Первый, второй...

9 мая. На заре гроза расколола небо, на землю хлынули потоки воды. Тугие струи хлестали по крышам, по стеклам окон, смывали с ветвей отцветших яблонь последние жухлые лепестки.

Дождь перестал так же вдруг, как и хлынул. Сквозь кисейную завесу водяной пыли брызнули лучи целиком выкатившегося из-за горизонта солнца.

Экипажи поспешили на аэродром.

Оба полка уже имели боевой расчет на день. От 5-го гвардейского в дежурство заступали девять торпедоносцев и пять бомбардировщиков, от 13-го-девятка бомбардировщиков-топмачтовиков со штурмовиками. Четыре наших "ила" продолжали перевозку горючего для истребителей на аэродром в Одессу; пяти самолетам предстояло вечером вылететь на постановку мин в районе Констанца. Нам с Жестковым - на "свободную охоту" с торпедами. На этот раз не в сумерках, а ночью: видимо, целеуказания от разведчиков на вечер не ожидалось, а для самостоятельного поиска сумерки коротки.

Потянулось дежурство: ударные группы ждали данных от экипажей 30-го разведывательного авиаполка, с рассвета бороздивших небо над морем.

Дело привычное. После подвески вооружения и проверки готовности машин к вылету ребята расположились под крыльями самолетов на травке, писали письма, рассказывали забавные истории.

Вскоре на аэродром прибыл Иван Григорьевич. Привез подробные сведения о ходе боев под Севастополем.

5 мая войска 4-го Украинского фронта во взаимодействии с Черноморским флотом начали наступательные бои за город. Первыми в направлении Северной бухты пошли в атаку войска 2-й гвардейской армии. Враг яростно сопротивлялся. В течение первых двух дней сражения удалось оттеснить гитлеровцев лишь за вторую и третью линии траншей.

Самым напряженным был день 7 мая. Наши соединения вышли к ключевому пункту обороны противника - Сапун-горе. Ее каменистые склоны противник опоясал укреплениями от подножья до гребня, на обратном скате расположил артиллерию, минометы и пехотные резервы.

Десятки лотов и дзотов, до предела насыщенных огневыми средствами, возвышались над подступами к горе.

Атаке предшествовала мощная артиллерийская и авиационная подготовка. Казалось, на этом сравнительно узком участке не должно остаться ничего, живого. Однако штурм продолжался весь день. Отчаявшиеся гитлеровцы то и дело бросались в ожесточенные контратаки. Неустанно вела огонь наша артиллерия, с воздуха, сменяя друг друга, непрерывно обрабатывали позиции противника группы бомбардировщиков и штурмовиков...

- В результате упорнейших наступательных боев, - голос замполита обрел необычную торжественность, - войска 4-го Украинского фронта прорвали основную полосу обороны противника и вышли на гребень Сапун-горы. 8 мая 51-я и Приморская армии приступили к штурму внутреннего обвода оборонительных укреплений. Полагаю, что сегодня мы получим сообщение: Севастополь наш!

Мощное "ура" завершило политинформацию. Возбужденные авиаторы тесно окружили замполита, обсуждая радостную весть. Разошлись только после настойчивого напоминания комэсков: боевое дежурство, экипажи должны находиться у машин.

Мы с Жестковым, позвав своих штурманов, отправились на укрытую кустами лужайку в конце аэродрома - обсудить предстоящий полет. Хоть на этот раз он и не будет совместным: в ночных условиях действовать можно лишь в одиночку. Но дело новое, не мешает обменяться соображениями.

Первая забота - поиск. Одно дело отыскивать корабли в сумерках и по ориентировочным данным разведки, другое - в полной темноте и наудачу. Здесь необходимы безукоризненная прокладка маршрута, неустанное внимание всех членов экипажа, умение использовать лунную дорожку, светлую сторону горизонта, фон береговой черты...

И - сам удар. Ночной, торпедный. Он требует особой натренированности от летчика. Малейшая ошибка в определении высоты, случайное отклонение от горизонтали, и - столкновение с водой, гибель...

Кое-какие навыки у меня были: в свое время наш экипаж прошел специальную подготовку и первым в полку был допущен к ночному торпедометанию. С тех пор и действуя днем, я старался, когда позволяла обстановка, мысленно переключать себя на ночные условия.

Кажется, такая тренировка в воображении дала немало. По крайней мере, в психологическом смысле.

До обеда прошли все этапы поиска и атаки. Почувствовали нетерпение лететь - верный признак хорошо исполненной подготовки.

В полдень бомбардировщики 13-го авиаполка получили приказ на вылет. Наши "илы" к удару не привлекались: по указанию командующего ВВС флота торпедоносцы должны были использоваться лишь по транспортам водоизмещением не менее трех тысяч тонн.

Топмачтовиков вел комэск капитан Либерман. Осмотрев заданный район и убедившись, что указанного разведчиками конвоя в нем нет, принял решение возвратиться. На обратном пути встретили вражеский сейнер, атаковали его. "Только щепки полетели от кораблика!" - поделился впечатлением бывший мой штурман Володя Ерастов...

Когда солнце скрылось за горизонтом, пошли на стоянку и мы. В полутьме под крылом самолета я еще издали различил знакомую фигуру. Он, конечно, майор Шевченко.

- Ну как, Василий Иванович, устроим фрицам "темную"?

- Постараемся, товарищ майор!

Потоптался, оглядел экипаж, машину. Обнял за плечи, шепнул в ухо:

- Ты все же поосторожнее, Вася. Главное, не забывай о воде. Ну и о себе, о ребятах...

- Постараюсь, товарищ майор.

А что еще скажешь?

Взлетаю. За мной с часовым интервалом пойдет Жестков. Поколебавшись, делаю ненужный разворот над аэродромом.

- Двести десять, - напоминает курс Прилуцкий.

- Двести десять, - повторяю, пытаясь разглядеть на земле маленькую темную фигурку. Эх, штурман! Знал бы ты, какую инструкцию получил я насчет тебя... насчет всех нас...

Молчу. Скупой народ летчики в изъявлении чувств.

- Поточней рассчитай заход, Коля. Чтобы со стороны луны.

- Есть, командир,- в голосе штурмана спокойная деловитость.

Летим над морем. Слева луна, справа - серебряная дорожка. Все внимание - к ней. Десять, двадцать минут, полчаса...

- А все-таки красиво море ночью! - не выдерживает Должиков.

- Не любоваться! Мы на охоте!

- А разве Тургенев, когда охотился...

- Отставить разговоры! Искать всем! Ищи, Иван, ищи, - невольно сбавляю тон. - Вот вышвырнем нечисть из Севастополя, тогда и рассмотрим вокруг все красоты.

Еще через четверть часа на лунной дорожке появляются черные полоски. Одна, три... семь... десять! Самоходные баржи идут в Севастополь. С подкреплением? Не хотят, гады, сдаваться...

- Штурман, видишь?

- Вижу, командир!

- Гуськом! - восхищается Жуковец.

- В кильватер, - поправляет пунктуальный Должиков.

Принимаем решение уйти влево, затем, развернувшись на сто восемьдесят, зайти под прямым углом к лунной дороге.

Выходим на середину конвоя. Выбираем баржу покрупнее - не менее тысячи тонн. Триммером создаю небольшой кабрирующий момент, сдерживаю давление на штурвал. Плавно снижаюсь. "Не забывай о воде..." Вода почти не просматривается. Тридцать метров...

- Так, штурман? Ложимся на боевой?

- Баржа в прицеле!

Противник огня не открывает. Значит, не видит,

- Сброс!

Самолет облегченно "вспухает".

Курс не меняю, иду с небольшим набором высоты. Под крылом светлым пятном проносится палуба баржи. "Хвоста" торпеды не видно.

Разворачиваюсь.

- Есть! Цель! Цель, командир! Выравниваю машину, вглядываюсь. Внизу клубы дыма ли, пара - словно в море спустили огромный утюг.

- Кто видел взрыв?

- Все! - хором.

Захожу еще раз. Пересчитываю. В конвое - девять барж.

- Молодец, Коля! Чистенькая работа!

Должиков выстукивает на землю: "Задание выполнено..."

На стоянке, в окружении команды Белякова, - Иван

Григорьевич. На том же месте, будто и не уходил.

- Ну спасибо! Молодцы, хлопцы! Дайте-ка обниму вас... Вот так... А теперь... Тоже в долгу не останусь, подарок, как полагается, за подарок. Угадайте, что приготовил для вас? Ладно, вижу, не до загадок. Только что вы улетели, пришла весть: Севастополь свободен!

Несколько секунд стоим молча, не очень веря ушам,- в них не смолк еще гул моторов. Понятливый Иван Григорьевич поднимает руку.

- Ура! Ура! Ура! - рубим вслед за ним, как на тренировке к параду.

Когда смолкло в ночи троекратное эхо, еще уточнили:

- Совсем?

- Начисто! - майор подкрепил слово жестом, будто смахнул со стола сор. - Хлопцы уже, чай, отпраздновали в столовой.,.

- Хлопцы? А как же... Без вас? Вы-то как же, Иван Григорьевич?

- Завтра, завтра! После митинга, вместе с вами. Возьмете в свою компанию? Еще как отметим! И первый успешный ночной удар. Первый в полку, торпедный! Можно, выходит, топить гада и при луне?

- Вполне! - авторитетно заверил Прилуцкий, толкнув меня локтем: мол, завтра-то, между прочим, уже наступило.

- Ну вот! Вот это и главное. Доказали! Война-то еще ведь не кончилась, так? Вот и отпразднуем первый... А может быть... и второй?

- Ну так и он тоже первый! - решили, что речь о Жесткове. - Лишь бы нашли что-нибудь... У них с Локтюхиным не сорвется!

- Не сорвется, да, да, и у них, - рассеянно согласился Иван Григорьевич. - Но... вот что, ребятки, - охватил нас с Прилуцким за плечи. - Пошли-ка к начальству, чай, тоже заждалось, пошли-ка, пошли...

- Минутку, товарищ майор, - я вырвался чуть не силой дать указания Мише: моторам назначены были регламентные работы, попросить, чтоб закончил к утру.

В землянке КП за столом, целиком застланным картой, нас встретил майор Немировский. Выслушал доклад, уточнил детали.

- Как себя чувствует экипаж?

- Нормально... вполне, - добавил я, несколько удивленный его вопросом. - Противодействия не было,- повторил.

Начштаба кивнул, постукал кончиками пальцев по карте, бережно разгладил еле заметную морщинку на сгибе. Коротко переглянулся с замполитом.

- У них всегда нормально! - подмигнул нам Иван Григорьевич. - Такой экипаж!

- Ну, если такой... Вот что, друзья...

Настала очередь обменяться взглядами нам с Николаем. Подобного обращения от начштаба никому еще слышать не приходилось: вечно занятый Немировский был всегда краток и официален. Бытовало даже мнение, что он нарочно преувеличивает свою суховатость, считая ее непременным качеством подлинного штабиста.

- С обстановкой Иван Григорьевич вас, понятно, уже ознакомил? Слышал, слышал, ура кричать не разучились. Да, противник из города выбит. Однако в порту продолжают грузиться его корабли и суда. Техникой, живой силой. Через месяц-другой на каком-то участке все это обратится опять против наших войск. Таким образом, каждый выпущенный из Крыма гитлеровский солдат, каждое спасенное ими орудие...

Странновато себя вел начштаба сегодня. Кажется, решил отбить хлеб у замполита. И вдруг меня охватило жаром.

- Разрешите, товарищ майор? Сбегаю крикну... регламентные работы. Хотел, чтоб закончили до утра... Губы начштаба тронула еле заметная улыбка.

- Поторопились? Впредь разрешения следует спрашивать. Ладно, пусть продолжают. Вернется Жесткое - полетите на его машине. Торпеду к стоянке уже подвезли, вылет - в два ноль-ноль. Час тридцать - на отдых и подготовку. Зайдите в палатку, попейте чайку...

Когда вышли на воздух, я толкнул локтем Прилуцкого.

- Чайку, а, Коля? С печеньицем из военторга, а? В порядке психологической подготовки. Штурман только сплюнул.

- Что оно в психологии понимает, это начальство. Само же настроит, потом...

- Не понял ты, Коля. Поторопился настроиться. После митинга же, сказали, с устатку.

Кликнули Должикова и Жуковца. В палатке - и в самом деле психология - официантка Нина. Из местных, Нина-Кубанка, как звали ее все в полку. Рослая, белокурая, с ямочками на успевших уже посмуглеть щеках.

- Ниночка-Нина, и когда ты только спишь? - с ходу включился отзывчивый на подобную красоту Жуковец.

Девушка улыбнулась, проворно расставляя на столе миски голыми до плеча руками.

- Ну?

- Что - ну?

- Ну, ну дальше. Следующий вопрос!

- Ох уж эти кубанки, - смутился наш бывалый ухажер.

На середине стола в большом блюде появился наваристый студень. Прилуцкий вздохнул, огляделся. Сплюнуть здесь было некуда.

- Какая разница, Коля, - попробовал я утешить.- Можно и наоборот. Сперва закусим...

- Потом выпьем чайку, - подхватил Должиков.

- Потом слетаем, - напомнил Жуковец.

- А после доложим, и на разбор, - заключил сам Прилуцкий.

Развеселились. Сашок даже запел с чайку, не отрывая от Нины натренированных у прицела глаз:

- И просторно и ра-а-достно... на душе...

- Жуковца, - подсказал опять Должиков, - от такого хорошего...

- ...от ее хо-лод-ца, - мощным баритоном заключил Прилуцкий.

Сквозь звонкий смех Нины прорвался сдержанный рокот моторов. Все смолкли, вслушиваясь.

- Снизился...

- Выровнялся, пошел на посадку...

Подтянулись, готовясь подняться. Нина, наоборот, вдруг сникла, стала неожиданно маленькой. Сидела, опустив плечи, теребя пальцами застиранный белый передничек.

- Уходите, ребята? Хотела спросить... не успела...

- Спрашивай, спрашивай, Ниночка, время еще есть, - готовно подвинулся к ней Сашок. - Пока торпеду подвесят...

- Очень там страшно? Ночью, над морем... совсем одним.

- Ну, одним-то еще... Что ты, Нинок! Красиво!

- Нет, я серьезно.

- А я? Вон и Иван подтвердит. Чуть выговор давеча от командира не схлопотал - залюбовался. Когда-нибудь слетаешь с нами, сама увидишь!

- Когда?

- Ну, как совсем успокоим фрица. Чтоб не палил в белый свет со страху, а то еще такую красавицу...

Девушка благодарно блеснула глазами, отвернулась, скрывая порозовевшие щеки. И вдруг закрылась совсем, потянула к лицу подол фартучка.

Жуковец растерянно огляделся.

- Ты что, а, Нинок? Или чего сморозил? Сморозил, ребята, да? Нин, ну скажи... Или случилось что, может...

- Случилось... Красивая, а... а вы? Вы-то разве...

- Ну... и мы ничего. Вот вернемся...

Прилуцкий поймал мой взгляд, постучал под столом по циферблату часов. Я кивнул Должикову.

Сашок догнал нас у самой стоянки. Черные глаза его гневно пылали, ноздри раздувались - не от одышки.

- Н-ну, гады... Покажем им, да, командир? Такую дивчину расстроить... такую...

Жесткое с Локтюхиным рассказали: обнаружили четыре самоходки, одну потопили.

- Как матчасть, Саша?

- В порядке, а что?

- Приказано вспорхнуть на твоей птичке. - Сейчас?

- Сейчас.

- Ну давай! Птичка не подведет. Только и ты с ней поласковей, уговорились? Решил, значит, все-таки вставить мне фитиля?

- Не тебе, Саша, фрицу. Да и не я решил.

- Ну давай. Ни пуха!

- К черту!

- Ага, на рога! Тиснули друг другу руки.

От самолета отделилась солидная, неторопливая фигура - техник Григорий Гармаш.

- Через двадцать минут машина будет готова, товарищ старший лейтенант!

Самолет с хвостовым номером девять по праву считался самым везучим в полку. Единственная машина, оставшаяся в строю с первых дней войны, довоенное производство! Мне не раз приходилось летать на ней, и каждый раз заново она удивляла своей легкостью в управлении и летучестью. Птичка! Но, что ни говори,- чужая. У каждой птички свой характер...

Сигнал. Запускаю моторы. Опробовав их на всех режимах, выруливаю на старт. Далеко впереди два створных ограничительных огня - направление взлета, предел полосы. Увеличиваю обороты до максимальных, набираю скорость. Огни несутся на нас, раздвигаясь и разгораясь. Пора отрываться, и вдруг... Опасное завывание. Раскрутка винта! Чуть промедли, и все, моторы разрушат сами себя...

Бросаю взгляд на приборы. Обороты превышают нормальный предел на пятьсот. Створные огни уже справа и слева...

Увеличиваю шаг винтов. Вой стихает. Подбираю штурвал. Мы в воздухе. С удовлетворением воспринимаю два четких толчка - сработали замки шасси. Все!

Да, сколько раз ни взлетай... А особенно на чужой машине. Как курсант, контролируешь каждое свое движение, каждую реакцию самолета: убрать шасси, закрылки, парировать крены, выдержать скорость, следить за высотой...

- На вой "юнкерса", правда, похоже? - нарушает мои размышления Прилуцкий. - Когда он пикирует.

- Точно, ага! Как еще наши зенитки не лупанули! Теперь можно шутить, а за те пять секунд... Будь мирное время, и сединой можно было вполне чуб украсить.

- Уж если сначала не повезет...

Да, Сиваш весь закрыт туманом. Выходим к морю. То же и тут. В десяти-пятнадцати километрах от берега - туман до самой воды. Вести поиск в таких условиях бесполезно даже и днем.

- Что будем делать, штурман? Может быть, в Севастополе бухты открыты?

- А ты думаешь, там еще что-то осталось?

- Посмотрим?

- Посмотрим.

У Севастополя - никакого тумана. Район Херсонесского маяка, бухты Стрелецкая, Круглая, Камышовая, Казачья полыхают разрывами снарядов, бомб...

- Ну вот видишь, не опоздали!

- Да... Все зенитки из города сюда вывезли... Отражая налет наших дальних бомбардировщиков, гитлеровцы организовали четырехслойный заградительный огонь. Сплошной фейерверк! Но самолеты идут и идут... Вот один факелом врезался в воды Казачьей бухты, в лучах прожекторов промелькнул парашют. Должно быть, только одному удалось выпрыгнуть. И куда? Вся бухта кипит от взрывов...

- Похоже, мы мало что можем прибавить тут, командир.

- У нас свой счет, штурман. Какая разница, где? Все равно обмен выгоден: за торпеду - кораблик!

- Только в придачу еще самолет не отдай! Жестков тебе за свою птичку...

Но зениткам противника не до нас. Лупят вверх, где густо висят бомбардировщики дальней.

В отблесках взрывов и пожаров выбираем цель в Казачьей бухте. Снижаюсь до тридцати, выхожу на боевой.

- Сброс!

Только тут замельтешили шары "эрликонов". С набором высоты разворачиваюсь в сторону Херсонесского маяка. Жуковец докладывает:

- Торпеда сработала! Вижу взрыв и столб дыма. Баржа горит!

- Юго-западнее маяка, в километре, вижу еще три,- докладывает штурман. - Курс - от бухт.

- Драпают, гады! Уже нагрузились. Жаль, мы их раньше не обнаружили...

- Успеем еще догнать утром!

- А праздник?

- До праздника тут...

Приземляемся перед рассветом. Немировский все еще на КП.

- Противник стянул много плавсредств к Севастополю и Херсонесу...

- Видели.

- Предстоит жаркий день. Отдохните часа четыре и приезжайте. Задание получите сразу. Вот так...