Проходят годы чередой...

С каждым днем, с каждым новым годом отдаляются военные события, в которых участвовало мое поколение. Вторая мировая война, развязанная гитлеровской Германией, стала уже историей. Но до сих пор нам снятся тревожные сны...

Не все мои однополчане, которые прошли с боями до Эльбы и Влтавы, сразу вернулись к мирной жизни. Некоторые еще долго и упорно продолжали заниматься обезвреживанием ржавых мин, оставшихся на полях сражений.

Нас с Мысяковым второй послевоенный год застал на территории Нижней Австрии. Теплым летним вечером Федор Васильевич приехал в Санкт-Пельтен.

— Для минеров война не кончилась! — взволнованно сказал он. — Придется снова попотеть, Александр Борисович. Опять дикое минное поле обнаружилось где-то между Тульном и Кремсом. От коров только рожки да ножки остались. Так-то! Поезжай разберись...

Спустя два года, уже в Москве, в разговорах с бывшим комбатом мы снова не раз возвращались к минам.

— Множество мин еще на нашей земле осталось, — сетовал Мысяков, когда прибыл в 1948 году на учебу. — Ты не забыл минно-снежный пирог у Павловска? Сколько же еще таких мест...

Конечно, я не мог забыть ни минного барьера, устроенного саперами Гитлера и Муссолини по правому берегу Дона, ни подрыва на нем опытного минера моей роты Николая Гончаренко. И мы с Федором Васильевичем вспоминали минные поля на лютежском и сандомирском плацдармах, заграждения западнее Тарнополя и у Бреслау...

«Осторожно, мины!» Эти слова непрестанно сопровождали нас на передовой. Но и в мирное время они все еще не потеряли своего грозного смысла. Многим моим однополчанам пришлось заниматься после войны разминированием мин и фугасов. Миллионы мин были обезврежены [246] на территории нашей Родины... В течение долгих лет чуткие руки минеров очищали землю от притаившейся в ней смерти там, где гремучей змеей проползала линия фронта. И все же тишину порой раскалывают внезапные взрывы. Это доносится к нам эхо войны. И тогда на полях Смоленщины, в шахтерских поселках Донбасса, на улицах Калининграда появляются пахнущие краской таблички: «Разминировано, можно пахать!», «Проверено, мин и снарядов нет!», «Мины обезврежены, безопасно!».

«Осторожно, мины!» — слышится иногда и теперь, почти через три десятилетия после окончания военных действий. Борьба с черной смертью продолжается. Вновь и вновь поднимаются по тревоге саперы. Такая у них профессия!..

* * *

Годы бегут...

Моих товарищей по боям разбросало по огромной территории нашей страны. Не обо всех, к сожалению, мне известно. Но со многими встречался: одних разыскал сам, другие нашли меня.

Как же сложилась судьба моих фронтовых друзей?

Наш лихой комбат Федор Васильевич Мысяков стал степенным пенсионером. После войны он служил в должностях командира батальона и дивизионного инженера. Все эти годы мы поддерживали связь. Сначала вместе служили в Австрии. Затем встречались в Москве... А будучи в Хабаровске, я получил письмо: «Еду в ваши края...»

Когда спустя несколько лет мы вновь встретились в Москве, Федор Васильевич являлся начальником курса Высшей офицерской школы инженерных войск, которую закончил после войны, и сам воспитывал уже молодое поколение минеров.

В 1961 году полковник Мысяков ушел в запас. Сейчас он работает в системе гражданской обороны в Пензе.

Заместитель командира батальона по политчасти Павел Мартемьянович Кочнев до войны был на комсомольской, а позднее на партийной работе. Затем учительствовал на Севере, оттуда и ушел на фронт...

Из армии наш замполит уволился через год после окончания войны. Несколько лет работал секретарем Талалаевского райкома партии Сумской области. А в 1951 году окончил Высшую партийную школу при ЦК партии и с тех пор — в аппарате Совета Министров СССР... [247]

На сборах офицеров запаса в Военно-инженерной академии имени В. В. Куйбышева подошел ко мне человек с густой черной шевелюрой, подернутой серебряными нитями. Это был Алексей Васильевич Дубровский, наш боевой ротный.

В конце войны его послали в Высшую офицерскую школу. А затем он долгое время командовал военно-строительными частями. Мы разыскивали Дубровского в Горьком, а оказалось, он живет в Москве, подполковник запаса, военный пенсионер, но продолжает работать.

Вскоре после приезда в Москву с Дальнего Востока, где я прослужил 12 лет в войсках, ко мне прямо на улице бросился высокий мужчина и стал душить в объятиях. Несмотря на неожиданность встречи, я сразу узнал своего ротного заместителя Михаила Андреевича Шарова, которого в роте считали погибшим.

— Помнишь, как тебе немцы прострелили новую шапку? — сразу начал он. — Ты тогда с Рубленко на легких санках хотел въехать в село возле Сватово...

Демобилизовался Жаров сразу после войны. Однако и теперь продолжает работать.

Не раз виделся я и с начальником технического отделения штаба бригады Евгением Афанасьевичем Катуркиным. Всегда подчеркнуто вежливый и улыбающийся инженер-подполковник любит вспоминать о людях и о минах.

— При разминировании Воронежа такой минный сюрприз попался... Впрочем, и сама жизнь преподносит иногда сюрпризы. Вот, к примеру, докторскую мою уже год никак не соберутся рассмотреть...

После этого разговора прошло несколько лет. Ныне доктор технических наук офицер запаса Е. А. Катуркин заведует кафедрой в одном из московских институтов.

Живут в столице еще несколько однополчан, и мы периодически встречаемся. Могу назвать среди них Константина Павловича Цыпкина. В 1943 году его, молодого майора, назначили заместителем командира нашей 42-й отдельной инженерной бригады специального назначения. Сейчас генерал-майор инженерных войск К. П. Цыпкин является начальником одного из факультетов Военно-инженерной академии имени В. В. Куйбышева.

Майор медицинской службы Тамара Григорьевна Слюнина, бывший начальник санитарной части бригады, еще на фронте, задолго до победы, связала свою судьбу с начальником [248] штаба инженерных войск 1-го Украинского фронта полковником Николаем Федоровичем Слюниным, являющимся ныне генерал-лейтенантом инженерных войск. Однополчане любят бывать в их гостеприимном доме.

В Москве работает батальонный врач майор медицинской службы запаса обаятельная Надежда Ефимовна Аникейчик, выходившая самостоятельно из окружения под Харьковом. Недавно ей присвоено почетное звание «Заслуженный врач РСФСР». Изредка перезваниваемся с майором запаса Федором Яковлевичем Ефременко, вспоминаем о встрече в 1942 году в землянке на Дону. Поддерживаю связь и с подполковником запаса Львом Борисовичем Луниным, который был начальником штаба бригады в сорок пятом.

Всего в часе езды от столицы обосновались полковник Виктор Константинович Беляков, замещавший в конце 1942 года начальника штаба инженерных войск Воронежского фронта и направивший меня со станции Анна в 42-ю бригаду, а также бывший заместитель командира бригады, ныне генерал-майор инженерных войск в отставке Николай Васильевич Петров, встретивший меня в Бутурлиновке. Они, мои фронтовые начальники, вместе с генерал-полковником Ю. В. Бордзиловским пишут книгу об участии инженерных войск в Курской битве...

Там же, в Подмосковье, живут и работают известный среди однополчан бригадный артиллерист Владимир Евгеньевич Ляликов, который только недавно ушел в запас в звании полковника, его заместитель по отдельной роте Н. А. Савинов и офицер бригады А. К. Федоровский...

И вот наступил однажды день, когда однополчане собрались вместе.

Немало грустных и веселых минут пережил тогда каждый из нас. Сначала вспомнили погибших товарищей, тех, кто заслонил нас собою от смерти: чудесного ротного комиссара Володю Назарова, отчаянного смельчака Дмитрия Жигалова, серьезного и душевного Сергея Барабашова, отличного минера и разведчика Абрама Рысиса... Многих не оказалось среди нас.

Приумолкли мои однополчане: каждый, видимо, думал о своих близких, не пришедших с войны. С грустью вспомнил и я трех своих братьев...

И послевоенные годы не прошли без потерь. Умер [249] комбриг Виталий Петрович Краснов, не стало его заместителя Анатолия Михайловича Бояркина...

— Да, костлявая по нашему квадрату бить начинает, — констатировал Мысяков.

— Что верно, то верно... — поддержал комбата Дубровский. — И ничего тут не попишешь. Такова жизнь!.. За нее, за жизнь, и за нашу встречу! — поднял он бокал.

Кто-то тихо затянул:

— За тех, кто командовал ротами! — подхватил тост комбат. — К слову, встречал двух наших ротных. Емельянов в пятьдесят пятом году был майором и учился в академии. А Улько председательствует в райпотребсоюзе на Украине...

Начались воспоминания — кто кого видел, что о ком слышно...

— Неужели, Павел Мартемьяныч, у тебя внуки уже? Дед, а бороды нет! — тормошил Дубровский нашего бывшего замполита.

— Внуки. Это точно! Скажите мне, люди добрые, не слыхал ли кто о Дробнице, о Черкашине? Я вот с Григорием Ефимовичем Кривцом виделся. Помните, из политотдела. Умница! Теперь он доцент физико-технического факультета Харьковского университета...

— Доцент? Это хорошо! — встрепенулся Константин Павлович Цыпкин. — А кто из вас знает, что солдат 207-го батальона Игорь Юхновский избран членом-корреспондентом Академии наук Украины.

Мне сразу вспомнился молодой парнишка с удивительно живыми глазами, которого зачислили в наш батальон весной 1944 года в городе Кременце. Его родители пригласили нас в свой маленький уютный домик среди цветущих яблонь: Юхновские провожали тогда в армию сразу двух своих сыновей...

Вспомнили и о том, что в Киеве живет неутомимый шофер и автомеханик батальона Виктор Афанасьевич Сиренко, который и сейчас трудится по своей специальности. Что там же находится и бывший начальник штаба 209-го ОМИБ Николай Петрович Бадаев, являющийся ныне директором одного из проектных институтов.

Не забыли на встрече однополчан и о медиках. [250]

— Очень повезло нам с медиками. Боевые люди попались, — вспоминал Мысяков. — Начальника медслужбы бригады капитана Горичева помните? Скажу по секрету, он в аптечке минные взрыватели возил. Жаль, на Курской дуге перевелся к танкистам. А потом дошло до меня такое, что не сразу поверишь. Под Прохоровкой, когда экипаж одного танка выбыл из строя, доктор Горичев сел за рычаги и повел танк в бой. «Красное Знамя» за это получил...

— Это точно! Медики у нас были один к одному, — подхватил Кочнев. — А лейтенант медслужбы Федорец все, бывало, сам норовил мину снарядить...

— Да, Иван Петрович Федорец явно родился минером, — согласился Мысяков. — А перед ним был Цыновой. Так тот тоже очень минами интересовался... Из Львова в Военно-медицинскую академию уехал. Сейчас, говорят, Петр Егорыч — кандидат медицинских наук, доцент... А минера Зенина, бывшего командира взвода, наоборот, в медицину потянуло. Вот ведь как оно иногда получается, — задумчиво произнес комбат. — Встретил я Зенина в пятьдесят пятом году. Он уже тогда работал над докторской диссертацией...

Отдав должное медикам, которые нередко находились рядом с нами и на минном поле, и в открытом бою, мои однополчане снова перевели разговор на минеров. Вспомнили бесстрашных минных асов Щербака, Ларгина, Шарфа, Фролова, разведчика Проворова, зампохоза Дорофеева, командира взвода Муромцева, старшего сержанта Оноприенко и многих из тех, кто не смог явиться на встречу.

* * *

Беседуя с друзьями-ветеранами, я еще раз убедился, что каждому из фронтовиков рано или поздно суждено испытать одно необычное чувство. Проявляется оно по-разному: то тягой к людям, с которыми воевал, то стремлением побывать на местах боев, то желанием прочитать воспоминания о былых сражениях и самому попробовать написать о пережитом.

Наверное, под влиянием этого чувства я начал разыскивать тех, кого не увидел на сборе однополчан в Москве.

Бережно хранил я адрес сержанта И. П. Фролова из нашего батальона, который он дал мне почти четверть века назад. Я не рассчитывал найти сержанта: очень уж много минуло лет. Но все же, будучи в Ленинграде, отправился [251] разыскивать указанную мне улицу. Каково же было мое удивление, когда увидел перед собой Ивана Павловича, Он заметно постарел. После демобилизации 20 лет проработал на ленинградской обойной фабрике. Теперь уже оформил пенсию, но все еще продолжает трудиться.

— А помните, как Лагутин на Курской дуге корову разминировал, — сказал он со смехом. — Вот была умора! И где только он у бедной буренки взрывчатку не искал...

О многом переговорили мы в тот вечер — память у моего собеседника оказалась отличной. Он даже напомнил, как получил денежное вознаграждение за подорванный фашистский танк на киевском плацдарме...

Ивана Алексеевича Оноприенко нашел в Харькове. Мне открыла женщина, лицо которой показалось очень знакомым. С минуту мы молча смотрели друг на друга, а затем... Ну конечно! Это была боец нашего батальона Лида Третьякова. Замуж за старшего сержанта она вышла еще на фронте. Теперь у них трое детей...

Вскоре в просторных, сверкающих чистотой комнатах меня основательно помял в крепких объятиях хозяин дома. Он стал седым, но молодые глаза, как и раньше, отсвечивали бирюзой. Поглаживая ладонью тонкие морщинки на лице, Оноприенко рассказывал о себе:

— Работаю начальником цеха точного литья велосипедного завода. Коллектив дружный. Выбирали меня депутатом горсовета... А цех, знаете, — вроде батальона нашего. И свои у нас боевые задачи.

Мы вспомнили, как весной сорок пятого у Гёрлица однажды выскочил «тигр». Неужели немцы прорвались? Кинулись за укрытие... А «тигр» остановился совсем рядом, из него выбрался немецкий танкист и спокойно зашагал к дому с мезонином. Через несколько минут он уже без комбинезона, в подтяжках вышел на веранду и уселся на солнышке. Улыбается, машет рукой, всем своим видом показывает, что война для него кончилась и он наконец приехал к себе домой...

— А рейд в Карпатах! — продолжал Иван Алексеевич. — Помните, как погиб сержант Цугро? Такое, наверное, не зыбывается! Да, тому, кто прошел по переднему краю, очень дорога завоеванная в боях победа...

Там же, в Харькове, на памятной по боям 1943 года Сумской улице, в инженерно-строительном институте, мне [252] сразу ответили: «Муромцев Виктор Николаевич? Конечно есть! Он доцент кафедры архитектурного проектирования. Поднимитесь на пятый этаж...»

Недалеко от площади Дзержинского, в квартире Муромцева, мы засиделись далеко за полночь. Бывший командир взвода с такой же, как раньше, добродушной, но чуть иронической улыбкой вспоминал:

— Какие мы артмины изобретали?! Три трофейных снаряда взрывателями в центр, сверху толовую шашку, а на нее противопехотную мину ПМД-6. Да, у минеров был полет фантазии... Ничего не скажешь!

И вдруг неожиданно заговорил совсем по-иному, взволнованно, страстно, убежденно:

— Меня, между прочим, по сей день волнует проблема влияния войны на человека... Грубеет ли он на фронте? И да и нет! Но главное, думаю, в том, что люди, прошедшие войну, с особой силой научились ценить жизнь. А она прекрасна, доложу я вам, и имеет лишь один недостаток — очень коротка!..

Виктор Николаевич наполнил бокалы и задумчиво произнес:

— Как тянет меня посмотреть на места боев! Посмотреть на все спокойно, не оглядываясь на противника, не пригибаясь от воя летящих снарядов. Поехать бы в Чехословакию! Подняться в Карпаты. Отыскать место, где был ранен во время рейда с кавалеристами. Зажмурив глаза, представить, как все было... Знакомо ли вам это чувство?

— Конечно знакомо! — горячо откликнулся я. — Мало того, и у вас в Харькове есть для меня заветные места...

Действительно, едва попав в Харьков, я побывал на всех улицах, где в марте 1943 года вела бои 2-я рота 210-го БИЗ.

Как преобразился город!.. Я бродил по его северной окраине вместе с бывшим заместителем начальника политотдела бригады майором запаса Г. Е. Кривцом. Мы постояли у заново отстроенных Сокольников, где рота закрывала проходы в минных полях, потом прошлись по Сумской.

— Здесь тоже мы устанавливали мины, — пояснил я. — А «тигры» находились примерно вон там... Тут и ранило младшего лейтенанта Быкова...

Мы прощались с Виктором Николаевичем Муромцевым и Григорием Ефимовичем Кривцом ночью, у стоянки такси, [253] на огромной и пустынной в тот час площади Дзержинского. С этой площади в марте 1943 года уполномоченный Военного совета Воронежского фронта повернул нашу роту для контратаки на Сумской...

* * *

Много лет писал я свои воспоминания. Немало радостей и огорчений испытал за это время. Наиболее близкие друзья даже укоряли меня:

— Ты уже четыре книги по строительству издал, а про минеров одну никак не закончишь, — с обидой говорил Мысяков.

— Ну сколько можно! — поддерживал комбата Кочнев. — Я тут стихи прочитал. Запиши. Может, подойдут. Может, как-то используешь в книге. — И выразительно прочитал: — «От ржавых мин очищена земля. Но, отступая, оставляют войны воспоминаний минные поля!..»

Сколько раз садился я за рукопись и снова бросал ее.

— Пиши! — подбадривали меня. — Поможем. Все саперы помогут!..

И действительно, помогали.

Внимательно читали рукопись и дали много полезных советов генерал-полковник инженерных войск В. Л. Авсеенко и генерал-лейтенант инженерных войск Н. Ф. Слюнин, полковники М. Ю. Коробьин, И. Н. Николаев, З. Л. Островский. С отдельными главами познакомились мои фронтовые начальники. Уточнили некоторые данные полковники В. А. Анфилов, П. А. Выходец...

Доброжелательно отнеслись к книге о минерах общевойсковые командиры, танкисты и кавалеристы, к которым я обращался. Охотно согласился просмотреть одну из глав генерал-лейтенант П. С. Вашурин, помогли отдельными справками о людях и событиях генерал-лейтенант танковых войск Д. И. Заев, полковник П. П. Попов и другие.

— Как же не помочь! — не раз говорил мне полковник Н. Т. Кошевой. — У нас ведь общая фронтовая семья. Вместе воевали. Вместе отвечаем за прошлое и за будущее...