Снимок так и не получился

У каждого есть свое увлечение. Одни собирают почтовые марки, другие — значки, третьи — часы... Да мало ли чем можно увлекаться! Я, например, люблю фотографировать и оформлять фотоальбомы. И хотя не только таланта художника, но и маломальского дарования у меня, по-видимому, нет, увлечения своего не бросаю.

Рассуждаю так: альбомы делаю исключительно для себя, а для меня главное не то, как исполнен снимок, а что на нем запечатлено. Фотоальбомы заменяют мне дневники, которые, как я знаю, ведут тысячи людей.

Фотографии воскрешают в моей памяти пережитые события, людей, с которыми жил, трудился, что-то вершил, к чему-то стремился. Ты можешь остановить память на каком-то жизненном эпизоде, чтобы вновь и вновь подумать, так ли поступал, как нужно, не совершил ли ошибку. Фотоснимки могут рассказать многое. Ведь ты видишь различные детали, которые мог бы и забыть, видишь запечатленные аппаратом глаза людей, выражение их лиц, одним словом, фотография — это замечательный жизненный документ.

Вот почему, когда в конце 1981 года я получил назначение в одну из частей ограниченного контингента советских войск в Афганистане, первое, что положил в свой походный чемодан, это фотоаппарат.

— До фотографий ли там, — засомневалась жена. — Себя бы уберег.

— Ничего, — отвечал я. — Зато документально отчитаюсь перед тобой обо всем, что делал и как делал...

И я действительно сделал очень много, на мой взгляд, интересных снимков. Собственно, сами снимки, может быть, не очень-то и выразительны, но люди и события, запечатленные на них, могут послужить сюжетами для интересных рассказов. [108]

Вот, например, на снимке видим воинов, взбирающихся по крутым скалам. Когда показал его солдатам подразделения, с которым участвовал в бою, они сразу назвали и место, где была сделана фотография, и событие, которое там разыгралось.

— Бой под городом Кандагаром, — сказали солдаты в один голос. — Идем на выручку.

Да, этот снимок был сделан недалеко от города Кандагара, где наши ребята восстанавливали электростанцию, взорванную душманами. Электростанция небольшая, но для города и скрестных кишлаков, можно сказать, главный источник нормального существования. Вот и работали здесь, чтобы побыстрее дать людям свет и тепло.

Восстановив электростанцию, подразделение возвращалось на свою базу. Но сразу же при выезде из города по колонне ударили вражеские гранатометы, минометы и пулеметы. Бандиты стянули сюда такие силы, что нашим воинам пришлось вызывать помощь. Хорошо продуманный обходный маневр вышедшего на помощь подразделения заставил врага оставить поле боя.

Этот снимок и показывает начало обходного маневра. Солдатам он очень понравился. Они просили отпечатать его возможно в большем количестве, чтобы каждый, кто участвовал в этом очень жарком бою, мог иметь его у себя. Я так и сделал.

Но у меня был другой замысел. Я мечтал о таком снимке, на котором будет виден бой в динамике, где будут запечатлены действия и наших солдат, и противника.

Я служил топографом и по своему положению никем не командовал, решений в бою не принимал. Во время занятий моей обязанностью было двигаться с командиром, следить, чтобы подразделения не сбились с пути, уточнять карту и наносить на нее вновь появившиеся предметы или упущенные топографами детали. Поэтому полагал, что смогу найти время осуществить задуманное.

Но все получилось иначе. Оказывается, в бою, кем бы ты ни был, надо прежде всего сражаться. Впрочем, вот как там бывает...

Командованию нашего подразделения стало известно, что душманы готовят крупную операцию и для этого стягивают в одну из провинций многочисленные отряды из других мест.

Вообще-то душманы действуют, как правило, небольшими [109] силами. Обычно это отряды в 100–150 человек, а иногда и того меньше. Налетит такой отряд на сторожевой пост афганских войск, на незащищенный кишлак, расправится с теми, кто поддерживает революцию, — и опять в горы. Если же намечался сбор нескольких, а тем более многих отрядов, это означало, что главари душманов задумали из ряда вон выходящее черное дело.

Часто такие акции бандиты приурочивали к нашим праздникам — Дню Советской Армии и Военно-Морского Флота, 1 Мая, 7 Ноября. Расчет самый, простой — в праздник, как они полагали, ослабевает боевая готовность, притупляется бдительность людей. Но душманы не учитывали, что бдительность и боевая готовность наших воинов в праздничные дни не только не ослабевали, но даже возрастали. Усиливались наряды, активнее действовала разведка. Поэтому, узнав о замыслах противника, наше командование решило предупредить происки бандитов — обеспечить безопасность близлежащих населенных пунктов.

Так 23 февраля 1982 года я оказался не за праздничным столом, а в долине реки, где в составе одной из рот обеспечивали движение колонны с продовольствием для населения.

Февраль в Афганистане — пора буйства весны. Долина реки была вся в красках. Цвели сады, склоны гор, окаймляющие долину с обеих сторон, покрылись зеленым ковром. Но часа через два солнце поднялось почти в зенит и стало невыносимо жарко. С каждым пройденным километром все тяжелее и тяжелее становилась солдатская выкладка.

Мы прошли уже порядочное расстояние, но душманы на нас не нападали.

— Заманивают, бандиты, — сказал один из сержантов, с которым я оказался рядом на левом фланге подразделения.

— Как это — заманивают? — поинтересовался шедший тут же лейтенант — артиллерийский разведчик. Мы встретились с ним в начале пути. Разговорились, а потом вместе двинулись в боевых порядках.

— Известно, как, — продолжал сержант. — Отходят назад и ждут, когда дорога и жара вымотают наши силы. А где-нибудь выберут удобный рубеж и притаятся.

О такой тактике душманов я, конечно, слышал. Но меня обрадовало, что ее учитывают не только офицеры, но также сержанты и солдаты. Именно этим объяснялось [110] то, как они, помогая друг другу, стремились сохранить силы всех до единого.

— Как зовут вас? — поинтересовался у сержанта. В подразделении-то я оказался впервые и не только солдат, но и офицеров знал больше в лицо, чем по фамилии.

— Сержант Горохов, товарищ капитан, — ответил тот.

Местность, по которой мы двигались, была очень своеобразная. Часто встречались довольно широкие и бурные арыки, сады, виноградники, засеянные поля, заросли кустарников, рощицы шелковичного дерева. Двигаться приходилось небольшими группами, поддерживая связь по рации.

Вскоре подразделение вышло к большой поляне. До аллеи тополей, окаймлявших противоположную ее границу, было метров триста. Стояла тишина, и группы продолжали путь. Но когда они достигли середины поляны, по ним с разных сторон ударили сразу несколько пулеметов. Командиры, услышав первые очереди, решили броском преодолеть поляну и укрыться в аллее тополей. Но мощный огонь душманов заставил одних вернуться назад на исходные позиции, а нашу группу уложил на землю метрах в пятидесяти от аллеи.

Я лежал в небольшой борозде. Когда огонь душманов прекратился, поднял голову и осмотрелся. Слева, метрах в трех, в густой траве лежал старший лейтенант артиллерист Шубидзе, рядом — его радист. Справа — сержант Горохов, дальше — еще несколько человек.

— Командир взвода ранен еще в начале атаки, — доложил мне сержант Горохов.

Этот доклад напомнил мне, что я здесь старший и люди ждут от меня решения.

— Старший лейтенант, — приказал я, — передайте командиру подразделения, что мы прижаты огнем противника. В группе двенадцать человек.

Не поднимая головы, радист связался с командиром.

— Приказано отходить на исходные позиции, — доложил он через минуту...

Отходить... Это легко сказать, а вот как сделать? Если даже двигаясь вперед и ведя огонь по душманам, мы все-таки были ими прижаты к земле, то что будет, если покажем им спину? Ведь в таком положении по-настоящему огнем не прикроешься...

Размышляя так, я одновременно обдумывал, что же предпринять, чтобы избежать потерь. Вновь и вновь осматривал местность, стараясь найти на ней хоть [111] одну складку, за которую можно было бы уцепиться. Но поляна ровная. До своих — метров двести, до противника — метров пятьдесят. Но разве пойдешь вперед с двенадцатью бойцами? Впрочем...

Впереди, метрах в двадцати, протянулся большой арык. Достигнув его, можно хорошо укрыться и переждать время до тех пор, пока подразделение не сосредоточится и не примет нужные меры. Но...

Опять «но». В памяти всплыла судьба одного нашего взвода. Его командир тоже решил в тяжелом бою укрыться в арыке. По его команде взвод поднялся и ринулся вперед. Душманы открыли пулеметно-автоматный огонь. Тех, кто добежал до арыка, враг забросал гранатами. В узком арыке граната бьет наверняка. Раненого командира взвода бандиты хотели взять в плен, но он заранее приготовил гранату...

Этот трагический случай промелькнул в памяти как предостережение. Что же предпринять? И я решил.

— Слушать меня внимательно! — громко сказал я. — Сержант Горохов и вы, рядовой, что рядом с ним...

— Рядовой Мокрий, — доложил тот.

— Значит, сержант Горохов и рядовой Мокрий открывают огонь. Мы все, броском, к арыку. Но, прыгнув в него, не задерживаться, а как можно быстрее двигаться влево. Ясно?

— Ясно! — послышались голоса.

— Тогда приготовились! Огонь!

Затрещали автоматы Горохова и Мокрия. Мы стремглав бросились к арыку, а свалившись в него, тут же повернули влево, стремясь как можно дальше уйти от места, куда только что прыгали.

Все получилось на редкость удачно. Мы преодолели расстояние до арыка буквально в считанные секунды. И только один солдат был ранен, но товарищи унесли его с собой. Последним в арык прыгнули Горохов и Мокрий. Они поднялись сразу же, как только мы достигли бруствера арыка, и поэтому через какие-то секунды присоединились к нам.

Едва успели отойти от места «десантирования», как в арык, и именно в то место, куда мы прыгали, полетели гранаты.

Надо было перевести дыхание, осмотреться и принять решение на дальнейшие действия.

— Требуют, чтобы возвращались на исходный рубеж, — доложил радист.

Но где тот более-менее безопасный путь, по которому [112] можно дойти до своих? Я позвал рядового Мокрия, и мы прошли по арыку дальше. Надо было осмотреть местность. Душманы, несомненно, следят за арыком в десятки глаз. Высунешься и сразу попадешь на мушку. Стрелять они умеют.

Я надел на шомпол панаму и чуть-чуть высунул ее из арыка. Выстрелов не последовало. Не заметили или ждут, когда станем вылезать? Тогда выглянул сам и увидел приготовившегося к стрельбе душмана. Он напряженно вглядывался в то место арыка, куда мы только что попрыгали. «Следит, не вылезет ли кто, не добитый гранатами», — заключил я. В нашу сторону он и головы не поворачивал. Упускать такой момент было нельзя. Я тщательно прицелился и сделал одиночный выстрел. Душман свалился, а я мгновенно скрылся в арыке. Подождав с минуту, опять высунул на шомполе панаму. Тихо. Тогда вновь выглядываю из-за кустика. Вижу другого душмана, смотрящего туда же, куда и первый. Прицеливаюсь и вновь стреляю одиночным.

Я осмелел и выглянул в третий раз, уже не выставляя предварительно панаму на шомполе.

Такой поворот дела придал мне уверенности и смелости. Подумал, что, может быть, возможно нанести врагу еще больший урон. Подтянул к себе всю группу. Внимательно осмотрев местность, мы увидели, что сразу же за дорогой, протянувшейся у арыка, вырыта канава. В ней-то и оборудовали душманы свои окопы.

Пока мы не выбьем бандитов, укрывшихся в канаве, отойти к своим нам не удастся.

— Надо атаковать их, — сказал я. — Очистим участок — легче будет пройти к своим.

Разъяснил план действия. После броска гранаты все по-пластунски переползают через дорогу и ведут в канаве бой. Так и поступили. Внезапность обеспечила успехи. Но впереди еще окоп и там тоже бандиты. Бросаю в окоп гранату и даю длинную очередь из автомата. Когда бежал, чуть не угодил под выстрел душмана. Он укрылся в колючем кустарнике, и я не заметил его. Душман уже поднял винтовку, но следовавший сзади меня сержант Горохов опередил врага.

Командир сообщает, — доложил радист, — что будут работать наши вертолеты.

— Собрать оружие душманов, и все в арык! — приказал я.

Солдаты бросились выполнять команду. Через несколько минут мы скрылись в арыке, а вскоре услышали [113] гул моторов. Это шли вертолеты для удара по целям, координаты которых передал старший лейтенант Шубутидзе.

Мы вернулись в подразделение без потерь, сдали медикам раненого, а оружейникам — шестнадцать видов английского, американского и пакистанского оружия.

Все, кто действовал в составе этой группы, были награждены медалями «За отвагу». Мне вручили орден Красной Звезды.

А задуманного снимка сделать так и не удалось. Было не до него. Когда я высказал свое огорчение по этому поводу друзьям, они успокоили: «Успеешь, еще сделаешь...»

Но и в следующем бою со снимком ничего не получилось. Это было 22 апреля. Я находился в роте, которая помогала афганскому подразделению. Справа и слева от нас двигались взводы. Прошли уже около пятнадцати километров и были довольно измотаны трудной дорогой и пятидесятиградусной жарой. И вот перед большим садом, так манившим нас своей прохладой, душманы накрыли роту сильным пулеметным огнем. Командира взвода старшего лейтенанта Коровникова тяжело ранило в грудь, и мне вновь пришлось заменить командира. Ну а в таком положении не до фотографий...

Впрочем, если бы я и решил сделать снимок, то все разно у меня ничего бы не получилось. Как выяснилось после боя, мой фотоаппарат был разбит вражеской пулей. До сих пор не могу понять, как она не задела меня самого.. [114]