Случаи из жизни авиаполка на фронте
ШТРАФНИК
В середине зимы 1943-1944гг., на аэродроме Котивец, восточнее Кривого Рога, от обильных снегопадов стоянки самолетов и взлетная полоса были обвалованы высокими сугробами.
В один из тех зимних дней мне довелось быть на аэродроме при весьма необычном случае, приведшем к поломке двух боевых самолетов.
Виновник этого случая — авиамоторист ЗАЙЦЕВ был отправлен в «штрафную роту».
Случай на аэродроме Котивец (Коробчино) происходил при следующих обстоятельствах: авиатехник с молодым мотористом КИСЕЛЕВЫМ проверяли на самолете ЛА-5 мотор. После запуска мотора техник самолета решил осмотреть систему зажигания и вылез из кабины. Он приказал авиамотористу КИСЕЛЕВУ сесть в кабину и следить за оборотами работающего мотора.
Вероятно, молодому мотористу, не имеющему опыта и достаточных знаний, было неприятно сидеть в кабине ревущего самолета и одновременно следить за жестами руки подающего ему сигналы авиатехника.
Моторист КИСЕЛЕВ, вероятно, не поняв передаваемого ему сигнала, или случайно, передвинул рычаг сектора газа на самолете.
Ла-5, как резвый конь, подпрыгнув на месте, сорвался с тормозных колодок, укрепленных в снегу и на довольно большой скорости вырвался на летное поле.
Опытный моторист мог бы легко и быстро остановить разбег самолета, но Киселев, вероятно, испугался того, что самолет может взлететь с ним и, предполагая, что место в кабине займет опытный техник, вывалился из самолета. Догнать по заснеженному аэродрому неуправляемый самолет было невозможно. На большой скорости, произвольно маневрируя между снежными сугробами, Ла-5 совершал свой рейс. Наруливая одним колесом шасси на сугробы у стоянок самолетов, временно сбавляя скорость, самолет разворачивался и менял свое направление.
Многие из техников пытались догнать самолет, чтобы забраться в его кабину, но этого никому не удавалось сделать. За самолетом бежали, и когда он разворачивался на сугробах, от него разбегались, потому что нельзя было угадать вновь выбранный маршрут неуправляемого самолета.
Чтобы затормозить скорость самолета, кем-то была начата стрельба по скатам шасси, и, как по команде, после первых одиночных залпов, по всему аэродрому затрещали винтовочные выстрели. Свистящие по аэродрому пули были куда опаснее быстрого движения самолета, и поэтому пытавшихся догонять самолет стало меньше.
Обстановка в те минуты на аэродроме была смешной и опасной тем, что на стоянках аэродрома, кроме истребителей авиаполка, находилось два авиаполка самолетов Ил-2, и всем было очевидно, что руление неуправляемого самолета может окончиться плохо.
Всего несколько минут продолжалось произвольное руление самолета по аэродрому, но и этого было достаточно для большого «ЧП».
В одном из своих рейсов неуправляемый Ла-5, натолкнувшись на большой сугроб и самолет Ил-2, повредил у него плоскость крыла. С погнутыми лопастями винта и с ободранной обшивкой застрял в сугробе капонира.
Многие из однополчан с сожалением вспоминают этот случай и не могут удержаться от смеха, представляя себе обстановку на аэродроме в те минуты. Но авиамотористу Киселеву было не до смеха. Он сильно переживал, когда его посадили под арест.
После объявления авиамотористу Киселеву решения об отправке его в штрафную роту, он заметно обрадовался. Вероятно, он предполагал более строгое для него решение суда.
Через полгода с небольшим авиамоторист Киселев искупил свою вину в штрафной роте и возвратился в авиаполк. Заметно было его старание и желание загладить свою вину перед однополчанами аккуратным выполнением возложенных на него обязанностей почтальона, и делал он это добросовестно, с особой почтительностью и уважением. Часто без особой надобности он спешил и бегал по аэродрому, разыскивая адресатов. Помогал своим товарищам по обслуживанию самолетов.
И чего-то только не случалось на войне!
Пленные
Командир звена ЛАВРЕНКО И.П.
Фронтовая жизнь летчиков не всегда складывалась определенно, в границах удачных побед, почестей и наград или славного героического конца во время воздушного боя.
Служба летчиков, хотя и довольно редко, заканчивалась для некоторых из них трагическим позором вынужденного плена, если их сбивали за линией фронта.
Вынужденный плен для летчиков был не только венцом их морального позора, но и невыносимо тяжелым условиями жизни в лагерях, унижавших человеческое достоинство, произволом, жесткостью, полуголодным рабским существованием заключенных.
В наше время многое стало известным о тяжелой участи советских людей, попавших во время войны в фашистские лагеря и тюрьмы.
Но непосредственный рассказ бежавшего из немецкого плена летчика Лавренко И.П., самолет которого был сбит над оккупированными районами Украины, глубоко взволновал меня и остался в моей памяти.
Около двух месяцев Лавренко пришлось добираться до линии фронта, скрываясь от ненадежных взоров людей, идти по ночам и по бездорожью, лесами обходить населенные пункты, голодать и мерзнуть в ветхой одежде.
Но самым трудным испытанием для Ивана Лавренко были несколько часов, когда ему пришлось лежать в холодной воде лесного озера, чтобы служебные овчарки немецкого патруля не могли обнаружить его следы.
Командир звена Лавренко И.П. в авиаполку пользовался заслуженным авторитетом. На его личном счету было несколько сбитых им самолетов.
В последние месяцы войны, после удачно совершенного побега из немецкого плена, летчик Лавренко И.П. вернулся в свой авиаполк. А после войны по состоянию здоровья был уволен из рядов Советской Армии.
В альбоме ветеранов авиаполка за 1980 г. есть военная фотография, напомнившая его рассказ о плене, услышанный мной в 1945 г. на аэродроме г.Веспрем, в Венгрии.
Летчик ВОРОНЧУК А.А. и ФИДИРКО А.С.
Далеко не всем удавалось бежать из немецкого плена и примером для этого летчики ВОРОНЧУК А.А. и ФИДИРКО А.С., которых освободили только при наступлении Советских войск.
Выполняя задание на разведку летчики ВОРОНЧУК А.А. и ФИДИРКО А.С. обнаружили ж.д. эшелон с техникой и солдатами и решили его атаковать. Нанесли большие потери противнику.
На четвертом заходе для атаки эшелона самолет ВОРОНЧУКА А.А. был подбит зенитным снарядом, и он был вынужден посадить свой самолет за линией фронта. Летевший в паре с ВОРОНЧУКОМ ФИДИРКО решился на смелый подвиг. Он пытался сесть рядом с подбитым самолетом ВОРОНЧУКА.
НО при посадке самолет ФИДИРКО перевернулся, и оба летчика оказались в плену.
Если бы летчику ФИДИРКО удалось осуществить свои благородные и смелые намерения, вместо плена его могли ожидать высокие награды и всеобщее уважение. Но на войне не всегда получалось так, как хотелось бы.
Кроме переживаний в тяжелых условиях немецкого плена, летчикам ВОРОНЧУК А.А. и ФИДИРКО А.С. пришлось провести много неприятных для них дел, во время их проверки. Таков был закон и порядок послевоенного времени.
На радиостанциях наведения
На радиостанции наведения под Чугуевым
Для организации связи взаимодействия авиации с наземными войсками и наведения самолетов над полем боя от авиационных соединений 17ВА выделялись радиостанции типа РСБ-ф с офицерами от авиадивизий.
Во второй половине июня 1943 г. меня вместе с пом. нач. штаба дивизии майором КИСЛЫХ, с радиостанцией РСБ-ф откомандировали в расположение наземных войск, в 3-х км восточное г.Чугуева.
Немецкая артиллерия из района г.Чугуева вела периодический обстрел наших позиций, и нам по правилам фронтовой маскировки и с целью безопасности пришлось автомобильную радиостанцию зарыть в земле и хорошо ее замаскировать. Экипаж радиостанции сержанта КРИВОШЕЕВА с нашей помощью быстро справился с этой работой, которая была хотя и тяжелой, но жизненно необходимой в условиях артиллерийского обстрела.
Наши обязанности на радиостанции наведения, кроме постоянного дежурства радистов на прием в радиосети взаимодействия, состояли в том, чтобы находиться в готовности и наводить свои самолеты в случае начала немецкого наступления.
В такой ожидательной готовности нам пришлось находиться до начала небывалой по силе и своему масштабу битвы под Курском, которая началась 5 июля 1943 г.
Следует отметить, что наши ожидания на передовой линии фронта были тревожными, потому что нам были хорошо известны сила и мощь немецких армий. Одновременно мы знали, что наше командирование к лету 1943 г. проявило большую подготовку и значительно укрепило обороноспособность наших войск. Мне пришлось самому видеть глубоко эшелонированную оборону наших войск. На нашем участке, под Чугуевым, в глубину обороны занимали позиции четыре стрелковых дивизии первого рубежа. В районе Сватого и Старобельска также были подготовлены рубежи обороны и сосредоточены резервы наших войск.
В начале июня мне удалось видеть маршала ЖУКОВА, проезжающего с запыленным лицом в открытой машине вместе с сопровождающими офицерами. Вероятно, сам маршал ЖУКОВ лично проверял организацию оборонительных рубежей.
На нашем участке оборонительного рубежа мы видели минные поля, ложные позиции (макеты) артиллерии и танков.
Во время битвы под Курском на нашем участке фронта линия обороны по р.Сев.Донец оставалась без изменения. Но наши истребители и штурмовики непрерывно летали на разведку и наносили удары по железнодорожным составам, узлам и срывали перевозку немецких войск из района Донбасса для помощи своим войскам во время Курской битвы.
Нашей радиостанцией было принято донесение от летчика ХИМУШИНА о том, что на аэродроме Рогань, под Харьковом, производят посадку немецкие бомбардировщики. Наша радиостанция продублировала (передала) это донесение летчика ХИМУШИНА на наши аэродромы, что дало возможность немедленно послать наши самолеты для нанесения бомбового удара по аэродрому Рогань, где было уничтожено нашими летчиками больше десятка немецких бомбардировщиков.
Летчику ХИМУШИНУ за проявленную смелость в боях, отличное использование радиосвязи в полетах и передачу важного донесения по радио, посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза. Его именем названа одна из улиц Г.Москвы.
На радиостанции наведения в р-не Малиновка
В начале августа мне приказали сменить позицию радиостанции и переехать в район села Малиновки, что в 15 км южнее г.Чугуева. Следует отметить добросовестное отношение к своим обязанностям экипажа радиостанции РСБ-ф и самого начальника радиостанции сержанта КРИВОШЕЕВА, их трудолюбие и терпеливость переносить бытовые неудобства жизни на передовой линии фронта. Каждый переезд радиостанции на новое место начинался с тяжелой и срочной работы по рытью котлована для автомобильной радиостанции, которая выполнялась обычно в течение одной ночи.
Для меня дежурство на радиостанции наведения на передовой линии было уже привычном делом.
Мы вели наблюдение за воздушным пространством и передавали по радио для своих истребителей о появлении немецких самолетов и держали связь со своими аэродромами. Напряженно и долго смотреть в яркую синеву неба при солнечной погоде было не весьма приятно — уставали и слезились глаза.
Дежурство на радиостанции наведения, в районе села Малиновка было для меня особенно запоминающимся и важным.
В один из дней, перед самым заходом солнца, наблюдая за небом над линией фронта, мне удалось заметить над горизонтом появившиеся точки немецких самолетов. Немедленно подал я команду на запуск двигателя радиостанции, и через несколько секунд было уже видно мне, что на небольшой высоте летят в нашу сторону 12 немецких бомбардировщиков Ю-87, которых мы называли «лапотниками» за их неубирающиеся шасси.
Переданный мной сигнал о полете немецких бомбардировщиков был сразу принят на наших аэродромах, что дало возможность заблаговременно поднять в воздух наших истребителей.
Немецкие бомбардировщики, атакованные нашими истребителями, были вынуждены сбросить свой смертоносный груз в степи, до подхода к аэродромам.
Имея явное преимущество и воздухе над Ю-87, уже устаревшим типом бомбардировщиков, наши истребители расстреливали их и сбивали своим пушечно-пулеметным огнем.
На обратном пути к нашей радиостанции летели только четыре из 12-ти Ю-87, да и тех все еще продолжали преследовать и расстреливать наши истребители
Наблюдая эту победу над Ю-87, команда радиостанции, вместе со мной, от радости кричала «ура!» нашим летчикам, потому что в их победе мы были прямыми помощниками, 8 из 12 Ю-87 было сбито в этом бою нашими истребителями.
В фронтовой газете Юго-западного фронта за август месяц 1943 г. на целой странице была описана победа наших летчиков-истребителей над Ю-87, и в этой статье была только одна краткая фраза — «по сигналу, принятому от радиостанции наведения, было поднята группа истребителей...» Мне было несколько обидным, что газета о принятом сигнале от радиостанции оставила безымянном.
Весь экипаж радиостанции сержанта КРИВОШЕЕВА, вместе со мной, был очень доволен тем, что по праву считал себя помощником и участником победы наших летчиков, потому что выигранные ими секунды в быстром обнаружении самолетов Ю-87 и передачи сигнала на аэродромы имели немаловажное и, может быть, решающее значение для успешного проведения боя наших истребителей с Ю-87.
В начале августа 1943 г. меня отозвали с радиостанцией наведения в штаб дивизии в Александровку. Имея несколько свободных дней, мне удалось написать большую статью по использованию радиосвязи с истребителями фронтовой авиации в целях обмена опытом и некоторые предложения по дальнейшему улучшению связи с постами ВНОС на линии фронта. Моя статья была опубликована в журнале «Связь Красной Армии» № 10 в октябре 1943 г., за моей фамилией — инженер-капитан ОЖИМКОВ.
Под Изюмом с радиостанцией наведения
Как обычно, после организации узла связи на новом месте, мне с радиостанцией наведения пришлось отправиться на линию фронта под г.Изюм, на р.Сев.Донец.
Во время нашего пути по степным дорогам нам часто приходилось видеть сбитые немецкие и наши самолеты.
Особенно большое впечатление на нас произвел полусгоревший самолет ЯК-9.По номеру самолета мы определили его принадлежность к нашей дивизии. На днях, в воздушном бою был сбит знакомый мне летчик ГРИНЕВ.
Летчик л-нт ГРИНЕВ, по всей вероятности, во время боя был серьезно ранен и пытался посадить свой самолет в степи. Но при посадке самолета летчик потерял сознание, а его подбитый самолет во время посадки загорелся. Поблизости от самолета, в степи никого не было, кто мог бы вытащить раненого летчика из кабины горящего самолета. Так погиб в бою за нашу Родину боевой летчик сто седьмого авиаполка нашей дивизии ст.лейтенант ГРИНЕВ, оставшийся в моей памяти как «боевой всадник без головы».
По заданию командования наша радиостанция была развернута в 10 км восточное г.Изюм, на опушке леса, недалеко от р.Оскол. Наша позиция не обстреливалась немецкой артиллерией, и мы не наблюдали над нами в воздухе немецких самолетов.
Вероятно, относительное спокойствие для меня и команды радиостанции было вызвано тем, что немецкое командование было уверено в крепости и непреодолимости своей военной наземной обороны в районе г.Изюм.
Наши самолеты ИЛ-2 поддерживали наземные войска, пытающиеся прорвать оборону немцев в районе г.Изюм.
В течение нескольких дней, с раннего утра до позднего вечера, содрогалась земля от ревущего гула моторов пролетающих над нами одна за другой эскадрилий-штурмовиков ИЛ-2, сопровождаемых нашими истребителями.
Самолеты ИЛ-2 штурмовали и бомбили занимаемую немцами оборону в районе г.Изюм.
Никогда мне не приходилось видеть такого массированного и непрерывного применения штурмовиков ИЛ-2 над полем боя. Приятно было видеть возросшую мощь и многочисленность нашей авиации в 1943 г.
Как мне потом стало известно, наступление наших войск, даже при такой мощной поддержке со стороны штурмовой и бомбардированной авиации, успеха не имело. Прорвать немецкую оборону в районе Изюма нашим войскам не удалось.
В сентябре 1943 г. мне пришлось ехать по дороге через Изюм на Лозовую и своими глазами видеть немецкую оборону в этом районе.
В то время наши войска прорвали немецкую оборону на Р.Миус и по р.Сев.Донец у г.Змиева начали развивать наступление за освобождение Донбасса. Немецкие войска, боясь окружения, вынуждены были отступать на рубеж к Днепру.
Во время поездки от Изюма к Лозовой я понял, что неудачное наступление наших войск под Изюмом было по причине хорошо подготовленной в инженерном отношении, глубоко эшелонированной немецкой обороной в этом районе.
Стальные колпаки-башни с пулеметными гнездами, другие укрепления были оборудованы на большой по ширине площади и имели глубину до 30 км. Такую оборону было трудно прорвать без танков и тяжелой артиллерии.
После неудачного наступления наших войск под Изюмом наша радиостанция наведения вместе со мной была вызвана обратно в Куриловку для отправки на линию фронта в другое место.
Случай под Тарановкой
Боевое напряжение на Юго-Западном фронте, во второй половине августа 1943 г., заметно нарастало. Готовился прорыв немецкой обороны на участке обороны 3-й гвардейской армии генерала ЛЕЛЮШЕИКО, в районе Мерефа-Змиев, и в связи с подготовкой к боям повышалась требовательность ко всему летному составу и офицерам авиационных частей.
Офицеров авиачастей и летчиков начали знакомить с боевой обстановкой непосредственно на линии фронта. Для этой цели группа офицеров штаба дивизии и летчиков с командиром дивизии полковником А.П.ОСАДЧИМ выехала на грузовой автомашине на передовую линию обороны в районе Тарановка. В этой группе находился и я.
Прибыв на передовую, мы осматривали и изучали расположение наших войск, артиллерийские позиции, передовые посты пехоты в предполье ( «ничейной земле») и хорошо просматриваемые немецкие рубежи обороны, их наблюдательный пункт, находившийся на церковной колокольне села Тарановка менее чем в 2-х км от нас.
После проведенной рекогносцировки, как ни странным нам показалось, но наша автомашина выехала на открытую местность еще ближе к немецким позициям.
Заметив нашу «вольность», немецкие наблюдатели на колокольне церкви дали сигналы ракетами и немецкая артиллерия начала обстреливать нашу автомашину беглым огнем.
Снаряды рвались вокруг нас, и мы вынуждены были все выпрыгнуть из автомашины и ползком рассредоточиться по земле.
Вероятно, нас и нашу автомашину немецкая артиллерия расстреляла бы, если бы наши артиллеристы, к которым мы заходили на их позиции, не помогли нам. Они открыли ответный огонь по известным им позициям немцев и заставили «замолчать» немецкую артиллерию.
Для меня прыжок из кузова автомашины был особенно неприятным, потому что во время моего прыжка зацепилась и оторвалась моя полевая сумка, в которой, как обычно, находилась выписка из таблицы радиоданных. К моему счастью, автомашина и моя сумка остались неповрежденными. После этого случая выписку из таблицы радиоданных и другие секретные документы я хранил вместе с партийным билетом во внутренней кармане гимнастерки, где находилась фотокарточка моей жены Клавдии Петровны, сопровождающая меня, как талисман, по всем дорогам войны.
После прекращения стрельбы шофер автомашины и подполковник РАССОХИН выехали в безопасное место, к склону оврага, и мы благополучно вернулись в свой штаб.
После нашей поездки на передовую, по приказанию полковника А.П.ОСАДЧЕГО, для дежурства на радиостанции наведения мне в помощники стали назначаться летчики, которые сменялись каждую неделю. Летчики открыто признались мне в том, что для них находиться на передовой при радиостанции наведения, под постоянным минометным обстрелом, намного неприятнее, чем лететь в привычном для них самолете на боевое задание.
На радиостанции наведения в районе Мерефа-Змиева
В конце августа 1943 г. для освобождения Донбасса готовилось наступление наших войск на участке немецкой обороны Мерефа-Змиев.
Для взаимодействия с частями 3-й гвардейской армии генерала ЛЕЛЮШЕНКО, от нашей дивизии была отправлена радиостанция наведения с весьма ответственными представителями от авиации. Старшими нашей команды был заместитель командира дивизии майор КУЗИН и командир авиаполка подполковник М.В. КУЗНЕЦОВ.
После переправы реки Сев.Донец мы проехали 10-15 км по земле опаленной огнем недавних боев и на опушке леса развернули радиостанцию.
Следует сразу отметить, что дежурство в то время на радиостанции наведения было одним из самых трудных и ответственных. Оно происходило в момент сосредоточения наших войск для дальнейшего наступления.
В то время оперативное применение радиостанции наведения было уже совершенно иным, чем прежде. Офицеры на радиостанции уже не были простыми информаторами для своих летчиков в воздухе, а выполняли роль контролеров и командиров во время нахождения самолетов в зоне их видимости и радиосвязи. А радиостанции наведения располагались ближе к огневым рубежам нашей обороны.
Истребители дивизии должны были прикрывать с воздуха район сосредоточения наших войск от возможных ударов немецких бомбардировщиков.
Наша команда успела зарыть радиостанцию, выкопать вблизи нее щели и укрытия для личного состава радистов, замаскировать наши позиции и радиостанцию, в тот же день нашего приезда, к вечеру, на район нашего расположения и вблизи его был сделан небывалый по силе бомбовый удар немецкими бомбардировками.
Немецкие самолеты, в пикирующем полете, с большой высоты, волнами — одна группа за другой, — сбрасывали рядом с нашей радиостанцией свой смертоносный груз. По нашему наблюдению, армада немецких самолетов была по численности не меньше сорока единиц.
Блажен тот человек, которому не довелось пережить такого ада на земле во время массированной бомбежки!
В то время казалось нам, что земля и небо, вздыбленные от взрывов авиабомб, соединились вместе, в непрерывном реве пикирующих самолетов, в режущем слух свистящем все от падающих авиабомб, оглушительных взрывов на земле, от заволакивающей пелены дыма и земли.
Бомбардировка продолжалась не более десяти минут, но нам казалось это время чрезвычайно долгим. Прижавшись к земле в своих неглубоких щелях и укрытиях, хотелось своим телом, как можно глубже и плотнее, проникнуть в ее спасающую глубину.
К нашему счастью прямого и очень близкого взрыва от авиабомб на нашу радиостанцию не было, и все мы оказались живы и невредимы.
Странно создано природой психологическое восприятие человека. Оно бывает подобно качающемуся маятнику, когда самочувствие и настроение человека от угнетенного состояния и страха стихийно переходит к бодрости и веселью. После бомбежки, когда остался жив и сознаешь, что жизнь продолжается, все это вызывает радость и хочется почему-то без причин смеяться, хотя все мы знали, что возможности повторения подобного налета бомбардировщиков для нас не исключены.
Михаил Васильевич КУЗНЕЦОВ
Находившийся со мной на радиостанции наведения в августе 1943 г. командир 106 истребительного авиаполка Михаил Васильевич КУЗНЕЦОВ был летчиком самого высокого класса.
За время войны ему удалось лично сбить 21 самолет противника и 6 самолетов в групповых боях. Летчики авиаполка, которым он командовал, сбили 290 фашистских самолетов. За личные боевые успехи и умелое руководство авиаполком М.В.КУЗНЕЦОВУ было присвоено звание дважды Героя Советского Союза. Его упитанная фигура внешне была мало похожей на натренированного физкультурника, какими обычно выглядели летчики. Но во время полетов на боевом самолете он мог легко преображаться в воздушного виртуоза-снайпера.
Мне часто приходилось быть в авиаполку М.В.КУЗНЕЦОВА и всегда при встрече со мной он находил время, чтобы поговорить по-деловому и с большим вниманием. В его поведении, в разговоре и в движениях всегда мной угадывалась какая-то особая, размеренная неторопливость, глубокий ум и высокая культура.
Из последних сил на боевом посту
Майор КУЗИН
В первой половине сентября 1943 года около двух недель нам пришлось быть на передовой с радиостанцией наведения в районе западнее г.Змиев до начала отвода немецким командированием своих войск из Донбасса, спасаясь из окружения.
Командир сто шестого полка М.В.КУЗНЕЦОВ был отозван в свой полк после четырехдневного нахождения на радиостанции наведения, а майор КУЗИН — заместитель командира авиадивизии, оставался на радиостанции старшим команды.
Для питания личного состава радиостанции и офицеров выдавался, как обычно, сухой паек из сухарей, перловой крупы и консервов. В укрытии леса наши радисты варили что-то среднее между супом и кашей, и мы, как приходилось, утоляли свой голод.
Через несколько дней я заметил, что майор КУЗИН не прикасается к солдатской пище и пьет только один чай. Я спросил у него, почему он отказывается от каши и довольствуется только одним чаем. Майор Кузин ответил мне, что у него обострилась язвенная болезнь желудка, что он очень страдает от боли и не хочет в такой ответственный период наступления наших войск идти к врачам и ложиться в госпиталь: «Как-нибудь перетерплю», — закончил свое объяснение майор КУЗИН.
Мне было понятно из его слов, что находясь на боевом посту, он терпит боль из последних сил.
В лесу, где мы располагались с радиостанцией, росли дикие яблоки и груши, плоды которых вполне созрели. Мы решили отдавать свой сахар и варить для майора КУЗИНА компот из диких яблок и груш, чтобы помочь старшему нашей команды в поддержании его сил на боевом посту.
Наша радиостанция переехала на новое место, юго-западнее, в район, где недавно происходили жестокие бои с немецкими войсками.
К нам на радиостанцию зашел покурить раненый 18-летний солдат. Покурив с радистами, он, как бы отчитываясь о чем-то особо важном сказал: «Из нашей роты во время наступления осталось только четверо живых... Все ребята были моими ровесниками».
По лицу солдата, с подвязанной к шее рукой, по его словам, которые он произносил редко, как бы выдавливая их из самого «нутра» можно было понять, что все пережитое им во время недавнего боя — чувство угнетенного психологического шока — не прошли у него. Для восстановления душевного равновесия молодого солдата, оставшегося в живых в первом бою, требовалось определенное время и отдых.
В жаркие дни первой половины сентября, окружающая нас обстановка на передовой, кроме обстрела и бомбежек, имела свою особенность. Нам приходилось и ощущать неприятный, сладковато приторный, характерный, очень сильный запах (вонь) от разлагающихся трупов лошадей и людей, которых еще не успели обнаружить и захоронить тыловые команды санитаров. К этому противному запаху-вони нельзя было привыкнуть или как-то уйти от него.
НО фронт есть фронт и тем, кто навечно остался после боя на земле, с сильно вздувшимся, почерневшим и разлагающимся телом, было гораздо тяжелее в бою, чем нам, «дышавшим еще» противным смрадом.
С радиостанцией наведения у Днепра
После организации связи штаба дивизии в Надежденке (10 км Ю.В.Ново-Московск.) около двух недель мне пришлось дежурить на радиостанции наведения на левобережье Днепра, в районе Петряковки.
Наша радиостанция, по заданию командования, располагалась на позиции в 2-х км от немецкой обороны, и нам в течение суток приходилось находиться под обстрелом немецких самолетов и часто укрываться от разрывов мин в щелях и земляных укрытиях.
Как обычно, мои обязанности состояли в наведении и информации истребителей и штурмовиков, выполняющих боевые задания на поле боя. В ночное время радиостанция не использовалась для наведения своих самолетов и мы могли отдыхать в неглубоких щелях, вырытых в земле по росту человека, подостлав на дно своего окопа ветки деревьев и траву.
Обстановка на нашем участке фронта не позволяла нам спать обычным сном. Наш сон был кратким, часто прерывался взрывами мин, падающими в окрестности нашей радиостанции, яркими вспышками сигнальных и осветительных ракет низко пролетающих над нами немецких самолетов-разведчиков.
В дневное время в нашем районе непрерывными группами пролетали самолеты-штурмовики ИЛ-2, прикрываемые нашими истребителями. Самолеты ИЛ-2 наносили штурмовые и бомбовые удары по немецкой обороне и по переправам через Днепр. Над нами часто происходили жестокие воздушные бои и, несмотря на охрану и прикрытие истребителей боевых действий штурмовиков, нам часто приходилось быть очевидцами, когда немецким истребителям Ме-109 удавалось подбивать и расстреливать наши самолеты ИЛ-2.
Наша информация и команды, передаваемые для летчиков по радио:
— Внимание! Внимание! К нам с запада подходят Ме-109!
— Внимание! К нам в хвост заходят для атаки два Ме-109! — не всегда помогали нашим летчикам.
Командами по радио мы не могли отогнать пристраивавшегося в хвост, быстро летящего и хорошо маневрировавшего немецкого Ме-109 от нашего самолета, труженика войны и боевых ударов — ИЛ-2.
Конечно, не раз нам приходилось переживать, наблюдая трагическую гибель наших летчиков на горящем самолете.
Немецкие самолеты-разведчики и Ме-109 проявляли постоянную боевую активность на нашем участке. Они сбрасывали бомбы и обстреливали на бреющем полете замеченные ими цели.
К концу сентября 1943 г. немецкие войска были вынуждены оставить свои позиции на левом берегу Днепра, а наша радиостанция возвратилась в штаб дивизии, в дер.Надежденка.
На радиостанции наведения с генералом ЗЛАТОЦВЕТОВЫМ на Сандомирском плацдарме
/август 1944/
В августе 1944 г. с радиостанцией наведения мне пришлось выехать на Сандомирский плацдарм. Радиостанция РСБ-ф вместе с командой радистов была выделена от батальона аэродромного обеспечения (БАО). Переправляться через р.Вислу нам пришлось по мосту в районе г.Барану, южнее г.Сандомира. Мне было приказано развернуть радиостанцию на северо-восточном участке оборонительного рубежа Сандомирского плацдарма, имевшего тогда форму вытянутого полукруга с основанием у. р.Вислы, шириной около 50 км.
Впереди нашей позиции, по повышающемуся берегу безымянной речки, хорошо просматривалась передовая немецкой обороны. В окрестностях нашего расположения систематически разрывались снаряды немецкой артиллерии среднего калибра и мин.
Занятые нами позиции на систематически обстреливаемой местности пришлось приспосабливать для жизни, рядом с капониром радиостанции были выкопаны щели для укрытия при обстреле и в случае бомбежек, чтобы можно было из них микрофоном передавать команды для наших самолетов.
Недалеко от радиостанции находился свободный земляной блиндаж с двойным деревянным накатом из бревен, который мог служить для нас защитой от осколков снарядов и мин.
В обязанности нашей радиостанции, кроме контроля за боевой деятельностью летчиков на поле боя, их наведения на наземные цели, возлагалась задача — информировать их по кодированной карте об изменяющейся обстановке на линии фронта.
К полудню второго дня к нам на радиостанцию прибыл помощник командующего 2ВА генерал Златоцветов, который находился с нами около двух недель.
Мне и раньше приходилось встречать генерала Златоцветова. Особенно запомнилась мне трудная ночь в феврале 1943 г., когда пришлось мне устанавливать проводную связь с генералом Златоцветовым из г.Красный Лиман на расстояние 20 км и искать всю ночь самого генерала в большом украинском селе.
Присутствие генерала Златоцветова на радиостанции наведения свидетельствовало о том, какое большое и важное значение в то время командование 2ВА придавало управлению самолетами с радиостанции наведения, непосредственно на передовой, в зоне видимости тех объектов и немецких позиций, по которым должны наноситься сосредоточенные удары нашей штурмовой авиации.
Многие из авиационных генералов, во время последних лет войны, часто находились на передовых позициях с наземными и танковыми войсками. Особенно большую славу завоевали своим геройством и непосредственным руководством боевыми действиями ИЛ-2, командир 1-го штурмового авиакорпуса генерал В.Г.Рязанов и 2-го штурмового авиакорпуса генерал С.В.Слюсарев.
Находясь на радиостанции наведения, генерал Златоцветов держал себя просто и проявлял отеческую заботу и внимание ко всем своим подчиненным. Когда начинался обстрел нашей позиции из «нашей» пушки, которую мы различали по звуку выстрела, еще до того момента, когда до нас долетал и взрывался снаряд этой пушки, генерал Златоцветов приказывал всем свободным солдатам уйти в блиндаж, а сам спокойно оставался с микрофоном радиостанции и продолжал свои передачи для самолета.
Обычно артиллерийский обстрел со стороны немцев продолжался всего несколько минут, потом наступала пауза на неопределенное время.
Генерал Златоцветов был уже пожилым человеком, в возрасте около 50 лет. Небольшого роста, с худощавым интеллигентным лицом, выражающим спокойствие и какую-то затаенную болезненность. При обращении с нами он был вежлив и краток на словах. Его быт и питание мало отличались от нашего солдатского фронтового режима. С наступлением темноты генерал уезжал ночевать в штаб наземной армии и там уточнял задачу на следующий день. Сам он лично командовал по радио, когда самолеты ИЛ-2 находились над «целью» или на подходе к ней.
Установление радиосвязи с командиром подходящей группы штурмовиков или истребителей, выяснение их принадлежности к авиаполкам и фамилии летчиков под контролем генерала возлагались на меня.
У нас и у всех летчиков имелись карты с нанесенной сеткой квадратов и с обозначением линии фронта и немецких позиций. По этим картам мы нацеливали самолеты на намеченные объекты немецкой обороны и наводили своих истребителей.
Обычно, при полете к району нашей радиостанции, командир группы самолетов ИЛ-2 докладывал о себе и в каком квадрате он должен «работать». Передачи по радио были примерно в такой форме: -Армада-3,Я Зенит-47,Иду в квадрат 147,Я Зенит-47,прием:
-Зенит-47,Я Армада-3,действуйте в квадратах 174-176, Я Армада-3,как меня поняли? Прием.
Самолеты ИЛ-2, подходя к цели, делали по 2-3 захода и сбрасывали бомбы по намеченным для них целям и прицельным огнем из самолетных пушек и пулеметов обстреливали наземные цели немецкой обороны.
Легко сказать о тех напряженных и героических моментах наших летчиков — штурмовиков, когда им приходилось вести бой, находясь над немецкой обороной. Для них эти минуты были настоящим сражением не на жизнь, а на смерть. Многие из них не всегда возвращались обратно на свой аэродром.
Даже нам, сторонним наблюдателям с радиостанции наведения, нельзя было спокойно, без переживания и тревоги смотреть на полет штурмовиков ИЛ-2 над полем боя и не восхищаться мужеством и отвагой наших летчиков.
Вся полоса воздушного пространства над немецкой обороной, где пролетали ИЛ-2, покрывалась сплошными взрывами от зенитных снарядов, дым от которых зависал в небе и был похожим на большие, медленно расползающиеся куски серой ваты.
Зенитная оборона немцев на передовой линии фронта, на Сандомирском плацдарме, была сильной и весьма насыщенной. С земли казалось, что преодолеть сплошную завесу от зенитного огня нашим самолетам невозможно. Но наши самолеты ИЛ-2, закованные в броню, летели сквозь непреодолимый зенитный огонь немцев и сами наносили сокрушающие бомбовые удары по врагу и, в первую очередь, по зенитным батареям.
Наши истребители обычно летели выше штурмовиков и сохраняли их от нападения немецких истребителей. Очень часто, одновременно с действиями штурмовиков по наземным целям, завязывались воздушные бои наших «ястребков» с немецкими Ме-109. Нам с земли было удобнее наблюдать воздушную обстановку, и мы предупреждали своих истребителей о появлении немецких самолетов. Передаваемая по радио информация для наших летчиков часто помогала им в бою и давала возможность «выиграть» драгоценные минуты времени для быстротечного воздушного боя.
Командиры групп, зная о том, что за их полетом над целью с земли наблюдает генерал Златоцветов или другой авиационный начальник, действовали по правилам более уверенно и эффективно, с заданной высоты полета.
С радиостанции наведения иногда передавались приказания для самолетов сделать повторный заход по обработке наземных целей. Это обычно делалось по просьбе командиров наземных войск. Уход самолетов с линии фронта происходил только по разрешению радиостанции наведения.
Использование радиосвязи с самолетами, как средства боевого управления над полем боя, в 1944-1945гг. было наиболее полным, что способствовало повышению эффективности, ставшей тогда уже многочисленной советской авиации в разгроме немецких войск. Уместно вспомнить, что к начале войны в 1942 г. радиосвязь с самолетами только начинала внедряться в боевую практику полетов, истребителей и штурмовиков.
Кроме дневной работы наша команда, как могла, спала и отдыхала ночью, варила пшеничную кашу, кипятила чай, чтобы приятнее было есть сухари и соленую селедку. Самым вкусным блюдом для нас были американские консервы с колбасой и свиной тушенкой. Но, к сожалению, их выдавали очень мало.
Дней через десять нашу радиостанцию «перебросили» на юго-западный участок оборонительной дуги на Сандомирском плацдарме. Нам пришлось проезжать еще по «неубранному» полю недавно проходившего сражения. На земле валялись всевозможные немецкие трофеи, подбитые танки, исправные пушки и другое военное имущество. Наша команда радиостанции нашла два немецких автомата и около двух килограммов немецких патронов к автоматам. Они могли пригодиться для нас.
Новая позиция для нашей радиостанции была выбрана очень близко к занимаемой немцами обороне, а маскировка на возвышающей у нас местности, с бедной растительностью, была не надежной. По этим причинам нам приходилось менять позиции радиостанции через каждые 3-4 дня.
Легко говорить об этом, но каких трудов стоило солдатам радиостанции рыть капониры ночью и маскировать радиостанцию. По опыту жизни на передовой мы знали, что немцы постоянно изучают и наблюдают за нашей обороной, и расстрелять из пушки нашу радиостанцию для них не составляло большого труда. Об этом говорил тот факт, что когда мы сменили наши позиции, по старому капониру нашей радиостанции была открыта такая стрельба, что один из снарядов взорвался в пустой капонире. Мы были очень рады, что успели переехать в другое место, а тяжелый труд по рытью нового капонира для радиостанции был для нас награжден самым дорогим — жизнью.
К концу августа 1944 г. Сандомирский плацдарм был расширен до 75 км и глубиной 50-60 км. Положение на этом участке фронта несколько стабилизировалось. Вероятно немецкое командование пришло к выводам, что Сандомирский плацдарм на р.Висле будет прочно обороняться войсками 1-го Украинского фронта.
К концу августа меня вызвали с передовой в штаб дивизии. По обыкновению я должен был написать месячный отчет о работе службы связи (сводку связи) и в ней начертить схемы проводной и радиосвязи.
Оборона на Сандомирском плацдарме была активной, и нашим самолетам еще всю осень 1944 г. приходилось летать на выполнение боевых заданий на этом участке фронта, но, по долгу службы, мне до конца войны не приходилось быть больше на радиостанции наведения.
КОМАНДИР 107 ИСТРЕБИТЕЛЬНОГО АВИАПОЛКА, ГЕРОЙ СОВЕТСКОГО СОЮЗА С.Л.ИНДЫК
В конце августа 1944 г., по делам службы мне пришлось быть на аэродроме авиаполка, командиром которого был подполковник С.Л.Индык.
Особенностью в работе командира авиаполка была его увлеченность боевыми полетами, которые ему приходилось совершать в качестве ведущего группы по несколько раз в день. Мне иногда казалось, что он летает на выполнение боевого задания, не чувствуя страха, усталости и со спортивным азартом. Его атлетически сложенная рослая фигура сибиряка, уроженца из Алтайского края, выражала некоторую грубоватость, чрезмерно резкую строгость и волевой характер.
Но в самом деле он был добрым и отзывчивым человеком. Об этом свидетельствует оказанное им мне внимание и помощь, избавившая меня от неприятного многокилометрового пути на попутных автомашинах от аэродрома до штаба авиадивизии.
Поздно вечером меня вызвал по телефону мой начальник А.Слухаев и приказал немедленно возвратиться в штаб авиадивизии по очень важному делу и добавил при этом: «Когда прибудешь, я тебе обо всем расскажу».
Я несколько заволновался таким сообщением и, главным образом, из-за того, что добираться поздно вечером в штаб дивизии было нелегко и не близко. Меня выручил находящийся рядом мой коллега-начальник связи авиаполка Анатолий Поляков. Он сообщил мне, что на командном пункте только что слышал о том, что сам командир полка С.Л.Индык собирается лететь на ПО-2 в расположение штаба авиадивизии.
На другой день начальник связи А.П.Слухаев сообщил для меня решение командира авиадивизии А.П.Осадчего о перемещениях в занимаемых должностях офицерского состава:
А.П.Слухаев выдвигался на должность начальника связи штурмового авиакорпуса, начальником связи дивизии назначался Г.Моисеенко, выполнявший ранее обязанность начальника связи пятого авиаполка, начальником связи пятого авиаполка назначали меня, инженер-капитана Ожимкова П.М., несколько лет проработавшего в должности помощника начальника связи авиадивизии, на должность помощника начальника связи выдвигался командир радиовзвода В.Фиалко, весьма расторопный и энергичный офицер-радист.
Перемещение в должностях имело целью повысить воинские звания офицерам, которые в нарушении приказа военного времени не присваивались уже несколько лет. Конечно, таким перемещением я был не совсем доволен, потому что за несколько лет мне приходилось выполнить не только свои обязанности, но и обязанности своего начальника, обеспечивая бесперебойную связь штаба авиадивизии. Но, с другой стороны, мой давнишний знакомый и приятель Г.Моисеенко, которого я знал о 1932 г. по совместной учебе в Москве, тоже заслуживал повышения в звании.
Собрав свои походные пожитки: шинель, небольшой чемоданчик с бельем, и взяв с собой аттестаты, я отправился к новому месту службы — на аэродром «Разлопы» — начальником связи пятого гвардейского авиаполка.
На немецкой земле
На старте аэродрома Шпротау
В марте-апреле 1945 г. на аэродроме Шпротау находились два истребительных и три штурмовых авиаполка, в дни интенсивных полетов таким количеством самолетов управлять было нелегко, особенно в начале нашего наступления на Берлин. Руководителями полетов назначались старшие офицеры из авиаполков. Один человек на старте около наземной радиостанции не мог успевать следить за взлетом и посадкой самолетов, слушать передачи летчиков по радио, отвечать им и передавать команды по микрофону.
Мне в такие дни приходилось помогать на старте руководителе полетов. Слушая летчиков, я обычно подсказывал руководителю полетов их индексы (позывные) и запросы на взлет или на посадку. В случае необходимости я дублировал передаваемую команду по радио или сигнальными ракетами.
Руководитель полетов обычно только успевал мне сказать: «Красную-78-му», и стрелял из ракетницы в сторону выруливавшего на взлет самолета с позывными -78, запрещая этим сигналом ему взлет. Случалось, что за день полета, от частой стрельбы из ракетницы мне до боли приходилось «набивать» себе руку от отдачи пистолетов при выстреле.
Очень часто по радио нам удавалось предупреждать аварийные ситуации. Некоторые самолеты возвращались с боевого задания на аэродром с поврежденными шасси и другими неисправностями. Замеченные с земли неисправности самолета и своевременный подсказ о них по радио помогали сберечь и сохранить жизнь летчика.
На современных аэродромах взлетом и посадкой самолетов руководят дежурные диспетчеры в хорошо оборудованных залах, при полной тишине. Нам во время войны приходилось это делать рядом со взлетающими самолетами в жару и холод, под непрерывный оглушающий рев самолетов.
Гибель летчика Героя Советского Союза, старшего лейтенанта Александра Борисовича МАСТЕРКОВА
/20 марта 1945 г./
С летчиком Сашей Мастерковым я познакомился в сентябре 1944 г. на аэродроме Джезковицы. Мне нравилось его серьезное отношение к проводимым мной занятиям по радиосвязи и его четкие ответы во время зачетов.
Мне запомнилась рослая фигура летчика с простым, чисто русским лицом, светло голубыми глазами, с постоянным чубчиком кудрявых русых волос, по-юношески непокорно выбивающихся на лоб из-под пилотки или летнего шлема. Его фигура и лицо, общее поведение в коллективе были приятны и привлекательны для своих однополчан.
Уважение от своих товарищей Саша Мастерков заслужил за свою простоту и доброжелательность. Он был активен в общественной жизни авиаполка: был членом бюро ВЛКСМ полка и выполнял обязанности секретаря комсомольской организации эскадрильи, всегда горячо и в резкой форме осуждал на комсомольских собраниях нарушителей воинской дисциплины и сам был примером для других в своих боевых делах и поведении.
А.Б.Мастерков за время войны совершил около двухсот боевых вылетов, провел сорок воздушных боев, более тридцати раз летал на штурмовку и бомбометание, таранил немецкий бомбардировщик и лично сбил 18 немецких самолетов.
О внимании и чуткости к людям со стороны Саши Мастеркова я могу судить по себе. В начале 1945 г. у меня сильно разболелся желудок, по всей вероятности от сухого пайка, употребляемого мной ранее при частых командировках на радиостанциях наведения и от плохо пропеченного черного хлеба в наших столовых.
Офицеры авиаполка часто питались в одной столовой с раздельным залом для летчиков, для которых готовилась улучшенная пища и выдавался белый хлеб и сыр.
Саша Мастерков заметил усиливающуюся «худобу» на моем лице, плохой аппетит, и, проходя мимо моего стола, не раз просил меня заходить с ним в летную столовую. Он ласково обращался ко мне: «Что же вы, майор, так стесняетесь и не жалеете себя? Пойдемте со мной в летную столовую».
Не раз мне приходилось слышать от Саши Мастеркова такие добрые слова, сочувствующего моей болезни.
Сердечная доброта и внимание, проявленные ко мне со стороны летчика Саши Мастеркова, остались в моей памяти на всю жизнь.
Вот такого хорошего человека, боевого летчика. Героя Советского Союза старшего лейтенанта А.Б.МАСТЕРКОВА потерял наш авиаполк 20 марта 1945 г. во время нахождения на немецком аэродроме Любен. Он погиб при выполнении боевого задания на самолете ЛА-5.
Слушая по радио последний полет А.МАСТЕРКОВА, я был невольным свидетеле его трагической гибели.
Во второй половине дня, по приказанию из штаба дивизии летчики первой эскадрильи под командованием дважды Героя Советского Союза капитана В.И.Попкова, при низкой облачности выполняли боевое задание на «свободную охоту». Десятки истребителей Ла-5 несли на своих крыльях двухтонный груз авиабомб. Их удар по цистернам с горючим на ж.д.станции города Бауцен был весьма значительным. Начался пожар.
Ведомым летчиком в паре с А.Мастерковым летел А.И.Пчелкин, который прикрывал его самолет до последнего момента и рассказал о гибели своего командира.
Мотор самолета А.Мастеркова был поврежден зенитной артиллерией за линией фронта. Теряя высоту полета, летчик изо всех сил старался дотянуть на территорию, занятую нашими войсками. И это ему почти удалось сделать. Как опытный летчик он использовал все возможности, чтобы остаться в живых. Из-за малой высоты полета он не мог покинуть самолет на парашюте обычным способом и вероятно решил раскрыть парашют, находясь в кабине своего низко летящего самолета. Растянувшийся купол парашюта зацепился за «хвост» Ла-5 и выброшенный из кабины летчик повис на стропах зацепившегося парашюта и разбился о землю одновременно с падением своего самолета.
Командование полка решило похоронить Героя Советского Союза старшего лейтенанта А.Б.Мастеркова на его родине — в г.Москве. Останки тела погибшего героя запаяли в цинковый гроб и в сопровождении Е.А.Ротанова самолетом Ли-2 отправили в Москву.
В настоящее время в память об отважном летчике — Герое Советского Союза А.Б.Мастеркове его именем названа одна из улиц г.Москвы, примыкающая к заводу «Динамо», а также 467 СШ г.Москвы. Похоронен боевой летчик, старший лейтенант, Герой Советского Союза МАСТЕРКОВ Александр Борисович в Москве, на Калитниковском кладбище.
Летчик, старший лейтенант Анатолий БЕЛЯКОВ
Рассказ об интереснейшей и колоритной личности летчика Анатолия БЕЛЯКОВА связан с погибшим героем А.МАСТЕРКОВЫМ и не только потому, что они были между собой преданными и верными друзьями, но и по многим другим причинам, о которых следует рассказать с начала и по порядку.
Лично я знал Анатолия БЕЛЯКОВА с 1943 г. Его легко было заприметить среди других летчиков — постоянного весельчака, добродушного балагура и заводилу во всех делах в свободное от полетов время.
Нам пришлось быть на аэродроме авиаполка в очень трудный день происходивших воздушных боев за Днепр, когда с боевого задания на аэродром не вернулись двое летчиков. Чувствуя некоторое угнетенное состояние среди своих товарищей летчиков, отдыхающих в землянке, лейтенант А.БЕЛЯКОВ как обычно продолжал свой отвлекающий разговор и всячески подбадривал их.
Во время боевого вылета самолетов полка на аэродром Рогань в районе Харькова, где находилось много немецких самолетов, подготовленных для действия в районе Курска. В начале июля 1943 г. наши летчики уничтожили на земле и в воздушном бою II немецких самолетов. В этом бою от разрыва зенитного снаряда был поврежден самолет А.БЕЛЯКОВА, а сам он был ранен в левую ногу. С трудом ему удалось посадить самолет на нашей территории.
После лечения в госпитале у А.Белякова оказался поврежденным нерв левой ноги. Врачи отстранили его от полетов по причине того, что ступня ноги при упоре произвольно искривлялась. Но летчик не согласился с заключением врачей, забраковавших его для полетов. Он сам смастерил протез для ноги, привязывал его и нога повиновалась ему. Он вернулся в свой полк к боевым друзьям и всяческим способом «вымаливал» и просил начальство, чтобы ему разрешали летать на боевом самолете. Летчик доказывал всем, что дефект его не может быть помехой для него, чтобы не летать на самолете. Под воздействием постоянных и настойчивых просьб командование полка разрешило А.Белякову летать на самолете Ла-5.
В воздушном бою над левобережьем Днепра самолет А.Белякова был снова подожжен огнем Ме-109 и летчик был вынужден покинуть самолет на парашюте. Он приземлился на парашюте рядом с колхозным током и повредил свою больную ногу. От боли потерял сознание и снова попал в госпиталь.
Зимой 1944 г. во время перебазирования авиаполка, при весьма непонятных обстоятельствах, с малой высоты после взлета самолета, самолет УТ-2 с летчиком А.Беляковым упал на землю и разбился.
Снова А.Белякову долгое время пришлось лежать в больнице. Физические повреждения и ушибы у него при этой аварии были весьма значительными, но они не сломили у него волю и стремление, чтобы снова летать на самолете.
После длительного лечения в госпитале на аэродром Джезковицы в Польше А.Беляков вернулся с большой рыжей бородой, которую было странно видеть на лице у молодого парня. Многие однополчане задавали ему один и тот же вопрос:
— Зачем тебе. Толя, такая страшная борода?
— Буду носить бороду до тех пор, пока мне не разрешат снова летать, — таким был ответ летчика.
Для демонстрации пригодности своих ног А.Беляков достал велосипед и ежедневно, около КП полка, на виду у начальства и особенно во время посещения аэродрома командиром дивизии А.П.Осадчим, он показывал акробатическую виртуозность езды на велосипеде. Упорство и настойчивость летчика А.Белякова не пропали для него даром. Ему снова было разрешено летать на УТ-2.
Летчик А.Беляков выполнил данное для всех обещание и сбрил свою бороду. Он аккуратно выполнял обязанности летчика связи и был очень рад находиться вместе со своими боевыми друзьями, из которых самым близким другом был А.Мастерков, погибший в конце войны в Германии.
Перед отлетом Ли-2 с гробом А.Мастеркова с немецкого аэродрома Шпротау в полку состоялся траурный митинг, посвященный последним проводам боевого товарища. Героя Советского Союза Александра Борисовича Мастеркова. На траурном митинге А.Беляков произнес волнующую речь, главным содержанием которой была его просьба разрешить заменить своего боевого друга в боевом строю, в полетах на самолете Ла-5. Летчик А.Беляков клялся отомстить немецко-фашистским стервятникам за гибель своего друга. Командование полка разрешило ему летать на боевом самолете, и он вместе с другими летчиками авиаполка совершил до конца войны много боевых вылетов и внес своим ратным трудом свой вклад в общее дело по разгрому фашистской Германии.
Стремление инвалида-летчика летать на боевом самолете было проявлением у него истинного патриотизма и геройства. Своими делами он был очень похожим на известного героя из книги Б.Полевого «Повесть о настоящем человеке» подлинного героя этого произведения: Маресьева. А.Беляков был и в самом деле таким героем.
Герой Советского Союза летчик Александр Иванович ПЧЕЛКИН
Всмотритесь в лицо самого героя на его фотографии. Сколько в нем выражено доброты, великодушия, которые замечались у героя не только в лице, но и в его отношениях к товарищам, в его боевых делах отважного человека.
— А.И.Пчелкин был моим надежным боевым щитом при совместных боевых полетах. Он летал со мной в паре в качестве ведомого, — такую оценку дал своему товарищу дважды Герой Советского Союза В.И.Попков, который знал А.И.Пчелкина лучше, чем другие.
Вероятно боевой успех и заслуженная ими слава героев во многом зависела от их самой высокой и настоящей дружбы и умелого взаимодействия при совместных полетах.
Александр Иванович Пчелкин 1921 года рождения, за время войны совершил 317 боевых вылетов, провел 91 воздушный бой, лично сбил 16 самолетов противника.
Настоящее геройство и пример боевого товарищества было проявлено А.И.Пчелкиным во время гибели летчика Мастеркова на территории Германии.
На своем самолете он прикрывал и сопровождал подбитый самолет своего друга и был свидетелем его трагической гибели при неудавшейся попытке покинуть самолет из открытой кабины на малой высоте. Парашют не успел раскрыться и зацепился за хвост самолета и летчик Б.А.Мастерков разбился.
С большим риском для себя, на неровной местности А.И.Пчелкин посадил свой самолет, собрал останки тела погибшего друга, завернул их в его парашют, затолкал в люк своего самолета и прилетел на свой аэродром. Кажется, что все это было сделано просто и легко, но в самом деле, при сложившихся тогда обстоятельствах какое мужество и силу воли нужно было иметь летчику А.И.Пчелкину?
Встречавшим его друзьям на аэродроме он из последних сил смог вымолвить только несколько слов, что останки тела Саши в его самолете и, стыдясь своих слез, удалился.
А.И.Пчелкин был настоящим воздушным бойцом с сильной волей, владевший в совершенстве летным мастерством и умевший ценить боевое товарищество выше всех других принципов жизни. Вместе с тем, он был простым, обыкновенным человеком, и его человеческие чувства были особо легко ранеными от небольшого недоразумения или от небольшой обиды нанесенной ему, которые иногда случались в кругу своих товарищей.
Мне не раз приходилось наблюдать, как этот мужественный летчик мог горько, по-детски плакать. Может быть это проявление слабости и слезы на лице были от произвольно открывающегося в его нервной системе своеобразного «клапана», на котором до предела накапливалось сверхчеловеческое напряжение во время воздушных боев и боевых полетов. Вероятно, по этой причине он не мог сдерживать произвольно выливающиеся у него слезы. Пусть и эти личные слабости послужат для возвеличивания его как человека, много пережившего во время войны.
Скончался А.И.Пчелкин в Москве в 1979 г.
Случай при проверке караулов
Немецкая авиация в конце войны не могла, как прежде, большими группами совершать налеты на наши аэродромы. Но полеты одиночных бомбардировщиков на аэродром Шпротау в феврале-марте 1945 г. производились регулярно каждую ночь. Такие полеты доставляли нам много неприятностей и беспокойства.
С наступлением темноты одиночные немецкие бомбардировщики типа «Юнкерс» ежедневно летали на малой высоте, делали по несколько кругов, беспорядочно сбрасывали бомбы и обстреливали на стоянках наши самолеты. На аэродроме возникали очаги пожаров. Был разрушен командный пункт нашего авиаполка, к счастью в тот момент оперативный дежурный адъютант эскадрильи Борис Кириллович Муха случайно вышел из помещения, в котором разорвалась авиабомба, и остался невредимым. Скончался Б.К. Муха в 1978 г.
Для многих однополчан продолжительный гул низколетающих немецких бомбардировщиков был тревожной и неприятной «музыкой». В один из вечеров я должен был проверять часовых, несущих охрану самолетов на аэродроме и вместе с сержантом Н.Кудряшевым мы пошли к стоянкам самолетов.
В это время в направлении нашего движения, на малой высоте показался еле заметный черный силуэт гудящего немецкого бомбардировщика. Мы только что успели лечь на землю, как совсем рядом с нами засверкали огненные струи трассирующих снарядов, которые ударяясь и разрываясь на бетонной полосе, высекали собой дополнительные огненные брызги. В какой-то миг, после огненного «фейерверка» мне показалось, что опасность для нас миновала, и я встал с земли. Лежавший рядом со мной сержант дернул меня за полу шинели и закричал:
«Ложись!». Я успел вторично лечь на землю и мгновенно услышал, как рядом с нами началась настоящая канонада от взрывов авиабомб, сброшенных немецким самолетом с замедленными взрывателями, чтобы при малой высоте полета они не могли повредить свой самолет.
После того, как над головами просвистели осколки от взрывающихся авиабомба я понял свою ошибку. Я не слышал падения авиабомб и поэтому без опаски встал после обстрела самолета. Сержант Кудряшов слушал шуршание падающих бомб и стук от их падения, и по всей вероятности своим криком «Ложись!» спас мне жизнь.
Сердечное спасибо и в настоящее время я неоднократно произношу сержанту Кудрявшеву, проявившему ко мне в самый критический момент опасности товарищеское внимание и помощь.
Подвиг солдата БОНДЫРЕВА на аэродроме Шпротау
Для противодействия немецким бомбардировщикам на аэродроме Шпротау была установлена зенитная батарея среднего калибра.
Много невероятных случаев бывает на войне. Об этом свидетельствует случай на аэродроме Шпротау, который мне пришлось наблюдать.
Во время наступивших вечерних сумерков, после трудового дня и интенсивных полетов личный состав авиаполка разошелся на отдых и в столовые на ужин. Солдаты, дежурившие у зенитных пушек, почему-то рано ушли в столовую. Мелкокалиберная зенитная пушка, установленная недалеко от ангара на аэродроме одиноко стояла заряженная снарядом.
Немецкий бомбардировщик «юнкерс», не дождавшись темноты, раньше обычного «пожаловал» своим прилетом на наш аэродром со своими коварными замыслами — сбросить авиабомбы.
Во время появления над аэродромом немецкого бомбардировщика около зенитной пушки случайно проходил солдат, оружейный мастер по фамилии Бондырев. Не растерявшись, солдат Бондырев прицелился из зенитной пушки по немецкому бомбардировщику и первым выстрелом поджег его.
Горящий немецкий бомбардировщик упал в окрестностях аэродрома. Оружейный мастер полка, солдат Бондырев, был представлен к награде, и за сбитый им немецкий самолет он получил орден Красной Звезды.
Не зря в народе говорят, что в каждом солдате на войне может скрываться герой. Так оно и получилось с ничем не примечательным и не заметным ранее солдатом Бондаревым. Самый простой был солдат: небольшого роста, с ничем не выделяющийся лицом, малоразговорчивый со своими товарищами. А вот при случае он не растерялся, проявил геройство и сбил немецкий бомбардировщик! Подвиг солдата Бондарева можно сравнить с подвигом Василия Теркина, также случайно сбившего из винтовки немецкий самолет, описанного в поэме А.Твардовского.
«УРА» нашим зенитчикам!
Через несколько дней после первого сбитого немецкого бомбардировщика на аэродроме Шпротау представился для всех нас радостный случай видеть падение второго сбитого самолета.
После ужина личный состав авиаполка готовился к отдыху. Многие офицеры наслаждались теплым весенним воздухом и, как обычно, ожидали очередного рейса «непрошенного» гостя — немецкого бомбардировщика. Находиться вне помещения и следить за полетом бомбардировщика казалось почему-то легче, чем быть в закрытом помещении.
В тот вечер, когда все увидели после удачных залпов зенитных пушек горящий немецкий бомбардировщик, так долго терроризовавший нас своими нудным гудением и ночными бомбардировками — со всех сторон авиагородка, как по команде, прокатилось разноголосое «Ура! нашим зенитчикам». Все мы были очень рады в тот вечер. Сбитые два самолета над аэродромом Шпротау вероятно были у немцев последними в этом районе. До самого окончания войны мне больше не пришлось видеть полеты немецких бомбардировщиков.
АЭРОДРОМ МИССЕН
Вероятно, из-за большой перегрузки самолетами аэродрома Кениг в конце апреля 1945 г. наш авиаполк перелетел на подготовленный грунтовой аэродром около немецкого населенного пункта Миссен-Огрозен, что в 20-30 км западнее города Котбус.
На аэродроме Миссен базировался только один наш полк, и летать самолетам с него было намного спокойнее, чем с аэродромов Шпротау и Кениг-Котбус.
Полеты нашего полка с нового аэродрома продолжались с прежней интенсивностью до самого Дня Победы 9 мая 1945 г.
Первый сбитый немецкий реактивный самолет Ме-262
Для многих военнослужащих нашего авиаполка весьма любопытным зрелищем были демонстративные полеты над аэродромом Миссен шестерки немецких реактивных истребителей Ме-262. Нам странно было впервые наблюдать полеты самолетов «без винта». Несколько раз пролетая над нашим аэродромом, реактивные истребители немцев не бомбили и не обстреливали на стоянках наши самолеты. Вероятно, немецкие летчики на реактивных истребителях, имея большие преимущества в скорости, по сравнению с нашими истребителями, были готовы только к воздушным боям с нашими самолетами и слишком поздно демонстрировали свою новую авиационную технику.
Реактивные истребители Ме-262 не могли помочь фашистской Германии в последние дни войны, потому что абсолютное господство в воздухе принадлежало советской авиации. Об этой свидетельствует факт, который мне лично пришлось наблюдать. Во время появления над нашим аэродромом четырех реактивных Ме-262, истребители двух наших авиаполков дивизии возвращались с боевого задания и заходили на посадку на аэродромы Котбус и Миссен. Нашей аэродромной радиостанцией был передан сигнал о том, что в воздухе «в нашем районе» находится четверка немецких самолетов Ме-262. Принятые нашими летчиками сигналы насторожили их и повысили осмотрительность. Немецкие реактивные истребители оказались в очень невыгодной для них обстановке. Они находились, как в рое растревоженных пчел, окруженные нашими самолетами, барражирующими на разных высотах. С земли мы могли лишь слышать беспорядочную стрельбу многих наших самолетов, когда через их строй пролетали немецкие реактивные истребители.
Случайным или прицельным огнем наших истребителей один реактивный Ме-262 был сбит и упал в лесу, недалеко от Котбуса. Трое из летчиков нашей дивизии претендовали на сбитый ими в бою реактивный Ме-262. Но когда командование проверило факты происходившего воздушного боя и место падения немецкого истребителя — победа в воздушном бою была присуждена летчику 107-го авиаполка Кузнецову, которому за этот подвиг — первый сбитый немецкий реактивный истребитель — было присвоено звание Героя Советского Союза.
Герой Советского Союза подполковник Кузнецов долгое время служил вместе со мной после войны в одной части в Венгрии.
В РЕЙХСТАГЕ
Монументальное здание Рейхстага, с полуразрушенной крышей и еще дымившимися на ней слабыми очагами потушенного пожара символизировало победу наших войск вывешенным на куполе здания простым красным флагом.
В общем потоке наших военнослужащих наша группа летчиков, офицеров штаба, сержантов вместе с В.П.Рулиным поднялась по широкой лестнице на второй этаж громадного зала Рейхстага. На колоннах и стенах его уже были сделаны многочисленные пометки, подписи и фамилии, краткие лозунги различного содержания, например: «От Сталинграда до Берлина — солдат Иванов», «Из Смоленска — Д.Евстегнеев» и др.
Наша делегация от 5-го гвардейского истребительного авиаполка тоже поставила свои подписи и пометки. Я крупным почерком написал на колонне Рейхстага свою фамилию.
На верхнем этаже Рейхстага были везде рассыпаны бумажные бланки немецкой статистики или бюллетени голосования.
Наша группа хотела разыскать коменданта здания, и мы спустились в полуподвальную часть рейхстага. Открыв одну из дверей, я обнаружил огромный зал с немецкими ранеными солдатами, которых обслуживали немецкие медицинские сестры. Такое общение, хотя и с мирными немцами, в Рейхстаге мне явно не нравилось, и тем более потому, что за следующим поворотом полутемного коридора я увидел неубранный труп нашего солдата. О времени его гибели было трудно что-либо заключить. Немецкий госпиталь в Рейхстаге никем не охранялся.
На всех этажах и по лестницам огромного здания Рейхстага двигался непрерывный поток наших воинов: солдат, сержантов и офицеров. На их усталых лицах нельзя было не заметить особое настроение торжества и удовлетворения от осознанного ими чувства одержанной победы над немецким фашизмом и от личного удовольствия, что довелось побывать в эти исторические дни в поверженном Рейхстаге. Подобное чувство было и у меня и у моих товарищей — однополчан.
Военная фотография у Рейхстага
Вспоминая тяжелое время войны, я иногда подолгу смотрю на небольшую, немного выцветшую фотографию своих однополчан у здания рейхстага.
Фотограф-любитель Михаил Хованов заснял группу офицеров и сержантов у Рейхстага. Виктор Петрович Рулин даже и на фотографии выделялся своей солидностью и ростом и был похож на настоящего комиссара. Из двенадцати офицеров, запечатленных на фотографии, было семь летчиков, из которых четверо имели звание Героя Советского Союза, имевшие на своем боевом счету больше, чем по десятку сбитых немецких самолетов. Они были настоящими героями, воздушными бойцами, внесшими свой личный ратный труд в дело разгрома фашистских войск.
А если внимательно всмотреться в фотографию, в лица гвардейцев-летчиков, в их скромную походную одежду, то было бы трудно обнаружить по фотографии какую-либо особенную героику среди активных участников войны. Фотография в целом и в отдельных лицах, изображенных на ней офицеров и сержантов, кажется будничной и скромной. По внешнему виду фотографии можно заключить, что на ней запечатлена особая рабочая бригада войны, т.е. активных участников войны.
Вот стоит на фотографии, правее В.П.Рулина, Герой Советского Союза летчик Михаил Трофимович Игнатьев, в серой солдатской шинели, в шапке-ушанке, о которой наш комиссар в качестве замечания обычно говорил: «Когда же ты снимешь свой шапку-»капелюху», наш герой?. Внешний вид героя М.Т.Игнатьева выражал его скромность.
Четверо летчиков, стоящих в заднем ряду, сфотографировались в пилотках, одетых с подчеркнутым форсом — набекрень. Особенно лихо была надета пилотка на бок головы В.И.Попкова — дважды Героя Советского Союза, капитана (7-й слева в заднем ряду/.
Все гвардейцы носили кирзовые сапоги, которые были очень большими на моих ногах (четвертый слева, впереди/. «Маленький майор в больших сапогах» — так иногда в шутку называли меня.
Фамилии однополчан, сфотографировавшихся у Рейхстага, в большинстве сохранились в моей памяти и их еще можно узнать на снимке: (слева-направо/:
I. Гудков П.С. — начальник строевой службы кадров
4. Ожимков П.М. — начальник связи
5. Орлов А.И. — командир эскадрильи. Герой Советского Союза
6. Штоколов Д.К. — командир эскадрильи
7. Попков В.И. — командир эскадрильи, дважды Герой Советского Союза
8. Лукьяненко — военврач полка
10. Рулин В.П. — комиссар полка
11. Глинкин С.Г. — командир звена. Герой Советского Союза
12. Каплуновский Н.Л. — старший инженер полка
13. Яковлев Г. — помощник начальника штаба
14. Игнатьев М.Т. — командир звена, Герой Советского Союза
18. Петров А.П. — секретарь партийной организации
19. Хованов М.Г. — инженер-электрик
20. Кудряшев Н.С. — механик по вооружению
Примечание: отмеченные знаком по списку скончались до 1978 г.
ВЕСТЬ О ПОБЕДЕ
Рано утром, 10 мая мне позвонил радист нашей радиостанции и передал сообщение из Москвы о подписании окончательного акта капитуляции Германии. Я первыми узнал в нашем гарнизоне эту радостную весть и приказал дежурной телефонистке на коммутаторе сообщить эту радостную новость всем.
С самого раннего утра, подобно нарастающему урагану, на немецком аэродроме Любертин, под Дрезденом всех наших воинов охватывало всеобщее ликование.
Каждый человек старался выразить свой восторг, свою радость по поводу уже наступившей победы чем только мог, всевозможными средствами и способами.
Эту радость все старались выразить так, чтобы не умалить ее исторического значения и ценности, чтобы личная радость каждого была замечена, услышана другими. Ее нельзя было не разделять с друзьями и со всеми очевидцами происходящего торжества. Каждый старался сделать этот исторический и долгожданный день чем-то особенным и запоминающимся надолго.
И что только не творилось на нашем аэродроме в День Победы! Со всех сторон из различного вида оружия были слышны непрерывные и долго несмолкающие залпы салюта. Стреляли из пулеметов и пушек, установленных на самолетах. Отдельные летчики взлетали на своих машинах, пилотажем и самолетными залпами в воздухе выражали свое торжество по случаю победы. Стрельба из личного оружия и самолетами в воздухе продолжалась до полудня, пока не был израсходован боекомплект.
Конечно, в хаосе интенсивной стрельбы могли быть и неприятные случаи, но, к счастью, все обошлось благополучно. Тормозить или регулировать стихийно возникающие порывы радости по случаю Дня Победы было просто невозможно.
Мне с большим трудом и некоторым риском удалось отобрать у солдат своей команды ракетницы и взять под охрану склад ракет на аэродроме. Я опасался того, что стрельбой из ракет солдаты могли поджечь толевые просмоленные крыши ангаров в немецком аэродроме. Если бы возник пожар, то он мог бы омрачить для многих праздничное торжество.
Многие солдаты были обижены моими действиями запрета стрельбы из ракетниц, считая это проявление моей черствости к солдатам даже в такой день победы. Всех недовольных я успокаивал тем, что обещал для них вечером к нашему общежитию привезти несколько ящиков немецких ракет и более десятка ракетниц, чтобы в безопасном месте, при сумерках по-настоящему для всех организовать праздничный салют.
Свое обещание для нашей команды я выполнил.
Наш праздничный салют в первый Лень Победы
Поддаваясь общему настроению торжества по случаю Дня Победы, посоветовавшись со старшим передовой команды майором Г.Яковлевым, мы решили утром, 10 мая, отправить в г.Дрезден на грузовой автомашине Евгения Алексеевича Ротанова, чтобы он через военного коменданта достал что-либо для нашей команды к празднику победы. Как всегда, мы полагались на основные способности Е.А.Ротанова, и в этом мы не ошиблись. К вечеру того же дня он привез к нашему общежитию большую бочку немецкого пива. Ее мы поставили около общежития нашей команды и под руководством одного из сержантов организовали угощение для всех желающих и без всякого регламента.
Мной в тот вечер было привезено в общежитии несколько ящиков различных ракет, установлен стол с десятками ракетниц и каждый желающий мог без ограничения производить салют ракетами.
Фейерверк в тот теплый весенний вечер праздничного дня победы в сосновом лесу, окружавшего двухэтажные немецкие коттеджи, был запоминающимся и интересным. Многие солдаты и сержанты с детским удовольствием стреляли в темную синеву неба, рассыпая в нем разноцветные, особо яркие огни ракет.
Стреляли с удовольствием и без ограничения до тех пор, пока боль в кисти руки от отдачи пистолета при выстреле позволяла держать ракетницу. С особой охотой солдаты стреляли ракетами, огни которых медленно опускались на парашютках. Красивыми казались гирлянды разноцветных огней, ракеты с хлопушками, с различными дымами, свистящие и другие.
Для всей нашей команды праздничный салют ракетами в собственном исполнении был приятным и надолго запоминающимся событием в них жизни.
Наша праздничная компания из офицеров Григория Яковлева, Евгения Алексеевич Ротанова и меня, как и все, переживала особую значимость и торжественность наступившего мирного времени. Майор Г.Яковлев, вероятно подытоживая свои думы и чувства в тот торжественный вечер под солдатский салют ракетами, сказал: «Да, братцы, остаться в живых после такой тяжелой и продолжительной войны для нас с вами самое большое счастье». И он, конечно, был по-своему прав.
Что касается меня, то у меня в тот день переход от войны к мирной жизни возникали очень сложные и в целом бодрящие чувства, которые трудно выразить словами. Мне казалось, что в моем организме, в голове и во всем теле отцепились и ослабли угнетающие и тормозящие особые причины, которые во время войны были для меня привычными и незаметными.
Мне казалось, что тело мое стало легче, как будто свалился с меня какой-то невидимый постоянный груз, это был груз военного напряжения, переживания и неопределенности. Обо всем думалось проще, радостнее. Личные мечты и надежды стали ближе и более доступными. Даже сам воздух, казалось, был больше насыщен озоном, дышалось легче и вольнее.
Очень хотелось увидеть своих родных и близких, и эти желания вырисовывались, как реальная и ближайшая возможность.
11 мая 1945 г. наша передовая команда возвратилась на аэродром Миссек (Госсенхейм/, в свой родной гвардейский истребительный авиационный Краснознаменный ордена Богдана Хмельницкого полк.
Окончилась самая страшная, самая трагическая и тяжелая, самая героическая война советского народа, одержавшего историческую победу над фашистской Германией.