Глава IV.

Первая военная зима на юге

I

Едва завершилось расформирование подвижной группы войск 13-й армии, как опять прибыла телеграмма на мое имя. «Новое назначение?», — подумал я. Необходимо было явиться в полевое управление Юго-Западного направления, которое находилось в Воронеже. Туда я и отправился той же ночью, так и не зная, для чего вызван.

Машина шла по заснеженной дороге, и по сторонам далеко были видны следы недавних боев. А вот и исходные позиции, с которых мы начали контрнаступление. Дальше потянулись места, которых война не коснулась. И каким же прекрасным казался здесь каждый лесок, каждый населенный пункт. Ведь тут не было сожженных гитлеровцами сел и полуобгорелых, покореженных снарядами деревьев. Близость фронта чувствовалась лишь на ночных дорогах, по которым на запад шли советские войска.

Радовали глаз тепло, по-зимнему одетые солдаты, в ладных полушубках, в шапках-ушанках и в валенках. С новенькими автоматами. Не оторвешь взгляда от походных колонн танковых и артиллерийских частей, двигавшихся под покровом ночи к фронту. Приглушенный шум моторов, негромкие команды — всем этим была наполнена ночная жизнь прифронтовых дорог.

Родина посылала на фронт все больше сил и средств. И словно говорила этим, что недалек тот день, когда она даст нам, своим солдатам, все необходимое для полного разгрома врага.

В Воронеже, в полевом управлении Юго-Западного направления, мое предположение о причине вызова подтвердилось. Я был принят маршалом С. К. Тимошенко. Он выразил удовлетворение успешно закончившейся Елецкой операцией{52} и тут же сообщил [133] о моем назначении заместителем командующего 6-й армией. Семен Константинович пояснил, что командующего этой армией генерал-лейтенанта Р. Я. Малиновского и члена Военного совета бригадного комиссара И. И. Ларина сейчас нет на месте. Они находятся в пределах Южного фронта, где руководят боевыми действиями двух армий по отражению попыток группы Шведлера овладеть Ворошиловградом (Луганском).

— И потому,— сказал маршал,— подготовка войск 6-й армии к предстоящему наступлению теперь возложена на вас.

В связи с этим он подробно ознакомил меня с обстановкой и мероприятиями, намечаемыми Военным советом Юго-Западного направления на ближайшие полтора-два месяца.

Шла вторая половина декабря. Общая стратегическая обстановка на советско-германском фронте резко изменилась. Немецко-фашистское командование исчерпало свои преимущества внезапного нападения. Красная Армия сорвала план проведения «молниеносной войны» в течение одной кампании. Война приняла затяжной характер.

К этому времени Красная Армия нанесла противнику ряд крупных поражений. В ноябре была разгромлена в районе Ростова ударная группировка группы армий «Юг». В первой декаде декабря, получив отпор у городов Волхов и Тихвин, откатилась за р. Волхов и заняла прочную оборону группа армий «Север». Под непрекращающимися ударами Красной Армии поспешно отступала и самая мощная группировка немецко-фашистских войск — группа армий «Центр», действовавшая на московском стратегическом направлении.

Впервые немецко-фашистская армия потерпела крупное поражение, потеряла стратегическую инициативу и перестала именоваться «непобедимой». Наступление вооруженного до зубов врага, продолжавшееся непрерывно пять месяцев, было остановлено, и Красная Армия заставила его перейти к обороне.

В полосе Юго-Западного направления противник, как уже отмечено, потерпел поражение под Ростовом и Ельцом. Здесь он понес большие потери, выдохся и перешел к обороне. Наши же войска, успешно проведя первые наступательные операции, обрели уверенность в успехе и накапливали силы для нового удара по [134] врагу. Словом, обстановка на Юго-Западном, как, впрочем, и на других важнейших направлениях, в связи с разгромом немецко-фашистских войск под Москвой требовала новых решительных действий.

Как представлял себе эти действия Военный совет Юго-Западного направления? Ответ дают соображения, направленные им тогда в Ставку Верховного Главнокомандования.

Учитывая, что обстановка на флангах Юго-Западного направления по-прежнему была напряженной, предлагалось создать здесь две ударные группировки войск. Каждой из них ставилась решительная задача. Войска правого крыла, усиленные 61-й армией, должны были выйти в район Белев, Орел и занять охватывающее положение по отношению к силам противника под Москвой. Второй, донбасской группировке, которая усиливалась 57-й армией, ставилась задача разгромить армейскую группу Клейста г. составе 1-й танковой и 17-й армий, овладеть рубежом р. Днепр на участке Днепропетровск, Запорожье.

Освобождение к началу февраля 1942 г. этих двух крупных индустриальных городов с мостовыми переправами через Днепр давало нашим войскам, по мнению Военного совета Юго-Западного направления, следующие преимущества: лишало врага железнодорожных путей подвоза в Донбасс и Крым; способствовало войскам Южного фронта в освобождении Донбасса, после чего они могли занять оборону на рубеже Запорожье — Мелитополь и перебросить освободившиеся дивизии на западный берег Днепра; вынуждало противника очистить Крым и южное Заднепровье в силу трудностей в области подвоза, особенно весной, когда у него в тылу будет разлившийся Днепр; позволяло войскам Южного фронта в весенней кампании освободить районы Кировограда, Кривого Рога и Николаева, что обеспечивало дальнейшие действия на киевском и одесском направлениях; облегчало форсирование Днепра при помощи ограниченных переправочных средств, имевшихся в распоряжении войск.

В целом предлагался следующий план кампании на Юго-Западном направлении.

Войска правого крыла (61, 3, 13, 40-я армия и группа генерал-лейтенанта Ф. Я. Костенко) осуществляют наступательную операцию с выходом в район Брянск, Севск, Орел, Сумы. Затем, в зависимости от обстановки, они действуют в направлении Смоленска или на запад. Войска Южного и левого крыла Юго-Западного фронтов в ходе наступления в январе — феврале 1942 г. освобождают Донбасс. Разгромив находящуюся там группировку войск противника, они выходят основными силами на рубеж р. Днепр. Главный удар при этом наносится в общем направлении на Днепропетровск силами 57-й и 12-й армий. Одновременно войска левого фланга Юго-Западного фронта (21, 38-я и 6-я армии) проводят частную операцию по овладению районом Харькова. [135]

В результате полуторамесячной кампании войска Юго-Западного направления разбивают противника на двух важнейших направлениях и к 1—15 февраля 1942 г. отбрасывают его на 300— 350 км на запад. Таковы были общие контуры плана действий фронтов{52} Юго-Западного направления, выполнением которого создавалось выгодное исходное положение для дальнейшего наступления. Для осуществления этих задач, указывал Военный совет Юго-Западного фронта, требуется пополнение людьми и доукомллектование материальной частью артиллерии, авиации и особенно танковых войск{52}.

На первом этапе наступательной операции намечалось ударом внутренних флангов Юго-Западного и Южного фронтов прорвать оборону противника между Балаклеей и Артемовском. Далее, развивая наступление на Запорожье, войска Юго-Западного фронта должны были выйти в тыл донбасско-таганрогской группировке противника и отрезать ей пути отхода на запад. Затем им предстояло прижать ее основные силы к берегу Азовского моря и во взаимодействии с войсками левого крыла Южного фронта уничтожить. Главный удар должны были наносить 6-я армия Юго-Западного фронта и 57-я, 37-я армии Южного фронта.

Несколько забегая вперед, должен отметить, что не все эти планы были одобрены Ставкой Верховного Главнокомандования. Она приняла только те предложения Военного совета Юго-Западного направления, которые касались операции по разгрому группировки противника на стыке Юго-Западного и Южного фронтов.

Объяснялось это вескими причинами, однако о них я узнал позднее. Пока же, окрыленный широкими планами, о которых рассказал маршал Тимошенко, я поспешил отправиться в штаб 6-й армии, временное командование которой было возложено на меня.

В то время 6-я армия была самой сильной на Юго-Западном фронте. Как уже упоминалось, в бой с врагом она вступила 22 июня 1941 г., когда на нее, как и на 5-ю армию, обрушился первый удар главных сил немецкой группы армий «Юг». Последовали тяжелые дни приграничного сражения. Воинам 6-й армии довелось испытать всю боль и горечь отступления под натиском многократно превосходящих сил противника, а в начале августа они вместе с 12-й армией попали в окружение.

Многие погибли в бою, но часть солдат и офицеров пробилась к своим, и вскоре переформированная 6-я армия вновь противостояла врагу, теперь уже на Южном фронте. Позднее она опять вошла в состав Юго-Западного фронта. Силами этой армии, а также 40-й и восстановленных с помощью резервов Ставки [136] Верховного Главнокомандования 21-и и 38-й удалось тогда на некоторое время приостановить наступление противника.

Во второй половине декабря, когда я прибыл в 6-ю армию, она занимала оборону на рубеже рек Мокрый Изюмец и Северный Донец — от населенного пункта Сухой Яр до Ямполя. Почти 120километровую полосу обороняли пять стрелковых и одна (34-я) кавалерийская дивизии. Кстати, командиром 34-й кавалерийской дивизии был генерал-майор А. А. Гречко. Наши боевые пути сошлись тогда ненадолго. Через несколько дней левый фланг полосы обороны 6-й армии вместе с дивизией был передан Южному фронту, в составе которого генерал Гречко вскоре стал командиром 5-го кавалерийского корпуса. В последующем мы встретились в конце 1943 г. под Киевом, где Андрей Антонович был заместителем командующего войсками 1-го Украинского фронта, а затем командующим 1-й гвардейской армией.

Знакомясь с войсками, я успел вместе с членом Военного совета армии бригадным комиссаром А. И. Власовым до Нового года побывать во всех соединениях, на их командных пунктах и на переднем крае. Командиры дивизий доложили о положении частей, их составе и вооружении, состоянии оборонительных позиций, поведении противника и имеющихся у него оборонительных сооружениях. В целом войска армии произвели хорошее впечатление. В командирах чувствовались боевой опыт, подтянутость, в рядовом составе — дисциплинированность и подготовленность как к оборонительным, так и наступательным действиям.

Высоко оценивал боевые качества 6-й армии и ее бывший командующий генерал Р. Я. Малиновский{53}. Об этом я услышал от него самого в ночь на 1 января 1942 г. Еще 30 декабря он позвонил по телефону и сказал, что был бы рад встретить Новый год в 6-й армии, в кругу боевых друзей. Разумеется, это желание приветствовали и начальник штаба генерал-майор А. Г. Батюня, и А. И. Власов, и я, а также прибывший в тот день новый член Военного совета армии по оперативным вопросам дивизионный комиссар Е. Т. Пожидаев. Очень довольны были встречей со своим бывшим командующим и офицеры штаба, и командиры дивизий, которые также были приглашены в тот вечер.

С Родионом Яковлевичем Малиновским в дальнейшем, особенно после войны, мне довелось встречаться часто, и я всегда считал вполне заслуженным то искреннее уважение, с которым относились к нему все, кто его знал. Подчеркиваю — искреннее, ибо оно было именно таким. В этом я убедился еще в ту новогоднюю ночь, которую мы провели первой военной зимой в заснеженной деревушке на левом фланге Юго-Западного фронта. И не удивительно подобное отношение к бывшему командующему, чье [137] умелое руководство во многом определило хорошее состояние соединений 6-й армии. В свою очередь и Родион Яковлевич с таким же уважением относился к своим подчиненным, дорожил боевой дружбой. В сущности это чувство, видимо, и потянуло его в канун Нового года в 6-ю армию.

Эта встреча была для всех ее участников особенной, хотя, возможно, мало чем отличалась от многих других, состоявшихся в ту новогоднюю ночь в нашей армии и повсюду в стране. Более чем полгода шла война, и за это время, казалось, люди отвыкли от слова «праздник». Даже праздничный день 7 ноября 1941 г. был скорее смотром нашей готовности к борьбе, днем всенародной клятвы сражаться и победить. Праздник, победа — эти два понятия слились для нас в одно. И вот сегодня в войсках, у всех советских людей — радостный праздник, ибо мы одержали первую победу, разгромив немецко-фашистские армии под Москвой и тем самым окончательно опровергнув миф о непобедимости вермахта.

Все это было для нас залогом того, что будущий год, какие бы новые испытания он ни принес, будет счастливее минувшего. Таким и был первый тост, предложенный Родионом Яковлевичем и поддержанный всеми присутствующими. Не меньший успех имели и другие его тосты: за грядущую Победу, за тех, кто вел нас к ней,— руководителей Коммунистической партии и Советского правительства, за Верховного Главнокомандующего И. В. Сталина. [138]

Так встретили мы 1942 год. Он сулил нам большие надежды. Первой ласточкой в этом отношении представлялась нам полученная Военным советом армии незадолго до Нового года директива на проведение Барвенково-Лозовской наступательной операции.

II

С 5 по 12 января 6-я армия по директиве фронта произвела перегруппировку войск.

Две стрелковые и одна кавалерийская дивизии выбыли из ее состава вместе со своими участками обороны. Полоса армии после этого уменьшилась до 55 км, но занимали ее уже шесть стрелковых дивизий (из них три вновь прибывшие) — 253, 270, 337, 343, 393-я и 411-я. Командовали ими соответственно комбриг А. А. Неборак, полковники 3. Ю. Кутлин, С. М. Бушев, П. П. Чувашев, Герой Советского Союза полковник И. Д. Зиновьев, полковник М. А. Песочин.

Кроме того, в состав армии вошли две танковые бригады — 7-я и 13-я. Первой из них командовал полковник И. А. Юрченко, второй — по 19 января 1942 г. подполковник А. И. Казаков, потом подполковник И. Т. Клименчук.

В полосе предстоящего наступления армии действовало свыше двух пехотных дивизий противника, усиленных артиллерией и несколькими десятками (до 30) танков. Стык между этими дивизиями находился на южной окраине населенного пункта Савинцы. Оборона врага сводилась к устройству опорных пунктов в селах и городах. Подступы к узлам обороны прикрывались окопами полного профиля, проволочными заграждениями в 3—5 колов и дзотами. Промежутки между узлами частично прикрывались минными полями. В глубине обороны враг подготовил на правом фланге два рубежа по западному берегу реки Северный Донец и в 4—5 км к западу от него. Лед на некоторых участках этой реки был подготовлен к взрыву. Оперативных резервов в ближайшем тылу противника не было обнаружено.

В целом войска нашей армии имели некоторое превосходство над врагом в живой силе, артиллерии и танках. Это обеспечивало прорыв обороны противника. Однако в то же время он обладал троекратным превосходством по противотанковой артиллерии. Кроме того, было ясно, что немецко-фашистское командование могло в ходе операции перебрасывать сюда резервы из Харькова, Полтавы, Славянска.

Последнее собственно и предусматривалось замыслом операции, ибо 6-й армии ставилась задача не только разгромить противника на красноградском направлении, но и сковать его оперативные резервы. Это должно было обеспечить действия армий Южного фронта по освобождению Донбасса. Составной частью этой задачи являлось и содействие 38-й армии в овладении Харьковом. [139] Глубина операции определялась в 60—70 км. Срок ее проведения — 9 дней.

Исходя из цели и задач, поставленных перед армией, а также наличия сил и средств, я решил нанести главный удар правым флангом, где и сосредоточил три стрелковые дивизии, две танковые бригады и большую часть артиллерийских средств усиления. Там же был и 6-й кавалерийский корпус фронтового подчинения. Это соответствовало и условиям местности, и расположению сил противника.

Удар правым флангом наносился в направлении Савинцы, Шевелевка, Алексеевка. Ближайшая задача — прорвать оборону противника на фронте Борщевка, Ивановка. К исходу четвертого дня наступления предполагалось выйти на рубеж Лагери — Чепель — Грушеваха и обеспечить ввод в бой 6-го кавалерийского корпуса для развития наступления на красноградском направлении. Планом предусматривалось овладеть к исходу девятого дня рубежом Первомайский — Краснопавловка и выйти передовыми отрядами на р. Орель.

Две дивизии на левом фланге предназначались для ликвидации изюмской группировки противника. Одна из них должна была наступать из района Иванчуковки, Нов. Павловки в юго-западном направлении — на Норцовку, Червоный Шахтер. Другая — из района южнее г. Изюм в западном направлении, на Донецкое, Снежковку, Заводы. Там они должны были сомкнуть смежные фланги, окружить и уничтожить вражеский гарнизон Изюма. [140]

К началу наступления армия имела на рубеже Бригадировка — Савинцы — г. Изюм — Донецкое пять стрелковых дивизий в нервом эшелоне и одну — во втором.

Мне впервые предстояло участвовать в наступательной операции, накануне которой наши войска располагали временем для ее подготовки и организации. Такая возможность радовала, помогала преодолевать трудности. А их в подготовительный период было немало. Войска и боевая техника прибывали с опозданием, переброске их к линии фронта препятствовали снежные заносы на дорогах. Такое положение сложилось и в армиях Южного фронта, которые готовились нанести главный удар в предстоящей операции. Вследствие этого дата начала наступления, первоначально намеченная на 14 января, была перенесена на 18 января.

Войска армии тщательно готовились к наступлению. Дивизии проводили разведку и теснили противника на центральном направлении. 11 января у врага были отбиты Савинцы, Довгалевка, Морозовка. Три дня спустя, в ночь на 14 января, 411-я стрелковая дивизия внезапным налетом овладела Залиманом и лесом в 2 км от этого населенного пункта. Тем самым был создан плацдарм на западном берегу Северного Донца.

Противник подтянул резервы и контратаковал вплоть до 17 января. Но ни одним населенным пунктом не овладел. Зато понес большие потери.

Итак, к началу наступления войска армии значительно улучшили исходное положение. Некоторые дивизии вышли к Северному Донцу. Что же касается захвата плацдарма, то он открыл нам возможность заблаговременного и беспрепятственного сооружения переправ для танков.

За неделю до начала операции прибыл новый командующий армией генерал-майор А. М. Городнянский. (О нем уже шла речь в связи с наступлением в районе Ельца в начале декабря 1941 г.) Прошло меньше месяца с тех пор, как мы расстались, не подозревая, что так скоро встретимся в новой обстановке, в другой армии.

Городнянский утвердил план операции, не внеся никаких изменений. Сдав армию командующему и получив от него задачу на подготовку войск к наступлению, я уехал в дивизии проверять их готовность к наступлению, а затем координировал их действия в районе Изюма.

Всю эту наступательную операцию можно расчленить на три этапа. Первым из них был прорыв обороны гитлеровцев на всем фронте армии, разгром изюмской группировки врага. Вторым — борьба за г. Балаклею и ввод в прорыв 6-го кавалерийского корпуса. Третьим — преследование противника, освобождение г. Лозовая.

В 5 часов 18 января началась артиллерийская подготовка на всем фронте армии. Вслед за этим в наступление пошли полки пяти стрелковых дивизий первого эшелона. Противник оказал [141] сильное сопротивление во всех опорных пунктах на переднем крае обороны. Оно было в основном сломлено, но результаты, достигнутые атакующими, были далеко не одинаковы.

Неудача постигла правофланговую 253-ю стрелковую дивизию. Противник встретил ее организованным огнем и контратаками пехоты с танками. Он отразил все попытки дивизии продвинуться вперед и удержал в своих руках Борщевку. Не принесли успеха ни повторная атака после произведенной на следующий день перегруппировки сил дивизии, ни ввод на ее участке 13-й танковой бригады из резерва армии. Понеся большие потери и не выполнив задачи по овладению Вербовкой и Балаклеей, 253-я стрелковая дивизия, согласно приказу, приостановила наступление и перешла к активной обороне.

Из трех стрелковых дивизий, наносивших главный удар на правом фланге армии, наибольшего успеха достигла 411-я, действовавшая совместно с 7-й танковой бригадой. В первый же день она, несмотря на сильное огневое сопротивление врага, расширила плацдарм на западном берегу Северного Донца. Стремительно продвигаясь вперед, дивизия в последующие дни освободила населенные пункты Чепель, Волвенково, Лозовенька. Она рассекла оборону противника и, преодолев рубеж ближайшей задачи армии, двумя полками нанесла удар в северном направлении — на Шевелевку, совхоз им. Петровского, которыми и овладела днем 22 января.

Успех 411-й стрелковой дивизии использовали ее соседи— 337-я справа и 393-я слева. Благодаря этому они наконец сломили сопротивление противника, что не удавалось им сначала, и значительно расширили прорыв в глубину и на флангах. Удаче 393-й стрелковой дивизии способствовали также хорошие результаты наступления ее левого соседа — 270-й стрелковой дивизии. Освободив благодаря этому Протопоповку, 393-я стрелковая дивизия также перешла в преследование разгромленной к тому времени изюмской группировки противника.

270-я стрелковая дивизия действовала на левом фланге армии. Е первый день наступления ей удалось прорвать оборону противника только на стыке с 57-й армией Южного фронта, овладев при этом опорным пунктом Донецкое. Правильно оценив сложившуюся обстановку, командир дивизии принял решение наращивать силы на левом фланге. Переброска их сюда была произведена п первую же ночь. Нанося противнику сильные удары, дивизия быстро продвигалась вперед. В первые же дни наступления она овладела населенными пунктами Снежковка, Шпаковка, Червопый Шахтер, Петровское, Грушеваха и достигла рубежа Секретаревка, Стар. Семеновка.

На этом закончился первый этап операции. Оборона противника была прорвана. Враг понес большие потери и бежал, бросая тяжелое вооружение, транспорт и склады. [142]

Второй этап продолжался с 22 по 24 января. Его цели, как указывалось в боевом приказе войскам армии от 21 января, заключались в овладении Балаклеей и разгроме сосредоточенной в этом районе группировки противника. Соответствующие задачи были поставлены 253-й и 337-й стрелковым дивизиям, 7-й и 13-й танковым бригадам. Кроме того, 411-й стрелковой дивизии было приказано участвовать в наступлении на Балаклею частью сил.

Но все усилия оказались тщетными. Овладеть Балаклеей не удалось.

Тем временем 393-я и 270-я стрелковые дивизии продолжали преследовать отступавшего врага и перерезали железную дорогу Харьков — Лозовая. То же самое сделал в районе ст. Беляевка 6-й кавалерийский корпус, который вошел в прорыв 23 января. Тогда же он нанес удар по противнику в районе Алексеевки, Мироновки.

Утром 25 января 270-я стрелковая дивизия, только что освободившая населенный пункт Краснопавловка, получила задачу на овладение г. Лозовая. С этого начался третий этап операции. В то время как правофланговые дивизии и танковые бригады во взаимодействии с левофланговыми соединениями 38-й армии безуспешно продолжали бои за Балаклею, передовые отряды 411-й и 393-й стрелковых дивизий, выполнив последующую задачу 6-й армии, вышли на рубеж р. Орель. 270-я стрелковая дивизия, которая ввиду отставания на 35—40 км частей 57-й армии была повернута в ее полосу в юго-западном направлении, 27 января овладела г. Лозовая.

На этом развитие Барвенково-Лозовской операции в глубину закончилось. Усилия наступающих войск, как и противника, переместились на фланги прорыва. Фронт 6-й армии растянулся по дуге г. Балаклея, Алексеевка, Мироновка, г. Лозовая, а ее войска как бы распались на три изолированные группы, которые втянулись в изнурительные затяжные бои за отдельные населенные пункты.

Размах наступления уменьшился, что впоследствии привело к затуханию операции и стабилизации линии фронта. 6-й кавалерийский корпус, достигнув 23 января района Алексеевки, бездействовал там в течение четырех дней. За это время противник подтянул из Харькова резервы. В результате корпус не смог прорваться в тыл балаклеевской группировки противника и ввязался в затяжные бои за отдельные населенные пункты. Все это привело к тому, что правофланговым дивизиям 6-й армии, взаимодействовавшим с частями 38-й армии, не удалось срезать балаклеевский выступ. [143]

Подобная обстановка сложилась и на правом фланге Южного фронта. Там 57-я и 37-я, а затем и введенная в бой 9-я армии не смогли расширить прорыв и развить его в глубину. Противнику удалось подтянуть с юга резервы и, локализовав прорыв, навязать в районе г. Славянск бои за населенные пункты.

III

Таким образом, задачи, поставленные войскам 6-й армии на период наступления, не были полностью выполнены: удалось достичь лишь некоторых территориальных успехов и разгромить только часть сил противника — две дивизии. Это в значительной степени было обусловлено медленным развитием операции в первые дни. Если средний темп наступления за 10 дней составил 8—9 км в сутки, то при прорыве обороны он не превышал 6 км.

Одна из главных причин тоги, чти операция не была завершена, на мой взгляд, заключалась в недостатках управления войсками. Были, например, случаи отрыва штабов от действующих частей. Отрицательно сказалось отсутствие специальной службы, предназначенной обеспечивать движение боевой техники и транспорта тыловых частей в условиях снежных заносов. Это приводило к отставанию артиллерии от пехоты, к продолжительным паузам в обеспечении войск продовольствием, фуражом, боеприпасами и горючим.

Если учесть, что впоследствии мы имели такую службу и что сна играла немаловажную роль в боевых действиях в условиях зимы, то может возникнуть вопрос: почему же ее не было в период Барвенково-Лозовской операции в январе 1942 г.? Отвечу: потому что в то время мы еще только накапливали опыт организации и руководства боевыми действиями войск в зимних условиях.

И пусть это никого не удивляет. Стремясь максимально использовать имевшуюся в нашем распоряжении технику того времени, мы иногда не учитывали ее недостатков. Глубокий снежный покров, который для современной техники ни в коей мере не является препятствием, машины тех дней и, в частности, артиллерийские тягачи, нередко не в состоянии были преодолеть. Они либо застревали в снегу, либо двигались медленнее наступающих и ведущих бой стрелковых частей, что и привело к последствиям, о которых шла речь.

И тогда стало очевидно, что какими бы приверженцами новой техники мы бы ни были, следовало заранее позаботиться и использовать в нужный момент для подвоза продовольствия, боеприпасов, горючего таких видов транспорта, как обыкновенные сани и другие простейшие средства для ускорения движения артиллерии по глубокому снегу. Однако было уже поздно, и оставалось лишь, как говорят, намотать на ус этот урок и учесть его в дальнейшем. [145]

Кстати, сани, а также лыжи были с успехом применены в, некоторых дивизиях, но для другой цели. Их использовали, например, подвижные отряды 270-й стрелковой дивизии, которой командовал полковник З. Ю. Кутлин. Быстро передвигаясь на санях и лыжах, они действовали исключительно успешно. Такие отряды проникали глубоко в расположение противника, обходили его опорные пункты, отрезали пути отхода. Так, один из них в ночь на 25 января обошел Краснопавловку, где оборонялся фашистский гарнизон, и нанес ему удар с тыла. Тем самым было обеспечено быстрое освобождение этого крупного населенного пункта и железнодорожной станции частями дивизии, действовавшими с фронта.

Этот пример подтверждал необходимость более широко использовать сани и лыжи.

Нужно было учесть на будущее и многое другое. Например, ошибки, допускавшиеся командирами ряда стрелковых дивизий и использовании танковых бригад как при прорыве оборонительной полосы, так и для развития успеха в глубине обороны противника. Они были тем более недопустимы, что буквально рядом, в других дивизиях, действовали в этом отношении умело, продуманно.

Хорошо, эффективно использовал 7-ю танковую бригаду командир 411-й стрелковой дивизии полковник М. А. Песочин. Она была в полном составе введена в бой после прорыва переднего края обороны противника. Появление танков полковника И. А. Юрченко оказалось неожиданным для противника. А их тесное [146] взаимодействие с пехотой и артиллерией, которая подавляла противотанковые средства врага, привело к быстрому прорыву всей глубины обороны и к стремительному преследованию врага.

Но вот эту танковую бригаду подчинили 337-й стрелковой дивизии, и сразу все пошло по-иному. Командир дивизии не сумел правильно использовать ее, и это привело к большим потерям танков. Разведка с целью выявления противотанковых средств врага перед наступлением здесь не проводилась. Не выделялись артиллерийские средства для их подавления в бою. Кроме того, бригада вводилась в бой по частям, что снижало ее мощь, ударную силу. Наконец, совсем не использовались маневренные возможности танков, что и позволяло противнику, ощетинившемуся противотанковыми орудиями, опустошать ряды бригады.

Столь резкое различие условий, в которых действовала 7-я танковая бригада, бесспорно, являлось результатом неодинакового подхода командиров двух стрелковых дивизий к ее использованию. Что касается полковника М. А. Песочина, то он показал себя в этом вопросе, как и в целом в руководстве 411-й стрелковой дивизией, тактически грамотным, инициативным командиром. Творчески, с глубоким пониманием природы войны действовал и командир 270-й стрелковой дивизии полковник З. Ю. Кутлин.

К сказанному об этих двух командирах нужяо добавить, что особенно заслуживали похвалы организованные ими ночные бои при прорыве промежуточных рубежей в глубине обороны противника. Пусть эти строки будут данью светлой памяти З. Ю. Кутлина и М. А. Песочина, стойко и самоотверженно сражавшихся, но не доживших до дня Победы. Оба они погибли (уже в звании генерала), первый — 25 мая 1942 г., а второй — 3 мая 1945 г.

В противоположность им неудачно руководил боями 6-го кавалерийского корпуса генерал-майор А. Ф. Бычковский. Командуя высокоподвижным кавалерийским объединением, он не сумел прорваться в оперативную глубину обороны противника. Вместо этого навязал трем кавалерийским дивизиям бои с пехотой противника, укрепившейся в населенных пунктах. Атакуя врага в лоб, подставил конные массы под удар авиации противника, что привело к большим потерям.

В приказе командования Юго-Западного направления от 12 февраля 1942 г. об этом говорилось следующее: «Вместо того чтобы решительно выполнять поставленную задачу, командование корпуса в течение четырех дней держало корпус на месте, ведя бой с одним пехотным батальоном в Алексеевке, одновременно забрасывая запросами Военный совет Юго-Западного направления об отсутствии в корпусе боеприпасов, продовольствия и горючего. В результате этой бездеятельности противник сумел подтянуть к Шебелинка, Верх. Бишкин, Берека, Ефремовка резервы, что привело к длительным кровопролитным боям за них и в конечном итоге оставлении их в руках противника. Задача [147] действовать на Красноград и в тыл балаклеевской группировке — не была выполнена, вследствие чего было затруднено выполнение задачи — уничтожение балаклеевской группировки частями 6-й и 38-й армий»{54}.

Возвращаясь к рассказу об участии 6-й армии в БарвенковоЛозовской операции, хочу подчеркнуть, что, не выполнив полностью задачи, армия все же добилась определенного успеха. Хотя наступательная операция начала в последних числах января затухать и размах ее уменьшился, боевые действия на правом фланге армии продолжались и в феврале. К этому времени она освободила 366 населенных пунктов, в том числе г. Лозовую.

Значение этого города определялось его местом в общей системе оперативных и военно-экономических мероприятий противника. Крупный железнодорожный узел Лозовая расположен на магистрали, соединявшей войска противника в Донбассе и в Харьковском промышленном районе. Вместе с тем он являлся распределительной станцией, через которую по разным направлениям шли воинские эшелоны из немецкого тыла. Там же были сосредоточены большие склады, госпитали и различные войсковые учреждения противника. Потому-то немецко-фашистское командование, стягивая туда резервы, стремилось удержать Лозовую. [148]

В ходе наступления мы захватили крупные трофеи. Среди них было 182 орудия разных калибров, 87 минометов, 138 пулеметов, 743 легковые автомашины и 2478 грузовых, 216 мотоциклов и много различных складов. Войска 6-й армии уничтожили около 6 тыс. вражеских солдат и офицеров, но в плен взяли мало — 115 человек. Наши же безвозвратные потери были почти в десять раз меньше. Сравнительно невелико было и число раненых и обмороженных. В целом потери составляли приблизительно девятую часть численного состава войск армии.

Одним из важнейших результатов Барвенково-Лозовской операции мне представляется то, что она еще больше настроила по-боевому личный состав рот, эскадронов, батарей, батальонов и дивизионов. Естественно, уже поражение гитлеровцев под Москвой и на Керченском Полуострове радостным эхом отозвалось в душе каждого красноармейца и командира. Разгром же двух немецких дивизий, осуществленный на нашем участке фронта силами 6-й армии, еще выше поднял боевой дух воинов. Он укрепил в них уверенность в успехе, окончательно развеял созданную самими гитлеровцами легенду об их «непобедимости».

Бесчисленные анекдоты, возникавшие на основе реальных фактов, разукрашенных своеобразным солдатским юмором, свидетельствовали о том же. В них обычно фигурировал закутанный в тряпье и обутый в валенки из соломы фашистский вояка, который, дрожа от холода, требует признать его «сверхчеловеком», но в ответ получает пинок...

IV

Еще продолжались бои на правом фланге 6-й армии, а для меня настало время попрощаться с ней. Правда, предполагалось, что я уезжаю ненадолго — выявить по поручению маршала С. К. Тимошенко причины неудовлетворительных действий 6-го кавалерийского корпуса. В пути не обошлось без происшествий. Самолет По-2, на котором я летел, совершил посадку на окраине какой-то деревни. Видимо, у летчика сразу же возникли сомнения. Поэтому, хотя мы и вышли из машины, мотора он не выключил. В тот же миг мы увидели, что к нам по заснеженному полю бежит группа немецких солдат. Мы тотчас же сели в самолет и поднялись в воздух, сопровождаемые целым фейерверком трассирующих пуль. К счастью, все обошлось благополучно, и следующую посадку мы совершили уже в расположении кавалеристов.

Мое ознакомление с боевыми действиями корпуса длилось менее суток. 12 февраля, в самом начале проверки его состояния и боевых возможностей, был получен приказ Военного совета направления об отзыве генерал-майора А. Ф. Бычковского и о моем назначении командиром кавалерийского корпуса. Только тогда я понял, что вероятно для этого меня и послали сюда. [149]

Кавалерийский корпус с 26 января, после выполнения ближайшей задачи, вел тяжелые изнурительные бои за населенные пункты Шебелинка, Верх. Бишкин, Берека, но взять их не смог, Он вел бои в пешем строю и был лишен важнейшего своего преимущества — подвижности и маневренности. Снежные заносы и оторванность от станции снабжения более чем на 100 км привели к тому, что было нарушено организованное снабжение боеприпасами, продовольствием и фуражом. Над районом боевых действий господствовала вражеская авиация. Она систематически бомбила и обстреливала боевые порядки, наносила немалые потери.

С 13 февраля корпус в составе 26-й, 28-й и 49-й кавалерийских дивизий, которыми соответственно командовали полковники А. А. Носков, Л. Н. Сакович и Т. В. Дедеоглу, был выведен в резерв в район населенного пункта Лозовенька. Необходимо было в срочном порядке укрыть корпус от воздушного нападения, хотя бы частично пополнить людьми и конским составом, организовать снабжение. Для решения этих задач мы мобилизовали штабы и весь личный состав частей. Большую помощь оказало нам местное население; они расчищали дороги, помогали подвозить грузы, укрывали лошадей. Все работы производились в темное время суток, так как днем над всем районом на низких высотах летали немецкие разведчики, искавшие «исчезнувший» корпус.

18 февраля процесс доукомплектования был прерван. Корпус получил задачу во взаимодействии с 270-й стрелковой дивизией разгромить вражескую группировку, пытавшуюся овладеть Лозовой. Немецко-фашистское командование стремилось вновь захватить этот пункт, так как Красная Армия, удерживая его в своих руках, разъединила харьковскую и донбасскую группировки врага и выходом к Днепропетровску угрожала его коммуникациям. Наступление на Лозовую велось силами двух пехотных дивизий.

Нам предстояло совершить марш в район Лозовой. Успешные действия зависели от быстрого маневра в сочетании с неожиданным нападением на врага. Решено было двигаться только в темное время при полном соблюдении маскировочных мероприятий.

С наступлением сумерек в район дневки высылались команды, которые подготавливали укрытия для личного состава, вооружения, лошадей, обозов. К рассвету все было укрыто и замаскировано в колхозных помещениях и постройках, принадлежащих колхозникам. Личный состав нередко размещали в школах и клубах. Все это делалось для того, чтобы подойти к противнику незамеченными. Зато и результат был ошеломляющий: мы обрушились на открытый правый фланг одной из вражеских пехотных дивизий. Действуя по-суворовски, наши славные кавалеристы в течение трех дней почти полностью уничтожили ее. Немногие уцелевшие фашисты бежали в сторону Павлограда. Вместе с 7-й танковой бригадой мы также помогли 270-й стрелковой дивизии нанести поражение и другой пехотной дивизии врага. [150]

Фашистское командование всполошилось. Наши стремительные действия могли закончиться выходом кавалерийских дивизий на железную дорогу Днепропетровск—Сталино (Донецк.). Поэтому противник поспешно усилил свою группировку на этом направлении. Он выдвинул нам навстречу еще и 298-ю пехотную дивизию, пополненную после разгрома в районе Савинцы, и несколько строительных батальонов. Против нас была срочно брошена также сильная авиационная группа, которая целыми днями непрерывно бомбила и штурмовала боевые порядки корпуса, сосредоточения коноводов и штабы. У нас же не было ни необходимых зенитных средств, ни авиаподдержки. В итоге мы оказались лицом к лицу с превосходящими силами противника. Поэтому к 1 марта наше продвижение было приостановлено.

С 20 февраля по 2 марта корпус уничтожил до 3 тыс. солдат и офицеров противника, захватил 37 орудий, 31 станковый пулемет, 51 ручной, 9 минометов и другое вооружение. У фашистов была отбита охота к попыткам захватить Лозовую, но и корпус перешел к обороне на широком фронте (30—35 км).

В это время пришло сообщение, что на основании приказа Ставки я назначен командующим 38-й армией. Сразу же подумал: вероятно, армии ставится задача на наступление. За последние несколько месяцев трижды получал я новые назначения, и все они были связаны с предстоявшими наступательными операциями. Уже как-то начинал привыкать к такому порядку вещей.

Каждый раз самым трудным оказывалось прощанье с товарищами. Война, как известно, и без того была полна расставаний. Боевая обстановка необыкновенно быстро роднила всех нас, но и в одно мгновенье вражеская пуля могла оборвать жизнь любого. Сколько боевых друзей потерял я за первые месяцы войны и сколько еще таких утрат было впереди!

Уезжая из 6-го кавалерийского корпуса, я прощался и с 6-й армией, в полосе которой он действовал. Конечно, и в голову не приходило, что ей предстоит вновь пережить трагедию окружения. И все же давило какое-то щемящее чувство — так не хотелось расставаться с армией и корпусом, с которыми сроднился п дни последних боев. Я хорошо узнал все дивизии, их сильные и слабые стороны, был близко знаком со многими командирами, политработниками и бойцами. Особенно сдружился я с членом Военного совета армии бригадным комиссаром А. И. Власовым.

Была еще причина, привязывавшая к 6-й армии: ее войска действовали поблизости от моих родных мест. И в дни подготовки к Барвенково-Лозовской операции, и во время ее проведения я нет-нет да отыскивал на карте Донбасса маленький кружок — г. Красноармейское. Вблизи этого городка, в оккупированном врагом районе, подобно множеству других советских людей томились в ожидании освобождения мои близкие. С тревогой думая о них, я не раз ловил себя на мысли о том, что завидую счастливцам, чьи [151] родные места были освобождены в ходе нашего зимнего наступления. И я был совсем близко, примерно в 100 км от поселка, в котором родился. Но так и не дошел до него. А теперь, уезжая в 38-ю армию, вновь отдалялся.

Что ж, не в этот раз, так в следующий. С этой мыслью, с ненавистью к захватчикам, принесшим на нашу землю столько горя, и с радостью по поводу предстоящего нового наступления отправился я в Сватово, на командный пункт маршала Тимошенко. Кстати, вызов был настолько спешным, что пришлось вылететь туда на самолете По-2 прямо из района боевых действий 6-го кавалерийского корпуса.

V

38-я армия, как мне было известно, в конце октября 1941 г. оставила Харьков и отошла на рубеж р. Северный Донец. В течение следующих двух месяцев она вела бои местного значения, стремясь улучшить свои позиции. Противостояла ей 6-я немецкая армия, которая, казалось, к тому времени выдохлась, хотя и владела несколькими плацдармами на восточном берегу Северного Донца.

После разгрома вражеской группировки под Ельцом и перехода инициативы в наши руки Военный совет Юго-Западного направления, как мы уже видели, сосредоточил свои усилия на реализации плана освобождения Донбасса и Харьковского промышленного района. Первую наступательную операцию должны были провести совместно 21-я и 38-я армии. Маршал С. К. Тимошенко приказал им овладеть Белгородом в ночь на 5 января 1942 г.

Эта задача не была выполнена. Временно командовавший 38-й армией генерал-майор технических войск А. Г. Маслов запоздал с организацией наступления. В результате удобный для внезапного удара момент был упущен. Противник, разгадав наш замысел, укрепил Белгород и подготовился к отражению удара.

В наступлении войск Юго-Западного фронта, начавшемся 18 января, 38-я армия получила задачу овладеть Харьковом совместно с 6-й армией. Однако наступление с самого начала не получило необходимого развития. Части 38-й армии овладели несколькими населенными пунктами, но дальше продвинуться не смогли. Это привело к стабилизации фронта на ее правом фланге и позволило немецко-фашистскому командованию перебросить часть сил на намечаемый участок прорыва (район Балаклеи). Встретив возросшее сопротивление, левофланговые соединения 38-й армии, взаимодействовавшие с правым флангом 6-й армии, не смогли срезать балаклеевский выступ и развить удар на Харьков с юга.

Причину неуспеха следует искать не в уровне командования или в характере действий войск 38-й армии, а в том, что они не [152] имели достаточных для разгрома противника сил и средств. Враг превосходил наступающих в артиллерии и танках; располагал инженерными сооружениями, которые оп подготовил в ноябре — декабре 1941 г. Все это вместе взятое не могло не сказаться на ходе и исходе январской наступательной операции.

Анализируя эти события, я сопоставлял условия в 38-й и 6-й армиях. В полосе последней командование Юго-Западного направления создало ударную группировку, достигнув здесь таким образом известного превосходства в силах. Ничего похожего на это не было предпринято в отношении 38-й армии в момент, когда ей была поставлена задача освободить Харьков от противника, который крупными силами упорно удерживал этот важный индустриальный центр.

Если пойти еще дальше в подобных размышлениях, то нужно было бы задать себе такой вопрос: насколько решения Военного совета Юго-Западного направления, касавшиеся наступления в январе—феврале 1942г., соответствовали сложившейся обстановке? Ведь намеченные им обширные планы, с которыми познакомил меня маршал Тимошенко в декабре 1941 г., предусматривали, как было отмечено, разгром противостоящих вражеских группировок и продвижение к 1—15 февраля 1942 г. на 300—350 км к западу. Осуществить же нам удалось весьма немногое. Это дает основания сделать вывод, что они были нереальны, что даже та их часть, которую одобрила Ставка Верховного Главнокомандования, не учитывала действительного соотношения сил на юге советско-германского фронта, преувеличивала наши возможности и, самое, главное, недооценивала противника.

Так оно и было. Спрашивается, почему же Ставка не отклонила полностью предложения Военного совета Юго-Западного направления? Или почему, одобрив их частично, не приняла мер к созданию превосходящих сил во всей полосе наступления?

В связи с этими вопросами хотелось бы высказать одну мысль. За последние годы в нашей исторической литературе было сделано немало попыток объяснить те или иные временные неудачи войск Красной Армии ошибочными решениями военного и политического руководства страны. Согласно этой концепции, Ставка и в особенности Верховный Главнокомандующий И. В. Сталин должны были все знать точно и поступать всегда безошибочно. Если же результат принятого ими решения оказывался неблагоприятным, то это, мол, была их вина.

Я уже касался этого вопроса во второй главе, когда пытался выяснить и для себя, и для читателя причины тяжелого поражения, постигшего соединения Юго-Западного фронта восточное Киева. Там, как мы видели, все могло сложиться иначе, если бы Ставка до 15 сентября дала разрешение на отвод войск. Но означает ли это, что вина за последствия целиком ложится на Ставку? [153]

Сказать «да», на мой взгляд, все равно, что признаться в непонимании самой природы руководства.

Теоретизировать по этому поводу — не моя задача. Но об одной очень важной стороне вопроса скажу. Общеизвестно, что в основе руководства любым делом, а тем более такой грандиозной войной, какую мы вели против фашизма, и огромными войсковыми массами, действовавшими на 3-тысячекилометровом фронте от Баренцева до Черного морей, всегда лежало определенное количество информации. Последняя в сущности и определяет характер принимаемых решений. В какой-то степени тут есть сходство с современными совершеннейшими решающими устройствами: недостаточно информации — неточное решение.

Нет, я ничего не хочу упрощать. И пример с электронной машиной — это всего лишь иллюстрация, помогающая нагляднее представить суть дела.

А суть дела в том, что у Ставки Верховного Главнокомандования как для отказа разрешить отвод войск Юго-Западного фронта в сентябре 1941 г., так и для одобрения представленного Военным советом Юго-Западного направления плана наступательной операции в январе 1942 г. имелись определенные основания. Они вытекали из тех оценок обстановки, которые формулировались в Ставке на основе представлений штабов фронта и направления.

В той же второй главе уже упоминалось о разноречивых сведениях, поступивших в Генштаб с Юго-Западного фронта в сентябре 1941 г. Приведу другой пример, на этот раз относящийся к началу 1942 г.

Как рассказывает Маршал Советского Союза Г. К. Жуков, 5 января в разговоре с И. В. Сталиным он высказался за то, чтобы продолжать наступление на Западном направлении, «где создались более благоприятные условия». И одновременно выразил убеждение в том, что войска других направлений, в том числе Юго-Западного не смогут прорвать оборону противника «без наличия мощных артиллерийских средств»{55}.

Тут же, однако, выяснилось, что имелась и другая точка зрения. Полностью противоположная. Ее придерживался, как оказалось, Военный совет Юго-Западного направления. Он, как заметил тогда И. В. Сталин, был «за то, чтобы наступать». За этой короткой репликой стоит, несомненно, соответствующая оценка обстановки, исходившая от штаба и Военного совета Юго-Западного направления.

При таких условиях явно должны были перевесить аргументы сторонников общего наступления, во всяком случае в отношении Юго-Западного фронта. Ведь, несомненно, предполагалось, что они знают военную обстановку на юге страны лучше, чем [154] командующий Западным фронтом. А можно ли было думать иначе? Разве поражение под Киевом в сентябре 1941 г. не являлось уроком, постоянно напоминавшим, что нельзя не считаться с простейшим правилом: «на месте виднее»?

Итак, соображения Военного совета Юго-Западного направления были приняты во внимание. И, видимо, главным образом те, которые касались оценки сил противника. Мы еще вернемся к этому обстоятельству, имевшему в дальнейшем тяжелые последствия для положения на юге страны. Пока же замечу, что Ставка, разумеется, не могла основывать свое решение только на выводе Военного совета Юго-Западного направления о том, что силы противника в его полосе значительно ослаблены в предшествующих боях. Она должна была считаться и с наличием наших собственных сил.

Все это, полагаю, и определило одобрение Ставкой лишь части планов, касающихся наступления на юге. Уже одно это показывает, что перед принятием решения тщательно взвешивались все за и против.

Беда, однако, в том, что оценка сил противника штабом и Военным советом Юго-Западного направления оказалась не соответствующей действительности. Враг был гораздо сильнее, чем предполагали составители плана январско-февральской наступательной операции войск Юго-Западного и Южного фронтов. А наших сил оказалось совершенно недостаточно для того, чтобы осуществить широкий замысел этой операции. В результате, как мы уже видели, поставленные задачи не были полностью выполнены, в том числе и 38-й армией.

И вот, 38-й армии снова предстояло наступать, причем уже не на Белгород, а на Харьков.

В Сватове мне стало известно, что еще 27 февраля 1942 г. Военный совет Юго-Западного направления утвердил оперативную директиву о проведении наступательной операции по разгрому чугуевско-балаклеевской группировки противника. В общих чертах ее замысел состоял в том, чтобы, прикрывшись со стороны Харькова, нанести охватывающие удары силами 6-й и 38-й армий, окружить и разгромить вражеские войска юго-восточнее города, после чего освободить его.

38-й армии ставилась следующая задача: четырьмя правофланговыми стрелковыми дивизиями и танковой бригадой прорвать оборону противника на 22-километровом фронте Радянское, Новодоновка и наступать на Непокрытое, Рогань, а силами одной стрелковой дивизии — в направлении Печенеги, Чугуев. Самой сильной армии нашего фронта —6-й — предстояло нанести встречный удар на Лиман, Шелудьковка. Прикрыть правый фланг наступающих соединений должна была 21-я армия. Для этого ей предписывалось перерезать силами мотострелковой бригады дорогу Обоянь — Белгород. [155]

Получив от маршала С. К. Тимошенко все необходимые указания, я немедленно отправился в Купянск, где находился штаб 38-й армии. Там произошла неожиданная встреча с генерал-майором Г. И. Шерстюком и полковником С. П. Ивановым. С каждым из них были связаны воспоминания о недавних боях.

Г. И, Шерстюк упоминается во второй главе этой книги, при описании боев в районе Чернигова в начале сентября 1941 г. Он в то время командовал 45-й стрелковой дивизией, а я — 15-м стрелковым корпусом, в состав которого она входила. Генерал Шерстюк был тогда ранен. Его эвакуировали в тыл, а когда он после излечения вернулся в строй, ему было приказано временно командовать 38-й армией.

От него я и принял ее. Генерал же Шерстюк приступил к исполнению своих прямых обязанностей — заместителя командующего армией. Работать вместе с ним было тем более приятно, что я знал его как энергичного и рассудительного человека, не терявшегося в самых трудных условиях.

При несравненно более благоприятных обстоятельствах встречался я ранее с полковником С. П. Ивановым. В период Елецкой операции в декабре 1941 г. он возглавлял оперативный отдел и был заместителем начальника штаба 13-й армии. Мы виделись тогда не часто, тем не менее у меня осталось самое лучшее впечатление о нем. Теперь полковник Иванов был начальником штаба 38-й армии, и в дальнейшем не раз доказал, как можно наилучшим образом справиться с таким нелегким делом.

В командование 38-й армией я вступил 4 марта, т. е. за три дня до начала операции. К этому времени подготовка войск к наступлению была уже в стадии завершения. И потому мне удалось лишь ознакомиться с документацией, касавшейся предстоящего наступления. Для внесения каких бы то ни было изменений в план проведения операции времени не хватило.

Мартовская наступательная операция 38-й и 6-й армий Юго-Западного фронта не относится к числу известных, оставивших заметный след в Великой Отечественной войне. Быть может, поэтому в капитальных трудах по истории войны и в различных исследованиях не нашлось даже места для упоминания об этой операции. Там говорится лишь в целом о «боевых действиях войск Юго-Западного фронта на харьковском направлении в феврале-марте 1942 г.».

В мемуарной литературе тоже до настоящего времени никто но освещал этого периода боев под Харьковом. Те, кто участвовал в операции, предпочитают писать только о своих личных переживаниях, не касаясь основных событий и своего места в них. Мне же представляется, что краткое изложение хода этих боевых действий небезынтересно для советского читателя, так как упоминаемая операция сыграла немаловажную роль в общей цепи событий в районе Харькова в первой половине 1942 г. [156]

VI

После ознакомления с директивами фронта, определявшими оперативное построение войск, их задачи по дням, сроки захвата рубежей и т. п., у меня накопился ряд существенных замечаний. Так, я считал неоправданным то, что, согласно плану, прорыв тактической обороны противника глубиной 12—16 км осуществлялся только к исходу третьего дня операции. Такой темп наступления представлялся мне слишком медленным. Но, с другой стороны, и силы, выделяемые для прорыва вражеской обороны, были сравнительно невелики.

Последнее обстоятельство нуждается в пояснении. В отличие от январской операции 38-й армии на этот раз в ее полосе создавалась ударная группировка войск за счет части сил 21-й армии. В боевом распоряжении командующего фронтом от 25 февраля говорилось:

«В целях выполнения новых оперативных задач приказываю:

1. Командарму 21 отправить в распоряжение командарма 38 следующие части и соединения:

стрелковые — 226, 227, 124, 81 сд и 1 гв. сд;

артиллерийские — 594 ап и 5, 7 гв. ап;

танковые — 10 тбр без танков КВ.

2. Наступление войск 21 А приостановить и перейти к обороне, выведя 169 сд в армейский резерв в район Кощеево. План обороны представить к 1.3.1942 г. Принять решительные меры для отвода Соединений и скрытности передвижения. Использовать маскировочную роту для обозначения ложного передвижения войск на север. Продолжать попытки наступления мелких частей и подразделений перед фронтом 293 и 297 сд с целью маскировки отвода соединений.

3. Направляемые в 38 А соединения направить ночными маршами»{56}.

Итак, 38-й армии дополнительно передавались пять стрелковых дивизий, три артиллерийских полка и танковая бригада. Силы, казалось бы, немалые. Но на деле все обстояло не совсем так, как должно было бы. Прежде всего, прибывавшие из 21-й армии дивизии имели большой некомплект личного состава. Пополнение они получали буквально на ходу, непосредственно перед началом операции. Например, 6 марта, в самый канун наступления, в стрелковые дивизии прибыло пополнение: в 1-ю гвардейскую — 502 человека, в 227-ю — 255, в 226-ю — 584, в том числе 300 лыжников. Однако и после этого укомплектованность дивизий не превышала 60—70%. Кроме того, большинство вновь прибывших еще не слышало свиста пуль, а уже на следующий день они должны были участвовать в прорыве. Наконец, согласно плану, на [157] вспомогательном направлении наступало всего лишь дна стрелковых полка. Самое же главное — не было танков для поддержки пехоты. Единственная танковая бригада в прорыве обороны противника не участвовала. Она вводилась в бой только на четвертый день операции, так как опаздывала к ее началу.

Недостаточность сил учитывалась составителями плана операции. Да иначе и не могло быть. В результате были запланированы весьма незначительные темпы наступления.

Что касается подготовки к нему, то к 4 марта и в этом отношении было сделано далеко не все. Не удалось, например, очистить от противника занятые им некоторые населенные пункты на восточном берегу Северного Донца. Попытки осуществить эту задачу предпринимались на ряде участков. Передовые отряды 300-й стрелковой дивизии, занимавшей оборону на 50-километровом фронте от г. Волчанска до Базалеевки, в ночь на 4 марта атаковали противника в районе Красный, Задонецкие хутора, Задонец, Петровское на восточном берегу Северного Донца. Однако успеха не имели и отошли в исходное положение.

Таким образом, не удалось захватить врасплох в этих населенных пунктах гарнизоны противника, прикрывавшие главную полосу вражеской обороны. Более того, неудавшаяся атака передовых отрядов 300-й дивизии причинила нам немало хлопот в дальнейшем, так как насторожила врага.

Передний край главной полосы обороны противника проходил на западном берегу Северного Донца по линии Огурцово, Старица, Рубежное, Верхний Салтов, Старый Салтов, Молодовая, Печенеги и далее на юг до г. Балаклея. Оборона противника была построена по принципу узлов сопротивления, состоящих из взводных опорных пунктов. Последние оборудовались в 10—12 постройках и имели свою полосу обстрела и собственные наблюдательные пункты, связанные телефоном с огневыми точками, а также с общим наблюдательным пунктом узла сопротивления.

Каждый взвод располагал в качестве средств усиления тяжелыми пулеметами и противотанковыми пушками. Дзоты для них оборудовались в жилых и хозяйственных помещениях. Бойницы для стрелков и автоматчиков проделывались в стенах построек. Убежища для личного состава оборудовались в погребах. В полосе обстрела заранее были пристреляны рубежи для ведения массированного огня. Огонь тяжелого пехотного оружия был преимущественно косоприцельный, фланговый и перекрестный.

Были здесь и впервые встреченные нами в полосе обороны противника опорные пункты, оборудованные вне населенных пунктов. Правда, их было немного, так как стояла зима, и враг предпочитал обороняться в селах. Вне их опорные пункты попадались нам на опушках лесов и в просеках. Это были окопы полного профиля, местами прикрытые проволочными заграждениями и минными полями. Огневая связь между такими опорными [158] пунктами, в отличие от узлов сопротивления в населенных пунктах, была слабая. Иногда ее вообще не существовало.

Все эти подробности нам стали известны, конечно, во время наступления, когда войска армии прорывали оборону противника. Однако первое знакомство с ними состоялось во время действий наших передовых отрядов.

Передовые отряды дивизий первого эшелона должны были овладеть опорными пунктами врага на восточном берегу Северного Донца. Но их атаки успеха не имели. В этом сказались отчасти и последствия отмеченной выше неудачи передовых отрядов 300-й стрелковой дивизии. Насторожившийся враг подтянул силы и ожидал повторного нападения. Захваченные уже во время проведения операции пленные подтвердили, что они были предупреждены о возможном нашем наступлении. Немецко-фашистское командование, как оказалось, отчасти натолкнули на этот вывод именно налеты на опорные пункты.

Но не только они.

Соединения, входившие в состав 38-й армии, не сумели полностью скрыть от противника проводившуюся перегруппировку сил. Поэтому вражеской разведке было не трудно заметить усилившиеся передвижения войск в нашей полосе обороны. Удалось ей засечь и новые огневые позиции артиллерии, чему в сущности помогла интенсификация артиллерийских налетов с нашей стороны. По рассказам пленных, командование противника приняло дополнительные меры к отражению ожидаемого наступления. Для нас же это означало потерю одного из важнейших преимуществ — внезапности.

Перечисленные недостатки плана операции и подготовки к ее проведению невозможно было устранить в самый канун наступления. Поэтому они сразу же дали себя знать.

Ближайшая задача 38-й армии заключалась в том, чтобы силами правофланговых 1-й гвардейской, 227-й, 226-й и 124-й стрелковых дивизий прорвать оборону противника в 22-километровой полосе и к исходу третьего дня операции выйти на рубеж населенных пунктов Терновая — Непокрытое — Песчаное — Большая Бабка.

Одновременно на вспомогательном направлении предстояло двумя полками 300-й стрелковой дивизии овладеть населенными пунктами Пятницкое, Печенеги.

В дальнейшем главная группировка войск армии должна была, прикрывшись справа частью сил от возможных контрударов и контратак противника с северо-запада и запада, перенацелить удар с западного на юго-западное направление. Ей предписывалось к исходу 15 марта выйти на рубеж Веселое — р. Роганка — м. Змиев. Резерв армии в составе 81-й стрелковой дивизии и 10-й танковой бригады, согласно плану операции, стремительно выдвигался в район Каменная Яруга, Новопокровка и во взаимодействии [159] с частями 6-й армии завершал окружение чугуевско-балаклеевской группировки противника.

И вот окончены последние приготовления к операции. Кроме основного командного пункта армии, остававшегося в Купянске, был создан вспомогательный — в Петропавловске. Кроме того, для связи с соединениями направили группу оперативных работников в Верхнюю Писаревку. Другая группа офицеров штаба под руководством заместителя командующего армией генерал-майора Г. И. Шерстюка возглавила на левом фланге армии прочную оборону, занятую 199-й и 304-й стрелковыми дивизиями. Наконец, последний раз перед началом наступления проверили телефонную связь, установленную со всеми соединениями.

Днем 6 марта под прикрытием сильной снежной пурги и в ночь на 7 марта войска заняли исходное положение для наступления. Не обошлось без неожиданностей: с опозданием вышел в район Мартово, Базалеевка один полк 300-й дивизии, который сменили в районе г. Волчанок лишь предшествующей ночью.

В 5 часов 7 марта начался прорыв оборонительной полосы противника в районе Огурцово, Рубежное, Старый Салтов, Печенеги (см. схему на стр. 143). Повсюду было встречено упорное сопротивление. Враг спешно подбрасывал сюда подкрепления. Уже к началу нашего наступления на участке прорыва 38-й армии занимали оборону 297-я, 44-я и два полка 294-й пехотной дивизии, усиленные артиллерией и танками. В ходе же операции противник спешно перебрасывал подкрепления, снимая части с соседних участков фронта.

Весь день я находился в наступающих войсках, помогал командному составу управлять ходом боевых действий и исправлять недостатки, допущенные в период планирования и подготовки операции. Таким образом, личные впечатления основательно дополнили то, что мне доложили вечером на командном пункте об итогах дня на всем фронте наступления.

Вместе с членом Военного совета бригадным комиссаром П. Г. Кудиновым мы собрали руководящий командный состав для разбора результатов боевых действий. К нашему общему огорчению пришлось констатировать, что ни одна дивизия не справилась полностью с поставленными задачами и не прорвала тактическую оборону противника.

В силу причин, о которых упомянуто выше, нам не удалось достичь полной внезапности. А это в свою очередь помешало первым рывком овладеть опорными пунктами на переднем крае. Не были использованы слабые стороны обороны врага, заключавшиеся прежде всего в том, что она была построена, как ужо отмечено, по принципу опорных пунктов. Наличие слабо обеспеченных огнем промежутков позволяло просочиться меж очагами сопротивления и нанести удар во фланг и тыл обороняющемуся. Между тем достаточно было захватить хотя бы один опорный [160] пункт, чтобы нарушить общую систему обороны и тем самым получить возможность успешного развития прорыва фронта противника. Это с успехом могли сделать имевшиеся в дивизиях лыжные подразделения. Однако командиры дивизий не производили обходных маневров, а стремились овладеть опорными пунктами путем лобовых атак. Это объяснялось все той же нехваткой времени для подготовки наступления, а также отсутствием достаточных данных о противнике и его обороне.

В результате уже в первые часы по всему фронту наступления разгорелись жестокие бои. Преодолевая упорное сопротивление противника, наступающие части к концу первого дня ворвались в некоторые опорные пункты, но не все из них блокировали.

Осторожность и подчас даже нерешительность, сквозившие в действиях некоторых командиров при прорыве обороны противника, были, пожалуй, довольно распространенным явлением в наших войсках в тот период. Они были продиктованы опасениями относительно возможного окружения противником.

Однако нельзя успешно сражаться с одной лишь мыслью о том, как бы не попасть в окружение. И это прекрасно понимали все наши командиры. Но в момент, о котором сейчас идет речь, еще не окончательно развеялось сильное впечатление от тяжелых неудач начального периода войны. И хотя все уже видели серьезные перемены в обстановке и чувствовали, что время работает на нас, однако не могли не знать, что враг еще очень силен и по-прежнему коварен. Поэтому, понимая умом необходимость действовать смелее, многие командиры пока не. решались на обходные маневры.

Так было и в данном случае. Осторожность командиров дивизии еще более усилилась после того, как в самом начале наступления выяснилось, что нам противостоят немалые силы противника и что он подготовился к упорному сопротивлению.

Серьезным недостатком первого дня было и то, что атака переднего края обороны противника началась не одновременно. Так, 226-я стрелковая дивизия наступала только одним полком, а два других в это время еще находились на марше. Кстати, подход, развертывание и переход в наступление названные два полка совершали на глазах у противника в дневное время. Вполне понятно, успеха от таких действий дивизии нельзя было и ожидать.

Подобная картина наблюдалась и в других дивизиях. Во многих случаях, как уже отмечалось, это являлось следствием того, что штабы армии и фронта плохо знали оборону противника. Только после начала наступления выяснилось, что линия ее переднего края вовсе не соответствовала по конфигурации руслу р. Северный Донец, как предполагалось. Напротив, гитлеровцы [161] преднамеренно оборудовали передний край на различном удалении от реки.

Это было сделано отчасти с целью огневого фланкирования подступов и создания огневых «мешков». Главный же замысел противника состоял в том, чтобы затруднить для нас определение линии его переднего края, сбить с толку. И, надо признать, это ему в известной степени удалось. Наш исходный рубеж был на линии, проходившей примерно на одинаковом удалении от реки и, таким образом, находившейся на различном расстоянии от переднего края обороны врага.

Естественно, что на преодоление «ничейного» пространства наступающие части затрачивали больше времени, чем те соединения, которые находились в непосредственной близости от вражеской линии. В итоге — неодновременные атаки. Оборонявшимся это позволяло концентрировать огонь артиллерии и минометов то на одном, то на другом участке, что увеличивало силу сопротивления.

VII

Несмотря на значительные недостатки, все же некоторые результаты первого дня радовали. Особенно важно было то, что удалось в нескольких местах форсировать Северный Донец и захватить плацдармы на его западном берегу.

Наибольшего успеха достигли 1-я гвардейская и 227-я стрелковые дивизии, действовавшие на правом фланге армии. Первая из них захватила контроль над крупным лесным массивом и овладела южной окраиной населенного пункта Старица. Два полка этой дивизии завязали бои за Избицкое и Варваровку, где были расположены опорные пункты противника. Один полк 227-й стрелковой дивизии вел бой за Рубежное, а два других переправлялись на западный берег Северного Донца. Захваченные этими дивизиями участки образовали единый плацдарм глубиной и по фронту до 7 км.

На левом фланге 300-я дивизия, преодолев лесной массив, вышла на подступы населенных пунктов Большая Бабка и Печенеги. Был создан второй плацдарм — на северной окраине Верхний Салтов. Принимались меры для его расширения и соединения с плацдармом, захваченным двумя правофланговыми дивизиями.

Хуже складывалась обстановка в центре, где не удалось ликвидировать опорные пункты врага на восточном берегу Северного Донца. Тут вели бои 226-я и 124-я стрелковые дивизии. Ими командовали соответственно генерал-майор А. В. Горбатов и полковник А. К. Берестов. Лишь одному батальону первой из них удалось достичь западного берега реки. Противник продолжал подбрасывать подкрепления с неатакованных участков, бросал [162] в бой даже наспех сколоченные группы из учебных команд и тыловых подразделений для усиления гарнизонов передовых опорных пунктов. Словом, оказывал поистине бешеное сопротивление.

Анализ сложившейся здесь обстановки ясно показывал все те недостатки в планировании и подготовке операции, о которых уже упоминалось выше.

Мы попытались хоть отчасти поправить дело и послали на центральный участок офицеров штаба для оказания помощи в организации дальнейшего наступления. Было дано также разрешение ввести в бой один из полков дивизий второго эшелона. Но, к сожалению, и это не помогло. 226-я и 124-я стрелковые дивизии продолжали по существу топтаться на месте. Только к исходу 9 марта дивизия генерала Горбатова начала наращивать темпы наступления и впоследствии добилась хороших результатов.

Противник же тем временем усилил гарнизоны в населенных пунктах Рубежное, Верхний Салтов, Старый Салтов. Он также начал контратаковать на тех участках, где нам удалось овладеть опорными пунктами. Наряду с этим активизировалась и авиация противника, что еще более затруднило наше наступление.

Накал боевых действий нарастал изо дня в день.

К концу четвертого дня операции оборона противника наконец была прорвана, и войска армии овладели рубежом р. Большая Бабка. Для развития успеха нужны были свежие силы. Но мы их не имели. Дивизии понесли потери, второй эшелон армии был введен в бой, а фронтовые резервы еще не подошли. Противник же усиленно подбрасывал подкрепления, стремясь оттес1нить наши войска за Северный Донец. Однако успеха не достиг. Впрочем, и наши дивизии не смогли развить наступление даже после того, как начали подходить фронтовые резервы.

Бои шли с переменным успехом до первых чисел апреля. Затем фронт стабилизировался. К началу весенней распутицы 38-я армия владела плацдармом за р. Северный Донец, простиравшимся к западу до р. Большая Бабка.

Наступление 6-й армии в районе Балаклеи тоже не получило должного развития. Там войска противника были лишь оттеснены на северный берег реки Северный Донец, где и закрепились. Задача по разгрому чугуевско-балаклеевской группировки врага с последующим овладением Харьковским промышленным районом не была выполнена.

Основная причина невыполнения этого плана общеизвестна: недостаток сил и средств, который испытывали тогда войска 38-й армии на юге. Этим я вовсе не хочу сказать, что на других участках советско-германского фронта Красная Армия в то время уже имела все необходимое. К сожалению, и там нам еще многого не хватало. [163]

Не следует забывать общего положения страны и состояния экономики в ту первую военную зиму. Эвакуированные на восток предприятия не развернули еще производство вооружения и боеприпасов в необходимых масштабах. Промышленность пока не полностью удовлетворяла потребности фронта. Не хватало самолетов и танков, орудий и минометов, пулеметов и автоматов, даже самых обыкновенных трехлинейных винтовок. Наконец, мы не имели достаточного количества боеприпасов. Шла война моторов, а у нас подчас не было машин для переброски войск И доставки самого необходимого на поле боя.

В таких сложных, тяжелых условиях сражались в ту зиму наши бойцы, командиры и политработники на всем советско-германском фронте, в том числе в грандиозной битве за Москву. И при всех этих невероятных трудностях они сначала остановили, а затем нанесли крупное поражение немецко-фашистской армии, считавшейся лучшей в мире и кичившейся своей мощью. Она действительно была прекрасно вооружена и обеспечена всем необходимым для военных действий, обладала богатым опытом ведения современной войны. Тем не менее Советские Вооруженные Силы разгромили ее под Москвой, отобрали у нее стратегическую инициативу и в течение всей зимы наносили ей удар за ударом.

Но даже в сражении под Москвой, где советские войска нанесли врагу крупнейшее поражение, они не имели численного превосходства над ним. И тем более не было в их составе и необходимого количества танковых и механизированных соединений, без которых невозможно осуществлять стремительный обход флангов противника, окружение и уничтожение его группировок. Иначе говоря, еще не произошло тех изменений в соотношении сил и средств, которые характеризовали последующие этапы войны.

Это обстоятельство очень серьезно давало себя знать на юге. Более того, здесь оно сказывалось, несомненно, в большей степени, чем на других участках советско-германского фронта. Ведь в описываемый период противник уже начал сосредоточение сил для подготавливаемого им крупного летнего наступления, нацеленного на Сталинград и Кавказ, и потому предпринимал все возможное для сохранения занимаемых позиций. Немецко-фашистское командование при этом, во-первых, не считалось ни с какими потерями и, во-вторых, использовало свое превосходство в авиации и танках.

Некоторое представление об этом дает, например, дневник командира одного из батальонов 294-й пехотной дивизии, захваченный нами позднее, во время майских боев на харьковском направлении. К сожалению, не удалось установить фамилию автора дневника. Из записей явствует, что до весны 1942 г. он служил в каком-то гарнизоне на Западе, ведя, как говорится, [164] безоблачное существование. Но в апреле его срочно произвели в капитаны и в числе других отправили под Харьков. Там он и услышал рассказы «об ужасных боях, которые вынесла 294 пд в последних числах марта, когда русские могли при несколько большем порыве легко вновь захватить Харьков. Однако еще раз это было предотвращено, позиции были удержаны при больших собственных потерях». Далее в дневнике упоминается с. Песчаное, где в марте вели бои части 38-й армии. Здесь-то и предстояло теперь служить новоиспеченному капитану.

«Я принимал батальон, — записал он, — который... выделялся особо хорошим моральным состоянием. Сначала он был вместе со всеми выброшен русскими со своих позиций. Оставление позиций нашими людьми было подобно бегству... Затем первоначально была отвоевана обратно часть села, 9 апреля с помощью пикирующих бомбардировщиков и танков все село вновь перешло в германские руки. Таковы были бои за Песчаное на Бабке...»{57}

Как видим, и тут фигурируют те же два момента: большие потери, понесенные фашистскими войсками в мартовских боях, и решающая роль авиации и танков.

Мы же имели слишком слабую защиту от массированных бомбовых ударов противника. Наша авиация была малочисленна И не могла надежно прикрыть действия войск или задержать подход резервов врага. Зенитная артиллерия действовала малоэффективно и за первую половину операции не сбила ни одного немецкого самолета.

Выше отмечалась неукомплектованность дивизий личным составом и вооружением к началу операции. В ходе наступления боеспособность войск резко понизилась. Об этом можно судить, например, по состоянию 81-й стрелковой дивизии на 21 марта 1942 г., т. е. в разгар наступательной операции.

Предшествующие два с половиной месяца дивизия почти непрерывно сражалась. Ее солдаты и офицеры до последней капли крови бились с врагом в обороне и смело, не страшась смерти, шли вперед в наступление. Дивизии сопутствовал боевой успех, но и потери она понесла немалые. К описываемому времени некомплект рядового состава достиг 62%, младшего командного состава — 71%.

В целом укомплектованность стрелковых дивизий, как уже отмечалось, была низкой. Разумеется, прибывало пополнение, но слабо обученное. В условиях продолжавшегося наступления оно немедленно распределялось между частями и подразделениями и без всякой предварительной подготовки вводилось в бой.

Недостаточная обученность личного состава имела и другие отрицательные последствия. Например, располагая и без того сравнительно небольшим выбором средств борьбы с врагом, мы [165] не смогли полностью использовать даже те из них, которые у нас имелись. Почему? Пожалуй, ответом на этот вопрос может служить сохранившийся в архиве приказ войскам 38-й армии, изданный 16 марта 1942 г.

Вот его содержание:

«В процессе боевых действий выявлено, что в частях некоторых дивизий (81, 124, 227 сд и 1 гв. сд) почти совершенно не используются противотанковые ружья, а некоторые даже не имеют патронов к ним. Происходит это потому, что бойцы, вооруженные этими ружьями, не умеют их использовать, не знают устройства, не умеют стрелять и т. д. Командиры и бойцы, знающие эти ружья, не обучают невладеющих ПТР.

Таким образом, совершенно не используется такое грозное оружие против танков. И не случайно, что, несмотря на применение противником танков почти на всех участках действий дивизий, мы не уничтожили из ПТР ни одного танка. Благодаря неиспользованию ПТР имеет место неуверенность в силу этих ружей и даже вредная болтовня, что все равно танк из него, мол, не пробьешь. Есть случаи бесцельной и неразумной стрельбы из ПТР по дзотам (777 сп 227 сд).

Во многих частях или совсем не применяют, или слабо применяют минометы, особенно ротные 50 мм. Причина в основном та же, что и с ружьями, т. е. незнание и неумение стрелять. Другая причина неиспользования минометов — это боязнь обнаружить себя. В 124 сд из 94 минометов больше половины не используется.

Приказываю:

1. Немедленно устранить указанные недочеты и поставить ПТР на службу делу, на уничтожение танков, а минометы — на подавление огневой системы и живой силы противника.

2. Используя всякую возможность, изучить в кратчайшее время ПТР и минометы, не выдавать их бойцам, не изучившим это оружие. Для изучения, помимо командиров, знающих ПТР и минометы, использовать бойцов, владеющих этим оружием, в качестве инструкторов.

3. Внедрить в сознание бойца и командира, что ПТР — это грозное оружие против танков, а миномет — против огневых средств и живой силы противника.

4. Артиллерийским начальникам по линии снабжения принять все меры к своевременному обеспечению минами и патронами.

5. Категорически запретить стрельбу из ПТР по живой силе и по дзотам, а вести только стрельбу по танкам.

Исполнение командирам дивизий донести к 20.3.42 г.»{58} [166]

VIII

К сказанному можно добавить, что, например, противотанковые ружья поступили на вооружение в период наступательной операции, и только к 12 марта в стрелковых полках были сформированы роты ПТР. Однако это обстоятельство не могло служить оправданием плохого использования нового противотанкового средства в бою. Приходилось исправлять этот недостаток на ходу. А время шло, и противник не ждал.

Кстати, острота обстановки сказалась во время нашего наступления и в том, что подходившие резервы не сосредоточивались для создания мощного ударного кулака, а немедленно бросались в бой на различные участки фронта. Конечно, этого можно было избежать, если бы резервы прибывали быстро. Но, к сожалению, получилось иначе. В результате на участке 38-й армии 34-я мотострелковая бригада была введена в бой 44 марта, 169-я стрелковая дивизия — 16 марта, 6-я гвардейская танковая бригада — 17 марта, 3-й гвардейский кавалерийский корпус — 25 марта.

Главная же беда 38-й армии заключалась в отсутствии танков и недостаточном артиллерийском обеспечении наступающих войск. И то, и другое оказало резко отрицательное влияние на ход операции, так как возросшая огневая мощь стрелкового оружия сделала оборону непреодолимой без подавления ее артиллерийским огнем и сопровождения пехоты танками. Однако тогда мы еще не имели таких возможностей, чем и воспользовался противник.

В ходе операции он непрерывно перебрасывал подкрепления с неатакованных участков. Сначала это были два пехотных батальона 79-й пехотной дивизии из района Белгорода. Вслед за ними прибыл 429-й пехотный полк 168-й пехотной дивизии из Обояни. Далее появились отдельные части 299-й и 62-й пехотных дивизий с танками. Все они действовали при поддержке авиации.

А 24 марта противник на узком участке фронта бросил в бой 3-ю танковую дивизию. Она нанесла контрудар в направлении населенного пункта Рубежное и потеснила наши части.

Чтобы ликвидировать последствия контрудара, поредевшие стрелковые части 38-й армии в течение четырех суток вели непрерывные бои с превосходящими силами 3-й танковой дивизии и пехотой врага. Немецко-фашистское командование применило массированные атаки танков с пехотой при поддержке огня артиллерии, бомбардировочной и штурмовой авиации. Каждый населенный пункт противник оборонял большим количеством танков, артиллерии и минометов.

Он изо всех сил стремился не допустить расширения захваченного нами плацдарма на западном берегу реки Северный Донец. Атаки силами 18—20 танков с пехотой предпринимались до 8 раз в день. От 12 до 18 налетов ежедневно совершала [167] вражеская авиация. И каждый раз по 15—20 самолетов обрушивали бомбовые удары на боевые порядки армии, тылы и мосты через реку. А 26 марта фашистские воздушные пираты применили поливку самовоспламеняющимся фосфором позиций наших войск у населенного пункта Байрак.

Силами подошедших резервов мы отразили контрудар противника и восстановили положение. Но, надо признать, с большим трудом.

Мартовские бои 38-й армии свидетельствовали, что мы подчас намечали очень хорошие планы, но с исполнением их в тот период зачастую опаздывали. Противник опережал нас, так как обладал большей маневренностью, подвижностью. Его войска перебрасывались в основном на машинах. У нас же почти все передвижения совершались пешком. Это и порождало хроническое отставание от намеченных сроков, а нередко и невыполнение боевых задач.

Так, в упоминавшейся выше 81-й стрелковой дивизии единственным средством передвижения были кони. Но и их не хватало. Вместо 626 артиллерийских лошадей имелось только 144. Мало было и строевых, и обозных лошадей.

А вот еще более разительный пример того, к чему приводило такое положение. В решающий момент у 38-й армии не оказалось танков, а также транспорта для своевременной переброски частей 169-й стрелковой дивизии на направление наметившегося успеха. Вследствие этого противник успел сосредоточить резервы и свести на нет то, что было нами достигнуто.

После окончания мартовской операции больше, чем когда-либо раньше, стала ясна необходимость создания высокоподвижных сил в составе Красной Армии. Эта задача представлялась мне настолько неотложной, что я высказал тогда же свои соображения по атому поводу представителю Генерального штаба.

Сущность предложений сводилась к следующему: «Для развития успеха армии, а также для ликвидации прорыва противника подвижными силами паша общевойсковая армия должна иметь свою маневренную дивизию, имеющую в своем составе два мотострелковых полка, танковую бригаду, артиллерийский полк, дивизионы противотанковой и противовоздушной обороны. Имея такую дивизию и транспортные средства для быстрой переброски стрелковых дивизий из резерва в нужном направлении для решения задач, возникающих в бою, армия повысит свою маневренность, свою боевую мощь и, следовательно, успех будет налицо»{59}.

О многом заставил задуматься опыт оборонительных и наступательных операций, проведенных зимой 1942 г. Стало ясно, что структура управления войсками (армия—дивизия) имеет существенные недочеты, отражающиеся на состоянии частей и соединений, на организации и ведении боя. Имея в своем непосредственном [168] подчинении множество стрелковых и кавалерийских дивизий, танковых бригад, командующий армией и ее штаб физически не могли охватить своим влиянием все эти соединения. Поэтому они были вынуждены создавать оперативные группы, которые в силу временного существования не всегда себя оправдывали.

38-я армия в период наступательной операции в марте 1942 г. занимала фронт 110 км и имела в своем составе восемь стрелковых дивизий, одну мотострелковую и две танковые бригады, кавалерийский корпус. И это не считая армейских специальных частей. В начале операции у командующего армией был один заместитель — генерал-майор Г. И. Шерстюк. Ему я поручил руководить двумя дивизиями, оборонявшими участок фронта от Базалеевки до г. Балаклея. Остальные десять вышеперечисленных соединений, действовавших на направлении главного удара, непосредственно подчинялись мне.

Признаюсь, я оказался в весьма затруднительном положении, так как в ходе операции должен был контролировать и направлять одновременно действия каждого из этих соединений, всесторонне оценивать достигнутые ими положительные результаты или постигшие их неудачи, тут же ставить дальнейшие задачи. При таких условиях оценка обстановки и постановка последующих задач носила подчас недостаточно продуманный характер, не основывалась на глубоком анализе возможностей того или иного соединения, на учете сил противника.

20 марта для руководства боевыми действиями войск армии были созданы две оперативные группы. Ими командовали генерал-майор Г. И. Шерстюк и генерал-майор Л. В. Бобкин. Помощь в руководстве войсками оказывал также генерал-майор Ф. А. Пархоменко. Это были боевые, храбрые командиры, участники гражданской войны. Однако опыт показал нецелесообразность создания таких временных оперативных групп. Для организации взаимодействия родов войск и руководства боем требовалось иметь постоянную организацию — корпусное звено. Увеличение количества заместителей до трех не решало проблему.

Я нисколько не удивился, когда узнал, что идеи создания такого звена, а также высокомобильных соединений возникли не только у меня. Более того, оказалось, что некоторые проблемы уже претворяются в жизнь. Правда, что касается задачи организации мощных механизированных соединений, то она решалась в несколько ином виде, чем представлялось мне.

Об этом рассказал при встрече маршал С. К. Тимошенко. Прежде всего выяснилось, что мои соображения по данному вопросу стали ему известны через работника оперативного отдела штаба фронта А. Н. Шиманского. Затем Семен Константинович сказал, что создание высокоподвижпых соединений уже началось. Это будут, добавил он, не дивизии, а корпуса, состоящие из танковых и мотострелковых соединений. Их отличительная [169] черта — высокая маневренность и огромная ударная мощь. Такие танковые корпуса будут действовать в составе войск фронта.

Новости о формировании танковых корпусов радовали. Они были подтверждением того, что силы Красной Армии росли и крепли с каждым днем. Думая о будущих могучих танковых корпусах и армиях, я вновь и вновь испытывал чувство величайшего преклонения перед непреоборимой мощью советского народа, руководимого Коммунистической партией. И в который раз с радостью убеждался, как и все на фронте, что у нас надежный тыл, обладающий неиссякаемым источником сил и средств, что партия твердой рукой направляет их во все возрастающем количестве на борьбу с врагом. И крепче, чем когда-либо, верилось, что приближается день, когда удары Красной Армии по противнику обретут еще большую силу. Залогом тому было не только увеличение боевых ресурсов, но и опыт организации и ведения военных действий, накопленный зимой 1941/42 г.

Что касается событий, о которых рассказано в этой главе, то они, как и все наступательные операции советских войск на Юго-Западном направлении зимой 1942 г., не завершились полным разгромом противостоящих вражеских группировок. Более того, нерешительные действия по прорыву обороны противника в течение четырех дней дали немецко-фашистскому командованию возможность снять часть сил с пассивного участка фронта (от Белгорода до Орла), перебросить их на промежуточный оборонительный рубеж в полосе наступления наших войск и посредством нанесения [170] контрударов и контратак затормозить их продвижение, а затем и остановить.

К такому итогу операции привел недостаток сил и средств, испытываемый войсками Юго-Западного фронта и, в частности, 38-й и 6-й армиями. И тем не менее глубоко ошибочным было бы считать наступление безуспешным.

Наступая в показанных выше исключительно тяжелых условиях (к ним нужно добавить морозы, пургу, снежные заносы), мы добились известных положительных результатов. В частности, 38-я армия очистила от противника населенные пункты на восточном берегу Северного Донца, форсировала реку и захватила большой плацдарм оперативного масштаба между ней и другой рекой — Большой Бабкой. Мы освободили много населенных пунктов, в том числе и такие довольно крупные, как Рубежное, Верхний Салтов, Старый Салтов, Молодовая (с мостами через Северный Донец).

Группировка врага при этом понесла тяжелые потери в живой силе, вооружении и материальных средствах. К концу операции она представляла собой смесь полков и батальонов из различных дивизий, переброшенных под Харьков с других участков фронта и теперь потерявших не менее половины личного состава. Потери врага в полосе наступления 38-й армии составляли 7735 убитых солдат и офицеров, 456 пленных. Были уничтожены 61 фашистский танк, 52 орудия разных калибров, 38 минометов, 82 пулемета, сбито 23 самолета. Кроме того, мы взяли трофеи: 58 орудий, 51 миномет, 134 пулемета, 737 винтовок. Число раненых, контуженных и обмороженных солдат и офицеров противника мы, конечно, не могли определить, но, по-видимому, оно не менее чем в три раза превышало число убитых.

Важный итог операции 38-й и 6-й армий в марте 1942 г. состоял в том, что было нарушено оперативное построение войск противника от Орла до Харькова. Враг вынужден был не только израсходовать все оперативные резервы, в том числе и шестнадцать дивизий, прибывших на усиление группы армий «Юг», но и раздергать соединения первой линии обороны на отдельные батальоны для локализации наших ударов. Немецко-фашистские войска пришли в такое состояние, что лишь в середине мая оказались способны предпринять активные действия с решительными целями, да и то благодаря притоку крупных стратегических резервов и значительному пополнению людьми и — материальными ресурсами.

Размышления над итогами мартовской наступательной операции приводят к выводу, что мы внесли немалый вклад в зимнюю кампанию 1942 г., оказавшую большое влияние на весь дальнейший ход войны. Немецко-фашистскому командованию эта кампания ясно показала, что окончательно развеяны его надежды на молниеносный успех в вооруженной борьбе на Восточном фронте. [171]

Для нас же она была окрыляющим наглядным подтверждением того, что мы в состоянии нанести врагу поражение и в конечном счете одержать победу. В этом смысле и хочется отдать должное мартовской наступательной операции войск Юго-Западного фронта, как составной части успешной зимней кампании Красной Армии. Не могу, однако, снова не подчеркнуть, что и эта операция, подобно январско-февральской, осталась незавершенной. И в обоих случаях это произошло в сущности по одной и той же причине: их замысел основывался на неверной оценке сил противника и переоценке мощи собственных сил на юге.

Дважды в течение зимы командование Юго-Западного направления предпринимало попытки осуществить в районе Харьковского промышленного района свои обширные наступательные планы. Оба раза они не достигали намеченных целей: в сложившихся условиях эти планы были нереальны. Но поскольку частичный успех — это тоже успех, можно было бы считать оправданными наши мероприятия в районе Харькова в первую военную зиму, если бы, однако, они не повлекли за собой третью попытку разгромить харьковскую группировку противника, предпринятую в мае 1942 г. в еще более неблагоприятной обстановке. [172]