Содержание
«Военная Литература»
Мемуары

Глава 7.

Дела и люди Генерального штаба

От «авралов» к планомерности. — А. М. Василевский и А. И. Антонов. — Мои сослуживцы. — Рабочее ядро Оперативного управления. — Суточный рабочий цикл. — Утренний доклад Верховному Главнокомандующему. — Вечерний доклад. — Ночные поездки в Ставку. — Корпус офицеров Генерального штаба. — О тех, кто возглавлял штабы фронтов.

На предшествующих страницах мною делались попытки рассмотреть не-которые военные события с позиций работника Генерального штаба. Но внутренняя жизнь самого Генштаба почти не затрагивалась, о его людях упоминалось лишь мимоходом. Между тем это очень интересный предмет для исследования.

Сейчас мне хотелось бы рассказать, как мы жили и трудились в годы войны, а главное — вспомнить дорогих моему сердцу товарищей и сослуживцев, которые вынесли на своих плечах всю тяжесть многогранной работы в Генштабе военного времени.

Как уже отмечалось раньше, буквально с первого дня войны обнаружилось несовершенство структуры Генштаба. Кое-что оказалось лишним, совершенно ненужным, а иного, крайне необходимого, не оказалось совсем. Война все поставила на свое место: ненужное было отброшено, необходимое создано. Примерно ко второй половине 1942 года организационные формы Генерального штаба пришли в соответствие с содержанием его работы. К этому же времени устоялся и личный состав. Канули в прошлое «авралы». Установилась планомерность, позволявшая глубоко обдумывать обстановку и вытекающие из нее задачи, все рассчитать во времени и пространстве, каждое оперативное мероприятие, любое предложение должным образом обосновать. Генеральный штаб являлся рабочим органом Ставки и подчинялся только Верховному Главнокомандующему.

Деятельность Ставки, а следовательно, и Генерального штаба носила очень напряженный характер и не замыкалась в четырех стенах. Здесь всегда чувствовалось биение пульса действующей армии. С нею мы были связаны не только тонкой нитью телеграфного или телефонного провода. У нас не прерывались живые связи, личное общение с войсками, их штабами, командованием фронтов.

После упразднения главных командований по направлениям необходимость живой связи Ставки и Генштаба с фронтами возросла еще более. Координация боевых действий фронтов, контроль за исполнением директив Верховного Главнокомандования, помощь им в планировании, подготовке и осуществлении операций с решительными целями — все это требовало систематических выездов на место ответственных лиц, способных самостоятельно принимать важные решения и давать соответствующие указания. Тогда-то, собственно, и возник уже известный читателю институт представителей Ставки.

Наиболее часто Ставку представляли на местах заместитель Верховного Главнокомандующего Г. К. Жуков и начальник Генерального штаба А. М. Василевский. Некоторые из тогдашних командующих фронтами позже утверждали, что постоянное пребывание рядом с ними Жукова или Василевского отрицательно сказывалось на руководстве войсками. В этой критике (главным образом послевоенной), возможно, и есть какая-то доля истины. Но в целом, нам думается, деятельность представителей Ставки себя оправдала. Обстановка требовала присутствия на фронтах лиц, [102] которые обладали бы опытом и властью, позволяющими быстро решать важнейшие вопросы, нередко выходившие за рамки компетенции командующего фронтом. Продолжительная работа непосредственно в действующей армии, на главных направлениях Г. К. Жукова предопределялась прежде всего его положением заместителя Верховного Главнокомандующего. Что же касается А. М. Василевского, то он, конечно, должен был больше находиться в Генеральном штабе. По Верховный Главнокомандующий по этому поводу ни с кем не советовался. Считая, видимо, такое положение нормальным, И. В. Сталин почти всегда уже при первой встрече с Василевским и Жуковым по возвращении их с фронта спрашивал, а как скоро они думают снова выехать на фронт.

Служба в Генеральном штабе никогда не была легкой, тем более в военное время. Главное место в ней занимали, естественно, сбор и оценка разведывательных данных и текущей обстановки на фронтах, разработка вытекающих отсюда практических предложений и распоряжений, замыслов и планов предстоящих операций, планирование, обеспечение фронтов вооружением, боеприпасами и другими материальными средствами, создание резервов. Все это было очень сложно и не всегда осуществлялось так, как хотелось бы.

И. В. Сталин установил порядок круглосуточной работы Генштаба и лично регламентировал время его руководящего состава. Например, заместителю начальника Генштаба, на пост которого в декабре 1942 года прибыл А. И. Антонов, полагалось находиться при исполнении своих обязанностей по 17—18 часов в сутки. На отдых ему отводилось время с 5—6 часов утра до 12 дня. А мне, занимавшему с мая 1943 года должность начальника Оперативного управления, отдыхать разрешалось с 14 до 18— 19 часов. Точно так же были расписаны часы работы и отдыха для всех других руководящих работников.

Доклады Верховному Главнокомандующему делались, как правило, три раза в сутки. Первый из них имел место в 10—11 часов дня, обычно по телефону. Это выпадало на мою долю. Вечером, в 16—17 часов, докладывал заместитель начальника Генштаба. А ночью мы ехали в Ставку с итоговым докладом за сутки. Перед тем подготавливалась обстановка на картах масштаба 1 : 200 000 отдельно по каждому фронту с показом положения наших войск до дивизий, а в иных случаях и до полка. Даже досконально зная, где что произошло в течение суток, мы все равно перед каждой поездкой 2—3 часа тщательно разбирались в обстановке, связывались с командующими фронтами и начальниками их штабов, уточняли с ними отдельные детали проходивших или только еще планировавшихся операций, советовались и проверяли через них правильность своих предположений, рассматривали просьбы и заявки фронтов, а в последний час редактировали подготовленные на подпись проекты директив и распоряжений Ставки.

Все материалы, требовавшие решения Верховного Главнокомандования, заранее сортировались и раскладывались по трем разноцветным папкам. В красную папку попадали документы первостепенной важности, докладывавшиеся в первую очередь; это в основном приказы, директивы, распоряжения, планы распределения вооружения действующим войскам и резервам. Синяя папка предназначалась для бумаг второй очереди; обычно в нее шли различного рода просьбы. Содержимое же зеленой папки составляли представления к званиям и наградам, предложения и приказы о перемещениях и назначениях должностных лиц.

Документы из красной папки докладывались обязательно полностью и тут же получали ход. Из синей они извлекались выборочно «по мере возможности», но, как правило, ежедневно. Зеленая папка докладывалась только при благоприятной обстановке. Иногда нам не приходилось раскрывать ее по три-четыре дня. Мы старались правильно определить ситуацию, позволявшую доложить тот или иной вопрос, и почти никогда не ошибались. Вскоре Сталин раскусил нашу нехитрую механику. Иногда он сам предупреждал: [103]

— Сегодня рассмотрим только важные документы.

А в другой раз говорил:

— Ну а теперь давайте и вашу зеленую...

Справедливости ради должен заметить, что И. В. Сталин очень высоко ценил работников Генерального штаба и направлял их на самые ответственные посты в действующую армию. Уже в первые месяцы войны тогдашний начальник Генерального штаба Г. К. Жуков вступил в командование фронтом. Его заместитель Н. Ф. Ватутин стал начальником штаба, а затем и командующим фронтом. Начальники управлений и их заместители Г. К. Маландин и А. Ф. Анисов, начальники отделов В. В. Курасов, М. Н. Шарохин, П. И. Кокорев, Ф. И. Шевченко и другие были назначены начальниками штабов фронтов и армий, а впоследствии некоторые из них успешно командовали армиями. Кое-кто, например В. Д. Карпухин, получил под свое командование дивизию.

Вопреки установившимся канонам Сталин считал, что хороший штабист никогда не подведет и на командной работе, но, для того чтобы быть полноценным штабным работником, надо знать жизнь войск. А потому всех нас без исключения командировали на фронты очень часто, и порой на продолжительное время. Такая практика в некоторых случаях заметно ослабляла состав Генерального штаба, создавала дополнительные трудности в его повседневной работе. Однако у Верховного Главнокомандующего и на сей счет существовала своя, твердо установившаяся точка зрения: он полагал, и, очевидно, не без основания, что «на месте Генштаб всегда как-нибудь выкрутится», а войсковая практика в боевых условиях полезна каждому из нас.

В то же время мы всегда чувствовали его заботу об авторитете Генштаба. При докладах в Ставке командующих фронтами И. В. Сталин непременно спрашивал: «Каково мнение Генштаба?» или «Рассматривал ли этот вопрос Генштаб?». И Генштаб всегда излагал свое мнение. Во многих случаях оно не отличалось от мнения командующих фронтами, но, коль его спрашивали, надо было докладывать.

Верховный не терпел даже малейшего вранья или приукрашивания действительности и жестоко карал тех, кто попадался на этом. Хорошо помню, как в ноябре 1943 года был снят с должности начальник штаба 1-го Украинского фронта за то, что не донес о захвате противником одного важного населенного пункта в надежде, что его удастся вернуть.

Естественно, что при докладах в Ставке мы очень следили за формулировками. Само собой у нас установилось правило никогда не докладывать непроверенные или сомнительные факты. А их бывало достаточно. В донесениях, например, часто фигурировала фраза: «Войска ворвались в пункт Н» или «Наши войска удерживают окраину пункта X». Верховному в таких случаях докладывалось: «Наши войска ведут бои за пункт Н или пункт X».

Доклады Генерального штаба в Ставке имели свой строгий порядок. После вызова по телефону мы садились в автомашину и по пустынной Москве отправлялись в Кремль или на «Ближнюю» — кунцевскую дачу Сталина. В Кремль въезжали через Боровицкие ворота и, обогнув здание Верховного Совета СССР по Ивановской площади, сворачивали в так называемый «уголок», где находились квартира и рабочий кабинет И. В. Сталина. Через кабинет Поскребышева входили в небольшое помещение начальника личной охраны Верховного Главнокомандующего и, наконец, попадали к нему самому.

В левой части кабинета со сводчатым потолком и обшитыми светлым дубом стенами стоял длинный прямоугольный стол. На нем мы развертывали карты и по ним докладывали за каждый фронт в отдельности, начиная с того, где в данный момент происходили главные события. Никакими предварительными записями не пользовались. Обстановку знали на память, и она была отражена на карте.

За торцом стола, в углу, стоял большой глобус. Должен заметить, однако, что за сотни раз посещения этого кабинета мне никогда не довелось [104] видеть, чтобы им пользовались при рассмотрении оперативных вопросов. Разговоры о руководстве действиями фронтов по глобусу беспочвенны.

Кроме Верховного Главнокомандующего на докладах, как правило, присутствовали члены Политбюро ЦК ВКП(б) и члены Ставки. При необходимости вызывались командующий артиллерией Н. Н. Воронов, командующий бронетанковыми и механизированными войсками Я. Н. Фе-доренко, командующий ВВС А. А. Новиков, начальник инженерных войск М. П. Воробьев, начальник Главного артиллерийского управления Н. Д. Яковлев, начальник тыла Советской Армии А. В. Хрулев и другие. Они докладывали и давали справки по своим специальным вопросам.

Члены Политбюро садились обычно вдоль стола у стены лицом к нам, военным, и к большим портретам Суворова и Кутузова, висевшим на противоположной стороне кабинета. Сталин слушал доклад, прохаживаясь у стола с нашей стороны. Изредка подходил к своему письменному столу, стоявшему в глубине кабинета справа, брал две папиросы «Герцеговина Флор», разрывал и набивал табаком трубку. Правее письменного стола на особой подставке белела под стеклом гипсовая посмертная маска В. И. Ленина.

Доклад наш начинался с характеристики действий своих войск за истекшие сутки. Фронты, армии, танковые и механизированные корпуса назывались по фамилиям командующих и командиров, дивизии — по номерам. Так было установлено Сталиным. Потом мы все привыкли к этому и в Генштабе придерживались такой же системы.

Затем докладывались проекты директив, которые надо было отдать войскам. Директивы Ставки подписывали Верховный Главнокомандующий и его заместитель или начальник Генерального штаба, а когда в Москве не было ни Г. К. Жукова, ни А. М. Василевского, вторым подписывался А. И. Антонов. Распоряжения меньшей важности заканчивались фразой «По поручению Ставки», и дальше следовала подпись либо А. М. Василевского, либо А. И. Антонова. Часто такие распоряжения формулировались прямо в Ставке. Сталин диктовал, я записывал. Потом он заставлял читать текст вслух и при этом вносил поправки. Эти документы, как правило, не перепечатывались на машинке, а прямо в оригинале поступали в находившуюся неподалеку аппаратную узла связи и немедленно передавались на фронты.

Тем временем мы извлекали нашу синюю папку и начинали докладывать просьбы фронтов. Они касались главным образом пополнения войск живой силой, поставок вооружения, техники, горючего. Конечно, предварительно все эти просьбы рассматривались в Генштабе с участием командующих видами вооруженных сил и родов войск.

С доклада мы возвращались лишь в 3—4 часа утра.

Иногда приходилось бывать в Ставке и по два раза на протяжении одних суток.

Установленный Сталиным жесткий порядок работы Генштаба никто не мог изменить. Огромный объем этой работы, ее неотложность делали службу здесь крайне изнурительной. Работали на износ, наперед зная, что даже за малейшую ошибку с тебя будет строго взыскано. Не каждый мог выдержать такое напряжение. Некоторые из моих товарищей длительное время страдали впоследствии истощением нервной системы, сердечными заболеваниями. Многие сразу же после войны, не дослужив до возрастного срока, ушли в запас.

Должен заметить, что режим военного времени оставался в Генштабе почти неизменным вплоть до смерти Сталина: мы по-прежнему заканчивали свой трудовой день в 3—4 часа утра, а к 10—11 часам дня обязаны были опять являться на службу.

Как-то уж повелось, что, говоря о людях интеллектуального, творческого труда, имеют в виду работников искусства, литературы, реже техников и почти никогда — военных. [105]

Между тем военное дело тоже требует и творческого вдохновения и высокоразвитою интеллекта. Подчас военным людям приходится обращаться с неизмеримо большим, чем другим специалистам, количеством исходных элементов и слагаемых, осмысление которых позволяет сделать определенные выводы и на основе их прийти к наилучшему решению.

В первую очередь все это относится, конечно, к руководящим военным кадрам. Военный руководитель не только должен хорошо знать военные вопросы и видеть перспективы их развития. Он обязан уметь ориентироваться в сложном переплетении политических, экономических, технических проблем, правильно понимать их и предвидеть возможное их влияние на военную теорию и практику, на войну в целом, на операцию и бой.

Особенно необходимы такие качества начальнику Генерального штаба. Диапазон его деятельности поистине огромен. На нем лежит громадная ответственность за подготовку Вооруженных Сил в мирное время и за правильное использование их в ходе войны. Кому-кому, а уж ему-то всегда полагается заглядывать далеко вперед.

Но каким бы талантливым ни был начальник Генерального штаба, один он в поле не воин. Помимо всего прочего от него требуется умение опираться на коллектив, особым образом подобранный, подготовленный и организованный. Ему не обойтись без опытных заместителей и помощников, которые несли бы на себе часть руководства работой этого коллектива и тоже обладали бы творческим пытливым умом, незаурядными организаторскими способностями.

Описывая работу Генерального штаба в годы войны, я, конечно, обязан более или менее подробно рассказать о двух выдающихся его руководителях — А. М. Василевском и А. И. Антонове. Первый был начальником Генерального штаба с середины 1942 до февраля 1945 года. Второй вступил на этот высокий пост уже в конце войны, но еще задолго до того, будучи первым заместителем начальника Генштаба, в связи с длительным пребыванием А. М. Василевского на фронтах, успешно исполнял его обязанности.

Итак, сначала об Александре Михайловиче Василевском.

Мне пришлось работать с ним около 12 лет, в разной степени подчиненности и на разных ступенях, если можно так выразиться, служебной лестницы. В 1940 году он был заместителем начальника Оперативного управления, а я — старшим помощником начальника отдела. Затем он стал начальником Оперативного управления, а я — начальником направления. Некоторое время спустя А. М. Василевского назначили начальником Генерального штаба, а мне довелось исполнять его прежнюю должность в Оперативном управлении. Наконец, уже после войны около четырех лет я был начальником Генерального штаба, а Василевский занимал пост Военного министра. Такое близкое и довольно длительное соприкосновение по службе позволило мне очень хорошо изучить личные качества Александра Михайловича. И чем лучше я узнавал его, тем больше укреплялось у меня чувство глубокого уважения к этому по-солдатски простому и неизменно скромному, душевному человеку, военачальнику с большой буквы.

В последующих главах так или иначе еще не раз придется касаться работы А. М. Василевского и в Генштабе, и на фронтах в качестве то представителя Ставки, то командующего фронтом, то Главнокомандующего, как это было на Дальнем Востоке. Здесь же речь пойдет лишь о некоторых его чертах.

Прежде всего — о глубоком знании им военного дела.

За плечами у Александра Михайловича — первая мировая война, организаторская работа по формированию первых регулярных частей Красной Армии и служба на фронтах гражданской войны. После того как была разгромлена внутренняя контрреволюция и изгнаны с советской земли интервенты, он семь лет командовал полком. Все это время упорно учился и уже тогда зарекомендовал себя как командир с широким кругозором, вдумчивый, инициативный. Старшие начальники отмечали также скромность и выдержку Александра Михайловича. [106]

Он был замечен видным советским военным теоретиком В. К. Треан-дафилловым, являвшимся в ту пору заместителем начальника штаба РККА. По рекомендации последнего А. М. Василевского переводят в Управление боевой подготовки Красной Армии, где перед вчерашним командиром полка раскрываются новые горизонты. Александр Михайлович принимает участие в разработке оперативных вопросов, в составлении руководящих документов по тактике так называемого «глубокого боя», выступает на страницах военной печати.

В 1936 году, после недолгой службы в Приволжском военном округе, А. М. Василевский зачисляется в Академию Генерального штаба. Его знания и умение работать над оперативными вопросами здесь возросли, навыки отшлифовались, творческие возможности увеличились. И по окончании академии Александр Михайлович, в звании комбрига, получил назначение в Генеральный штаб. Сначала исполнял там должность помощника начальника оперативного отдела, а с середины 1939 года, когда создалось Оперативное управление, стал помощником, затем заместителем начальника управления по западу. На этом посту оперативное дарование А. М. Василевского упрочилось еще больше. Он стал ведущим лицом при разработке наиболее ответственных планов советского командования.

Началась Великая Отечественная война. 25 августа 1941 года генерал-майор А. М. Василевский назначается начальником Оперативного управления и одновременно становится заместителем начальника Генерального штаба. Принимает непосредственное участие в планировании операций по отражению вражеских ударов и разгрому немецко-фашистских войск на подступах к Москве.

Что это было за время, сказано выше, и можно себе представить, как тяжело было тогда А. М. Василевскому. Но все возникавшие трудности преодолевались им с завидным спокойствием, с изумительной выдержкой. Глубокое знание природы войны и способность предвидеть ход и исход самых сложных сражений очень скоро выдвинули А. М. Василевского в первый ряд советских военных руководителей.

Отличительной чертой Александра Михайловича всегда было доверие к подчиненным, глубокое уважение к людям, бережное отношение к их достоинству. Он тонко понимал, как трудно сохранять организованность и четкость в критической обстановке неблагоприятно развивавшегося для нас начала войны, и старался сплотить коллектив, создать такую рабочую обстановку, когда совсем не чувствовалось бы давления власти, а лишь ощущалось крепкое плечо старшего, более опытного товарища, на которое в случае необходимости можно опереться. За его теплоту, душевность, искренность мы все платили ему тем же. Василевский пользовался в Генштабе не только высочайшим авторитетом, но и всеобщей любовью.

С первых месяцев войны Александру Михайловичу пришлось близко общаться со Сталиным, который, как уже отмечалось, не терпел ответов приблизительных, наугад, часто требовал личного уточнения обстановки на месте. Не один раз работа Василевского в действующей армии была сопряжена с большим риском для жизни, но всегда выполнялась в срок и с безупречной точностью, а доклады его в Ставке отличались исчерпывающей полнотой и ясностью. Эти его качества Верховный Главнокомандующий оценивал в полной мере и все чаще стал посылать Александра Михайловича на фронт, когда возникала необходимость поглубже проанализировать тот или иной вопрос и выработать наиболее верное решение, сформулированное в виде готовых предложений.

Природа наделила А. М. Василевского редким даром буквально на лету схватывать главное, делать правильные выводы и как-то особенно ясно предвидеть, в каком направлении пойдет дальнейшее развитие событий. Однако он никогда не выставлял этого напоказ. Наоборот, всегда с подчеркнутым вниманием выслушивал мнения и соображения других, не имел привычки обрывать собеседника, даже если не согласен с ним, а терпеливо убеждал его, доказывал и в конечном счете обычно привлекал оппонента на свою сторону. В то же время Александр Михайлович умел [107] постоять за собственную точку зрения перед Верховным Главнокомандующим. Делал это тактично, но достаточно твердо.

Для оперативного почерка А. М. Василевского характерна решительность замысла, стремление окружить противника, отсечь ому пути отхода или расколоть его группировку таким образом, чтобы по мере развития операции угроза изоляции нависала бы над ним все более и более. Таковы типичные черты Острогожско-Россошанской, Сталинградской, Белорусской, Мемельской и многих других операций, подготовка и проведение которых осуществлялись при личном участии Александра Михайловича. Печать решительности лежит и на Восточно-Прусской операции, во время которой А. М. Василевский командовал 3-м Белорусским фронтом, заменив погибшего в феврале 1945 года И. Д. Черняховского. За свои действия он всегда был готов безоговорочно держать ответ перед Родиной, а это, как известно, является высшим проявлением мужества военачальника. Успехами не кичился. Враг всякого приукрашательства, Василевский никогда в таких случаях не акцентировал внимание на собственной персоне, хотя роль его была подчас решающей.

Отлично понимая, сколь отрицательно сказывается на работе Генштаба частое отсутствие на месте начальника, Александр Михайлович настойчиво искал себе достойного заместителя. И такой человек был найден. 11 декабря 1942 года мы узнали, что по рекомендации А. М. Василевского на должность начальника Оперативного управления и заместителя начальника Генштаба назначен генерал-лейтенант А. И. Антонов, занимавший до того пост начальника штаба на Закавказском фронте. Многие его знали и одобрительно отзывались о нем. А. И. Антонов детально знакомился с людьми управления, тщательно изучал оперативную обстановку, вполне свободно ориентировался и в делах Генштаба, и в положении на фронтах. Постепенно у нас прекратились бдения в приемной. Не без помощи Антонова Верховным Главнокомандующим был установлен трудный и жесткий, но в целом необходимый и приемлемый регламент работы Генштаба, который сохранился на годы. При этом сам он делил с нами все тяготы службы.

Не прошло и месяца с момента назначения Антонова в Генштаб, как он уже получил чрезвычайно ответственное задание — в качестве представителя Ставки разобраться в обстановке на Воронежском, Брянском, а несколько позже и на Центральном фронтах, с тем чтобы внести конкретные предложения о дальнейшем использовании их сил. Командировка продолжалась с 10 января по 27 марта 1943 года. Как все мы понимали, это был для нового начальника Оперативного управления экзамен на зрелость. Верховное Главнокомандование желало окончательно убедиться, правильно ли оно поступило, назначив Алексея Иннокентьевича на один из самых ответственных военных постов.

Войска Воронежского и Брянского фронтов переживали в тот момент своего рода кризис наступления в трудных зимних условиях. Одержав ряд славных побед, они заметно выдохлись и в конце концов вынуждены были прекратить наступательные действия. Антонову довелось работать здесь под руководством А. М. Василевского. Этим, конечно, облегчалось порученное ему дело. Но и Александр Михайлович получил в его лице надежного и квалифицированного помощника. Совместными усилиями и, разумеется, при активном участии командования фронтов они очень правильно оценили перспективы дальнейшего развития событий на важнейшем в то время орловско-курском направлении.

Отличная теоретическая подготовка, высокие организаторские способности, ясный ум и большая выдержка наряду с выдающимся оперативным дарованием А. И. Антонова предвещали, казалось, длительное пребывание его у кормила Оперативного управления. Но в отсутствие А. М. Василевского, а оно становилось все чаще и длительнее, на плечи Алексея Иннокентьевича ложился непомерный груз обязанностей начальника Генерального штаба. Исполнять одновременно две такие тяжелые должности, да еще во время войны, было не под силу даже Антонову. [108] Убедившись в этом, Ставка освободила его от непосредственного руководства Оперативным управлением, что позволило Алексею Иннокентьевичу практически возглавить Генеральный штаб, конечно поддерживая самый тесный контакт с А. М. Василевским, постоянно информируя его о всем существенном и получая взамен соответствующие указания, советы, поддержку.

Большой труженик и блестящий знаток штабной службы, Алексей Иннокентьевич крепко держал в своих руках все нити оперативного руководства боевыми действиями многомиллионной армии. За счет своей богатейшей эрудиции и тогда еще молодых сил он справлялся с этим безупречно. Представители Ставки, направляя свои доклады Верховному Главнокомандующему, непременно адресовали их копию «товарищу Антонову». Каждый знал, что Антонов предпримет по этим докладам все необходимое точно и в срок.

Высокая общая и особенно военная культура Алексея Иннокентьевича проявлялась в широте и глубине его подхода ко всем решительно вопросам работы Генштаба, в речах, в личном поведении, отношении к людям. За шесть лет совместной службы мне ни разу не приходилось видеть его «вышедшим из себя», вспылившим, ругающим кого-то. Он обладал удивительно уравновешенным характером, ничего, однако, общего не имевшим с мягкотелостью. Уравновешенность у Антонова сочеталась с редкой твердостью и, я бы сказал, с некоторой сухостью, даже суровостью в официальных отношениях. Кое-кто называл его педантом. Но это был хороший педантизм. Люди более дальновидные очень скоро проникались благодарностью к А. И. Антонову за его принципиальность и последовательную требовательность, совершенно необходимую на военной службе, да еще в дни тяжелой войны. Алексей Иннокентьевич не терпел верхоглядства, спешки, недоделок, формального отношения к должностным обязанностям. На поощрения был скуп, и заслужить их могли лишь люди думающие, инициативные, точные в работе. Весьма ценил время и тщательно его планировал. Видимо, поэтому даже строй его речи отличался лаконичностью и ясностью. Противник всякого пустозвонства, он отнюдь не злоупотреблял совещаниями, проводил их только в самых необходимых случаях и всегда оперативно, коротко.

У Верховного Главнокомандующего А. И. Антонов пользовался непререкаемым авторитетом. И я полагаю, что тут не последнюю роль сыграла мужественная прямота Алексея Иннокентьевича, правдивость его докладов, в которых всегда и все строго соответствовало истине, как бы горька она ни была. При необходимости Антонов осмеливался возражать Сталину и уж во всяком случае высказывал свое мнение.

Внешне далеко не одинаковые, А. М. Василевский и А. И. Антонов, по существу, имели очень много общего. Они достойно представляли советский Генеральный штаб в годы Великой Отечественной войны, многое сделали для нашей победы над врагом, и мы, их соратники, ближайшие помощники и ученики, всегда будем гордиться ими.

А теперь об основном рабочем ядре Генерального штаба — органе, ведавшем планированием всех операций, сбором и анализом данных по обстановке на фронтах, контролем за выполнением директив Верховного Главнокомандования, — Оперативном управлении. Помимо тех обязанностей, о которых уже сказано, в компетенцию этого управления входило и много других дел, в том числе разработка приказов в честь побед, одержанных войсками того или иного фронта.

Остальные органы Генштаба действовали в тесном контакте с Оперативным управлением, выполняя его просьбы и получая от него исходные данные для своей работы.

На доклад в Ставку вместе с начальником Генерального штаба ездил только начальник Оперативного управления или его заместитель. А это обязывало последних знать все, что делается в Генеральном штабе и чем [109] он располагает. Тут и данные о противнике, и данные о ходе оперативных перевозок, и укомплектованность фронтов, и состояние резервов. Без этого не обойтись при разработке оперативных предложений.

Органы разведки, добывавшие сведения о противнике, в разное время войны возглавляли генерал-майор танковых войск А. П. Панфилов, генерал-лейтенант И. II. Ильичев и генерал-полковник Ф. Ф. Кузнецов. С каждым из них начальник Оперативного управления имел ежедневный личный контакт. А еще теснее мы контактировали с неутомимым Леонидом Васильевичем Оняновым и его группой. В их обязанность входили анализ и обработка всех данных о составе, действиях и намерениях немецко-фашистских войск. Сам он и подчиненные ему офицеры строго следили за правильностью отображения данных о противнике на оперативных картах. Через них же мы ставили задачи на разведку особо интересующих нас объектов противника.

Вопросами организационной структуры всех родов войск ведал генерал-лейтенант А. Г. Карпоносов. Оп же планировал укомплектование фронтов, контролировал готовность резервов и наличие обученного маршевого пополнения. Кроме того, в руках его аппарата были дислокация и учет численности войск в военных округах, учет потерь на фронтах. Ему же подчинялись отделы военно-учебных заведений и оперативных перевозок. Через последний ставились задачи органам ВОСО на переброску войск при подготовке операций и в ходе их.

К слову сказать, органы военных сообщений часто переподчинялись то одному, то другому начальнику, но от Генерального штаба никак уйти не могли. В начале войны управление ВОСО организационно входило в состав Генштаба. Потом некоторое время оно было самостоятельным, и его начальник являлся наркомом путей сообщения. Затем это управление переподчинили начальнику тыла, который стал по совместительству и наркомом путей сообщения. А в конце войны ВОСО опять вернулось в Генштаб. Опыт подтвердил одну непреложную истину: кому бы органы военных сообщений ни подчинялись, в отрыве от Генштаба они работать не могут. Поскольку в военное время оперативные перевозки идут непрерывно и от них в немалой степени зависит судьба операций, Генштаб должен планировать и контролировать их ежедневно, а в иных случаях и ежечасно, давать ВОСО конкретные указания, неослабно следя за исполнением.

Устройством тыла и планированием материальных средств ведал аппарат, возглавляемый А. И. Шимонаевым, а затем П. П. Михайловым. Здесь прежде всего изучались и готовились вопросы обеспечения фронта вооружением и техникой, учитывались ресурсы страны, которые можно мобилизовать для нужд войны, концентрировались все данные о продукции, выпускаемой военной промышленностью. В этом аппарате были крупные знатоки отечественной экономики, такие, например, как Н. И. Потапов, которого по справедливости называли «живой энциклопедией». Он проработал в Генштабе много лет и только в 1963 году ушел на заслуженный отдых. Огромной эрудицией обладал и другой ветеран этой службы генерал Д. А. Нэлип. Он проработал в Генеральном штабе еще дольше — вплоть до 1964 года.

Выдающуюся роль в организации военной связи сыграл И. Т. Пересыпкин — бессменный в течение всей войны начальник связи Советской Армии. Добрым словом хочется помянуть здесь и ближайших его помощников генералов Н. А. Найденова, Н. А. Борзова и особенно начальника узла связи Генштаба М. Т. Беликова. Их заботами было обеспечено бесперебойное общение с действующей армией в любое время суток и на протяжении всей войны, включая самые трудные месяцы 1941 года. О возможностях нашей службы связи свидетельствует хотя бы такой факт. В период Тегеранской конференции глав трех союзных держав — СССР, Америки и Англии — автор этих строк находился в столице Ирана и должен был оттуда держать связь с фронтами и Генштабом, дважды [110] в сутки собирая для Верховного Главнокомандующего данные по обстановке. И не было случая, чтобы средства связи подвели.

Военно-топографическую службу Генштаба возглавлял блестящий знаток этого дела генерал М. К. Кудрявцев. Карт самого различного назначения и разных масштабов требовалось чрезвычайно много. А надо заметить, что до войны карты, нужные войскам, на значительную часть территории нашего государства не составлялись. Мы располагали вполне современными топографическими картами лишь до рубежа Петрозаводск, Витебск, Киев, Одесса. Когда же противник потеснил нас за этот рубеж, ко всем прочим бедам прибавилось еще и отсутствие карт. Пришлось срочно формировать новые топографические части, создавать новые военно-картографические фабрики, мобилизовывать возможности гражданских ведомств. Работа кипела днем и ночью. Только за первые полгода войны вновь составленными картами разных масштабов была освещена площадь, превышающая полтора миллиона квадратных километров.

Размеры военно-топографических съемок и производства карт оставались чрезвычайно большими и в последующее время. Всего за годы войны съемками и рекогносцировками была охвачена территория в пять с половиной миллионов квадратных километров, составлено и издано различных военно-географических справочников и описаний на площадь свыше семи миллионов квадратных километров.

Особую роль в производстве карт для действующей армии играла фабрика имени Дунаева. Ее коллектив выполнял самые срочные и самые сложные задания Генштаба.

Служба скрытого управления войсками находилась в надежных руках генерал-лейтенанта П. II. Белюсова и его многоопытного помощника полковника И. П. Будилева. А очень тонкую работу по поддержанию контактов с Наркоматом иностранных дел и по связям Генштаба с союзниками вел со своим немногочисленным, но очень квалифицированным аппаратом скромнейший, кристальной души человек генерал-лейтенант Н. В. Славин. Он являлся в то время неизменным участником переговоров с военными представителями США и Англии, а также с главами союзных держав, присутствовал на многих международных конференциях. После войны, до конца дней своих, Н. В. Славин достойно представлял Советский Союз в Дании.

Наконец, не могу не познакомить читателя с наиболее близкими и дорогими мне людьми Оперативного управления. За редким исключением, это были отличные генералы и офицеры. Коллектив наш в целом отличался спаянностью, сплоченностью, весьма высокой работоспособностью. Никто здесь не щадил себя ради общего дела.

Заместителями начальника управления у нас были: генерал-лейтенант А. А. Грызлов и генерал-лейтенант Н. А. Ломов. Первый отличался способностью быстро и точно схватить самую суть дела, обладал, казалось, неисчерпаемой энергией, хорошо владел пером, мастерски в течение буквально нескольких минут мог нанести обстановку на карту. Жизнерадостность и постоянный оптимизм Грызлова всегда создавали вокруг него атмосферу какой-то приподнятости. Ломов — по характеру более спокойный, уравновешенный, работал несколько медленней, но всегда солидно и глубоко. Взаимно они как бы дополняли друг друга. По сей день в моем сердце живет великая благодарность им за неоценимую помощь и большой вклад в работу Оперативного управления в годы войны.

Заместителем начальника управления по политической части являлся генерал-майор И. Н. Рыжков. Он буквально вкладывал всю душу в воспитание личного состава и своей простотой, общительностью, чуткостью к каждому снискал у всех нас самое доброе к себе отношение. В нем мы видели не столько должностное лицо, сколько истинно партийного наставника. [111]

До сих пор как бы стоят перед моими глазами операторы, люди, вынесшие всю тяжесть черновой работы управления: сбора данных обстановки, ее анализа, неизбежных уточнении, проверок и перепроверок данных. Особенно это было сложно в первые дни войны.

Начальниками направлений были лучшие штабные работники, большинство из которых занимало эти должности до конца войны. Вот генерал-майор Михаил Алексеевич Красковец — горячий, нетерпеливый, в меру честолюбивый. При случае он мог и возразить начальству, но за отданное ему приказание беспокоиться не приходилось. Красковец всегда выполнял приказания точно.

Полная противоположность ему — генерал-майор Сергей Иванович Гунеев: спокойный, уравновешенный, иногда даже не по обстоятельствам. Он неоднократно бывал в блокированном Ленинграде.

Прекрасный оператор генерал-майор Чумаков Григорий Миронович всегда казался мне немного капризным. Безусловно, знал себе цену, но еще лучше знал обстановку на своем участке и всегда был готов доложить свои взгляды и предложения.

По-своему оригинален генерал-майор Владимир Дмитриевич Уткин. Любил пофилософствовать. Писал стихи и многие из них сам положил на музыку. Товарищи в шутку величали его «оперативным композитором». Но это не мешало Владимиру Дмитриевичу оставаться хорошим оператором.

Генерал-майоры Василий Федорович Мерной и Семен Михайлович Енюков несомненно выделялись своей общей эрудицией и широким оперативным кругозором. А Николай Евгеньевич Соколов и Николай Васильевич Постников запомнились мне прежде всего как великие труженики.

Одним из лучших операторов по праву считался генерал-майор Васильченко Константин Федорович. После войны он стал хорошим начальником штаба военного округа.

Генерал-майор Яков Афанасьевич Куцев отличался вдумчивостью. Аналитический склад мышления позволял ему видеть многое из того, что ускользало из поля зрения других. После войны он по заслугам был выдвинут на должность заместителя начальника управления Генштаба.

Генерал-майор Михаил Никифорович Кочергин был у нас лучшим знатоком Дальнего Востока и Забайкалья. А Степан Адамович Петровский так же отлично знал Ближний Восток и пользовался репутацией очень умелого воспитателя своих подчиненных. Со временем это подтвердилось уже тем, что почти все офицеры, работавшие под его началом,— А. П. Чумакин, Г. Г. Елисеев, Н. Ф. Янин, А. С. Башнагян — стали генералами.

Самые добрые воспоминания сохранились у меня о генерал-лейтенанте С. П. Платонове. Он держал в своих цепких руках всех операторов, обобщая в боевых донесениях и оперативных сводках всю информацию, поступавшую с фронтов. Многие из операторов не без основания считали, что Семену Павловичу докладывать труднее, нежели самому начальнику Генштаба. Платонов был точен до придирчивости. Правда, зная, что все операторы перегружены текущей работой, он никогда не дожидался готового материала, а сам ходил с рабочей тетрадью от одного к другому, смотрел рабочие карты, слушал устные доклады, и к концу каждого такого обхода у него уже было, по существу, готовое боевое донесение.

Особо ценным качеством С. П. Платонова являлась удивительная мобильность, умение работать очень быстро. При необходимости он мог лично собрать данные и написать боевое донесение за все фронты в течение одного часа. В этом ему помогало безукоризненное знание обстановки в полном ее объеме.

Обычно боевые донесения готовились три раза в сутки. Но бывали еще и экстренные сообщения. А затем все это аккумулировалось в ежедневной оперативной сводке, которая представляла собой объемистый документ до 20, а иногда и более страниц убористого машинописного текста. Сводка освещала ход боевых действий на всех фронтах до дивизии [112] включительно, а, как известно, число дивизий в составе действующей армии и резерве Ставки достигало 488.

Офицеры, работавшие под руководством С. П. Платонова, проделали громадный труд, неоценимый для истории. В Центральном архиве Министерства обороны тщательно хранятся тысячи написанных ими страниц, воспроизводящих подлинную картину борьбы наших Вооруженных Сил против гитлеровской военной машины.

Кроме боевых донесений и оперативной сводки генералом Платоновым ежедневно готовились еще сообщения для печати и радио «От Советского информбюро». Эти материалы докладывались лично А. С. Щербакову, совмещавшему в годы войны работу на нескольких ответственных постах: оставаясь секретарем МК и ЦК партии, он возглавлял одновременно Главное политическое управление Советской Армии и ведал делами Совинформбюро — организации очень большой и хлопотной. Мне часто приходилось встречаться с ним, и, кажется, каждый раз я мысленно спрашивал себя: как этот тяжело больной человек успевает справляться с такой уймой дел, откуда берутся у него силы и каким образом удается ему сохранить при том теплоту отношений с людьми, человечность?

Под стать С. П. Платонову были и другие начальники. Моряков возглавлял сначала контр-адмирал В. И. Сумин, а затем контр-адмирал В. А. Касатонов — блестящий знаток всех морских театров, теории и практики военно-морского искусства, выдвинувшийся впоследствии в число видных советских военачальников.

Генерал-майор Н. М. Масленников — рассеянный, милый человек, никого в жизни не обидевший,— ведал артиллерией и всей противовоздушной обороной в целом.

Бывший морской летчик Н. Г. Колесников занимался авиационными вопросами. Горячий, иногда чрезмерно, он очень нуждался в своеобразном противовесе. И таким противовесом являлся его хороший заместитель, впоследствии ставший начальником отдела, генерал-майор авиации Н. В. Воронов.

Бронетанковые войска хорошо знал генерал-майор танковых войск П. II. Калиниченко, выдвинутый затем на должность начальника штаба танковой армии. Его сменили вначале генерал-майор В. Н. Баскаков, а затем генерал-майор Л. М. Китаев.

Связью руководил генерал-майор К. И. Николаев, а инженерными войсками — генерал-майор В. А. Болятко, талантливый знаток своего дела, выросший впоследствии до генерал-полковника.

У меня нет возможности дать здесь хотя бы самую краткую характеристику каждому из офицеров Оперативного управления. Одно могу сказать: лучших работников я не искал. Да и трудно было искать. Ведь для Генштаба и без того из хорошего выбрали лучшее.

Я горжусь, что мне выпала честь возглавлять такой прекрасный коллектив.

Суточный цикл в Оперативном управлении, как и во всем Генеральном штабе, начинался с семи утра. В этот час начальники направлений приступали к сбору обстановки за прошедшую ночь. К каждому из них являлся представитель разведки и уточнял на карте данные о противнике. Одновременно обобщались сведения о положении и состоянии своих войск. В этом начальникам направлений помогали все другие органы Генштаба, каждый по роду своей деятельности.

А у начальника Оперативного управления не смолкали телефонные звонки. Он вел переговоры с начальниками штабов фронтов, лично уточняя обстановку. Они обязательно звонили сами, если в течение ночи был достигнут серьезный успех, занят важный пункт. При неудачах со звонками не спешили. Но когда гора не идет к Магомету, Магомет идет к горе: в этом случае мы сами вызывали на провод «запоздавшего», и истина прояснялась.

По мере готовности материалов появлялись с докладами начальники направлений. Само собой разумеется, что доклады эти не были длинными. [113]

Мы все детально знали обстановку, и поэтому часто докладчик не произносил ни слова, а просто сверял свою карту с картой начальника управления, разложенной на столе. Если обнаруживались какие-то расхождения, он обращал на них внимание начальника, говорил, что надо дополнить. В иных случаях у начальника Оперативного управления были более свежие данные, полученные в результате переговоров со штабом фронта. При таком стечении обстоятельств начальник направления вносил исправления на свою карту. И лишь изредка, когда расхождения оказывались слишком уж значительными или по каким-то другим причинам возникали сомнения относительно истинного положения войск, тут же еще раз вызывали по ВЧ штаб фронта для нового уточнения обстановки.

Четкость ведения карт была, можно сказать, идеальной. В управлении применялись единые условные цвета и знаки для определенного времени и любого вида боевых действий. Неукоснительное исполнение этого однажды установленного порядка и длительная практика позволяли легко читать обстановку с карты любого направления без пояснений. В высшей мере добросовестное отношение офицеров и генералов ко всем «мелочам» службы избавляло нас от многих непроизводительных потерь времени и главное — ограждало от ошибок. Никакое, кажется, наставление не смогло бы предусмотреть наших генштабовских тонкостей.

Примерно в 9.00 к начальнику Оперативного управления приходил генерал-лейтенант Онянов с обобщенными данными о противнике. В это же время из ВОСО приносили график перевозок; по нему нетрудно было проследить, что на какой фронт подается и где в данный момент находится. Затем просматривались справки о состоянии резервов и начиналось редактирование утреннего боевого донесения.

В 10 часов донесение подписывалось, и начальник Оперативного управления был готов к докладу Верховному Главнокомандующему. На двух больших ярко освещенных наклонных столах раскладывались двухсоттысячные карты по каждому фронту и одна сводная миллионного масштаба, отображавшая положение на всех фронтах сразу. Тут же, что называется под рукой, находились три справки: о состоянии резервов всех видов, график перевозок и книга боевого состава действующей армии до полка с фамилиями командующих и командиров до дивизии включительно. Все остальные данные имелись на картах.

Оперативное управление было связано с Верховным Главнокомандующим особым прямым телефоном. Когда-то такого телефона не было, и Сталин звонил по общему. Но случилось так, что однажды он не получил немедленного ответа — номер оказался занятым. Через несколько минут начальник управления выслушал соответствующее внушение и получил приказание: «Сказать кому следует, чтобы поставили особый телефон». Так у нас появился еще один аппарат со шнуром почти в 10 метров длиной; это было очень удобно при докладах обстановки по картам.

Между 10 и 11 часами, редко чуть позже, Верховный сам звонил к нам. Иногда здоровался, а чаще прямо спрашивал:

— Что нового?

Начальник Оперативного управления докладывал обстановку, переходя от стола к столу с телефонной трубкой у уха. Во всех случаях доклад начинался с фронта, где боевые действия носили наиболее напряженный характер, и, как правило, с самого острого участка. Обстановка излагалась последовательно, за каждый фронт в отдельности в произвольной форме.

Если нашим войскам сопутствовал успех, доклад обычно не прерывался. По телефону были слышны лишь редкое покашливание да чмоканье губами, характерное для курильщика, сосущего трубку.

Пропускать в докладе какую-либо армию, если даже в ее полосе за ночь не произошло ничего важного, Сталин не позволял. Он тотчас же перебивал докладчика вопросом:

— А у Казакова что?

Иногда в ходе доклада Верховный Главнокомандующий давал какое-то указание для передачи на фронт. Оно повторялось вслух, и один из [114] за-местителей начальника управления тут же записывал все дословно, а затем оформлял в виде распоряжения или директивы.

Около полудня начальник Оперативного управления шел к начальнику Генерального штаба. В кабинете последнего имелся такой же, как у нас, комплект карт, и к этому времени на них была нанесена самая полная и новейшая обстановка. Оставалось только сообщить, как прошел доклад Верховному, какие от него получены указания, и представить на подпись подготовленные распоряжения войскам.

Такой несколько необычный порядок докладов — сначала Верховному Главнокомандующему, а затем уже начальнику Генерального штаба — был определен лично Сталиным. Делалось так, потому что по распорядку нашей работы в 10—11 часов начальник Генштаба еще отдыхал.

После утреннего доклада Оперативного управления он принимал начальников других управлений, начальников родов войск и служб, разговаривал по телефону с командующими фронтами, читал донесения представителей Ставки.

Важнейшей частью работы начальника Генерального штаба являлся анализ обстановки на фронтах. Обычно в процессе этого рождались оперативные предположения, которые затем обосновывались тщательными расчетами и вносились на рассмотрение Ставки.

Когда в Москву приезжали командующие фронтами, начальник Генерального штаба принимал их обязательно в присутствии начальника Оперативного управления и представителя соответствующего направления. Мы вместе рассматривали все предложения фронтового командования и готовили по ним заключения. Если командующий соглашался с нами, его исправленные предложения вносились в Ставку совместно. Если единства мнений не было, то Ставке докладывались расхождения.

Расхождения возникали обычно не по замыслу операции или порядку ее проведения, а по составу войск и их обеспечению. Понятно, что каждый командующий стремился получить побольше резервов Ставки, иметь в достатке танки, артиллерию, боеприпасы. Мы никогда никому из них не говорили, чем конкретно располагает Ставка, но командующие и помимо нас, одним им известными путями, узнавали об этом. У Генштаба они требовали, в Ставке просили.

Надо прямо сказать, что те фронты, на которых находились представители Ставки, обеспечивались обычно лучше. Во-первых, потому, что Ставка посылала своих представителей на наиболее важные направления. А во-вторых, по той причине, что каждый представитель Ставки сам имел власть, особенно маршал Г. К. Жуков. В иных случаях он ставил Генштаб в очень трудное положение: и дать нельзя, и попробуй откажи заместителю Верховного Главнокомандующего...

К 15 часам в Оперативном управлении заканчивалась обработка данных за первую половину дня. Они докладывались начальнику Генерального штаба моим заместителем генерал-лейтенантом А. А. Грызловым. Сам я в это время отдыхал. Часто вместе с Грызловым шел и начальник того направления, где в данный момент обстановка была особенно острой. Начальник Генштаба сам расспрашивал его, затем уточнял все по ВЧ и около 16 часов докладывал обстановку Верховному. Одновременно в Ставку и всем членам правительства по особому списку рассылалось второе боевое донесение.

К 21 часу опять собирались и обобщались данные по обстановке, и мы готовились к поездке в Ставку с итоговым докладом за сутки в целом. Вызов туда следовал, как правило, после 23 часов.

Когда на фронтах дела шли хорошо, доклад обычно проходил быстрее, но после него Сталин иногда приглашал нас посмотреть кинокартину, преимущественно фронтовую хронику. Нам было не до того. В управлении ожидала работа без конца и края. Но отказываться не осмеливались. Я сидел в кресле, обнимая портфель с оперативными картами. Особенно долго засиживались, если у Сталина были какие-нибудь иностранные гости. [115] Им-то он обязательно показывал кинокадры о событиях на фронтах, причем и те, которые мы успели просмотреть раньше.

На исходе суток помимо нашего итогового доклада в Ставку представлялись еще и боевые донесения за каждый фронт в отдельности. Их подписывали военные советы фронтов, а Генштабом они только принимались по телеграфному аппарату Бодо, перепечатывались на машинке н в заверенных копиях рассылались по списку.

Таким образом, в течение суток Ставка получала три боевых донесения, два из которых рождались в Генштабе и одно — непосредственно на фронтах. Кроме того, для Сталина лично мы готовили двухсоттысячные карты по каждому фронту и одну сводную масштаба два с половиной миллиона. Меняли карты по мере необходимости: двухсотки примерно через два-три дня, а сводную — раз в пять-шесть дней. Отвечал за это лично С. П. Платонов.

Так день за днем протекала работа Оперативного управления вплоть до окончания войны. В других управлениях Генштаба порядок был тот же, но содержание работы, конечно, другое.

Не могу не вспомнить и о так называемом корпусе офицеров Генерального штаба. Он начал свое существование в 1941 году и первоначально был довольно многочисленным.

В самом начале своей книги я уже рассказывал, что в первые тяжелые месяцы войны до Генштаба доходили порой самые скудные и противоречивые данные о положении на фронтах. Нередко мы знали о противнике гораздо лучше, чем о своих войсках. И чтобы хоть как-то восполнить этот пробел, операторы сами летали выяснять, где проходит передний край нашей обороны, куда переместились штабы фронтов и армий. При этом одни погибали, другие надолго выходили из строя по ранению, многих командующие фронтами просто не отпускали обратно, а назначали своей властью на различные должности в войска.

Убыль квалифицированных кадров операторов была настолько значительна, что руководству Генштаба пришлось в конце концов принять решение о создании специальной группы командиров для связи с войсками. Сначала она числилась при Оперативном управлении, а потом, по предложению Б. М. Шапошникова, ее взяли у нас и сделали самостоятельной. Ставка назвала эту группу корпусом офицеров Генерального штаба. За всю историю Красной Армии слово «офицер» было применено здесь впервые. Тем самым как бы подчеркивался специфический характер работы и подчиненности: в то время как все другие должностные лица кадрового состава наших Вооруженных Сил назывались либо командирами, либо начальниками, люди, представлявшие в войсках Генштаб, именовались офицерами Генерального штаба.

Во главе корпуса офицеров Генштаба был поставлен человек исключительной честности и трудолюбия — генерал-майор Н. И. Дубинин. Впоследствии его заменил другой ветеран Оперативного управления генерал-майор Ш. Н. Гениатуллин. А заместителем по политической части и у первого и у второго являлся генерал-майор Ф. Т. Перегудов.

Вначале офицеры Генштаба, выполнив задачу в действующей армии, возвращались обратно в Москву. Но некоторое время спустя было признано более рациональным постоянно держать офицеров Генштаба при фронтах и армиях, а на некоторых направлениях — даже при корпусах и дивизиях. Одновременно устанавливалась строгая система руководства и подчинения: старшему офицеру Генштаба, работавшему при фронтовом управлении, подчинялись офицеры Генштаба в армиях, а последним — их коллеги в корпусах и дивизиях.

Круг обязанностей офицеров Генштаба был достаточно широк. Они проверяли положение и состояние войск, их обеспеченность всем необходимым для жизни и боя, докладывая результаты прямо в Генштаб. [116]

Особое внимание обращалось на достоверность докладов. Офицер Генштаба имел право докладывать только о том, что видел собственными глазами, а не со слов других лиц или по штабным документам. После того как прошла сумятица первых месяцев войны, текущую обстановку он уже не докладывал.

Многие из офицеров Генерального штаба неоднократно попадали в сложные боевые переделки и проявляли при этом истинный героизм. Хорошо помню случай с капитаном В. А. Блюдовым и подполковником А. Д. Марковым. Находясь при 2-м танковом корпусе 3-й танковой армии, 24 марта 1943 года у села Кицевки, западнее Купянска, они взяли на себя командование попавшими в тяжелое положение несколькими артиллерийскими подразделениями. Вскоре Блюдов был ранен, но его удалось спасти. Марков же продолжал поорудийно отводить артиллерию из-под вражеских ударов, пока не был убит прямым выстрелом из танка. За свой подвиг он посмертно награжден орденом Отечественной войны I степени.

При разных обстоятельствах, но так же геройски погибли на боевых постах капитаны С. В. Березкин, С. Ф. Сафонов, Н. М. Шихалев; майоры В. М. Ткачев, К. Н. Никулин, Е. С. Кухарь, М. Я. Дышленко, А. Т. Шиян, П. М. Заргарян; подполковники И. М. Бурлак, В. Н. Венедиктов, В. Ф. Лыскин, А. А. Поздняков. А из тех офицеров Генштаба, которые пережили войну, я лично отдаю дань особого уважения полковнику А. В. Писареву, впоследствии ставшему начальником одного из направлений, полковнику М. Н. Костину и полковнику А. И. Харитонову. Они по праву считались лучшими нашими представителями при штабах фронтов, смотрели далеко вперед, ставили перед Генеральным штабом крупные вопросы.

Важные решения принимались по докладам и других офицеров Генштаба. Например, подполковник Н. В. Резников, работавший на Западном фронте, неоднократно доносил, что 33-я армия бесполезно растрачивает силы на так называемые частные операции по захвату отдельных высот и давно не существующих населенных пунктов. В связи с этим на Западный фронт выехала специальная комиссия Государственного Комитета Обороны. Выводы Н. В. Резникова полностью подтвердились, и тут же последовал ряд серьезных мер. В частности, было укреплено руководство 33-й армии: командовавшего ею генерал-лейтенанта В. Н. Гордова за допущенные ошибки отстранили от должности.

На боевой работе люди росли быстро. Из корпуса офицеров Генштаба все время шел отбор лучших для службы в центральном аппарате, в частности в Оперативном управлении. А взамен их в войска посылались другие. Таким образом, корпус офицеров Генштаба был своего рода неиссякаемым источником пополнения аппарата кадрами, понюхавшими пороху. В то же время он всегда являлся надежной опорой представителей Ставки.

К середине 1943 года деятельность корпуса офицеров Генштаба несколько сократилась. К этому времени командующие крупными войсковыми объединениями и командиры соединений, а также штабы всех степеней накопили большой боевой опыт, научились работать слаженно и четко, хорошо анализируя обстановку. В постоянном наблюдении за положением дел в действующей армии с помощью офицеров Генштаба нужды почти не стало, и они вошли организационно в состав Оперативного управления.

Значительную роль сыграли офицеры Генштаба при формировании и вступлении в боевые действия новых национальных армий — чехословацкой, польской, румынской. В частности, очень помог нам и командованию на месте старший офицер Генштаба при Войске Польском генерал-майор Н. М. Молотков.

Оглядываясь на пройденный путь, не стоит, пожалуй, замалчивать, что иногда офицеры Генштаба сталкивались на местах с явным недружелюбием. Иные командиры и начальники пренебрежительно называли [117] их соглядатаями. Однако я не помню случая, когда бы офицер Генштаба был изобличен в неблаговидном поведении, необъективности, превышении власти. Наоборот, тысячами фактов доказано, что гибкий механизм контроля и проверки исполнения, существовавшей в Генеральном штабе в годы минувшей войны, действовал с исключительной добросовестностью.

Школу Генштаба прошли многие начальники фронтовых штабов, и уже только поэтому я не могу не сказать здесь хотя бы о некоторых из них.

Всего за время войны на всех фронтах начальниками штабов перебывали 44 человека. Из этого числа следует, пожалуй, выделить 12 генералов: С. С. Бирюзова, А. Н. Боголюбова, Д. Н. Гусева, М. В. Захарова, С. П. Иванова, Ф. К. Корженевича, В. В. Курасова, Г. К. Маландина, М. С. Малинина, А. П. Покровского, Л. М. Сандалова и В. Д. Соколовского. Каждый из них, кроме Г. К. Маландина, возглавлял штабы фронтов более двух лет, а двое — М. В. Захаров и Л. М. Сандалов — провели на этом посту почти всю войну.

Не рискуя впасть в преувеличение, я могу твердо заявить, что все они вместе и каждый в отдельности — люди выдающиеся. Не случайно трое из этой «могучей кучки» — Бирюзов, Захаров и Соколовский — удостоились звания Маршала Советского Союза и уже после войны поочередно возглавляли Генеральный штаб. А еще трое — Иванов, Маландин и Малинин — стали впоследствии заместителями начальника Генштаба.

Имя С. С. Бирюзова как штабного работника крупного масштаба стало известно в дни Сталинградской битвы, когда он руководил штабом 2-й гвардейской армии. В последующем Сергей Семенович стоял во главе штабов Южного, 3-го и 4-го Украинских фронтов. Им вложено много творческой мысли в операции по освобождению Ростова, Северного Приазовья и Крыма. Бирюзов был очень требовательным, даже суровым человеком, не терпящим возражений. Не любил засиживаться в четырех стенах, много времени проводил в войсках. Его стремление централизовать в своих руках управление действиями последних доходило иногда до чрезмерности. При всем том С. С. Бирюзов был принципиален, проявлял большой интерес к партийно-политической работе, ценил и понимал ее значение. Он хорошо подбирал и организовывал штабной коллектив, развивал и всемерно поддерживал у своих подчиненных высокую штабную культуру и сам подавал пример в этом, отлично владея искусством разработки оперативных документов.

А. Н. Боголюбов был начальником штаба Северо-Западного, 1-го Украинского и 2-го Белорусского фронтов. Он отличался вспыльчивостью и чрезвычайно неуживчивым характером, в результате чего дважды покидал Генеральный штаб и многократно переводился из одного штаба фронта в другой. В то же время Александр Николаевич являлся глубоким знатоком штабной службы. И за это его ценили.

М. В. Захаров на протяжении всей войны пользовался репутацией самого опытного из начальников фронтовых штабов. И это вполне закономерно. Ведь Матвей Васильевич свою судьбу связал с вооруженной борьбой за дело революции со штурма Зимнего дворца и прошел как по ступенькам почти все командные и штабные должности, начиная с самого низа. Еще до войны (с 1 июля 1938 по 19 июля 1940 года) он занимал пост помощника начальника Генштаба по организационно-мобилизационным вопросам и устройству тыла, а затем возглавил штаб Одесского военного округа.

В начале войны М. В. Захаров стал начальником штаба Северо-Западного направления, принимал непосредственное участие в разработке планов действий Калининского фронта в период контрнаступления под Москвой. С его именем связано руководство действиями Степного фронта в Курской битве и на Днепре, 2-го Украинского фронта при разгроме противника на Правобережной Украине и в Ясско-Кишиневской операции, под Будапештом, Веной, Прагой. Наконец, уже во время войны [118] против империалистической Японии ему довелось работать начальником штаба Забайкальского фронта.

Живая связь с войсками постоянно питала творческую мысль М. В. Захарова. Как на войне, так и после нее Матвей Васильевич много лет служил под началом Р. Я. Малиновского, и они являли собой завидный пример сработанности друг с другом. В последние годы своей жизни он достойно занимал пост начальника Генерального штаба.

Семена Павловича Иванова можно характеризовать как человека очень твердого и решительного, хорошо понимающего свое место в управлении войсками и никогда никому не позволяющего посягнуть на свои права. Кроме обширной общей эрудиции, знания специфики штабной службы он всегда обладал огромной работоспособностью. В годы войны Семен Павлович успешно руководил штабами Юго-Западного, Воронежского, 1-го Украинского, Закавказского и 3-го Украинского фронтов, а затем штабом Главкома советских войск на Дальнем Востоке. Курская битва, Днепр, Венская операция — таковы некоторые вехи, отмечающие его боевой путь. Хотя он много лет провел на штабной работе и познал все ее тонкости, я осмелюсь тем не менее утверждать, что склонность к командной деятельности преобладает у него над всеми другими. После войны он командовал войсками Сибирского военного округа, был начальником Академии Генерального штаба.

В. В. Курасов являлся начальником штаба, так сказать, классического типа. Это был спокойный, чрезвычайно вдумчивый, тактичный генерал, склонный к научной разработке вопросов, возникающих перед штабом, и умеющий отлично сочетать теорию с практикой. На войне у него установилось тесное содружество с И. X. Баграмяном, которое весьма высоко оценивалось нами, генштабистами. Все данные по операциям 1-го Прибалтийского фронта мы получали не только в срок, но и в хорошем исполнении. После войны Владимир Васильевич длительное время возглавлял Академию Генерального штаба.

Чем-то сродни Курасову и по характеру, и по стилю работы генерал Г. К. Маландин. Это был тоже очень уравновешенный, всегда корректный человек, необычайно скромный и душевный. До самозабвения отдавался работе и умел ее выполнять, какой бы сложной она ни была. Герман Капитонович пользовался в Генштабе большим уважением за свою пунктуальность и глубину анализа обстановки. Он тоже вырос в крупного военного ученого и руководил Академией Генштаба.

Почти полной противоположностью Курасову и Маландину по складу характера являлся М. С. Малинин. Он был очень нетерпелив и горяч. К. К. Рокоссовский отлично понимал сильные стороны своего начальника штаба, блестяще знавшего службу (с Малининым ему довелось работать еще в 16-й армии, потом на Донском, Центральном и 1-м Белорусском фронтах), и умел ослабить его недостатки. В свою очередь Михаил Сергеевич всегда старался действовать в унисон с командующим. В итоге же штаб, возглавляемый Михаилом Сергеевичем, неизменно был в числе лучших, люди там работали очень дружно и слаженно. С 1952 года и до конца дней своих М. С. Малинин работал первым заместителем начальника Генерального штаба.

А. П. Покровский, стоявший во главе штабов Юго-Западного направления, Западного и 3-го Белорусского фронтов, казалось, обладал каким-то особым секретом, позволяющим достигать планомерности и строгого порядка в работе при любых условиях. А «секрет» этот заключался только в больших знаниях и опыте Александра Петровича, в его организаторском искусстве, хотя, как мне кажется, он всегда больше работал с документами, чем с людьми.

Л. М. Сандалов начал войну начальником штаба 4-й, затем 20-й армий, а в последующем был начальником штаба Брянского и 2-го Прибалтийского фронтов. Его самообладание, рассудительность, умение сочетать пребывание в войсках с работой в штабе были хорошо известны всем. Всегда выделялся он и как специалист по штабной документации. Надо [119] особо отметить также, что Леонид Михайлович очень волевой человек, сумевший найти свое место в жизни после тяжелой личной трагедии, в результате которой он преждевременно выбыл из боевого строя.

Список лиц, пробывших в должности начальника штаба фронта от шести месяцев до полутора лет, насчитывает почти два десятка фамилий. К числу таких относятся А. И. Антонов, П. И. Бодин, И. X. Баграмян, В. Р. Вашкевнч, Н. Ф. Ватутин, Г. Ф. Захаров, М. И. Казаков, Б. А. Пигаревич, М. М. Попов, Л. С. Сквирский, Г. Д. Стельмах, М. Н. Шарохин, А. Н. Крутиков, А. И. Кудряшев, А. И. Субботин, С. Е. Рождественский, Л. Ф. Минюк, Ф. П. Озеров, И. А. Ласкин. Из этой плеяды многие были выдвинуты на командные должности. В частности, И. X. Баграмян, Н. Ф. Ватутин, Г. Ф. Захаров, М. М. Попов стали командующими фронтами; М. И. Казаков и М. Н. Шарохин до конца войны командовали армиями.

На долю некоторых пришлось возглавлять фронтовые штабы менее шести месяцев. Это В. С. Голушкевич, В. М. Злобин, П. П. Вечный, И. С. Варенников, А. А. Забалуев, С. И. Любарский, Д. Н. Никишев, И. Т. Шлемин, А. П. Пилипенко, В. Я. Колпакчи.

А генерал-полковник И. В. Смородинов, генерал-лейтенанты Е. Г. Троценко и Ф. И. Шевченко являлись начальниками штабов Дальневосточного и Забайкальского фронтов, когда эти фронты не вели еще боевых действий.

Всех этих людей мы помним и считаем ближайшими своими товарищами. Они разделили с работниками Генштаба многие радости и огорчения, успехи и неудачи. [120]

Дальше