Послесловие

Я затруднился бы утомлять читателя выводами из описанных мною событий. Сознавая всю мою беспомощность в отношении документальной стороны моего небольшого труда, я не мог бы подкрепить мои заключения ссылками на официальные данные. Тем не менее я считаю своим долгом высказать несколько своих мыслей, как активный участник пережитой эпохи.

Исследование архангельских событий с точки зрения определения причин неуспеха дела привело бы меня к анализу моих собственных действий прежде всего, а следовательно, носило бы характер самооправдания перед моими соотечественниками и лишило бы это мое «послесловие» всякого интереса.

Я хочу в этих заключительных строках подчеркнуть лишь те факты, которые могут ускользнуть от внимания лиц, интересующихся этою страницей белого движения.

Прежде всего несколько слов об иностранной политике.

Ни в армиях Колчака, ни у Деникина, ни у Врангеля влияние представителей [223] иностранных держав не сказывалось в той мере, как это было на севере.

В Архангельске правительство, каким я его застал в ноябре 1918 г., было под опекой. Опека эта началась еще в период сидения всех союзных послов в Вологде, где, видимо, и спроектировано было то правительство, которое оказалось у власти после изгнания большевиков. Я позволю себе говорить «видимо» именно потому, что порядок формирования правительства Северной области так и остался для меня неясным до конца.

Несмотря на ряд заявлений всего дипломатического корпуса о невмешательстве во внутренние дела области, фактически вся политика области была в тисках иностранного представительства, при явном перевесе, даже в мелочах, английского влияния.

Несомненно, что правительство нуждалось в иностранной «помощи» при первых шагах своего существования. Несомненно и то, что правительству нужна была опора твердая и продолжительная.

Область получила эту опору, но вместе с тем и попала в сферу совершенно чуждого ей влияния, шедшего часто в ущерб русскому национальному делу.

Правительственная работа по мере роста вооруженных сил постепенно обращалась в скрытую борьбу с навязываемыми идеями, в которых иностранные представители преследовали свои интересы и свои цели, порой вредные русской государственности{34}.

Вся группа иностранных представителей чрезвычайно дружно работала над насаждением «истинно-демократических принципов» и над направлением русской правительственной работы в духе «завоеваний революции».

Откуда эти люди могли знать, что нужно было исстрадавшейся России? Совершенно не входя в оценку вопроса по существу, я хочу только подчеркнуть предвзятость идей всего иностранного дипломатического корпуса. [224]

Рядом с этою обязательною для нас «демократической» линией, мощно взятой Нулансом, Френсисом и Линдлеем, существовала еще и линия, взятая английским военным командованием. Линия эта состояла в положительно пренебрежительном отношении к областному правительству. Я не хочу цитировать те фразы, которые произносились высшими лицами английского командования в отношении представителей русской власти. Необходимо прибавить, что английские штабы были богато снабжены русскими офицерами, числившимися на английской службе. Именно с этим элементом не было «ни справу, ни сладу», и эти же лица служили проводником в общественные круги всего того, что подрывало авторитет правительственной власти.

Чтобы охарактеризовать создавшееся положение, проще всего считать его «оккупацией». Исходя из этого термина, все отношения с иностранцами делаются понятными и объяснимыми.

Что касается настроений местного населения, я с глубоким убеждением подчеркиваю, что руководящей идеей массы было восстановление монархии.

Нечего и говорить, что монархические настроения не были велики во флотской казарме в Соломбале. Не сочувствовали правому образу мысли и вожаки демократии и представители профессиональных союзов. Но все эти элементы группировались только в городе. За городскою чертою настроения круто изменялись вправо, и именно это-то и давало мне возможность делать сотни верст в генеральском мундире и чаще без всякого конвоя{35}.

Не было ни одного селения, где я не встречал бы портретов государя императора в красных углах изб. Были, конечно, и большевистские настроения в деревнях. [225]

Слабость северного правительства была в неясности его политической программы. Если и вывешивались периодически декларации правительства, они встречались с недоверием. Для рабочих и демократии правительство было, пожалуй, слишком «правым», для зажиточных классов и для главной массы офицерства мы были определенно «левыми» и «социалистами». Признание Сибирского правительства также не внесло ясности в этот острый вопрос.

Мне кажется, что именно в этом отсутствии определенной яркой идеи в правительственной работе лежали и большая слабость власти, и задаток разложения армии.

«Архангельский период» не пройдет незаметным не только в истории революции в России, но и в истории Великой войны.