена.

20 января перестала существовать петергофско-стрельнинская группировка войск противника. От солдат и офицеров трех вражеских дивизий в живых осталось лишь 1100 гитлеровцев, которые сдались в плен. Мы захватили на этой территории 85 орудий калибром от 150 до 400 мм и разное ценное имущество.

Я побывал в разрушенном фашистами Петергофе сразу после его освобождения. Они не только уничтожили любимое место отдыха ленинградцев, но и кощунственно надругались над ним. От Большого Петергофского дворца остались одни почерневшие стены. Там, где, символизируя победу русского флота над шведами, бронзовый Самсон раздирал пасть льву, зияла чудовищная обледенелая воронка. Сбегающие к морю склоны парка были заминированы, многие деревья вырублены. В подвалах петергофских домов были аккуратно сложенные поленницы — фашисты намеревались сидеть здесь всю зиму. [343]

На Красной улице под сенью огромного геральдического креста выстроились аккуратные плиты фашистских могил — свидетельство точности прицела кронштадтского огня. Огромные, в пестрой маскировке орудия в Нижнем парке были направлены на Кронштадт. Их стволы, ощеренные в бессильной ярости, больше не способны были принести нам вреда.

В результате наступления войск Ленинградского, Волховского и 2-го Прибалтийского фронтов во взаимодействии с Краснознаменным Балтийским флотом с 14 по 30 января 1944 года противнику, отброшенному на 60 — 100 километров, было нанесено серьезное поражение. Был окончательно освобожден от вражеской блокады Ленинград, очищен от немцев старинный русский город Новгород. Создались условия для полного разгрома фашистской 18-й армии.

К этому времени была полностью очищена Октябрьская железная дорога. Эту важнейшую магистраль спешно восстанавливали.

На втором этапе операции — с 31 января по 14 февраля — войска Ленинградского фронта развивали наступление на нарвском и лужском направлениях.

Однако левое крыло Ленинградского фронта и ближайший его сосед отставали. Лишь 12 февраля наши дивизии освободили Лугу.

Что на этом этапе мог делать флот?

Мы начали разведку морских путей на запад, расширяли свою операционную зону в Финском заливе. Теперь можно было вернуть на ряд передовых аэродромов наши истребители и с их помощью организовать прикрытие торпедоносцев на трассе перелетов над Финским заливом.

Заметно активизировалось использование нашей минно-торпедной авиации на вражеских морских коммуникациях.

Вот некоторые эпизоды тех дней.

20 февраля 1944 года летчик 1-го гвардейского минно-торпедного полка старший лейтенант Колесник и штурман младший лейтенант Зименко около полудня в 8 милях северо-западнее маяка Кэри (Финский залив) с дистанции 800 метров атаковали вражеский транспорт, шедший в охранении пяти кораблей. Торпеда попала в кормовую часть транспорта, и он затонул.

27 февраля 1944 года летчик-гвардеец этого же полка капитан Стрелецкий и штурман капитан Афанасьев западнее порта Вентспилс с высоты 40 метров и дистанции 500 метров атаковали вражеский транспорт «Монт Паскал», шедший без охранения. Торпеда попала в среднюю часть транспорта. Он начал тонуть с креном на правый борт.

Вскоре совершил удачный вылет молодой летчик Михаил Шишков. Его самолет благополучно пересек Эстонию, Рижский залив, Ирбенский пролив и пошел над открытым морем. Изменив высоту, Шишков повел свой тяжелый самолет над самой поверхностью воды. С каждой секундой силуэт судна на горизонте увеличивался. Вскоре экипаж убедился, что это тяжелогрузный танкер. Шишков вывел машину на боевой курс, нажал кнопку, и грозная торпеда ушла в воду. Секунды [344] ожидания — и радист-стрелок докладывает командиру, что видит на танкере мощный взрыв. Это была первая, но далеко не последняя победа молодого гвардейца, будущего Героя Советского Союза.

Поиски в открытом море вражеских кораблей авиацией велись в основном ночью, а днем — при низкой облачности, малой видимости, и притом одиночными самолетами. Дело в том, что, несмотря на освобождение нашими войсками аэродромов на территории Ленинградской области, условия для вылета торпедоносцев на коммуникации оставались сложными. Большая часть Финского залива продолжала оставаться под контролем противника. До выхода на поиск длительное время приходилось лететь над территорией, занятой врагом и плотно насыщенной средствами противовоздушной обороны, при сильном противодействии истребительной авиации. Поэтому основой тактики самолетов-торпедоносцев являлся перелет через линию фронта под прикрытием истребителей, или скрытный, с дальнейшим набором предельной высоты и уходом за облака.

Войска фронта не одолели с ходу рубеж на Нарвском перешейке, и наступление приостановилось. Правда, этот рубеж был трудным. Генерал Л. А. Говоров вызвал меня и предложил высадить за Нарвой на побережье залива десант — батальон наших автоматчиков. Я попросил средства усиления для батальона. Командующий отказал.

— Батальон автоматчиков захватит станцию Аувере, — сказал он, — займет оборону и встретит в тот же день наши наступающие войска. Высадку обеспечит огонь с кораблей. А средства усиления только стеснят батальон.

Приказ отдан, и его надо выполнять.

Было решено высадить десант ночью без предварительной артиллерийской и авиационной подготовки, с тем чтобы предельно использовать фактор внезапности. В Нарвском заливе подготовили фарватеры для подхода к району высадки и маневрирования кораблей отряда артиллерийской поддержки. Командир базы контр-адмирал Г. В. Жуков наметил корабли для включения в состав отряда. Ему же мы поручили командовать высадкой.

13 февраля в 16 часов, в сгустившихся зимних сумерках, отряд пробился через слабый лед в бухте острова Лавенсари и лег на курс в Нарвский залив, вне видимости островов Большой и Малый Тютерс. 14 февраля около 4 часов утра первая группа катеров подошла к намеченному пункту у деревни Мерикюля и, не обнаруженная противником, высадила десант. Однако вторая группа морских пехотинцев десантировалась уже под огнем врага.

Словом, десант своей задачи, к сожалению, не выполнил. Войска фронта, предприняв в этот день наступление, прорвать оборону врага и соединиться с моряками тоже не смогли.

Но в целом обстановка продолжала складываться в нашу пользу. К 14 февраля противник был отброшен от Ленинграда на 150 — 250 километров. Создались благоприятные условия для дальнейшего наступления в юго-западном направлении: К 1 марта Ленинградская [345] к часть Калининской области были освобождены. Наши войска вступили на землю Советской Эстонии. К этому моменту войска Ленинградского и 2-го Прибалтийского фронтов приостановили наступление, чтобы подготовиться к новым операциям.

Авиация флота и на этом этапе наносила бомбоштурмовые удары по отходящим силам противника и прикрывала войска генерала Федюнинского от вражеских ударов с воздуха. Всего с 14 января до 1 марта было сделано 4404 боевых вылета. Урон гитлеровцам балтийские летчики нанесли значительный.

Президиум Верховного Совета СССР за образцовое выполнение заданий командования наградил 1-й гвардейский минно-торпедный, 21-й истребительный и 15-й отдельный морской разведывательный авиационные полки орденом Красного Знамени. 73-й бомбардировочный авиационный полк был преобразован в 12-й гвардейский пикировочно-бомбардировочный.

За отвагу и храбрость, проявленные в боях за освобождение Ленинграда; сотни офицеров, сержантов и матросов авиации удостоились орденов и медалей Советского Союза, а десяти лучшим балтийским летчикам было присвоено звание Героя Советского Союза.

Участвуя в одной из крупнейших операций Великой Отечественной войны, балтийцы приобрели ценный опыт по прикрытию с моря флангов сухопутных войск. Он очень пригодился потом, при освобождении Карельского перешейка и Прибалтики. Ценным был и опыт осуществления морских перевозок, который мы с успехом использовали летом 1944 года, когда нужно было транспортировать часть войск фронта на Карельский перешеек, и при вторичной переброске 2-й ударной армии через Чудское озеро осенью 1944 года. Навыки же стрельбы артиллерии флота по сухопутным целям очень скоро пригодились при разрушении укреплений врага на Карельском перешейке, а позднее — и при штурме твердыни Восточной Пруссии — Кенигсберга. Наконец, совместные действия авиаторов флота со 2-й ударной армией дали им возможность отработать оперативное и тактическое взаимодействие с наземными войсками в большом масштабе. Это тоже было многократно использовано при освобождении островов Бьёркского архипелага и Выборгского залива, а затем в Прибалтике.

Победа под Ленинградом позволила освободить южное побережье Финского залива до устья реки Наровы. Расширение операционной зоны позволяло вновь создать маневренную базу в Усть-Луге и Ручьях и начать переброску на освобожденную территорию авиации, береговых и зенитных батарей. Режим обороны наших островов Лавенсари и Сескар стал более устойчивым. Мы начали расширять зоны наших дозоров, выдвигая их на запад. Увеличились темпы, районы траления, и скоро мы открыли новые фарватеры, которые надежно охранялись. Началась даже ликвидация южной части гогландской минной позиции противника. В свое распоряжение мы снова получили бывшие наши аэродромы, что позволило эффективнее использовать штурмовики и истребители.

Создались также более подходящие условия для боевой подготовки надводных кораблей и подводных лодок в Лужской и Копорской [346] губах. Расширение зоны базирования флота облегчило в дальнейшем ведение боевых действий и операций совместно с сухопутными войсками при освобождении Выборга и Прибалтики.

По Карельскому перешейку.

В Финском заливе

Летнее наступление Советских Вооруженных Сил в 1944 году началось стратегической операцией по разгрому противника на Карельском перешейке и в Южной Карелии. Она была осуществлена 10 июня — 9 августа. Ее составными частями являлись Выборгская и Свирско-Петрозаводская операции, которые проводились последовательно одна за другой силами Ленинградского и Карельского фронтов во взаимодействии с Краснознаменным Балтийским флотом.

В один из мартовских дней, когда наступление войск Ленинградского фронта временно приостановилось и фронт стабилизовался под Нарвой, меня вызвал нарком Военно-Морского Флота адмирал Н. Г. Кузнецов для доклада в Ставке. Докладывать предстояло в основном о состоянии флота, его готовности к выполнению новых боевых задач весной и летом 1944 года.

До приема у Верховного Главнокомандующего Николай Герасимович внимательно выслушал меня по всем вопросам, детально и глубоко обо всем расспрашивал, явно пытаясь узнать о нашем флоте как можно больше. Он был, как всегда, прост, слегка волновался, слушая меня, несколько раз повторил, что пережитое нами, ленинградцами, в блокаду — это великий подвиг, на который способны лишь советские люди.

На приеме у Верховного Главнокомандующего И. В. Сталина в присутствии адмирала Н. Г. Кузнецова обсуждался в числе других и вопрос о более полном использовании всех возможностей военно-морских флотов, улучшении руководства их боевой деятельностью. Суть моего доклада Верховному Главнокомандующему сводилась к тому, что у нас в условиях блокады Ленинграда все силы флота по приказанию командующего фронтом, которому мы были оперативно подчинены, направлялись прежде всего на оказание максимальной помощи войскам и поэтому для решения чисто морских задач оставались небольшие возможности. Я подчеркнул, что это было правильно, поскольку от обстановки на фронте зависело и положение флота. Теперь же, после того как войска продвинулись на запад, а силы флота получили возможность выходить из Ленинграда и Кронштадта, очевидно, большую их часть целесообразно нацелить на морское направление. Это особенно касалось нашей авиации, которая в период блокады использовалась преимущественно в интересах фронта, а в новых условиях лишь она пока давала нам возможность усилить удары по вражеским морским коммуникациям.

После недолгого обсуждения этого вопроса было решено, что задачи по боевым действиям на море (нарушение морских коммуникаций противника и защита своих) будут ставиться наркомом Военно-Морского Флота. [347]

Для нас это решение было чрезвычайно важным, особенно в части использования авиации. Сталин даже бросил реплику:

— Кто господствует в воздухе, тот владеет и морем...

Не менее важным являлось решение об ответственности за оборону побережья при продвижении войск фронта. В составе флота специальных частей к этому времени уже не было, поэтому Ставка согласилась с нашим предложением: отвечать за оборону побережья должны приморские фронты.

Когда зашла речь об обстановке на море, я, не преувеличивая и не преуменьшая, доложил, что после снятия блокады Ленинграда обстановка на Финском заливе несколько улучшилась. Теперь противник не может обстреливать корабли, находящиеся в городе на ремонте или на огневых позициях, но они пока подвергаются опасности, если выходят из Кронштадта на запад.

— Ну, эта возможность скоро у врага отпадет, — было сказано мне.

— Безусловно, — согласился я, — отсеются и другие препятствия — прежде всего навигационные, но самое трудное — сложная минная обстановка — сохранится. После таяния льдов боевые походы в Финском заливе будут затруднены большим количеством плавающих мин. Надо ожидать и новых их постановок. Фашисты уже ведут деятельную подготовку к этому.

Поэтому, отвечая на вопрос, готов ли флот начать движение на запад вместе с войсками, я доложил, что по техническому состоянию корабли будут готовы к концу весны, но потребуется некоторое время для ликвидации минной опасности.

В кабинете Верховного Главнокомандующего была вывешена специально подготовленная карта. Можно было видеть, в каких сковывающих условиях находится пока флот. Южное побережье Финского залива, от Ленинграда до Нарвы, занимали наши войска, на северном же берегу залива противник удерживал все побережье, начиная от старой государственной границы. Кроме того, в руках оккупантов находились все крупные острова на Финском заливе, кроме Сескара и Лавенсари.

— Какие классы кораблей использует противник на заливе? — спросил И. В. Сталин.

— В основном корабли для минных постановок, противолодочной обороны, охраны минных заграждений и прикрытия фланга войск.

Из беседы я понял, что Верховный Главнокомандующий знает о том, что осенью 1941 года на минах, поставленных нами, взорвался и затонул финский броненосец береговой обороны «Ильмаринен».

С тех пор мин в заливе, конечно, значительно прибавилось. Я показал на карте минные заграждения, поставленные нами и противником (последние, разумеется, были известны не все), доложил, что немецко-фашистское командование, стремясь блокировать наши корабли, с февраля 1944 года приступило к подавлению минных заграждений наргенской противолодочной позиции и к созданию новых линий минных заграждений в районе островов Большой и Малый Тютерс вплоть до побережья Эстонии. [348]

Только на гогландской позиции и в Нарвском заливе враг с февраля по сентябрь поставил, по-видимому, больше 10 тысяч мин и минных защитников, а в прибрежной части Нарвского залива и островов в целях противодесантной обороны было устроено не менее 3 тысяч фугасов. Всего на гогландской позиции врага с 1942 до середины сентября 1944 года поставлено предположительно свыше 30 тысяч мин и минных защитников. А целиком в Финском заливе с 1942 года обеими сторонами было поставлено около 70 тысяч мин и минных защитников.

После создания столь плотных заграждений фашистам, казалось бы, не требовалось держать в этом районе много дозорных и противолодочных кораблей. Однако, по нашим разведывательным данным, кроме финских кораблей здесь постоянно дислоцируются и внушительные легкие немецкие военно-морские силы. В связи с этим я еще раз подчеркнул, что действия авиации в предстоящей кампании приобретут особое значение ввиду трудностей выхода надводных кораблей за меридиан Гогланда. Кроме обеспечивающих боевых действий авиации придется осуществлять минные постановки в шхерных районах побережья, вести оперативную разведку, прикрывать стоянки кораблей на острове Лавенсари, в Лужской губе и Кронштадте.

Последовал новый вопрос:

— Насколько мощны ваши батареи на фортах Красная Горка и Обручев, достанут ли они до северного берега при продвижении наших войск?

— Все батареи в полной боевой готовности, и их дальнобойность позволит нам оказать войскам существенную помощь. Кроме того, мы можем поддерживать наступление артиллерией кораблей эскадры, северных фортов Кронштадта и железнодорожной бригады. Это несколько сотен мощных морских дальнобойных орудий.

— В каком состоянии Кронштадт? — спросил Верховный.

— Несмотря на блокаду, город все время жил полнокровной жизнью. Строил и ремонтировал корабли, оружие и технику, готовил кадры для флота.

Затем я подробно доложил о количестве и качестве кораблей, находящихся в строю, рассказал о судостроении, ведущемся в блокадном Ленинграде, в заключение кратко доложил о боевой деятельности флота во время недавнего наступления.

К концу пребывания в Ставке мы получили указания относительно предполагаемых ближайших задач флота и о том, к чему нужно готовиться в первую очередь.

Имелось в виду, что наступление войск Ленинградского фронта через некоторое время возобновится. С продвижением их вдоль побережья будут все время улучшаться условия базирования кораблей и частей Балтийского флота.

Для нас вызов в Ставку означал прежде всего внимание флоту, а ее указания обязывали сделать все возможное, чтобы выполнить поставленные задачи. Нам предстояло работать, учиться использовать каждый день и час для подготовки флота к новым операциям. Обо всем этом я доложил по возвращении в Ленинград на заседании Военного совета командирам и начальникам политотделов соединений. [349]

Теперь, весной 1944 года, мы не могли мириться с противодействием нашему тралению в Нарвском заливе и на подходах к Бьёркезунду. Одновременно надо было решительно препятствовать новым минным постановкам врага на направлениях нашего будущего наступления к Выборгу. Оборона коммуникации, связывавшей Кронштадт с Островной и вновь созданной Лужской базами, намного усложнилась в связи с появлением в Финском заливе немецких подводных лодок. Нельзя было также допустить сохранения противником превосходства в Нарвском заливе. Он прикрывал приморский фланг группы армий «Север» и свои минные поля отрядом кораблей в 10 — 15 вымпелов (2 — 3 миноносца, сторожевики, быстроходные десантно-артиллерийские баржи и тральщики). А для нарушения сообщений между Кронштадтом, островом Лавенсари и Усть-Лугой и нанесения ударов по передовым базам противник держал на аэродромах Эстонии сильную группу авиации. На побережье Нарвского залива для борьбы с нашими тралящими кораблями немцы установили многочисленные стационарные артиллерийские батареи. Кроме того, противник стремился всячески нарушить систему наших ночных дозоров. Для этого он использовал сторожевые и торпедные катера, действовавшие группами по 7 — 8 единиц. Столкновения происходили преимущественно ночью, когда мы не могли применять для поддержки авиацию.

В восточной и средней части Финского залива активизировалась деятельность немецких подводных лодок, которые использовали неизвестную для нас в то время акустическую торпеду. Враг начал топить торпедами даже катера — охотники за подводными лодками, нападать на катера, находившиеся в дозоре.

В таких условиях Балтийский флот начал весенне-летнюю кампанию 1944 года. Оставались прежние, так сказать, сухопутные заботы — предстоящее наступление Ленинградского и Карельского фронтов, но в то же время появились и свои, чисто морские операционные направления. Первое из них вело на запад и юго-запад, а второе — к Выборгу.

Боевые действия на первом направлении развернулись в начале мая. Вслед за этим нам предстояло оказывать непосредственную помощь армиям фронта. Взаимодействуя с ними, мы должны были овладеть двумя обширными и основательно укрепленными противником островными районами, прикрывавшими подходы к Выборгу с моря.

Наконец, было третье направление — в северной части Ладожского озера. Здесь армиям Ленинградского и Карельского фронтов должна была помогать наша Ладожская военная флотилия, поддерживая фланг, выходящий к озеру, артиллерийским огнем и десантами.

О начале подготовки и задачах летнего наступления генерал армии Л. А. Говоров доложил на заседании Военного совета фронта еще в марте. На этом же заседании обсуждался вопрос о совершенно новом для нас направлении, которое появилось после выхода войск Ленинградского фронта на восточное побережье Чудского озера. Генеральный штаб информировал нас о сосредоточении противником на озере до 100 различных катеров, в том числе и броневых, с пушечно-пулеметным [350] вооружением. Штаб флота усиленно работал, изыскивая возможность доставки по железной дороге боевых катеров. На Чудском озере предстояла боевая работа и флотской авиации. Тогда лее он поставил задачу флоту: силами береговой стационарной артиллерии и 1-й гвардейской морской артиллерийской железнодорожной бригады во взаимодействии с артиллерией 23-й армии организовать систематическую контрбатарейную борьбу с артиллерией противника на Карельском перешейке.

Какими возможностями располагал флот в этот период? К началу нового наступления в его состав входили крупные воздушные, подводные и надводные силы, а также мощная береговая артиллерия, состоявшая из стационарных, железнодорожных и подвижных (на механической тяге) артиллерийских установок. Корабли базировались на Кронштадт, Ленинград, Ораниенбаум, Лавенсари и другие базы. По надводным и подводным силам, береговой артиллерии флот в районе операции имел теперь превосходство над противником.

Ладожская военная флотилия, оперативно подчиненная на время Свирско-Петрозаводской операции командующему Карельским фронтом базировалась на Новую Ладогу. Ее боевые возможности также значительно превосходили возможности озерной флотилии противника.

К сожалению, минная опасность не позволяла нашему флоту полностью использовать в Финском заливе свое превосходство в надводных кораблях, она чрезвычайно затрудняла их боевые действия.

В первые же дни кампании на заливе начались ожесточенные схватки дозорных катеров. 14 мая в ночном бою четыре балтийских охотника — 401, 413, 231и 202 — вынудили встретившегося противника отступить в сторону маяка Соммерс. В это же самое время в районе банки Метеор (в 6 милях северо-западнее Лавенсари) наш дозорный катер 122 столкнулся с тремя вражескими катерами. От вражеского снаряда на нашем корабле в моторном отсеке возник пожар, остановились двигатели, были выведены из строя пушка и пулемет. Командир катера старший лейтенант Скупченко погиб, помощник командира был тяжело ранен. Но на катере никто не растерялся. Командование взял на себя командир отделения радистов старшина 2-й статьи Павлов. Противники сошлись почти вплотную, гитлеровцы даже бросили несколько ручных гранат. Нашим морякам было предложено сдаться в плен, но балтийцы продолжали защищаться и одновременно вели борьбу с пожаром.

Старшина 2-й статьи Павлов, несмотря на ранение, исправил кормовой пулемет и открыл огонь по вражескому катеру, и тот полным ходом начал отходить к своим. Вскоре корабли противника ушли в северо-западном направлении.

Убедившись, что пожар ликвидировать невозможно, Павлов с матросом Шуваловым оказали помощь тяжелораненым, спустили их за борт на спасательные средства и покинули охваченный огнем катер. Вскоре мужественные катерники были подобраны нашими морскими охотниками.

Обстановка в воздухе к началу операции была вполне благоприятной. Авиация флота имела превосходство над противником в количестве [351] и качестве самолетов, мы перебазировали ее в район предстоящих боевых действий сухопутных войск как на Карельском перешейке, так и на нарвском направлении.

У авиаторов пауз не было. Сразу же после окончания наступления войск Ленинградского фронта, в марте 1944 года, вся наша авиация была перенацелена на морское направление. Используя каждый летный день, штурмовики и бомбардировщики под прикрытием истребителей систематически наносили бомбоштурмовые удары по вражеским кораблям в Нарвском заливе и по ближайшим пунктам их стоянок. В результате уже к 10 июня они потопили 11 тральщиков и сторожевых кораблей, 4 артиллерийские плавучие батареи, 4 сторожевых катера, 3 вспомогательных судна и 41 кораблю нанесли повреждения.

К поддержке наступления приморского фланга армий Ленинградского фронта мы готовились основательно. К этому обязывала своеобразная ситуация. Ведь у противника предстояло отвоевывать укрепленные группы островов. На них финны создали фундаментальную противодесантную оборону с закрытыми артиллерийскими позициями, а проливы и подходы к ним были так хитроумно заминированы, что представляли опасность не только для крупных кораблей, но и для катеров и судов с самой малой осадкой.

Существовала и другая проблема. Как поддержать высадку десантов в островных районах, чем подавить артиллерийский, минометный и пулеметный огонь обороняющегося противника? Конечно, большую роль мы отводили нашей бомбардировочной и штурмовой авиации, но с воздуха невозможно увидеть закрытых огневых точек, из которых противник будет вести огонь по подходящим десантам. Уничтожать или хотя бы подавлять эти, по сути дела, точечные цели можно лишь прямой наводкой из корабельных орудий хотя бы среднего калибра.

Нужны были небольшие бронированные корабли с сильной артиллерией, хотя бы в одной башне. Мониторы по принципу, катера по размерам. Такие корабли у нас были. Два года в тяжелых условиях блокады строили мы морские бронекатера, имевшие по два 85-миллиметровых орудия в танковых башнях. Первый дивизион этих морских бронекатеров был сформирован и вошел в состав бригады шхерных кораблей.

Авиационная и артиллерийская поддержка десанта — немаловажный фактор обеспечения операции, но не менее важно отлично подготовить и десантируемые войска. В недавнем прошлом за недооценку такой подготовки нам пришлось расплачиваться ненужными и неоправданными потерями.

Поэтому обучению морской пехоты было теперь придано особое значение, готовились к десантным операциям также две дивизии из состава Ленинградского фронта.

По-своему была ликвидирована и острая нехватка малых транспортных средств. Нас снова выручили ладожские десантные тендеры. У них была небольшая осадка, особенно в носовой части, что в сочетании с относительно солидной грузоподъемностью (15 — 20 тонн) [352] делало тендер незаменимым при высадке десантов на берег. Модернизируя тендеры, мы одновременно готовили к предстоящим боям командиров отрядов, механиков, весь личный состав этого своеобразного соединения флота.

Я побывал на наших десантных тендерах, осмотрел легкую броню, защищавшую носовую часть трюма и место командира.

Готовились корабельные группы для высадки и поддержки десантов, сопровождения войск при движении вдоль берега. Особое внимание обращалось на отработку организации взаимодействия десанта с авиацией и артиллерией кораблей при бое во время высадки, обороне плацдарма и действиях в глубине обороны противника. Кораблям шхерной бригады, предназначенным для поддержки фланга наступающих войск, готовились маневренные огневые позиции у северного берега Финского залива; для этого от вражеских мин очищался обширный район.

У читателей может возникнуть вопрос: почему в этой операции крупные надводные корабли — крейсеры и эскадренные миноносцы — мы использовали только на первом этапе, для разрушения оборонительных сооружений противника, и только с огневых позиций в Ленинграде и Кронштадте, не решаясь выводить их для более активных действий в Финский залив? Ответ прост: на море не было и целей, против которых можно и нужно было бы использовать эти корабли. К тому же для них на заливе была особенно велика минная опасность.

Все это, вместе взятое, и заставило нас принять решение воздержаться от использования крупных надводных кораблей.

Большая подготовительная работа развернулась и на Ладожской военной флотилии. Командный пункт командующего артиллерией флота был развернут на Карельском перешейке в непосредственной близости от командного пункта командующего артиллерией фронта и в период наступления перемещался вместе с ним. Общее руководство выделенными на операцию силами Ладожской военной флотилии осуществлял ее командующий контр-адмирал В. С. Чероков через ее походный штаб, находившийся на дивизионе канонерских лодок. Все свои действия он согласовывал со штабом 23-й армии, повседневно поддерживал контакт и со штабом Карельского фронта.

Чтобы не дать вражеской разведке малейшей возможности обнаружить направление главного удара, генерал Л. А. Говоров придавал особое значение скрытному сосредоточению войск в районе предстоящих сражений.

Надежно укрыли мы и трассу перевозок. Огромные клубящиеся тучи дыма тянулись за маневрировавшими катерами-дымзавесчиками и за самолетами, вооруженными специальной аппаратурой. Но пассивной маскировкой не ограничивались. В воздухе непрерывно барражировали наши истребители, делая невозможным подход вражеской авиационной разведки. Против морских дозоров противника в районе Котка, Бьёрке были развернуты наши усиленные дозоры, поддерживаемые авиацией. [353]

Мы развернули активные действия против немецких подлодок. Некоторые из них вынуждены были уйти из восточной и средней части Финского залива с повреждениями, а подлодка «У-250» была нами потоплена.

Наш катер «КМ-910» (командир главный старшина В. С. Павлов) прикрывал от подводных лодок тральщики, работавшие вблизи острова Пиисаари (ныне Северный Березовый). Вдруг сигнальщик обнаружил перископ. Об этом немедленно было сообщено командиру находившегося вблизи катера «МО-103» (командир старший лейтенант А. П. Коленко). Через 10 — 15 минут с него была сброшена серия глубинных бомб. На поверхности воды появились масляные пятна. Предполагая, что вражеская подводная лодка получила повреждение, командир «МО-103» сделал еще два захода и сбросил дополнительно серии глубинных бомб.

... К 25 мая все приготовления к началу операции в основном были завершены. В Невской губе дополнительно к ранее подготовленным мощным зенитным артиллерийским установкам мы развернули и плавучие зенитные батареи. Все суда, курсирующие между Ораниенбаумом и Лисьим Носом, надежно охранялись катерами ОВРа под командованием Е. В. Гуськова. Иначе говоря, в районе перевозок противник не мог нам создать никаких помех.

Гитлеровцы ждали, что мы будем вытеснять их прежде всего из Нарвского залива. Чтобы предупредить наши действия, они решили внезапным ударом уничтожить наши силы в этом районе. 5 июня над районом Островной базы внезапно появились самолеты противника. Мощную группу бомбардировщиков прикрывали истребители. Над аэродромом и стоянками кораблей завязался жестокий и упорный воздушный бой. Наши истребители показали свое превосходство в маневре и владении оружием. Под их нажимом враг беспорядочно сбросил бомбы — только чтобы избавиться от груза. Получили незначительные повреждения только 2 тральщика и 4 торпедных катера. Все они остались в строю.

Хорошо действовали и зенитчики: они не дали вражеским самолетам выйти на прицельное бомбометание. Отгоняя «юнкерсы», они как бы передавали их на расправу Ла-5. Фашисты потеряли более 10 самолетов, остальные спаслись бегством. На поиск сбитых летчиков немецкое командование послало самолет До-24. Наши истребители отправили и эту машину на дно Нарвского залива.

А мы продолжали подготовку операции. Усилили внимание ее политическому обеспечению. Работа политорганов, партийных к комсомольских организаций была нацелена на лучшее выполнение боевых задач. На кораблях, батареях, в авиационных частях и подразделениях состоялись партийные и комсомольские собрания, посвященные роли коммунистов и комсомольцев в бою.

На заседании Военного совета был выслушан начальник политотдела авиации флота полковник Сербин. Он рассказал, в частности, о том, какое сильное впечатление производит на летчиков вынос полковых знамен. Командиры авиационных полков гвардии майор А. Е. Мазуренко и майор А. А. Мироненко перед наиболее ответственными [354] вылетами выносили боевые знамена перед своими полками и призывали личный состав приумножить славу балтийских летчиков, беспощадно уничтожать фашистских захватчиков.

К началу активных боевых действий были выпущены специальные номера многотиражек, радиогазеты, листовки, в которых рассказывалось о подвигах наших солдат и матросов, младших командиров и офицеров в боях под Ленинградом.

Наступал решающий день. Чтобы быть ближе к району боевых действий, Военный совет и штаб Балтийского флота передислоцировались из Ленинграда, где они находились почти два с половиной года, в Кронштадт.

Ранним утром 9 июня члены Военного совета Н. К. Смирнов, А. Д. Вербицкий и я пошли на катере к форту «П». Там для наблюдения за ходом сражения был оборудован специальный пункт, оснащенный оптикой и средствами связи. Подводные корабли связывали форт «П» с командными пунктами вице-адмирала Ю. Ф. Ралля, генералов Н. В. Арсеньева, Г. Ф. Одинцова, М. И. Самохина. А. Д. Вербицкий вслух размышлял о том, что вот, мол, тридцать месяцев противник создавал здесь долговременную оборону, а ее за сутки взломает артиллерия фронта и флота. Мысленно возражая ему, я подумал, что сутки боевой работы нашей артиллерии тоже требовали многих месяцев упорной подготовки, напряженного труда тыла страны. Шутка сказать, для нужд артиллерии флота создано около 120 наблюдательно-корректировочных пунктов! Вновь были составлены так называемые паспорта на каждую артиллерийскую позицию, каждый узел обороны и железобетонный дот в первой и второй линиях обороны противника.

Над водами залива тянулась дымка, местами у берега образовывался туман. Мгла ограничивала видимость и полупрозрачной вуалью окутывала форты. Но скоро погода улучшилась. И вот через окуляры дальномеров и стереотруб мы увидели взрывы снарядов крупных калибров. Над землей поднимались тучи песка и камней, они взлетали, будто изверженные кратером вулкана. Земля под нами то и дело вздрагивала. А там, где взметнувшиеся вверх султаны еще только оседали, снова и снова возникали взрывы.

Артиллеристы группы Снитко (полигона), кораблей эскадры, железнодорожной бригады, фортов Кронштадта и южного берега достигли большого эффекта на предельных дистанциях. Командующий артиллерией фронта назначил нам 24 цели. 17 из них были уничтожены полностью, а 7 основательно ослаблены. Огонь 25 батарей врага наша артиллерия подавляла 76 раз! Канонерские лодки «Волга» и «Кама» отлично стреляли по военным объектам противника, расположенным в районе Куоккалы (ныне Репине). Прекрасно справлялись с работой наблюдательные посты, обеспечивавшие точную и своевременную корректировку огня.

Мощные удары артиллерии, авиации фронта и флота нарушили всю систему вражеской обороны, значительно ослабили ее и нанесли противнику огромные потери в живой силе. К концу дня войска фронта провели разведку боем. Противник, видимо, расценил ее [355] как начало недостаточно эффективного наступления или полагал, что это всего лишь отвлекающий маневр с нашей стороны. Во всяком случае, приостановив действия наших разведывательных частей, гитлеровцы не предприняли мер для подвода своих резервов. Это был роковой для них просчет. Но не случайный, он был результатом скрытности нашей подготовки к операции.

Окончив стрельбу на разрушение наиболее мощных оборонительных сооружений главной полосы обороны противника, артиллерия Кронштадта и кораблей эскадры с 21 часа 9 июня повела методичный огонь с целью сорвать восстановительные работы противника на узлах сопротивления южнее Оллила (ныне Солнечное), а также западнее Александровки подавляла огонь отдельных его батарей.

— Работы хватит еще и на завтра, — доложил мне поздно вечером генерал Арсеньев.

— В таком случае ночуем здесь, — предложил Вербицкий.

Я согласился.

Часа через два он разбудил меня:

— Ох и погодка, товарищ командующий, словно по заказу! И наши уже работают вовсю!

В самом деле, небо было высоким и безоблачным. Видимость увеличилась чуть ли не до мыса Стирсудден. Летели самолеты, напоминая журавлиные стаи. Они обозначались в небе резко, отчетливо, до деталей.

Артиллерийская канонада в это утро казалась еще более мощной, чем накануне. Огонь вела большая часть артиллерии флота.

Днем ко мне прибыл с рапортом о результатах стрельб командующий эскадрой вице-адмирал Л. А. Владимирский. Приятно было слышать его отзывы об отличной работе управляющего артиллерийским огнем линейного корабля «Октябрьская революция» капитана 3 ранга Л. В. Бредуна, похвалы офицеру с линкора «Октябрьская революция» капитан-лейтенанту Г. В. Смородинову, который с главного наблюдательно-корректировочного пункта давал исключительно точное целеуказание, хотя противник несколько раз обстреливал его группу. Лев Анатольевич познакомил меня с донесением начальника политотдела эскадры.

Добрые вести поступали и с КП генерала Самохина. Флотская авиация наносила удары по району станции Белоостров. Командир 11-й штурмовой авиационной дивизии, находясь в воздухе, лично наблюдал за результатами бомбоштурмовых ударов.

Еще в мае дивизия вела напряженные бои за освобождение Крыма, Севастополя. Перебазированная в первых числах июня на Балтику, она сразу включилась в работу. Летный состав в первых же боях показал высокое мастерство, мужество и отвагу. Технический состав самоотверженно, не покладая рук обеспечивал полеты. Мужественно и успешно действовали также летчики штурмовой Ропшинской авиационной дивизии полковника М. А. Курочкина.

К вечеру мы узнали, что войска 21-й армии форсировали реку Сестра. Дивизии продвинулись местами более чем на 20 километров. [356]

Но на приморском фланге противник удерживал еще ряд укреплений, и нам опять предстояло крепко поработать.

Горячие были денечки! События набегали одно на другое. На ходу приходилось решать десятки вопросов, анализировать почти непрерывный поток донесений. Вот мои записи того периода.

12 июня. 21-я армия успешно наступает. Занят сильный опорный пункт Кивеннапа. Ведем контрбатарейную борьбу. 23-я армия подходит ко второй полосе неприятельской обороны. На Ладожском озере, доложил В. С. Чероков, приходится вести частые обстрелы берега, помогая продвижению наших войск. Приятная весть: артиллеристам флота в приказе Верховного Главнокомандующего объявлена благодарность. Авиация флота наносит удары по морским сообщениям противника вдоль опушки шхер, препятствуя перевозкам в Выборг. Войска 21-й армии, поддержанные с моря огнем артиллерии, усилили нажим на приморском направлении.

13 июня. Ладожская военная флотилия, обеспечивающая наступление правого фланга 23-й армии, огнем канонерских лодок «Нора», «Бурея», «Селемджа», «Конструктор» и «Вира» подавила объекты обороны противника в районах Ванхаяма, Метсяпарти и на острове Коневец. Армия прорвала первую оборонительную полосу, подошла ко второй в районе Сиирнамяки. Активные действия кораблей флотилии (угроза высадки десанта на фланге) отвлекали часть сил противника.

14 июня. Завершен первый этап действий на выборгском и кексгольмском направлениях. Войска выполнили поставленную задачу. Флотская авиация, нарушая неприятельские морские сообщения в шхерах, мешает врагу маневрировать резервами. Наши железнодорожные батареи продвигаются вперед, вслед за боевыми порядками наступающих войск. Подведены итоги работы артиллерии флота с начала наступления на этих направлениях. Проведено 590 стрельб. Израсходовано 11 тысяч снарядов, 294 раза подавлялся огонь батареи противника. Тут заслуга и самолетов-корректировщиков — хорошо работали.

16 июня. Расширяем зону боевых действий в море. «Волга» и «Кама» в сопровождении быстроходных тральщиков 205, 207, 215, 217 (по указанию командира 46-й стрелковой дивизии) ведут огонь по пунктам Тойвола, Сортавала и Виттикалла. Наши самолеты совершили 800 боевых вылетов. Группа истребителей (ведущий гвардии старший лейтенант Кравцов), прикрывая корабли, встретила четыре ФВ-190. Кравцов и Прасолов сбили по одному самолету, затем совместно — еще один.

Противник явно опасается, что мы завладеем островами Бьёрке. Из Хамины к южным подходам пролива Бьёркезунд выходил вражеский минный заградитель со сторожевыми и торпедными катерами. Несомненно, ставили мины.

Кто-то из старых военных моряков вздыхал:

— Всю жизнь слышу: Бьёрке, Бьёрке... Оттуда еще в гражданскую войну направлялись в Кронштадт английские торпедные катера. [357]

Начальник штаба флота контр-адмирал Петров уточнил со штабом Ленинградского фронта план освобождения островов вплоть до Выборга.

Четыре морских бронекатера на рассвете непосредственно поддерживали огнем наступавший вдоль побережья стрелковый полк. 1-й и 2-й дивизионы наших катерных тральщиков тралили фарватер южнее Сейвясте. Морские охотники лейтенанта Чалова прикрывали их от нападения вражеских самолетов, расстреливали подсеченные мины. Береговые батареи противника вели обстрел тральщиков. На них же совершили налет около 20 вражеских самолетов. Комендоры «МО-132» сбили один Ю-88, три катерных тральщика получили повреждения.

Попросил, чтобы мне поподробнее доложили о лейтенанте Чалове. Командир звена морских охотников, он же командир «МО-132», поехал по комсомольской путевке в училище имени М. В. Фрунзе в 1939 году, сам с Кубани. Учебу не окончил: война. Был назначен сигнальщиком на канонерскую лодку. Осенью 1941 года был направлен на курсы подготовки офицерского состава. По окончании курсов — помощник, а вскоре и командир охотника. Опытный офицер, смелый, отважный.

17 июня. Войска фронта прорвали вторую полосу обороны противника и вышли к третьей. Артиллерия флота провела за 11 — 16 июня 225 стрельб, израсходовав 5809 снарядов. Огонь батарей противника подавлялся 129 раз. Рассеяно 22 скопления пехоты... Вызвано 85 пожаров. Командир 1-й гвардейской морской артиллерийской железнодорожной бригады полковник С. С. Кобец начал перемещение отдельных дивизионов Б. М. Гранина и Л. М. Тудера за наступающими войсками. Авиация флота продолжает наращивать удары по неприятельским кораблям, находящимся в шхерах между Коткой и Выборгом. За день летчики потопили две десантные баржи, нескольким транспортам нанесли тяжелые повреждения. Повреждено несколько боевых кораблей врага. Вице-адмиралу Ю. Ф. Раллю, генерал-майору Н. В. Арсеньеву и командиру 260-й отдельной бригады морской пехоты генерал-майору И. Н. Кузьмичеву дан приказ приступить к освобождению островов Бьёркского архипелага.

Был у командира 1-й бригады торпедных катеров капитана 1 ранга П. Г. Олейника. Приказал ему держать катера между островом Руонти и мысом Ристиниеми в постоянной готовности для атак. Там проходит главная коммуникация противника, начавшего эвакуацию Выборга.

18 июня. Возможность использования береговой артиллерии уменьшилась. Фронт отдалился, и значительная часть стационарных батарей, как и крупные корабли, осталась в тылу. Поэтому отряду корабельной поддержки приказано усилить удары по врагу на фланге фронта. Дивизионы канонерских лодок капитанов 1 ранга М. Д. Полетаева и Э. И. Лазо, маневрируя за тралами, продолжают выполнять огневые задачи, которые вчера решал морскими бронекатерами капитан 2 ранга А. Л. Коляда. Его переключили на ограниченную задачу — помогать пехоте. Продвижение кораблей для непосредственной [358] поддержки фланга наступающих войск приобретает все большее значение.

Прибыли капитан 1 ранга Г. Г. Олейник и командир дивизиона Герой Советского Союза капитан-лейтенант С. А. Осипов, рассказали о ночной удаче. Во исполнение отданного вчера приказания Осипов и с ним катера старших лейтенантов Маряхина и Молостова, лейтенанта Куликова дежурили на коммуникации врага. Стояли в тени берега, когда показались три вражеских транспорта. Конвоиров считать было некогда, что-то около 15 единиц. Атаковали. Торпеды, судя по взрывам, достигли цели.

19 июня. Прорвана и третья полоса обороны врага. Минувшей ночью ходил в Батарейную бухту, наблюдал за выходом в Олалах десантного отряда, предназначенного для высадки на острова Бьёрке и Тиуринсари. Отдельная бригада морской пехоты генерал-майора И. Н. Кузьмичева вышла на тридцати десантных тендерах капитана 3 ранга В. С. Сиротинского. Ее поддержат авиация, морские бронекатера, прикроют дымзавесчики. Всеми силами десанта будет командовать Ю. Ф. Ралль.

Ночью же вернулся на командный пункт штаба флота и узнал, что правый фланг 21-й армии ведет упорные бои на третьей оборонительной полосе, левый фланг овладел Койвисто (ныне Приморск), войска 23-й армии также вышли к третьей полосе и начали продвижение к Выборгу.

Получено сообщение о действиях летчиков в шхерах. Вызвал генерала Самохина:

— Что не докладываешь о победе?

— Да невелика она. Помешали минным постановкам врага. Но штурмовики обещают завтра-послезавтра ликвидировать всякую возможность для противника ставить в районе Бьёрке мины.

Михаил Иванович не бросал слов на ветер. Я знал это, как знал и другие качества генерала Самохина. Еще в тридцатые годы Самохин, молодой тогда командир, возглавил одну из первых эскадрилий минно-торпедной авиации, позднее, командовал бомбардировочным полком на Черноморском флоте. Он хорошо пилотировал машины разного назначения, изучал каждую новую серию самолетов, принятую на вооружение, разбирался в тактике всех родов авиации, знал оружие и материальную часть.

Мы работали с ним локоть к локтю уже не один год. В дни, когда наша страна давала отпор финским прислужникам империалистов-маннергеймовцев, Михаил Иванович являлся заместителем командующего военно-воздушными силами флота. С начала Великой Отечественной войны Самохин успешно руководил боевым использованием авиации флота, доукомплектовывая части машинами, техникой и оружием, готовил кадры. Михаил Иванович обладал огромной энергией, незаурядными способностями, многолетним опытом.

Летом 1941 года корабли Балтийского флота вынуждены были отойти в гавани неприступного Кронштадта, устье Невы. Наша авиация, потеряв аэродромы на западе, оказалась без баз. Впору было приуныть. Но генерал Самохин, наоборот, был сгустком энергии. [359] И, несмотря ни на что, балтийские летчики продолжали драться. Наскоро создавались аэродромы, склады топлива и боезапаса, ремонтные мастерские, учебные пункты, служба погоды на новых трассах. Михаил Иванович докладывал в Военный совет флота, что боевые экипажи должны получать специальное питание в отдельных столовых, иметь в своем распоряжении здравницы и дома отдыха для передышки после боев. Мы по возможности помогали.

... Спустя несколько дней мне доложили о действиях штурмовиков. Питомцы Самохина поработали, как он и обещал, отлично. Балтийцы, естественно, стремились на простор родного моря. Еще за месяц до развертывания активных действий флота в Выборгской операции летнюю кампанию открыли соединения торпедных катеров, истребительный отряд и все наши тральщики.

Едва Финский залив очистился ото льда, как с острова Лавенсари мы выдвинули корабельные дозоры. Большое соединение тральщиков очищало от мин восточную часть Нарвского залива, а морская авиация, сторожевые и торпедные катера охраняли их.

Первые боевые столкновения наших катерников с сильными группами кораблей противника произошли в ночь на 30 мая вблизи острова Гогланд.

Еще в 1943 году с командирами катеров в учебном кабинете было проведено четыре тысячи атак. Применялись и анализировались самые сложные варианты, как идти в бой и побеждать ночью и днем. Надо сказать, что дневные атаки катеров некоторые офицеры рассматривали как самое последнее дело тактики. Кое-кто вообще сомневался в целесообразности обучения офицеров торпедным атакам, когда противник почти недосягаем для наших торпедных катеров. Командир бригады капитан 1 ранга Евгений Владимирович Гуськов, офицер рассудительный, с доброй хваткой и трезвым умом, не обращал внимания на ворчунов и продолжал тренировки. И не зря: известные катерники Герои Советского Союза В. П. Гуманенко, С. А. Осипов, А. И. Афанасьев, Б. П. Ущев, И. С. Иванов, А. Г. Свердлов, В. М. Жильцов и многие другие научились совершать дневные торпедные атаки, требовавшие высокой тактической подготовки.

В ночь на 30 мая группа торпедных катеров, которой командовал капитан 3 ранга В. М. Старостин, должна была нанести удар по кораблям на морских сообщениях противника в Нарвском заливе. Еще на подходе к заливу были обнаружены вражеские тральщики. Один из них сразу был выведен из строя, остальные отошли под защиту береговых батарей.

Второе столкновение с противником произошло через сутки. Шесть торпедных катеров под командованием Героя Советского Союза капитана 3 ранга С. А. Осипова, прикрываемые четверкой Ла-5, вышли из бухты Лавенсари на исходную позицию. Они форсировали минные поля и вышли на поиск. Вскоре наблюдатели обнаружили большую группу вражеских кораблей. Часть из них занималась [360] тралением, а другие прикрывали их. Открытый фашистами отсечный артиллерийский и пулеметный огонь был очень плотным. Но Осипов умел хорошо маневрировать. Он приказал одному из катеров поставить дымовую завесу. Этот приказ немедленно и четко был выполнен экипажем старшего лейтенанта Глушкова. Осипов развернул для атаки остальные катера. Первым пошел Калинин. Это была первая атака молодого командира. За ним смело ринулся сквозь огненный шквал и второй молодой командир — коммунист Суворов. Боцманы коммунисты Алексеев, Арефьев, Кузнецов били из пулеметов по экипажам кораблей противника.

Глушков вторично поставил дымовую завесу, и на гитлеровцев обрушилась новая серия результативных ударов. Устрашившись потерь, немцы вызвали на помощь авиацию. Группа воздушного прикрытия, возглавляемая гвардии старшим лейтенантом В. И. Черненко, несмотря на численное превосходство врага, сумела сковать истребителей противника. В этом бою рядом с ветеранами отлично зарекомендовали себя и новички.

Подобные ожесточенные схватки в Нарвском заливе повторялись и в последующие дни. Например, в ночь на 5 июня наши торпедные катера уничтожили вражеский тральщик типа М-37.

А впереди предстояла задача посложнее. Правда, в ней не все обошлось без накладок. Однако расскажу по порядку.

Еще 16 июня командир Островной базы вице-адмирал Г. В. Жуков получил приказание занять островок Нерва, оставить на нем для обороны гарнизон и организовать наблюдательный пункт. В мирное время на острове Нерва имелся маяк. Башня этого маяка была разрушена еще во время боев 1941 года, а затем в течение двух лет крохотная территория острова являлась ничейной. Ныне же, в период наступления, наблюдательный пункт здесь был крайне необходим флоту. Я очень беспокоился: не опередили ли нас враги? В ответ на мои опасения начальник штаба флота отрицательно покачал головой, и в углах его губ появилась усмешка.

— Нет, они полезут на остров не раньше, чем узнают о нашей высадке.

Высадку усиленной роты морской пехоты проводили в ночь на 20 июня. Ее прикрывали торпедные катера под командованием Героев Советского Союза С. А. Осипова, Б. П. Ущева, И. С. Иванова и В. И. Тихонова. В свою очередь для поддержки торпедных катеров в этом районе находились морские бронекатера, катера-охотники под командованием командира соединения капитана 1 ранга Е. В. Гуськова.

На морском охотнике 106 вместе с Гуськовым находился и командир истребительного отряда Михаил Васильевич Капралов, много раз бывавший в дневных и ночных схватках с катерами противника.

В 23 часа на севере внезапно появились силуэты двух довольно крупных кораблей. Гуськов повел отряд на сближение с противником. Гитлеровцы заметили наши катера на дистанции дальности артиллерийского огня, сразу же отвернули на обратный курс, предполагая, видимо, что у нас торпедные катера, и открыли огонь. Один [361] из первых снарядов разорвался рядом с флагманским катером. Осколками был тяжело ранен М. В. Капралов.

Теперь было ясно, что отряд, столкнулся с миноносцами, чье артиллерийское преимущество перед морскими бронекатерами бесспорно. Гуськов сообщил о ситуации Осипову, торпедные катера которого обеспечивали в этот момент высадку на остров Нерва. Осипов быстро определил, что это германские миноносцы типа Т. Заманчивая цель! Но тут командир дивизиона либо погорячился, либо поторопился и принял неправильное решение: приказал атаковать миноносцы лишь одному отряду Ущева. Нападение в лоб не удалось. Ожесточенный огонь нанес катерам серьезные повреждения, а выпущенные торпеды прошли мимо цели.

Этот неприятный урок должен был напомнить командиру дивизиона правила атаки торпедными катерами. Однако Осипов после отхода Ущева повторил локальную атаку силами отряда капитана 3 ранга В. И. Тихонова. Снова наших катерников встретил энергичный отпор. Миноносцы отошли к шхерам. Но прошел час, и они опять появились. Несомненно, у противника была цель сорвать высадку нашего десанта. Только теперь, опасаясь окончательно проиграть бой, командир дивизиона приказал атаковать миноносцы одновременно всеми катерами, у которых остались торпеды и не было серьезных повреждений. Пользуясь ограниченной видимостью и преимуществом в скорости, катера двумя группами взяли миноносцы в клещи, надежно прикрывая себя дымовыми завесами. Один вражеский корабль был торпедирован, а другой, уклоняясь от новых атак и не оказав помощи гибнувшему экипажу, поспешно скрылся в шхерах.

Утром 20 июня на Нерву была высажена рота морской пехоты, выгружена материальная часть батареи, и остров превратился в опорный пункт флота, очень важный для последующих боевых действий в этом районе.

Мне хочется отметить здесь одно характерное качество, присущее нашим офицерам и матросам, качество, которое с особой силой проявлялось у катерников, — это подлинное морское братство, готовность к самопожертвованию во имя товарищества. Вот лишь два факта.

Отряд торпедных катеров, в составе которого действовал и лейтенант Солодовников, проводил поиск в Нарвском заливе. Обнаружили противника и навязали ему бой. Группа дралась хорошо и нанесла врагу большой урон. Но неожиданно сосед Солодовникова попал в тяжелое положение. Ему надо было выйти из боя. Чтобы выручить товарища из беды, Солодовников принял огонь на себя и постепенно оттянул вражеские корабли от пострадавшего катера. Воспользовавшись этим, командир подбитого катера, прикрываясь дымзавесой, отошел. Лейтенант Солодовников продолжал искусно маневрировать, а затем, улучив момент, взял бедствовавший корабль на буксир. Тем временем подоспела подмога: в район боя вылетели командир гвардейского истребительного полка гвардии подполковник В. И. Катков в паре с лейтенантом Черненко. Они штурмовыми ударами разогнали вражеские катера. [362]

И еще пример.

Во время очередного боя катер лейтенанта Хренова, завершая атаку, сделал поворот. Вражеский снаряд попал в моторное отделение. Возник пожар. Через пробоину в отсек хлынула вода. Находящиеся здесь матросы были ранены, обожжены, задыхались в парах бензина. Главный старшина Матюхин, участвовавший в 64 морских боевых столкновениях, получил ранение в ноги, ожоги. Но он все же вытащил мотористов на верхнюю палубу и надел на них спасательные пояса. Катер начал тонуть, и раненые оказались в воде. А Матюхин перешел к другой группе. Там комсорг экипажа матрос Кусков, пораженный осколками в голову и грудь, оказывал помощь тяжело раненному лейтенанту Хренову. Матюхин бережно принял от Кускова командира, а комсорг направился к боцману старшине 1-й статьи Немирову, который перевязывал офицера штаба бригады старшего лейтенанта Прушинского. Оба офицера говорили: — Товарищи, спасайтесь сами!

Но Матюхин спрыгнул за борт, не выпуская из рук Хренова. За ним последовал Кусков, поддерживая Прушинского. Ориентируясь по вспышкам стрелявшей батареи, они поплыли к острову Нерва. Катера отряда еще дрались с сильным противником, и приходилось рассчитывать на собственные силы. Более двух часов, спасая командиров, плыли герои к острову. Они верили, что помощь придет, и не ошиблись: над местом боя появился наш самолет, который обнаружил группу плывущих людей. Летчик сообщил об этом на берег. Вскоре подошел катер и взял всех на борт.

Активность наших торпедных катеров в Нарвском и Выборгском заливах день ото дня возрастала. Не упуская случая нанести удар по врагу, катерники очень осложнили здесь движение его судов и кораблей. Серьезное столкновение произошло в ночь на 27 июня. Герой Советского Союза Осипов вместе с Молостовым, Солодовниковым, Скриповым и Куликовым вышел к северу от линии островов Нерва, Соммерс. В пути они обнаружили группу кораблей противника. Но враги тоже заметили буруны — «усы» шедших с большой скоростью катеров. Под ураганным орудийным и пулеметным огнем Куликов немедленно прикрыл своих боевых товарищей дымовой завесой. Благодаря этому все катера очень удачно сблизились с вражескими кораблями и одновременно развернулись для атаки.

Один из фашистских кораблей был торпедирован и с тяжелыми повреждениями повернул в шхеры. За ним отошли и остальные.

Командир соединения торпедных катеров капитан 1 ранга Г. Г. Олейник решил проверить этот район (что-то противник зачастил сюда). Похоже было на то, что гитлеровцы намереваются убрать наших наблюдателей с острова Нерва. В море вышли катера Васильева, Скрипова, Шлисса и Хренова. Командовать группой поручили гвардии капитан-лейтенанту Ущеву. В июле 1944 года Борису Петровичу Ущеву было присвоено (звание Героя Советского Союза. Предположения подтвердились. Действительно, вражеские корабли попытались снова подойти к острову. Ущев не стал торопиться с атакой, запросил поддержку. Мы сразу узнали его почерк. Он не [363] раз бывал в сложной боевой обстановке, с первых дней Великой Отечественной войны участвовал в многочисленных боевых столкновениях в Ирбенском, Рижском и Финском заливах, минных постановках в водах противника, высадке разведчиков. Не спешить, все взвесить, обеспечить максимум успеха — вот принципы, которыми офицер руководствовался. Так он действовал и сейчас. На помощь ему с Лавенсари подошел отряд торпедных катеров капитан-лейтенанта Иванова.

Вице-адмирал Жуков, на случай если противник будет упорно добиваться своей цели, дополнительно направил к острову Нерва сторожевой корабль «Туча» и канонерскую лодку «Москва». Но противник ретировался после первого же залпа батареи, установленной нами на острове.

Катерники все же сумели основательно потрепать отходящего противника. Хотя враг обладал значительным превосходством в силах и ожесточенно отстреливался, наши торпедные катера потопили четыре его корабля.

Бои, естественно, не обходились без потерь. Возвращавшиеся на базу торпедные катера требовали часто ремонта моторов, корпусов. Далеко не всегда его удавалось выполнить в короткие сроки силами личного состава, а судостроительная промышленность Ленинграда еще только восстанавливалась.

... За первые одиннадцать суток наступательных боев между Финским заливом и Ладожским озером армии Ленинградского фронта окончательно похоронили надежды врагов удержаться за мощными укреплениями. Линия фронта отодвинулась на северо-запад от Ленинграда до 150 километров.

В ходе операции флот успешно выполнял поставленные ему задачи, надежно прикрывал и поддерживал кораблями и авиацией фланги наступающих войск.

Сыграли свою роль тщательно разработанный план использования всех родов сил флота, богатый опыт борьбы, накопленный нашими артиллеристами и летчиками в январско-февральской наступательной операции, и большая подготовительная работа, проведенная штабами флота и соединений.

Наши авиационные дивизии совершили за эти дни около 4 тысяч боевых вылетов. Действия войск фронта и кораблей надежно поддерживались истребителями, поддерживались штурмовиками и бомбардировщиками. Штаб генерала М. И. Самохина хорошо организовал взаимодействие всех родов морской авиации между собой и с авиацией фронта.

В ходе наступления артиллерия флота израсходовала свыше 18 тысяч крупнокалиберных снарядов, разрушила много различных объектов в системе вражеской обороны. Особенно большие потери противник понес от ударов флотской артиллерии в первые дни наступления, когда в боях принимало участие ее максимальное количество. [364]

Крупных результатов достигла 1-я гвардейская морская артиллерийская железнодорожная бригада.

Из более чем девятисот стрельб морской артиллерии, выполненных тогда, 83 процента было произведено с корректировкой огня. Это наивысший процент за всю войну.

... 20 июня Выборг вновь оказался в наших руках. Это прежде всего порт, причем порт с очень сложными подходами. Извилистый фарватер тянется к нему между многими островами. И прежде всего — островами Бьёркского архипелага. Острова же противник не покинул. Они были основательно укреплены. Да и оборону побережья враг продолжал усиливать. На участок западнее Выборга из Таллина через Хельсинки гитлеровцы перебросили вновь укомплектованную 122-ю моторизованную дивизию и бригаду штурмовых орудий. В этот же район с Карельского фронта перевели одну из своих дивизий и финны. Л. А. Говоров, теперь уже Маршал Советского Союза, обратил мое внимание на важное значение островов Бьёркского архипелага.

— Я не могу оставлять их с такими укреплениями на фланге армии, — сказал он. — Да и флоту, полагаю, финны на островах мешают.

Конечно, эти острова, находясь в руках противника, резко ухудшали положение «на приморском фланге Ленинградского фронта. Это был плацдарм, откуда совершались огневые налеты на Сескарский плес и основной фарватер между островом Лавенсари и Кронштадтом. Вражеские батареи существенно мешали проходу кораблей и в Выборгский залив, где нам предстояло оказывать содействие наступающим войскам.

Я вспоминаю другую беседу с командующим фронтом по этому вопросу. Еще когда войска Ленинградского фронта только прорвали последний оборонительный рубеж линии Маннергейма, Л. А. Говоров при очередной встрече сказал мне:

— Сейчас нам надо штурмовать Выборг. А что будем делать с островами Бьёркского архипелага? Я не задумываясь ответил:

— Острова нужно брать. По вашему решению мы с весны готовили две стрелковые дивизии для высадки десанта. Теперь наступило время их использовать.

Говоров покачал головой:

— К сожалению, эти дивизии будут заняты.

Я напомнил, что флот десантных войск не имеет, кроме одной отдельной бригады морской пехоты.

— Что имели, все передали фронту... Вы, Леонид Александрович, хорошо это знаете. Флот же ни Бьёрке, ни острова Выборгского залива без пехоты взять не сможет.

— У вас есть авиация. Ее мы больше не используем. Есть железнодорожная артиллерия, она может помогать огнем. Есть бригада морской пехоты. Наконец, на кораблях у вас замечательные люди...

— Все это верно, Леонид Александрович, но острова архипелага сильно укреплены. В финскую войну с батареями Бьёрке мы боролись, используя артиллерию линейных кораблей и всю мощь нашей бомбардировочной [365] авиации, а результаты были плачевными. Это точечные цели, поражение которых требует значительных средств и времени...

— Так ищите слабое место, ищите звено, где вас ждет успех. И не затягивайте, — заключил командующий. — После этой операции сразу же встанет вопрос об освобождении островов Выборгского залива.

Нужно было немедленно приступать к выполнению приказа. Мы вызвали командиров соединений на Военный совет и уточнили наши возможности. Началась практическая подготовка к решению задачи. Были тщательно изучены все данные об обороне противника на островах, их топография, условия высадки людей и техники. 260-й бригаде морской пехоты было приказано срочно перебазироваться в район Хумалиоки (залив Олалахт), а после освобождения побережья войсками фронта — в Койвисто, в район, максимально приближенный к островам Бьёркского архипелага.

Одна из основных трудностей была связана с необходимостью сосредоточить высадочные средства в Бьёркезунде, в то время как противник своими батареями на самом острове Бьёрке пока прочно прикрывал узкий вход в этот пролив.

В короткие светлые ночи, прикрываясь дымовыми завесами, нам удалось перебазировать в Хумалиоки несколько десантных тендеров, морских бронекатеров, катеров-дымзавесчиков, а на автомашинах перебросить по берегу батальон морской пехоты.

Оставался открытым главный вопрос: куда высаживаться?

Самую сильную оборону противник создал в южной и юго-восточной частях острова. Здесь располагались основная часть войск, укрытые батареи, противодесантные укрепления. Лезть в лоб на оборону противника, да еще с одной бригадой, было неразумно.

Я спросил Ралля, как он смотрит на разведку боем острова Пиисари. Этот остров, самый северный в архипелаге, расположенный ближе к финскому побережью, занимает тыловое положение. Наверное, там и оборона слабее, и войск меньше.

Юрий Федорович оживился:

— Неплохая идея! Удар в тыл вражеской обороны всего архипелага, а потом с тыла же удар на Тиуринсари. И знаете, с Бьёрке финнам придется самим уйти...

Мнение Юрия Федоровича было для меня всегда ценно. Я привык прислушиваться к его умным советам еще тогда, когда он был начальником штаба флота. Эти обязанности он передал Петрову после того, как трагически погиб командующий эскадрой, большой мой друг, вице-адмирал Валентин Петрович Дрозд, человек разносторонних флотских знаний, большой личной смелости и внутреннего обаяния.

Зимой, в блокадных условиях, связь Кронштадта с Ленинградом осуществлялась по льду, через залив, от дачного поселка Горская на северном берегу Невской губы. Трассы и берег обстреливались. В полынью, образовавшуюся в результате артиллерийского обстрела и затянутую нетвердым льдом, и попала машина командующего эскадрой. [366]

Мы похоронили нашего дорогого товарища в сумрачный февральский день 1943 года на военном кладбище возле Александро-Невской лавры.

С нелегкой душой отпустил Военный совет Юрия Федоровича Ралля с должности начальника штаба флота на эскадру. Ралля я знал очень давно. Один из специалистов старого русского флота, он руководил первыми заграничными походами советских военных кораблей. Им было воспитано не одно поколение военных моряков.

Когда мы отходили в 1941 году из Таллина, вице-адмирал Ралль командовал кораблями прикрытия. Корабль, на котором он шел, подорвался на мине. Юрий Федорович был тяжело контужен, но поста не оставил... И вот после гибели Дрозда он, обычно мягкий, с суровой убежденностью доказал мне и всему Военному совету необходимость его перехода на эскадру.

— Отдыхать вы там не будете, — говорил я ему в сердцах, — но и воевать или вообще решать крупные задачи тоже пока не придется.

— Как смотреть, Владимир Филиппович, — возражал он. — Прежде всего нужно основательно заняться корабельной артиллерией, восстановить полную готовность кораблей для похода. Вот подняли лидер «Минск» — хорошо! А «Стерегущего» не надо поднимать? И ремонтировать линкор «Октябрьская революция» надо. И крейсера должны быть в готовности к боям. Могу вам пообещать подготовку на эскадре специалистов для кораблей, хороших специалистов. Эскадра станет также головным строителем морских броневых катеров, тральщиков. Достроим другие корабли, восстановим ряд транспортов... Вице-адмирал Ралль не убедил бы меня даже этой своей деловой программой, но в это время нарком Военно-Морского Флота прислал в наше распоряжение опытных флагманов. Это позволило сделать ряд кадровых перестановок и без большого ущерба для дела удовлетворить просьбу Ралля...

... Итак, направление удара выбрано. Но опять проблема: как в светлую ночь выйти из залива Олалахт с десантом на тихоходных тендерах, незаметно для противника пройти изрядную часть пролива и на рассвете высадиться? Не так-то просто и точно рассчитать время поддержки десанта штурмовой и истребительной авиацией. Рано начнут — плохо, опоздают — еще хуже.

Все эти соображения, доводы, сомнения были учтены в детальном плане первого этапа боевых действий — освобождения островов Бьёрке и Тиуринсари, — который разработали штабы флота и Кронштадтского морского оборонительного района.

К 17 июня наши катерные тральщики очистили узкие фарватеры в бухту Олалахт (ныне залив Ермиловский). Траление производилось под прикрытием дымовых завес. Артиллерия с острова Бьёрке вела сильный, но безрезультатный огонь. Противник не смог помешать тралению, зато наши артиллеристы засекли вражеские батареи. Пока все шло нормально.

При очередном докладе, исходя из нашего плана внезапно овладеть островом Пиисари, Ю. Ф. Ралль сообщил, что на Тиуринсари и Бьёрке имеется до 3 тысяч солдат и офицеров. Противодесантная [367] оборона основательна — дзоты, траншеи, береговые батареи насчитывают до 40 стволов калибром от 45 до 250 мм. Много линий проволочных заграждений. Корабли в Котке, Хамине и шхерах.

— Попрошу, — сказал Ралль, — товарища Самохина уточнить.

— Уже уточнили, — заметил я. — Выявлены по крайней мере 2 миноносца и 5 канонерских лодок, 5 десантных барж, вооруженных артиллерией, 15 сторожевых кораблей и до 50 катеров различного назначения.

— Терпимо, — резюмировал Ралль. — Конечно, если генерал Самохин будет принимать наши заявки.

— Такой приказ уже направлен. Начальник штаба авиации КБФ генерал Шугинин запасся всеми необходимыми данными, чтобы своевременно и активно поддержать высадку десанта и его продвижение на островах.

В распоряжение вице-адмирала Ралля мы передали довольно крупные силы — бригаду морской пехоты генерала И. Н. Кузьмичева, соединение шхерных кораблей под командованием капитана 1 ранга С. В. Кудрявцева с дивизионами канонерских лодок, морских бронекатеров, отрядами тендеров, дымзавесчиков и катерных тральщиков.

Военный совет флота одобрил решение вице-адмирала Ралля создать плацдарм на острове Пиисари, вначале внезапно высадив для этого усиленную разведывательную роту морской пехоты.

Как я уже говорил, белые ночи облегчали противнику наблюдение за движением в проливах. Вдобавок, как выяснила разведка, в различных пунктах пролива Бьёркезунд было установлено несколько сот мин. Мины были с ловушками, предназначенными для подрыва катеров, имеющих малую осадку. Поэтому рассчитывать на внезапность высадки было трудно...

К исходу суток 20 июня участники боя за высадку сосредоточились в Хумалиоки. Командовать десантом поручили капитану 3 ранга П. Ф. Мазепину, поддерживать его — капитан-лейтенанту А. И. Потужному. Разведротой, разместившейся на тендерах, командовал майор А. П. Романцов.

Чтобы отвлечь внимание вражеского гарнизона, Ю. Ф. Ралль приказал за час до выхода отряда высадки произвести демонстрацию в противоположном, южном направлении. Туда направили группу катеров. Обманутый противник открыл по ним ожесточенный огонь. Появившиеся в воздухе наши штурмовики ударили по батареям. А тем временем юркие дымзавесчики прикрыли выход отряда Потужного в северном направлении. Прорыв через узкий пролив удался.

На рассвете десантники подошли к острову Пиисари и начали высадку. Команды тендеров прыгали в воду и помогали разведчикам перебрасывать на берег пулеметы и боезапас. Сопротивление было незначительным. Гарнизон острова был явно растерян. Бойцы быстро заняли заранее намеченный плацдарм — полкилометра по фронту и до восьмисот метров в глубину.

Тактическая внезапность превосходно сочеталась с исключительным мужеством и напористостью разведчиков. Орудийный расчет 368 сержанта Ясенко сразу же устремился к выгодной позиции на небольшой высотке.

Враг приходил в себя, и бой разгорался. Наводчик Кораблев из орудийного расчета сержанта Ясенко был ранен, но согласился уйти в укрытие лишь тогда, когда от потери крови совсем обессилел. Раненые, Ясенко и Щекотов продолжали вести огонь.

Большую силу воли проявил младший лейтенант Пичугин. Он командовал взводом противотанковых ружей. Дважды раненый, едва держась на ногах, Пичугин уничтожил три огневые точки противника. Лейтенант Джанов со своими бойцами сразу после высадки занял оборону плацдарма на флангах. Под пулеметным огнем его взвода захлебнулись все контратаки вражеского гарнизона, оказавшегося, как выяснилось к этому моменту, не таким уж слабым — три роты полного состава!

Героически вела себя в бою девушка-санитарка коммунистка Марта Бонжус. Она не раз отличалась в схватках с врагом и раньше. Глубокой осенью 1941 года, находясь в рядах морской пехоты, Марта в одном из жарких боев под Петергофом, заменив убитого пулеметчика, длительное время отражала атаку противника, была контужена. После излечения она снова вернулась в морскую пехоту, стойко несла суровую службу, ходила в разведку, участвовала в боях. Здесь, на Пиисари, она вынесла из боя двадцать раненых. В критические минуты санитарка появлялась среди защитников плацдарма с автоматом. Несколько позже Марта Бонжус спасла жизнь и майору А. П. Романцову. Положив его на плащ-палатку, отважная девушка под огнем противника доставила офицера к берегу, передала его на катер. За мужество и отвагу, проявленные в боях, она в июле 1944 года была награждена орденом.

Майор Романцов и капитан-лейтенант Потужный своевременно потребовали подкрепления. Однако с поддержкой роты произошла заминка. Сказалась, к сожалению, недостаточная оперативность общего руководства высадкой. С часу на час положение десанта ухудшалось еще из-за того, что на катерах-дымзавесчиках (командиры — старшины 1-й статьи Кравченко и Лебедев) и на бронекатере Налетова, которые находились в дозоре, слабо наблюдали за подходами к плацдарму. Четырем артиллерийским десантным баржам и нескольким катерам противника удалось прорваться с севера к району высадки. Их огонь уничтожал и выводил из строя тендеры. Но Потужный и Налетов не отступили. Наш бронекатер в неравном бою отстоял позиции отряда до появления авиации поддержки.

Только в полдень положение десанта было существенно облегчено, авиация флота, хотя и с некоторым опозданием, заставила отступить корабли противника, нанеся им большой урон. На остров высадилась еще одна рота морской пехоты, которой командовал лейтенант А. Н. Соколовский.

К этому моменту на побережье полуострова Койвисто заняла позицию наша 85-миллиметровая батарея. Она открыла огонь по вражеским кораблям. [369]

Положение десанта все еще не стало стабильным. Надо было срочно наращивать его силы, так как враг наседал на плацдарм. Но два батальона, переброшенные на автомашинах по побережью Койвисто, теряли драгоценное время, ожидая тендеры.

В штабе Ралля заколебались. Там даже склонны были считать, что обстановка сложилась не в нашу пользу, что лучше вывезти с острова Пиисари высаженные роты.

Хорошо, что Потужный вовремя прибыл из пекла на КП. Он сообщил, что роты стойко обороняют плацдарм, можно и надо развивать успех. Ралль приказал командиру бригады шхерных кораблей Кудрявцеву немедленно направить тендеры капитан-лейтенанта Воскобойникова и капитана 3 ранга Мазепина к батальонам морской пехоты. Туда, маскируясь на переходе дымзавесами, вышли шестнадцать тендеров.

На рассвете 22 июня на Пиисари высадились два батальона, отдельная пулеметная рота, две батареи истребительного дивизиона и штаб бригады во главе с полковником Л. В. Добротиным. Хорошо сработало авиационное прикрытие, подкрепление удалось доставить с минимальными потерями.

Корабельные дозоры, предусмотрительно занявшие позиции севернее и западнее островов, недалеко от выхода из шхер, решительно пресекли попытку двух сторожевиков противника помешать нашему десанту.

С обнаженным, не подготовленным для обороны тылом финские островные гарнизоны не могли стойко обороняться. В течение дня они эвакуировались. Наших десантников встретили лишь слабые заслоны. На рассвете конвой с остатками вражеских островных гарнизонов был настигнут нашими штурмовиками. Часть транспортных судов противника была потоплена.

На островах в наши руки попали торопливо брошенные склады оружия, боеприпасов и продовольствия. Ралль сообщил по телефону:

— Главный трофей внушителен — сорок пять орудий разных калибров. Врагу здесь уже неоткуда вести огонь по нашим морским коммуникациям.

Значение этой победы выходило за пределы тактического успеха. Заняв острова Бьёркского архипелага, мы получили выгодные позиции для освобождения островов Выборгского залива, обеспечили тыл войск фронта. Кроме того, наши части вышли к началу глубоководного шхерного фарватера, идущего под северным берегом финского залива от Бьёрке до выхода в Балтийское море в районе Ханко, Утэ. Фарватер этот представлял главную, относительно свободную от мин коммуникацию в Финском заливе, которой до этого широко пользовался противник.

В середине июля я готовился к совещанию наших командиров соединений и руководителей политорганов. Помню, сидел у меня контр-адмирал И. Д. Кулешов, командир вновь созданной Лужской военно-морской базы. Мы говорили о том, что для нас сейчас наступил совсем новый этап войны

В чем была эта новь? Прежде всего в том, что теперь мы, наступая, 370 диктовали свою волю противнику. Ленинград окончательно стал тыловым городом, снова имел свободный железнодорожный путь к Москве и Мурманску. Успешно шли боевые действия против Финляндии.

— Пройдет немного времени, и Финляндия капитулирует, — заметил я.

— Хорошо бы, Владимир Филиппович, чтобы финское морское командование прежде всего показало карты минных полей. Нам необходимы фарватеры теперь, до начала большого траления.

— Необходимы, — согласился я. — Всем необходимы — и подводникам, и надводникам. Но, мечтая, сами будем работать. Вот, кстати, надо переправлять бронекатера на Чудское озеро... А вам, не удивляйтесь, готовиться переходить в Таллин.

— Хотите организовать там командование районом по типу КМОР? — встрепенулся Кулешов.

— Да. И с тем, чтобы вы были там раньше сухопутных частей. Через несколько дней А. Н. Петров знакомил меня с планом отчета о проведенных боевых действиях.

— Кажется, все?

Он еще раз кратко перечислил наиболее характерные моменты:

— Бои кораблей и батареи в связи с географическими условиями велись на коротких дистанциях, широко использовалась маскировка. Выгоды тактического характера, связанные с применением самоходной морской артиллерии. Авиаторы сумели на таком активном и тесном театре безошибочно находить врага

— Что ж, с этим они справились неплохо. И в дальнейшем будут справляться, если летчиков-новичков смелей станут вводить в строй, — подсказал я.

А дальше шел доклад о минной обстановке и задачах траления.

— Пожалуй, в этом году придется затралить и уничтожить мин не меньше, чем за три предыдущие кампании, вместе взятые, — говорил Петров.

Я ответил:

— Вдвое больше! Вдвое! Так и ориентируйте командиров соединений, иначе с моря в Таллин и в Рижский залив не попадем.

Как видите, мы уже могли конкретно думать и говорить о Таллине, Риге. Победы, одержанные Советскими Вооруженными Силами, начинали в корне менять характер боевой деятельности Краснознаменного Балтийского флота.

Финал на Ладоге

Разгром врага на островах Бьёркского архипелага еще только заканчивался, а мы с группой офицеров уже летели на Ладогу. Между Ладожским и Онежским озерами готовились к наступлению войска Карельского фронта, возглавляемые генералом армии К. А. Мерецковым. Им предстояло форсировать реку Свирь, а затем продвигаться на северо-запад. Но здесь начиналась полоса мощных [371] инженерных сооружений, созданная врагом между озерами. Вдобавок в этом районе, имелись большие естественные препятствия.

Командование фронта избрало основным направлением для наступления прибрежное — вдоль Ладожского озера. Это позволяло все время иметь на фланге прикрытие и огневую поддержку Ладожской военной флотилии. Чтобы расшатать оборону сильно укрепленного Олонецкого района, планировалось с помощью морского десанта перерезать тыловые коммуникации противника — железную дорогу и шоссе. Иными словами, на военных моряков флотилии снова возлагалась ответственная задача.

Хотя после разгрома противника у острова Сухо Ладожская военная флотилия полностью господствовала на озере, одно это еще не гарантировало успеха операции. Ведь в районе высадки, находившемся в глубоком тылу противника, нужно было не просто провести кратковременный, отвлекающий его силы бой, а в течение нескольких дней, до соединения с войсками фронта, прочно удерживать плацдарм, захватываемый десантом на важнейшей коммуникации противника.

Командование Ладожской военной флотилии уже давно готовилось к операции, и я надеялся, что ее командующий Виктор Сергеевич Чероков сделает все так, как надо. За плечами у него был уже немалый опыт командования соединениями.

Встретивший нас на аэродроме контр-адмирал В. С. Чероков после обычных приветствий, как говорится, с места в карьер обратился ко мне с просьбой повлиять на командира истребительного авиационного полка подполковника П. И. Павлова, который находился неподалеку, на аэродроме, чтобы тот организовал при переходе десанта и особенно во время боя за высадку непрерывное барражирование истребителей.

Пока мы ожидали командира полка, Чероков объяснил причины своей озабоченности. Командование флотилии считает самым слабым местом в плане подготовки десанта именно прикрытие с воздуха. Ведь переход кораблей с десантниками должен был проходить в период белых ночей.

— Восьмидесяти вымпелам трудно пройти скрытно, без потерь, — заключил контр-адмирал. — Приходится рисковать. В случае осложнений надеюсь на быстрые и грамотные действия командиров.

Чероков доложил, что отряд высадки возглавит капитан 1 ранга Н. И. Мещерский, артиллерийскую поддержку — капитан 1 ранга В. Н. Лежава, охранение — капитан 3 ранга Н. И. Кирсанов. Отрядом высадочных средств командует капитан-лейтенант А. А. Сочинин, который должен будет взаимодействовать с командиром отряда транспортов капитаном 2 ранга М. О. Котельниковым.

Я знал этих офицеров и сказал, что с такими командирами риск становится трезвым расчетом, хотя и своеобразным, но заметил, что организовать надежное прикрытие десанта с воздуха все равно нужно.

— Времени на подготовку хватило? — спросил я Черокова.

— 14 июня у Мерецкова мне сообщили ориентировочные сроки, [372] разумеется, окажись они для нас новостью, недели не хватило бы. Но мы давно имели указание Военного совета готовиться к такого рода боевым действиям, и флотилия практически уже вовсю отрабатывала элементы десантной операции. Правда, готовились мы применительно к правому флангу войск Ленинградского фронта, но существенной разницы здесь нет.

Пока мы вели этот разговор, вернулся офицер штаба флота капитан 1 ранга Н. Г. Богданов с подполковником П. И. Павловым.

Командир авиаполка понял ситуацию с полуслова и попросил уточнить общую задачу. Чероков информировал его, что северо-восточное побережье Ладожского озера обороняет особая финская бригада береговой обороны. Надо считаться с возможностью активизации ее действий для срыва перехода наших десантных кораблей и, главное, высадки десанта.

— Да и авиация противника также не упустит случая нанести удары по нашим кораблям, — добавил контр-адмирал.

Павлов попросил меня усилить боевой состав его полка, чтобы самолетов хватало для непрерывного патрулирования в воздухе. Я немедленно вызвал к телефону генерал-лейтенанта авиации М. И. Самохина. Тот доложил, что все его истребительные полки работают с большим напряжением на выборгском направлении.

Пришлось повторить просьбу:

— Все-таки надо помочь Павлову, Михаил Иванович. Ваши летчики добились хороших результатов в районе Бьёркского архипелага, там дело идет к концу, и хлопот станет меньше...

Самохин вздохнул, но согласился.

— Есть, товарищ командующий, помогу, — сказал он. — Сейчас Шугинин займется этим делом.

Обсуждение деталей предстоящего десанта продолжалось на командном пункте флотилии. В нем участвовал начальник штаба флотилии Аркадий Васильевич Крученых, отлично подготовленный офицер, обладающий хорошими организаторскими способностями. Наконец мы уточнили все неясные и не решенные еще вопросы.

Вот основные элементы нашего решения. Десант высаживать на восточное побережье Ладожского озера, между реками Тулокса и Видлица, на плацдарм, ширина которого 2 километра. Предварительно, разумеется, надо нанести по месту высадки авиационный и артиллерийский удары. Участок для десантирования был удачным. Он ограничивался с флангов естественными преградами — реками, что должно было облегчить его оборону. Да и глубины здесь позволят судам подходить почти вплотную к берегу.

Посадку войск на корабли и суда решили осуществить в Новой Ладоге. Это, правда, далековато от места десантирования, зато больше было шансов на скрытность начала операции. В первом эшелоне должны пойти главные силы десанта с артиллерией, минометами. Во втором эшелоне, через 4 — 6 часов, высаживаются около 3300 человек с артиллерией, боезапасом и продовольствием. Запасным районом десантирования избрали участок побережья у мыса Охра, в 13 милях к югу от устья реки Тулокса. [373]

В это время на командный пункт прибыл командир 70-й отдельной морской стрелковой бригады подполковник С. А. Блак. Я обратился к нему с вопросом:

— Ясно ли вам, что предстоит сделать бригаде после высадки?

— Да, товарищ адмирал, задача ясна, — четко ответил Блак. — Нам нужно захватить плацдарм, перерезать проходящие по побережью железную и шоссейную дороги, лишить противника возможности маневрировать войсками и техникой. Успех наших действий имеет важное оперативное значение.

— Какие у вас имеются средства усиления?

— Товарищ адмирал, — секунду помешкав, ответил подполковник, — дело не в том, что дает или не дает мое начальство. Ни танков, ни самоходных орудий флот перевезти и выгрузить не в состоянии. А они бы нам здорово пригодились на плацдарме...

Приходилось полагаться на быстрые и смелые действия самих десантников и, главным образом, на превосходство над противником фронтовой и флотской авиации в районе высадки (мы нацелили сюда до 250 самолетов, из них около 140 штурмовиков и бомбардировщиков). Наметили активно использовать артиллерию кораблей флотилии. И наконец, десантникам предстояло интенсивнее использовать собственные средства: легкие пушки, пулеметы, противотанковые ружья и минометы.

И план наступления, о котором я уже рассказал подробно, был успешно осуществлен.

В результате победы на Карельском перешейке, успеха наступления в Межозерье группировки. финской армии были разгромлены и отброшены на 110 — 130 километров. Вся Ленинградская область, большая часть территории Карелии, включая Петрозаводск, были освобождены. Финское правительство вскоре решило прекратить военные действия и выйти из блока стран, поддерживающих гитлеровскую Германию. Фашисты лишились еще одного сателлита, что значительно ухудшило общее положение армии на левом фланге советско-германского фронта.

Для нас же это означало расширение операционной зоны Балтийского флота, значительное улучшение общей оперативной обстановки в восточной и средней частях Финского залива, что позволяло полностью контролировать все фарватеры, идущие из Кронштадта в Лужскую губу, на острова Лавенсари, Сескар и в Выборгский залив, надежнее охранять коммуникации, сделать их более устойчивыми и малодоступными для противника.

Здравствуй, Эстония!

Фашисты всеми силами и средствами препятствовали выходу наших кораблей и особенно подводных лодок за пределы гогландской минной позиции.

Наша разведка еще в начале августа установила, что в портах от Свинемюнде и Гдыни до Лиепаи и Вентспилса находятся 2 фашистских [374] линейных корабля, 4 тяжелых и 4 легких крейсера и 13 эскадренных миноносцев. Легкие силы противника находились и севернее — в Рижском заливе и в портах Эстонии, вплоть до бухт Локса и Кунда, восточнее Таллина. Значительная часть легких сил находилась в Финском и Рижском заливах.

Ставка Гитлера объясняла перевод большой части кораблей своего флота из портов и баз Северного моря в балтийские воды только необходимостью вывести их из-под ударов американской и английской авиации. Но в этом было мало правды. Из огня да в полымя, как говорится, нормальные люди не бросаются. Генералы Гитлера скорее рассчитывали на то, что англичан и американцев до известной степени устроит усложнение задач советского командования. Впрочем, фашистское командование и здесь просчиталось. Значительные силы флота, сконцентрированные им на Балтике, из-за минной опасности не могли полноценно использоваться для боевых действий. Однако в связи с тем, что положение немецко-фашистских войск на сухопутном фронте ухудшилось, оно вынуждено было, не считаясь с потерями, активизировать с августа свои боевые действия в средней части Финского залива. Корабли и авиация фашистов довольно часто вступали в бой с нашими кораблями. Снова появились в заливе фашистские подводные лодки, вооруженные электрическими торпедами с акустическим взрывателем. Кстати, двигатели таких торпед работали от аккумуляторов и имели важное преимущество перед другими типами этого оружия: бесследность при движении под водой к цели. Кроме того, они могли быть снабжены специальным взрывателем, срабатывающим в акустическом поле (шум винтов) корабля.

Усложнялась и минная обстановка. До сентября 1944 года противник к ранее поставленным минным заграждениям добавил, как стало потом известно, более 16 500 мин различного назначения и минных защитников.

Балтийский флот, стремясь сковать действия противника, также постоянно подновлял свои минные заграждения. Финский залив буквально был усеян минами. Всего к концу кампании 1944 года в заливе нами и противником было поставлено около 67 тысяч мин, причем фашисты основные минные постановки производили против наших малых кораблей — тральщиков, сторожевых и торпедных катеров. О том, насколько велика была плотность минных заграждений и сложна обстановка для плавания, свидетельствуют подрыв и гибель в Нарвском заливе трех фашистских эскадренных миноносцев в ночь на 19 августа. Но мины были причиной и 49 процентов всех наших потерь в корабельном составе. При этом из общего количества потерянных нами надводных кораблей 70 процентов приходилось на катерные тральщики, сторожевые и торпедные катера.

Таким образом, к осени 1944 года в Финском заливе складывалась довольно сложная обстановка. Шла напряженная борьба за уничтожение мин противника на гогландской позиции, готовились новые фарватеры, ведущие в Нарвский залив, с целью вывода надводных кораблей, необходимых для прикрытия фланга и поддержки наших сухопутных войск при их продвижении на запад. [375]

К началу операции по освобождению Эстонии флот располагал эскадрой надводных кораблей, соединениями авиации, подводных лодок, торпедных катеров, шхерных кораблей, морской железнодорожной артиллерии и военно-морскими базами, в состав которых входили части охраны водного района, береговой и зенитной артиллерии. На Чудском озере к этому времени была сформирована бригада речных кораблей, которая имела количественное и качественное превосходство над противником.

Как я уже говорил, при вынужденном бездействии крупных надводных кораблей — крейсеров и эскадренных миноносцев — большое значение приобрела боевая деятельность авиации флота. Она надежно удерживала господство над заливом. Более того, полки нашей минно-торпедной и бомбардировочной авиации к этому моменту находились уже и на аэродромах, срочно оборудованных на освобожденной территории Литовской ССР, откуда наносили удары по морским сообщениям врага в средней и южной частях Балтийского моря. Они были очень болезненны для гитлеровцев. Ведь в условиях, когда немецко-фашистские войска были отброшены далеко на запад, а их сухопутные пути сообщения нарушены, перевозки морем приобрели для противника, особенно для его группы армий «Север», важнейшее значение.

В ходе подготовки операции по освобождению Эстонии на флоте выполнялась большая организационная работа, связанная с предстоящим перебазированием на территорию Эстонии, Латвии и Литвы частей, соединений, тылов и различных служб с их весьма сложным и громоздким хозяйством. Предстояло восстанавливать всю систему базирования, оставленную нами летом 1941 года.

Одновременно шла подготовка к освоению передаваемых нам островов в Финском заливе и арендованной у Финляндии Советским Союзом военно-морской базы Порккала-Удд (5 сентября 1944 года боевые действия против вооруженных сил Финляндии были прекращены). Мы также планировали после заключения перемирия с финнами использовать действующие шхерные фарватеры для вывода наших подводных лодок в Балтийское море, минуя гогландскую и нарген-порккалауддскую противолодочные позиции в Финском заливе.

Масштабы работ росли, и мы едва с ними справлялись. Флот получил и должен был срочно освоить новые аэродромы, спешно формировать новые стационарные батареи и маневренные базы. Мы укрепляли бригаду речных кораблей восточной части Нарвского залива, готовили гарнизоны и посты СНиС для размещения на островах Финского залива и во многих пунктах его побережья, а главное — готовили флот для перехода в Таллин. Легко сказать: переход в Таллин.

Без траления мы не могли даже выдвигать корабельные дозоры на запад, а тем более готовить общее наступление сил флота. Не случайно в составе легких сил важнейшее значение в то время имели бригады траления. На флоте уже действовали отлично укомплектованные и подготовленные соединения капитанов 1 ранга Ф. Л. Юрковского и М. Ф. Белова, но мы создавали и третью бригаду под командованием [376] капитана 1 ранга И. И. Мешко. Задачи и масштабы траления были настолько сложны и велики, что имелась настоятельная необходимость в формировании еще не одной, а многих бригад траления. Увы, наши возможности по-прежнему были ограничены.

Образно говоря, на море как будто бы шла размеренная позиционная война. Тральщики шаг за шагом преодолевали сопротивление врага и каждые две-три мили очищенных фарватеров позволяли нам последовательно передвигать дозоры все далее на запад, сначала к средней части Финского залива, а позже и в юго-западную его часть.

Казалось бы, все нормально: у балтийцев накоплен огромный опыт траления, они хорошо освоили его тактику и технику, и все пойдет как по маслу. Следовало лишь проявлять выдержку и упорно тралить воды. Однако на практике все это было намного сложнее. Противник снова и снова преподносил нам «минные сюрпризы», и мы были вынуждены изыскивать и создавать новые средства и тактику борьбы с минным оружием. Когда я вернулся из Гакково, где знакомился с работой по ликвидации минных заграждений, у меня состоялся разговор по телефону с наркомом ВМФ.

Адмирал флота Н. Г. Кузнецов спросил меня:

— Что выяснили? Удастся ли вывести наши корабли в Нарвский залив и помочь артиллерийским огнем приморскому флангу Ленинградского фонта при дальнейшем наступлении его войск на запад?

— Судите сами, — ответил я. — Теперь противник поставил мины в самых различных комбинациях, на глубинах от полуметра и больше. У нас довольно долго дул восточный ветер, он вызвал понижение уровня воды. Я лично видел, как много поставлено мин с малым углублением.

— Какие средства решили ввести в траление?

— Средство у нас одно — тралить по верхнему ярусу разъездными катерами ЗИС. Хотя мореходность их невелика, но зато осадка не превышает 30 — 40 сантиметров.

— Что ж, разумно. Впереди еще будут погожие дни, и в какой-то мере вы первую задачу решите. А как нижние ярусы?

— После пойдут катерные тральщики типа КМ, укомплектованные опытными командами. Осадка их около 80 сантиметров. И лишь потом на траление выйдут штатные катерные тральщики типа Р с осадкой больше метра.

— Какие результаты траления получаются при такой последовательности и оправдала ли она себя?

— Да, оправдала. 1-я бригада траления в Нарвском заливе только с 25 июля по 1 августа уничтожила 273 мины и 11 защитников. А всего за третий квартал бригада Юрковского затралила 630 мин и 191 защитник.

— Это уже можно считать богатым уловом, — заметил нарком.

— Должен добавить, что у нас появились своеобразные охотники за минами, поставленными на малое углубление. В хорошую погоду добровольцы ныряли в воду, подвешивали к мине заряд взрывчатки с бикфордовым шнуром и на катере быстро уходили... [377]

— Смело! Передайте мою благодарность капитану 1 ранга Юрковскому и всему личному составу бригады. И потребуйте от всех командиров бригады увеличить темпы траления — это сейчас наиболее важно, — закончил нашу беседу Н. Г. Кузнецов.

Напряженную работу вела в эти дни и 2-я бригада траления капитана 1 ранга М. Ф. Белова. С 18 июня по 15 августа она затралила и уничтожила до 382 мин различного назначения.

Всего к началу операции по освобождению Эстонии было уничтожено около 1300 мин, и наши корабли получили возможность плавать по многим фарватерам, которые вновь «засорять» мы врагу уже не позволяли.

На Чудском озере была сформирована бригада речных кораблей. В ее составе имелось 12 бронекатеров и 21 десантный тендер. Позже бригаду усилили несколькими катерными тральщиками. Ныне этой флотилии предстояло выполнить важное задание. Вот как оно определилось.

Я вылетел на новый командный пункт штаба Ленинградского фронта. Располагался он в живописной местности в районе Кингисеппа. Маршал Л. А. Говоров встретил меня, как обычно, тепло и приветливо. Расположение этого командного пункта, казалось, давало возможность ему чаще находиться на открытом воздухе. Это было так необходимо для его здоровья.

— Рад принимать балтийцев не на окраине Ленинграда, а в доброй сотне верст от него, — сказал он, здороваясь. В тон ему я ответил:

— Рад и я, Леонид Александрович, что вы лесным воздухом дышите. Прямо как в доме отдыха.

— Это вы верно говорите. Воздух здесь чудесный. Да только не до отдыха. Знаете, зачем я вас пригласил? Конечно, в связи с новым наступлением. Но где на этот раз я нуждаюсь в моряках?

— Речь, очевидно, пойдет о новом...

Маршал жестом прервал мою реплику. Он подвел меня к стене, на которой висела карта, и сказал:

— Смотрите, войска генерала Федюнинского подведены к рубежам на Нарвском перешейке, откуда мы должны начать наступление. В их составе, кстати, находится и Эстонский стрелковый корпус. Это, заметьте, политически важно... Пойдем ведь на Эстонию! Но рубеж между Чудским озером и Финским заливом одним махом не преодолеть. Укрепили его фашисты сильно. Здесь и долговременные сооружения, и естественные условия не в нашу пользу — болота, лес... А если по-другому?

— Значит, озеро?

— Да, да! Озеро! Вот единственный правильный выход. Хочу знать, как вы там оцениваете обстановку? Что может сделать флот для оказания помощи флангу наступающих войск со стороны озера?

Мне стало ясно, что, зная о тяжелой минной обстановке в Нарвском заливе, маршал ожидает от флота помощи на противоположном, [378] левом фланге 2-й ударной армии — со стороны Чудского озера. Но какой?

— Самой эффективной! Если вы действительно хозяева на озере, то помогите нам высадить войска на фланге и в тылу противника.

Я доложил Леониду Александровичу, что в районе Гдова уже перевезены и спущены на воду бронекатера, десантные тендеры и катерные тральщики. Бригада практически создана и заканчивает подготовку техники, обработку всей организации.

Однако, хотя бригада и накопила большой боевой опыт, подчеркнул я, в подобных случаях корабли надо усиленно поддерживать авиацией. Тем более что у противника в этом районе действует группа штурмовиков и бомбардировщиков, да и на самом озере фашисты имеют артиллерийские баржи, катера и вооруженные буксиры.

— Так вы и поручите очистить озеро от противника своей авиации. Сил хватит?

— Я надеюсь, что генерал Самохин в течение двух-трех недель справится с такой задачей, но с одним условием.

— Каким?

— В этот период его дивизии не станут отвлекать на другие направления.

— Не станем, не станем. Но скажите, Владимир Филиппович, какое количество войск и техники одним рейсом сможет перевезти ваша бригада? Кажется, командир товарищ Аржавкин?

— Да, капитан 2 ранга Александр Федорович Аржавкин. Мы с ним проверили цифры: стрелковый полк без средств усиления. О крупной технике придется подумать нашим инженерам. Но надо сразу решить и другие вопросы, Леонид Александрович.

— Рассказывайте, обсудим.

— Во-первых, переход и высадка также должны осуществляться под прикрытием авиации. Во-вторых, надо создать мощную артиллерийскую группу, чтобы в районе высадки быстро преодолеть сопротивление врага или свести его к минимуму. И наконец, в-третьих, уточнить организацию и ответственность — кто и за что будет отвечать при подготовке и бое за высадку.

— Я тоже не люблю импровизации, — согласился Говоров. — Что ж, все в нашей власти. Давайте действовать. Принципы ясны. Теперь пусть наши штабы совместно обсудят и конкретизируют все мероприятия. А вы вдохновляйте генерала Самохина.

Соответствующие задачи авиации флота были поставлены в тот же день. Я, разумеется, информировал командование ВВС о беседе с маршалом.

Казалось, все ясно. Осталось ждать начала тщательно подготовленной операции. Но вдруг 10 августа Говоров отменил намеченные планы. Через два дня стало известно, что Ставка вывела из оперативного подчинения Ленинградского фронта бригаду [379] речных кораблей на Чудском озере и передала ее южному соседу — 3-му Прибалтийскому фронту, который подготовили к наступлению. Но задачи? Они не объявлены. А воевать, не ведая целей, немыслимо.

Для планирования и координации действий бригады речных кораблей в Гдов к капитану 2 ранга А. Ф. Аржавкину была направлена группа офицеров штаба флота во главе с капитаном 1 ранга Н. Г. Богдановым. Несколько позже туда же вылетел и начальник штаба флота контр-адмирал А. Н. Петров.

Время шло к вечеру, когда меня позвали к телефону. Анатолий Николаевич доложил, что новые задачи для бригады определены. Приказано высадить десант в составе 191-й стрелковой дивизии генерал-майора И. Н. Бураковского на западное побережье Теплого озера. 128-я стрелковая дивизия генерал-майора Д. А. Лукьянова будет высаживаться на плацдарм во втором эшелоне.

Итак, надо немедленно «менять карты» — организовать перебазирование бригады кораблей Аржавкина из Гдова в Раскопельский залив на восточном берегу Теплого озера.

Офицерам штаба флота, находившимся у Аржавкина, я приказал не уезжать, пока не будет разработана вся необходимая на операцию документация. Со всеми этими заботами мы успели справиться. В ночь на 14 августа бригада речных кораблей передислоцировалась, а еще через сутки — около полуночи — была произведена посадка первого эшелона войск.

Десант высадили на рассвете 16 августа на необорудованный западный берег Теплого озера в районе Мехикорма. Артиллерия бронекатеров внезапно нанесла удар по малочисленным войскам противника, и десант стал развивать успех в направлении Тарту к реке Эмайыги. На занятое побережье озера доставлялись не только штатные части стрелковых дивизий, но и средства усиления, а также многообразная техника и боезапасы.

Экипажи катеров и тендеров мужественно отбивались, боролись до последней возможности.

К исходу 16-го из 20 тендеров в строю осталось 7. Нам пришлось спешно, не имея на озере достаточных средств, организовать ремонт бронекатеров и тендеров. К счастью, окончательно выведенных из строя десантных тендеров было не так много. Мы еще до 19 августа перевезли через Теплое озеро 6500 бойцов и 170 орудий. Маршал Говоров помог нам перебросить сюда ремонтную мастерскую, а мы увеличили силы, подчиненные Аржавкину, дополнительно придав бригаде 20 тендеров и 6 бронекатеров.

Прошло еще дней пять, и снова мы с Говоровым приступили к обсуждению дальнейших боевых действий бригады на Чудском озере.

— Задачи усложнились, а сроки сократились, — сказал сразу маршал. — На плацдарме сосредоточим дополнительно всю армию генерала Федюнинского. Отсюда нанесем мощный удар в направлении Раквере. Цель нашей операции — выйти в тыл нарвской группировке [380] войск противника и освободить Таллин. Потом бригада поддержит войска 8-й армии в ее наступлении в общем направлении на Таллин. Но учтите, перевозить придется в три-четыре раза больше. Можете ли вы своими средствами перебросить столько и когда готова будет бригада?

— Не раньше чем через десять суток, — ответил я. — Ремонт большой. Но зато и сил прибавится: я приказал усилить бригаду переброской из Кронштадта нескольких бронекатеров, тендеров. Еще есть забота: надо оборудовать спаренные тендеры для перевозки танков и самоходных орудий. Они смогут принимать на борт и перевозить, правда с риском, технику весом до 35 — 40 тонн. Заодно в этот срок инженерные батальоны оборудуют подъездные пути, причалы для погрузки и выгрузки.

— Значит, на озере авиация будет действовать ваша, — резюмировал Говоров, — все вопросы ПВО ваш полковник Федоров решит с генералом Рыбальченко. Инженерное обеспечение начнет действовать немедленно. 5 сентября годится как срок начала перевозок?

— Годится. Впрочем, для полной уверенности я побываю у Аржавкина.

— Добро, — сказал маршал, посмеиваясь тому, что приспосабливается к морской терминологии. — А как дела у Самохина?

— Уничтожили и повредили наши летчики до сорока вражеских катеров и буксиров. Аржавкин теперь на озере полный хозяин, благодарит авиаторов.

— Ну а с моря нам не будет помощи при наступлении?

— Постараемся, Леонид Александрович. Прежде всего прикроем фланг 8-й армии от возможного воздействия кораблей и самолетов противника, одновременно нанесем удары по портам на побережье Эстонии, на торпедных катерах высадим тактические десанты. Попытаемся также поддержать фланг 8-й армии огнем канонерских лодок и морских бронекатеров.

Леонид Александрович задумался и, подводя итог нашему разговору, сказал:

— Это все хорошо, но главное сейчас — уточнить задачи бригады на Чудском озере... Аржавкину следует установить более тесный контакт с командиром эстонского стрелкового корпуса генералом Перном.

Затем я поделился с маршалом своими соображениями о необходимых для флота на период операции технике и боевых средствах, доложил, что намерен просить у маршала авиации С. Ф. Жаворонкова самолеты типа «Каталина». На Черном море их успешно применяли для высадки тактических десантов морской пехоты.

В конце нашей беседы я откровенно рассказал Говорову о затруднениях и недостатках в деятельности флотского тыла. В свое время фронт забрал у нас много транспортных средств, но взамен ничего не дал. Теперь, когда на нескольких направлениях увеличивается дальность перевозок, возрастает нужда во всех видах жидкого топлива, боезапаса и других видах [381] снабжения. Нехватка, например, автомашин ощущается с особой остротой.

— Да, да, — пообещал Говоров, — не только катерам, но и авиации, не только авиации, но и подводным лодкам нужно отличное и бесперебойное снабжение. Дам задание хотя бы частично возместить ваши недостатки в транспорте.

Я коротко доложил маршалу о положении на морском театре, рассказал о подготовке к выходу в открытое море первого эшелона подводных лодок. Говоров поблагодарил за информацию и еще раз подчеркнул:

— На организацию взаимодействия с войсками Старикова и Федюнинского прошу обратить особое внимание. На это мне и в Ставке указывали.

... В конце августа я вылетел на Чудское озеро в расположение штаба бригады речных кораблей. К этому времени войска 2-й ударной армии уже шли походным порядком с нарвского направления в районы сосредоточения для погрузки и переправы через Чудское озеро.

Бригада стояла в устье речки Желча. Мы осмотрели командный пункт, узел связи, замаскированные катера. Шел ремонт бронекатера, получившего пробоины. На сварке, у токарного и фрезерного станков трудились ленинградцы. Оказалось, что для ремонта и здесь, на месте, нашлось кое-что в мастерской моторно-рыболовной станции, которую фашисты не смогли вывезти, хотя и приступили к ее демонтажу. Однако основные работы выполняла наша флотская подвижная судоремонтная мастерская, переброшенная сюда по указанию начальника тыла фронта. Всюду наблюдался морской порядок, и все делалось с энтузиазмом. Я похвалил товарищей за это.

Во время недавней поездки в Гдов, на дороге, ведущей в расположение штаба эстонского корпуса, у колеса машины лопнула камера. Пока шофер занимался ремонтом, я неожиданно оказался среди знакомых. Ведь штаб флота за год довоенной жизни и деятельности в Таллине установил тесные связи с партийными, советскими и другими гражданскими учреждениями. Вопросы строительства, размещения флота в Таллине, организация ремонта кораблей требовали общения со многими товарищами — от руководителей Центрального Комитета Коммунистической партии Эстонии и Совета Министров до цеховых мастеров и молодых рабочих.

Шофер еще только ставил под машину домкрат, а я уже был в окружении таллинцев из рабочего полка и батальона милиции, участников нашего перехода Таллин — Кронштадт. Некоторых я Даже считал погибшими. И вот, случится же такое, встретились!

— Нет, — говорил один из них, — я был на «Казахстане».

— А меня вытащили из воды на катер и доставили на Гогланд.

— А я вот здесь лесами пробирался, уже зимой. Сначала через озеро Пейпус.

— Хорошо стал говорить по-русски. [382]

— Так я жил на Урале, а потом в пехотное училище, видите, лейтенантом стал.

Как было приятно окунуться в эту дружескую атмосферу!

Я рассказал об этих встречах Аржавкину и его офицерам. А затем перешли к вопросу, ради которого я сюда, собственно, и приехал. С удовлетворением узнал, что размах предстоявших оперативных перевозок не пугал Аржавкина и Шустрова. Они обрадовались, что и впредь будут взаимодействовать с авиацией флота. Для ускорения перевозок, сообщил Аржавкин, в бригаде разработан ряд рационализаторских предложений. Они хорошо проверены вместе с начальником инженерного отдела флота полковником Т. Т. Коноваловым и инженерным управлением фронта. Самое главное из них — спаренные тендеры с платформой для погрузки тяжеловесов. Балтийские катамараны, совершенствуясь, получали все большее применение.

В те дни мне подготовили очередную докладную записку — представление наиболее отличившихся к награждению орденами. Читая этот документ, я снова и снова ощутил огромную, богатырскую силу личного состава флота. Бесчисленные подвиги матросов, солдат, старшин и офицеров невольно наталкивали на обобщения, хотелось глубже понять и осмыслить источники, причины массового героизма.

В одном из рапортов я обратил внимание на очень точное наблюдение офицера штаба.

«Дело совсем не в отчаянной храбрости, — писал он, — люди необыкновенно ощущают свою ответственность, и очень велико чувство локтя».

— Весьма важное замечание, — сказал я тогда Аржавкину.

— В корень смотрит. Такое впечатление у всех, кто наблюдал людей в бою. Каждый из нас подпишется под этим заключением.

Я без колебаний утвердил список офицеров и матросов, представленных Аржавкиным к награждению. Позднее 60 офицеров, старшин и матросов бригады стали кавалерами ордена Красного Знамени. Почти 200 человек получили орден Отечественной войны I и II степени.

Перевозки начались точно в срок — 5 сентября.

Первых своих «пассажиров» — бойцов эстонского стрелкового корпуса — бригада Аржавкина встречала с особым чувством. Ведь эти люди вот-вот должны были ступить на родную землю.

При мне были разрешены вопросы, связанные с прикрытием от ударов авиации врага, организацией дозоров на озере, усилением гарнизона на острове Пирисари пулеметной ротой, располагающей мощными огневыми средствами, зенитными пулеметами и другим вооружением.

За 15 дней были перевезены управление 2-й ударной армии, 8-й, 30-й гвардейский и 108-й стрелковые корпуса, 100 тысяч человек, тысяча орудий, 4 тысячи автомашин, 13, 2 тысячи лошадей, 14 тысяч тонн боезапаса, 67 тысяч тонн продовольствия.

15 и 100 тысяч. Две памятные для меня цифры — свидетельство небывалой доблести военных моряков и инженерных войск фронта. [383] 100 тысяч солдат и офицеров плюс техника и боезапас! И все это было перевезено за 15 дней.

В итоге на тартуском направлении была сосредоточена 2-я ударная армия со всеми необходимыми средствами усиления, имевшая мощную артиллерийскую группировку (2040 стволов). Эта группа войск должна была в операции по разгрому фашистов в Эстонии нанести по врагу главный удар.

Признаюсь, что мы, военные моряки, гордились своим вкладом в успех предстоящей операции, которая положила начало освобождению Советской Эстонии.

Закончив перевозку большей части войск на Чудском озере, бригада речных кораблей сразу же получила новые боевые задачи. Она должна была прикрыть фланги войск 2-й ударной и 8-й армий, выходившие на озеро, огнем бронекатеров оказать поддержку наступлению войск генерала Федюнинского и обеспечить продолжавшиеся перевозки техники, боезапаса и питания через Теплое озеро. И наконец, бригада должна была находиться в готовности к высадке тактического десанта на северный берег Чудского озера. Все эти задачи начали выполняться немедленно, энергично и настойчиво.

А что происходило в это время в Нарвском и Финском заливах?

Здесь в наших буднях появилась новая деталь: военным морякам чуточку пришлось стать и дипломатами.

По условиям ожидаемого перемирия финны должны были передать нам некоторые острова в Финском заливе, и не только.

Мы предъявили военно-морскому командованию Финляндии ряд требований, связанных с обеспечением наших наступательных действий в Финском заливе.

Свои соображения о характере этих требований мы в свое время доложили наркому ВМФ.

Прежде всего нам нужно было получить от финского морского командования навигационные карты, необходимые для плавания шхерными фарватерами, и все сведения о минных заграждениях, поставленных в Финском заливе и Балтийском море.

Мы намеревались предъявить финскому военно-морскому командованию требование обеспечить безопасность плавания наших кораблей продольным шхерным фарватером под северным берегом Финского залива.

5 сентября на основании соответствующих директив штаб флота сообщил во все соединения и части о прекращении боевых действий против финнов, но потребовал готовности не снижать, так как на территории Финляндии еще оставались немецко-фашистские войска.

Примерно в это же время вице-адмиралу И. Д. Кулешову, назначенному командовать Таллинским морским оборонительным районом, было приказано, чтобы он подчиненные ему корабли и части морской пехоты срочно вводил в бой одновременно с войсками 8-й армии и так организовал их действия, чтобы они не отставали при движении вдоль Финского залива от фланга войск 8-й армии генерал-лейтенанта Ф. Н. Старикова. [384]

Чрезвычайной важности события произошли в Финском заливе 14 сентября. В этот день финское командование потребовало от гитлеровцев покинуть базу и порт Котка. Срок был дан 24 часа. Финны привели свои вооруженные силы в боевую готовность, однако не помешали фашистам на выходе из порта минировать фарватер.

Одновременно другие фашистские корабли, обнаруженные нашей ночной воздушной разведкой, покинули бухту Хара-Лахт (южный берег Финского залива между Таллином и Нарвой) и свои базы в финских шхерах. Они соединились (очевидно, по заранее разработанному плану) западнее острова Гогланд. Довольно внушительный отряд в составе 10 тральщиков, 15 сторожевых катеров и 24 быстроходных десантных барж подошел к Гогланду, имея на борту 2500 фашистских солдат и офицеров. Командир фашистского отряда ультимативно предложил финскому коменданту немедленно сдать остров. Тот отказался. Фашисты начали высадку.

Финны, избегая боя, оттянули свои силы к западному берегу острова.

Радиограмма из Хельсинки, в которой сообщалось об этих событиях, поступила к нам почти одновременно с донесениями флотской воздушной разведки.

Замысел гитлеровцев разгадать было нетрудно. Даже временный захват острова давал им некоторые преимущества, связанные с прикрытием отхода своих сил из Финского залива, а главное — мог затормозить наше боевое траление и вывод подводных лодок в Балтийское море.

Генералу Самохину было приказано немедленно направить к Гогланду штурмовую авиацию флота и разгромить корабли противника.

На рассвете 15 сентября, когда фашисты заканчивали высадку, над островом у бухты Сууркюля появился первый эшелон «илов». Они атаковали группу быстроходных десантных барж, выходившую из бухты, и другую группу, находившуюся еще у причала. На помощь своему корабельному отряду противник направил истребители, базировавшиеся на аэродромах Эстонии. Но патрули флотских Ла-5 не зевали. Они встретили фашистов решительными атаками, нанесли им значительный урон и практически не допустили к нашим самолетам.

К 18 часам 15 сентября авиация флота, совершив более пятисот вылетов, потопила у побережья острова несколько десантных барж, тральщик и сбила 15 истребителей. Уцелевшие корабли бросили свой десант на Гогланде и скрылись в сумерках в юго-западном направлении.

Подбодренный успехами наших летчиков, финский гарнизон утром 16 сентября с боем вынудил гитлеровцев поднять белый флаг. Тогда же вице-адмирал Жуков сообщил, что на подходе к острову Лавенсари захвачен штурмовой бот с частью фашистского десанта, бежавшего с Гогланда.

Близился день начала нового наступления войск Ленинградского фронта. Нам надо было спешить. Все тральные соединения флота (около 200 единиц), используя каждый день хорошей погоды, во [385] всех районах операционной зоны флота — от Кронштадта до гогландской позиции включительно — производили траление на десятках фарватеров.

Максимум усилий мы сосредоточили на фарватерах, идущих из Лужской губы в Нарвский залив. Напомню, что здесь не могли ходить без риска даже торпедные катера, так как противник установил сотни мин с малым углублением.

Вынужденное замедленное развертывание надводных сил флота компенсировалось успешными действиями наших летчиков. Морские сообщения противника в Балтийском море и Финском заливе «опекались» достаточно результативно: в июле — августе авиация флота уничтожила и повредила несколько десятков транспортных и вспомогательных судов врага.

Стабильная в недалеком прошлом система оперативных морских перевозок противника к осени 1944 года была нарушена, регулярная связь оккупированных портов с собственно германскими портами часто прерывалась, что вынуждало гитлеровцев осуществлять широкие оборонительные мероприятия и приводило к большому расходу обеспечивающих сил.

Перед началом наступления Военный совет флота обнародовал обращение, в котором призвал личный состав кораблей и морской пехоты, летчиков, артиллеристов выполнить свой долг перед Родиной, изгнать врага с нашей советской земли.

Наступление трех Прибалтийских фронтов началось 14 сентября в общем направлении на Ригу, Войска Ленинградского фронта перешли в наступление несколько позже — 17 сентября. 2-я ударная армия после артиллерийской и авиационной подготовки, поддерживаемая с правого фланга бригадой речных кораблей Аржавкина, прорвала вражескую оборону и устремилась на север, к Раквере.

Наши военные моряки на Чудском озере снова показали себя с наилучшей стороны. Дивизионы и отряды бронекатеров капитана 2 ранга Крохина, капитана 3 ранга Ельникова, капитан-лейтенантов Геранина и Мазепина смело маневрировали под артиллерийским обстрелом. Они подходили на дистанцию стрельбы прямой наводкой и в упор били по врагу. Огнем бронекатеров был, например, уничтожен командный пункт одного из пехотных полков противника вместе с его хозяином.

Авиация флота в эти дни надежно прикрывала фланг войск 8-й армии, выходившей к побережью Нарвского залива, и обеспечивала боевые действия бригады речных кораблей на Чудском озере.

Утром 19 сентября закончились переговоры с финнами, и мы получили согласие на использование их шхерных фарватеров.

Днем меня вызвал к телефону нарком ВМФ.

Он интересовался прежде всего тем, готовы ли подводные лодки для выхода в Балтийское море через финские шхеры. Я доложил, что десять подводных лодок ждут приказа выйти на позиции. Нужно лишь уточнить с финским командованием организационные вопросы и разработать наставление по обеспечению перехода подводных лодок. Фарватер все же чужой! Н. Г. Кузнецов потребовал форсировать [386] выполнение этих мероприятий. Я немедленно отдал соответствующие приказания.

20 сентября был последним днем боевых действий бригады речных кораблей на Чудском озере. Она эффективно поддержала фланг войск 8-й армии, последовательно высаживая сильные разведывательные группы в тыл врага, которые нападали на разрозненные части противника, сеяли среди немцев панику, захватывали пленных. К исходу дня бригада Аржавкина высадила десант в составе усиленного полка в районе Ранна, Пунгерья, который разгромил значительные силы деморализованного противника.

Как же развертывались в это время события в Финском заливе? После разгрома фашистов под Гогландом нам следовало бы на другой же день занять острова Большой и Малый Тютерс. Но сделали мы это с некоторым опозданием. Командование Островной военно-морской базы слишком уж увлеклось дипломатической деятельностью. Вице-адмирал Г. В. Жуков и его штаб все свое внимание сосредоточили на событиях, связанных с капитуляцией Финляндии, освоением островов, передаваемых нам по мирному договору, забывая, что нам нужно еще воевать да воевать, и, в частности, выбивать фашистов с островов Большой и Малый Тютерс.

Несколько лучше обстояло дело у вице-адмирала И. Д. Кулешова, однако тоже не так, как хотелось бы. А хотелось, разумеется, чтобы наше продвижение по морю не отставало от фланга наступающих войск.

Кто в тяжелых условиях минной обстановки мог продвигаться в Нарвском заливе с такой же скоростью, как и войска на суше? Только торпедные катера. Да и им ежесекундно грозили мины-ловушки, мы теряли людей и корабли.

В дружной семье катерников выросла и возмужала целая плеяда прославленных новаторов, мастеров точных торпедных ударов.

20 сентября группа торпедных катеров Героя Советского Союза В. М. Старостина высадила разведывательную группу морской пехоты на Большой Тютерс и заняла его.

21 сентября торпедные катера капитана 3 ранга И. Я. Становного высадили бойцов бригады морской пехоты в небольшом порту на побережье Эстонии — Кунде.

Правый фланг войск генерала Старикова к этому времени, преследуя противника, находился уже в 20 километрах западнее города.

Узнав об освобождении Кунды, вице-адмирал Кулешов приказал большой группе торпедных катеров под командованием капитана 3 ранга А. П. Крючкова взять на борт батальон морской пехоты, которым командовал майор А. О. Лейбович, и занять Локсу, гавань в бухте Хара-Лахт восточнее Таллина.

И эта высадка блестяще удалась. Десантники захватили в Локсе богатые трофеи.

В тот же день командиру дивизиона А. П. Крючкову было приказано с морскими пехотинцами на борту идти в Таллин и высадиться в Минной гавани, чтобы не дать фашистам взорвать причальные стенки, коммуникации, вывезти ценности. Наконец-то! Ведь балтийцы давно [387] мечтали первыми ворваться в Таллинский порт. Вражеские корабли и транспортные суда, грузившие там награбленное имущество, подверглись ударам самолетов-штурмовиков. Честь нанесения первых ударов по вражеским транспортам в порту принадлежала балтийским штурмовикам Героям Советского Союза Д. Е. Мазуренко, А. Е. Гургенидзе, А. И. Батиевскому и другим летчикам. Шесть транспортов и сторожевик были уничтожены штурмовиками.

На Таллин стремительно шли и войска Ленинградского фронта.

К 14 часам 22 сентября столица Советской Эстонии была освобождена.

Торпедные катера под командованием капитанов 3 ранга А. П. Крючкова и Е. В. Осецкого форсировали боковое заграждение, выставленное фашистами в Таллинской бухте, и высадили батальон бригады морской пехоты в Военной гавани Таллина. Торпедные катера в 1941 году последними уходили отсюда. И вот спустя три года они первыми вернулись. На головном катере морской пехотинец младший сержант Иосиф Юрченко держал древко с развевающимся Военно-морским флагом. Как только катер коснулся своим бортом причала, Юрченко выскочил на стенку и устремился к ближайшему зданию. Вскоре над зданием порта взвился Военно-морской флаг Советского Союза.

Штурмовики и небольшая часть бомбардировщиков и после освобождения Таллина продолжали наносить удары по транспортам и кораблям, уходящим на запад. В устье Финского залива, вблизи острова Осмуссар, минно-торпедная авиация потопила транспорт, на борту которого находилась тысяча фашистских солдат и офицеров.

На следующий день торпедные катера капитана 3 ранга И. Я. Становного высадили группы морской пехоты на острова Нейсаар (Нарген) и Аэгна. Вместе с торпедными катерами в этом бою принимали участие и наши морские охотники под командованием капитан-лейтенанта А. А. Обухова. Благополучно форсировав минные поля, морские охотники на рассвете 23 сентября появились в гавани Таллина.

Остров Нейсаар являлся фланговым пунктом гигантского сетевого и минного заграждения, поставленного против наших подводных лодок еще в 1943 году.

Что теперь с ним делать? Уничтожить? Но это не так-то просто: на подходах к страшному «забору» таилось огромное количество мин и минных защитников.

Несколько позже мы приняли более разумное решение: сетевое и минные заграждения не убирать, а, зная их координаты, использовать против фашистских подводных лодок, на случай если они попытаются пройти в среднюю и восточную части Финского залива.

В тот же день мы с группой офицеров штаба флота прибыли в Таллин. Тяжелое зрелище представилось нашим глазам. Город был сильно поврежден артиллерией врага еще при нашем отходе в 1941 году. Однако тогда в нем мало пострадали жилые кварталы и средневековые постройки у подножия Вышгорода. Теперь же башня «Длинный Герман» высилась как грустный страж города-кладбища. [388]

От многих кварталов вообще ничего не осталось. В развалинах лежал уникальный архитектурный ансамбль, объединявший национальный театр с концертными залами. К счастью, здание Военного совета и штаба флота, занимаемое нами до войны, осталось невредимым.

— Что в Таллине? — спросил по телефону нарком ВМФ. Я доложил Н. Г. Кузнецову о первых впечатлениях:

— Хуже всего в порту. Фашисты не жалели взрывчатку. В Купеческой гавани разрушили все стенки. Причального фронта практически нет. Служебные здания — развалины. Некоторые даже не узнать. В Минной гавани тоже ни стенок, ни зданий. Можно швартоваться только к небольшим участкам причалов на протяжении не более 70 — 80 метров. Здание артиллерийских мастерских заминировано. Якорные и магнитные мины в большом числе беспорядочно поставлены по всему рейду. Пока их не ликвидируют, базирование немыслимо. В ближайшее время протралим фарватер. Конечно, только для судов и кораблей с малой осадкой. Другие гавани — Беккеровская и Русско-Балтийского завода, — можно сказать, не существуют. Пресной воды и электроэнергии для кораблей нет... Одним словом, придется еще крепко поломать голову, чтобы придумать, как использовать Таллин в качестве базы для снабжения кораблей и авиации.

— Вы остаетесь в Таллине? — спросил нарком Военно-Морского Флота.

— Я прошу разрешения после получения новых задач в штабе фронта у маршала Говорова ехать в Хапсалу. Попытаемся с ходу овладеть Моонзундскими островами. В Таллин сейчас начнет перебазироваться вице-адмирал Кулешов со всем своим хозяйством.

— А кто же возглавляет переговоры с финским военно-морским командованием? Ведь их представители находятся на Лавенсари.

— Все разговоры от имени командующего с финнами ведет вице-адмирал Жуков, который получил необходимые указания. Кроме того, на Лавенсари находятся контр-адмирал Стеценко и командир соединения подводных лодок капитан 1 ранга Верховский. Поскольку разговоры ведутся по вопросу о выводе наших подводных лодок в море — им и карты в руки...

Возвращение флоту военно-морской базы Таллин и предоставление по условиям перемирия с Финляндией права использовать ее порты и базы, а также шхерные фарватеры позволяло значительно расширить операционную зону флота и немедленно перенести боевые действия из Финского залива в Балтийское море, на морские сообщения противника.

Мы стремились с ходу овладеть островами Моонзунда. Штабами фронта и флота владела одна мысль: на плечах противника ворваться на острова или же, на крайний случай, максимально сократить паузу от момента выхода наших войск на побережье у проливов Моонзунда до высадки их на острова. Пусть читатель правильно поймет наше нетерпение. Дело в том, что, используя ранее созданные укрепления противодесантной обороны и сооружая новые, противник мог рассчитывать длительное время обороняться немногочисленными сухопутными гарнизонами. Вдобавок его могли поддерживать с моря значительные [389] надводные силы. Упустив время, освобождать Моонзундский архипелаг пришлось бы ценой огромных материальных затрат и, главное, больших людских потерь.

Для высадки десанта мы могли в те дни использовать лишь торпедные катера. Они продолжали действовать очень результативно.

Группа катерников Героя Советского Союза В. П. Гуманенко с бойцами морской пехоты на борту (командир роты лейтенант Стрелков) утром 24 сентября ворвалась в бухту Палдиски.

Через несколько часов десантники на тех же катерах заняли острова Пакри и Осмуссар. Рота лейтенанта Стрелкова организовала оборону города Палдиски до подхода сухопутных частей. Еще через сутки наступил час полного освобождения от фашистов всей материковой территории Эстонии.

К вечеру 25 сентября войска 8-й армии вышли на побережье Моонзунда, а 2-я ударная армия находилась уже в Айнажи, в 65 километрах южнее Пярну, и вновь соединилась с войсками 3-го Прибалтийского фронта.

Весь архипелаг лежал теперь перед ними. Однако пролив Муху-Вяйн представлял слишком серьезную водную преграду, и войска на своих инженерных средствах форсировать его не могли.

Вдобавок вход в пролив со стороны Финского залива преграждал занятый врагом остров Вормси — своеобразный северный ключ к Моонзунду.

Хорошо бы хоть его занять с ходу! Но свежий морской ветер поднял волну до шести баллов — слишком много для перехода торпедных Катеров и тем более высадки десанта на незнакомый берег.

Находясь в Палдиски, на временном командном пункте, мы ждали, что море утихнет. То и дело нетерпеливо осматривали горизонт. Погода не улучшалась. Командир дивизиона торпедных катеров капитан 3 ранга Е. В. Осецкий, понимая особую важность задачи, исключительно настойчиво просил разрешить ему выход на остров Вормси немедленно. Наконец я сдался.

... Вспоминается, как томительно тянулось время. По-прежнему дул ветер. Мы стояли на открытом месте и прислушивались. Будто могли что-то уловить на таком расстоянии! Наконец радист передал первое донесение: торпедные катера встречены сильным огнем противника, однако прорвались за полосу обстрела и, проскользнув под защитой берега, высадили десант в тылу немецкой обороны.

В составе десанта — усиленная рота морских пехотинцев. Помимо пулеметов она имела некоторое количество противотанковых ружей. Слабовато для огневой поддержки, но больше на катерах ведь не перевезешь. Главная надежда на то, что неожиданное и дерзкое нападение деморализует фашистский гарнизон.

Так оно и случилось. После нескольких часов боя, с наступлением сумерек, фашисты бежали на остров Хиума. Несколько позже я крепко жал руку Осецкого, вернувшегося в Палдиски.

— Молодец! Катера целы?

— Так точно.

— А люди? [390]

— У людей одно желание — гнать врага.

Утром мы вернулись в Таллин и сразу же отправились в штаб фронта.

Я доложил о захвате острова Вормси. Теперь через пролив Суур-Вяйн мы можем сосредоточивать в Хапсалу, Рохукюла и в других пунктах на материковом побережье торпедные катера, катерные тральщики, охотники и морские бронекатера.

— Такое приказание начальнику штаба флота и в Таллин командиру базы отдано. Надеюсь, через два-три дня мы сможем одновременно высадить десанты на Хиума и Муху.

— Командовать поручим генералу Старикову, — предложил Говоров, — а заместителем утвердим Святова. Авиация фронта и флота будут тесно взаимодействовать — об этом авиационные генералы Рыбальченко и Самохин пусть сами договорятся. Сроки таковы: 30 сентября занять остров Муху с пристанью Куйвасту, 2 октября — остров Хиума, не позднее 5 октября обосноваться на Сарема. Это директива Ставки. Может быть, вы предложите более короткие сроки?

Я развел руками. Где было взять высадочные средства?

Маршал поинтересовался военно-географическими особенностями архипелага. Ему доложили о состоянии островов перед войной, когда там лишь начиналось строительство фортификационных сооружений.

Леонида Александровича обеспокоило сообщение о том, что гарнизону островов — потрепанной 23-й пехотной дивизии и дивизионам морской артиллерии 4 — фашисты направляют подкрепления.

— А какие корабли действуют вблизи островов? — спросил маршал.

Я доложил, что пехотные части врага поддерживаются артиллерийскими самоходными баржами, а подходы к берегам охраняются сторожевыми и торпедными катерами.

Кроме того, я сказал Говорову, что в море могут появиться крупные боевые корабли противника. С этим надо считаться в первую очередь. К сожалению, наши крупные надводные корабли не могут быть использованы в операции по освобождению островов Моонзунда.

— Почему? — спросил Говоров.

Я пояснил, что из-за мин крупным кораблям плавать в Финском заливе пока запрещено. Даже для перехода малых боевых кораблей, идущих в Таллин, Порккала-Удд, используются лишь финские шхерные фарватеры. Фашисты попробовали было выйти в Финский залив — и потеряли три миноносца. Поздней осенью новый выход крупных вражеских кораблей к Таллину — и снова гибель двух эскадренных миноносцев. Стоит ли и нам так же безрассудно рисковать кораблями?

Предположим, нам удалось бы благополучно провести их через минные поля Финского залива, но они все равно не смогут вести активные боевые действия на Балтике. Где бы базировались наши эскадренные миноносцы, не говоря уже о крейсерах «Киров» и «Максим Горький»? Ведь Таллин не мог их принять. Разрушенные причалы, отсутствие пресной воды и топлива, многочисленные мины и фугасы, заложенные фашистами при бегстве. Даже на Таллинском рейде стоянка кораблей была небезопасна. Кроме того, база — это не [391] только стоянка. Корабли нуждаются в боепитании, продовольствии, надежной противовоздушной и противолодочной защите. Чтобы дать им все это, необходимо много времени, материальных средств, а освобожденная территория Эстонии пока только приводилась в порядок. Восстановленные на живую нитку железные дороги не справлялись с громадным потоком грузов и срывали выполнение даже минимальных заявок флота.

Противник же имел возможность для обеспечения своих боевых надводных кораблей, вплоть до самых крупных, использовать оборудованные базы на восточном побережье — Пиллау, Клайпеду, Лиепаю, Вентспилс. К тому же обстановка в открытой части моря совершенно другая, нежели в Финском заливе. Там можно бороздить Балтику по всем направлениям, практически не встречая мин.

Кроме того, гитлеровцы все время держат развернутыми в море и устье Финского залива свои подводные лодки.

Я доложил маршалу, что перевес противника в надводных силах мы компенсируем действиями нашей бомбардировочной, минно-торпедной и штурмовой авиации, которая имеет стабильное превосходство в воздухе.

После совещания Л. А. Говоров посоветовал нам выехать в Хапсалу в штаб генерала Старикова для согласования деталей операции. Надо было торопиться. Поехали член Военного совета А. Д. Вербицкий, генералы М. И. Самохин и М. И. Москаленко, контр-адмирал И. Г. Святов, командир ОВРа Таллинского морского оборонительного района капитан 1 ранга Е. В. Гуськов, командир соединения торпедных катеров капитан 1 ранга Г. Г. Олейник, офицер штаба флота капитан 1 ранга Н. Г. Богданов и заместитель начальника политуправления генерал-майор Г. М. Рыбаков.

Моросил дождь. Шквальный ветер срывал листья, клонил деревья к земле. На дорогах было, однако, людно. Происходила перегруппировка войск Ленинградского фронта. 2-ю ударную армию отводили в резерв. К побережью направлялись части 8-й армии генерала Старикова.

— Любопытно, — спросил вдруг Гуськов, — куда же пойдет эстонский корпус?

— В резерв, — ответил Святов. — Надо бойцам хоть несколько дней почувствовать себя дома, да и семьи пусть ощутят возвращение своих отцов и братьев. Иван Георгиевич вздохнул и добавил:

— Не хочу быть пророком, но думаю, что легко нам острова не достанутся. Придется корпусу воевать вновь.

В разговор мне вмешиваться не хотелось. Но мысли мои были заняты тем же — Моонзундом. Как много значат для флота эти острова, как много давних и недавних событий из его истории связано с ними! Островок Муху. Маленький клочок земли у устья пролива Суур-Вяйн перед выходом в Рижский залив. Зато значение! Наиболее удобная пристань в районе островов находится именно на нем.

С острова Муху идет дамба до поселка Орисари на острове Сарема. Если Вормси — ключевая позиция для входа в Моонзунд с севера, плацдарм для прыжка на остров Хиума (Даго), то с Муху — прямой [392] путь на главный остров архипелага Сарема (Эзель). Это большой остров. На юге он оканчивается длинным перешейком — полуостровом Сырве-Сяр, оконечность которого, мыс Сыпве, выходит к Ирбенскому проливу.

Гитлеровцы, несомненно, понимают значение обороны полуострова. Даже изолированный плацдарм здесь дает возможность надежно прикрывать Ирбенский пролив, который крайне необходим противнику, учитывая ухудшающееся положение курляндской группировки. Мы нисколько не сомневались в достоверности сообщений разведки о том, что начиная с 9 сентября из Риги и Вентспилса на остров Сарема в течение двух недель фашисты перевозили пехоту и артиллерию.

Некоторые товарищи недоумевали: почему еще до начала наступления войск Ленинградского фронта — почти за десять дней — гитлеровцы перебросили на острова Моонзундского архипелага часть своих сил? И они продолжали это делать, когда наше наступление полностью развернулось. Нелепость? Нет, противник хорошо понимал значение архипелага, понимал, что дальнейшее сопротивление его группировки в Прибалтике немыслимо без обеспеченного фланга со стороны Рижского залива.

Гитлеровскому военному руководству становилось ясно, что прорвать рубежи, созданные войсками генералов И. X. Баграмяна и И. Д. Черняховского, и восстановить сообщение с Восточной Пруссией армиям группы «Север», вероятно, не удастся. Надо довольствоваться малым, но реальным: защищать Вентспилс и Лиепаю, опираясь на архипелаг и силы своего флота. А как сохранить морские коммуникации без полуострова Сырве? Он для пролива приобретал значение ключевой позиции и превращался в основной форпост, откуда можно было контролировать и защищать морские коммуникации, связывающие Ригу с портами Германии.

И всю эту создаваемую систему вражеской обороны на островах нашим войскам надо было опрокинуть в ближайшее время.

Совещание в Хапсалу проводил начальник штаба фронта генерал-полковник М. М. Попов. Мы ознакомили присутствовавших с последними данными флотской разведки. Разговор был коротким и деловым. В нем участвовали все заинтересованные стороны, они быстро договорились о главных моментах.

Во-первых, были подтверждены сроки и очередность высадки наших войск, намеченные маршалом Л. А. Говоровым и подтвержденные Ставкой Верховного Главнокомандования.

Во-вторых, определены пункты сосредоточения войск, десантно-высадочных и транспортных средств. Это были прежде всего пристани Рохукюла и Виртсу.

В-третьих, мы договорились о выделении тылом фронта дополнительных транспортных средств, необходимых для ускорения переброски топлива со складов Кронштадта и Ораниенбаума.

Наиболее трудной задачей являлось, конечно, ускоренное сосредоточение торпедных катеров, катерных тральщиков, сторожевых катеров, морских бронекатеров и их обеспечение всеми видами довольствия. [393]

Оставив контр-адмирала И. Г. Святова с вновь созданным штабом для детальной разработки планов высадки, я вернулся в Таллин и. немедленно занялся другими накопившимися срочными делами.

Меня беспокоили в это время два неотложных вопроса: вывод наших подводных лодок финскими шхерами в Балтику и траление Таллинского рейда. Первое было связано с активизацией наших боевых действий в открытом море, а второе должно было ускорить организацию сравнительно нормального базирования кораблей в Таллинском порту.

Вечером я вместе с командующим Таллинским морским оборонительным районом вице-адмиралом Кулешовым и командиром бригады траления контр-адмиралом Юрковским занялся проблемами очистки акватории у причалов, в гаванях, на рейде и на подходах к Таллину. Подсчитывали, прикидывали по-всякому. Но, как ни мудрили, пришлось пойти на крайность: все тральщики бригады Юрковского сосредоточить в районе Таллина, временно прекратив боевое траление ими в других местах.

Мы порадовали И. Д. Кулешова, сообщив о том, что его тральные силы не нужны в Моонзунде, что боевое траление в этом районе будет производиться под руководством контр-адмирала В. С. Черокова бригадой траления капитана 1 ранга И. И. Мешко, которая вскоре будет туда перебазирована.

Одновременно я приказал усилить разведку подходов к устью Финского залива и Таллину, ибо у нас были исчерпывающие данные о там, что здесь снова появились подводные лодки противника и не исключена постановка ими новых минных заграждений. В этот же вечер Кулешов получил указания, связанные с обеспечением перехода наших подводных лодок в ближайшие дни в западную часть Финского залива.

А ночью прибыл Самохин. Он доложил, что к началу операции 11-я штурмовая авиадивизия полковника Д. И. Манжосова с истребительным прикрытием будет в основном сосредоточена на аэродроме, расположенном в непосредственной близости от Моонзунда.

— Сразу же ставьте им задачу: уничтожить боевые корабли и все плавсредства фашистов, находящиеся на островных гаванях и бухтах. Нужно немедленно очистить от вражеских кораблей весь Кассарский плес, бомбить пристани в Мынту, Курессари, Хельтермаа и заставить их уйти из Куйвасту. Кроме того, не забывайте о разведке, тщательно следите за подходами к Финскому заливу. Там фашисты могут использовать всякую нашу оплошность. Потребуйте от штаба авиации точного выполнения задач о разведке, поставленных фронтом. После этого поезжайте в Хапсалу. Вам нужно будет непосредственно руководить в предстоящей операции соединениями и частями авиации.

Нужно сказать, что расположение штаба армии и штаба контр-адмирала Святова в одном пункте позволило им вместе и оперативно решать все вопросы планирования и подготовки операции. Положительное значение имело и расположение в Хапсалу оперативных групп штаба фронта во главе с его начальником генерал-полковником М М. Поповым и группы командующего флотом. [394]

Все выделенные на операцию силы и средства продолжали сосредоточиваться в Рохукюла, Виртсу. Окончательно были конкретизированы задачи, определены исполнители: на направлении Виртсу, Сарема высадкой руководил командир соединения торпедных катеров капитан 1 ранга Р. Г. Олейник, а на направлении Рохукюла, Хиума — капитан 1 ранга Е. В. Гуськов. Соответственно были распределены все боевые и технические средства.

Поскольку тендеры к началу высадки прибыть не успели, пришлось использовать для этого торпедные катера, катерные тральщики, сторожевые катера и морские бронекатера, а для перевозки танков и САУ применить саперные понтоны. Другого выхода не было. Большие надежды мы возлагали на амфибии. При благоприятной погоде они могли принять участие в высадке первых эшелонов войск.

Вместе с начальником штаба фронта мы решили в ночь на 29 сентября высадить на Муху усиленную разведку. Задача — уточнить характер противодесантной обороны, состав и численность вражеского гарнизона. Разведка удалась как нельзя лучше. Даже пленных захватили. Большую помощь разведчикам оказало местное население. На острове было до пятисот солдат и офицеров, в том числе отряд саперов.

— Саперы? — переспросил И. Г. Святов и недовольно поморщился: — Держат, чтобы подорвать дамбу Муху — Сарема.

— Возможно, и так, — согласился я.

Стоило поторопиться. А что, если высадить десант на Муху немедленно, сегодня, на сутки раньше запланированного срока? Идея всем понравилась, все-таки лишний шанс на усиление фактора внезапности.

Но тогда надо буквально в считанные часы привести в движение сотни людей, средства обеспечения. Причем сокращение сроков ни в коем случае не должно было повлиять на организованность и надежность удара. Хоть и раньше начинать, но чтобы все равно наверняка.

С первым броском десанта пошел дивизион торпедных катеров капитана 3 ранга Осецкого. Учитывая их большую скорость, мы надеялись, что дивизион стремительно пересечет пролив и, пользуясь внезапностью, прикрываясь дымзавесами, высадит десантников непосредственно на пристань Куйвасту.

По тому, что артиллерия наша смолкла и с берега, занятого противником, послышалась пулеметная дробь, а затем небосклон в той стороне перерезали сотни огневых трасс, мы поняли, что катера подошли к пристани и завязали бой, который с каждой минутой разгорался.

Через некоторое время по просьбе Осецкого с нашего берега снова открыли артиллерийский огонь, он корректировался наблюдателями, находившимися на острове в составе десанта.

Удар наш оказался для противника неожиданным и ошеломляющим. Деморализованный противник, как потом выяснилось, решил, что мы произвели высадку одновременно на широком фронте и во многих местах.

Осецкий вернулся на Виртсу и доложил: [395]

— Все в порядке. Десантники просто молодцы!

— Нет, это вам первое спасибо, хорошо провели высадку, — ответил ему генерал Л. А. Перн.

Действительно, нельзя было не восхищаться мужеством и безупречным мастерством этого офицера. Хотя десантников встретил жестокий огонь (на катере самого Осецкого насчитали до 300 пробоин), торпедные катера тяжелых потерь не понесли: незначительные повреждения были легко устранимы, а нескольких раненых немедленно заменили, и дивизион снова был готов к бою.

Характерно, что так же умело действовали и экипажи торпедных катеров Чебыкина и Белокурова.

Под плотный обстрел попал катер коммуниста лейтенанта Замураева. Но он искусно сманеврировал и дал возможность боцману старшине 2-й статьи Кодину подавить из крупнокалиберного пулемета две вражеские огневые точки. Потом Кодин первым прыгнул в воду и помогал десантникам выбираться на берег. Так же поступили главный старшина коммунист Панкратов и старшина 1-й статьи коммунист Костелин из экипажа катера Варягина. И вот итог: внезапные и смелые действия балтийцев не позволили противнику взорвать пристань Куйвасту.

Но операция только начиналась. Снова возник вопрос об использовании амфибий. Посоветовавшись, решили не медлить и применить для переброски войск все 90 плавающих машин. На амфибии посадили 750 человек из той же 249-й дивизии эстонского корпуса.

Хотя форсирование на маломощных амфибиях морского пролива шириной около 8 километров, да еще в условиях свежей погоды, было для нас делом, мягко говоря, необычным, Иван Георгиевич Святов высказал мнение, что погода несколько улучшится и на время, достаточное для одного рейса амфибий, будет вполне удовлетворительной. И Святов не ошибся: рейс амфибий прошел без происшествий.

Теперь мы прочно удерживали плацдарм на острове. Но десантники ожидали новых подкреплений.

Благодаря использованию торпедных катеров с инженерными понтонами на буксирах, к рассвету 30 сентября на остров был доставлен в полном составе стрелковый полк 249-й дивизии. А к полудню мы перебросили еще 2 полка, 24 орудия, 23 миномета и 4 танка. Только дивизион катеров Осецкого за двадцать рейсов переправил 2700 человек, 5 тонн различных грузов и отбуксировал 15 понтонов с техникой. Предвидя, что напряженность перевозок увеличится, ночью я отдал приказание о перебазировании в Виртсу еще двух дивизионов торпедных катеров, которые сразу включились в работу и перебросили на остров Муху остатки 249-й стрелковой дивизии.

Утром 30 сентября после нескольких гулких взрывов на Муху стало тихо. Остатки фашистского гарнизона поспешно перебрались на Сарема, взорвав за собой в нескольких местах дамбу, соединявшую острова. К сожалению, нам прорваться с ходу на Сарема не удалось. Победа на острове Муху была достигнута относительно легко. Выручила нас минимальная оперативная пауза между сроком выхода наших войск на побережье и моментом высадки. Для сосредоточения [396] десантных средств, войск, артиллерии и авиации, высадки и освобождения острова нам потребовалось всего пять дней.

Освобождение острова Муху имело существенное оперативное значение. Он являлся естественным и весьма выгодным исходным плацдармом для дальнейшего наступления. После занятия Муху противник уже не мог обстреливать гавань Виртсу, и мы получили возможность спокойно плавать по всему Муху-Вяйну и даже действовать в Рижском заливе.

Учитывая, что в предстоящей борьбе за остров Сарема нам очень поможет мощная артиллерия, вице-адмиралу Кулешову было приказано направить на Муху две дальнобойные морские самоходные батареи.

Переброска войск сюда продолжалась довольно интенсивно, и в течение следующих двух дней было переправлено 8 тысяч бойцов и офицеров, перевезено около 1600 тонн грузов.

Между тем ветер по новому «точному» пророчеству контр-адмирала Святова опять усилился, и амфибии бездействовали. Из Таллина в район Моонзунда срочно перебрасывались канонерские лодки капитана 1 ранга Э. И. Лазо, шли сетевые заградители, тральщики, буксиры.

Пока накапливались силы на Муху, нам нужно было высадиться во что бы то ни стало и на остров Хиума. Мы решили произвести здесь разведку боем. Первая такая попытка не увенчалась успехом: помешала погода. Столь же неутешительный результат был и в ночь на 1 октября. Лишь 2 октября, когда шторм утих, дело пошло на лад.

К этому времени очень кстати увеличились и наши флотские силы: из Таллина прибыли катерные тральщики гвардейского Краснознаменного дивизиона Ярошевского, сторожевые катера Обухова и Чалова, дивизион морских бронекатеров Максименко, отлично проявившие себя в боях за острова Выборгского залива.

Первую группу десантников высадили торпедные катера Героя Советского Союза В. П. Гуманенко. Они на максимальной скорости пересекли пролив и под огнем врага подошли к пристани Хельтермаа. Следом за ними двигались, буксируя инженерные понтоны с орудиями и боеприпасами, катерные тральщики и морские охотники. Головным в дивизионе Ярошевского шел катер гвардии мичмана И. Я. Ларина. Гитлеровцы встретили его ураганным огнем из орудий, пулеметов и минометов. Вода кипела от разрывов снарядов. Но Ларин уверенно провел катер к острову. Пулеметчики в упор расстреливали с катера гитлеровцев, подавляли их огневые точки. Мужественно вели себя экипажи всех катерных тральщиков и морских охотников.

Командир высадки капитан I ранга Е. В. Гуськов, находясь в боевых порядках десантных средств, правильно оценил обстановку, направляя силы последующих эшелонов на плацдарм, где имелся успех.

На рассвете в боевые действия включилась 11-я штурмовая авиадивизия полковника Д. И. Манжосова, Штурмовики поддерживали и прикрывали катера, наносили удары по противнику. Высадка прошла удачно. [397]

Десантники начали теснить врага. В районе пристани Хельтермаа явно обозначился успех. Сюда немедленно был перенацелен отряд катеров с десантом, шедший к мысу Сяренина.

Почти все высадочные средства, в том числе и инженерные понтоны, переключили на перевозку основных эшелонов десанта, полковой и дивизионной артиллерии.

Десантники при поддержке флотской и фронтовой авиации, сбивая заслоны противника, ломая его оборону, начали наступление в направлении Кярдла.

За два дня мы перебросили на остров почти две дивизии. Фашисты не выдержали такого натиска и к середине дня 3 октября бежали через пролив Соэлозунд на остров Сарема.

Освобождение Хиума было выполнено так же быстро, как и Муху. Успешные, быстрые действия торпедных и сторожевых катеров и катеров-тральщиков, мужество десантников 109-го стрелкового корпуса генерал-лейтенанта И. П. Алферова, поддержанных авиацией фронта и флота, позволили нам в короткие сроки и с самыми минимальными потерями освободить важную позицию в архипелаге.

Освобождение острова Хиума дало нам возможность контролировать входы и выходы из Моонзунда в Финский залив. Гитлеровский морской начальник, носивший пышный титул адмирала восточной части Балтийского моря, приказал своим кораблям покинуть Кассарский плес, водный район между материком и островами Хиума и Сарема, опасаясь, что они будут окружены и уничтожены. Но, как несколько позже выяснилось, отступая через Кассарский плес, они не забыли в проливе Соэлозунд поставить минное заграждение с целью затруднить выход в Балтийское море нашим кораблям.

Меня в этот период помимо забот о Моонзунде беспокоило и другое. Читатель, надеюсь, понимает, что в дни, когда происходили важнейшие события, о которых я рассказываю, активные действия на других участках морского театра вовсе не замирали. И командующий обязан был успевать всюду.

Из Хапсалу по телефону удалось связаться с начальником штаба флота. Он доложил, что к этому времени уже вторая группа подводных лодок под командованием капитана 2 ранга П. А. Сидоренко вышла с Лавенсари и с помощью финских лоцманов идет шхерами. Еще одно важное донесение: первая группа тендеров бригады речных кораблей (с Чудского озера) на буксире за тральщиками вышла из Ораниенбаума в Таллин и далее будет следовать в Моонзунд.

В течение минувшей недели на торпедные катера выпала громадная нагрузка. Им нужна была передышка для ремонта моторов, корпусов, оружия. Тем с большим нетерпением ждали мы прибытия тендеров. Впереди оставался главный объект архипелага — остров Сарема. Выбить врага отсюда будет труднее, так как гарнизон каждую ночь получал морем подкрепления из Вентспилса и Лиепаи. Поэтому даже удачная высадка на остров тут же потребует переброски крупных резервов.

Но и долго ждать мы не могли, иначе рисковали потерять фактор внезапности. А он по-прежнему существовал. Хотя ясно было, что [398] мы не остановим своего наступления, противник все же каждый раз надеялся на передышку, а мы ее ему не давали.

4 октября генерал Стариков подписал приказ, который предписывал в ночь на 5 октября начать боевые действия по освобождению острова Сарема. К этому времени основные силы эстонского стрелкового корпуса сосредоточились на острове Муху, а 131-я стрелковая дивизия генерал-майора П. А. Романенко, расположенная в районе Рохукюла, была готова высадиться на северное побережье острова Сарема. Главный удар нанесли с Муху. Узкий мелководный пролив Вяйке-Вяйн войска эстонского корпуса форсировали на амфибиях и инженерных средствах, с боем захватили дамбу. Саперы немедленно приступили к ее ремонту, хотя схватка за поселок Орисааре еще продолжалась.

Накануне этих событий, вечером 4 октября, морской десант в составе двух стрелковых полков при 50 орудиях, посаженный на шхуны, тральщики и катера, начал выходить из Рохукюла. Здесь командовал капитан 1 ранга Е. В. Гуськов. Вместе с отрядом на катере вышел в море и контр-адмирал И. Г. Святов.

Отряд этот нацеливался на два пункта северного побережья острова Сарема — бухты Талику и Трииги. После высадки десант должен был нанести удар по противнику в южном направлении, навстречу войскам, наступающим с острова Муху.

В глубокой темноте, в охранении морских охотников, торпедных катеров и морских бронекатеров, десантный отряд из Рохукюла шел в направлении к пунктам высадки. Едва начало светать, как над десантным отрядом появились под прикрытием истребителей штурмовики и бомбардировщики авиации флота. Вскоре самолеты начали обработку плацдарма высадки, занятого войсками противника. Удары с воздуха, дополнялись артиллерийским огнем морских бронекатеров, которыми командовал капитан 3 ранга А. И. Потужный.

Десантные отряды уже приближались к пунктам высадки, когда мы в Рохукюла получили сообщение о том, что в бухте Трииги противник сосредоточил для обороны большую часть своих войск. Святову срочно передали поправку к плану: оба отряда высаживать в Талику. Части эстонского корпуса расширили прорыв в обороне противника и во второй половине дня 5 октября соединились с наступавшими им навстречу из Талику полками.

К исходу 5 октября наши войска создали фронт по рубежу Муясте, Тагавере, Саре. Существенную поддержку им оказывала флотская и фронтовая авиация.

Пока все складывалось хорошо — и высадились успешно, и противника теснили довольно быстрыми темпами. Но и аппетит, как говорится, приходит во время еды. Маршал Говоров позвонил вечером 5 октября Попову и, заслушав его доклад о ходе наступления наших войск, дал указание к исходу 6 октября полностью очистить остров от противника. Затем нам ставилась задача — освободить полуостров Сырве, поставить на его южном мысу дальнобойную артиллерию и совместно с авиацией не допускать прохода вражеских транспортов через Ирбенский пролив. Это намерение вполне соответствовало [399] обстановке на рижском направлении, где наши войска в это время подходили к столице Латвии и нужно было всемерно ограничить возможность использования фашистами порта Рига. Однако задание командующего фронтом не было обеспечено боевыми возможностями наших войск, наступавших на Сарема.

Это, к сожалению, подтвердилось уже на следующий день.

6 октября темп нашего наступления замедлился. Фронт обороны у противника сокращался, плотность его войск и огневых средств увеличивалась, и сопротивление, естественно, росло. А наши коммуникации растянулись, не хватало тяжелой техники — прежде всего танков и самоходных артиллерийских установок. Перевезти их в достаточном количестве в период накопления наших войск на Муху было не на чем.

Первая группа десантных тендеров с Чудского озера прибыла только 6 октября, но сразу использовать их мы не смогли из-за отсутствия топлива. Его не хватало вообще для всех катеров. Горючее приходилось возить в бочках за сотни километров. А противник, превратив населенные пункты в опорные узлы, начал на отдельных направлениях переходить в контратаки.

И все же мы наступали. На правом фланге эстонского корпуса шла вперед высаженная на остров десантом 131-я стрелковая дивизия генерал-майора Романенко, с моря ее поддерживал огонь наших замечательных морских бронекатеров.

Как всегда в подобных ситуациях, нас выручали летчики. 6 октября к 11-й штурмовой авиационной дивизии присоединилась 9-я штурмовая дивизия. Она вынуждена была, однако, расположиться несколько дальше от района боевых действий, чем хотелось бы, — заняла аэродромы в районе Пярну, значительно отдаленные от района боевых действий. Ближе мы пока ничего еще не создали для базирования авиации. Этим ограничивались возможности использования, особенно истребительной авиации сопровождения.

Командиры дивизий полковники Манжосов и Слепенков были вызваны к генералу Самохину, и он детально ознакомил их с обстановкой и характером боевых действий в связи с последними задачами, поставленными маршалом Говоровым.

Первый весьма результативный бой провела группа наших Ил-2 с ведущим капитаном Борисовым в районе пристани города Курессаре. На рейде Курессаре стояли не только приписанные к островным силам врага большие десантные баржи, но и транспорт, который, видимо, еще не был разгружен. Истребители противника старались прежде всего прикрыть этот транспорт, очевидно только что пришедший из Вентспилса или Лиепаи, а возможно, и из Риги, на которую войска Прибалтийских фронтов успешно Наступали. Удар наших штурмовиков буквально развалил транспорт, части его горели на воде, а три десантные баржи затонули.

Вслед за этой штурмовой авиационной группой еще одна (ведущий старший лейтенант Беляков), прикрываемая истребителями подполковника Джапаридзе, нанесла удар по кораблям врага в этом же районе. [400]

Только за один день 6 октября авиация флота сделала 235 боевых вылетов, уничтожила и повредила несколько транспортов и вспомогательных судов врага.

9 октября группа штурмовиков (ведущий капитан Морозов) под прикрытием истребителей атаковала три транспорта у маяка Церель, на южной оконечности полуострова Сырве. Всем трем транспортам были нанесены повреждения. Еще одна группа штурмовиков под командованием старшего лейтенанта Батиевского севернее мыса Колка сильно повредила транспорт, а группа капитана Пилипенко потопила у пристани полуострова Сырве транспорт, стоявший под выгрузкой. Часть груза, находившаяся уже на пирсе, была уничтожена.

Несмотря на тяжелые метеорологические условия, за десять дней (с 5 по 15 октября) балтийские летчики совершили до тысячи боевых вылетов. И результаты были весомы — потоплены двенадцать вражеских транспортов (в том числе крупные теплоходы «Мария Зидлер», «Иллер» и «Юнга Христоферс»), танкер, тральщик, две десантные баржи, два десятка буксиров, несколько барж и мотоботов.

Между тем на Сарема мы медленно, но упорно продвигались вперед. К исходу 6 октября наступавшие части вышли на рубеж мыс Паммана, Метскюла, Калли. 7 октября — новый рывок: войска эстонского корпуса продвинулись на 15 — 25 километров. В этот день была одержана большая победа — освобождена столица архипелага город Курессаре; ныне город носит имя славного сына эстонского народа Виктора Кингисеппа.

К этому моменту наши войска стали ощущать нехватку боевой техники, боеприпасов. Хотя катерные тральщики, тендеры, шхуны и саперные понтоны продолжали интенсивно работать, количество перевозимых в Куйвасту военных материалов не обеспечивало нужного темпа наступления.

А командование фронта торопило. Войска Старикова не успели как следует закрепиться в Курессаре, а маршал Говоров уже потребовал от него в кратчайшие сроки полностью очистить остров от противника.

У меня тоже состоялся разговор с командующим по телефону.

— Владимир Филиппович, сейчас наши войска громят противника у Курессаре, видимо, еще день-два потребуется для окончательного освобождения острова. Нужно усилить удары по коммуникациям противника в Рижском заливе и на подходах к острову со стороны моря. Я бы хотел знать: что из сил флота вы сейчас используете для этих целей?

— На коммуникациях в Рижском заливе, на подходах к Вентспилсу сейчас действуют две штурмовые авиационные дивизии с аэродромов Эстонии, два полка минно-торпедной авиации и один полк пикировщиков с аэродромов Литвы, то есть все силы ударной авиации флота.

Кроме того, в море развернуты шесть подводных лодок, и подходят к своим позициям еще четыре. Как только позволит обстановка, перебазируем с материка на Сарема одну 130-миллиметровую самоходную [401] морскую батарею, с тем чтобы она могла обстреливать корабли и суда в Ирбенском проливе.

— Авиации у вас много, — упрекнул Говоров, — а противник иногда обстреливает фланги наших войск. Нужно установить плотную блокаду полуострова.

— Леонид Александрович, эту задачу выполнить полностью не можем. Противник обстреливает побережье в нелетную погоду. А одними торпедными катерами осуществить блокаду невозможно — у фашистов значительный перевес надводных сил. В Моонзунд идут пять канонерских лодок, они имеют сравнительно сильное артиллерийское вооружение и, надеюсь, более существенно поддержат наш флот со стороны Рижского залива.

Погода действительно лимитировала боевые действия самолетов, катеров и кораблей. При волне в 5 — 6 баллов наши легкие силы не могли выходить в море. А фашисты располагали крупными боевыми кораблями.

8 октября главные силы противника на Сарема отошли к заранее созданным укреплениям, опоясавшим узкую часть перешейка полуострова Сырве, и отразили несколько наших атак. Наши войска все острей ощущали нехватку артиллерии, танков, боеприпасов. Заметно поредели роты, батальоны, полки. Срочно нужны были меры для помощи им.

Мы вылетели с генералом Поповым в Курессаре, где встретились с генералом Стариковым и контр-адмиралом Святовым, совместно с ними обсудили все трудности и возможности и решили просить у Ставки дополнительно 15 — 20 суток на подготовку и сосредоточение сил, необходимых для решительного удара по вражеской обороне на острове.

... 13 октября была освобождена большая часть столицы Латвийской ССР. Рижский залив и коммуникации в Ригу потеряли для фашистов былое значение. Не потерял ли свое военное значение в связи с этим и полуостров Сырве? Была ли необходимость продолжать здесь наступление?

Да, такая необходимость, безусловно, была. Ставка Верховного Главнокомандования правильно оценивала обстановку, принимая решение о скорейшем очищении от фашистов полуострова Сырве. Во-первых, он в какой-то степени прикрывал фланг прижатой к морю курляндской группировки войск противника, а во-вторых, в известной мере обеспечивал фашистскому флоту свободу действий в Ирбенском проливе и сковывал наши войска на Сарема. Уже после войны стало известно, что Гитлер 14 октября приказал удерживать Сырве возможно дольше. В соответствии с этой директивой фашистское командование отдало приказание о немедленной постановке новых минных заграждений на подступах к полуострову.

Этот плацдарм нужно было ликвидировать, что, кстати, позволило бы создать более благоприятные условия для действий наших торпедных катеров с острова Сарема на коммуникациях противника у Вентспилса. [402]

Дороги морские

Наступала осень со всеми балтийскими «прелестями» — бурным морем, дождливым небом, частыми туманами. Стало труднее сосредоточивать силы и средства, необходимые для развертывания активных действий в Южной Балтике. Флот постепенно стал отставать от наших сухопутных войск.

В начале октября 1-й Прибалтийский фронт генерала армии И. X. Баграмяна нанес противнику внезапный и мощный удар на мемельском направлении. Наши войска вышли на побережье Балтийского моря на участке Паланга, плацдарм Мемель и подошли к Тильзиту. Теперь немецко-фашистская группа армий «Север» была уже фундаментально отрезана от основных сил в Восточной Пруссии.

Блокада с суши войск этой группы не могла не обеспокоить фашистское командование, и 13 октября гитлеровцы попытались на 24 десантных баржах высадить десант в районе Паланги. Наши войска легко локализовали эту попытку.

Мы получили возможность перебазировать ударную авиационную группу непосредственно на побережье Балтийского моря. 15 октября Военный совет флота доложил главнокомандующему ВМФ о своем намерении перебросить штурмовую авиацию полковника Манжосова на один из прибрежных аэродромов Литвы и возложить на нее «опеку» ближних морских коммуникаций противника. Мы получили согласие.

Самохин тут же вылетел к генералу Баграмяну хлопотать о размещении дивизии со всем ее сложным хозяйством и одновременно предложить развернуть здесь два морских артиллерийских железнодорожных дивизиона для прикрытия побережья от обстрелов вражеских кораблей.

Генерал армии И. X. Баграмян с вниманием отнесся к нашим просьбам. Все вопросы были решены положительно и довольно быстро. Для батарей построили необходимые железнодорожные пути, оборудовали позиции.

Кстати, впоследствии эти-дивизионы под командованием майора В. С. Мясникова и подполковника Г. И. Барбакадзе вместе с летчиками Д. И. Манжосова оказали существенную помощь нашим войскам, когда противник сделал попытку из района Мемеля соединиться с войсками группы армий «Север».

Уже 20 октября морская авиация начала действовать с новых аэродромов. Теперь в Прибалтике базировалось, учитывая дивизию Курочкина, до восьми авиаполков с истребительным прикрытием. Поиск над морем вел разведывательный полк, что позволяло рациональнее использовать ударную авиацию, оперативно нацеливать ее на конкретные объекты.

Нужно было перебазировать сюда и часть легких корабельных сил, в первую очередь, конечно, торпедные катера. Но куда?

На освобожденном участке побережья, от Мемеля до Паланги, протяженностью до 40 километров, не было ни одной подходящей гавани или бухты. Наконец севернее Паланги мы обнаружили небольшую [403] речку. В устье она имела глубину менее метра. Здесь был пирс для рыбацких судов. Это место называлось Швентойя.

Генерал Баграмян снова помог нам. По его указанию флоту выделили значительные инженерно-строительные части. Мы срочно повели дноуглубительные и восстановительные работы, приспосабливая эту небольшую рыбачью гавань для базирования дивизиона торпедных катеров.

Новое, южное операционное направление приобретало для наших наступательных действий все большее значение — я имею в виду блокаду окруженной группировки немецко-фашистских войск в Курляндии, а в перспективе освобождение Клайпеды и последующий разгром фашистов в Восточной Пруссии. Значит, надо было за торпедными катерами перебрасывать на юг и сторожевые катера, катерные тральщики, другие силы.

Однако забот оставалось много и на старом операционном направлении — в Финском заливе. Некоторые задачи, которые решались здесь, имели, как увидит читатель, общегосударственное значение.

По шхерным фарватерам шло с каждым днем все больше судов, перевозивших грузы для Таллина, Моонзунда, а также для кораблей, находившихся в Мариенхамне (город и порт на Аландских островах, где базировалось с осени 1944 года одно из соединений надводных кораблей КБФ), и новой военно-морской базы Порккала-Удд.

Плавание проходило относительно спокойно, финские лоцманы точно выполняли условия перемирия. Да и наши штурманы под руководством А. В. Забелло и А. Н. Меньшикова сами быстро учились самостоятельно проводить корабли в извилистых шхерах.

И все же отдельные открытые участки шхерных фарватеров приходилось защищать от фашистских подводных лодок, отвлекая для этого много сил и средств.

Но больше всего забот было связано с тралением. Пока Финский залив оставался «засоренным», флоту трудно было вести активные действия на море. Вдобавок тральщикам еще предстояло осваивать «целину» — подходы к Таллину, район Моонзунда, Рижский залив и Ирбенский пролив.

Мы ценили опасную работу «пахарей моря» в такой же степени, как боевой труд подводников, летчиков и катерников.

Фашисты сделали все возможное, чтобы их уплотненные и многоярусные минные заграждения не поддавались тралению обычными средствами. Прежде чем удавалось раскрыть очередную хитрость врага, гибли суда, гибли люди. Например, аэрофотосъемка в Финском заливе у банки Вигрунд зафиксировала плотные минные заграждения в несколько ярусов на глубинах от одного до двух метров и ниже. Все это комбинировалось с большим количеством минных защитников, преимущественно многократного действия. Кроме того, на одной и той же линии заграждения обнаруживались мины различных типов и обязательно с противотральным устройством на минрепах. Часто катерные тральщики, затралив мины, теряли ход, так как ни подрывными патронами, ни резаками мины не подсекались. Чтобы уберечь [404] людей от смертельного риска, мы пробовали разряжать обнаруженные плотные минные поля путем бомбометания с самолетов, но особого эффекта это не дало.

Тогда-то и возникла мысль использовать разъездные деревянные катера с осадкой 35 — 40 см. Они должны были проводить предварительные разведку, поиск и ограждение опасных районов. Эти же катера вели подготовку к уничтожению мин-ловушек путем прикрепления к минрепам тонкого троса-буксира. Если при буксировке мина не взрывалась, к ней осторожно подходила шлюпка с минером, который опускался в воду и прикреплял к мине подрывной патрон с длинным зажженным бикфордовым шнуром. После этого катер вместе со шлюпкой быстро уходил на безопасное расстояние, происходил взрыв, и мина уничтожалась.

Старший лейтенант Саранюк, дивизионный минер 1 -го гвардейского Краснознаменного дивизиона, и старшина 1-й статьи Тормашев уничтожили таким способом свыше 100 мин! Матрос-моторист Коренев и командир катера Бывальцев уничтожили по 32 мины, а минер 2-го Краснознаменного дивизиона старшина 2-й статьи Демидов — 25 мин. Эти храбрецы были пионерами. Их примеру последовали десятки людей. И как это часто бывает, славные деяния минеров постепенно перестали восприниматься как подвиг, превратились в будничное дело.

То же произошло и с уничтожением мин пловцами. О первых героях говорили довольно много, а о десятках их последователей попросту забыли, и уже вскоре не стало возможности установить, кто же были эти смельчаки.

«Пахарей моря» подстерегали не только мины. За тральщиками охотились подводные лодки противника, его авиация и береговые батареи. В июле — августе вражеские батареи, расположенные на островах Гогланд и Большой Тютерс, десятки раз открывали огонь по нашим тральщикам, выпустили несколько тысяч снарядов. А «юнкерсы» в одном только Нарвском заливе сбросили на них в течение лета больше тысячи бомб!

Насколько напряженны были эти схватки и как мужественно вели себя экипажи, дает представление хроника даже одного дня — 26 августа, когда катерные тральщики 1-го гвардейского, 2-го Краснознаменного и 11-го дивизионов отражали нападение авиации врага в Нарвском заливе.

Вот о чем рассказывают скупые строки донесений.

Катерный тральщик 334 был серьезно поврежден, но его привел в базу командир отделения мотористов Мелехов... Пятнадцать пробоин получил катерный тральщик 303, но и его сумели сохранить на плаву. Сотни осколков засыпали тральщик 62. В пробоины хлынула вода, в трех местах вспыхнуло пламя. Из командного состава остался в строю только механик старший техник-лейтенант Савинов. Он не растерялся: организовал борьбу за живучесть корабля. Вместе с матросами Камневым, Скворцовым заделали наиболее опасные пробоины, ликвидировали пожар. Корабль был спасен. Упали в тот день бомбы и рядом с тральщиком «Д. А. Фурманов». Гибель корабля [405] предотвратили самоотверженные усилия старшины 1-й статьи Михлина, которому помогли раненые матросы Буторов и Морозов.

Тяжелую утрату понесли мы 8 сентября: на боевом посту погиб командир 11-го дивизиона тральщиков капитан 2 ранга Виктор Кузьмич Кимаев. Отважного моряка, воевавшего на Балтике с первых дней Великой Отечественной войны, вместе с кораблем, подорвавшимся на мине, поглотила морская пучина.

Трудно приходилось осенью «пахарям моря». И все же, несмотря на свежую погоду, траление не прекращалось.

В этот период основную часть тральных сил мы вынуждены были переключить на очищение подходов к Таллину. И не только подходов. Здесь все еще хранили смертельную опасность якорные стоянки на рейде, в гаванях и даже у причалов порта. Нередко оказывалось, что мины, поставленные вблизи от берега, были соединены с фугасами, заложенными в стенках пирсов.

Гитлеровцы успели выполнить перед бегством из Таллина и Палдиски свой план — на длительное время сделать Главную базу недоступной для кораблей и судов нашего флота. Для этого они кроме разрушения причалов густо усыпали рейд и все гавани Таллина и Палдиски неконтактными минами. Такая мина взрывается на некотором расстоянии от корпуса корабля, до столкновения с ней. Взрыв вызывается специальным устройством, реагирующим на магнитное, акустическое, гидродинамическое или другие физические поля корабля.

Все гавани Таллинской бухты, за исключением Петровской и Рыбацкой, были закрыты для плавания. Впрочем, Петровская была открыта только для катеров, и то после произведенного 29 сентября «профилактического» бомбометания.

И все же ЧП избежать не удалось. 10 октября в порту подорвался на мине буксир «Т-1» с баржей. На другой день такая же участь постигла буксир «Вейско».

К тому же минеры обнаружили вдруг мины неизвестных нам образцов. Надо было их затралить, целыми поднять на поверхность, разобраться во всем, чтобы определить правильный, наиболее рациональный способ борьбы с ними. На все это требовалось время.

Фашисты не дремали — продолжали ставить новые и усиливать старью минные заграждения, хотя это доставалось им часто очень дорогой ценой.

12 декабря гитлеровцы жестоко поплатились за попытку поставить заграждение на подходах к Таллину: в западной части Финского залива эсминцы «2-35» и «2-36» подорвались на ранее поставленных минах и пошли ко дну.

Ближе к концу 1944 года усилиями личного состава флота и рабочих города Ленина сравнительно быстро удалось подготовить и ввести в строй новую бригаду тральщиков, которую возглавил капитан 1 ранга И. И. Мешко. В новой бригаде было сформировано семь дивизионов, из них два состояли исключительно из новых тральщиков, так называемых стотонников, созданных на судостроительных [406] заводах Ленинграда, а в остальные пять дивизионов входили катерные тральщики.

Эта бригада серьезно увеличивала наши тральные силы. Мы укомплектовали ее превосходным личным составом. Начальником штаба стал Г. С. Гапковский, а начальником политотдела — Н. И. Шустров, служивший до этого в бригаде речных кораблей на Чудском озере.

Этому соединению предстояло заняться тралением в Моонзунде и Рижском заливе, а также обеспечением наступательных боевых действий, связанных с освобождением полуострова Сырве.

Через некоторое время после выхода бригады Мешко в Моонзунд я поинтересовался результатами ее работы. Меня беспокоила безопасность фланга наших войск, выходившего в Рижский залив. Нельзя было позволить противнику безнаказанно его обстреливать. 16 октября штаб флота запросил контр-адмирала И. Г. Святова о том, как обстоят дела с тральной разведкой и тралением для обеспечения выхода из Виртсу морских бронекатеров и канонерских лодок в Рижский залив. Святов доложил, что пока тральщики из-за свежей погоды не справляются с поставленной задачей и выпускать морские бронекатера рискованно.

И. Г. Святову было приказано проследить, чтобы возможно полнее использовался каждый день удовлетворительной погоды, так как протралить хотя бы узкую полосу, достаточную для перехода боевых кораблей, было крайне необходимо. Хотя и с трудом, бригада Мешко решила эту задачу. В Курессаре появились сначала морские бронекатера, а затем и канонерские лодки.

Помимо траления корабли и катера новой бригады частично участвовали в перевозке войск и техники с материка на остров Сарема, а четыре тральщика на переходе в Усть-Двинск перебросили морскую пехоту на остров Рухну, расположенный почти в центре Рижского залива. В приказе Верховного Главнокомандующего, посвященном освобождению Моонзундских островов, в числе участвовавших в операции частей и соединений была названа также и 3-я бригада траления.

Нельзя не упомянуть и о тральном соединении, которое возглавил один из старейших наших командиров капитан 1 ранга М. Ф. Белов, прошедший путь от рядового матроса русского флота до командира соединения кораблей. Начальником политотдела был хороший военный моряк капитан 2 ранга Б. А. Фролов.

Бригада М. Ф. Белова заканчивала год отличными результатами. Позади — неоднократные столкновения с дозорами противника, 42 раза она отражала атаки авиации, сбив несколько самолетов. 27 раз береговые артиллерийские батареи обстреливали тральщики во время боевого траления, но они и под огнем продолжали свою опасную работу. Бригада затралила и уничтожила 637 якорных и 77 магнитных мин. 50 раз корабли Белова провели за тралами подводные лодки и 200 раз — транспортные суда. Свыше 300 человек из состава экипажей тральщиков было награждено орденами и медалями Советского Союза. [407]

Всего же в 1944 году корабли флота затралили и уничтожили 3115 мин и защитников, в том числе 134 неконтактные. Тральные работы, выполненные Краснознаменным Балтийским флотом в 1944 году при активном противодействии сил противника, по своему размаху, интенсивности и результатам превосходят аналогичные примеры в вооруженной борьбе на морских театрах как во время второй мировой войны, так и в других войнах.

При этом надо учесть, что появление мин неизвестных нам ранее конструкций заставляло буквально на ходу отрабатывать новую тактику борьбы с ними. В связи с этим хотелось бы коротко рассказать о человеке, чьи подвиги во многом определяли успех нашей минной разведки.

Я имею в виду одного из заслуженных минеров флота капитан-лейтенанта Александра Григорьевича Иванова из минно-торпедного отдела тыла. Пусть читателя не обманывает слово «тыл». Этому человеку многократно приходилось рисковать жизнью покруче, чем в ином смертельном бою. Иванов разоружал немецкие мины новой конструкции.

22 июня 1944 года наш катер прибуксировал с минного поля очередную новинку и оставил ее на якоре в 300 — 350 метрах от берега. Условия были предельно трудные. Мина грозила взрывом не только от неосторожности человеческих рук. На мелководье, раскачиваемая волной, она могла сработать и от удара о грунт. А взорвется она — погибнет человек и останется тайной секрет «рогатой смерти», и десятки, сотни ее близнецов столь же опасно будут угрожать нашим кораблям в море.

Иванов в легком водолазном костюме подплыл к мине и осторожно приступил к ее обезвреживанию. Трудно сказать, что было решающим в этом поединке — смелость или знания. Вероятно, и то и другое. Во всяком случае, флот получил исчерпывающие сведения о конструкции мины нового образца, и теперь стало ясно, как с ней бороться.

Через пять дней — очередное единоборство: капитан-лейтенант Иванов участвовал в «разоблачении» двух мин-ловушек. В практике обезвреживания таких мин это очень редкий пример мужества, самообладания, так как обе мины разоружались в море. Этот перечень можно продолжать долго. А. Г. Иванов разоружил за войну 57 мин различных конструкций!

А теперь перейду к другим знаменательным событиям осени 1944 года, поставившим перед Балтийским флотом совершенно неожиданную задачу.

Нетрудно было предположить, что шведские правящие круги быстро перестроятся, когда дела фашистов ухудшатся. Так оно и случилось. И события тут развернулись на удивление стремительно: в сентябре 1944 года, едва было подписано перемирие с Финляндией, шведы приняли от Наркомата внешней торговли СССР крупные и важные заказы.

И уже 13 октября 1944 года нарком ВМФ сообщил по телефону, что Советское правительство возложило на Балтийский флот задачу [408] обеспечить безопасность плавания транспортов из Швеции в Ленинград. В ближайшее же время предстояло перевезти до 200 тысяч тонн импортных материалов!

Надо ли говорить, что, хотя задача ставилась в разгар боев за освобождение островов Моонзундского архипелага, мы, военные моряки, готовы были сделать все для успешного выполнения этого ответственного поручения правительства.

Протяженность коммуникации от шведских территориальных вод через Або-Аландский архипелаг и финские шхерные фарватеры требовала крупных сил для ее защиты, прежде всего от атак немецких подводных лодок. Значительная часть пути была нам незнакома. Какие там особенности? Где таится наибольшая опасность? Как ее лучше избежать? Ясно было, что все эти вопросы, связанные с организацией безопасного плавания транспортов в определенных зонах, необходимо согласовать с финским и шведским военно-морским командованием.

Поскольку большая часть пути пролегала в финских территориальных водах, мы предложили командующему военно-морскими силами Финляндии сообщить свои соображения по поводу проводки транспортов шхерными фарватерами в Турку, Хельсинки и далее на восток до наших территориальных вод. Ответ был весьма обстоятельный и конкретный, и предложения нами были приняты.

Андрей Александрович Жданов находился в это время в Хельсинки в качестве председателя Союзной контрольной комиссии. Я доложил ему по телефону, что в ближайшее время мы сможем начать проводку транспортов. Одновременно, учитывая, что возможный риск при проводке должен быть сведен до минимума, я откровенно рассказал о наших слабых звеньях. Кроме сложной минной обстановки на открытых плесах приходилось считаться с активной деятельностью подводных лодок врага в западной части Финского залива. И не только там. Вражеские подводные лодки неоднократно атаковали наши и финские суда в районах Ханко, Порккала-Удд, у Аландских островов.

А. А. Жданов заметил, что, очевидно, мы ослабили борьбу с неприятельскими подводными лодками к западу от Таллина и что это сейчас недопустимо. Я признал, что вместе с командующим Таллинским оборонительным районом вице-адмиралом Кулешовым и генерал-лейтенантом Самохиным несу ответственность за эти потери и за ту медлительность, которая имела место в освоении новых районов базирования.

Я понимал, что надо спешно подтянуть ближе к этим районам авиационные эскадрильи противолодочной обороны и что оба штаба (флота и ТМОРа) должны срочно разработать и осуществить мероприятия по улучшению организации поиска и уничтожения вражеских подводных лодок.

Немедленно после беседы с А. А. Ждановым я отдал необходимые указания начальнику штаба флота контр-адмиралу А. Н. Петрову: в ближайшее же время подготовить и доложить на Военном совете конкретные предложения, имея в виду выполнение поставленной правительством задачи. [409]

К 28 октября были развернуты запланированные дозоры, и контрадмирал Н. Э. Фельдман сообщил: все готово, можно начинать.

29 октября транспорты начали движение. Но буквально на следующий день все пришлось остановить. Финский транспорт, груженный бумагой и следовавший из Ханко в Хельсинки, подорвался на мине и затонул в 8 милях севернее маяка Поркаллан-Каллбода. Его потопление первоначально приписывалось вражеской подводной лодке. Однако по материалам, полученным позже, удалось установить, что в этом районе 8 октября фашисты поставили 15 донных магнитных мин, которые, по-видимому, и явились причиной гибели транспорта.

Движение судов возобновилось только 5 ноября.

Через неделю было получено приказание наркома ВМФ активизировать разведку моря и баз противника, усилить прикрытие наших коммуникаций, в первую очередь участка Швеция — Ханко. Это требование основывалось на разведывательных данных о предполагавшейся попытке вражеских надводных кораблей совершить набег на финские порты и якорные стоянки, где базировались корабли Балтийского флота. Мы сделали все необходимое. Финское военно-морское командование в свою очередь дополнительно поставило несколько минных заграждений на подходах к проливу Седра-Кваркен, Юссаре и Грохара.

Важная коммуникация была прикрыта довольно основательно. Несмотря на активную деятельность фашистских подводных лодок у опушки шхер от Аландских островов до Порккала-Удд, наши потери были минимальными — одна самоходная баржа. Важное правительственное задание было выполнено успешно.

Выход войск Ленинградского фронта по южному берегу Финского залива на рубеж реки Нарова и по северному берегу на старую государственную границу позволил нам использовать освобожденные от врага заливы и бухты для практической подготовки подводных лодок — проверки механизмов в действии, тренировки людей.

Еще в начале лета 1944 года Военный совет флота заслушал доклад командира соединения С. Б. Верховского о готовности подводных лодок к боевым походам. Было решено в ближайшее же время полностью укомплектовать экипажи, дать им необходимые навыки и в полной боевой готовности держать группы подлодок для выхода по мере улучшения оперативной обстановки в Балтийское море.

Такая возможность появилась очень скоро — в сентябре 1944 года. После выхода Финляндии из войны и заключения перемирия состоялись переговоры с финскими военно-морскими представителями. На них мы должны были решить вопросы об использовании нашими кораблями шхерных фарватеров и базировании кораблей Балтийского флота в некоторых портах и базах Финляндии.

19 сентября Г. В. Жуков принял на острове начальника штаба финского флота и начальника лоцмейстерской службы. Между ними состоялась довольно откровенная беседа, были обсуждены различные варианты скрытого выхода подводных лодок в море и намечены в шхерах места, где бы наши корабли могли без особого риска подзаряжать аккумуляторные батареи при следовании на запад. [410]

Финское морское командование согласилось с тем, что их лоцманы будут водить корабли под контролем наших командиров и штурманов, получивших карты и кальки минной и навигационной обстановки.

Пока шли переговоры, все подводные лодки, предназначенные к выходу в море, срочно пополняли боезапас, топливо, продовольствие, корректировали навигационные карты, проверяли оружие.

Военный совет флота собрал в Кронштадте руководителей соединения подводных лодок, морских районов, баз, авиации и тыла, офицеров штаба и политуправления. Состоялся большой разговор по поводу нового этапа активной борьбы подводников Балтики.

Контр-адмирал А. Н. Петров доложил обстановку.

Теперь, после выхода Финляндии из войны и передачи нам права пользоваться свободными от мин шхерными фарватерами, противник, несомненно, ожидает появления советских надводных и подводных кораблей на Балтике.

Нам хотелось, чтобы на Военном совете командиры всех рангов не только трезво оценили благоприятные факторы новой обстановки, но и основательно разобрались в трудностях, препятствиях, которых было с избытком.

Я спросил капитана 1 ранга Верховского, как он принимает свои задачи, в какой помощи нуждается. Ответ был обстоятельным. Основную цель предстоящих боевых походов он, конечно, видел в том, чтобы, находясь на позициях, настойчиво искать и уничтожать транспорты и боевые корабли противника. Подводные лодки, имеющие на борту кроме торпедного оружия мины, будут проводить в районах оживленного движения и на подходах к вражеским базам минные постановки. Верховский доложил, что к выходу готовятся первые десять подводных лодок. Что касается навигационных трудностей плавания в шхерах, заявил он, то они будут преодолены — уровень подготовки наших командиров и штурманов дает основания не сомневаться в этом.

Были и другие трудности, о которых командир соединения доложил Военному совету: неполная укомплектованность подводных лодок офицерским составом, а также специалистами — матросами и старшинами. Особенно не хватало штурманов и помощников командиров кораблей. Из десяти командиров лодок первого эшелона лишь шесть ранее ходили в самостоятельные боевые походы.

Это обстоятельство не могло нас не озаботить. Сошлись в мнении, что новичков при необходимости будут опекать опытные подводники — командиры дивизионов А. Е. Орел, Г. А. Гольдберг, П. А. Сидоренко. Если потребуется, в море выйдут начальник штаба соединения Л. А. Курников и сам командир.

Обсудили мы и ряд других проблем, особенно из области взаимодействия подводных сил с авиацией флота. Теоретически тут все казалось предельно ясным: штаб ВВС непрерывно информирует штаб соединения подводных лодок о данных воздушной разведки. Эти сведения немедленно передаются на корабли, находящиеся в море. Самолеты-разведчики должны также помогать командирам подводных лодок выходить на курсы обнаруженных транспортов. Командир соединения, получая от авиации систематические данные о движении [411] судов противника, сможет принять решение о переводе подводных лодок из одного района в другой, сосредоточить силы как для совместных ударов с авиацией, так и для самостоятельных действий.

Все это, повторяю, казалось предельно простым, но в жизни было куда сложнее. Поэтому мы постарались (и не напрасно, как выяснилось позднее), чтобы М. И. Самохин и С. Б. Верховский заранее предъявили на Военном совете друг другу свои претензии, ликвидировали неясности, устранили малейшие недомолвки, то есть договорились о взаимодействии с исчерпывающей полнотой.

Направляя боевые действия подводных сил, мы учитывали и ряд психологических факторов. Например, некоторые командиры кораблей под влиянием общих военных успехов и побед, достигнутых нашими лодками в 1942 году, несколько успокоились. Дескать, нам теперь все нипочем. Поэтому приходилось опасаться, как бы подобные настроения не привели к огрехам в подготовке и ведении боевых действий. Тем более что на некоторых подводных лодках экипажи на 25 процентов и выше состояли из молодого пополнения матросов и старшин, которые еще не побывали в боевой обстановке. Их предстояло учить и учить. Особенно борьбе за живучесть своего корабля в критической ситуации. Ведь после 1942 года, когда наши подводники одержали немало побед, они на протяжении полутора лет были практически лишены возможности действовать.

Правда, в 1943 году подводники предприняли ряд попыток прорваться в море.

Первой на разведку вышла из Кронштадта подводная лодка «Щ-303» капитана 3 ранга И. В. Травкина. Через неделю она форсировала гогландскую противолодочную позицию. Ей удалось зарядить аккумуляторы и еще четверо суток пробиваться на запад. «Щ-303» вплотную подошла к наргенскому противолодочному заграждению, но сразу же подверглась упорному преследованию противником.

Прорваться в Балтийское море не удалось. Травкин вернулся на Лавенсари. Неравная борьба экипажа «Щ-303» с силами фашистской противолодочной обороны шла почти двадцать суток.

Вторую попытку сделала подводная лодка «Щ-408» капитан-лейтенанта П. С. Кузьмина. Трое суток она маневрировала в районе маяка Ваиндло, пытаясь всплыть и пополнить запасы электроэнергии. Ночью 22 мая мы получили от командира сообщение: «Противник непрерывно бомбит, не дает возможности всплыть для зарядки. Прошу оказать помощь авиацией».

Немедленно в этот район были направлены штурмовики. Они нанесли повреждения нескольким катерам противника, потопили сторожевой корабль.

Но самолеты улетели, и враг снова сосредоточил силы в этом районе. Попытки Кузьмина оторваться успеха не имели. На четвертые сутки в подводной лодке уже нечем стало дышать, запасы электроэнергии почти полностью иссякли. Дальше в подводном положении оставаться было нельзя. Перед командиром со всей беспощадностью встал вопрос: оставаться на глубине и медленно погибнуть от удушья или всплыть на поверхность и вступить в неравный бой. [412]

По кратким донесениям, которые мы получали от командира лодки, нетрудно представить картину последующих событий. Кузьмин принял решение всплывать! И вот подводная лодка на поверхности. На флагштоке взвился советский Военно-морской флаг. Вслед за командиром на мостике быстро появились комендоры и сразу открыли огонь. Начался жестокий бой: одна подводная лодка против доброго десятка вражеских сторожевых катеров. Вот уже один катер от прямых попаданий снарядов, выпущенных комендорами «Щ-408», взорвался и затонул. Есть первые жертвы и на подводной лодке. Корпус получил значительные повреждения, пробоины. Внутрь начала поступать вода, подводная лодка теряла плавучесть с каждой минутой. Вот уже два часа длится этот легендарный бой. На лодке осталось лишь одно орудие, потерян ход, увеличились осадка и дифферент. Но бой продолжался. Еще два вражеских катера получили повреждения. И в это же время «Щ-408» начала медленно тонуть. Военно-морской флаг, поднятый на флагштоке и означавший «веду бой, но не сдаюсь», ушел под воду вместе со всеми, кто не пожелал просить у врага пощады и предпочел героически погибнуть.

Подвиг экипажа «Щ-408» не забыт, он золотыми буквами вписан в летопись морской славы. Одна из улиц города Ленина носит имя капитан-лейтенанта Павла Семеновича Кузьмина, а сын его, Валерий Павлович, продолжает дело, начатое отцом, — служит на флоте.

Были еще походы, но ни один из них не принес желаемых результатов.

И вот теперь, осенью 1944-го, дорога на запад открыта. Счастливого пути, подводники!

28 сентября из Кронштадта в море ушли подводные лодки капитан-лейтенанта С. Н. Богорада («Щ-310»), капитана 3 ранга Л. А. Лошкарева («Щ-318») и капитана 3 ранга П. И. Бочарова («Щ-407»).

Переход протекал строго по плану. Из Кронштадта до входа в шхеры подводные лодки эскортировались базовыми тральщиками и катерами-охотниками. Далее по шхерному фарватеру проводку осуществляли под прикрытием финских и советских боевых кораблей, вооруженных новой гидроакустической и радиолокационной аппаратурой. На одном из наших базовых тральщиков находился командир соединения подводных лодок капитан 1 ранга Верховский. Выйдя из шхер, подводные лодки погружались и самостоятельно следовали на свои позиции.

5 октября была выведена в море вторая группа подводных лодок в составе: «Л-3» (капитан 3 ранга В. К. Коновалов), «Д-2» (капитан 2 ранга Р. В. Линденберг), «Лембит» (капитан 3 ранга А. М. Матиясевич), «С-13» (капитан 3 ранга А. И. Маринеско). Спустя три дня вышла на позиции и третья группа: «Щ-309» (капитан 3 ранга А. Н. Филов), «Щ-307» (капитан-лейтенант М. С. Калинин) и «С-4» (капитан-лейтенант А. А. Клюшкин).

Их также провожали через шхеры наши корабли. Первый крупный успех выпал подводникам «Щ-310», которой командовал капитан-лейтенант С. Н. Богорад. [413]

Район действий «щуки» простирался от Ирбенского пролива до Вентспилса. На боевой позиции экипаж узнал о начале наступления войск Ленинградского фронта на острова Моонзунда. С наступлением темноты лодка всплыла. Началась зарядка аккумуляторов. Четко действовал экипаж. Снова продолжили поиск. Наконец обнаружили группу транспортов, шедших в охранении сторожевых кораблей. Видимо, они направлялись в Ригу или на остров Сарема. Богорад вышел в атаку. Залп! Головной транспорт был потоплен.

Лодка начала немедленно уходить: мог последовать ответный удар. Но, очевидно, гитлеровцам было не до преследования. Корабли охранения сами поспешно ушли от места гибели транспорта, их командиры, видимо, решили довести до места невредимыми оставшиеся суда.

Через двое суток Богорад решил вернуться в район, где была одержана первая победа. Психологический расчет оправдался: противник не ожидал засады на старом месте и поплатился за это сторожевым кораблем. Экипаж «Щ-310» не успел еще остыть от очередной победы, как в поле зрения появился конвой противника. Используя плохую видимость, командир подвел лодку на предельно близкую дистанцию, и еще один транспорт пошел ко дну.

Море штормило. Во время очередной зарядки аккумуляторов на большой волне полетели болты соединительной муфты. Положение создалось неприятное. Механик Кружалов нашел выход, и здесь же, на позиции, неисправность была быстро устранена.

Крейсерство продолжалось. Для многих подводников это вообще был первый боевой успех. Под опекой бывалых повышалось мастерство молодых. Росла их уверенность в собственных силах. Это сказалось, в частности, во время первого поединка с вражескими противолодочными кораблями.

14 октября с лодки заметили и атаковали крупный транспорт. Но противник обнаружил лодку. Один из кораблей охранения обрушил на «Щ-310» серию глубинных бомб. Умелым маневром Богорад ушел от преследования. Так как весь запас торпед был израсходован, подводная лодка вернулась в Хельсинки, а оттуда для исправления повреждений перешла в Кронштадт.

Экипаж «Щ-407» был боевым, обстрелянным. Он почти полностью сохранился с 1942 года, когда подводная лодка форсировала Финский залив и выходила в море под командованием капитана 3 ранга В. К. Афанасьева. Теперь ее возглавлял П. И. Бочаров — молодой офицер. 6 октября лодка обнаружила к западу от Клайпеды конвой в составе двух транспортов с сильным охранением. Но Бочаров не промахнулся, торпедировал один из транспортов. На корабле слышали взрыв, но увидеть результат не удалось — сразу же началось преследование. За два часа на лодку было сброшено до 150 глубинных бомб. Бочарову все же удалось оторваться от погони. Он поступил разумно — сначала вышел из района атаки, лег на грунт, затаился, а потом, когда суматоха наверху утихла, увел лодку в другой квадрат.

Через несколько дней «Щ-407» снова атаковала вражеский конвой и потопила транспорт «Леда». [414]

Но Бочаров допустил и серьезную оплошность. Командование соединения, докладывая о результатах боевого похода «Щ-407», сообщило и о малоприятных вещах, мимо которых мы пройти не могли: на подводной лодке производили зарядку аккумуляторов в дневное время, что было совершенно недопустимо. Я приказал разобрать этот факт со всеми командирами кораблей и напомнить им, что в начале войны именно при таких обстоятельствах погибла подводная лодка «С-9».

Больше месяца пробыла в море подводная лодка «С-13», которой командовал А. И. Маринеско. В прошлом командир «малютки», Маринеско имел уже солидный боевой опыт. 9 октября на подходах к Данцигской бухте лодка обнаружила очень крупный одиночный транспорт. Атака и... промах. Маринеско принимает смелое решение: всплывать! Артиллеристы быстро очутились на палубе. На море уже легли сумерки. Чтобы затруднить прицельную стрельбу с транспорта, лодка подвсплыла так, что комендоры стояли у орудия по колено в воде. Расчетом командовал капитан-лейтенант Василенков. Раздались торопливые и беспорядочные выстрелы врага. Зато наш наводчик матрос Юров действовал хладнокровно. Залп, другой, и огонь с транспорта подавлен. Несколько снарядов по борту, ниже ватерлинии, — и транспорт пошел ко дну.

Разили наши подводники врага не только торпедами и снарядами, некоторые лодки имели на вооружении и минное оружие, в частности «Лембит» под командованием опытного подводника Алексея Михайловича Матиясевича. Заняв позицию к западу от банки Штольпе, командир «Лембита» скоро убедился, что здесь очень интенсивное движение транспортов и именно в этом районе лучше всего поставить мины. Но никак не удавалось точно определить свое место: как назло, погасли все маяки на берегу. Пришлось выжидать. Вдруг на какой-то срок они зажглись, на лодке успели определить место и начали минную постановку. Закончив ее, ушли в сторону, продолжая наблюдение.

Вскоре на лодке услышали взрывы — цель достигнута! Попутно с решением основной задачи подводники «Лембита» обнаружили транспорт, шедший от шведского берега к Германии, и пустили его на дно. Правда, не с первой атаки.

Сразу после «Лембита» вернулась из похода и подводная лодка «С-4». Ее привел А. А. Клюшкин. Он недавно прибыл с Тихоокеанского флота, где плавал помощником командира. Это был его первый боевой поход. Девятнадцать суток «С-4» несла вахту к западу от Данцигской бухты. И нужно отдать должное Александру Александровичу Клюшкину — недолго пришлось ему осваиваться в новом районе. Сразу после прихода на позицию, в ночь на 12 октября, был обнаружен конвой — несколько транспортов в плотном охранении. Определены элементы движения, избрана цель покрупнее. Атака! Большой столб дыма и огня, огромной силы взрыв. Охранение всполошилось. Срочным погружением и резким изменением курса командиру удалось избежать ответного удара, благополучно оторваться от преследования и уйти в безопасный район. [415]

В первой половине ноября, после полуторамесячного пребывания в море, вернулась гвардейская подводная лодка «Л-3» под командованием капитана 3 ранга В. К. Коновалова.

«Л-3» в числе первых вышла в южную часть Балтийского моря. Позиция к западу от острова Борнхольм, назначенная «Л-3», была хорошо знакома экипажу, и штаб флота это учитывал, направляя сюда гвардейцев.

Проникновение осенью 1944 года советских подводников в Померанскую бухту мы рассматривали как знаменательное событие: ведь это тыловые районы фашистской Германии, и ныне противник не мог чувствовать себя спокойно даже дома.

Для дальних походов, требующих зачастую применения разнообразного оружия, подводные лодки типа Л были приспособлены превосходно. Они имели носовые торпедные аппараты, в корме — трубы для постановки мин и хорошее артиллерийское вооружение. Сравнительно небольшие размеры в известной мере облегчали этим кораблям уклонение от противолодочных сил противника. В надводном положении это были могучие, стройные корабли, и казалось, что их корпуса принадлежат миноносцам, на палубах которых не смонтированы еще все надстройки.

... На подходах к Засницу, вскоре после минной постановки, которую «Л-3» провела блестяще, ночью с лодки, находившейся в надводном положении, обнаружили силуэт большого корабля. Коновалов уверенно определил элементы его движения, точно вышел в атаку и потопил транспорт. На другой день меткая торпеда отправила на дно сторожевой корабль.

Надо учесть, что зона, «опекавшаяся» «Л-3», не вся была удобной для боевых действий. Слишком малые глубины часто не позволяли командиру наносить удары, хотя акустик неоднократно обнаруживал шумы транспортов. Зато и гитлеровцы менее всего ожидали здесь появления советских подводных лодок и поэтому несли потери от дерзких атак гвардейского подводного корабля.

Вражеские конвои в открытом море получали все новые и новые удары. И не только в море. Противник стал нести потери и на безопасных еще совсем недавно стоянках. В этом смысле характерен поход «Щ-307», которая действовала на позиции к западу от маяка Овизи.

Командовал подводной лодкой капитан-лейтенант М. С. Калинин. Сын кадрового военного, прослужившего в рядах Вооруженных Сил более тридцати лет и прошедшего большой путь от рядового до командующего войсками округа, Михаил Степанович достойно продолжал дело отца.

Придя на позицию в назначенный район, Калинин не торопился. Несколько дней пристально изучал обстановку, интенсивность движения, систему охраны. Осмотревшись, решил сделать следующий шаг — разведать внешний рейд порта Вентспилс. Осторожно приблизился, каждую секунду ожидая нападения противолодочных кораблей. Но увиденное несколько озадачило командира. Гитлеровцы плохо охраняли подходы к рейдам и базе, несмотря на то что здесь было сконцентрировано немало кораблей. Что это, случайная оплошность или начало деморализации?

Так или иначе, Калинин действовал. На внешнем рейде стояли на якорях несколько транспортов и три сторожевых катера. Командир осторожно выводил лодку на удобную для атаки точку. В это время на порт лег плотный туман. Выпускать торпеды вслепую не хотелось, лучше пока лечь на грунт. Погрузились. Глубина оказалась всего 18 метров. Это уже опасно. На такой глубине уходить или маневрировать почти невозможно. Однако рискнули. Благо противник не проявлял никакого беспокойства. Через полтора часа лодка снова подвсплыла под перископ. Туман почти рассеялся. К стоящим на якорях транспортам прибавилось еще два. Лакомая цель! Но командир не впал в азарт. Погрузившись, Калинин приказал готовить для одновременного залпа четыре торпеды, предупредил о своем решении механика. Тот должен был позаботиться, чтобы лодку не выбросило наверх (после выхода торпеды корабль резко облегчается и получает дополнительную плавучесть).

С небольшими интервалами четыре торпеды понеслись к транспортам. Через минуту на лодке ясно услышали три мощных взрыва, а подняв на короткое время перископ, командир обнаружил, что число транспортов на рейде уменьшилось.

Нетрудно догадаться, какой переполох поднялся на рейде. Он дал возможность Калинину спокойно увести лодку, как говорится, от беды подальше.

29 октября ночью с лодки обнаружили транспорт в охранении двух сторожевых кораблей. Командир атаковал транспорт, видел взрыв торпеды. Но и это была не последняя победа «Щ-307». В ночь на 4 ноября было обнаружено несколько транспортов под охраной сторожевиков. Первая торпеда — по головному транспорту. Удача! Судно перевернулось и мгновенно затонуло. Через несколько минут лодка подвсплыла под перископ. Конвой следовал прежним курсом. После потери второго транспорта корабли охранения начали энергичное преследование «триста седьмой». Но Калинин ушел от противника.

За боевыми походами подводников внимательно следили не только на флоте. Часто интересовались нашими делами и в Москве. Помню, вскоре после выхода первых десяти подводных лодок в море мне позвонил адмирал флота Н. Г. Кузнецов.

— Как успехи на коммуникациях противника? — спросил он.

Я подробно доложил. Сообщил, что выходы в море сейчас, благодаря шхерному фарватеру, проходят в более короткие сроки, чем в 1942 году, и с меньшим риском.

Не скрыл от него, что мы ожидали больших результатов, но, видимо, сказался вынужденный и длительный перерыв в боевых действиях подводников, отсутствие с 1942 года районов для боевой подготовки и тренировки личного состава.

— Как взаимодействует с подводными силами авиация?

К сожалению, ответил я, взаимодействие оставляет желать лучшего. Запаздывала частенько информация о движении транспортов, к тому же она медленно передавалась на боевые позиции. Тут же я [417] доложил, что мы исправляем положение. В Паланге на КП ВВС посадили офицера-подводника, усилили разведку на море.

— Не выпускайте это дело из своих рук, — сказал на прощание Николай Герасимович. — Ставка требует от флота умножить совместные удары подводных и воздушных сил на морских коммуникациях противника. Организуйте подводную блокаду Лиепаи и Вентспилса. Ежедневно докладывайте о боевых действиях в этих районах представителю Ставки на прибалтийском направлении маршалу Василевскому и мне...

А каких все-таки результатов добились балтийские подводники в борьбе с врагом в 1944 году?

Первый итог заключается в том, что, несмотря на экстренные меры, принятые немецко-фашистским командованием по охране своих морских коммуникаций, гитлеровцам не удалось потопить в 1944 году ни одной нашей подводной лодки. Зато балтийцы торпедами и артиллерией уничтожили и серьезно повредили более тридцати вражеских транспортов и кораблей. К ним надо прибавить боевые корабли и транспорты, которые погибли или выбыли из строя от подрыва на минах, поставленных подводными лодками «Л-3», «Л-21» и «Лембит».

Немало вражеских судов пустили на дно и балтийские летчики. Всего за 1944 год корабли и авиация флота потопили 123 транспортных судна общим водоизмещением 273 тысячи тонн. А ведь к концу войны враг очень нуждался в торговом тоннаже, особенно в связи с необходимостью увеличения морских перевозок для обеспечения окруженных и прижатых к морю группировок своих войск.

Но вернемся к событиям на острове Сарема.

Ставка одобрила предложение Военного совета фронта отложить штурм укреплений на полуострове Сырве до окончания сосредоточения войск и, главное, боевой техники — танков, самоходных артиллерийских установок и артиллерии, необходимых для прорыва долговременной обороны противника.

Другого выхода не было. Мы детально знали, сколь массивен здесь вражеский рубеж. На 30-километровой глубине узкого перешейка гитлеровцы создали пять сильно укрепленных полос. Каждая состояла из сплошных линий траншей, оборудованных хорошими укрытиями, защищенных проволочными заграждениями, противотанковыми и противопехотными минными полями. Противник также умело приспособил наши фортификационные сооружения, воздвигнутые на полуострове в 1941 году.

Вся эта система густо прикрывалась артиллерийским огнем. Была поддержка и с моря. Крупные надводные корабли врага в основном обстреливали с запада фланг наших войск.

Небольшое расстояние между Йентспилсом и полуостровом Сырве позволило противнику по ночам производить скрытые и интенсивные воинские перевозки, накапливать боезапас, технику, продовольствие. Пополнение и грузы доставлялись на пристань Мынту, где, кстати, базировались сторожевые катера и артиллерийские десантные баржи. [418]

Фашисты построили дополнительные причалы и на оконечности полуострова — у самого мыса Сырве. Это дало им возможность усилить остатки 23-й и 218-й пехотных дивизий и перевезти на полуостров свежую 12-ю авиаполевую дивизию.

Враг считал свое положение на полуострове настолько стабильным, что даже пробовал контратаковать наши войска. 22 октября пехотный полк, поддержанный артиллерией и минометами, а также орудиями миноносцев «Т-23» и «Т-24», попытался потеснить наши войска с занимаемых позиций. Атаки повторились 23 и 29 октября при поддержке артиллерии крейсера «Лютцов», двух эскадренных миноносцев и двух миноносцев типа Т.

Наши войска с помощью авиации флота отразили все контратаки. Миноносцы «Т-23» и «Т-28» получили тяжелые повреждения от бомб и были отбуксированы в Лиепаю.

Когда меня вызвал к телефону начальник Главного морского штаба адмирал В. А. Алафузов и спросил, как я оцениваю обстановку на Сарема, я доложил, что враг будет удерживаться стойко и борьба предстоит жестокая, упорная.

Большие трудности возникли у нас с организацией базирования сил флота в районе Моонзунда. Там не было портов и гаваней, защищенных от волн и ветра. Ни Виртсу, ни Рохукюла на материке, ни пристань Ромассаре на острове Сарема (у Курессаре) не отвечали элементарным требованиям, не располагали оборудованием для переработки огромного количества различных грузов для армии.

Небольшие гавани Виртсу и Рохукюла были забиты до предела кораблями, катерами, баржами и десантно-высадочными средствами. Там можно было сосредоточивать силы и средства без всякой маскировки только в расчете на полную бездеятельность авиации противника. К тому же обе гавани находились на довольно значительном расстоянии от фланга наших войск на полуострове. Переход кораблей или транспортов к Курессаре каждый раз требовал трального и других видов боевого обеспечения.

Открытая ветрам пристань Ромассаре могла использоваться в качестве стоянки для торпедных катеров, катерных тральщиков и в лучшем случае морских бронекатеров, и то лишь в тихую погоду. О базировании более крупных надводных кораблей не могло быть и речи. Даже канонерские лодки вынуждены были становиться на якорь на внешнем рейде.

И все же мы считали, что сосредоточение боевых кораблей и транспортных средств в Моонзунде надо продолжать. Без этого невозможно было создать на Сырве кулак достаточно мощный, чтобы выбить фашистов с полуострова.

Кроме десантных тендеров капитана 3 ранга В. С. Сиротинского, переброшенных с Чудского озера для перевозки войск и техники, использовали пришедшие сюда канонерские лодки капитана 1 ранга Э. И. Лазо, сетевые заградители, небольшие транспорты, тральщики, баржи и инженерные средства, в частности понтоны.

Бывая довольно часто с контр-адмиралом И. Г. Святовым в Виртсу, мы видели, как настойчиво изыскивают наши флотские командиры [419] возможности что-то еще предпринять для ускорения перевозок, убеждались, как сложно и трудно им работать. Они приспосабливали все, что было под рукой. Разве что не делали деревянных плотов.

Люди, техника, боезапас, горючее перевозились и перевозились день и ночь, вне зависимости от погоды и несовершенства транспортных средств.

Погоду я упомянул не случайно. Она нам очень мешала. В октябре было около двадцати штормовых суток! Однако прекращать работу в море разрешалось только в самых крайних случаях. Напомню, что объем перевозок был чрезвычайно велик. Одновременно с сосредоточением большого количества войск и техники на Сарема шла смена частей. По приказу командующего фронтом мы, например, перебрасывали некоторые войсковые части и соединения с острова Хиума на остров Сарема, а из Рохукюла на Хиума.

Флот переправил на импровизированных транспортных средствах 74 тысячи солдат и офицеров, 150 танков и самоходных артиллерийских установок, 730 орудий и 530 минометов, 3 тысячи автомашин, тысячи лошадей, повозок, более 21 тысячи тонн боезапаса и 22 тысячи тонн других грузов.

В результате этого огромного труда нам удалось сосредоточить войска и технику для прорыва последнего рубежа обороны врага на Сырве. На каждый километр фронта, который предстояло сокрушить, теперь приходилось по 244 артиллерийских и минометных ствола, до 120 танков и самоходных артиллерийских установок. Сила немалая!

После разгрома вражеского гарнизона нам предстояло высвобождающиеся войска снова перевезти на материк, включив их тем самым в общий поток наступавших на запад вооруженных сил. Генерал-полковник М. М. Попов заранее нас предупредил: флот должен до заморозков перевезти в обратном направлении около 30 тысяч человек, 700 орудий и минометных установок, 1700 автомашин и большое количество грузов.

А осень вступала в свои права, и мы с беспокойством смотрели на море. Шквальный ветер не утихал. Трудно, ох как трудно приходилось малым кораблям, катерам и тендерам!

Вся тяжесть прикрытия флангов наших войск легла на торпедные катера. На помощь им в середине октября подошли канонерские лодки и почти все морские бронекатера флота. Однако даже канонерским лодкам в штормовую погоду было не под силу тягаться с крейсерами и эскадренными миноносцами противника.

Погода мешала и тральщикам бригады капитана 1 ранга И. И. Мешко. Боевое траление минных заграждений, поставленных противником в районе острова Абрука (Рижский залив), на фарватере Виртсу — Курессаре, задерживалось. Не были очищены от мин районы, необходимые для маневрирования морских бронекатеров, канонерских лодок, которые должны были поддерживать фланг наших войск.

Контр-адмирал И. Г. Святов рассказал о злоключениях бронекатера 510, где командиром был капитан-лейтенант Баскин. Бронекатер нес дозор в районе Абрука. Неожиданно сигнальщик крикнул, что [420] прямо по носу видит поплавки. Это были минные ловушки, специально рассчитанные на катера с малой осадкой. Командир в ту же секунду приказал дать самый полный ход назад. Но инерцию погасить не удалось. Раздался взрыв. Катер получил серьезное повреждение, потерял ход. Оставшиеся в живых члены экипажа, в том числе раненые и контуженые, бросились заделывать пробоину, откачивать воду.

И тут моряки заметили еще одну мину-ловушку. Под действием ветра сильно поврежденный катер медленно, но неуклонно дрейфовал навстречу поплавкам, между которыми то зловеще показывался, то исчезал под водой начиненный взрывчаткой шар. Сейчас либо погибнут все, либо рискнет жизнью кто-то один. Надо было прыгнуть в холодную воду, проплыть вперед и потянуть за трос так, чтобы мина взорвалась до того, как к ней приблизится катер.

В воду прыгнул комендор Николай Жуков. Но справится ли он один? Был немедленно спущен «тузик». Вместе с матросом Кремченковым Жуков быстро подошел на нем к ловушке, привязал бросательный конец к поплавку и потянул его. На катере все затаили дыхание. Но прошла минута, вторая. По какой-то причине ловушка не сработала. Экипаж был спасен. Через некоторое время катер отбуксировали к пристани.

Добавлю, что мужественный краснофлотец столь же отважно сражался с фашистами до конца Великой Отечественной войны. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 20 апреля 1945 года Николаю Андреевичу Жукову было присвоено звание Героя Советского Союза.

... Мешали не только мины. Командиры дивизионов и отрядов торпедных катеров кратко докладывали о том, что катера в море иногда опасно обледеневают. Но все же они упорно выходили из бухты Кихельконна (западная часть острова Сарема) в море на поиск надводных кораблей, спускались до параллели Ирбенского пролива, не однажды завязывали бои с легкими силами противника на подходах к нему.

На погоду жаловались и летчики. Но с тем большим азартом они использовали каждое окно. Одно из таких окон, выдавшееся 24 октября, принесло крупный успех 7-му гвардейскому штурмовому авиационному полку Героя Советского Союза А. Е. Мазуренко.

Группа «илов» этого полка под командой капитана Гончарова, получив ориентирующие данные разведки, вылетела в море. Штурмовиков охраняли истребители капитана Хорунжего. Цель оказалась солидной — два миноносца, несколько сторожевиков и тральщиков. Противовоздушная оборона такого отряда, конечно, была довольно внушительной — десятки зенитных орудий в сочетании со счетверенными крупнокалиберными пулеметами. Однако наши летчики прорвались сквозь завесу зенитного огня и удачно сбросили бомбы — на одном из миноносцев после двух попаданий возник пожар. Подоспели истребители противника, но были отогнаны, а один из «фокке-вульфов» сбил капитан Хорунжий. Через некоторое время те же корабли были атакованы группами самолетов-штурмовиков Батиевского и Пилипенко, которых прикрывали истребители капитана Денисова и [421] старшего лейтенанта Кулакова. В воздухе с ними находился и командир дивизии полковник Я. З. Слепенков.

Кроме эпизодических налетов мы уже имели достаточно сил для организации крупных массированных ударов с воздуха. Совместно с авиацией фронтов, теснивших и прижимавших группу армий «Север» к побережью, осуществили серию таких ударов по важнейшему объекту в этом районе — порту Лиепая.

Удары по Лиепае мы начали наносить еще в сентябре, постепенно они становились еще более интенсивными, увеличилось количество участвующих в них самолетов, особенно в ходе боев за острова Моонзунда. 30 октября флотские пикирующие бомбардировщики и штурмовики под прикрытием 80 истребителей потопили в порту один транспорт и трем нанесли тяжелые повреждения.

Поскольку порт и военно-морская база Лиепая имели для гитлеровцев важное значение (и для получения подкреплений, и на случай бегства), сопротивление врага здесь росло, противовоздушная оборона стоянок кораблей и транспортов усиливалась. Это вынудило нас прикрывать штурмовую авиацию значительным числом истребителей, иногда превышающим пропорцию — на один штурмовик три истребителя.

Позднее, 14 декабря 1944 года, был организован и проведен особенно мощный налет на корабли и транспорты, находящиеся в порту. В соответствии с тщательно разработанным планом по ним наносили удары около 200 флотских самолетов в различной комбинации и последовательности.

Мы потеряли всего два — самолета, среди погибших летчиков был и дважды Герой Советского Союза гвардии подполковник Нельсон Георгиевич Степанян, ветеран обороны двух городов-героев — Севастополя и Ленинграда. Весь флот горестно переживал смерть отважного командира полка штурмовиков, отличного воспитателя молодежи. Его имя было известно далеко за пределами Балтийского флота. Степаняна хорошо знали и вспоминали добрым словом общевойсковые командиры и бойцы, которые участвовали в боях под Тихвином и Волховстроем, Ладогой и Киришами. Около 250 вылетов сделал он, лично потопил и повредил много боевых кораблей и транспортов врага.

17 ноября прогнозы армейских, флотских и гражданских синоптиков оказались почти одинаковыми, хотя и составлялись разными людьми и в разных пунктах: погода улучшится. Окончательное решение о наступлении на полуострове Сырве было единодушным: начать 18 ноября.

Утро началось в необычайной тишине. Крупными хлопьями падал мокрый снег. Но синоптики не ошиблись: окна в небе все более ширились, и видимость постепенно увеличивалась по всему горизонту. Гул разорвал тишину в 10 часов — приближались самолеты фронтовой и флотской авиации. Одновременно более 700 орудий и минометов обрушили шквал огня на укрепления первой оборонительной полосы врага. Отсутствие в этом районе к началу артиллерийской [422] подготовки немецких кораблей позволило нацелить авиацию Балтийского флота главным образом для ударов по сухопутной обороне. Основательной была и поддержка с моря. В оглушительной канонаде выделялся грохот орудий канонерских лодок. Их прикрывали тральщики и истребители. Вместе с канонерскими лодками находились ударные группы торпедных катеров.

В 12 часов войска 8-й армии овладели первой и второй траншеями и начали медленно продвигаться дальше. Четко работала связь. Командиры войсковых частей и соединений назначили канонерским лодкам и морским бронекатерам конкретные цели. Морские бронекатера И. Г. Максименкова и А. И. Потужного прямой наводкой обстреливали тылы противника — прибрежную дорогу, пристань Мынту, а также подавляли узел сопротивления у деревни Винтри. Неожиданным, а потому особенно губительным оказался для врага огонь группы торпедных катеров капитан-лейтенанта А. Д. Шемякина, вооруженных реактивными установками.

К концу короткого осеннего дня наши войска, выбив противника с первой оборонительной полосы, подошли к рубежу Винтри, Лауса, Лоомарцы.

Деревню Винтри немецко-фашистским войскам в этот день удалось удержать. Они явно рассчитывали на поддержку с моря. Действительно, противник сосредоточивал у полуострова и на подходах к нему значительное количество боевых и десантных кораблей. Наши воздушные разведчики доставили фотографии, из которых было видно, что в районах Вентспилса и западнее Ирбена находятся уже четыре крупные группы кораблей в составе 73 вымпелов.

В этот же день наши летчики значительно поубавили их количество. Долго можно было бы перечислять имена отличившихся, но, думаю, представители сильного пола не обидятся, если я расскажу лишь об одном, вернее, одной участнице результативных штурмовок — Лиде Шулайкиной. Женщина-летчик, единственная на Балтике, да еще за штурвалом Ил-2, — это, согласитесь, вдвойне необычно.

Незадолго до начала операции по освобождению Прибалтики в авиационную эскадрилью капитана Павлова прибыла молодая, невысокого роста, хрупкая женщина в морской авиационной форме. Случай, что и говорить, особый. Командир авиационного полка Герой Советского Союза Мазуренко докладывал Военному совету флота, что коммунистка Лидия Шулайкина окончила школу подготовки летчиков для морской авиации, что для проверки знаний пилотирования и изучения театра она некоторое время летала на самолете По-2, а ныне зачислена в состав полка. С сентября Шулайкина принимала активное участие во всех боевых вылетах эскадрильи, в которой служила.

Несколько позже нам стали известны детали ее биографии.

Дочь орехово-зуевского мастера текстильных машин полюбила пятый океан, в 1935 году стала летчицей. До войны работала в аэроклубе сначала внештатным, а затем штатным инструктором. С первых дней войны далеко на востоке, в военной школе первоначального обучения, готовила кадры для авиации Военно-Морского Флота. [423]

В 1944 году она обратилась к командованию с настойчивой просьбой отправить ее на фронт, и непременно в истребительную либо в штурмовую авиацию.

В Москве ее долго отговаривали. Но Шулайкина была тверда. Пришлось согласиться. Поводов для формального отказа не было: как-никак Лида была опытным пилотом, налетавшим многие сотни часов. Первые свои удары Шулайкина обрушила на вражеские корабли над Финским заливом.

В ходе Моонзундской операции Лидия на своем самолете вместе с боевыми товарищами по полку 2 — 4 раза в день вылетала для ударов по кораблям противника в море.

Она продолжала наносить удары по вражеским кораблям до конца Великой Отечественной войны. Десятки вылетов совершила она на своей грозной и замечательной машине, неоднократно была награждена орденами и медалями. До 1955 года, почти двадцать лет, Лидия Шулайкина водила тренировочные, боевые и транспортные самолеты.

Но вернемся к событиям войны.

Нам удалось перехватить и расшифровать немецкую радиограмму: шестой вражеской флотилии эскадренных миноносцев приказывалось выйти из Пиллау и Гдыни к району боев. Это был ответ адмирала восточной части Балтийского моря на приказ командующего группой армий «Север» направить в район боевых действий все, находившееся у него в означенном районе.

Наши канонерские лодки при поддержке авиации и торпедных катеров в течение 18 ноября четыре раза вступали в ожесточенные бои с вражескими морскими силами в Рижском заливе. В итоге несколько кораблей и десантных барж противника было потоплено и повреждено. С наступлением темноты на фланге наших войск оставались морские бронекатера, а торпедные катера осуществляли поиск врага в Ирбенском проливе.

Подвижные береговые батареи флота, продвигаясь за наступавшими частями армии, неоднократно вели огонь по кораблям противника, пытавшимся подойти к берегу для нанесения ударов по флангу наших войск.

Наши надводные корабли в течение первого дня наступления, в общей сложности, нанесли удары по 34 целям на полуострове и оказали существенную помощь войскам. Каждый раз, как только появлялись корабли противника, на них обрушивался артиллерийский огонь наших кораблей и береговых батарей, дополняемый бомбами штурмовой авиации флота, и фашисты изгонялись из Рижского залива. Усилия флота в значительной мере способствовали продвижению наших войск, особенно на левом фланге.

С утра 19 ноября наши войска, отбив на своем правом фланге пять вражеских контратак, возобновили наступление. Авиация флота, канонерские лодки и торпедные катера продолжали оказывать поддержку огнем и прикрывать фланг наших войск со стороны Рижского залива.

В первой половине дня морские бронекатера при поддержке береговой батареи успешно вели бои с двумя миноносцами противника [424] и заставили их отойти. Мощные удары авиации и корабельной артиллерии, наличие наших торпедных катеров вынудили противника отказаться от использования пристани Мынту и перейти на временные причалы в южной оконечности полуострова.

О том, насколько велик был урон, который наносили врагу наши летчики, лучше всего говорит запись в журнале боевых действий группы армий «Север»: «Потоплены авиацией тральщик «М-460» и одна десантная баржа, повреждено пять сторожевых кораблей, три тральщика и два миноносца, из них значительное повреждение получил миноносец «Т-23».

Несмотря на упорное сопротивление врага, наши войска к исходу 19 ноября вышли на рубеж Винтри, Ингенланди, Лыопыллу, Рахусте.

Командующий группой армий «Север» для усиления поддержки с моря потребовал направить к полуострову Сырве боевую группу тяжелых крейсеров. В ночь на 20 ноября у западного берега полуострова в охранении миноносцев появился тяжелый крейсер «Адмирал Шеер». Увы, обезвредить его мы практически не могли. Еще утром 20 ноября начался шторм. Обледенели взлетные полосы всех наших аэродромов, образовался лед в гаванях. Ни самолеты, ни торпедные катера не могли нанести удары по крейсеру. Только береговая батарея капитана Демиденко вела огонь по кораблям. Но что могли сделать несколько 130-миллиметровых орудий против мощных орудий «Шеера» калибра 280 миллиметров?

Как бы то ни было, наши сухопутные войска продолжали продвигаться вперед. К исходу 20-го они вышли на рубеж Вияристи, Мяебе, Ингенланди, Культри, гора Тигалу Мяш.

21 ноября боевые действия по очищению полуострова продолжались.

Несмотря на то что общая глубина расположения сил противника была уже не более 7 километров, 22 ноября наши войска приостановили движение. Крейсеры «Лютцов», «Принц Ойген» и «Адмирал Шеер» обстреливали наши полки, прижимая людей к земле. Артиллерийский огонь крейсеров поддерживали и несколько эскадренных миноносцев.

Но это была лишь временная заминка. Наши морские бронированные и торпедные катера, невзирая на штормовую погоду, вышли в Рижский залив и смело атаковали вражеские корабли.

23 ноября войска 8-й армии вновь после артиллерийской подготовки, при поддержке танков и штурмовой авиации, перешли в общее наступление, прорвали оборону противника и, преодолевая его сопротивление, начали медленно продвигаться вперед.

Авиация нанесла удар по кораблям и судам, приготовленным для эвакуации фашистского гарнизона. На двух вражеских транспортах возник пожар, а три транспорта были повреждены. Пикирующие бомбардировщики, самолеты-торпедоносцы и штурмовики нанесли тяжелые повреждения крейсерам «Лютцов» и «Адмирал Шеер», эскадренному миноносцу, четырем тральщикам, четырем сторожевым кораблям, нескольким катерам и десантным баржам. [425]

Группы воздушного прикрытия сбили до 12 самолетов противника.

К исходу дня войска 8-й армии овладели сильно укрепленными опорными пунктами противника Тюрье, Иде, Мяебе, а также населенными пунктами Ладла и Люлле. Артиллерийский огонь вражеских надводных кораблей, прижимавший нашу пехоту к земле, не позволил сбросить противника в море. Однако под ударами авиации крупные вражеские корабли вынуждены были покинуть этот район. Это позволило в ночь на 24 ноября усилить темпы наступления, и уже днем полуостров Сырве был полностью очищен.

За период моонзундских боев — с 28 сентября по 24 ноября — силы нашего флота потопили десятки различных кораблей и судов противника. Более 100 кораблей и различных вспомогательных судов получили повреждения.

В приказе Верховного Главнокомандующего от 25 ноября 1944 года войскам Ленинградского фронта и Краснознаменного Балтийского флота была объявлена благодарность.

С изгнанием немецко-фашистских захватчиков с островов Моонзунда Балтийский флот получил возможность не только контролировать входы в Финский и Рижский заливы, но и эффективно воздействовать на фланг окруженной в Курляндии группировки войск противника. Наши корабли могли теперь беспрепятственно выходить в Балтийское море для развертывания активных боевых действий на вражеских морских сообщениях.

Наступление продолжается

Войска и флот противника получили строжайший приказ: любой ценой удерживать территорию курляндского плацдарма, где была блокирована с суши крупная группировка фашистских войск, и Восточную Пруссию. Гитлеровцы рассчитывали тем самым сковать здесь значительные силы Красной Армии, не допустить развертывания кораблей и авиации нашего флота в средней и южной частях Балтийского моря.

Немецко-фашистское командование все еще располагало в этих районах крупными группировками войск и сильным военно-морским флотом, пополненным надводными кораблями из Северного моря. К началу 1945 года в его составе здесь было 2 старых линейных корабля, 4 тяжелых и 4 легких крейсера, свыше 200 подводных лодок, более 30 эскадренных миноносцев, 70 торпедных и сторожевых катеров, 64 тральщика, около 200 десантных судов, большое число сторожевых кораблей и катеров-тральщиков.

Противник имел явное преимущество в надводных и подводных силах и использовал его, надеясь задержать продвижение Красной Армии и нашего флота на запад.

На Балтийском театре действовало 350 — 550 самолетов противника, большей частью истребители. Вражеская бомбардировочная авиация под нажимом советских войск перемещалась на запад. Осуществляя [426] прикрытие флангов и особенно кораблей, поддерживающих войска, фашистские самолеты иногда подвергали ударам позиции железнодорожных батарей нашего флота, но в целом их боевая деятельность носила оборонительный характер. Слабость прикрытия кораблей и транспортных судов являлась одной из причин больших потерь, наносимых нашей авиацией противнику.

Вражеские корабли в основном базировались в Данциге и Пиллау. Часть тральщиков, сторожевых кораблей и торпедных катеров находились в Лиепае и Вентспилсе. Защита баз и подходов к ним возлагалась на мощную береговую оборону, оснащенную крупнокалиберной артиллерией и многочисленными зенитными батареями.

В состав Краснознаменного Балтийского флота в это время входили линейный корабль, 2 крейсера, 12 эскадренных миноносцев, 28 подводных лодок (из них в строю было 20), 5 сторожевых кораблей, 78 торпедных катеров, 73 тральщика, 220 малых охотников и сторожевых катеров, 204 катера-тральщика и 47 бронекатеров. Военно-воздушные силы флота включали 787 самолетов, в том числе 365 истребителей, 87 торпедоносцев, 74 бомбардировщика, 176 штурмовиков, 66 разведчиков и 13 корректировщиков.

Наш флот не имел на побережье Балтийского моря пригодных для базирования пунктов. Это, конечно, затрудняло боевые действия в средней и юго-западной частях моря, где проходили наиболее оживленные коммуникации противника. Основные надводные силы все еще оставались в Кронштадте.

Мы по-прежнему не могли свободно плавать в Финском заливе. Десятки тысяч мин, поставленных здесь с начала войны, обезвредить в считанные месяцы было невозможно.

Главной задачей германского флота являлась защита своих морских сообщений от ударов советских подводных и воздушных сил. Мы понимали это и делали свои выводы. Авиация и подводные лодки усиливали удары по врагу, отправляли на дно все больше и больше его боевых кораблей и транспортов.

В первых числах января 1945 года состоялось расширенное заседание Военного совета флота. В его работе участвовали командиры соединений и их заместители, начальники политотделов. Вместе с ними мы подвели итоги действий флота за минувший год.

Скажу без ложной скромности: мне было что итожить. 1944 год занял особое место в истории Великой Отечественной войны, Балтийского флота. В январе минувшего года флот находился в Ленинграде и Кронштадте, и улицы города Ленина подвергались артиллерийскому обстрелу. За 12 месяцев разительные перемены произошли на всем нашем театре. Советские войска изгнали немецко-фашистских захватчиков из нашей страны и перенесли войну на территорию Германии и ее бывших сателлитов.

Гитлеровский флот был окончательно изгнан из Финского и Рижского заливов. Центр тяжести боевых действий перемещался теперь в Среднюю и Южную Балтику. Штаб флота и политическое управление перебрались в Таллин. Большинство соединений и частей флота ушло далеко за пределы Ленинградской области... [427]

Тогда, на Военном совете, мы, разумеется, мало говорили об одержанных победах, больше — о том, чем должны заниматься, чтобы ускорить разгром врага. Забот было много.

До глубокой осени 1944 года флот вел боевые действия, базируясь все еще на Ленинград и Кронштадт. Схема питания и обеспечения оставалась почти без изменений. Теперь же наши корабли и части ушли вперед на запад, оставив обжитые пункты. Освобожденные базы Таллин, Палдиски, Усть-Двинск, сильно разрушенные врагом, требовали ускоренных и капитальных восстановительных работ.

Для защиты наших резко удлинившихся коммуникаций следовало немедленно организовать оборону, прежде всего противолодочную и противоминную, так как подводные лодки противника продолжали активно действовать. Применялось против нас и минное оружие. Особо надежно следовало защитить коммуникации Кронштадт — Або — Аландские шхеры и Моонзунд — Рига.

По всем этим вопросам Военный совет принял решения. Одновременно мы изучали, как в сложившейся оперативной обстановке, когда использовать крупные надводные корабли было нельзя, лучше, эффективнее бить врага наличными силами — подводными лодками, авиацией, торпедными катерами.

Соединению подводных лодок контр-адмирала С. Б. Верховского Военный совет поставил задачу: активно действовать на морских сообщениях от Лиепаи до Мекленбургской бухты. Кроме того, подводники вместе с авиаторами должны были блокировать Лиепаю, лишить противника возможности пользоваться этим портом, являющимся главной базой снабжения окруженной курляндской группировки.

Обсуждая меры более эффективного использования сил флота в кампании 1945 года, мы старались учесть все плюсы и минусы, критически оценить недостатки, не упустить ничего из накопленного боевого опыта, приобретенного в многочисленных боевых походах и порой оплаченного весьма высокой ценой.

Мы хорошо понимали, что самые сложные задачи подводники решали бы значительно проще, увереннее, а поиск противника вели бы с большей точностью, если бы на лодках стояли радиолокаторы, а не только шумопеленгаторы. Но что поделаешь? Приходилось воевать с теми средствами, которые имелись.

Важнейшую роль в предстоящих боях должно было сыграть мастерство командиров и офицеров всех степеней. Что касается отваги, решительности, настойчивости, то балтийцам их не занимать. На этот счет у нас, членов Военного совета, не было ни тени сомнения.

А вот как командиры будут решать поставленные задачи, достаточен ли уровень подготовки, не допустят ли ошибок, — это беспокоило. Мы выслушали мнение командиров соединений, их просьбы, сами задали ряд вопросов.

Меня, в частности, интересовало, как штаб контр-адмирала Верховского будет принимать от самолетов-разведчиков и передавать на подводные лодки данные о движении кораблей и транспортов противника. [428]

Последовал четкий, продуманный ответ. На запасном командном пункте военно-воздушных сил флота в Паланге будет находиться командир дивизиона лодок. Он примет сведения воздушной разведки и немедленно передаст на подводные лодки в море. Командиры кораблей должны сами решать, можно ли атаковать противника и как это сделать.

В то время, когда шел Военный совет, несколько подводных лодок находилось на позиции: в устье Финского залива — «М-102» Н. С. Лескового, на подходах к Вентспилсу и Лиепае — «Д-2» Р. В. Линденберга, «Щ-303» Е. А. Игнатьева и «Щ-310» С. Н. Богорада, к западу от Данцигской бухты — «К-56» И. П. Попова. Подходы к Лиепае оставались главными боевыми позициями наших подводных лодок. О лодке «К-56» на Военном совете состоялся большой разговор. Вот чем это было вызвано.

В канун Нового года эта лодка, находясь на позиции западнее банки Штольпе (в южной части моря), потопила третий по счету вражеский транспорт. Для одного похода весомый результат! Особенно когда речь идет о подводной лодке нового типа, применение которого на Балтике только-только начиналось.

Донесение командира «К-56» капитана 3 ранга И. П. Попова обсуждалось на Военном совете. Из него мы узнали некоторые подробности. Позиция «К-56» оказалась на стыке нескольких оживленных коммуникаций противника. На рассвете был обнаружен одиночный транспорт без охранения. Атака была удачной — Попов сам видел попадание торпеды и гибель транспорта. Преследования не было, и на другой день, перезарядив торпедные аппараты, подводники вернулись в этот район. После двукратной попытки удалось потопить второй транспорт. Но и по самой «К-56» вражеские корабли охранения открыли огонь из артиллерийских автоматов. Лишь срочное погружение спасло лодку. Пять часов вражеские корабли преследовали «К-56», но она все же ушла от погони. Корабли и самолеты противника искали ее двое суток. Командир не только сумел обмануть врага, но и атаковал и потопил третий транспорт!

Двадцать суток пробыла лодка в море. Этот боевой поход явился настоящей школой мужества для всего экипажа.

Анализируя на Военном совете результаты похода, мы отметили и недостатки, которых было немало. Но главным для нас было то, что весь экипаж лодки в длительном походе, изобиловавшем острыми моментами, явил пример смелости, выносливости, решительности. Особую гордость мы испытывали за офицерский состав корабля, выросший и возмужавший в боях. Достойным своего экипажа оказался и командир подводной лодки И. П. Попов, пришедший на флот за десять лет до войны по комсомольской путевке.

Но не одними победами и успехами жили мы в ту пору. Не вернулась с моря подводная лодка «С-4». Ее командир капитан 3 ранга А. А. Клюшкин 1 января донес, что успешно потопил транспорт. Что произошло потом? Мы так ничего и не узнали. Забегая вперед, скажу, что никаких сообщений об этом не нашлось и во вражеских сводках. [429]

Много внимания на Военном совете было уделено флотской авиации. Ежедневно с аэродромов поднималось 150 — 200 и более самолетов. Но и обстановка для боевых действий авиаторов теперь значительно усложнилась. Авиационные соединения все время перемещались за боевыми порядками сухопутных войск в западном направлении, приближая базирование к морю. Это позволяло сократить время полета над своей территорией, сохранить больше горючего для действий над морем, что было особенно важно для истребителей прикрытия. Явный плюс, но он имел и обратную сторону — сильно растянулись тыловые пути снабжения.

Командующий авиацией флота Михаил Иванович Самохин в последние месяцы особенно серьезно занимался подготовкой ночных торпедоносцев и бомбардировщиков (ведь конвои противника ныне двигались в основном по ночам).

Флотские летчики хорошо начали новый, 1945 год. Командир минно-торпедного полка Орленко, получив разведывательные данные о выходе конвоя из Лиепаи, в сумерках вылетел на его уничтожение. Сблизившись до предельно короткой дистанции с транспортом, майор Орленко потопил его. Через несколько часов конвой настигла группа самолетов, в которую входили торпедоносец Репина и топмачтовики Кулинича и Полюшкина. Обнаружив противника далеко в море, Богачев и Кулинич атаковали и потопили еще один транспорт, а Репин и Полюшкин отправили на дно плавбазу.

Когда самолет Кулинича выходил из атаки, его повредил зенитный снаряд. Катастрофа казалась неизбежной, но летчик на одном моторе сумел прийти на свой аэродром и благополучно посадил машину.

Мы на Военном совете порадовались успехам летчиков.

Командующий авиацией, командиры соединений подводных лодок, торпедных катеров, Рижского морского оборонительного района получили от Военного совета флота директиву, в которой были изложены конкретные задачи на ближайшее время. Сущность их сводилась к необходимости усиления блокады с моря окруженной на Курляндском полуострове вражеской группировки, осуществлению самостоятельных и совместных ударов по транспортам противника в море, новым минным постановкам.

После заседания Военного совета я позвонил наркому Н. Г. Кузнецову и доложил ему о наших планах на ближайшее время. Его интересовало использование железнодорожной артиллерии для прикрытия и поддержки флангов войск Прибалтийских фронтов. Я доложил, что наша дальнобойная артиллерия начала обстрел военных объектов в Лиепае. Затем попросил разрешения поехать на несколько дней в район Рига, Паланга, Швентойя. На месте легче было бы разобраться в строительстве пирса для торпедных катеров в Швентойе, решить ряд вопросов, касающихся обороны побережья у Паланги, где базировалась значительная часть нашей авиации и располагались железнодорожные артиллерийские дивизии.

Спустя несколько дней я был вместе с командующим 1-м Прибалтийским фронтом генералом армии И. X. Баграмяном в Швентойе. [430]

Строительство пирса для торпедных катеров шло полным ходом. Работало здесь более тысячи солдат из инженерных войск фронта. Я поблагодарил Ивана Христофоровича за помощь. Он много сделал для нас, лично проверял ход строительства, неоднократно бывая в Швентойе.

Вместе с Баграмяном мы проехали на огневые позиции артиллеристов-железнодорожников, высоко оценили хорошую маскировку, добротно сделанные земляные укрытия.

Расставшись с Иваном Христофоровичем, я направился в авиадивизию полковника Манжосова, оттуда — в артиллерийские железнодорожные дивизионы Барбакадзе и Гранина, славных ветеранов войны, прошедших путь от Лиепаи и Ханко до Ленинграда и теперь от Ленинграда до границы Германии.

Железнодорожная артиллерия интересовала не только меня. Представитель Ставки маршал А. М. Василевский, с которым у нас состоялась встреча в конце поездки, спрашивал, как быстро можно выдвинуть тяжелые батареи на новые боевые позиции. А вскоре позвонил командующий войсками 2-го Прибалтийского фронта генерал армии А. И. Еременко. У него был уж совсем конкретный вопрос: сколько веток нужно строить для железнодорожной артиллерии, прибывающей на правый фланг фронта. Генерал Еременко брал на себя организацию необходимых работ, и, надо сказать, все, что нужно, было сделано.

Личный состав железнодорожных дивизионов под руководством командиров батарей Проскурова, Дегтяря, Лачина, Юркевича и других сумел в короткий срок развернуть транспортеры, организовать их боевое использование в новых условиях, провел все необходимые инженерные и маскировочные работы.

Четкая организация дела, боевой опыт, полученный во время блокады Ленинграда, отличная выучка огневых расчетов и высокое мастерство офицеров-артиллеристов пригодились на новом месте. В канун Нового года огнем трех батарей был потоплен вражеский транспорт, пытавшийся войти в Клайпеду.

Флотские артиллеристы получили «зеленую улицу» при движении в Прибалтику по только что восстановленной железной дороге. Два артиллерийских дивизиона заняли позиции на правом фланге 2-го Прибалтийского фронта в районе Тукумса и два — на фланге 1-го Прибалтийского фронта перед мемельским плацдармом.

Дивизионам, которым предстояло действовать в составе этого фронта на участке 43-й армии, ее командующий генерал-лейтенант А. П. Белобородое поставил задачу уничтожать корабли противника при попытке вести обстрел наступающих частей, не пропускать транспорты в Клайпеду, подавлять батареи врага, которые мешают нормальной работе флотской авиации.

Вскоре наши артиллеристы оказались в самом центре весьма горячих событий.

Но прежде чем рассказать о них, несколько слов об обстановке на фронте. К началу 1945 года правый фланг войск 2-го Прибалтийского фронта выходил к побережью Рижского залива севернее Кемери. [431]

Войска 1-го Прибалтийского фронта занимали оборону вдоль побережья Балтийского моря южнее Лиепаи, охватывая участок плацдарма, занятого мемельской группировкой врага. Далее фронт проходил вдоль Немана. Блокированные с суши на курляндском и мемельском плацдармах войска противника пытались соединиться, прорвать нашу оборону, но эти попытки кончались безуспешно.

Мы были убеждены, что фашистам и впредь не удастся прорваться через наши боевые порядки, и смело перебрасывали чуть ли не вплотную к переднему краю железнодорожную артиллерию, перебазировали часть штаба авиации в Палангу, где находился полевой аэродром, неподалеку разместили запасной командный пункт штаба флота, узел связи и ряд других своих частей.

Но 10 января во второй половине дня противник вновь предпринял наступление из района Мемеля, пытаясь соединиться с войсками курляндской группировки. После мощной артиллерийской подготовки в полосе 179-й стрелковой дивизии 92-го стрелкового корпуса 43-й армии начала наступать вражеская пехота, поддержанная танками. На одном из направлений гитлеровцам удалось потеснить части 72-й стрелковой дивизии и овладеть станцией Ягуттен. Как раз здесь и действовали артиллерийские дивизионы Барбакадзе (он командовал не только своим, но и дивизионом Гранина, который болел). Когда обстановка осложнилась, батареям было приказано отходить.

В особо опасном положении оказались четыре тяжелые батареи, расположенные на перегоне железной дороги между Мемелем и станцией Кретинга. Именно сюда направлялся удар фашистов. Свертывать и выводить батареи с боевой позиции по очереди одним паровозом и по одной железнодорожной линии означало поставить их под прямой удар врага.

Барбакадзе доложил об этом мне на запасной командный пункт флота в Паланге. Я приказал храброму, рассудительному Барбакадзе действовать самостоятельно, сообразуясь с обстановкой, будучи уверен, что никто лучше его самого не найдет выхода из создавшегося положения. Барбакадзе ответил кратко: «Есть», и я почувствовал в его голосе полное удовлетворение.

Фашисты бросили в атаку на этом участке около тридцати танков и два пехотных полка. По войскам и железнодорожным батареям был открыт шквальный огонь, но даже четыре прямых попадания 210-миллиметровых снарядов в брустверы не причинили вреда. Орудия надежно прикрывали отлично сделанные защитные сооружения.

Наши тяжелые морские 130-, 152-миллиметровые орудия били по врагу прямой наводкой. Довольно-таки редкая ситуация! Нетрудно представить, что это означало для врага. Наши снаряды раскалывали танковые башни, как орехи, близкие разрывы сдергивали с машин гусеницы.

Когда гитлеровцы прорвались в мертвую зону перед батареей Проскурова и вести из орудий стрельбу стало невозможно, моряки-комендоры взяли в руки автоматы, гранаты и выдвинулись вперед. На подступах к позиции фашистскую пехоту встретил плотный, отсекающий [432] ее от танков пулеметный и автоматный огонь. По танкам ударили противотанковые ружья.

Лейтенант Радионов, запасшись гранатами, пополз навстречу врагу. За ним устремились краснофлотцы. Еще два тяжелых танка беспомощно закрутились на месте.

Вот когда пригодились всесторонняя обученность личного состава, умение вести стрельбу из личного оружия, занимать круговую оборону и вести меткий огонь из орудий главного калибра прямой наводкой сокращенными расчетами. В этом бою проявил мужество и отвагу весь личный состав артиллерийских дивизионов Гранина и Барбакадзе.

В критическую минуту над полем боя появились штурмовики Д. И. Манжосова. Их ударов гитлеровцы не выдержали. Пушечно-пулеметный огонь «илов» уложил пехоту наземь, рассеял ее цепи. Наступление противника замедлилось, а затем под совместными ударами частей 92-го стрелкового корпуса, морских авиаторов и артиллеристов и вовсе заглохло. Фашистские танки повернули назад.

... На следующий день на КП командующего авиацией флота прибыл начальник политотдела ВВС генерал И. И. Сербин. Отличный истребитель, знавший настоящую цену подвигу, он скупо рассказал, как в эти тяжелые дни действовала морская авиация. Погода стояла прескверная, нужна была абсолютная уверенность в экипажах, чтобы выпустить их в воздух. У командиров такая уверенность была.

Маршал Советского Союза А. М. Василевский в телеграмме горячо поблагодарил летчиков за отличную боевую работу, получившую одобрение нашей пехоты.

События 10 — 11 января заставили нас по-новому взглянуть на расстановку сил в районе побережья. Правда, я убедился в правильности решения держать вблизи от Паланги сильный авиационный кулак. Но оборона, как выяснилось, была здесь недостаточно прочной. Поэтому я распорядился немедленно направить сюда из Таллина батарею самоходно-артиллерийских установок и артиллерийский дивизион из бригады морской пехоты. Генерал Баграмян приказал выделить для защиты побережья стрелковую дивизию и танковую бригаду.

Тем временем подошло к концу и строительство причалов в Швентойе. Теперь оставалось лишь уловить хорошую погоду для перехода торпедных катеров из Кихельконны.

13 января войска 3-го Белорусского фронта генерала армии И. Д. Черняховского после мощной артиллерийской подготовки, под прикрытием фронтовой, флотской и дальней авиации, перешли в наступление. Успешно начал наступать и 2-й Белорусский фронт маршала К. К. Рокоссовского. Во второй половине января советские войска отсекли восточнопрусскую группировку противника от основных сил гитлеровской армии. Предстояло немедленно ликвидировать мемельский плацдарм.

На КП в Палангу прибыл командующий 4-й ударной армией генерал-лейтенант П. Ф. Малышев. Информируя меня о том, что в ближайшие дни начнется операция по освобождению Клайпеды, он спросил, ем флот сможет поддержать наступающие войска. Договорились об [433] участии от флота бомбардировочной, штурмовой, истребительной авиации и железнодорожной артиллерии.

Наступление в Восточной Пруссии развивалось успешно. Усилила удары флотская авиация. Дивизия полковника Манжосова громила гитлеровцев на суше и на море. Почти каждый летный день ее самолеты делали по двести и больше вылетов для поддержки пехоты. А кроме того, авиаторы вместе с артиллеристами блокировали Клайпеду. В более отдаленных морских районах действовали полки 8-й минно-торпедной авиационной дивизии полковника М. А. Курочкина. В темное время суток торпедоносцы ставили мины на подходах к Лиепае и Клайпеде.

В одну из ночей едва не погиб командир гвардейского полка подполковник И. И. Борзов. После выполнения задания он был атакован истребителем противника. Самолет получил повреждение, но Борзов сумел довести его до аэродрома и посадить на одну «ногу».

Напомню, что летчики минно-торпедного авиационного полка, которым командовал теперь Борзов, 7 и 8 августа 1941 года нанесли бомбовый удар по столице фашистской Германии. За годы войны в полку было воспитано 35 Героев Советского Союза.

После Е. Н. Преображенского, в августе 1942 года, командование полком принял Николай Васильевич Челноков, человек необычайного мужества и точного расчета, ставший дважды Героем Советского Союза. А его сменил И. И. Борзов.

В штабах разрабатывались планы окончательного разгрома курляндской и мемельской группировок. Войска 1-го Прибалтийского фронта готовились к освобождению Клайпеды. Гвардейцы-артиллеристы Барбакадзе и Гранина вместе с летчиками штурмовой дивизии плотно блокировали этот порт. Ежедневными мощными бомбежками, штурмовками, обстрелами причалов они парализовали его работу. Здесь было потоплено и повреждено несколько крупнотоннажных транспортов. Батарея гвардии капитана Лачина заставила выброситься на берег транспорт «Генриетта Шульце».

Мы с нетерпением ждали освобождения Клайпеды: порт был крайне необходим флоту. Перебазирование сюда легких сил позволило бы более активно поддерживать фланг наступавших войск, еще результативнее нарушать коммуникации противника, связывающие Лиепаю и Вентспилс с портами фашистской Германии.

Вечером 25 января из Паланги позвонил генерал Самохин.

— Слышали о новом успехе войск маршала Рокоссовского? — спросил он.

— Пока нет. Из Главного штаба тоже ничего не сообщали.

— Звонил генерал Фалалеев: дивизии 2-го Белорусского вышли к морю в районе Эльбинга.

Новость действительно была важной. Наши войска, выйдя в обход Восточной Пруссии к морю, отрезали от фашистской Германии большую группировку врага и открывали дорогу для дальнейшего [434] наступления вдоль морского побережья в Восточной Померании. Для нас, военных моряков, эти события имели особый смысл.

Я тут же позвонил Н. Г. Кузнецову, поделился новостью, высказал свои соображения. В ближайшее время у противника останутся базы только в юго-западной части балтийского моря, его флот лишь оттуда сможет вести боевые действия по поддержке своих войск и обеспечению морских сообщений. В этих условиях Балтийский флот должен усилить удары по базам, кораблям и транспортам противника. У нас же по-прежнему не хватало минно-торпедной, бомбардировочной авиации. Я снова просил Николая Герасимовича помочь нам.

Тем временем наша авиация и артиллерия наносили удар за ударом по вражеским войскам, скованным на мемельском плацдарме. Немецко-фашистское командование приказывало оборонять расположенные здесь портовые города и примыкающие к ним районы. Гитлер требовал от главнокомандующего военно-морскими силами бросить все, чем располагал флот, на оборону Мемеля (Клайпеды). Но ничто не помогало. Смирившись с неизбежностью поражения, 21 января фашистское командование приняло решение разрушить порт Мемель и порты Данцигской бухты. 26 января армии генерала Баграмяна перешли в наступление на правом фланге и к исходу дня продвинулись вперед на 3 — 4 километра.

Активную помощь наступавшим войскам оказывали штурмовая авиация флота, железнодорожные артдивизионы и танковая рота морской пехоты. Однако гитлеровцы крепко держались за Клайпеду. Несмотря на сильные снегопады, авиадивизии, базирующиеся на западные аэродромы, работали с полной отдачей. Летчики Герой Советского Союза капитан Акаев, старшие лейтенанты Чикунов, Глухарев, лейтенант Дорошников, младшие лейтенанты Иванов, Талдыкин делали по четыре вылета в день. Чтобы быстрее вернуться в бой, они помогали техническому составу на аэродромах обслуживать самолеты.

Ощутимые удары наносились противнику и в море. Молодые летчики лейтенант Макарихин и младший лейтенант Богачев из дивизии полковника Курочкина точным ударом пустили на дно транспорт на подходах к Лиепае, а капитан Пысин удачно атаковал транспорт у Клайпеды.

28 января наши войска штурмом взяли Клайпеду. С освобождением этого города и важнейшего порта было завершено полное очищение Советской Литвы от гитлеровских захватчиков.

В приказе Верховного Главнокомандующего по случаю освобождения Клайпеды была дана высокая оценка действиям летчиков полковника Манжосова, а также артиллеристов-железнодорожников Барбакадзе и Гранина.

Спустя несколько дней войска генерала Баграмяна очистили от врага на Земландском полуострове рыбацкий порт Кранц.

Этот пункт был удобен для базирования сил флота на правом фланге войск 1-го Прибалтийского фронта. Довольно быстро была освоена база в Клайпеде. Сразу после ее освобождения туда выехал член Военного совета флота вице-адмирал Николай Константинович [435] Смирнов. Он познакомился с обстановкой, встретился с командирами армейских и флотских соединений.

Вскоре первая партия торпедных катеров была отправлена из Ораниенбаума в Клайпеду.

Январь 1945 года был морозным, часто штормило, свирепствовали вьюги. Но даже суровая зима не могла помешать нашим подводникам. Общее число подводных лодок, одновременно находившихся на боевых позициях, не уменьшалось. По шхерам северного берега Финского залива ледоколы осторожно выводили в море подводные лодки.

Подводная лодка «Щ-307» Героя Советского Союза М. С. Калинина с 7 января по 1 февраля вела поиск в районе наиболее активной противолодочной обороны противника — на подходах к Лиепае. На второй день крейсерства Калинин обнаружил транспорт, удачно его атаковал и тотчас же подвергся длительному и настойчивому преследованию дозорных катеров. Около 70 глубинных бомб сбросили враги на его подводную лодку, она получила повреждения, но тем не менее оторвалась от противника.

Вернулась в базу с победой также «Щ-318» капитана 3 ранга Л. А. Лошкарева. Она пробыла в море тридцать с лишним суток. Ее позиции — подходы к Лиепае, а затем район Нидден, Брюстерорт. 3 февраля Лошкарев обнаружил транспорт в плотном кольце сторожевых катеров. Быстро определены элементы движения, избрана наиболее выгодная позиция — залп! Раздался сильный взрыв, а через короткий промежуток времени огромный огненный столб поднялся на высоту 100 — 150 метров.

Через несколько дней лодка в надводном положении была атакована кораблями ПЛО противника и во время погружения попала кормовой частью под таран. Вышло из строя рулевое управление. Только благодаря исключительной выдержке командира, выучке матросов, старшин и офицеров подводная лодка вышла из тяжелого положения и благополучно вернулась в базу.

Подводная лодка капитана 3 ранга П. И. Бочарова нашла вражеский транспорт и вышла в атаку, но одна из торпед, приведенная в боевое положение, застряла в аппарате. Как только конвой противника удалился, лодка всплыла. Чтобы избавиться от торпеды, готовой ежесекундно взорваться при неосторожном толчке, надо было спуститься за борт. Коммунист Соловьев и комсомолец Маранин вызвались выполнить это задание. Оба знали, что в случае появления самолетов или кораблей противника подводная лодка немедленно погрузится и уйдет из этого района, а они останутся на поверхности. Рискуя жизнью, Соловьев и Маранин в легких водолазных костюмах спустились в воду и работали до тех пор, пока не освободили подводную лодку от торпеды. Действовали они сноровисто, умело.

В высшей степени интересным был поход «Л-3» В. К. Коновалова. Подводная лодка пробыла в море всего 18 суток. Она занимала позицию в районе Брюстерорт, Зеркау, где корабли противника частенько тревожили артиллерийскими обстрелами наши сухопутные фланги. [436]

Находясь под перископом, Коновалов обнаружил корабли, маневрирующие на малых глубинах. Они вели обстрел боевых порядков советских войск. Малая глубина не позволяла подводникам атаковать врага. Тогда командир решил поставить мины на вероятных курсах подхода кораблей к этому району. На следующий день «Л-3» снова заняла выгодную позицию в ожидании противника. Ждать пришлось недолго. В перископе Коновалова появился крейсер, в кильватер ему шли два вражеских миноносца. Командир определил элементы движения, лег на курс атаки. Но в самую последнюю минуту, во время выхода в атаку, из центрального поста поступил тревожный сигнал: резко уменьшилась глубина под килем, до основной цели было еще далековато, выйти на дистанцию залпа по ней невозможно. Командир решил атаковать миноносец. Он скомандовал «Пли», когда под килем было всего два метра глубины. Трудно было удержать лодку под водой после выпуска торпед. Но это все-таки удалось, лодка развернулась на обратный курс в сторону больших глубин. Сильный взрыв известил о том, что цель поражена.

Гвардейцы-подводники вынудили фашистов уйти из этого района, был прекращен огонь по флангу армии, вышедшей на побережье Балтики. Я передал командиру подводной лодки Владимиру Константиновичу Коновалову и его экипажу благодарность Военного совета флота, пожелал им новых успехов.

Пока происходили эти события, своим чередом шла подготовка к перебазированию торпедных катеров и катерных тральщиков в Швентойю. Маршал Василевский и адмирал флота Кузнецов дали «добро» на выход торпедных катеров с острова Сарема. Уточнив прогноз погоды, выяснив ледовую обстановку и расположение дозоров противника в районе перехода, я разрешил 5 февраля начать их движение. С рассветом авиаразведка просмотрела море по всему маршруту перехода.

Дивизион торпедных катеров темной ночью покинул Кихельконну. Условия перехода были очень тяжелыми: пройти двести миль вдоль берега, занятого противником, из них тринадцать миль в плавучих льдах, — не просто. Море штормило. Надстройки покрывал лед. Матросы и офицеры самоотверженно боролись со стихией за живучесть катеров, с трудом освобождали кингстоны от наледи, чтобы спасти моторы от перегрева. Семнадцать часов шли катера — подобного перехода корабли такого класса еще не знали.

Надо отдать должное искусству многоопытного комдива Осецкого и молодого штурмана коммуниста Ратько, которые через все трудности на рассвете 6 февраля привели дивизион в Швентойю.

А уже 8 февраля группа торпедных катеров Героя Советского Союза В. И. Тихонова под прикрытием истребителей вышла на поиск к Лиепае. Сильный мороз покрывал катера ледяной коркой. Обнаружить противника Тихонову, однако, не удалось. В ночь на 18 февраля в море повел катера Е. В. Осецкий. С рассветом на поддержку ему вышла группа Г. П. Тимченко. К западу от Лиепаи Осецкий встретил вражеский дозор, завязал бой и оттянул его на себя. В это время группа Тимченко устремилась на транспорты. Командиры торпедных катеров [437] С. Н. Бортник, В. А. Бушуев и И. Д. Ищенко молниеносно атаковали противника, нанесли ему значительный урон, затем поставили дымовые завесы и ушли от преследования. Через несколько дней катера Е. В. Осецкого в сложных погодных условиях, действуя совместно с авиацией, на подходах к Лиепае вновь атаковали вражеский конвой и вернулись на базу с победой.

Групповые атаки катерников в новом районе в феврале 1945 года были обнадеживающим началом. Успех здесь обеспечивал прежде всего поиск, неустанный поиск днем и ночью, как во взаимодействии с авиацией, так и самостоятельный.

Разумеется, враг понимал, какая угроза нависла над его важнейшей коммуникацией — ведь наши катера обосновались в непосредственной близости от Лиепаи. Фашисты атаковали с воздуха места их базирования.

Хорошо помог командующий артиллерией 2-го Прибалтийского фронта генерал Г. Ф. Одинцов, старый наш друг по Ленинградскому фронту, выделивший для защиты Швентойи двадцать четыре 37-миллиметровых зенитных автомата.

Теперь налеты противника заканчивались, как правило, беспорядочным сбрасыванием бомб.

Кроме противодействия с воздуха немецко-фашистское командование срочно создало довольно многочисленные маневренные группы сторожевых катеров, начавших интенсивную борьбу с нашими торпедными катерами, изменило маршруты своих транспортов и конвоев. Выходя из Лиепаи, они направлялись теперь не на запад, а на север и лишь на параллели Вентспилса брали курс к острову Гогланд.

Мы решили при обнаружении конвоев с усиленным охранением и группами дозорных катеров выделять специальные подразделения штурмовиков для ударов по личному составу зенитных средств этих кораблей. После таких ударов корабли лишались возможности вести наблюдение, не могли бороться с самолетами. Удары по вражеским транспортам не ослабевали.

В эти дни мне позвонил командующий войсками Ленинградского фронта Леонид Александрович Говоров, принявший (по совместительству) с 9 февраля 1945 года командование 2-м Прибалтийским фронтом.

— Опять, Владимир Филиппович, будем взаимодействовать? Как у вас идут дела на море и на суше?

Этот звонок был мне очень приятен. Три года мы трудились бок о бок с Леонидом Александровичем. Пожалуй, ни одного крупного боя, а тем более операции, Ленинградский фронт не проводил без участия флота. Мы всегда чувствовали глубокую заинтересованность маршала во флотских делах.

Я рассказал Говорову, чем занят флот. Он решал четыре основные задачи: содействовал продвижению войск 1-го и 2-го Прибалтийских фронтов, нарушал морские сообщения противника, защищал свои коммуникации на заливах, совместно с сухопутными войсками оборонял освобожденные районы.

— Задач много, а сил не густо, — посетовал я. [438]

Леонид Александрович обещал помогать, в частности, высказал намерение дать людей и технику для ускорения строительства слипа для катеров в Клайпеде.

Вскоре же это было сделано. В Клайпеду доставили по железной дороге и морем также свыше ста других катеров. Они немедленно начали действовать в прибрежных районах Балтийского моря и на реках Восточной Пруссии.

Тем не менее нам все еще не удалось полностью прервать морские сообщения противника с блокированной с суши Лиепаей.

Я вновь выехал в Палангу. А перед самым отъездом мне позвонил генерал Самохин:

— Командование 3-го Белорусского фронта настаивает на перебазировании минно-торпедной и пикировочной авиации ближе к фронту. Обещают помочь транспортом для перевозки грузов, боезапаса и топлива.

Действительно, линия фронта все больше удалялась на запад, и самолеты тратили много времени на перелет через свою территорию. Уменьшался и радиус их действия в море. Я распорядился немедленно перебазировать часть дивизий полковника Курочкина к Паланге, а часть — на аэродромы фронта.

В середине февраля в Паланге собрались командиры наших соединений, офицеры штаба, политуправления и тыла фронта.

Были подведены некоторые итоги и той большой работы, которую выполнял флот по заданию правительства, — обеспечить бесперебойное движение из Швеции в Ленинград транспортов с важнейшими грузами. Эта коммуникация отнимала у нас много сил, так как здесь все еще сохранялась серьезная минная опасность и надо было страховать перевозки значительным числом тральных дивизионов. Зато из 160 транспортов, форсировавших этот путь с ноября по февраль из Швеции в Ленинград и обратно, погиб, подорвавшись на вражеской мине, всего один.

Но мешали не только мины. В устье залива и в северной части Балтики противник развернул довольно большую группу подводных лодок. Для борьбы с ними мы вынуждены были концентрировать в этих районах значительные силы кораблей и авиации.

Шел разговор и о трудностях в боевой работе авиаторов. Несмотря на то что по численности авиация флота во много раз превосходила авиацию противника, действующего на море, ее все же не хватало. Разбросанность баз, а главное — сложность задач, ежедневно возникавших в результате быстро меняющейся обстановки на театре, требовали значительно больших сил. Наши летчики наблюдали за районом, расположенным на востоке, прикрывали базы, активно поддерживали наступление войск 1-го и 2-го Прибалтийских, 2-го и 3-го Белорусских фронтов. Напряжение было огромным: по три-четыре раза в день самолеты поднимались в воздух с полной боевой нагрузкой. Как же выросли, возмужали, закалились авиационные кадры!

Росла политическая зрелость военных моряков. Запомнилась такая цифра: только за первые три месяца 1945 года в партию на флоте было принято более 2 тысяч человек! Коммунисты-балтийцы [439] являли собой ту силу, которая цементировала весь личный состав флота. Партийные организации вели огромную работу по укреплению боеспособности кораблей и частей. Ее результатом были подъем наступательного духа, повышение боевого мастерства воинов флота.

На запад!

Советские войска, продолжая наступление в Восточной Пруссии, отрезали крупную группировку противника от основных сил. Точнее, были три изолированные группировки. Одна из них находилась южнее Кенигсберга, другая — в крепости Кенигсберг, и третья была зажата на Земландском полуострове.

Ликвидацию окруженных группировок Верховное Главнокомандование с 24 февраля возложило на войска 3-го Белорусского фронта. В это же время войска 2-го Белорусского фронта под командованием маршала К. К. Рокоссовского окружили значительную часть группы армий «Висла» в районе Данцига.

Маршал позвонил на командный пункт штаба флота:

— У нас есть данные, что вражеское командование собирается усилить свою окруженную группировку в Данциге за счет Лиепаи. Что вы думаете делать? Можете сорвать эту переброску?

— Думаю, не прозеваем, — ответил я Рокоссовскому. — Ведем усиленную разведку над морем. Следим за всеми отдельными и групповыми выходами транспортов из Лиепаи и бьем их. Самолеты-разведчики непрерывно в воздухе, а ударная авиация лишь ждет сигнала...

К исходу дня на КП пришел М. И. Самохин.

— В аванпорту Лиепаи собрались 10 транспортов, корабли охранения, — доложил он. — Можно предположить, что ночью конвой выйдет в море.

— Продолжайте непрерывное наблюдение за портом, за каждым выходом. Дайте приказание всем ударным группам самолетов обеих дивизий находиться в повышенной готовности.

Поздно вечером мы с Самохиным попрощались, а на рассвете он буквально ворвался в домик, где я жил в Паланге:

— Разведчик обнаружил конвой! Следует в южном направлении, к Данцигской бухте.

— Ну, Михаил Иванович, дело чести не упустить конвой! Сосредоточьте на нем главные силы. Ни один транспорт не должен дойти до Данцига...

Тотчас были вызваны командиры дивизий Д. И. Манжосов и М. А. Курочкин. Мы наскоро обсудили с ними на карте организацию совместного удара. Решили так: полки Манжосова ударят по зенитным средствам охранных кораблей, а торпедоносцы и топмачтовики Курочкина — по транспортам.

В воздух решили поднять не менее двухсот самолетов, из них сто — ударные группы: торпедоносцы, топмачтовики и пикировщики под сильным прикрытием истребителей. Затем — штурмовики со своими истребителями и, наконец, специальные группы истребителей и разведчиков. [440]

В назначенное время с разных аэродромов начали подниматься самолеты. Первой настигла конвой группа лейтенанта Дорошникова. «Илы» ударили по кораблям охранения. Это сразу подорвало способность противника к отражению последующих налетов.

Теперь уже начали действовать торпедоносцы и топмачтовики. Сначала зашли на цель гвардейцы, ведомые старшим лейтенантом Чистяковым, за ними группа старшего лейтенанта Борисова. Один транспорт был потоплен, два — повреждены. Нанесла удар группа капитана Мещерина — еще один транспорт с войсками и техникой пошел на дно, другой лишился хода.

Гитлеровцы, видимо, были ошеломлены непрерывностью все усиливающихся ударов. Корабли беспорядочно расходились в разные стороны. А балтийцы методично уничтожали один транспорт за другим. 210 наших самолетов блистательно выполнили боевое задание.

Когда к месту боя прилетели самолеты контрольной разведки, им уже не удалось обнаружить ни одного транспорта в этом районе.

В этот же вечер я позвонил маршалу К. К. Рокоссовскому и доложил о результатах. Командующий фронтом горячо поблагодарил флотских летчиков.

Позднее мы с удовлетворением встретили весть о том, что Президиум Верховного Совета СССР наградил орденом Красного Знамени 8-й гвардейский штурмовой авиационный полк, которым командовал подполковник В. П. Кузьмин, и 3-й гвардейский истребительный авиационный полк подполковника В. И. Каткова.

А ведь это лишь один эпизод. За первые два месяца 1945 года авиация флота провела около четырех тысяч боевых вылетов!

В первых числах марта мне позвонил главнокомандующий Военно-Морским Флотом:

— Есть ли у вас какие-либо данные по рекам Восточной Пруссии Прегеле и Даиме? Можно ли перебрасывать по ним катера? Этим мы могли бы существенно помочь войскам при штурме Кенигсберга.

Такие данные у нас были. Группа офицеров штаба и инженерного отдела флота под руководством капитана 2 ранга Н. И. Теумина провела рекогносцировку этих рек от И Петербурга до Кенигсберга. Прегеле уже очистилась ото льда. Ее глубина и ширина вполне позволяли использовать бронекатера. В Инстербурге река еще находилась подо льдом, но спуск катеров в это время был возможен западнее Тапиау, где железная дорога подходит вплотную к берегу.

Н. Г. Кузнецов остался доволен докладом и перешел к другой задаче: обязал нас оказать максимальную помощь войскам 3-го Белорусского фронта в боях за Пиллау. »

— Куда теперь, по-вашему, противник будет направлять свои конвои? — спросил он затем.

— У фашистов остаются только западные порты — Киль, Вильгельмсхафен. Туда, естественно, и побегут. Но переходы из Лиепаи транспорты не смогут совершать за одну ночь, непременно захватят светлое время суток. Тут бы их и атаковать с воздуха. Но сейчас наша ударная авиация базируется далековато — удалена от южных коммуникаций на 400 — 800 километров... [441]

— Куда считаете целесообразным ее перебазировать? — поинтересовался главком.

— В район Кольберга, Бельгарда. Тогда она сможет не только воздействовать на морские сообщения, но и успешно решать и другие задачи, например, уничтожать транспорты и боевые корабли противника в его базах и надежно обеспечивать фланг наших войск от возможных ударов со стороны моря.

Когда Кузнецов спросил, какая помощь нужна флоту, я попросил утвердить наши предложения по перебазированию авиации и согласовать с Генеральным штабом вопрос о предоставлении нам аэродромов в указанных районах. Добавил, что нам нужен автотранспорт для перевозки аэродромного хозяйства и снабжения авиачастей бензином, боеприпасами и продовольствием.

— Хорошо, согласен, давайте приказание командирам авиасоединений. Не забудьте о зенитном прикрытии новых аэродромов. С Генштабом все проблемы согласуем.

Среди подводников Балтики отличился Александр Иванович Маринеско — командир подводной лодки «С-13». Корабль пробыл в море 36 суток. Неоднократно в перископ моряки обнаруживали миноносцы, подводные лодки противника, а условий для удара по ним все не было. Но вот, находясь в надводном положении, на исходе 30 января Маринеско обнаружил большой транспорт с затемненными ходовыми огнями, шедший в западном направлении из Данцига. Вокруг судна — несколько сторожевых кораблей. Командир «С-13» вскоре установил, что в центре конвоя находится быстроходный лайнер.

Подводная лодка легла на параллельный курс. Началось преследование и определение скорости и курса лайнера. Вскоре «тринадцатая» вышла в голову конвоя со стороны берега и заняла нужную для залпа позицию.

Выстрелили тремя торпедами. Все три попали в цель. Лайнер накренился на левый борт и начал быстро тонуть. Это был «Вильгельм Густлов» водоизмещением 25 тысяч тонн. На его борту находилось около 9 тысяч гитлеровцев, в том числе около 1500 выпускников школы подводников, которыми можно было укомплектовать 35 экипажей подводных лодок.

Противолодочные корабли, охранявшие «Вильгельм Густлов», искали подводную лодку с моря, в то время как она находилась под берегом. Это позволило Маринеско наблюдать за торпедированным судном. Только удостоверившись в гибели лайнера, «С-13» погрузилась и легла на курс отхода.

Фашистское морское командование всполошилось, к району происшествия спешили все новые и новые корабли. Район поиска расширялся. Наконец вражеским кораблям удалось обнаружить «тринадцатую». Началось яростное преследование, но Маринеско перехитрил противника, оторвался от него и... остался на позиции ожидать следующую подходящую цель. [442]

Стоит упомянуть, что по случаю гибели лайнера «Вильгельм Густлов» в фашистской Германии был объявлен траур, а командира конвоя Гитлер приказал расстрелять...

Еще около десяти суток Маринеско оставался в этом районе. В ночь на 10 февраля, когда подводная лодка была в надводном положении, акустик уловил на дальней дистанции шум большого двухвинтового корабля. Вскоре действительно показались затемненные ходовые огни. «С-13» пошла на сближение. Но в это время небо некстати очистилось от облаков, видимость значительно улучшилась, и пришлось перейти в темную часть горизонта.

После выхода лодки в точку залпа было выпущено две торпеды. Два сильных взрыва. Через несколько минут еще три взрыва — вероятно, на борту транспорта сдетонировали боеприпасы. Объятое пламенем, судно начало тонуть. К месту его гибели, включив прожектора, устремились корабли охранения. Над морем повисли осветительные ракеты. «С-13» преследовать не пытались — не до того было...

Некоторое время спустя, по данным иностранных радиостанций, удалось установить, что потоплен транспорт «Генерал Штойбен» водоизмещением 15 тысяч тонн, перевозивший войска и технику. При этом погибло более 3 тысяч солдат и офицеров. Маринеско действовал технически умно, настойчиво и в то же время дерзко. Но это была не безрассудная отвага, а исключительно точный учет всех условий сложившейся обстановки. Экипаж понимал своего командира, любил его, командир верил экипажу, отвечал ему такой же любовью.

«С-13» за один поход уничтожила два судна общим водоизмещением 40 тысяч тонн, отправила на дно фактически полноценную дивизию. Указом Президиума Верховного Совета СССР подводная лодка «С-13» была награждена орденом Красного Знамени.

В марте отличилась гвардейская «Щ-309».

Перед рассветом сигнальщики обнаружили вражеский транспорт, идущий к Лиепае в охранении двух сторожевых кораблей. Ночные встречи очень скоротечны. Находившийся на мостике помощник командира капитан-лейтенант Ефим Иванович Медведев отдал приказание, и три торпеды устремились к цели. Секунды ожидания — и оглушительный взрыв. Позже мы узнали из радиопереговоров, что уничтожен транспорт «Готтинген» водоизмещением около 6500 тонн.

С победой вернулась из боевого похода и подводная лодка «К-52».

О Травкине я уже писал. Это был большой мастер подводных атак. Любая его атака представляла тактический интерес, изобиловала множеством интересных деталей, по которым нетрудно представить себе творческий портрет ее автора. Так было и в данном случае.

Боевая позиция «К-52» находилась в районе банки Штольпе, там, где отличился Маринеско. После его ухода немцы долго не могли смириться с тем, что произошло, их противолодочные корабли и авиация настойчиво искали здесь наши подводные лодки.

Первая встреча «К-52» с противником произошла в ночь на 24 февраля. Лодка находилась в надводном положении, когда Травкину [443] вручили данные вечерней авиаразведки о движении конвоя из Лиепаи. Рассчитав место вероятной встречи, Травкин пошел навстречу цели, обнаружил ее и встретил тремя торпедами. Это был подарок годовщине Красной Армии и Военно-Морского Флота. На другой день командир снова обнаружил транспорт. При попытке выйти в атаку лодка подверглась весьма эффективному преследованию. Пришлось уйти на запасную позицию.

Несколько дней прошли в неустанных, но безрезультатных поисках. Зато днем 1 марта, когда лодка находилась на перископной глубине, акустик уловил шум винтов. Сильное волнение моря не давало возможности держаться на глубине под перископом. Лодку выбрасывало на поверхность. Травкин решил нанести удар из подводного положения, используя данные гидроакустика. Эта атака очень интересна. Повернув на боевой курс, командир по расчетам, которые и в данном случае помогли ему сделать помощник старший лейтенант Пенькин, дивизионный штурман Н. Н. Настай и штурман Е. А. Жолковский, произвел залп тремя торпедами. Через несколько секунд во всех отсеках лодки был слышен сильный взрыв. Сомнений не было — цель поражена. Подвсплыв под перископ, с лодки увидели на горизонте ходившие переменными курсами сторожевые корабли противника, а транспорта уже не было.

В течение почти всего последующего дня «К-52» преследовали подводные лодки противника. Травкин уклонялся, каждый раз менял курс и глубину погружения своего корабля. В ночь на 8 марта он уничтожил еще один транспорт противника. Снова отлично действовал весь экипаж лодки, безотказно работала электромеханическая боевая часть, возглавляемая Михаилом Андрониковичем Крастелевым, что немало способствовало успеху атак.

С добрыми вестями вернулся из своего седьмого боевого похода и Алексей Михайлович Матиясевич. На поставленных им минах погибли транспорт и сторожевой корабль противника.

24 февраля Ставка Верховного Главнокомандования упразднила 1-й Прибалтийский фронт, его войска были переданы 3-му Белорусскому. Маршал Советского Союза А. М. Василевский непосредственно возглавил командование всеми войсками, которым предстояло разгромить противника и в Кенигсберге и на Земландском полуострове.

Приближались решающие бои за Кенигсберг. В середине марта по телефону маршал Василевский спросил меня:

— В какие сроки можете перебазировать под Кенигсберг тяжелую железнодорожную артиллерию?

Я доложил, что батареи могут сняться по тревоге в любое время. Нужно только, чтобы Генеральный штаб дал разрешение на экстренный пропуск эшелонов. Часть артиллерии надо было перебросить из-под Риги, а тяжелую батарею — из района Кретинги. Маршал согласился с этим и приказал немедленно дать заявку в Генеральный штаб на передислокацию железнодорожных эшелонов.

С группой офицеров штаба я выехал в соединение торпедных катеров. [444]

В канун нашего приезда катера под командованием многоопытного офицера, командира дивизиона капитана 2 ранга М. А. Белуша, провели бой.

Конвой, сведения о котором катерникам были переданы уже после их выхода в море, двигался к западу от Лиепаи. Белушу удалось обнаружить его после полуночи. Охранение было сильное. Выйдя в атаку, отряд встретил яростное сопротивление. Лейтенанты Герасимов, Троненко и Бортник выпустили торпеды: одну — в сторожевой корабль, а остальные — в транспорты. Вспыхнули пожары. Корабли охранения сразу же начали преследование катеров, у Швентойи еще четыре вражеских корабля пытались перехватить и уничтожить их, но им удалось вернуться в базу без потерь.

В эту же ночь стало известно о том, что Лиепаю покинул еще один конвой. Тотчас было приказано выйти в море отряду торпедных катеров под командованием капитана 3 ранга М. Г. Чебыкина. Его должны были наводить на цель самолеты-разведчики, но состояние летного поля не позволило им подняться в воздух оба отряда катеров — и Белуша и Чебыкина — действовали почти одновременно, но вернулись с разными результатами. Белуш — с победой и со всеми катерами, без единого раненого, Чебыкин — с немалыми потерями.

В организации взаимодействия отрядов и управлении боем были явления, которые обеспокоили. Я предложил провести разбор ночного боя.

Доклад сделал Белуш. Выслушав его, я задал несколько вопросов, стараясь наглядно показать присутствовавшим на разборе молодым командирам торпедных катеров допущенные ими ошибки. Думаю, разговор помог командирам критически взглянуть на свою работу, сделать выводы из просчетов.

Надо сказать, что огрехи во взаимодействии имели место и у авиаторов. На рассвете воздушная разведка засекла в море тот самый конвой, который атаковали катера. Но наблюдения за движением транспортов сразу не организовали, последующие их координаты не уточнили, и в результате вылетевшая наперехват группа торпедоносцев не смогла обнаружить противника и вернулась ни с чем.

Вслед за ней поднялась в воздух группа Героя Советского Союза К. С. Усенко. Она обшарила море на пределе дальности «петляковых» и также конвоя не нашла. На обратном пути летчики случайно обнаружили в море несколько боевых кораблей — не из состава разыскиваемого конвоя — и нанесли по ним серьезный бомбоштурмовой удар.

Лишь торпедоносцы майора Орленко после дополнительной разведки, уточнения координат догнали конвой, атаковали его и потопили транспорт. Две группы «илов» с ведущим Беляковым ударили по транспортам, пробиравшимся к Пиллау. В итоге четыре транспорта было потоплено, миноносец и несколько судов получили серьезные повреждения.

С авиационными командирами состоялся разговор. Мы тщательно [445] разобрали полеты. Стало ясно, почему не все они были достаточно удачными.

Для улучшения взаимодействия сил флота штабы соединений планировали регулярные встречи летчиков-штурмовиков и командиров торпедных катеров.

Тут же я приказал Олейнику принять все меры к дальнейшему перебазированию катеров, быстро наладить на новых базах управление и все виды обеспечения своих подразделений. Условия для решения этой задачи были. К 23 марта должен был принять торпедные катера Кранц. Саперные войска фронта провели там большие подготовительные работы. Офицеры наших штабов осмотрели также Рюгенвальде, Штольпмюнде, Варнемюнде, Гроссендорф. В каждом из этих пунктов свободно могло разместиться соединение катеров, а Штольпмюнде и Рюгенвальде годились даже для базирования миноносцев. Причальные сооружения тут враг не успел заминировать.

На новые аэродромы было решено перебросить истребительную авиацию.

Балтийский флот шел все дальше на запад.

У Кенигсберга и Пиллау

Вечером 22 марта в Палангу, где в это время находился адмирал флота Н. Г. Кузнецов, прибыл генерал М. И. Самохин. Он доложил главнокомандующему Военно-Морским Флотом о действиях летчиков. Докладывать было о чем. 19 марта наша авиация уничтожила в Пиллау три транспорта и повредила два транспорта и несколько быстроходных десантных барж. Одновременно группы торпедоносцев нанесли удары по кораблям в море. Всего за этот день балтийцы потопили пять транспортов и сторожевой корабль. Несколько судов было повреждено.

Два дня спустя генерал Самохин снова был, в домике адмирала Кузнецова в Паланге. В его докладе звучала гордость за славные боевые дела балтийских летчиков.

К Лиепае двигались немецкие танкер и транспорт в охранении семи кораблей. Навстречу им для прикрытия в воздух поднялось большое число истребителей. Командование наших ВВС решило применить схему массированного удара, которая уже не однажды оправдала себя.

Действиями самолетов управлял находившийся в воздухе командир дивизии полковник Д. И. Манжосов. По его сигналу сначала вылетели штурмовики под сильным прикрытием истребителей. Всю мощь огня они направили на зенитные средства охранных кораблей. Не замедлили появиться вражеские истребители. Противник особенно оберегал танкер, на котором, как позже выяснилось, было до 5000 тонн горючего.

В разгар воздушного боя, когда сопротивление вражеских истребителей уменьшилось, для завершающего удара на цель был выведен минно-торпедный полк — 22 самолета. Торпедоносцы, ведомые Д. К. Башаевым, и бомбардировщики В. Г. Мартынова и А. А. Бровченко [446] потопили два тральщика, а торпедоносцы А. А. Богачева отправили на дно танкер «Засниц». Для разгрома конвоя после получения разведывательных данных потребовалось полтора часа.

Закончив доклад, генерал Самохин положил на стол несколько фотоснимков.

Вот танкер в кольце боевых кораблей идет к Лиепае. А вот он в огне, пожар бушует, тянутся черные шлейфы дыма. Еще один снимок: танкер горит. Следующий кадр: этот же танкер опрокидывается. Шесть наших «илов» вернулись на свою базу с незначительными повреждениями.

Главнокомандующий поблагодарил летчиков. Высказал он и ряд замечаний.

— Тактику любого авиационного удара, — подчеркнул Николай Герасимович, — нужно строить, исходя из совершенно конкретной обстановки. Вы, балтийцы, воюете уже четвертый год, с вас можно спрашивать без малейших скидок. Особенно будем спрашивать за ночные полеты, тут вы в долгу. Ночь нельзя отдавать противнику.

Мы не могли не признать справедливость этого упрека...

Авиация флота действовала не только на морских коммуникациях. Сильным ударам подвергались корабли противника на стоянках в базах. Теперь, когда наши войска громили врага в Восточной Пруссии и Померании, под опекой балтийских летчиков оказались почти все его базы, вплоть до Свинемюнде. Иногда массированные налеты совершались совместно с авиацией фронтов. И все же фашистам иногда удавалось проводить свои транспорты и разгружать их. Это случалось как раз в ночные часы. Мы поставили перед авиацией задачу — отобрать у врага и ночь, закрыть доступ к базе Пиллау.

Не раз, слушая доклады об успехах, мы узнавали и о горестных потерях. В ночь на 27 марта для поиска в море из Клайпеды вышли два отряда торпедных катеров. Вел их в боевой поход теперь уже капитан 2 ранга Михаил Григорьевич Чебыкин. Он шел на катере 196, которым командовал старший лейтенант Беляев. Заместитель командира дивизиона капитан 3 ранга А. М. Белокуров — на катере 166 (командир капитан-лейтенант Пуйкевич).

В заданном районе были замечены силуэты нескольких сторожевых катеров врага. Наши катерники встретили противника дружным огнем пушек и автоматов. Предполагая, что это головное охранение транспортов, отряд Чебыкина ушел вперед, намереваясь продолжить поиск конвоя. Группа Белокурова вела бой, отвлекая на себя предполагаемое охранение конвоя.

Обнаружить конвой Чебыкину не удалось. В это время Белокуров радировал, что его «166-й» потерял ход, окружен катерами противника, но продолжает бой. Чебыкин поспешил вернуться на помощь товарищам.

Через некоторое время на «196-м» прямо по носу увидели автоматные и пулеметные трассы. Неравный бой вел с врагом отряд Белокурова. На каждый его катер приходилось три-четыре вражеских. План Чебыкина был прост и дерзок. Шедшие с ним катера должны были отогнать вражеские корабли и прикрыть «166-й» дымзавесой, с тем чтобы [447]

«196-й», на котором находился сам Чебыкин, подошел к его борту и снял людей. Он все время торопил Беляева, требовал увеличить ход. Катер на предельной скорости шел в гущу врага. Имевшему значительное превосходство противнику удалось оттеснить шедшие за Чебыкиным катера. Управление ими по радио стало нарушаться, а затем и совсем прервалось.

Теперь враг вел огонь в основном по «196-му». Автоматная очередь ударила в носовую часть, сильно повредив корпус. Вторая ранила Чебыкина, Беляева и механика Богданова. Несмотря на ранения, Беляев и Богданов не покинули боевые посты. Вся команда действовала исключительно четко и слаженно. Новая очередь разворотила кормовую часть, сорвала рубочный спаренный пулемет. Боцман Пампушкин свалился на палубу. Чебыкина вторично ранило — в ногу. Снаряд попал в бензоотсек, начался пожар. Огненный факел помчался по морю, постепенно теряя ход. Беляев понимал, что минуты жизни его маленького корабля сочтены, но продолжал идти в сторону врага, чтобы огнем нанести ему возможно больший урон и отвлечь его внимание от «166-го». Вскоре пламя охватило и моторный отсек. Из люка выскочили в горящей одежде мотористы — парторг отряда Кузьма Демчук с автоматом в руках и Владимир Хайдук — и бросились за борт. Последним покидал моторный отсек командир отделения Виктор Недорослев, но, сраженный осколком вражеского снаряда, он снова упал в пламя. Тяжело раненный радист Прощутинский информировал берег об обстановке. Вспыхнула рубка, начал рваться боезапас. Сгорели на посту командир катера старший лейтенант Я. Н. Беляев и механик старшина 1-й статьи Михаил Богданов.

Катер погибал. Боцман Пампушкин помог тяжело раненным штурману отряда капитан-лейтенанту Хрусталеву, торпедисту Колодину и пулеметчику Вавилкину подползти к борту и сбросил их в воду. Когда на его спине загорелась одежда и не было больше сил терпеть боль, Пампушкин, обняв Чебыкина, потерявшего сознание от ожогов и многочисленных ран, тоже бросился за борт. Фашисты отпорными крюками вытащили оставшихся в живых раненых и обгоревших Чебыкина, Пампушкина, Вавилкина, Мартынова, смертельно раненного Хрусталева. Поднятый на борт катера противника радист Прощутинский бросился в воду и погиб.

Чуть раньше «196-го» затонул после ожесточенной схватки с врагом и «166-й». Радист Шориков успел передать последнюю радиограмму: «Мы повреждены. Ведем бой. Прощайте, товарищи!» Раненых и обгоревших членов экипажа «166-го» — Козлова, Птицына, Шорикова, Данилина, Суздалева и Бережко — фашисты тоже взяли в плен.

Вытащенные из воды, моряки с голыми руками бросились на врагов. В схватке погибли парторг «196-го» Кузьма Демчук и моторист Владимир Хайдук. Вступили в неравный бой на борту вражеского корабля и оставшиеся в живых члены экипажа «166-го». Когда уже на берегу у этих людей под дулами автоматов фашисты спросили: «Кто из вас большевик?» — вперед шагнули все, в том числе и те, кто не был членом партии. [448]

Остатки обеих команд были доставлены врагами в Лиепайскую тюрьму. Часть пленных гитлеровцы отправили в Гамбургский концлагерь. Но и там им не удалось сломить советских моряков. Возглавляемые боцманом Андреем Ивановичем Пампушкиным, Анатолий Птицын, Иван Козлов, Павел Данилин, Степан Шориков и Александр Суздалев совершили смелый побег из лагеря. Через чужую территорию, перенеся невероятные лишения, они добрались до советских войск и прибыли в свою часть.

Остальных героев, брошенных в Лиепайскую тюрьму и оставшихся в живых, удалось освободить после Дня Победы. Среди них был и М. Г. Чебыкин.

«В бою и в последующих событиях, — писал мне моторист Анатолий Птицын, — нет ни на ком из нас, мертвых и случайно оставшихся в живых, вины и позора. Делали и сделали все, что мог выполнить человек. Все мы, военные моряки, воспитанные при Советской власти, закаленные в огне Великой Отечественной войны, до конца оставались верными присяге и служебному долгу. Этот бой и последующие события должны являться примерами мужества, стойкости, героизма и беззаветной преданности Родине».

Непрерывные удары нашей авиации, подводных лодок и торпедных катеров заставили противника сосредоточить для защиты своих жизненно важных морских сообщений все силы. Немецко-фашистское командование усиливало и совершенствовало оборону не только конвоев, но и отдельных транспортов. Все чаще наши самолеты встречались с истребителями противника, особенно на подходах к базам, плотнее стал зенитный огонь. Число кораблей охранения теперь в два-три раза превышало количество транспортов. В состав эскорта включались миноносцы, сторожевые корабли, тральщики, суда-ловушки, даже подводные лодки. В марте и апреле количество вражеских лодок, выделенных для противолодочной обороны и поиска наших подводных кораблей, достигало 14 — 16.

Возросшая активность противника требовала принятия срочных мер. Военный совет поставил перед главнокомандующим ВМФ Н. Г. Кузнецовым во время его пребывания в Паланге вопрос о создании Юго-Западного морского оборонительного района.

Юго-Западная часть моря стала ареной ожесточенных боев. В недалеком будущем наши удары тут должны были возрасти. Здесь действовали уже почти вся флотская авиация, подводные силы, торпедные катера, железнодорожная артиллерийская бригада. Сюда двигались бронекатера, тральщики, части морской пехоты генерал-майора И. Н. Кузьмичева. Здесь же находились многочисленные части тыла и обслуживания. Создание Юго-Западного морского оборонительного района могло способствовать не только сосредоточению сил флота, но и организации более четкого взаимодействия с сухопутными войсками. Н. Г. Кузнецов согласился с доводами.

— А кого думаете назначить командующим? — спросил он и сам же назвал контр-адмирала Н. И. Виноградова. [449]

Я хорошо знал подводника Николая Игнатьевича Виноградова и, разумеется, поддержал это предложение.

Одновременно решили вопрос о новой, западной базе, куда в ближайшее время предстояло перебазировать авиацию и катера. Командиром новой базы решено было назначить капитана 1 ранга Е. В. Гуськова.

Полным ходом развертывалась подготовка к штурму восточно-прусской твердыни — Кенигсберга. Крепость располагала глубоко эшелонированной системой укреплений, основу которых составляли пояса взаимодействующих фортов. В плане штурма командования фронта видное место отводилось флотской авиации и артиллерии. Ударная авиация флота располагалась поближе к районам будущих боев. Уточнялись объекты и время ударов. За десять дней до начала штурма на созданные фронтовыми саперами позиции прибыли артиллерийские дивизионы и тяжелые батареи гвардейцев-железнодорожников. За моряками-гвардейцами командование артиллерии фронта закрепило те объекты противника, которые были посолиднее и располагались подальше за линией фронта: Кенигсбергский канал и корабли в нем, железнодорожный узел, переправы на реке Прегеле.

Одновременно с морскими артиллеристами в намеченный район для спуска на реку Прегеле прибыл дивизион бронекатеров под командованием капитана 2 ранга М. Ф. Крохина. В короткий срок с помощью инженерных войск фронта бронекатера под руководством начальника инженерного отдела флота полковника Т. Т. Коновалова были спущены на воду, и их сразу же начали готовить к выполнению боевых задач на ближних подступах к Кенигсбергу.

С командующим новым оборонительным районом Н. И. Виноградовым мы побывали у гвардейцев-артиллеристов и катерников, согласовали вопросы их взаимодействия с сухопутными войсками, наступавшими вдоль побережья залива. Где бы мы ни были, везде ощущалось приподнятое настроение. Близился день победы.

Во время подготовки к решающим боям за Кенигсберг я побывал у Маршала Советского Союза Александра Михайловича Василевского. Еще раз уточнили задачи. Были решены все вопросы, связанные с оказанием флоту помощи. И как всегда, командующий фронтом обещал поддержку, по обыкновению проявил глубокую заинтересованность в действиях кораблей, артиллерии и флотской авиации.

Немецко-фашистское командование решило для огневой поддержки окруженных с суши войск использовать крупные надводные корабли. Было создано несколько боевых групп, в которые вошли учебный линейный корабль «Шлезиен», тяжелые крейсеры «Лютцов», «Адмирал Шеер», «Принц Ойген», легкий крейсер «Лейпциг» и несколько эскадренных миноносцев. Ведя огонь из тяжелых орудий, они сильно затрудняли наступление наших войск вдоль побережья.

Перед авиационными дивизиями Курочкина и Слепенкова была поставлена задача разгромить эти группы, действовавшие в Данцигской и Померанской бухтах. Теперь сюда нацеливалось большинство вылетов, которые делала ежедневно наша авиация. Много неприятностей было причинено противнику. Я разрешил выход в Данцигскую [450] бухту для поиска вражеских кораблей также торпедным катерам.

Правильность наших решений подтвердил главнокомандующий ВМФ, позвонивший из Москвы.

— Сейчас более чем когда-либо нужны совместные, хорошо согласованные удары авиации и торпедных катеров. Заставьте противника уйти из Данцигской бухты! — сказал он.

Мы еще раз пересмотрели наши возможности, потребовали от командиров взаимодействующих соединений усилить удары, не допускать обстрела вражескими кораблями флангов советских войск. К решению этой задачи были подключены и подводные лодки.

Один массированный налет следовал за другим. Пожалуй, не оставалось уже ни одного крупного фашистского корабля в Данцигской бухте, который бы не получил повреждений. 8 апреля германские крейсеры вынуждены были уйти в Свинемюнде. Во время перехода авиация флота повредила крейсер «Принц Ойген» и эскадренный миноносец «213». А 16 апреля под нашим напором покинули Данцигскую бухту и последние шесть вражеских миноносцев.

Вскоре тяжелый крейсер «Лютцов» был выведен из строя английскими летчиками. Таким образом, к концу войны в составе германского флота из крупных кораблей остались боеспособными только тяжелый крейсер «Принц Ойген» и легкий крейсер «Нюрнберг», перебазировавшиеся в Копенгаген.

Замечу, что результаты боевой работы долго были видны в западной части Данцигской бухты: на мелководье, вдоль косы Хель, повсюду торчали из воды надстройки затонувших кораблей и транспортных судов. Только в районе между Кенигсбергом и Ростоком их насчитывалось до 370...

Войска 3-го Белорусского фронта завершили подготовку к штурму Кенигсберга. Еще раз ознакомившись с состоянием соединений флота, которые должны были участвовать в приближающихся боях, я доложил А. М. Василевскому, какие задачи способно решать каждое из них. Маршал дал указание постоянно информировать его о событиях на море.

И вот 6 апреля 1945 года грянули тысячи советских орудий.

Балтийские летчики и флотские железнодорожные артиллеристы вместе с фронтовыми товарищами по оружию сокрушали вражеские укрепления, наносили удары по транспортам и кораблям в Кенигсбергском канале и в порту Пиллау, лишая возможности противника эвакуироваться морем.

На второй день наступления я позвонил маршалу Василевскому:

— Докладываю: за минувшие сутки летчики флота нанесли три массированных удара по кораблям и транспортам противника в Пиллау и Кенигсбергском канале. Уничтожено пять транспортов и одна быстроходная десантная баржа, повреждено пять транспортов, сбито 5 самолетов ФВ-190. Наши потери — 6 Ил-2. В боях участвует до 500 самолетов. Артиллеристы флота продолжают выполнять задачи по поддержке наступления войск 11-й армии. Торпедные катера из Кранца выходили на морские коммуникации, провели ряд атак. [451]

Сейчас в Кранц перебазировалась еще одна группа торпедных катеров. Готовим дивизион катеров к перебазированию на побережье Померанской бухты.

Я доложил командующему фронтом также об успешных боевых действиях подводных лодок. «Щ-310», находясь на позиции, получила данные о выходе конвоя из Лиепаи. Капитан 2 ранга Н. С. Богорад обнаружил конвой из двух транспортов в охранении сторожевых кораблей и катеров. Богорад атаковал противника, наблюдал попадание торпед, взрыв и гибель головного транспорта.

Подводная лодка «Л-21» капитана 2 ранга С. С. Могилевского потопила танкер и транспорт противника. Корабли и самолеты вражеской противолодочной обороны сбросили более 200 глубинных бомб, тем не менее она благополучно вернулась в базу.

Маршал остался доволен действиями флота и передал благодарность летчикам, катерникам и артиллеристам.

В течение четырех дней наши войска сумели разгромить отчаянно сопротивлявшиеся вражеские войска и заставить их капитулировать.

В приказе от 9 апреля Верховный Главнокомандующий в числе отличившихся при взятии Кенигсберга отметил балтийских летчиков генерала М. И. Самохина, полковников Д. И. Манжосова, М. А. Курочкина, Я. З. Слепенкова.

На другой день после падения Кенигсберга мне пришлось побывать на его улицах. За всю войну ничего подобного, пожалуй, я не видел. Весь Кенигсберг представлял собой сплошные развалины. Все, что могло гореть, еще горело. Из подвалов с выражением ужаса на лицах выбирались люди. Старинные здания превратились в груды кирпича. Всюду валялись трупы гитлеровцев. Наши санитары подбирали раненых. У пункта сбора военнопленных выстраивались длинные очереди. Проехать по улицам было невозможно. Мы оставили машину и пешком пошли среди развалин и пожарищ. Мимо спешило какое-то наше подразделение. Люди устали в многодневных тяжелых боях, но лица их светились гордостью и радостью. На подводе, каким-то чудом появившейся в этом хаосе исковерканного металла и кирпича, я вдруг увидел плакат: «За муки и страдания Ленинграда!» Да, не вспомнить на этих руинах Ленинград было невозможно. Словно расплата пришла сюда за страдания города на Неве...

В день взятия Кенигсберга я позвонил маршалу, поздравил его с победой и попросил дать указание после полного очищения города от врага восстановить нормальную колею железной дороги вдоль побережья залива Фришес-Гафф, а затем и по направлению к Пиллау.

— Что хотите делать с этой колеей? — спросил командующий фронтом.

— Немедленно подтянем тяжелые батареи в район Людвигсорт, Вомиттник и помешаем противнику использовать порт Пиллау как для эвакуации, так и для поддержки своей группировки.

— Согласен. Как только отпадет надобность в поддержке флотской артиллерией наступающих войск, начинайте передислокацию батарей на новые огневые позиции. [452]

Все тяжелые батареи переключились на поддержку войск 43-й армии генерала А. П. Белобородова, наступавших по побережью Земландского полуострова.

По-прежнему интенсивно работала флотская авиация. 11 апреля в воздух поднялись 328 самолетов. Они уничтожили 13 транспортов, 6 сторожевых кораблей, 1 миноносец и повредили 6 транспортов. На следующий день вылетело 400 самолетов. На дно было пущено 4 транспорта, танкер, 2 сторожевых корабля, быстроходная десантная баржа, повреждено несколько транспортов.

Бессмертный подвиг совершили заместитель командира эскадрильи по политчасти летчик Романов и стрелок-радист Дубенчук. Романов вел две четверки машин. Обнаружив вражеские корабли, он дал команду «В атаку!» и первым устремился на цель. Летчики, шедшие «за Романовым в атаку, видели, как его машину окутало пламя, довернув, он пошел на цель. На палубе миноносца раздался взрыв. Таран совершили и летчик лейтенант Комозов и стрелок-радист младший сержант Кирконенко. Самолет героев врезался во вражеский тральщик «М-376».

На лиепайском направлении продолжала действовать авиационная дивизия Манжосова. С ней взаимодействовал гвардейский минно-торпедный полк подполковника В. М. Кузнецова.

Зорко следили за Лиепаей и торпедные катера. В одну из ночей поиск в ее районе вел отряд Героя Советского Союза А. И. Афанасьева. Около полуночи над нашими катерами внезапно разорвался осветительный снаряд. Враг был близко. Вскоре отряд обнаружил до 15 катеров противника, видимо вышедших для защиты коммуникации. Завязался бой. Фашисты, видя свое численное превосходство, действовали дерзко, настойчиво пытались окружить отряд. Наши катера, отвечая пушечно-пулеметным огнем, успешно уклонялись.

Командир катера лейтенант Осокин, заметив во время боя силуэт сторожевого корабля, вышел из общего строя, поставил дымзавесу, а затем с короткой дистанции выпустил торпеду. Корабль противника взорвался и затонул. Этот бой показал: командиры учли уроки предыдущих встреч с противником и сумели построить маневр так, что гитлеровцы не смогли воспользоваться своим численным превосходством.

Немало ударов противник стал получать от торпедных катеров, перебазировавшихся в гавань Нейфарвассер. Уже после войны мы узнали, что результатом одного из их ударов были гибель миноносца типа Т и тяжелое повреждение новейшего эскадренного миноносца «2-34».

Наступление на Земландском полуострове близилось к завершению. Мы старались всеми силами на море, на суше и в воздухе помочь наземным войскам. Батареи флотской железнодорожной артиллерии хорошо поддерживали войска. Мы были готовы, если потребуется, высадить десант в Пиллау, морская пехота ждала приказа.

Часто складывалась нелегкая обстановка на море, но, как правило, наши катерники, на плечах которых лежала теперь основная [453] тяжесть борьбы с кораблями противника, с честью выходили из любых испытаний.

Условия, в которых вели борьбу с врагом торпедные катера, даже в 1945 году были сложными. Быстро менялись места базирования: Клайпеда, Кранц, Нейфарвассер, Гроссендорф, Кольберг. Постоянно возникали трудности с материально-техническим обеспечением. Не всегда была удачной организация взаимодействия с авиацией флота. Но, несмотря ни на что, вклад катерников в дело разгрома врага исключительно велик. Только за 4 месяца последнего года войны они осуществили 300 боевых выходов, нанеся противнику большие потери.

За успехи в боевой деятельности, за храбрость и мужество личного состава соединение торпедных катеров было награждено орденами Красного Знамени и Нахимова.

Яростно сопротивлялись фашисты в боях у военно-морской базы Пиллау. Войска плотно концентрировались на небольшом участке, их поддерживала корабельная и береговая артиллерия. Борьба шла за каждый метр земли. Гитлеровцы нередко переходили в контратаки. Основная тяжесть борьбы за Пиллау легла на плечи гвардейцев 11-й армии. Важную роль играли соединения и части флота.

Вот некоторые донесения одного лишь дня.

Рано утром 17 апреля командующий Юго-Западным морским оборонительным районом контр-адмирал Н. И. Виноградов докладывал мне:

— Войска 11-й гвардейской армии генерала Галицкого заняли Фишхаузен, продолжая теснить противника к Пиллау. Сосредоточиваю все десантные средства на двух направлениях: одно — с восточной стороны Пиллау в районе Циммербуде (командует контрадмирал Фельдман), другое — с западной стороны в Нойкурене (командует капитан 1 ранга Кузьмин). Там же сосредоточиваю все торпедные катера (кроме группы, находящейся в Данциге), морские бронекатера под командованием капитана 2 ранга Гапковского, дивизион катерных тральщиков капитана 3 ранга Дудина и выделенные армией десантные войска. На подходе в Кранц ладожские тендеры во главе с опытными, неоднократно награжденными командирами, мичманами и старшинами.

Я ответил Виноградову:

— Вам, Николай Игнатьевич, лучше всего находиться на КП в Кранце. Держите тесную связь со штабом 11-й гвардейской армии. Уточняйте сроки и места высадки. Фельдман пусть закрепится в Циммербуде и держит войска десанта и все десантные средства в полной готовности. Сроки и места высадки получит от вас. Как только штаб армии переберется в район Фишхаузена, вместе поедем на КП Галицкого. Держите в курсе дела генерала Самохина.

В тот же день командир соединения подводных лодок капитан 1 ранга Лев Андреевич Курников, сменивший отбывшего к новому месту службы С. Б. Верховского, докладывал:

— Вернулся с моря Коновалов с хорошими новостями: потопил три вражеских транспорта. Один был потоплен западнее Данцигской [454] бухты. «Л-3» после атаки долго преследовалась кораблями ПЛО противника. Второй и последующие дни были тоже результативными. Мы с командиром дивизиона капитаном 1 ранга Орлом дали хорошую оценку его торпедным атакам и минным постановкам.

Несколько позже оказалось, что один из транспортов, потопленных Коноваловым, был «Гойя». На нем, по западногерманским данным, погибло свыше 10 тысяч гитлеровцев из окруженной на полуострове Хель группировки. Вторым транспортом оказался «Роберт Мюллер», тоже перевозивший войска. В мае 1945 года капитану 3 ранга Владимиру Константиновичу Коновалову было присвоено звание Героя Советского Союза.

Курников доложил о действиях подводных лодок, находящихся в море, и тех, которые готовятся к выходу на боевые позиции. Я спросил, что слышно от Травкина.

— Он продолжает активно и настойчиво искать врага, — ответил командир соединения, — действует решительно. Имел несколько встреч с противником.

Нельзя было не порадоваться новым успехам замечательного командира и его экипажа.

За этот поход, шестой и последний за войну, «К-52» потопила несколько фашистских транспортов.

Я приказал Курникову передать Травкину, что Президиум Верховного Совета СССР наградил подводную лодку «К-52» орденом Красного Знамени и что ему присвоено звание Героя Советского Союза. В последние два месяца войны вражеское военно-морское командование резко увеличило количество дозорных и поисковых противолодочных групп. Вызвано это было серьезным повышением активности наших подводных лодок. За четыре с небольшим месяца 1945 года они пустили на дно с помощью торпед и артиллерии около трех десятков транспортов и несколько боевых кораблей противника. К этой цифре следует прибавить несколько транспортов, подорвавшихся на минах, поставленных подводными минными заградителями. Специалисты подводных лодок — офицеры, старшины и матросы имели хорошую теоретическую и практическую подготовку. Они в самой сложной боевой и навигационной обстановке обеспечивали безупречную эксплуатацию сложной техники, умело боролись за живучесть, успешно исправляли в море полученные повреждения. Особо хочется отметить акустиков. Мастера высокого класса, они не раз спасали подводные лодки от ударов врага, вовремя предупреждая о грозящей опасности. Стоит сказать здесь о том, что четырнадцать подводных лодок, начавших борьбу с врагом с первых дней войны, оставались в строю в течение почти четырех лет, до победы. Заслуга тут и их славных экипажей, и тех, кто создавал подводные корабли. Самые жестокие испытания выдержала материальная часть, особенно надежными были корпуса, главные и вспомогательные механизмы.

В последние месяцы войны подводники значительно повысили результативность торпедных атак, особенно в темное время суток, когда от командира требовалось быстро и точно определять элементы [455] движения цели — и столь же быстро выполнять маневр выхода в атаку. Подводники множили свою боевую славу, традиции. Они делали все для того, чтобы с честью выполнить поставленные перед ними задачи, выполнить свой воинский долг. Кроме тех, о которых я, хотя и кратко, поведал в этой книге, доблесть и мужество, отвагу и находчивость проявляли экипажи подводных лодок «Щ-407», «К-51», «Щ-303», «К-53», «М-90», «М-102» и других. Подводные лодки «К-52», «С-13», «Щ-307» и «Щ-310» были награждены орденом Красного Знамени. Этой высокой награды удостоилось и все соединение.

Действия подводных лодок на морских сообщениях врага в 1945 году имели важное значение для ускорения разгрома вражеских войск, оставшихся в изолированных от центральной части Германии районах Балтийского побережья. Уничтожая транспорты, подводники оставляли врага без пополнения, боеприпасов, лишали его возможности эвакуировать ценное имущество.

17 апреля советские войска овладели мощным узлом сопротивления врага Фишхаузеном (ныне Приморск). Защищавший его гарнизон численностью 15 — 20 тысяч человек сумел отойти в Пиллау. Оборона базы получила подкрепление. 20 апреля на подступах к Пиллау развернулись ожесточенные бои.

25 апреля, после шестидневного сражения, не прекращавшегося ни днем, ни ночью, под мощными ударами советских войск и при активном содействии флота пала важнейшая база гитлеровского военно-морского флота крепость Пиллау. Тем самым был завершен полный разгром земландской группировки врага. В приказе Верховного Главнокомандующего, посвященном этому событию, наряду с войсками 3-го Белорусского фронта были отмечены флотские соединения и части Н. И. Виноградова, Л. А. Курникова, М. И. Самохина, Д. И. Манжосова, М. А. Курочкина, Я. З. Слепенкова, М. Ф. Крохина.

Специальная комиссия, обследовавшая Пиллау после вступления советских войск, отметила, что в порту уничтожены 2 подводные лодки, 10 транспортов, плавучий док, более 100 вспомогательных судов, буксиров и барж.

Остатки войск, выбитых из Пиллау, бежали через пролив Зеетиф на косу Фрише-Нерунг. На небольшом участке косы скопилось до 35 тысяч солдат и офицеров. Передышки врагу нельзя было давать. Уже на следующий день после падения Пиллау мы были готовы высадить десант на косу Фрише-Нерунг, чтобы разъединить силы врага в районе Вальдхалле, Лемберг, Хакен и ударом с тыла обеспечить армейским соединениям форсирование пролива Зеетиф. Своеобразие обстановки подсказало решение — высадить два тактических десанта с обеих сторон косы.

Отмечу, что десант на косу Фрише-Нерунг с двух направлений удался блестяще. Он расшатал оборону противника, помог войскам 11-й гвардейской армии форсировать пролив Зеетиф, окружить и полностью разгромить северную группировку врага.

С падением Пиллау наши корабли продвинулись еще дальше на запад, теперь они становились хозяевами и в юго-западной части Балтийского моря. [456]

Последние залпы

В конце апреля 1945 года наступление на Балтике развивалось по двум основным направлениям. Первое — вдоль побережья Балтийского моря — Кольберг, Свинемюнде, Росток, где шли вперед войска маршала К. К. Рокоссовского. Объектом второго направления была курляндская группировка с питающими ее портами Лиепая и

Вентспилс.

Командующие войсками 2-го и 3-го Белорусских фронтов требовали от флота прежде всего обеспечения флангов и содействия в ликвидации отдельных плацдармов в южном районе Балтики. Главнокомандующий Военно-Морским Флотом также считал эту задачу первостепенной для флота, требовал сосредоточить в Южной Балтике авиацию и легкие надводные силы, достаточные для высадки десантов на остров Рюген и датский остров Борнхольм, оккупированный фашистами.

Гитлеровское командование использовало Борнхольм в качестве маневренной базы. Сюда вывозились потрепанные войска, эвакуированные с Балтийского побережья. Островной гарнизон, насчитывающий более 12 тысяч человек, имел указание своего командования сдаться в плен только англичанам и выжидал развертывания событий, опасно нависая над правым флангом наших войск на материке. К этому времени мы уже сосредоточили в Кольберге штурмовые, минно-торпедные и истребительные полки авиации флота. В гавани находилась значительная часть соединения торпедных катеров. Сюда же подтягивались войска, выделенные маршалом К. К. Рокоссовским для десанта. Представитель штаба фронта генерал-майор П. М. Котов-Легоньков, командир военно-морской базы капитан 1 ранга Е. В. Гуськов и начальник штаба базы капитан 2 ранга Д. С. Шавцов готовили корабли и людей.

30 апреля Самохин позвонил мне из штаба фронта:

— Завтра маршал Рокоссовский начинает операцию по очищению Свинемюнде. Он просит, чтобы авиация флота усилила удары по боевым кораблям и транспортам, уходящим в Германию.

Военный совет принял решение перебазировать в Кольберг дополнительно полк пикирующих бомбардировщиков, а кроме того, собрать здесь целиком соединение торпедных катеров, все морские бронекатера, три дивизиона катерных тральщиков и несколько дивизионов морских охотников.

Война шла к концу, но, когда она кончится, мы знать не могли. Поэтому даже в канун Первого мая, когда воевать оставалось несколько дней, Военный совет и штаб флота усиленно работали над планом дальнейших: боевых действий.

К большому наступлению готовились войска маршала Говорова: они должны были нанести решительный удар по курляндской группировке. Леонида Александровича интересовало, готов ли флот оказать войскам необходимую помощь. [457]

Я сообщил маршалу:

— В назначенный срок контр-адмирал Чероков высадит десант: одну дивизию и пять отдельных пулеметно-артиллерийских батальонов. Войска уже тренируются в районе Виртсу. Тральщики ведут траление на подходах к месту высадки. Мой КП расположится на острове Сарема. Авиация флота сосредоточится к этому моменту на полевых аэродромах острова. Подводные лодки получили задачу прикрыть Ирбенский пролив от проникновения вражеских кораблей. Вся флотская железнодорожная артиллерия уже работает по указаниям командующего артиллерией фронта генерала Одинцова.

Командующий фронтом высказал полное удовлетворение, окончательный срок наступления обещал назвать несколько позднее.

Тем временем на берлинском направлении заканчивалась гигантская битва. Она завершилась взятием столицы гитлеровской Германии и капитуляцией 2 мая ее гарнизона.

Но на Балтике пушки еще не смолкли. У врага еще были силы для обороны окруженных плацдармов, и он отчаянно сопротивлялся.

По-прежнему активно действовала авиация флота. В апреле наши самолеты сделали 5777 вылетов, потопили 13 транспортов и 2 танкера. Лишь в первые дни мая туманы и низкая облачность несколько снизили боевую активность балтийских летчиков. Когда войска маршала Рокоссовского начали бои за военно-морскую базу противника Свинемюнде, флотская авиация атаковала боевые корабли и транспортные суда в Штеттинском заливе. 4 мая большая группа самолетов флотской авиации — торпедоносцы и бомбардировщики в сопровождений штурмовиков и истребителей — прорвалась несколько раз к рейдам Свинемюнде и нанесла удары по кораблям и судам противника. В результате их линейный корабль «Шлезиен» был сперва поврежден, а потом и потоплен. Пошли ко дну также вспомогательный крейсер «Орион», четыре крупных транспорта, миноносец и плавучая батарея.

5 мая войска 2-го Белорусского фронта заняли Свинемюнде. Считая дальнейшее сопротивление бесполезным, капитулировал гарнизон острова Рюген. Необходимость высадки десанта сюда отпала.

Все восточное и южное побережье Балтийского моря, от Финского залива до Ростока, кроме курляндского плацдарма, было теперь очищено от немецко-фашистских войск.

Окруженные в Курляндии дивизии были также обречены: 2-й Прибалтийский фронт усиленно готовился к решительному наступлению. 7 мая в штаб группы армии «Север» по радио был передан ультиматум, подписанный Маршалом Советского Союза Л. А. Говоровым. На размышления давалось 24 часа. Трудно было заранее предсказать, как поведет себя противник. Поэтому в штабе фронта готовились в случае отказа капитулировать немедленно начать наступление.

Около 7 часов утра 8 мая за подписью генерала Гильперта в адрес маршала Говорова поступила радиограмма: условия капитуляции приняты. [458]

Говоров приказал создать подвижные группы войск, которые сразу же по вступлении в силу условий капитуляции устремились вперед, занимая важные узлы дорог к портам.

В свою очередь Военный совет флота сосредоточил ударную и штурмовую авиацию, торпедные катера, подводные лодки, железнодорожную артиллерию на лиепайском направлении. Штаб флота разработал специальный план, предусматривавший уничтожение транспортов, выходивших из Лиепаи. Противнику были нанесены тяжелые потери.

А теперь вернемся к событиям, которые происходили несколько раньше в Юго-Западной Балтике.

5 мая командование Балтийского флота предупредило жителей острова Борнхольм о предстоящих ударах авиации по фашистским кораблям и судам и предложило им для собственной безопасности оставить портовые сооружения и другие здания в портах Ренне, Нексе и уйти в леса.

После того как наши авиаторы нанесли по врагу ряд сокрушительных ударов, советское командование передало открытым текстом радиограмму начальнику островного гарнизона с требованием сложить оружие.

Руководители гарнизона генерал Вутман и его заместитель по морской части капитан 1 ранга фон Камец не согласились. Балтийские летчики возобновили атаки...

8 мая в пригороде Берлина Карлсхорсте представители немецко-фашистского верховного командования подписали акт о безоговорочной капитуляции всех своих вооруженных сил.

Командование Балтийского флота в 23 часа дало радиограмму на немецком языке (открытым текстом), в которой всем военным кораблям, торговым и вспомогательным судам, находившимся в море, предлагалось следовать для сдачи в порты Клайпеду и Кольберг. Всем добровольно сдавшимся гарантировалась жизнь, офицерам — сохранение знаков различия и орденов. Однако гарнизон острова Борнхольм снова отказался капитулировать.

Нужен был еще один удар. 9 мая 6 торпедных катеров высадили в порту Рене усиленную роту. Вслед за тем на остров были переброшены около 8 тысяч человек — 132-й стрелковый корпус, который и заставил гитлеровский гарнизон на Борнхольме капитулировать.

8 этот же день был получен приказ главнокомандующего Военно-Морским Флотом: с 9 мая прекратить боевые действия флота. Специально выделенным группам кораблей и катеров с морской пехотой предписывалось занять порты Лиепая, Вентспилс, Хель и остров Борнхольм, принять капитуляцию войсковых группировок, взять под охрану плавсредства, имущество, вооружение; всякое сопротивление гитлеровцев рассматривать как несоблюдение условий всеобщей капитуляции и подавлять силой.

Приказ был немедленно передан в соединения и часть флота. Тут же началась его практическая реализация.

9 мая почти на всех фронтах были прекращены боевые действия.

Но нам еще предстояло закрепить победу. Балтийские летчики продолжали водить свои «илы», «петляковы» и «яки» в море, на транспорты и корабли противника, отказавшиеся капитулировать. В результате ударов в море было уничтожено все, что могло быть использовано для бегства. Наши истребители сбили 16 самолетов противника, преимущественно транспортных Ю-52, один — типа «Гамбург» с бежавшими из курляндского мешка офицерами фашистской армии.

На рассвете этого же дня в Вентспилс и Лиепаю направились отряды катеров с морской пехотой. Из Швентойи вел торпедные катера с морскими пехотинцами на борту командир Краснознаменного соединения капитан 1 ранга А. В. Кузьмин. Над нашими катерами в воздухе непрерывно барражировали истребители. Через два часа отряд Кузьмина вошел в аванпорт Лиепаи. Над портом вскоре был водружен флаг Военно-Морского Флота Советского Союза.

И вот наступил день, которого все так ждали, ради которого боролись. 9 мая ранним утром я и мои товарищи по Военному совету поставили свои подписи под последним обращением грозовых лет войны:

«8 мая в 23 часа по среднеевропейскому времени Германия подписала акт о безоговорочной капитуляции.

В ознаменование победоносного завершения Великой Отечественной войны против немецко-фашистских захватчиков и побед Красной Армии, увенчавшихся полным разгромом врага, Президиум Верховного Совета СССР день 9 мая установил днем всенародного торжества — праздником Победы.

Военный совет Краснознаменного Балтийского флота горячо поздравляет весь личный состав флота, а также рабочих и служащих производственных предприятий и учреждений КБФ с великой победой советского народа над немецко-фашистскими захватчиками.

Краснознаменный Балтийский флот, выполняя волю советского народа и приказы Верховного Главнокомандующего, на всем протяжении войны высоко держал знамя славы и чести советского оружия, вложил и свою долю в дело общей победы... »

В штаб флота поступали последние боевые донесения.

В огне боев Великой Отечественной войны, с первого ее дня и до последнего, плечом к плечу с воинами Красной Армии героически и успешно сражались, выполняя свой долг перед Родиной, военные моряки Краснознаменного Балтийского флота — летчики и подводники, корабельные, береговые и железнодорожные артиллеристы, катерники, матросы и офицеры крейсеров, миноносцев и тральщиков, морские пехотинцы и тыловики, связисты и саперы.

В течение всей войны Балтийский флот являлся надежным щитом, прикрывавшим с моря один из наиболее ответственных участков советско-германского фронта. Взаимодействие сухопутных войск и флота сыграло решающую роль в срыве гитлеровского плана захвата Ленинграда. Оно продолжало оставаться основной задачей флота и на завершающем этапе войны. На решении этой задачи сосредоточивались [460] все усилия флота. Каждый род сил его, каждое соединение внесло достойный вклад в дело разгрома немецко-фашистских захватчиков. Боевые действия Балтийского флота показали высокое мастерство командного и политического состава, воспитанного Коммунистической партией, глубоко понимающего природу современного боя, хорошо знающего способы ведения боевых действий и умеющего применять их в конкретных условиях боевой обстановки.

Подлинным вождем и организатором вооруженной борьбы с ненавистным врагом — немецким фашизмом была Коммунистическая партия. Партийная организация Балтийского флота была, как и всегда, тесно сплоченной вокруг Центрального Комитета ВКП(б). Через Военный совет флота, политорганы и партийные организации Коммунистическая партия осуществляла свое влияние на военных моряков Балтики, повышала уровень политической работы, закаляла боевой дух воинов, вселяя в них веру в победоносный исход войны. Партия воспитывала у матросов, старшин и офицеров такие качества, как любовь к Родине, ненависть к врагу, верность присяге и воинскому долгу, высокую бдительность, стремление к совершенствованию своего военного мастерства. Офицерские кадры на флоте с честью выполняли роль руководителей и воспитателей личного состава. До 80 процентов их было коммунистами.

Коммунисты всегда находились на самых трудных участках, личным примером воодушевляли матросов, старшин и офицеров на героические подвиги. Партийная организация флота постоянно росла. Лучшее, наиболее многочисленное пополнение она получала в наиболее тяжелые периоды войны. Балтийцы считали для себя великой честью быть в партии, сражаться и, если надо, умереть коммунистами. Партийные организации флота являлись надежной опорой командиров в политическом воспитании личного состава, в повышении боеспособности кораблей и частей флота.

Нельзя не сказать о той огромной роли в воинском воспитании балтийцев, которую сыграла флотская печать во главе со старейшей военно-морской газетой «Красный Балтийский флот», первый номер которой вышел в 1919 году. На протяжении всей войны газета вооружала краснофлотцев и командиров идеями партии, говорила им правду, какой бы она горькой ни была, оперативно освещала боевые действия на море и сухопутных фронтах, поддерживала у воинов высокий боевой дух.

Балтийский флот вступил в Великую Отечественную войну с орденом Красного Знамени на своем флаге — наградой за подвиг в Великой Октябрьской социалистической революции, в гражданской войне. За подвиг, свершенный в Великой Отечественной войне, Родина наградила Краснознаменный Балтийский флот вторым орденом Красного Знамени.

Свыше 100 тысяч балтийских моряков получили за свои славные боевые дела высокие государственные награды. На знаменах 58 кораблей и частей появились боевые ордена, 23 — присвоено почетное [461] звание гвардейских. 137 балтийцев были удостоены звания Героя Советского Союза.

Я написал о наиболее отличившихся. Но победа в войне была, разумеется, подвигом всех балтийцев. Это был подвиг людей особой закалки, воспитанных Коммунистической партией, беззаветно преданных Родине, способных пойти во имя ее блага на любые жертвы. Это был подвиг, величие которого не померкнет в веках, навсегда останется ярким примером для грядущих поколений.