Встречи и расставания (Вместо эпилога)
23 августа 1943 года, ровно через год после варварской бомбардировки Сталинграда фашистской авиацией, я снова оказалась в городе. Сталинградский обком ВЛКСМ организовал встречу девушек-комсомолок, приехавших на восстановление города, с девушками-воинами, защищавшими Сталинград. Я представляла наш 748-й зенитный артиллерийский полк. Города еще нет, он в развалинах, но уже очищаются улицы, готовятся места для строительства новых зданий. На обломках стены, где тяжелой осенью прошлого года кто-то написал: «Отстоим тебя, родной Сталинград!», все буквы подкрашены заново и в первом слове между буквами «т» и «о» чуть выше добавлено «р». Получилось «Отстроим тебя, родной Сталинград!» И мы, приехавшие из действующей армии, убедились, что девушки-строители, пришедшие на смену девушкам-бойцам, тоже вершат здесь свой подвиг. Трудовой.
Много событий произошло с тех пор, как мы с Ольгой Макагоновой с вышки на Дар-Горе увидели армаду фашистских самолетов. Главным было одно — город на Волге выстоял.
Я ходила по неузнаваемым улицам, верней, по тому, что от них осталось. Побывала у памятника летчику Хользунову, где сражались наши зенитчики под командованием нашего Бати, подполковника Рутковского, где не один подвиг совершил лейтенант Юрий Беляев со своим боевым товарищем Леонидом Мильшиным. Оказывается, что в то время, когда истребительный батальон нашего полка сражался на «Баррикадах», чуть левей от нас, ближе к Мамаеву кургану, воевали еще две роты 748-го полка. Одной ротой командовал там Юрий Беляев. Переправившись самым последним от памятника Хользунову на левый берег, Беляев тут же был назначен командиром роты бронебойщиков и снова вернулся в город.
Я побывала, конечно, и на «Баррикадах», где бойцы, командиры и политработники истребительного батальона сделали все, что могли, и даже, наверно, чуточку больше, чем могли, для обороны города. Я нашла место, где когда-то была ротная землянка, в которой мне довелось пережить самые трагические минуты в своей жизни и остаться живой. Я нашла развалины будки, где был мой медпункт, через который прошли десятки раненых. Я нашла место, где в огне до последнего сражалась девушка-пулеметчица. Я вспомнила всех, с кем свела меня здесь жестокая военная судьба. Здесь, на бывших позициях бывшего истребительного батальона, сложились строчки:
...А впереди еще война,И в горький миг, и в трудный бой
Друзей погибших вспоминали —
Своею огненной судьбой
Они вперед, к победе звали...
После возвращения на левый берег мы снова встретились со своими товарищами в полку. Полк получил новое вооружение, пополнение и был поставлен в районе Баскунчака для охраны коммуникаций, ведущих к Сталинграду. По ним, по этим коммуникациям — железной дороге; по шоссе, прямо по степи — к городу шли войска, танки, артиллерия, которые 19 ноября 1942 года начали великое наступление. Наступление, о котором мечтали мы там, на «Баррикадах».
В начале февраля после ликвидации «сталинградского котла» полк походным маршем перешел Волгу по льду, прошел по южной окраине города и направился к Дону.
Нас, уже опытных разведчиц, распределили по дивизионам, батареям. Мы несли боевое дежурство, учили вновь прибывших девчат. Я попала в батарею, которой командовал мой первый командир в карантине старший лейтенант Астахов, один из немногих, кто остался в живых из истребительного батальона.
Снова обычные боевые будни зенитчиков — вышка, тревоги, огонь по фашистским самолетам.
Лейтенант Иван Хареба командовал другой батареей. За все это время довелось нам встретиться два раза. Один раз совершенно случайно. Я с одной из молодых разведчиц в пронзительно-морозный день добиралась до своей батареи. Мы замерзли, обессилели, и не знаю, чем бы все это кончилось, если бы не машина, догнавшая нас. Из кабины выскочил Иван. Радости его не было предела, а я, промерзшая насквозь, мечтала только об одном — попасть в тепло своей землянки на берегу Дона.
И еще была одна встреча. Однажды меня вызвал старший лейтенант Солдатенок. Да, бывший начальник штаба нашего истребительного батальона, -раненный на «Баррикадах» осколком той бомбы, которая убила комбата Ивасенко и комиссара Гольштейна. Солдатенок стал адъютантом дивизиона. Он вручил мне пакет за сургучными печатями, дал компас и приказал выйти к перекрестку дорог, что в нескольких километрах от нас. Сказал, что там должны пройти подразделения полка. Командиру батареи следует передать пакет. «И никому другому!» — строго предупредил Солдатенок.
На улице густо валил снег, наступала темнота. Мне нужно пройти несколько километров до перекрестка и вернуться обратно к отбою. Грешным делом, помянула я начальника штаба не очень ласковым словом. Но делать нечего. Иду по белой пустыне и пою. Ничего, что плохо. Зато громко. Меня здесь никто, разве только волки, не слышит.
На перекрестке действительно зенитчики со своими пушками на привале. Попался мне лейтенант, которого я спросила о комбате. Он предложил отдать пакет ему. Я отказалась — приказ! Тогда лейтенант пригласил меня в палатку и предложил подождать командира. В только что натянутой палатке топилась железная печка, было уже тепло. Достала пакет, а сама осматриваюсь и думаю — что-то мне здесь знакомо. Не успела сообразить — в палатку зашел командир, весь в снегу. Снял ушанку, стряхивает снег... Хареба! Иван!
Мы кинулись друг к другу, но вошел опять лейтенант. Мы так и остались на полпути с вытянутыми руками. Хареба, заметив у меня пакет, нашелся: — Давайте.
Он старательно отдирал печати, долго и удивленно читал несколько строчек, написанных на листочке, столь строго охраняемом печатями. Прочитал. Губы растянулись в улыбке. Приказал лейтенанту заниматься своим делом, а когда тот вышел, протянул листочек мне. На нем крупным почерком Солдатенка написано: «Дорогие мои! Все, что могу вам подарить, — это минуту свидания. Будьте счастливы! Ваш Солдатенок».
Может быть, счастье считают на мгновенья потому, что в счастье и одна минута и целая жизнь пролетают мгновенно? Минута, подаренная Солдатенком, была нам очень дорога, ибо она могла оказаться, и оказалась, последней. Иван уводил свою батарею на фронт, я со своей тоже отправлялась дальше на запад. В палатке тепло, но нужно уходить: «Вернуться к отбою!» Сила армейской дисциплины вывела нас тут же на улицу. Но нам и минуты было много. Мы смеялись, бросали снежками друг в друга, пели, пока Хареба проводил меня немного по степи, и были благодарны мудрому седому старшему лейтенанту Солдатенку, побратиму нашему по боям на «Баррикадах»...
Третья и последняя встреча, которая должна была состояться, — не состоялась. С Дона Харебу и еще нескольких опытных командиров-артиллеристов отправили из полка на фронт, под Курск. Иван передал мне с одним командиром письмо, где договаривался о встрече. Тот забыл это сделать. И когда две недели спустя письмо попало ко мне, оставалось только злиться на забывчивость и надеяться на будущее. Но война рассудила по-своему — встреч больше не было. Фотографию, которую подарил он мне в те трудные минуты на «Баррикадах», через много лет передала я в музей Противовоздушной обороны. Как бы ни было, а лейтенант Хареба Иван Андреевич был одним из героев боев на «Баррикадах», трудных боев за Сталинград.
Горечь несостоявшегося прощания с Иваном Харебой смешалась с огромной радостью встречи с... мамой. Да, с мамой!
Котельниково, как и вся Сталинградская область, был освобожден. Мама разыскала меня на Дону, где наш полк охранял один из мостов. Чудом остались она и моя младшая сестренка живы. В тот день, когда бомба, о которой рассказал мне Виктор Бородин, попала в наш дом, они были у знакомых. Пережила мама оккупацию, арест, гестаповскую тюрьму. Люди, друзья спасли ее, не дали погибнуть ни маме, ни Галочке. Что они пережили за это время — рассказать трудно.
Мы сходили с мамой на высокий берег Дона, где под фанерным обелиском с красной звездочкой похоронена Дуся Быкадорова. Она так и не узнала, что вместо нее пошла я в истребительный батальон санинструктором. Не простила бы она мне этого. А я еще там, на «Баррикадах» как-то подумала — может быть, если бы Дуся пошла сюда, она погибла бы, как и Настя Вакула? А теперь будет жить! Война опять решила все по-своему. Я осталась жива, а Дусина могила оказалась не на Волге, а на Дону...
Много лет прошло с тех огненных дней. Выросли наши дети, растут внуки. Мы, ветераны войны, должны рассказывать им о том, как добывалась Победа, какой ценой завоеван мир на земле. Поэтому я и написала эту книгу. Пусть не обижаются на меня однополчане, оставшиеся в живых, — невозможно рассказать обо всех, а каждый достоин доброго слова.
Много лет прошло. Не все сохранилось в памяти. Что-то забылось, что-то под грузом прожитых лет видится по-другому. Да и каждый видел войну по-своему. Я ее видела и запомнила такой.