Три дня в октябре
Эти три дня решали многое. Прорвется противник к Торжку — и уже некому будет остановить его на Ленинградском шоссе. И пойдут танки с крестами крушить наши тылы, отсекая обороняющиеся части Северо-Западного фронта.
133-я стрелковая дивизия оказалась в эти критические дни в центре событий.
Из воспоминаний Маршала Советского Союза И. С. Конева.
«Рано утром 16 октября направленный мной в танковую бригаду Ротмистрова офицер для поручений полковник Воробьев доложил, что противник прорвал оборону бригады и развил наступление севернее Калинина — по Ленинградскому шоссе, на Медное. Точно установить, где находится наша танковая бригада, ему не удалось.Пришлось немедленно выехать в район Медного. Следуя дорогой, идущей параллельно шоссе Калинин — Медное, я действительно обнаружил движение немецких танков на Торжок. Наших войск не было.
Прорыв противника к Торжку вновь обострил обстановку. Создалась угроза совершенно безнаказанного наступления врага в тыл Северо-Западному фронту и на восток — в направлении Ярославля.
Необходимо было сделать все возможное и невозможное, чтобы предотвратить эту серьезную опасность.
В этот же день я узнал, что к Лихославлю подошли головные части 133-й стрелковой дивизии генерал-майора В. И. Швецова...»
...Небольшую крестьянскую хатенку на окраине Лихославля заполнили командиры полков, служб, приданных подразделений. На столе, занимавшем почти всю комнату, испещренная стрелами оперативная карта района Калинина. Среди собравшихся выделялся высокий, плотного телосложения генерал. Командир 133-й стрелковой дивизии генерал-майор Василий Иванович Швецов, склонившись над картой, излагал сложившуюся обстановку.
Уже в первых боях под Смоленском и Андреаполем комдив Швецов проявил незаурядные способности в военном [105] искусстве. Кадровый военачальник, шинель он надел еще в гражданскую и с тех пор ее не снимал. Окончил военную академию, затем преподавал в ней. Перед войной одним из первых надел генеральскую форму.
В дивизии к нему относились с глубоким уважением. Человек высокой культуры, с людьми он говорил спокойно и просто. В самой сложной обстановке не терял самообладания, сохранял ясный ум и холодную голову. Наконец, был храбр, что и доказал неоднократно.
Учитывая, что немецкие войска рассредоточены на большом участке шоссе между Калинином и Медным, было решено нанести несколько ударов в разных местах одновременно, расчленить противника, отрезать от находящихся в городе основных сил и уничтожать по частям.
Из воспоминаний начальника штаба 2-го батальона 418-го стрелкового полка младшего лейтенанта И. Щеглова.
«Нашему батальону с ротой минометчиков было приказано следовать в направлении Калинина и к исходу 16 октября выйти к деревне Рылово.В последние дни батальон вел непрерывные бои в районе Андреаполя. Люди устали, давно не мылись. Многие были простужены, кашляли. Надо было позаботиться об их отдыхе.
В головную походную заставу мы включили квартирьеров, намереваясь в Рылове помыть людей, хоть немного поспать.
К деревне подходили в полной темноте. На ее окраине нас нагнал вездеход. Из него вышел лейтенант — связной комдива.
— Командира батальона и начальника штаба прошу пройти со мной, — сказал он.
Вошли в один из домов. Очевидно, это было правление колхоза. В просторной, освещенной керосиновыми лампами комнате нас встретили комдив Василий Иванович Швецов и незнакомый нам генерал. На столе — развернутая карта. Задачу ставил командир из штаба.
— Смотрите внимательно, — обратился он к нам. — Мы находимся вот здесь. Ваша задача: выбить противника из деревень Старо — и Ново-Каликино, перерезать шоссе Москва — Ленинград, по которому идет интенсивная переброска техники и живой силы противника в сторону Медного и далее на Торжок. Ваш батальон первым вступит в бой.
Договорились о связи. Были названы сроки донесений. [106] На прощание генералы пожали нам руки, пожелали удачи и отбыли.
Очень не хотелось после пятидесятикилометрового марш-броска ставить батальону такую нелегкую задачу. В Рылово бойцы входили в предвкушении баньки, ночлега в натопленных избах, котелка горячих щей. Но ничего из этого не получилось.
Можно представить состояние бойцов, когда после двенадцатичасового похода под моросящим дождем, по болотам, бездорожью, лесным тропам, по осенней слякоти, подается команда: хат не занимать...
С ходу рота за ротой проследовали по деревенской улице к берегу Тверцы. Началась подготовка к переправе.
Время — час ночи. Темень, хоть глаз выколи. Строго запрещено даже спички зажигать. Не исключено появление немецких разведчиков. Ленинградское шоссе совсем рядом. Кстати, как потом рассказывали местные жители, немецкие мотоциклисты еще дня два назад появлялись на правом берегу. Наш батальон первым подошел к реке. На его плечи легла и вся тяжесть подготовки переправы...»
Из воспоминаний командира батальона лейтенанта А. Чайковского.
«Мост через Тверцу взорван. Саперы отыскали брод в самом узком месте реки. Но и там ширина ее метров тридцать. Под рукой ни понтонов, ни надувных лодок, ни одной плоскодонки. В ход пошли подручные средства: разбирались сараи, старые строения.Взвод разведки и боевое охранение мы переправили на повозках и верхом на лошадях. Разведчики сразу же направились к станции Брянцево. Надо было разобраться — где противник, какие силы движутся по шоссе.
Почти всю ночь занимались переправой. Река ледяная. Важно было не вымокнуть, по сухому перебраться на противоположный берег. Каждая рота строила для себя плот. За работу брались дружно. Форсировали реку и на связанных одна с другой повозках.
Неприятности начались при переправе орудий, минометов. Затонула «сорокапятка». Крюками ее вытащили.
Переправа доставалась нелегко, а время уходило. Только к рассвету на правом берегу собрался весь батальон. Задымили две полевые кухни, потянуло ароматным варевом, и уставшие люди приободрились.
Утром 17 октября на Тверцу прибыли командир дивизии с генерал-полковником. Как потом я узнал, это был И. С. [107] Конев. Я доложил комдиву о том, что переправа завершена и батальон готов к выполнению дальнейшей задачи.
Генерал Швецов вынул из планшета топокарту и стал объяснять обстановку на участке, где нам надо действовать.
— Вашему батальону с минометной ротой и одной противотанковой батареей, — сказал комдив, — следовать через Брянцево к Старо — и Ново-Каликину. В ваше подчинение передается мотоциклетный полк. Непрерывно ведите разведку. Очень важно удачно выбрать исходные позиции для атаки. Следует подойти к селениям как можно ближе и главное скрытно.
— Главная задача для вашего батальона и всей дивизии, — сказал генерал-полковник И. С. Конев, — выбить ч противника из Старо — и Ново-Каликино, перерезать Ленинградское шоссе и занять круговую оборону.
Когда с постановкой боевой задачи было покончено, я пригласил генералов позавтракать в батальоне. Они не отказались. Пока совершалась трапеза, я воспользовался топокартой комдива. Младший лейтенант Сократ Пиневич, инженер по образованию, геодезист, набросал схему местности, на которой нам следовало действовать.
Начальник штаба И. Щеглов в это время собрал командиров рот, взводов. Детально рассматривались взаимодействия подразделений.
Поступило донесение от нашей разведки: в лесу задержаны два красноармейца из мотоциклетного полка. Они рассказали, что накануне вечером на шоссе внезапно появились немецкие танки, колонна автомашин с пехотой и бронетранспортеры. Танков штук шесть, а машин не менее двадцати. Сильно поредевшие в последних боях подразделения мотоциклетного полка оставили Старо-Каликино и рассеялись в лесу.
То же подтвердил начальник штаба 46-го мотоциклетного полка капитан Сафонов, которого мы встретили несколько позже.
Итак, полка, на который мы рассчитывали, фактически уже не было. Щеглов тут же донес об этом в штаб дивизии. В одиночку, да еще без противотанковой артиллерии, нечего было и пытаться брать занятый немцами населенный пункт. И я решил подождать подхода 249-го противотанкового дивизиона.
Таким образом с началом наступления произошла задержка. [108]
В районе Брянцева нас догнала группа всадников во главе с комдивом В. И. Швецовым и комиссаром дивизии В. Г. Сорокиным. Встретив начальство, я сказал, что дальше ехать нельзя: в Каликине немецкие танки и до полка пехоты.
Генерал гневно спросил, почему задержались с выполнением приказа. Пригрозил военным трибуналом. То ли в шутку, то ли всерьез я попросил генерала на пару дней отложить трибунал. Но комдив, видимо, и сам понимал, что вступать в бой без противотанковых средств — безнадежное дело.
В Брянцеве нас встретил начальник станции Солодихин. Сообщил о последних событиях. Рассказал, как лучше выйти к Старо-Каликину и к шоссе. Рядом вертелся его сын Олег — 15-летний мальчишка, который вызвался сбегать со своим приятелем Виктором Николаевым в Каликино, посмотреть, что там происходит. Я было заколебался, но мальчишек как ветром сдуло».
Из воспоминаний И. Щеглова.
«Вернулись мальчишки. Рассказали, что успели высмотреть. Вызвались быть нашими проводниками.Осенний день короток. Быстро стемнело. Под покровом ночи батальон со средствами усиления скрытно выдвинулся на исходный рубеж.
...Наступило морозное утро 18 октября. В Старо-Каликине началось какое-то движение. У колодца крайнего дома, обливая друг друга, гоготали голые по пояс солдаты. Видимо, хорошо выспались — как дома. Наигрывала губная гармошка, из хат тянуло дымком — гитлеровцы готовились к завтраку.
Батальон, затаившись, ждал сигнала...»
Из воспоминаний Антонины Михайловны Емельяновой, жительницы Старо-Каликина:
«Когда фашисты заняли деревню, они вошли в пустые избы — мы убежали в лес. Вечером наш отец пошел домой — хотел увести корову. Но немцы его не отпустили. Велели топить печь, баню. Чуть что — наставляли автомат. Чувствовалось, что фрицы основательно располагаются в наших хатах. Соседний дом заняли офицеры: наверное, там у них был штаб. На крыльце поставили часовых с автоматами.
С отца они глаз не спускали. Но один раз немец, который был к нему приставлен, поленился что ли или из тепла не захотел выходить. Вышел отец в сарай за дровами сам, [109] набрал охапку и почуял — кто-то в кустах прячется. Лес-то у нас сразу за огородом. Тут его окликнули. Наш красноармеец. Ну, все ему рассказал, сколько немцев, где у них штаб.
Утром отец печь топит, немцев в избе набилось, садятся за стол, галдят, смеются. Тут вбегает солдат, бледный, перепуганный: «Рус, рус...» Немцы повыскакивали и бегом кто куда. Пошла страшная стрельба».
Из воспоминаний И. Щеглова:
«Каждый из нас понимал, что атаковать деревни надо внезапно. Неожиданный мощный удар — самый крупный наш козырь.Старо-Каликино брала стрелковая рота Федора Ивачева, усиленная станковыми пулеметами и противотанковыми пушками. Вместе с нею на исходный рубеж выдвигались 5-я рота Петра Касымова, минометная рота Кинжибалова и 6-я рота Молостова. На случай появления противника со стороны Медного приданные артиллерийские и минометные подразделения должны были подготовить заградительный огонь по шоссе.
Между нами и деревней было пустынное скошенное поле. Вдруг одна из копен у деревенской околицы развалилась, из нее выполз танк и открыл огонь по взводу Варакси-на. Артиллеристы взвода Корнилова оказались на фланге, и наводчик Ян Юлиус первым же снарядом угодил в двигатель танка.
Заработали станковые пулеметы, из всех стволов по деревне ударили минометы и орудия. 4-я рота атаковала оглушенного, застигнутого врасплох противника. Неся большие потери, немцы в панике бежали. А рота, не задерживаясь, устремилась к Ново-Каликину.
Так первая, хорошо продуманная и подготовленная операция завершилась удачно. В этом боевом эпизоде, впрочем, как и в других боях, хорошо проявил себя командир роты лейтенант Ф. Ивачев».
Из воспоминаний А. Чайковского:
«Атаку батальона хорошо поддержали артиллеристы 400-го полка. Командир дивизиона Портяников вел беглый огонь по скоплению фашистов возле школы. Не помогли немцам и танки. Повернув вслед за своей убегающей пехотой, они, чтоб не попасть под огонь артиллерии, сворачивали с шоссе, но тут же глохли в глубоких кюветах. Экипажи зажигали шашки и под прикрытием дымовой завесы выскакивали из машин. [110]Наши саперы успели поставить на шоссе мины, и часть немецких танков подорвалась на них.
Овладев Ново-Каликином, мы заняли круговую оборону. Только успели окопаться, как со стороны Калинина на шоссе появилась большая колонна бронетранспортеров с автоматчиками. И трудно сказать, как бы все обернулось, не окажись у нее на пути взвод Кандаурова...» В тот день, 18 октября, разведвзвод первым вышел к Ленинградскому шоссе у юго-восточной окраины Ново-Каликина. Командовал взводом Иван Кандауров — человек смелый, отчаянный, мастак на всякие выдумки и хитрые уловки. Дождавшись момента, когда шоссе опустело, комвзвода скрытно расположился с бойцами по обе стороны дороги, протянув через нее телефонный провод.
Со стороны Калинина показалась колонна машин с солдатами. Впереди, в мотоцикле с коляской, катил, судя по всему, офицер. Ехали немцы весело, с губной гармонью. ; Трудно сказать, что чувствовал в эти минуты Кандауров. Нервы были напряжены. Мозг сверлила одна мысль: только бы не зевнуть. Промедлишь секунду, потеряешь взвод... Предупредил: без команды огонь не открывать.
...Резко натянутый провод сбросил седоков с мотоцикла. Завизжали тормоза, и тут же по колонне с двух сторон хлестанули пулеметы, полетели гранаты. Немцы, крича, посыпались с машин, разбегаясь по кюветам. Завязался бой.
Разобравшись в обстановке, немцы стали подбрасывать к Ново-Каликину подкрепление — танки и бронемашины с пехотой. На помощь Кандаурову подоспела батарея 249-го противотанкового дивизиона.
Немцы выкатили легкое орудие и стали бить прямой наводкой.
Мысль у Кандаурова созрела мгновенно: захватить пушку. Иначе от взвода ничего не останется. «Второе отделение — за мной!» — скомандовал он.
Им удалось скрытно подобраться к орудию. В короткой схватке расчет был перебит. Кандауров не был артиллеристом, но полковая школа дала ему навыки владения и этим оружием.
— Ребята! — крикнул он. — Снаряды, живо!
Снаряды были то что надо — шрапнель. Кандауров развернул орудие: «Ну, держись, гады!» Опомнившись, немцы сосредоточили по орудию бешеный огонь. Кандауров оказался в самом пекле боя. [111]
На фронте сплошь и рядом жизнь или смерть. В пылу боя Кандауров не сразу понял, что ранен. Обожгло ногу, почувствовал слабость. Но было не до этого. Пушка продолжала бить.
Люди выходили из строя. Порой ему приходилось самому и подносить снаряды, и заряжать, и стрелять.
Вот уже послан в ствол последний снаряд. Последний выстрел.
Умолкло орудие. Фашисты, видимо, решили: всё, в живых никого. И бросились к пушке в открытую.
— Гранаты! — крикнул комвзвода. Ему подтащили ящик немецких гранат.
— Нате! — выкрикнул Кандауров и швырнул первую. За нею полетели другие. Немцы отпрянули.
Второе ранение оказалось более опасным: нестерпимая боль резанула вдоль живота. Кандауров ткнулся головой в землю.
Потом боль как будто отпустила. Он поднял голову и понял: дело плохо. Перебегая, немцы сжимали кольцо. У него хватило сил доползти к пулемету и нажать гашетку. Рядом рванула граната, и он потерял сознание.
Швырнувший гранату немец бросился к Кандаурову. Но старший сержант Зидер заслонил командира, штык сработал быстрее автомата.
К вечеру бой стал стихать. Противника отогнали к Горбатому мосту, к Калинину.
Кандаурова положили на носилки и понесли в деревню Рылово, в медсанбат. Подошли комбат Чайковский, начальник штаба Щеглов. Откинули плащ-палатку, поцеловали разведчика, попрощались: «Спасибо, друг».
Вскоре, почти одновременно, тоже с тяжелым ранением выносили с поля боя и Иннокентия Щеглова. А война продолжалась.
Забегая вперед, скажем: Иван Кандауров выжил. Воевал до конца, все время в разведке. К трем полученным под Калинином ранениям прибавилось еще четыре, плюс контузии. Прибавилось и наград. По праздникам Иван Зотьевич Кандауров надевает форму подполковника. Награды — в несколько рядов: два ордена Красного Знамени, три — Отечественной войны I степени, ордена Кутузова I и II степени, Красной Звезды, медали. Но самая дорогая для него награда [112] — первая: орден Ленина, «заработанный» им в 41-м на 1 Ленинградском шоссе.
Но вернемся к октябрьским событиям. Шел 119-й день войны. На исходе этого дня, вечером 18 октября, полковник Мультан доложил командиру дивизии: «Деревни Ново — и Старо-Каликино освобождены от противника. Батальон лейтенанта Чайковского захватил много трофеев».
Большое начинается с малого. Победа у каликинских деревень явилась первой нашей победой на пути к освобождению Калинина. И в этом смысле ее трудно переоценить.
...Через пару дней в батальон прибыл командующий Калининским фронтом генерал-полковник И. С. Конев. Его сопровождал командир 418-го стрелкового полка полковник Мультан. Командующий расспрашивал, как проходил бой, много ли бойцов потеряли.
Враг оставил на поле боя около трехсот солдат и офицеров. Батальон захватил три танка, много автомашин, мотоциклов, оружия. Были взяты пленные, и в числе трофеев — два фашистских штандарта.
— Недаром в народе говорят: не так страшен черт, как его малюют, — сказал командующий, пожимая руки Мультану и Чайковскому.
— Спасибо вам. Дали по зубам немцу.
Беседа командующего с окружившими его командирами и красноармейцами подходила к концу, когда Конев вдруг удивленно спросил: — А почему это у вас комбат в лейтенантах ходит? Мультан начал что-то объяснять. Конев прервал его: — Есть у вас шинель?
— В автомашине, товарищ командующий.
— С вашего разрешения кое-что у вас позаимствую. i Конев подозвал адъютанта и отдал какое-то распоряжение. Тот сбегал к машине.
— Командиру второго батальона 418-го стрелкового полка 133-й дивизии Александру Феликсовичу Чайковскому присваивается воинское звание капитан Красной Армии, — громко объявил Конев и, сняв лейтенантские «кубари», прикрепил к петлицам по «шпале».
— Вы отлично управляли боем. И дальше так воюйте. Пускай фашисты знают: дальше им хода нет. Теперь только назад — «цюрюк». [113]
* * *
Стрелковому батальону старшего лейтенанта В. Маловичко приказано было в тесном взаимодействии с 8-й танковой бригадой действовать южнее Медного, у деревни Поддубки.
Под покровом темноты батальон вместе с артиллерийским дивизионом Н. Островского и минометчиками выдвинулись на огневые позиции. Подошло пять танков бригады Ротмистрова.
— Все, чем богаты, — с грустью сказал один из танкистов.
Подъехал батальонный комиссар В. Сорокин. В только что отрытом блиндаже накоротке проходило партийное собрание. Вопрос один: сделать все, чтобы не пропустить гитлеровцев ни в Калинин, ни в сторону Медного.
— Главное для нас, — говорил комиссар, — истреблять танки и, сколько можно, живую силу.
Потом слушали заявление красноармейца Владимира Шершнева о приеме его в партию.
В бой Шершнев шел коммунистом. Дрался он геройски и заслужил в том бою первую боевую награду.
У Поддубок отличились многие. Даже те, кто впервые шел в бой. Для зенитчиков пулеметной роты Михаила Кудристенко это было боевое крещение, но как они помогли пехоте. Их счетверенные пулеметные установки косили гитлеровцев, отсекая автоматчиков от танков.
О том, как развивались события у села Поддубки, вспоминает бывший командир противотанкового огневого взвода 400-го артполка старший сержант П. Баринов: — Получилось так, что мой взвод 76-миллиметровых пушек со взводом пехоты оказался несколько в стороне от стрелкового батальона, на участке которого должен был развернуться основной бой. Но позицию мы выбрали удобную, с хорошим обзором. Выставив дозор, в течение ночи зарылись в землю, даже блиндажи успели перекрыть.
Ночь прошла тихо. На рассвете командир батареи Хлыстов сообщил по телефону, что должны подойти несколько наших танков. «Смотри, не перепутай с немцами», — предупредил он. Я проинструктировал орудийцев, переговорил с командиром взвода пехоты. Во взводе после боев было всего около 20 стрелков.
На рассвете на проселочной дороге показались танки. Смотрю в бинокль и не могу понять — чьи. За танками следуют [114] машины с людьми. Докладываю комбату и в это время замечаю на башнях фашистские кресты. Меня даже в жар бросило. Что есть силы крикнул: «Взвод — к бою!» Танков было шесть. Еще не видя нас, они шли с открытыми люками. Потом открыли огонь по Поддубкам. Сделав по несколько выстрелов, развернулись и пошли в нашу сторону.
Я скомандовал: «Огонь!» После первых наших залпов два танка загорелись. Потом задымил еще один. В это время орудие Журбы замолчало. Подбегаю к нему. Тяжело раненный Журба лежит между станинами. Наводчик убит, расчет в растерянности, а немецкие автоматчики уже рядом. Встаю к панораме, командую: «Шрапнелью!» Немцы попадали. Тут вижу: на орудие Остапенко прут два танка. Разворачиваю свою пушки. Одна машина повернулась ко мне бортом, и я влепил два бронебойных в бак с горючим. Кто-то подбил вторую машину.
Отбились... А без танков пехота попятилась. Глянул на своих: Остапенко и Журба ранены, в расчетах и половины не осталось. И у пехоты не лучше. Командир взвода убит, около пулемета два трупа, раненые стонут.
Доложив комбату Хлыстову, я попросил подкрепления. «Держись с тем, что есть, — сказал мне комбат, — здесь еще жарче, чем у тебя. У меня одно орудие осталось, минометы и «сорокапятки» повыбило».
Вижу — положение незавидное. Вызвал из лесу ездовых, приказал оставить с лошадьми и повозками одного человека, остальных поставил к орудиям. Двоим велел взять у пехоты пулемет. Насобирали по окопам патронов, подобрали несколько немецких автоматов, нашли ящик с «горючкой». В общем, вооружились, как могли, и стали ждать немцев. На одном орудии Остапенко, на другом я, у пулемета Крюков с напарником, да три автоматчика с бутылками горючей смеси. Связь с комбатом оборвалась. Теперь вся недежда только на себя.
Немцы появились в том же порядке: впереди танки, за ними автоматчики. Крюков мастерски отсекает автоматчиков от танков и прижимает их к земле. А мы с Остапенко лупим по танкам. Один остановился, другой задымил, а третий — сразу факелом. Четвертый уже добрался до нас, но из окопа полетели бутылки с «горючкой», и он запылал. Тут уже и фашист, видно, озверел. Не стал спасаться, рванул скорость и навалился на нашу пушку. Двоих раздавил вместе с орудием, Остапенко успел отпрыгнуть. [115] В танке рванули снаряды, и он ткнулся пушкой в землю.
Осталось нас семеро. Снарядов мало. Правее гремит бой. Там основные силы. Что у них — не знаем. У немцев, видно, тоже никакой ясности. Людей у меня — горстка, а они нас бомбят. Самолеты зашли два раза, покидали бомбы в лес и ушли. Значит, опять жди атаки.
Распределились. Я у орудия, со мной заряжающий и подносчик. Крюков с напарником у пулемета, двое с автоматами. И опять началось... Танки бьют с ходу. Это не страшно — больше для слабонервных. А вот один остановился, поводит стволом. Надо упредить. Выстрел! Есть! Крюков бьет длинными очередями по пехоте. Точно бьет, хладнокровно, как на стрельбище. Ствол орудия у меня накалился, впереди дым, пыль, люди все черные, кровь на лицах, кажется, и душа запеклась.
Тут бы нам всем и могила, но подоспела подмога. Между нами и танками встали черные столбы разрывов. Били из-за спины. Послышалось «ура», и, обтекая нас, навстречу немцам пошла пехота.
...В общем, мы свое дело сделали. И всё — конец силам, всему есть предел. Подъехала группа командиров на конях — командир полка майор Абузин, комиссар Липко-вич, другие. Увидели нас, стали обнимать — не думали, что мы живые. Потом нас всех, оставшихся, наградили. Меня орденом Красного Знамени.
...Потеряв Марьино, Медное, а затем и Поддубки, гитлеровцы все еще удерживали участок Ленинградского шоссе с деревней Городня южнее каликинских деревень. Бои перемещались туда. Позднее немцев разгромили и там. Но это уже сделали другие.