Глава XXIII

12-е января. Утро серенькое, пасмурное. В воздухе пахнет сыростью и слегка моросит. 6 часов. Солдаты повставали и как-то особенно тщательно прибираются, заботясь, главным образом, о чистых рубахах. — У немногих сохранились целые, запасные; другие надевают старенькие, порванные, но вымытые. Обращаются в Красный Крест, прося «одолжить». Там не отказывают и дают сколько могут.

Лица у всех бодрые, оживленные, глаза смотрят серьёзно — в ожидании чего-то торжественного.

В Апшеронском батальоне сознание важности наступившей минуты как-то резче. Это тот батальон, который так несчастливо и такой дорогой ценой потерял свое знамя. Ему предоставлена честь умереть первым, находясь во главе штурмующей колонны левого фланга. Боевая традиция батальона должна в этот день обогатиться новым славным подвигом, который, быть может, создаст ему знамя. Пусть оно развевается хоть над общей могилой, сделавшись достоянием страниц истории, но оно должно развеваться. Так говорят блестящие глаза этих солдат. Так слышится это в сдержанных, отрывистых фразах:

— Дай-то, Господи, победить, да там и умереть — по мертвому не спомянут лихом. [164]

— А что, братцы? ежели знамя найти, то по мне тогда хоть живым жги!

В среде охотничьей команды менее заметен этот возвышенный тон. Отважные смельчаки так сроднили жизнь со смертью, что для них перипетии боевой жизни вошли в привычную колею. — Балагурят и острят по старому. Начальник их, Воропанов, несколько озабочен. Ему первому с командой предстоит овладевать обвалом на правом фланге...

8-й час в начале. Издали, со стороны крайнего левого фланга, донеслись пушечные выстрелы и густой ружейный треск.

Началось!

Некоторые из солдат, сняв шапки, перекрестились...

Демонстрирующая колонна Гайдарова повела наступление на Мельничную калу.

Посте разбития артиллерией передней стенки калы и выбитая из нее неприятеля, последняя скоро была занята нами и быстро приведена в оборонительное положение. Неприятель массою устремился на часть стены крепости, против Мельничной калы, и открыл сильнейший огонь по занятому укреплению; в то-же время, неприятельская конница, появившаяся вдоль западного фронта, анфилировала позицию. Против них и стоявших на стене открыли огонь шрапнелью из 4-х орудий. Из других 4-х (4 бат. 19 ар. б.) фланкировали подступы к кале и действовали по южному фасу крепости...

Орудия загремели по всей линии. Началась канонада по бреши, подготовленной 8-го и 11-го числа. С брешь-батареи и других орудий грохот неумолкаемый. Тэкинцы отважно кидаются заделывать брешь, но их давят шрапнелью. — Адъютант Уткевич действует молодецки... [165] Все кругом застлано дымом... Осколки бомб и гранат залетают назад, в траншеи...

Генерал Скобелев сидит, в походном кресле, впереди Ставропольского редута, откуда наблюдает за атакой. Его просят поберечься — пули то и дело ложатся возле него, но генерал ничего не слышит — он весь поглощен ходом боя...

11-й час в начале... Генерал Скобелев подзывает к себе начальника штаба Гродекова, которому отдает приказание относительно взрыва мины. Через несколько минут, Гродеков уже на Велико-княжеской позиции у полковника Куропаткина. — Потребовали начальника минных работ — капитана Маслова.

— По приказанию временно-командующего войсками, мину взорвать в 11 ч. 20 минут, — говорит ему Гродеков, показывая часы для проверки.

— Слушаю-с!

Проверив свои часы, Маслов спешит к минному спуску.

Во избежание несчастья от могущего быть падения стен в большой кале, вследствие сотрясения, произведенного взрывом мины, полковник Куропаткин приказал вывести войска из нее на плацдарм, заранее приготовленный позади калы.

Войска выводят.

Колонну свою Куропаткин разделил на три части:

Первая — майора Сивиниуса, с охотничьей командой Воропанова во главе, — овладевает обвалом и частью стен, распространяясь влево, до встречи с колонной Козелкова, и вправо, до первого неприятельского траверса.

Вторая — штабс-капитана Фока — служит резервом [166] первой и овладевает внутренностью крепости, после того, как первая овладевает обвалом.

Третья часть — подполковника Гуляева, — составляет общий резерв и занимает после взрыва Ширванский и Саперный редуты, Туркестанскую калу и передовые траншеи, обеспечивая, таким образом, тыл и правый фланг штурмовой колонны и служа ей главным резервом.

Проходит немного времени... Земля дрогнула... глухой подземный шум... и гигантский сноп земли, камней и глины высоко взвился к небу, унося с собой часть крепостной стены...

Образовался широкий удобо-восходимый обвал ..

Орудия, на минуту смолкнув, гремят снова... и масса чугуна несется на северный фас крепости... Бурные волны криков «ура»! повисших в воздухе, сливаются с общим гулом... В густых облаках дыма и пыли, застилавших прилегающую местность к обвалу, быстро мелькают черные фигуры — это охотники с Воропановым; — более половины их засыпано и задавлено землей; — с охотниками ширванцы и саперы; во главе последних капитан Маслов. — Все ринулись к обвалу, под град свинца текинцев, бросившихся защищать проход на месте взрыва... Столкнулись грудь с грудью... дерутся штыками, копьями, шашками...

Из первых убит на повал прапорщик Закаспийского местного батальона, Мориц, посланный генералом вперед, загладить провинность по службе — белым крестом или деревянным. Бездыханный труп его падает на Воропанова. Последний сваливается с ног, чем случайно уклоняется от удара шашки, рассекшей только воздух, но, через несколько секунд, тэкинец, нанесший его, падает с разрубленной головой шашкой [167] Воропанова. Солдаты разъярились — бьют прикладами, как попало... В подмогу им примчались уральцы, стоявшие в резерве и кинувшиеся на обвал по собственной инициативе...

Защитники обвала перебиты, но на прилегающих к нему участках стен дерутся еще с остервенением... Наконец, и там тэкинцы сбиты и уничтожены.

Поручик Булыгин овладевает неприятельским траверсом... Солдаты распространяются по стенам далее — в обе стороны обвала, выбивая шаг за шагом разъяренного противника... Капитан Маслов с саперами быстро венчает обвал, с которого бросился уже вовнутрь крепости штабс-капитан Фок с частью своей колонны... Свалка кипит между кибитками... Тэкинцы дерутся, как львы, — солдаты им не уступают... все пространство вымащивается телами... Из кибиток в кибитки и в землянки мечутся, как безумные, женщины, волоча за собой детей. Вопли, слезы, крики, стоны, звон оружия, ружейные залпы — все это смешивается в дикий хаос, где люди уподобились хищным зверям...

Неприятель дрогнул — часть его бежит к воротам северного фронта, а оттуда — в пески. Другие продолжают еще отчаянно сопротивляться...

Колонна Куропаткина сходится с колонной Козелкова. Войска, с развернутыми знаменами, при барабанном бое и с музыкой, стройно наступают на холм....Еще свалка... и тактически ключ крепости, холм Денгиль-тэпе, занят нашими войсками...

В час пополудни на нем развевалось знамя Ширванского батальона, замененное вскоре Императорским штандартом.

Неприятель, охваченный паникой, бежит из [168] крепости в пески. Никто из текинцев более не сопротивляется — бегут массою все. Их преследует пехота, к которой скоро присоединяется кавалерия с князем Эристовым. Путь преследования, на протяжении 7-ми верст, усеян неприятельскими трупами.

В момент взрыва мины, штурмовая колонна левого фланга, имея во главе у себя 4-й батальон Апшеронского полка с штурмовыми лестницами, быстро двинулась к бреши, осыпаемая дождем свинца со стен крепости. Но едва только 4-й батальон перешел мостик через Велико-княжеский ручей, как из строя был выбит командир батальона, граф Орлов-Денисов, тяжело раненый в бедро, с раздроблением кости, и не покидавший до этого времени фронта, несмотря на первую рану в руку. Почти в то-же время, левее от Орлова, свалился тяжело раненый мичман Майер, которому пуля раздробила верхнюю челюсть, порвала язык и пробила подключичную часть легкого. Обоих раненых сейчас же подхватили санитары, а командование батальоном принял майор хан Нахичеванский, стремительно бросившийся со своими солдатами на трудно-восходимую артиллерийскую брешь. Потребовались штурмовые лестницы. Неприятель стрелял в упор, бросая при этом громадными каменьями... Наступил момент, когда противников разделяла только толщина стены. Головы с обеих сторон скрылись. Из-за стены торчали копья и шашки... Но это длилось несколько секунд...

«Вперед, братцы! Надо умирать!» прозвучали хриплые голоса... Поручик Чукмасов, хан Нахичеванский и капитан Мельницкий, вместе с передним рядом солдат, очутились на вершине стены. С ними вскочил и подпоручик Попов, который бросился сначала помочь [169] своему раненому отцу, командиру 3-го батальона Апшеронского полка, пришедшего в подмогу к 4-му батальону, из которого порядком уже выбыло. Подполковник Попов успел дойти только до рва, где был тяжело ранен в голову. Увидев подбежавшего к нему сына, старик, обливаясь кровью, молча указал ему на брешь и упал без чувств. Молодой Попов моментально очутился на ней.

Цепляясь за стену и подсаживаемые задними рядами, апшеронцы скоро очутились на вершине ее. Саперы в это время, под начальством капитана Васильева, находившегося все время в голове штурмовой колонны, расширяли брешь, делая ее удобо-проходимой. Часть апшеронцев, выбивая неприятеля, распространилась по стенам, другие кинулись вниз — вовнутрь крепости, где смешались в общей свалке между кибитками. Скоро подошли и другие части колонны, вошедшей потом в связь с Куропаткиным.

Тотчас после взрыва, подполковник Гайдаров из Мельничной калы перешел в наступление, направив часть колонны к западному фасу крепости, для эскаладирования стены штурмовыми лестницами; другую часть, — против позиции неприятеля — между ручьем, Опорным и крепостью, а кавалерию — преследовать бегущих текинцев. Часть колонны, взобравшаяся на стену, вошла в общую связь с колоннами Куропаткина и Козелкова.

Геок-Тэпе пал!!...

Наша потеря: убито офицеров — 4; нижних чинов — 55. Ранено: офицеров — 18; нижних чинов — 236. Контужено: офицеров — 10; нижних чинов — 75. Охотников, задавленных землею, отрыли. Почти все из них остались живы. [170]

Heприятель потерял: до 4,000 убитыми внутри крепости и до 2,000 убитых во время преследования.

Ураган бойни стихал. Раздавались только глухие выстрелы револьверов, а иногда и ружейные. Площадь крепости усеяна текинскими трупами. Всюду лужи крови. На обвале торчат головы и другие части туловища задавленных взрывом. Из землянок, которых тысячи — раздаются протяжные стоны. Там укрывались от снарядов семьи текинцев, но осколки гранат и бомб проникали всюду. Между кибитками, местами тлеющими, снуют казаки и солдаты, нагруженные коврами, шелковой материей, серебряной сбруей и т. и. В среде их также и «гражданские чины» разных ведомств, бывшие еще утром подземными жителями злополучного для них лагеря, а теперь веселые, занятые приобретением текинских изделий. — В этом отношении более всего озабочен «чиновник со штуцером». Возле него лежит уже порядочный тюк всякого добра, но он деятельно прикупает все больше и в особенности накидывается на серебряную сбрую. Военно-медицинский представитель, так чудесно выздоровевший от флюса, в день штурма — также с ковриками. Впрочем, это произведение тэкинского рукоделия имело притягательную силу на очень многих.

На перевязочном пункте Красного Креста, во рву крепости, масса израненных текинских женщин и детей. Их не успевают перевязать, как снова набирается толпа. Ранения, почти исключительно, осколками снарядов. Пулевых ран мало. — Плачут, стонут и шлют проклятия на голову Тыкма-Сердаря, которого оне считают виновником всех бедствий. Среди пожилых женщин виднеются молодые, красивые; — большая часть [171] последних вымазались глиной, чтобы не привлекать внимание, но зоркий глаз персидского агента, все-таки, признает в некоторых пленных персиянок и оне отбираются в сторону.

Холм уже укреплен и вооружен орудиями. Комендантом укрепления назначен капитан Маслов.

Вечереет... Задымились костры. Группы солдат, расположившись на богатых коврах и одеялах, одетые, некоторые из них, в богатые шелковые халаты, усердно занимаются варкой мучных лепешек в бараньем сале, как делают это туркмены. Идут оживленные рассказы о драматических перипетиях дня. Вопрос о найденном знамени Апшеронского батальона остается спорным. Одни говорят, что его нашли ширванцы, другие утверждают, что сами апшеронцы{63}. Кое-где раздаются песни.

— Ваше вско-б-иe.

— Что тебе?

— Привел вам...

— Что-о-о?...

— Стадо вам привел, ваше вско-б-иe.

Из палатки вылезает офицер. Перед ним вестовой казак, со сворою борзых и несколькими соколами. Позади казака, освещенные светом костра, красуются: верблюд, штуки три ослов и корова с теленком.

— Что ты, братец! куда я все это дену?!..

— Ну, пущай идут, — говорит, ухмыляясь, импровизированный пастух, отгоняя животных, но собак и птиц привязывая у палатки...

— А вот еще вам букварь! продолжает казак, [172] вынимая из сумки огромный фолиант в красном сафьяновом переплете.

— Ну, спасибо. Да ты бы этак ковер притащил — гораздо лучше.

На следующий день приказано зарывать трупы. Для семейств текинцев отвели особое место и разрешили им брать хлеб, утварь и другие вещи. Попечение над ними было возложено на князя Шаховского и обер-контролера.

Не давая опомниться неприятелю от нанесенного удара, генерал Скобелев быстро сформировал два отряда, которые послал в тот же день: один с полковником Куропаткиным на Асхабад — конечный пункт оазиса; другой, с Гайдаровым, — в пески. Сам же Скобелев остался еще на два дня в Геок-Тэпе. Накануне отъезда его в Асхабад, от главнокомандующего Кавказской армией была получена генералом депеша:

«...Ты поймешь мою радость», телеграфировал покойный Император своему августейшему брату. «Поздравь мои храбрые войска. Произвожу Скобелева в полные генералы и даю ему Георгия 2-й ст...»

Начальники частей быстро выстраивали войска перед ставкой временно-командующего.

Скоро перед ними появился немного взволнованный генерал Скобелев... Горячие поздравления окружавших слились с дружным, сердечным «ура!» солдат. На генеральских погонах Скобелева уже не было трех звездочек. Камердинер его Петров, услышав о полном генерале, моментально спорол их.

Вечером того дня, генерал Скобелев уехал к Асхабаду. [173]

Посланные им отряды нигде не встречали сопротивления.

Население Ахала, потрясенное в основе, приходило отовсюду изъявлять покорность. Вместе с ними явился и главный вождь их, Тыкма-Сердарь.

Занятием Асхабада экспедиция окончилась...

Прошло несколько месяцев... Берег Волги в Царицыне покрыт сплошною массою десятков тысяч народа. — Тут купцы, бурлаки, мастеровые, фабричные — все больше рабочий люд.

Глаза толпы, в напряженном ожидании, обращены на Волгу. Ждут!... Вдруг бурный говор начинает стихать, — раздаются возгласы: — едет!... и наступает тишина...

Белые клубы дыма, показавшиеся в дали, все ближе и ближе... Резкий свисток, и маленький пароход, отплывший, несколько дней тому назад, из Красноводска, причаливает к берегу. Через несколько минут из него выходит генерал Скобелев с адъютантом и ординарцами. Генерал возвратился из Ахал-Тэке в Россию.

Лишь только Скобелев вступил на берег, как пронесся такой оглушительный крик «ура»!., что, казалось, будто он вылетает из одних исполинских уст. Дождь шапок, армяков, платков, как бы лесом вырастал над головами...

Это был взрыв такого неподкупного народного энтузиазма, который выпадает на долю тех немногих патриотов, славные имена коих никогда не умирают в памяти народа.

Медленно подвигался генерал Скобелев, с [174] обнаженной головой, среди восторженной массы приветствовавшего его народа, — направляясь к железно-дорожной станции. — Серьёзное лицо генерала и сосредоточенный взгляд обнаруживали по временам признаки сильно сдерживаемого душевного волнения...

Курьерский поезд стоял уже наготове.

Еще раз генерал глубоко поклонился русскому народу. — В глазах у него блестели слезы и он, что-то тихо проговорив, взошел в вагон...

Поезд, окруженный сплошною стеной людей, с обнаженными головами, стал медленно подвигаться вперед...

Проходит год...

Со всех мест России несется заунывный погребальный звон... Русский народ с глубокою скорбью служит панихиды по скоропостижно скончавшемся доблестном патриоте своей родины...