Послесловие

Обо всем рассказанном напомнило мне пожелтевшее от времени удостоверение, выданное военной контрразведкой более шестидесяти лет назад. С ним я направился для лечения в Москву. Здесь из-за неразберихи, царившей на эвакопункте, сначала попал в тифозный барак для австрийских военнопленных, а когда тифа у меня не обнаружили, направили в травматологический госпиталь на Смоленской площади. Но только в Виленском военном госпитале, находившемся тогда недалеко от Серпуховской площади, мне наконец была оказана помощь.

А когда я был уже почти здоров, решил искать работу, так как на госпитальных харчах изрядно отощал. Помог председатель Замоскворецкого райсовета Москвы Иосиф Косиор. Он зачислил меня сменным дежурным по военкомату. Это значило: красноармейский паек и койка в доме Бахрушиной, что у Павелецкого вокзала.

Вскоре после покушения на Владимира Ильича Ленина я отправился на фронт в армию Тухачевского, где был определен порученцем при командующем южной группой войск Пугачевском. Несколько позже меня назначили помощником военного коменданта Сызрани, а еще позднее — комиссаром в Орловский полк 15-й Инзенской дивизии.

Изменился характер работы, появились новые знакомые, а старых товарищей и друзей я постепенно растерял, так как было не до встреч. Прошли десятилетия, но в памяти не стерлись ни события моей юности, ни имена людей, с которыми я работал и дружил, и мне захотелось рассказать и о людях той далекой поры, и о родных местах, где мне пришлось делать первые неуверенные шаги советского разведчика...

Мог ли я тогда предвидеть, что следующая моя встреча с Куйбышевым состоится только в феврале 1923 года? Но случилось именно так. Я пришел к секретарю ЦК РКП(б) [261] Валериану Владимировичу Куйбышеву с письмом ответственного сотрудника ВЧК Якова Николаевича Кожевникова. И Валериан Владимирович сказал мне, как говорил когда-то у фрезерного станка на Трубочном заводе в Самаре: «Учиться надо, Вячеслав. Ученье — свет...» На всю жизнь запомнил я этот день, который открыл мне путь в зарождавшиеся Военно-Воздушные Силы страны. Я стал летчиком, окончил Военно-Воздушную академию имени Жуковского и за 25 лет службы в авиации совершил свыше 10 000 полетов на 20 типах боевых машин. Обучил сотни юношей летному мастерству, вместе с ними громил фашистов в Отечественную войну и вместе с ними встретил День Победы в Берлине{2}.

И вот я на родине. Бугульма. Здание ремесленного училища, где я некогда учился. На месте и памятная мне пожарная каланча. Напротив нее — городской парк. А в глубине парка могила, в которой похоронены расстрелянные белочешской контрразведкой члены уездного военно-революционного штаба Екатерина Поликарповна Петровская, Степан Алексеевич Просвиркин и неизвестный матрос. Три верных солдата революции! Парк носит имя Е. П. Петровской.

Там, где живут хорошие старики, рождаются хорошие внуки: нынешние бугульминцы с огромным уважением относятся к памяти тех, кто за счастье народа отдал свою жизнь. Есть в Бугульме и улица имени Сахаба Салимгареева.

И грустно от сознания, что героев нет с нами, что они не видят, как похорошел захолустный городок, славившийся когда-то лишь своим острогом да спиртоводочным заводом. Теперь вокруг Бугульмы открыты богатейшие запасы нефти, построены сотни вышек. Через Бугульму на восток протянулись провода линии высоковольтных передач Волжской ГЭС имени В. И. Ленина.

Любуюсь благоустроенными домами нефтяников. За небольшим уютным сквером на станции Бугульма — клуб [262] железнодорожников, названный именем героев Дымки. На огромном стенде золотыми буквами написаны имена бесстрашных орлят. А на самой станции Дымка, на месте, где пролилась кровь бойцов отряда Орла, возвышается памятник героям...

Но еще до поездки на станцию Дымка мне посчастливилось встретить в Бугульме приехавших сюда из Гомеля Николая Ковальчука и Сергея Назаренко, чудом спасшихся от пуль белогвардейцев летом 1918 года.

Но читатель хочет знать и о судьбах других героев книги.

Немногие из них дожили до наших дней.

В городе на Волге, носящем имя Куйбышева, мне не раз приходилось встречаться с бывшим резидентом военной контрразведки Яковом Николаевичем Кожевниковым (он скончался недавно). Довелось мне увидеть и бывшего разведчика матроса Ивана Александровича Абрикосова.

Дело было так. Работая над этой книгой, я неоднократно бывал в городе Куйбышеве и в Куйбышевской области, разыскивая своих товарищей, с которыми был связан по работе в контрразведке в 1918 году. Найти кого-либо было далеко не просто. И хотя в то время все мы были молоды, мы не знали ни вечеринок, ни пирушек, на которых обычно встречаются и знакомятся люди. Словом, режим у нас был строгий. Да, признаться, и времени на просто дружеские встречи не было. Но я верил, что кое-кто еще жив, и не уставал вести поиск.

На этот раз мне повезло. В Куйбышеве я раздобыл адрес бывшего моряка Ивана Абрикосова, и теперь оставалось только найти его. Еду в Рабочий поселок на поиски дома номер четырнадцать. Номер квартиры в адресе не был указан, но я не сомневался, что, как бы велик ни был дом, я отыщу в нем Абрикосова.

Было раннее утро, но лучи солнца уже золотили верхушки деревьев в Рабочем поселке, раскинувшемся вдоль берега Волги. Свежий утренний ветерок предвещал погожий [263] летний день. Я шел по поселку и поглядывал на номера домов. Вот и нужный мне дом.

Несмотря на ранний час, на скамейке у дома сидит пожилой человек и с безразличным видом смотрит куда-то вдаль. Я останавливаюсь возле него в каких-нибудь двух шагах, но он продолжает сидеть неподвижно, никак не реагируя на мое присутствие.

— Не можете ли вы сказать, в какой квартире проживает Иван Александрович Абрикосов? — обращаюсь я к нему и с волнением жду ответа.

— Как не знать, знаю, — отвечает он, не поворачивая головы в мою сторону, и в свою очередь спрашивает меня: — А по какому случаю понадобился тебе этот Абрикосов?

— Это мой старый товарищ, хочу повидаться с ним, поговорить, — отвечаю я. — Так в какой же квартире он живет?

— Если не торопишься, садись рядом, потолкуем. — И человек провел рукой по свободному концу скамьи. — Места хватит.

Я хотел было сказать, что спешу, но, чтобы не обидеть земляка-самарца, сел.

— Как зовут-то тебя? — поворачивается он ко мне.

Я смотрю ему в глаза, называю свою фамилию и имя и начинаю понимать, что передо мною слепой человек, что он меня не видит...

— Говоришь, Тимофеев? Как же, как же, помню эту фамилию. А вот лицо припомнить не могу. Ну да ладно. Но коли ты Тимофеев, то как же ты матроса Абрикосова не признал? Ну и состарился, должно быть, я... — Голос его дрогнул, и он замолчал.

Я смотрел на него и, хотя у меня уже не было сомнений, что это Абрикосов, не узнавал его. А ведь мы с ним, поди, одногодки, подумал я.

Мы молча обнялись и, кажется, даже оба прослезились, но это продолжалось одно мгновение. А затем стали [264] вспоминать давно минувшие времена, общих знакомых, друзей...

— Ну а как ты живешь, Иван Александрович? Один? Или есть семья, дети, внуки? — засыпал я его вопросами.

Он ответил, что сейчас живет с сыном и внуками, которых сам поднял на ноги, и о другой жизни не помышляет.

— Много ли мне, старику, надо? Я счастлив, что прожил интересную жизнь. А теперь живу воспоминаниями. Но меня интересует все, что происходит вокруг. И хотя я не вижу, но слух у меня преотличный. Впрочем, что же мы тут сидим. Пойдем ко мне в дом.

За чаем мы просидели с Иваном Александровичем часа два, и я понял, что слепота не сломила его. Передо мною был человек, влюбленный в жизнь, человек большой души. Он ни о чем не просил, ни на что не жаловался. Всю свою жизнь он отдал революции, партии, стране, и теперь у него было все, что нужно старому человеку, — дом и заботы близких ему людей.

Побывал я и на родине Степана Просвиркина в селе Русское Добрино, встречался и разговаривал с его женой Анной Акимовной Просвиркиной, с дочерью Марией и сыном Иваном. Инвалид Отечественной войны, солдат Иван Степанович много лет работал бригадиром в родном колхозе «Светлый путь». Ныне комсомольская организация села Русское Добрино носит имя своего прославленного земляка, матроса Степана Просвиркина.

В 1956 году в Евпатории умер командир легендарного бронепоезда «Свобода или смерть!» Андрей Васильевич Полупанов. Он оставил нам волнующий рассказ о своей революционной деятельности. Эта небольшая книжечка была впервые издана в 1939 году Военно-морским издательством и затем неоднократно переиздавалась.

Когда в 1955 году Полупанов готовил новое издание своих воспоминаний, я по его просьбе направил ему кое-какие черновые материалы, которые, по существу, представляют [265] ответы на те вопросы, которые он задавал мне в своих письмах. Но внезапная смерть помешала Полупанову воспользоваться этими материалами. Однако составители сборника решили опубликовать их вместе с документами других лиц в специальном приложении к книге Полупанова.

В этих материалах я рассказал Полупанову о своей встрече с ним и о трагических событиях на станции Дымка. Одновременно я рассказал и о таком эпизоде, о котором не пишу в своих воспоминаниях.

В 1918 году, работая в контрразведке 1-й Революционной армии, я неоднократно приезжал к своей матери Ульяне Павловне в Семенкино. Об этом не могла не знать агентура белогвардейцев. После захвата белогвардейцами и чехословаками Симбирска вражеская контрразведка решила захватить меня во время моего очередного приезда в Семенкино. На разъезде Маклауш была устроена засада, и белогвардейский патруль схватил выпрыгнувшего из поезда человека, приняв его за меня. Пленного пытали, затем заставили вырыть себе могилу и расстреляли. Трудно сказать, были ли уверены палачи, что они расправились действительно с Тимофеевым. Во всяком случае, они теперь могли доложить, что приказ начальства выполнен.

О моей «смерти» быстро узнали во всей округе. Стало известно это и моей матери и сестрам. Мать буквально почернела от горя. А когда белогвардейцы были изгнаны, мать перенесла останки «своего сына» на семенкиское кладбище.

Теперь, когда я бываю на родине, я склоняю голову у могилы того, кто случайно и безвинно погиб. Имя и фамилию этого человека установить не удалось.

Читателя, вероятно, интересует дальнейшая судьба Ани Дедулиной, которой я был обязан жизнью. Помнил о ней и я. Но, находясь в Москве, не мог узнать, где она и что с нею.

Получив новое назначение — в Орловский полк, я выехал [266] в Бугуруслан, где после его освобождения стоял этот полк, входивший в 15-ю Инзенскую дивизию. Выезжая из Сызрани, я получил разрешение заехать в Семенкино, чтобы повидаться с матерью.

Увидев меня, она всплеснула руками, как-то странно посмотрела на меня и с рыданиями припала к моей груди: никак не могла поверить, что это я, ее сын, которого она уже похоронила и который вдруг явился «с того света».

Здесь, в Семенкине, от сестры Полины, которая приехала к матери из села Малая Бугульма погостить, я узнал, что Аня Дедулина искала меня, что она обращалась в Бугульме к помощнику коменданта города Ярославу Гашеку и просила помочь ей в розысках. Но что ей могли там сказать? Затем она работала медсестрой в санитарном поезде Восточного фронта, а весной 1919 года заболела сыпным тифом и умерла...