Содержание
«Военная Литература»
Мемуары

Часть I

1. В Северной Таврии

Густые сумерки обволакивают израненную бомбами и снарядами Таврическую степь. По дорогам бредут толпы женщин, стариков и детей с дорожными торбами и посохами. Они возвращаются в разграбленные и растерзанные фашистами родные хутора и села, чтобы возродить жизнь Северной Таврии.

— Далеко еще до Агаймана? — спрашивает офицер у встречной женщины, хотя у самого на коленях лежит топокарта.

— Сейчас будет Нижняя Торгаевка, а там рукой подать.

— Степь — не горы. Руку подашь, а зацепиться не за что, — вставляет шофер.

— Так то ж на безлюдье. А теперь вон вся Северная Таврия военным людом да беженцами забита.

Северная Таврия. Какая она хмурая, неспокойная. Это, видимо, потому, что с давних времен у нее складывалась нелегкая судьба. В народе издавна хранится легенда о том, что в далекие времена властелин Крыма [6] хан Менгли Гирей, собравшись «погулять» за перешейками, натянул поверх стеганого кафтана свою лучшую кольчугу, надел халат на собольем меху, пристегнул к поясу кривую саблю и выехал на берег Сиваша. Он обмакнул в воде свои сафьяновые сапоги — по древнему поверью это приносило удачу в походе, — вскочил на коня и устремился со своей многочисленной ордой через перешеек на север, на плодородные поля Украины. Всадники в широченных шароварах и коротких рубахах мчались, сливаясь с шеями коней. Над их черными головами поблескивали кривые сабли. И наполнилась степь заревом горящих сел, трупами убитых, стонами раненых, плачем обездоленных. Ислам звал к истреблению гяуров.

Тяжко стонала степь Северной Таврии под копытами диких орд. Она иссохла, посерела, обезлюдела. Возвращаясь в Крым с богатой добычей, Менгли Гирей вновь остановился на берегу Сиваша. Он вынул саблю и стал рубить ею воду, смывая людскую кровь. Раны, нанесенные Сивашу, начали гнить. С тех пор и стали называть его «Гнилым морем»...

Мысли унесли меня куда-то далеко в историю, и я не заметил, как мы чуть было не налетели на повозку. «Виллис» резко повернул влево и запрыгал по целине. Мы проехали в «голову» обоза и остановились. Подбежал офицер, и, хотя трудно было определить кто мы, на всякий случай доложил:

— Командир взвода транспортной роты лейтенант (он назвал свою фамилию).

Обоз этот, оказывается, из-под самого Мелитополя ищет «хозяйство Машталлера». Такие блуждающие тыловые подразделения встречались нам и раньше.

— Почему отстали от части? — спросил я.

— Порядки у нас, товарищ генерал, извините, как в татарской орде, — запальчиво вырвалось у лейтенанта, — узнаем куда наши наступают, смешно сказать, от местных жителей.

Настроение невольно испортилось. Действительно, корпус успел прорваться к Перекопу и уже отведен в резерв, а по степи все еще блуждают отставшие подразделения.

Стало понятно многое из последнего разговора с Маршалом Советского Союза А. М. Василевским. Он подчеркнул, что 4-й гвардейский Кубанский казачий кавалерийский [7] корпус преследуют неудачи. Сущность их в слабости управления.

— Мы решили, — сказал тогда Маршал, — заменить комкора. Кроме того, предполагается на базе этого в общем-то боевого корпуса вновь создать Конно-механизированную группу фронта.

Причины неудач мне действительно были известны. О них можно было бы сейчас и не говорить, если бы дело касалось только генерала Кириченко. К сожалению, в начале 1943 года у нас не сложился еще достаточно твердый и правильный взгляд на использование подвижных соединений, в том числе кавалерийских дивизий и корпусов в наступательных операциях. Существовали разные мнения, основанные на личном опыте того или иного командующего или штаба.

Известен такой случай. После разгрома Таганрогской группировки противника войска 4-го Украинского фронта под командованием генерал-полковника Толбухина перешли к преследованию. 4-му гвардейскому кавалерийскому корпусу Толбухин поставил задачу с весьма решительными целями: прорваться в оперативный тыл врага, разгромить его подходящие резервы, отрезать пути отхода и так далее. Но корпус, к сожалению, не смог выполнить этих задач.

В силу того, что от успешных действий корпуса зависело многое в развитии фронтовой операции, командующий фронтом неоднократно обращал внимание комкора на недопустимость таких несвойственных подвижному корпусу действий. Но положение дел не улучшалось. Днем 15 сентября на командный пункт генерала Кириченко в село Вишевский приехал представитель Ставки Верховного Главнокомандующего Маршал Советского Союза Василевский. Он изучил причины неудач корпуса и пришел к выводу, что они кроются в отсутствии достаточно волевого и решительного управления.{1}

— Не вижу тенденции к стремительным и дерзким действиям, — сказал он, делая ударение на слове «стремительный».

Позже, точнее 23 сентября, когда корпус был выведен в резерв фронта, мне пришлось присутствовать на разборе боевых действий 4-го гвардейского кавалерийского [8] корпуса. Оценка, которую дал комкор своей группе, была явно необъективной.

— Молодцы мои казаки-гвардейцы! — громко заключил он разбор. — Передайте, что они показали лихую казачью удаль в бою и доблестно выполнили мой приказ.

Пришлось собраться в узком кругу для нового разбора и побеседовать по душам. Я сказал, что Маршалы Буденный и Василевский поручили мне передать их недовольство действиями корпуса. Дело, конечно, не в казаках, они дрались действительно отважно, смело и беспощадно, но решительных боев было все же мало. У подвижной группы не наблюдалось стремления к прорыву в оперативный тыл противника.

Во время этих боев у командира корпуса находился представитель Главного штаба кавалерии полковник Терещенко. Присутствовал он и на разборе. О своих впечатлениях Терещенко написал Маршалу Советского Союза Буденному и привел слова командира корпуса, которые во многом объясняют причины некоторых неудач.

«Время оперативных рейдов миновало. Такие рейды опасны и ведут к гибели кавалерийских соединений. Правильно я говорю?» — обратился он к начальнику штаба корпуса генералу Пичугину, стремясь найти у него поддержку. Николай Андреевич промолчал. Комкор понял это по-своему и снова повторил: «Знаю я, как в таких рейдах погибали корпуса».{2}

Наша беседа была непродолжительной. Мне казалось, что командир корпуса понял неверность своих взглядов, но, к сожалению, у него было не ложное убеждение, а ошибочный взгляд. Он даже запальчиво заявил: «В новой операции вырвусь вперед и не буду ни о чем доносить». В своем докладе Терещенко привел эти слова комкора, прокомментировав их так: «Звучало это как обида за те указания, которые сделал Маршал Советского Союза Василевский в своей директиве».

Мнение, что время оперативных рейдов теперь миновало, бытовало в начале 1943 года среди некоторой части кавалерийских командиров. Разные взгляды на использование кавалерии существовали и в высших штабах. Предполагалось, например, преобразовать кавалерийские [9] корпуса в легкие конно-стрелковые соединения. В защиту выдвигались такие доводы: «редкое применение атак в конном строю; хронический некомплект и низкое качество конного состава; трудности зерно-фуражного снабжения кавалерии; значительный расход бойцов сабельных частей для несения службы коноводов и т. д.».{3} Разумеется, если бы восторжествовала эта точка зрения, время рейдовых операций подвижных войск действительно миновало бы.

А отдельные товарищи придерживались в то время иного мнения. Они были убежденными сторонниками кавалерии в чистом виде. «Кавалерийские дивизии и корпуса без разных комбинаций, — утверждали они. — Конечно, кавалерийские соединения необходимо усиливать танками, артиллерией и другими боевыми средствами, чтобы придать им достаточную огневую и ударную силу, но это лишь средства усиления. Точно так же, как насыщается средствами усиления пехота, однако, от этого она не перестает быть пехотой».

Стремясь убедить Ставку Верховного Главного командования в необходимости сохранить кавалерию в чистом виде, сторонники такого взгляда преувеличивали ее роль. «Кавалерийские корпуса, — говорили они, — сыграли решающую роль в разгроме немцев под Москвой, Сталинградом, на Северном Кавказе и на Левобережной Украине».{4}

Создание Конно-механизированных групп, куда бы входили кавалерийские, танковые и механизированные корпуса, поддерживаемые авиацией, — таково было третье направление. В действии подобных Конно-механизированных групп имелся и некоторый опыт.

Один из наиболее широких экспериментов, на мой взгляд, был проведен при освобождении Северного Кавказа. 6 января 1943 года Ставка приказала командующему Северной группой войск Закавказского фронта генерал-лейтенанту И. И. Масленникову объединить 4-й Кубанский, 5-й Донской кавалерийские корпуса и несколько танковых полков в Конно-механизированную группу. Ей была поставлена задача прорваться в оперативный тыл противника, овладеть районом Невинномысска, в последующем — Армавиром, и отрезать пути отхода [10] войскам 1-й немецкой танковой армии на Ростов. Командованию группы не удалось организовать тесного взаимодействия между корпусами, войска группы действовали недостаточно энергично и, к сожалению, задача эта выполнена не была.

В дальнейшем, вплоть до выхода к Ростову-на-Дону, характер боевых действий данной группы не изменился.

Военный Совет Северной группы войск указал, что «несмотря на ряд требований Военного Совета Северной группы и Военного Совета фронта о недопустимо медленных темпах движения Конно-механизированной группы, положение не улучшается. Уже одно то, что пехота 44-й армии не только догнала конницу, но и перегнала ее, является ярким показателем «стремительных действий» гвардейских казачьих кавалерийских корпусов...»{5} Дальше в директиве говорилось о том, что вместо стремительных и решительных действий группа осуществляет тактику «топтания на месте». «Штабы продолжают «руководить» войсками, находясь на слишком большом удалении — 30–40 и более километров...»

Говорится об этом вовсе не для того, чтобы дать определенную характеристику командующему Конно-механизированной группой. Тут дело не только в нем. Группа была сформирована, но не создан был орган ее управления. Его функции принял на себя штаб 4-го гвардейского Кубанского корпуса. Однако у него не было ни достаточного количества технических средств, ни нужного органа управления войсками, ни просто опыта руководства в масштабе армейской группировки.

В этих условиях решающую роль должен был сыграть сам командующий, который, к сожалению, после первых же неудач пришел к выводу, что «время оперативных рейдов миновало».

Стараясь убедить комкора в том, что рейдовые операции не только не изжили себя, но имеют неограниченные возможности и гораздо полнее, чем другие виды боя, отражают диалектику современных наступательных операций, я сказал на совещании:

— Чем больше плотность огня, мощнее ударная сила, тем более подвижными должны быть войска, стремительнее [11] их действия. С прорывом Конно-механизированной группы в глубокий оперативный тыл врага открываются возможности к широкому и стремительному маневру, так как там нет столь плотных боевых порядков, как на заранее подготовленных оборонительных рубежах. В свою очередь, разгром резервов, штабов, узлов связи, органов тыла и так далее дезорганизует управление, увеличивает панику в рядах врага, подавляет его моральный дух и волю к сопротивлению.

— Скорее всего наоборот, — возразил командир корпуса, — Конно-механизированная группа в оперативном тылу будет подвергаться ударам с фронта, с флангов и с тыла. Ее будет терзать авиация противника. Против нее будут брошены оперативные резервы, чтобы возможно быстрее покончить с нею. Все это не так просто, как вы мыслите.

Его горячо высказанные суждения ничего не опровергли. Более того, в них были явные слабости, которые расшатывали его позицию.

— Войска, которые прорвались в глубокий оперативный тыл врага, — продолжал я развивать свою мысль, — всегда находятся в более выгодном положении, чем войска, у которых в оперативном тылу оказалась дерзкая, решительная, высокоподвижная, стремительно действующая группировка. Ведь она появляется в тылу тогда, когда фронт противника трещит, когда у него возникает масса угроз. Со всеми угрозами необходимо бороться практически одновременно, иначе каждая из них может быстро перерасти для немцев в бедствие. В этих условиях перед Конно-механизированной группой открываются решающие возможности.

В одном из писем в Ставку Маршал Советского Союза Буденный выразил мысль, что «при дальнейшем развитии нашего наступления подвижные войска, в том числе конница, сыграют основную роль в окончательном разгроме врага».{6} В основе своей это была для того времени верная мысль. Но чтобы добиться не просто эффектного, а эффективного использования кавалерии, мы еще во время битвы на Волге, на совещании командиров кавалерийских корпусов и дивизий, которое проводил Маршал Советского Союза С. М. Буденный в одном из пригородных [12] сел Воронежа, где располагался штаб Степного фронта, предлагали вывести кавалерийские корпуса из подчинения командующих армий (3-й гвардейский кавалерийский корпус, которым мне пришлось командовать, входил тогда в состав 21-й армии). Ибо фронт имеет значительно больше возможностей обеспечить ввод подвижных соединений (кавалерийских, танковых, механизированных) в прорыв. А несравненно большая полоса наступления открывает возможности к лучшему использованию основного качества гвардейских кавалерийских корпусов: широкого, стремительного маневра в оперативной глубине обороны противника, нанесение внезапных, дерзких ударов по резервам и важнейшим объектам, от захвата и разгрома которых зависит судьба вражеской группировки и т. д.

Вокруг этого вопроса в то время шел спор, и лишь 1 мая 1944 г. Ставка Верховного Главнокомандования сообщила командующему фронтом.

Кавалерийские корпуса из подчинения командующих армий изъять и впредь использовать их как средства фронтового командования для развития успеха и удара по тылам противника на оперативно-важных направлениях.

Во всех случаях использования кавалерийских корпусов усиливать их танковыми соединениями, поддерживать их действия авиацией...{7}

Следует, однако, сказать, что командующий войсками 3-го Украинского фронта генерал армии Р. Я. Малиновский предвосхитил это указание. При освобождении Правобережной Украины он использовал нашу Конно-механизированную группу как средство фронтового командования, бросая ее в глубокие рейды по оперативным тылам противника. Эти рейдовые операции показали, что, когда учитывается не какая-нибудь одна, пусть даже самая важная сторона или качество кавалерии, а используются все они в их взаимной связи, когда ударная и огневая силы дополняются другими подвижными войсками на моторах и между ними устанавливается тесное, устойчивое взаимодействие, тогда такие подвижные войска обретают новое, более высокое боевое [13] качество. Они способны тогда выполнять любые, самые сложные оперативные задачи.

В те дни нельзя уже было оставлять кавалерию «в чистом виде». Решение комфронта вновь создать Конно-механизированную группу, несмотря на неудачный опыт Северной группы войск вовремя освобождения Северного Кавказа, было смелым и по тому времени разумным решением.

* * *

...Погасли последние лучи солнца, когда мы подъехали к селу. У шлагбаума нас остановил часовой. Увидев меня, он отдал честь и добродушно сказал:

— Въезжайте, товарищ генерал.

Мы «въехали» в корпус, с которым не расставались уже до конца войны в Европе.

Командир встретил меня в подавленном настроении. Он должен был сдать корпус и уехать в распоряжение командующего кавалерией Красной Армии.

Утром следующего дня было проведено совещание командного состава всех дивизий, корпусных частей, начальников отделов и служб управления корпуса. Мы со всей откровенностью побеседовали о недостатках последних боев в районе Перекопа.

Маршал Советского Союза С. С. Бирюзов в своей книге «Когда гремели пушки» рассказывает об этих боях. Мне хотелось бы дописать несколько строчек в эту страницу войны.

Событиям на Перекопе предшествовала удачно проведенная Мелитопольская операция. Особенно хорошо в ней складывалась обстановка на направлении 4-го гвардейского кавкорпуса. Вскоре после прорыва обороны противника перед корпусом появилась свежая 1-я словацкая пехотная дивизия. Немецкое командование давно обратило внимание на то, что ряды ее подозрительно быстро тают при малейшем соприкосновении с советскими войсками. Дивизию занесли в списки неблагонадежных и держали в резерве. Но положение не изменилось. За ней закрепилась даже кличка: «Дивизия — быстро домой». И вот, в силу катастрофически ухудшающейся обстановки, командующий 17-й армией генерал Енеке 27 октября 1943 года решил бросить эту чехословацкую [14] дивизию в бой против 4-го гвардейского казачьего корпуса в районе Мелитополя. Если бы немецкое командование не было потрясено своей столь быстро развивающейся трагедией, оно обратило бы внимание, что словаки ринулись в «бой» с необыкновенным желанием, даже с радостью. Генерал Енеке слишком поздно понял свою оплошность. Но он мог бы утешить свое воинское самолюбие тем, что это был промах не военного, а политического характера. Как бы то ни было, 1-я словацкая дивизия в несколько тысяч человек со всем вооружением и боевой техникой добровольно перешла на нашу сторону. Тыловые части дивизии, как в дальнейшем выяснилось, немедленно были переброшены в Кривой Рог, а затем — в Одессу. Об их судьбе будет рассказано ниже. Словацкая дивизия открыла кубанцам путь в оперативный тыл противника. Развивая успех, корпус устремился к Перекопу.

В ночь на 1 ноября разведывательный отряд, возглавляемый начальником разведки 10-й кавалерийской дивизии майором Н. И. Бабаевым, проник на Турецкий вал и, организовал круговую оборону. Получив это сообщение, командир дивизии генерал-майор Б. С. Миллеров приказал командиру передового отряда 36-го кавалерийского полка подполковнику С. И. Ориночко развить успех. С передовым отрядом отправился и заместитель командира дивизии полковник П. А. Самодуров.

Сплошные черные тучи заволокли небо, лил холодный осенний дождь. Воспользовавшись темнотой, эскадроны в пешем строю ворвались на Турецкий вал. Одному из взводов 4-го эскадрона удалось блокировать опасно расположенный дот. Командир взвода молодой лейтенант Василий Руденко подполз к амбразуре и удачно метнул в нее противотанковую гранату. Мощный взрыв потряс своды дота. На пути к другому доту Руденко был ранен. В глубине обороны гитлеровцы атаковали и окружили казаков. Случилось так, что 36-й кавалерийский полк с ходу прорвался через вал, и, не останавливаясь, устремился через перешеек. Вслед за ним прошел 183-й артиллерийско-минометный полк. На этом слабо прикрытом участке удачно преодолели Турецкий вал и передовые части 19-го танкового корпуса генерала И. Д. Васильева. Взвод Руденко остался незамеченным и в течение шестнадцати часов вел бой в окружении. Взвод все-таки вырвался [15] из кольца. Но на войне, к сожалению, свирепствует закон фатальной неизбежности потерь. Рассказывать о бое, это значит рассказывать не только о героизме, но и о героической смерти.

Мне вспомнился один из таких рассказов о перешейке. После прорыва во 2-м эскадроне не оказалось пулеметчика Василия Коваль. Позже его нашли убитым у пулемета, в стороне от места прорыва. Выяснилось, что он выдвинулся на эту огневую позицию, чтобы прикрыть свой эскадрон. Немцы дважды пытались контратаковать подразделение, когда оно преодолевало вал. Но каждый раз нарывались на губительный огонь пулемета. Недалеко от него стали рваться снаряды. Коваля ранило осколком. Он уже собрался сменить огневую позицию, но в это время через Турецкий вал пошел еще какой-то эскадрон. Уходить с этого места сейчас — значило оставить казаков без огневой поддержки. И он остался на месте. Между тем снаряды рвались все ближе и чаще. Было ясно — это верная смерть...

Через вал прорвались танкисты, они захватили поселок колхоза им. Буденного и устремились к Армянску. 36-й кавалерийский полк обошел его с запада и с ходу ворвался на южную окраину. К его северной окраине прорвался один эскадрон 40-го кавалерийского полка. Командовал этим эскадроном старший лейтенант И. В. Герасименко. Сил было явно недостаточно. Взять Армянск — мощный узел сопротивления — не удалось. В дальнейшем 4-й гвардейский кавалерийский корпус не смог быстро подтянуть к перешейку свои главные силы и развить успех. Началось чрезмерно осторожное нащупывание, недостаточно энергичная перегруппировка и т. д. А ведь чистая случайность, как вспоминает Бирюзов, помогла позже установить, что на Турецком валу были участки, совершенно не занятые противником. Конский состав 36-го кавполка, испуганный атакой вражеской авиации, устремился вдоль дороги на север и перескочил обратно через вал. Вечером того же дня командующий 51-й армией генерал-лейтенант Я. Г. Крейзер, войска которого подошли к Перекопу, организовал здесь атаку, успешно захватил этот естественный коридор и надежно закрепил его. Все складывалось, казалось, неплохо. Но медленно, слишком медленно, накапливались силы у Перекопа. Время было упущено, внезапность утрачена. Части, прорвавшиеся [16] к Армянску, понесли серьезные потери. Остатки их с трудом пробились назад через Турецкий вал. Получилось так, что командир конного корпуса поторопился доложить о прорыве в Крым. 2 ноября корпус был выведен в резерв фронта. А на рассвете 3 ноября из-за Турецкого вала с развернутым знаменем прорвался 40-й кавалерийский полк под командованием подполковника Головащенко. Знамя нес казак Миллер. В самых воротах вала он был сражен вражеской пулей. Древко знамени подхватил старший сержант Петр Халтобильный и бросился вперед, увлекая за собой боевые порядки полка.

Через некоторое время стало известно, что передовым частям 10-го стрелкового корпуса удалось перейти через Сиваш и захватить плацдарм на Крымском побережье. Легко представить себе, как шли они по пояс в ледяной соленой воде, увязая в топком, илистом дне, шли в глубокой темноте, не зная, что ждет их у противоположного берега. Ведь это были не времена 1737 года, когда русские войска под командованием фельдмаршала П. П. Ласси, переправляясь через Сиваш вброд, знали, что ночь надежно укрывает их от взора врагов. И даже не 1920 год (кстати, форсирование Сиваша тогда также было осуществлено войсками Южного фронта под командованием М. В. Фрунзе и также в первых числах ноября), когда ночь все еще не могла в мгновенье повесить фонари на всем побережье и встретить хорошо организованным массированным огнем подошедшие к берегу части. В этих условиях любая рана, полученная на Сиваше, значила бы смерть. Но плацдарм был все-таки взят и надежно закреплен.

Когда наступление затухает, каждый приказ соединениям второго эшелона и резерва может означать ввод их в бой с целью развития боевых действий. Поэтому, когда генерал Пичугин доложил, что получено боевое распоряжение начальника штаба фронта генерал-лейтенанта Бирюзова (это было в середине дня 5 ноября), родилась надежда, что корпус будет введен в бой в районе Перекопа. Нам было приказано под покровом ночи к утру следующего дня сосредоточиться в районе Красная Поляна, Екатериновка, Аскания-Нова.

Рассвет застал нас уже в новом районе. Здесь мы получили телеграмму Маршала Советского Союза Буденного [17] в которой он тепло поздравил казаков, офицеров и генералов с 26 годовщиной Великой Октябрьской социалистической революции, пожелал приумножить боевую славу советской конницы. Казаки были уверены, что в день великого праздника корпус будет введен в бой на Перекопском перешейке. Мы знали, что обстановка там накаляется. Немцы успели подвести резервы и предприняли бешеные атаки, чтобы заткнуть брешь в своей обороне. Была вполне возможна попытка войск противника прорваться через Перекоп на Херсон. В связи с этим командующий фронтом приказал выбросить в район совхоза «Червоный чабан» одну усиленную кавалерийскую дивизию и занять там жесткую оборону. Этот совхоз расположен при входе в Перекопский перешеек. Было принято решение поднять по тревоге дивизию генерала Головского.

Василий Сергеевич — мой старый сослуживец. Еще в начале войны, когда формировалась на Кубани 50-я кавалерийская дивизия (под Москвой ей было присвоено наименование «30-я гвардейская»), Головской прибыл ко мне на должность командира 37-го кавалерийского полка. В первых же боях в лесах смоленщины, а точнее, 27 июля 1941 года, полковник Головской при прорыве через большак Борки-Жарковский на реке Межа был тяжело ранен. Я был рад нашей встрече. Он уже генерал, командир дивизии.

Мы договорились, что комдив заедет в штаб корпуса и мы вместе прорекогносцируем район обороны. Через час Головской был уже у меня. Выехали в моей машине, [18] чтобы в пути посоветоваться и решить необходимые вопросы.

— Имейте в виду, — сказал я Головскому, — войска фронта нацелены на наступление, а не на оборону. При вводе корпуса в прорыв ваша дивизия составит второй эшелон корпуса. Продумайте и разработайте вопросы, исходя из этого варианта. Надо быть все время в полной боевой готовности.

— Приказ на наступление не окажется для нас неожиданным, — заверил Головской.

Комдив тридцатой говорил спокойно и немногословно, без громких фраз. На его округленном добродушном лице не было заметно и тени беспокойства и озабоченности, но это только так казалось. Он был из тех командиров дивизий, которые очень надежны в обороне. У него всегда все до конца продумано: каждая складка местности грамотно использована в интересах обороны, каждый танк и самоходка, орудие и миномет, пулемет и автомат, все инженерные заграждения расставлены и оборудованы так, что ничего не улучшишь. Он хорошо и своевременно разгадывает тактические ходы противника и не упустит его оплошности; умело маневрируя своими силами и средствами, смело проводит контратаки. Поэтому-то мой выбор и пал на дивизию Головского.

— Интересное совпадение истории, — будто самому себе сказал Василий Сергеевич. — В 1920 году наши вышли к Крымским перешейкам в последних числах октября. И вот теперь, как по заказу, в это же время.

— Возможно произойдет еще одно совпадение. Помните, вслед за пехотой 51-й дивизии Блюхера через Перекопский перешеек в прорыв пошла 1-я Конная армия Семена Михайловича Буденного. Мы пойдем по ее пути. Только прорывать будет не 51-я дивизия, а 51-я армия, но все же 51-я.

— Будем надеяться.

Но наши надежды не оправдались. К Перекопу подтягивались войска 51-й армии генерал-лейтенанта Я. Г. Крейзера. В район поселка «Червоный пахарь» прибыла 347-я стрелковая дивизия. Образовалась большая скученность войск в этом районе. Начальник штаба фронта генерал С. С. Бирюзов распорядился перевести 30-ю кавалерийскую дивизию несколько западнее и поставил задачу организовать ее силами оборону побережья [19] от полуострова Карадай до Перекопа. Одновременно мы должны были обеспечивать стык между 51-й армией генерала Я. Г. Крейзера и 2-й гвардейской армией генерал-лейтенанта Г. Ф. Захарова, нацеленной в западном направлении на Херсон.

...В Асканию-Нову, где располагался наш штаб, мы возвратились вечером того же дня. Обремененный заботами, я как-то не сразу обратил внимание на то, что штаб наш расположился в центральной усадьбе знаменитого заповедника. Вспомнил об этом, когда внезапно наткнулись на убитую зебру. На белых полосах, опоясывающих ее округлое плотное тело, были видны пулевые раны, из которых тянулись следы запекшейся крови. Нас поразило, как много было здесь рассеяно по полю убитых животных. В другом месте мы увидели стадо мертвых бизонов.

Вернувшись в штаб, мы пригласили старика — знатока здешних мест.

— Разграбили гитлеровцы Асканию-Нову, — говорил, он со слезами на глазах. — Какие племенные самцы были — бизоны, зебры, антилопы канны, гну голубой, нильгуа, олени-маралы, а какие красавцы пятнистые олени были... Все повывезли, а чего не смогли взять — постреляли. Мало чего осталось. Почитай, всю птицу забили. Одного страуса упустили, так гонялись, гонялись за ним, и все-таки пристрелили. А хряков, так тех били и тут же жрали. Узнал бы Михаил Федорович все это, в гробу перевернулся...

— А кто это, Михаил Федорович? — спросил кто-то из присутствующих.

Старик удивленно взглянул на него из-под густых бровей и с видом явного превосходства начал:

— В тридцать втором году был создан здесь Всесоюзный Научно-исследовательский институт...

— Это вы, папаша, издалека начали, — остановил рассказчика тот же голос. Он хотел сказать еще что-то, но, встретив жесткий взгляд старика, благоразумно смолк. Старик продолжал:

— Михаил Федорович был директор наш, ученый академик, какие не на каждом веку бывают. Его каждый умный человек знает, — недовольным тоном заявил дед и многозначительно поднял брови. [20]

Много интересного рассказал нам старик из Аскании-Новы.

...Не расставаясь с надеждой на предстоящую рейдовую операцию в Крыму, мы торопились быстрее привести части и соединения, как говорили тогда, в полный боевой порядок. Но нашим надеждам и на этот раз не суждено было осуществиться. Дело в том, что на Никопольском плацдарме противника были обнаружены новые соединения.{8}

Полагая, что немецкое командование готовит операцию для оказания помощи своим войскам в Крыму, командующий фронтом, наряду с подготовкой к дальнейшему наступлению, решил укрепить оборону. 12 ноября генерал С. С. Бирюзов передал боевое распоряжение, согласно которому наш корпус, кроме дивизии генерала Голевского, должен был создать «жесткую, глубоко эшелонированную, противотанковую оборону на две дивизии по рубежу Новая Орлянка, Веселая Долина, Новая Ретьевика, Ильинка». Этот рубеж проходит несколько севернее, северо-западнее крупного населенного пункта Агайман. Одновременно необходимо было подготовить контрудары в различных направлениях: в сторону Никопольского плацдарма, в общем направлении — один на Новую Рубановку, другой — левее, на Марьинск. Третий контрудар был нацелен на Перекоп.

Утром 14 ноября дивизии приступили к инженерным работам. Но нам удалось закончить лишь работы первой очереди. Около полуночи заместитель начальника штаба фронта полковник Коровиков, находившийся на ВПУ фронта в Агаймане, передал боевое распоряжение генерала Толбухина: «корпусу к рассвету 15. II. 43 г. сосредоточиться в районе...» (дальше следовал перечень целого массива населенных пунктов, расположенных восточнее дороги, идущей от Перекопа к Каховке, примерно, на полпути между ними). В конце распоряжения приказывалось иметь в виду в дальнейшем выдвинуться в район Старая Маячка, Большая Копани. Это уже говорило о том, что надвигаются серьезные события. Оба эти пункта расположены километрах в двадцати от Днепра, против [21] города Херсона. Вновь ожила надежда, что мы включаемся в активные боевые действия.

Действительно, обстановка к этому времени в полосе 4-го Украинского фронта складывалась, как говорится, далеко не планово. 3-я гвардейская армия генерал-лейтенанта Д. Д. Лелюшенко, 5-я ударная генерал-лейтенанта В. Д. Цветаева и 28-я армия генерал-лейтенанта А. А. Гречкина продолжали боевые действия, стремясь сбросить войска 6-й армии немцев с Никопольского плацдарма. Но немецко-фашистское командование цепко держалось за Никополь и Кривой Рог. Оно делало все возможное, чтобы сохранить за собой марганцевые и железорудные разработки этого важного экономического района. Никопольский плацдарм играл не только роль щита от ударов с юго-востока. Его, очевидно, планировали использовать для прорыва к Перекопскому перешейку. На всем протяжении от Беленького до Горностаевки шли напряженные бои. А на правом крыле фронта вдоль южного берега Днепра, от Горностаевки и до Кинбурнской косы, растянулась оборона 2-й гвардейской армии генерал-лейтенанта Г. Ф. Захарова и 1-го укрепрайона. Но и на этом участке противник имел два небольших плацдарма. В районе озера Вчерашнее части 4-й горнострелковой дивизии немцев удерживали хутора Саги. Они расположены километрах в двух-трех восточнее города Цюрупинска. А на Кинбурнской косе до батальона румын занимали Покровские хутора, вытянувшиеся вдоль Днепровско-Бугского лимана. Но если восточнее Цюрупинска плацдарм мог при определенных условиях, обеспечить свое назначение, то на Кинбурнской косе батальон воинства Антонеску, на мой взгляд, просто не успел удрать. Переправиться через более чем десятикилометровый лиман на виду у пулеметов и орудий прямой наводки — дело не легкое. Тут трудно сказать — румыны удерживают плацдарм или плацдарм удерживает их. Во всяком случае, при наличии такого водного пространства этакий «пятачок» не мог выполнить роли плацдарма.

Для полноты обстановки осталось сказать, что 51-я армия под успешным командованием генерал-лейтенанта Я. Г. Крейзера продолжала боевые действия на Крымских перешейках, подготавливая условия для последующего перехода в наступление. Но чтобы осуществить широкое мощное наступление на Крым, необходимо было [22] (это понимали все) ликвидировать плацдармы на южном берегу Днепра, особенно Никопольский, нависающий над правым флангом и тылом 4-го Украинского фронта.

В условиях этой обстановки противник внезапно выбрасывает десант в районе села Кузьминка (это в десяти километрах от Херсона вниз по течению). Там развернулись напряженные бои. Дивизии корпуса были уже сосредоточены на рубеже населенных пунктов Малая Маячка, Старая Маячка, Большая Копани, а второй эшелон южнее. Штаб корпуса расположился на небольшой железнодорожной станции Брилевка. Здесь мы получили приказ быть в готовности частью сил корпуса во взаимодействии с войсками 2-й гвардейской армии, в течение 24 августа ликвидировать десант противника.

10-я гвардейская дивизия располагалась ближе к этому району, в крупном населенном пункте Большая Копани, поэтому решено было возложить эту задачу на нее. В голове уже возник план не только столкнуть десант в Днепр, но и на его плечах форсировать реку и самим захватить плацдарм. С этим намерением направился я к Келегейским хуторам, откуда решил осуществлять управление операцией. Ознакомившись с обстановкой, изложил командиру 10-й гвардейской кавдивизии план контрдесантных действий. Сказал, что его будет поддерживать 152-й истребительно-противотанковый артиллерийский полк майора Костылева.

— Слушаюсь, товарищ генерал, все будет сделано. Один вопрос: какой полк прикажете готовить к форсированию?

— Это вы решайте сами.

— Слушаюсь, товарищ генерал. Свое решение я доложу.

Каждое его слово звучало как-то подчеркнуто отдельно, но в них не чувствовалось привычной армейской твердости.

Все было готово, но наша помощь, к сожалению, не понадобилась. Генерал Я. Г. Крейзер уже успел разделаться с десантом.

Надо сказать, что в результате частых перегруппировок части и дивизии за эти дни изрядно измотались. Казалось бы невелика Северная Таврия, но каждый километр разбитой, слякотной дороги стоил целых десяти.

Нам была предоставлена возможность доукомплектовать [23] дивизии и хорошо подготовиться к предстоящим операциям. На охране побережья остался усиленный 133-й кавполк и эскадрон 138-го полка.

В эти дни мы серьезно изучили и проанализировали операции, проведенные корпусом со времени прорыва на «Миус-фронте», и в докладе командующему фронтом вновь поставили вопрос о необходимости создания штатных Конно-механизированных групп, управление которыми осуществлялось бы командующими со штабами, укомплектованными по штатам штаба армии.{9} Вскоре мы получили директиву, которую ошибочно восприняли как ответ на наш доклад. В ней говорилось, что в целях единообразия установить для частей и соединений корпуса наименование «4-й гвардейский казачий кавалерийский Кубанский корпус». Такие же ритуалы давались и кавалерийским дивизиям.{10}

— Вот вам и Конно-механизированная группа, — заключил начштаба корпуса, — очевидно, будут создаваться и развиваться танковые и механизированные соединения и объединения, а кавалерия постепенно свертывается.

— Не время свертывать кавалерию, — возразил я, — подвижные войска должны перерастать в качественно новые, примерно, по такой формуле: от кавалерии в ее чистом виде к Конно-механизированный войскам, а затем к механизированным и танковым соединениям и объединениям. А бурное развитие танковых войск будет подстегивать, ускорять этот процесс.

— Тогда кавалерийские соединения будут подчинены механизированным и утратят самостоятельность, они будут поглощены ими.

— Никто никого не поглотит. Тесно взаимодействуя, они будут дополнять друг друга. Это повысит их огневую и ударную силу, способность к широкому маневру, внутреннюю прочность. Но это должна быть не «физическая смесь», а «химическое соединение». Что касается директивы, надо, чтобы ее зачитали перед строем каждой части. Полковник Карев пусть развернет беседы о боевой истории полков, дивизий, корпуса. Ведь личный состав со времени сформирования корпуса значительно изменился.

Следует сказать, что политические отделы корпуса и [24] дивизий, весь политический аппарат, партийные и комсомольские организации хорошо, по-настоящему широко и серьезно, развернули пропаганду боевых традиций Кубанского корпуса. В частях было много ветеранов, они-то и были основными хранителями боевых традиций и славы казачьей, истории рождения и боевого пути Кубанского корпуса, а история его была поистине славной.

...В ту осень по-особому золотились пшеничные поля Кубани. Но над ними уже звенели суровые песни войны:

Вставай, Кубань! Народным гневом
Бурли, бушуй, мятись, вскипай.
На смертный бой с врагом скликай
Своих сынов отважных, смелых.
Вставай, Кубань! Кубань, вставай!

Поднимались сыны Дона и Кубани, Ставрополя и Терека на защиту своей Родины. Широко было известно в казачьих полках, как поднялась на бой с вражиной семья старого казака Грачева Михаила Федосеевича из станицы Родниковской. Было у него шесть сыновей: Василий, Герасим, Иван, Михаил, Петр и Тимофей. Построил он их под густой кроной шелковицы, как для присяги, и говорит:

— Вы есть надежда и защита нашего советского народа и земли нашей. Идите и бейте врага-супостата без жалости, насмерть, а обороняться придется, так и обороняйтесь насмерть. И еще помните: ждем мы вас с матерью всех домой только героями, с отличием. Не было еще в нашем роду Грачевых трусов и не должно быть!

Благословила своих сынов и Аксинья Григорьевна. Старый казак несколько дней ходил задумчивый. Чуяло женское сердце к чему это. А когда Федосеич сказал жене: «Не к лицу казаку, отцу шестерых сынов, сидеть на печи», Аксинья подала мужу уже приготовленный ею немудреный дорожный узел...

Партийные организации станиц, хуторов и аулов развернули формирование казачьих сотен и батарей. Колхозы давали казакам отборных коней, обмундирование. Стекались казачьи сотни в полки и двигались к пунктам формирования. Здесь в марте 1942 г. были сформированы 12-я и 13-я кавалерийские дивизии. 30 марта из них [25] образовали 17-й кавалерийский корпус и передали его в подчинение Северо-Кавказского фронта.

В оборонительных боях на Кубани родилась боевая слава кубанских казаков. А после знаменитой Кущевской атаки корпусу и дивизиям Указом Президиума Верховного Совета Союза ССР от 28 августа 1942 года были присвоены звания гвардейских. В дальнейшем в состав Кубанского корпуса была введена 30-я Краснознаменная кавалерийская дивизия. Она была сформирована в августе 1941 года и имела большой опыт боев на территории Запорожской и Днепропетровской областей. За эти операции дивизия была награждена орденом Красного Знамени. Вскоре корпус был усилен новыми частями и соединениями.

В октябре 1942 года 4-й гвардейский кавалерийский корпус был разделен на два корпуса — 4-й гвардейский Кубанский казачий корпус (в него вошли 9-я, 10-я гвардейские и 30-я Краснознаменная кавалерийские дивизии) и 5-й гвардейский Донской казачий корпус (в составе 11-й, 12-й гвардейских и 63-й кавалерийских дивизий). Командиром Донского корпуса был назначен генерал-майор Селиванов.

Дальше