В Главном политическом управлении

Обычно хорошо помнишь события, оказавшие влияние на твою судьбу, даже если это влияние и не было непосредственным. Мне навсегда врезалась в память беседа в начале апреля 1945 года с командующим 3-м Белорусским фронтом Маршалом Советского Союза А. М. Василевским, Произошла она в 1-й Московско-Минской гвардейской стрелковой дивизии 11-й гвардейской армии накануне штурма Кенигсберга. Маршал Василевский спросил меня — тогда помощника начальника политуправления Земландской группы войск по комсомольской работе — о настроениях бойцов. Я ответил, что бывалые воины призывают новеньких не теряться, спешить отличиться в предстоящих боях: «Победа-то ведь, ребята, не за горами, так что действуйте решительно, пока не поздно».

— Хорошо, что такие у них настроения, — улыбнулся Александр Михайлович.

Затем он поинтересовался, рассказывают ли комсомольские работники бойцам о боях, отгремевших в Восточной Пруссии в 1914 году. Я признался, что мы и сами не так уж много знаем об этом, пользуемся главным образом краткой справкой, подготовленной группой работников политуправления из отдела Е. А. Бродского. Справка эта содержала географическое описание и экономическую характеристику края, освещала роль Восточной Пруссии в захватнических планах германского империализма. Ну и, конечно, мы говорим, продолжал я, о мужестве русских войск и бездарности царских генералов, которые в 1914 году бросили здесь войска на произвол судьбы, фактически предали их.

— Нельзя так всех скопом чернить, — остановил меня маршал. — Генерал Ренненкампф действительно вел себя предательски, а вот командующий 2-й армией [149] Самсонов предателем не был. Он пытался вывести остатки своих войск из окружения и погиб при этом. Главное же, не забывайте подчеркивать, русские солдаты дрались в этих местах достойно. И еще то, что события четырнадцатого года учат: на войне нельзя терять бдительности, нельзя забывать о коварстве и силе врага.

* * *

В мае 1946 года из Москвы члену Военного совета округа поступило указание командировать меня в Центральный Комитет комсомола. Секретарь ЦК ВЛКСМ Н. А. Михайлов объяснил причину вызова: меня включили в состав советской молодежной делегации, отправлявшейся в Италию. Предстояло первое в жизни знакомство с иным миром, о котором я много читал, много слышал, но которого никогда еще не видел собственными глазами. Даже в Восточной Пруссии не довелось повидать живого помещика или капиталиста — все они удрали в глубь фатерлянда до нашего прихода. А вот в Италии, думал я, можно будет самому разобраться, каковы они, эксплуататорские буржуазные порядки. Но, безусловно, радовала и другая возможность — побывать в знаменитых, всемирно известных музеях, увидеть великие памятники древней культуры, искусства, цивилизации.

Сборы были недолгими. 5 июня мы вылетели через Будапешт и Белград в Рим. Делегация состояла из семи человек, среди них — Герои Советского Союза Е. В. Рябова и А. В. Рыжиков. Руководителем делегации был секретарь Московского областного и городского комитета ВЛКСМ Н. П. Красавченко, которого я хорошо знал по службе в МВО и МЗЗ как боевого организатора комсомольцев Москвы.

За месяц поездки по Италии мы побывали в 37 городах, выступали на десятках многолюдных митингов молодежи, рабочих, крестьян. По данным итальянской печати, мы встретились тогда с 700 тысячами итальянцев.

По возвращении в Москву я был вызван к начальнику Главного политического управления Вооруженных Сил СССР генерал-полковнику Иосифу Васильевичу Шикину. Выслушав мой доклад о поездке, он спросил: [150]

— А что у вас произошло в городе Падуя? Меня спрашивал об этом начальник Генерального штаба маршал Василевский. Его информировали, что два советских офицера, члены делегации, подверглись в Падуе нападению.

Генерал предложил мне написать отчет о поездке и в нем подробно описать этот эпизод.

— Маршал прочтет и тогда примет вас.

Через два дня отчет был готов, я передал его генералу Шикину.

Александр Михайлович по большой занятости не смог принять меня, но вернул отчет в ГлавПУР с пометками на полях и такой сопроводительной запиской:

«С интересом прочел об итогах нужной и важной поездки. Сотни тысяч итальянцев узнали правду о нашей жизни и наших устремлениях. Это очень хорошо, что об этой правде им рассказали и два офицера нашей армии. Теперь надо у нас в частях побольше рассказать о трудовой Италии и ненависти к нам фашистов. Это будет полезным делом».

Рекомендации А. М. Василевского были, разумеется, приняты к исполнению: во многих воинских частях, военных училищах и на кораблях рассказывал я об увиденном и услышанном в Италии, особо подробно останавливаясь на инциденте в Падуе.

Туда мы приехали 22 июня вчетвером (три члена нашей делегации были приглашены посетить другой город). С утра нас принимали студенты университета, У них много было вопросов. И серьезных и довольно наивных:

— Что думает советская молодежь об Италии?

— Как удалось ликвидировать безработицу в СССР?

— Правда ли, что Советское государство отбирает детей у родителей?

— Почему у вас запрещена вера в бога?

— Как вы смогли победить в войне, не имея хорошей боевой техники?

— Правда ли, что Советы готовят нападение на все страны Европы?..

Просили также рассказать о наших полководцах, деятелях культуры. Мы постарались ответить и на эти вопросы.

К двум часам дня надо было успеть на званый обед в префектуру. Вышли из университета на улицу, а [151] машины нашей нет. Итальянские товарищи, сопровождавшие нас, предложили пройти пешком. Мы охотно согласились и вскоре вдруг оказались в окружении толпы чем-то возбужденных итальянцев. Они что-то кричали, грозили нам кулаками. Выяснив, что это фашисты, мы не стали останавливаться, пошли напролом. Удалось пробиться к ограде возле здания префектуры, но дальше пути не было: калитка оказалась запертой, а за ней стояли карабинеры.

Фашисты, как говорится, прижали нас к стене. Передо мною и Героем Советского Союза капитаном А. В. Рыжиковым появился здоровенный детина с армейским тесаком в руках. Он что-то орал, с ненавистью глядя на нас, на нашу форму офицеров Красной Армии, на наши боевые награды. Особую ярость вызывало у него изображение Сталина на медали «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.». Тыча мне в грудь кулаком, он все время хрипло выкрикивал: «Сталин! Сталин!» За его спиной неистовствовала толпа, угрожая нам ножами, кастетами, бутылками. Фашисты наглели с каждой минутой, и не знаю, чем бы все это кончилось, если бы не кинулся на помощь нам какой-то высокий и плотный мужчина. Пробиваясь через толпу, он яростно размахивал кулаками и кричал по-русски:

— Держись, ребята, я сейчас!..

Через минуту перед нами стоял, тяжело дыша, красивый черноволосый человек в форме итальянского военнослужащего, но без погон.

— Здравствуйте, товарищи, — приветствовал он нас. И, обернувшись к фашистам, закричал им что-то невероятно быстро на итальянском. Затем бросился на главаря наших преследователей, выбил у него из рук тесак и самого свалил с ног.

Толпа попятилась назад. Карабинеры в это время открыли калитку префектуры. Мы вошли за ограду и уже оттуда увидели, как обрушилась на фашистов группа рабочих, приехавших на грузовике.

От обеда с городской администрацией мы отказались.

— Нас оскорбили, — заявили мы, — не впускали за ограду, хотя и карабинеры и чиновники префектуры видели, что фашисты угрожали нам расправой.

Зато мы с готовностью приняли приглашение коммунистов, социалистов и местных рабочих организаций [152] остаться на вечерний антифашистский городской митинг. В нем приняли участие не менее 20 тысяч жителей города: преимущественно — металлисты, обувщики, мебельщики, студенты.

Первый и второй ораторы говорили о необходимости дать отпор фашистам, о задачах борьбы за реальные права трудящихся, о чувстве дружбы к советскому народу — освободителю от фашизма. А вот третий обрушился на СССР с несуразными обвинениями: Красная Армия, мол, варварски уничтожала в России итальянских парней, ее командиры, комиссары и солдаты — воплощение жестокости к беззащитным и добрым итальянским солдатам.

В этот момент мы вновь увидели того товарища, который вызволил нас из беды у префектуры. Он быстро протолкался к трибуне и через несколько секунд был у микрофона. Переводчица едва успевала за ним.

— Дайте, товарищи, мне ответить этому фашистскому прихвостню! — обратился он к организаторам митинга. — Зовут меня Франческо. Я воевал на Восточном фронте. И вот что я вам скажу: мы, итальянские солдаты, оказались в России, а не русские солдаты в Италии. Мы и немецкие фашисты на штыках своих принесли горе советским людям. Так что же оставалось им делать? Целоваться с нами? Они предпочли драться и делали это отлично. Родину свою, матерей и детей защищали. И при всем этом оставались людьми.

После митинга Франческо рассказал нам о том, что летом 1942 года он, находясь в разведке, был захвачен бойцами Красной Армии в плен вместе с двумя своими товарищами. В возникшей при этом перестрелке получил тяжелое ранение. Советские разведчики были обнаружены, и им пришлось с пленными отходить под огнем. Раненый итальянец стал для красноармейцев лишней обузой. Однако они не пристрелили его, а оставили в покинутом ими окопе, не забыв снабдить перевязочным пакетом.

— Красноармейцы, — рассказывал Франческо, — заново даровали жизнь мне, посланному фашистами убивать их. Я лежал тогда в одиночестве и плакал, потрясенный всем, что произошло, не веря еще в свое спасение... Потом наши итальянские солдаты обнаружили меня. Долго лечился в госпитале, получил отпуск домой, но на фронт уже не вернулся — ушел к партизанам [153] и воевал с фашистами в Италии почти два года. А мать моя все эти два года молила святую Мадонну сохранить жизнь не только мне, но и тем советским бойцам, которые так великодушно обошлись со мной.

Закончив свой рассказ, Франческо подошел к нам, и мы все обнялись.

— Передайте там у себя, — наказывал нам Франческо, — фашистов мы угомоним, нет у них будущего в Италии!..

* * *

Прошел месяц после возвращения из Италии, и в августе 1946 года я был назначен помощником начальника Главного политического управления Вооруженных Сил СССР по комсомольской работе. Перед новым назначением со мной обстоятельно побеседовали в Центральном Комитете партии. Напомнили, что в мирных условиях комсомольскую работу надо будет строить на демократической основе, полностью восстановив выборность в организациях. По этому вопросу уже готовятся соответствующие решения. Сообщили, что ЦК ВКП(б) считает необходимым повысить уровень партийного руководства армейским и флотским комсомолом, укрепить кадры комсомольских работников во всех политорганах сверху донизу.

Разговор этот был продолжен у начальника Главного политического управления И. В. Шикина. Он принял решение подготовить и провести Всеармейское комсомольское совещание — первое после войны. По уже выработавшейся привычке я записал его соображения относительно этого совещания, а позже добавил к ним еще и некоторые мысли заместителей начальника ГлавПУРа — М. М. Пронина, С. С. Шатилова, В. С. Веселова, секретарей ЦК ВЛКСМ — Н. А. Михайлова, В. Н. Иванова, А. Н. Шелепина. Вот эти записи:

1. Война закончилась великой Победой над фашизмом. Теперь надо восстанавливать народное хозяйство. Фашистами разрушено 1710 городов, 98000 колхозов, 1876 совхозов, 31850 промышленных предприятий, 65 000 км железных дорог, 6 миллионов жилых зданий. Обо всем этом молодые воины должны хорошо знать и в любую минуту быть готовыми принять участие в восстановлении разрушенного. [154]

2. Задачи боевой и политической подготовки, обучения и воспитания личного состава решаются ныне сухопутными войсками, авиацией и флотом в новых условиях: численность Вооруженных Сил значительно сократилась, на смену демобилизованным участникам войны пришли молодые солдаты и матросы, не нюхавшие пороха, но пережившие тяготы военного времени.

3. Значительно уменьшилось число коммунистов в частях и на кораблях, так как многие из них демобилизовались, а партийная прослойка среди призывников была незначительной. Большинство ротных партийных организаций распалось. Несмотря на эти изменения, необходимо сохранить силу партийного влияния на личный состав. Поэтому повышается роль комсомольских организаций, работающих под руководством партии, во всех без исключения армейских и флотских подразделениях.

4. Возрастает необходимость улучшения политического воспитания комсомольцев, решительного усиления активности комсомольских организаций. Этому должны и будут способствовать отмена военного порядка назначения комсоргов рот, батарей, батальонов, полков, восстановление выборности.

5. Жизнь требует от комсомольских организаций больше заботиться о том, чтобы молодые воины настойчиво овладевали военными знаниями, своим оружием, боевой техникой. В годы войны на каждого бойца постоянно воздействовала в этом отношении сама боевая обстановка. Теперь, в мирных условиях, требуются иные меры воздействия. Надо все время напоминать личному составу, что империализм не оставил своих агрессивных замыслов, направленных против нашей страны, а это обязывает нас быть в постоянной боевой готовности, укреплять дисциплину и организованность.

6. На руководящей работе в комсомоле необходимо закрепить побольше молодых коммунистов. Эта задача представляется неотложной. Статистика показывает, что партийная прослойка в комсомоле резко уменьшилась: с 7,3% в 1945 году до 3,4% к сентябрю 1946 года.

* * *

В итоге, как видим, получилось нечто вроде тезисов, определявших основные направления комсомольской работы в армии на ближайшее время. Начальник [155] Главного политического управления при мне прочитал их, отметил, что в целом мною схвачено главное, и предложил:

— Поработайте еще вместе с Прониным и Веселовым над проектом директивы. Подумайте, что мы могли бы рекомендовать в ней по части политической учебы комсомольцев. Поговорите с инструкторами своего отдела, и вы убедитесь, что они давно не брали в руки книг классиков марксизма-ленинизма...

Во время нашего разговора позвонил Н. А. Михайлов. Николай Александрович сообщал Шикину о своем намерении ввести меня в состав Бюро ЦК ВЛКСМ. Начальник Главного политуправления согласился с ним, подчеркнул, что эта мера будет полезна для улучшения работы армейских и флотских комсомольских организаций.

— Было бы желательно, — добавил он, — чтобы Маринову была предоставлена возможность обсудить с работниками ЦК ВЛКСМ подготовляемый нами проект директивы о практических задачах комсомольских организаций Вооруженных Сил в послевоенное время.

Николай Александрович ответил на это предложение согласием.

Слушая Иосифа Васильевича, я все отчетливее понимал, сколько мне еще предстоит освоить и изучить, чтобы стать настоящим его помощником. А последующая работа над проектом директивы вместе с двумя его заместителями и затем с секретарями ЦК ВЛКСМ, несомненно, помогла мне подняться пускай хоть на одну ступеньку выше.

Почти два года службы под руководством И. В. Шикина научили меня многому. Это был партийный работник высокой политической и общей культуры, о крепкой организаторской хваткой. В ГлавПУР он пришел летом 1942 года, после того как блестяще проявил себя в обороне Ленинграда.

Шикин не был кадровым военным. В Красную Армию пришел в 1939 году, окончил курсы высшего политсостава. Зато прошел отличную школу в тесном общении с такими партийными и государственными деятелями, как А. А. Жданов, А. С. Щербаков.

С Андреем Александровичем Ждановым судьба свела его еще в тридцатые годы в Горьком. Жданов был тогда секретарем Горьковского крайкома партии, а Шикин — секретарем райкома партии Автозаводского [156] района. Вторично пути их пересеклись в предвоенном и военном Ленинграде. Призванный в армию по партийной мобилизации, И. В. Шикин последовательно занимал посты начальника политотдела Военной электротехнической академии, заместителя начальника управления политической пропаганды Ленинградского военного округа, начальника политического управления Ленинградского фронта.

Последующие три года И. В. Шикин проработал заместителем начальника Главного политического управления Советской Армии под руководством А. С. Щербакова.

В августе 1945 года Иосиф Васильевич стал членом Военного совета Главного командования советских войск на Дальнем Востоке, после чего возглавил Главное политическое управление Вооруженных Сил СССР.

В числе лучших качеств Шикина едва ли не самым сильным была его партийная принципиальность. В большом и малом! Выше всего ценил он это и в других людях.

Припоминается такой случай. Один из начальников управления ГлавПУРа (не хочу называть имя, его давно уже нет в живых) страсть как любил печататься в газетах и журналах, но подготовкой материалов себя не утруждал, предпочитал подписывать готовые тексты. Особенно усердно эксплуатировал он некоторых работников «Красной звезды». Те терпели-терпели, а потом взяли да и пожаловались на него в Центральный Комитет партии. Там отреагировали на жалобу очень остро. Виновника строго предупредили, заодно сделали внушение и Шикину: нельзя, мол, мириться с такими нравами в партийном аппарате.

Вскоре после того организатора жалобы в ЦК откомандировали на курсы переподготовки политсостава. И хоть это было сделано по его собственной просьбе и решение на этот счет состоялось задолго до инцидента, кое-кому показалось, что с ним «расправились за критику». «А то ли еще будет по окончании курсов!» — вещали оракулы.

Только плохо знали они Шикина. Год спустя, решая вопрос о распределении выпускников курсов переподготовки, Иосиф Васильевич распорядился назначить того самого «жалобщика» начальником одного из ведущих отделов Главного политического управления. [157]

Факт этот произвел большое впечатление, все мы его долго обсуждали.

Прошел месяц с того дня, как я пришел в Главное политическое управление, и Иосиф Васильевич Шикин счел нужным вновь обстоятельно поговорить со мной об организации работы комсомольского отдела. Главное, по его мнению, состояло в том, чтобы усвоить верный стиль работы: больше работать непосредственно в частях, внимательно изучать деятельность комсомольских организаций и партийного руководства ими, уметь делать выводы из накопленного фактического материала; учитывать происходящие изменения в личном составе и жизни войск, их вооружении, содержании боевой и политической подготовки и соответственно смело ставить новые вопросы перед комсомольскими организациями и политорганами; всегда помнить о необходимости направлять работу помощников начальников политических управлений военных округов, групп войск, флотов, округов ПВО; широко использовать в интересах комсомольской работы огромную мощь партийного аппарата ГлавПУРа.

— Вы должны твердо усвоить, — пояснял Иосиф Васильевич, — все без исключения управления ГлавПУРа занимаются вопросами воспитания молодых воинов и партийного руководства комсомольскими организациями, а задача комсомольского отдела и вас лично — быть как бы первопроходцами в постановке молодежных проблем, выдвигать предложения о путях их решения. В таком духе и старайтесь действовать.

Я поручил Георгию Павловичу Шатунову, заместителю начальника комсомольского отдела, подготовить наши соображения о стиле работы отдела в соответствии с рекомендациями И. В. Шикина. Мы обсудили все это на совещании в отделе и договорились многое поправить в своей работе.

Иосиф Васильевич регулярно приглашался на заседания Оргбюро ЦК ВКП(б) и всегда считал своим долгом проинформировать руководящий состав Главного политического управления о выступлениях там руководителей партии и правительства. Это очень помогало нам в работе. Прибавляли знания, расширяли кругозор каждого из нас и индивидуальные поручения Шикина. Скажем, мне он как-то дал задание изучить решения съездов партии о политико-воспитательной работе в армии и основные документы, освещающие [158] историю боевых знамен частей РККА и военной присяги. Работа заняла много времени, но оказалась очень интересной и, несомненно, способствовала приобретению мною новых знаний, обязательных для квалифицированного армейского политработника.

Однако вернемся к начальному периоду моей службы в Главном политическом управлении.

В конце сентября 1946 года состоялось Всеармейское совещание помощников начальников политических управлений по комсомольской работе военных округов, групп войск, флотов, политотделов армий и флотилий. С основным докладом на нем — «О состоянии идеологической работы среди молодежи армии и флота и мерах по ее улучшению» — выступил начальник управления пропаганды и агитации генерал-майор В. С. Веселов. Второй доклад — «О состоянии роста рядов ВЛКСМ и мерах улучшения внутрикомсомольской работы» — поручен был мне.

К этому представительному совещанию проявил большой интерес Маршал Советского Союза А. М. Василевский. В присутствии И. В. Шикина и В. С. Веселова я докладывал ему, кого мы думаем пригласить для обсуждения намеченных вопросов, подробно охарактеризовал кадры тогдашних армейских и флотских комсомольских руководителей.

Позволю себе назвать здесь хотя бы некоторые фамилии людей, стоявших в то время, если можно так выразиться, на правом фланге руководства армейской и флотской комсомолией. Все они выросли в годы Великой Отечественной войны, любили и знали работу среди молодежи, проявили личное мужество в боях с врагом, за что были удостоены многих государственных наград. Это товарищи И. С. Бучурин, Г. Е. Баханский, М. К. Беляев, С. Л. Воропаев, В. П. Герасимов, М. А. Головлев, А. А. Гончаров, М. К. Голощапов, И. К. Гуров, А. В. Дебалюк, Г. И. Демин, Д. В. Дьяконов, Н. А. Зайцев, И. А. Зубков, П. Ф. Исаков, В. И. Котов, А. А. Кондрашина, Н. А. Лойко, В. И. Макеев, И. С. Медников, В. А. Микац, П. Д. Минеев, М. М. Миронов, И. С. Назаров, Л. П. Николаев, Н. А. Носачев, А. А. Кудрин, П. С. Радаев, Н. А. Семенков, А. С. Скавобцев, В. П. Скоробогатый, М. Г. Соболев, А. В. Сычев, С. П. Титов, П. Т. Тронько, В. А. Тюхтяев, С. И. Ушкалов, М. Н. Фаличев, В. Ф. Цыганков, В. Т. Чередниченко, И. П. Шашин, В. Д. Щербатых, В. А. Щуров. [159]

Таков неполный список лишь комсомольских руководителей фронтового, окружного и армейского звеньев.

О многих своих товарищах по работе я рассказываю в этой книге, касаясь тех или иных эпизодов работы и жизни. А теперь хочу сообщить несколько подробностей о тех из них, с которыми судьба свела меня наиболее близко.

Прежде всего о И. С. Бучурине. В тяжелейшее время ленинградской блокады он успешно совмещал два ответственных поста: секретаря областного комитета комсомола и помощника начальника политуправления Ленинградского фронта по комсомольской работе, И. В. Шикин, у которого Бучурин был тогда на виду постоянно, так характеризовал его: «Умный политработник, с отличной практической сметкой и высокой внутренней культурой. Ко всему прочему мужественный боец».

Бучурин был отличным пропагандистом, умел подмечать в жизни комсомольских организаций то, что требовало незамедлительной поддержки в интересах победы над врагом. Его знали А. А. Жданов и А. А. Кузнецов. Едва ли не первым Иван Бучурин обратил их внимание на зачинателей снайперского движения, которое впоследствии благодаря поддержке командования и партийных руководителей стало на Ленинградском фронте наиболее массовым.

Заметно выделялся среди других своим опытом и инициативными делами и помощник начальника политуправления 1-го Белорусского фронта по комсомолу подполковник Н. А. Носачев. Он прошел превосходную школу практической работы под руководством очень талантливого начальника политуправления фронта генерал-лейтенанта С. Ф. Галаджева. Учиться у Галаджева означало прежде всего учиться думать, а затем уже действовать. Обязательно действовать! И активно.

Очень я симпатизировал и по-хорошему завидовал помощнику начальника политуправления 1-го Украинского фронта подполковнику В. Ф. Цыганкову. Его бьющему через край оптимизму и уверенности в своих силах, умению вести боевую агитацию в окопах, убеждать и поднимать личный состав на любое, самое трудное и опасное дело. К нему с полным [160] правом можно отнести стихи Всеволода Рождественского:

Где веселой шуткой, где приказом
Он умел сердца бойцов зажечь,
Их в атаку поднимала сразу
Комиссара пламенная речь.

Цыганков, как истинный комсомольский вожак, любил людей и умел рассказать об их подвигах. Помню его выступление в ЦК ВЛКСМ в мае 1944 года. Он ознакомил тогда работников аппарата с фронтовыми судьбами трех героев-комсомольцев: гвардии старшего лейтенанта Ивана Туркенича — помощника начальника политотдела по комсомольской работе 99-й стрелковой дивизии, бывшего командира легендарной краснодонской «Молодой гвардии»; автоматчика Мамеда Сарымсакова, прославившегося своими дерзкими ночными налетами на позиции противника, за что получил прозвище «ночной истребитель»; санитарки Марии Щербаченко, вынесшей с поля боя, а затем переправившей на левый берег Днепра более 130 раненых бойцов и командиров. Слушатели горячо аплодировали этому взволнованному и яркому рассказу Валентина.

Была у Валентина Цыганкова и еще одна характерная черта — прямо-таки болезненная нетерпимость к любой несправедливости. Кого бы она ни касалась — других или его самого. Он никогда не кичился своими заслугами. Однако всегда больно переживал, если их не хотели замечать. Легко ранимая натура. В этом я убедился уже в послевоенные годы.

Много общего с Цыганковым было у помощника начальника политуправления Южного фронта подполковника В. Д. Щербатых. Их стиль в работе, их хватка, их темперамент рознились мало. Володя Щербатых стал широко известным еще в мае 1942 года, когда «Комсомольская правда» опубликовала подробный материал о том, как комсомольские работники Южного фронта мобилизовали молодых воинов на истребление вражеских танков и самолетов, как они развертывали массовое снайперское движение.

Хочу также сказать о большом уважении, которым пользовался в нашей среде Михаил Головлев — помощник начальника Главного политуправления Военно-Морского Флота и затем, после окончания войны, политуправления Военно-Морских Сил. Стройный, подтянутый, с красивой осанкой военного моряка, капитан [161] 1 ранга М. А. Головлев располагал к себе людей с первой встречи. А после более глубокого знакомства раскрывались и такие его достоинства, как глубокие военные знания, большой опыт комсомольской работы и творческое отношение к делу. Мы в отделе многое получали от общения с ним. Флотские комсомольские организации отличались хорошо поставленной работой по освоению сложной техники, высокой организованностью, инициативой, тесными связями с комсомольцами городов и сел.

Вспоминаю своих товарищей и не могу не сказать хотя бы несколько слов о подполковнике В. И. Котове. Сергей Федорович Галаджев, будучи после войны начальником политуправления Сухопутных войск, взял его к себе на должность начальника комсомольского отдела. Взял и был очень доволен. Он ценил в Котове способность критически подходить к вопросу рассмотрения состояния дел, умение и желание работать с молодежью, стремление делать правильные выводы из собственных ошибок. Эти слова я не раз слышал от С, Ф. Галаджева.

* * *

На беседе у маршала Василевского перед Всеармейским совещанием комсомольских работников Иосиф Васильевич Шикин высказал сожаление, что многие, очень многие талантливые комсомольские вожаки не успели получить до войны хорошее образование. 45 процентов помощников начальников политуправлений округов и политотделов отдельных армий имели только среднее образование, а 12 процентов не закончили и полной средней школы. Еще ниже был образовательный ценз среди помощников начальников политуправлений флотов — там лица, не успевшие закончить среднюю школу, составляли 42 процента. И наконец, почти половина комсоргов полков закончили лишь семь классов{26}.

— А ведь в перспективе это партийные работники, если, конечно, мы сумеем вовремя дать им образование, — подчеркнул Иосиф Васильевич.

— Да, время не терпит, — поддержал его мнение Василевский. — Молодые люди с хорошим боевым [162] опытом — бесценный наш капитал. Им двигать вперед развитие боевой техники и военного дела в целом, им цементировать Советскую Армию. Надо безотлагательно продумать и решить, кому завершать учебу в средней школе, кого в военные училища и академии, кого на курсы усовершенствования.

И вдруг обратился ко мне:

— Помните наш разговор в Восточной Пруссии? Относительно Самсонова и других?

Я-то этот разговор помнил, но был прямо-таки ошеломлен тем, что его запомнил маршал...

А. М. Василевский сравнил ситуацию первого послевоенного года с положением, которое сложилось в Красной Армии четверть века назад, после окончания гражданской войны:

— Давайте вспомним, что было тогда. Армия сократилась в десять раз, многие опытные коммунисты ушли в народное хозяйство, а боевую готовность надо было держать на высоте. И партия приняла решительные меры, не позволявшие восторжествовать демобилизационным настроениям. Сегодня иная эпоха, иная завершилась война, но и теперь необходимо добиваться, чтобы молодежь с боевым опытом осталась в армии и совершенствовала свои военные и политические знания.

Я впервые понял тогда со слов А. М. Василевского, какую опасность представляют провокационное выступление Уинстона Черчилля 5 марта 1946 года в Фултоне, его призыв создать агрессивный союз империалистических держав, направленный против нас и стран народной демократии. Как по команде, за рубежом начались публикации о будущей войне США с Советским Союзом, описания разрушений, грозящих советским городам.

— Надо, — говорил маршал, — делать отсюда практические выводы, добиваться, чтобы каждый военнослужащий знал сложившуюся в мире обстановку и лучше исполнял свой воинский долг.

Он напомнил, что во время Великой Отечественной войны Советское правительство учредило для рядового и сержантского состава нагрудные знаки «Снайпер», «Отличный пулеметчик», «Отличный разведчик», «Отличный танкист», «Отличный связист», «Отличный минометчик», «Отличный артиллерист», «Отличный подводник» и другие. [163]

— Давайте поднимать авторитет этих знаков. В условиях мирного времени они должны стать предметом гордости солдата и сержанта, наглядным свидетельством его достижений в боевой и политической подготовке. Почаще, а главное, подушевнее надо рассказывать нынешним комсомольцам, какой ценой оплачивали каждый такой полученный знак фронтовики. Нельзя ослаблять пропаганду боевых подвигов наших воинов.

Александр Михайлович открыл лежавшую на его письменном столе папку, достал оттуда письмо одного из участников боев за Москву. В письме предлагалось широко отметить в печати приближавшуюся пятую годовщину подвига 28 панфиловцев.

— Вот пример народной заботы о сохранении героических традиций Великой Отечественной войны. Этими заботами должны жить все комсомольские работники. Передайте им эту мою просьбу...

* * *

Всеармейское совещание комсомольских работников прошло интересно и помогло всем нам глубже осознать неотложные задачи армейского комсомола, яснее увидеть наши недостатки. Едва ли не самым крупным недостатком было признано то, что руководящим комсомольским кадрам не привит еще вкус к пропагандистской работе в массах солдат и сержантов. Секретарь Центрального Комитета комсомола Н. А. Михайлов, руководящие политработники Вооруженных Сил С. С. Шатилов, В. С. Веселев, С. Ф. Галаджев остро и умело поставили этот вопрос.

Мне кажется, и для себя они сделали важные выводы: убедились, что в ряде случаев внимание начальников политических органов к работе комсомольских организаций можно считать явно недостаточным, да и ЦК ВЛКСМ необходимо укрепить связи с армейскими и флотскими организациями.

Участники совещания справедливо раскритиковали давно устаревшее довоенное «Положение о комсомольских организациях Красной Армии». Настойчиво прозвучало требование: ускорить разработку нового основополагающего документа и позаботиться об издании других пособий для комсомольского актива. Сразу скажу, что проект нового «Положения о комсомольских организациях Вооруженных Сил СССР» был представлен на утверждение в ЦК КПСС в июле 1947 года. [164]

А годом позже появилось и популярное пособие в виде книги, включавшей в себя очерк истории армейского комсомола, описание его организационной структуры и довольно обширную информацию об опыте работы в мирных условиях комсомольского бюро полка, первичной и ротной комсомольских организаций. Авторами этой книги были три работника комсомольского отдела Главного политического управления Г. П. Шатунов, А. И. Карабельщиков и я. Сейчас, спустя много лет, для меня очевиден основной ее недостаток — она весьма схематична.

Очень чутко отреагировал на критику участников совещания ЦК ВЛКСМ. В дальнейшем мы получали большую практическую помощь и много полезных советов от секретарей ЦК ВЛКСМ. Мне лично чаще всего приходилось обсуждать наши вопросы с Н. А. Михайловым и В. Н. Ивановым.

Несколько слов о Всеволоде Николаевиче Иванове. Он был человеком острого и гибкого ума. С ним всегда было интересно поговорить на любую тему. Каждая беседа с Всеволодом Николаевичем обогащала меня какими-то новыми мыслями, направляла на новые интересные дела.

Как-то Иванов сказал:

— Разговаривал на днях с Константином Симоновым. Он считает, что пора всерьез заняться изданием воспоминаний участников войны. Следующие за нами поколения должны знать, как мы победили врага.

Иванов раскрыл толстую тетрадь в коленкоровой обложке и назвал две цифры, которые известны ныне всем, но тогда я еще не знал их: за 900 блокадных дней и ночей в Ленинграде умерло от голода и холода более 600 тысяч человек. Затем привел потрясающие примеры мужества ленинградских комсомольцев, строивших в блокадных условиях танки и самолеты, обеспечивавших защитников Ленинграда боеприпасами. Полмиллиона горожан возводили оборонительные рубежи, сотни тысяч влились в ряды Красной Армии, десятки тысяч сражались в партизанских отрядах.

В. Н. Иванов на протяжении всей войны возглавлял городскую и областную комсомольские организации Ленинграда. Выслушав его, я сказал:

— Сами вы и должны написать об этом.

— Напишу непременно, — пообещал он.

Полистал еще страницы своей тетради и, найдя [165] нужную запись, показал мне. Я прочел: «Подвиг полкового комиссара Афанасьева (1941 год) — наш товарищ, пример мужества для нас...»

— Долгом своим считаю написать об этом человеке! — горячо продолжал Иванов. — Ты ведь его тоже знаешь по довоенному Ленинграду как начальника комсомольского отдела политуправления ЛВО. В октябре сорок первого года он был назначен комиссаром сформированного из добровольцев коммунистического полка. В первом же бою на невском пятачке повел бойцов в атаку и погиб...

Я стал убеждать Всеволода Николаевича, что не следует откладывать осуществление задуманного, но он прервал меня:

— Слушай, а ведь не худо бы привлечь к этому делу и армейских комсомольских работников. У тебя есть полная возможность прямо-таки заставить бывших начальников комсомольских отделов политических управлений фронтов написать свои воспоминания о героях-комсомольцах. Может получиться замечательная книга! Сделай это, Александр, сам себя зауважаешь...

Его наказ я выполнил лишь двадцать лет спустя. В 1968 году Военное издательство выпустило книгу воспоминаний армейских комсомольских работников. Называется она «Дан приказ ему на запад».

Долго еще мы говорили с Всеволодом Николаевичем в тот памятный для меня вечер. С сердечной теплотой рассказывал он тогда о секретаре ЦК ЛКСМ Белоруссии Петре Мироновиче Машерове. Протянул мне листок с текстом, отпечатанным на машинке.

— Взгляни на его биографию. Сын крестьянина, учитель, командир партизанского отряда, комиссар партизанской бригады, секретарь подпольного обкома комсомола, Герой Советского Союза. Огромная школа мужества и борьбы. Надо и Машерова попросить написать о пережитом.

К великому сожалению, В. Н. Иванову довелось недолго пожить в послевоенные годы. Многие его задумки так и остались неосуществленными.

* * *

Сразу после Всеармейского совещания комсомольских работников последовало еще более важное событие в жизни армейского и флотского комсомола. Решением [166] от 2 октября 1946 года Центральный Комитет партии отменил систему назначений комсоргов рот, батальонов, полков, кораблей Военно-Морского Флота (читатель помнит, что ее ввели в военные годы). Полностью была восстановлена выборность руководящих комсомольских органов. В этой связи политорганам были даны директивные указания о целях и задачах этого важнейшего политического мероприятия, об участии в этой работе всех партийно-политических работников и командиров. Комсомольский отдел, опираясь на довоенный опыт проведения отчетов и выборов (мы все мобилизовали свои память и знания), составил памятку, в которой рассказал о порядке проведения отчетно-выборного собрания. Исходили мы из того, что большинство комсомольских работников не знают этих вопросов.

В декабре 1946 — январе 1947 года состоялись первые после войны отчетно-выборные собрания во всех ротных, батальонных, полковых и соответствующих им организациях ВЛКСМ. А в марте — мае 1948 года наряду с отчетно-выборными комсомольскими собраниями мы провели и комсомольские конференции в соединениях, округах, на флотах. К этому времени комсомольские группы во взводах насчитывали уже по 10–15 человек, многие экипажи и расчеты стали целиком комсомольскими. В 1947 году на инспекторской проверке три четверти комсомольцев армии и флота получили только хорошие и отличные оценки по боевой и политической подготовке.

* * *

В 1946–1947 годах Главное политическое управление разработало ряд принципиально важных и очень конкретных рекомендаций политорганам, партийным и комсомольским организациям. В них речь шла о восстановлении форм и методов партийно-политической работы, оправдавших себя в довоенное время, с учетом опыта Великой Отечественной войны. Все эти рекомендации, все директивы исходили из того непреложного факта, что после войны состав наших Вооруженных Сил значительно изменился в возрастном отношении — в нем преобладает молодежь. Значит, возросла роль и ответственность комсомола как помощника командиров, политработников и парторганизаций.

Директивные документы обязывали весь партийно-политический [167] аппарат армии и флота обращать особое внимание на всемерное развитие в комсомольских организациях внутрисоюзной демократии, повышение передовой роли членов ВЛКСМ в боевой и политической подготовке. В основу политического просвещения комсомольцев предлагалось положить изучение теории и истории Коммунистической партии, общественного и государственного устройства СССР, Закона о пятилетнем плане восстановления и развития народного хозяйства страны на 1946–1950 годы, Устава ВЛКСМ. Главной формой политического просвещения солдат, матросов, сержантов и старшин становились политические занятия по строго определенной программе, а комсомольцы-офицеры должны были заниматься в общей для всего офицерского состава сети марксистско-ленинской подготовки. Секретарей комсомольских бюро решено было зачислять на дневные и вечерние отделения дивизионных партийных школ, остальной комсомольский актив вовлекать в кружки по изучению «Краткого курса истории ВКП(б)». В 1949 году в сети партпроса занималось уже 35 тысяч армейских и флотских комсомольских работников.

В разработку этих документов значительные усилия вложили и работники нашего комсомольского отдела. Надо отметить, что повышение накала комсомольской жизни на всех уровнях не миновало, разумеется, и отдел. Моих товарищей по работе Г. П. Шатунова, С. Г. Васильева, С. А. Дрожжина, А. И. Карабельщикова, Н. В. Кириченко, Г. Я. Коваленко, Н. И. Маравского, Г. П. Марусова, Ф. Н. Максимова, А. И. Манаева, П. П. Савченко, Н. Б. Стрепетова отличали высокий деловой настрой, дух инициативы и новаторства.

Быть хорошим инструктором в аппарате любого политического органа очень непросто, а тем более в Главном политическом управлении. Участвуя в проверках в войсках, инструктору надо иметь мужество принципиально оценивать состояние дел, видеть не только недостатки, но и все положительное, уметь переносить трудности почти непрерывных разъездов. Все инструкторы комсомольского отдела обладали этими качествами. Вместе мы составляли тесно сплоченный коллектив, где каждый дополнял друг друга. Трудились в полную силу, не считаясь со временем. Комсомольскую работу любили и гордились тем, что нам доверили служить в высшем военном партийном органе. [168]

Не в обиду всем остальным хочу все-таки особо отметить заместителя начальника комсомольского отдела подполковника Г. П. Шатунова. Этот очень обаятельный, рослый, голубоглазый молодой человек был наделен еще и такими завидными качествами, как спокойный, мягкий характер, образованность и интеллигентность в самом лучшем значении этого слова. За плечами у него была хорошая школа практической работы с молодежью: секретарь райкома комсомола в Ленинграде, помощник начальника политотдела дивизии, старший инструктор комсомольского отдела политуправления 1-го Украинского фронта. Во всех характеристиках Георгия Павловича Шатунова неизменно отмечались аналитический склад ума, умение работать быстро и качественно, отличное владение пером. Авторитет Шатунова в аппарате Главного политического управления был общепризнанным. Впоследствии он возглавил комсомольский отдел и работал успешно.

* * *

Прошло более года после Всеармейского комсомольского совещания. Начальник Главного политического управления генерал-полковник И. В. Шикин поручил комсомольскому отделу продумать и доложить: какие же перемены произошли за этот период? Где и в чем именно комсомольские организации достигли успехов? Какие из задач, поставленных на совещании, все еще не решены и почему?

Весь отдел активно взялся за дело. Мы еще раз тщательно проанализировали свои собственные отчеты о поездках в округа и на флоты, результаты инспекторских проверок войск, информацию из политических управлений военных округов, групп войск и флотов.

Спустя месяц я докладывал руководству ГлавПУРа, что важнейшую свою задачу — деятельно помогать командирам в повышении боевой готовности войск и укреплении дисциплины — комсомольские организации решают активно. Но заметно еще отставание в индивидуальной воспитательной работе. Недостаточное внимание уделяется воспитанию младших командиров. Много лучшего оставляет желать связь с местными комсомольскими организациями. Есть необходимость обсудить все эти вопросы на предстоящих комсомольских конференциях. А перед тем не худо бы снова собрать и основательно проинструктировать руководящих [169] комсомольских работников Вооруженных Сил. Заместитель начальника Главного политического управления генерал-лейтенант М. М. Пронин, который практически все время опекал комсомольский отдел, поддержал наше предложение с одной существенной поправкой.

— Я думаю, — сказал он, — не обязательно вызывать в Москву широкий круг комсомольских работников с Дальнего Востока. Их целесообразнее собрать и проинструктировать на месте.

Так и было решено.

* * *

Второе послевоенное Всеармейское совещание руководящих комсомольских работников состоялось 1–3 декабря 1947 года. На него были вынесены два основных доклада: генерал-лейтенанта М. М. Пронина — «Об очередных задачах идейно-политического воспитания комсомольцев и молодежи» и мой — «О проведении отчетно-выборных собраний в комсомольских организациях, дивизионных и окружных комсомольских конференций». Кроме того, были заслушаны доклады с мест об участии комсомольских организаций в подготовке к выборам в местные Советы. По этому вопросу докладывали представители Ленинградского военного округа (П. Ф. Исаков), Закавказского округа (И. А. Зубков) и Краснознаменного Балтийского флота (П. С. Радаев). Руководил совещанием начальник Главного политического управления генерал-полковник И. В. Шикин. Деятельно участвовали в подготовке этого совещания и в его работе секретари ЦК ВЛКСМ Н. А. Михайлов и А. Н. Шелепин.

Сразу после его завершения меня командировали на Дальний Восток. Там совещание получилось даже более представительным: на него были приглашены комсомольские работники частей и соединений. Состоялось оно 5–7 февраля 1948 года. С докладами там выступили я и Григорий Ефимович Баханский — помощник начальника политуправления войск Дальнего Востока.

Но наибольшее впечатление произвела на участников этого совещания речь главнокомандующего войсками Дальнего Востока Маршала Советского Союза Р. Я. Малиновского. И дело тут не только, пожалуй, даже не столько в высоком должностном положении Родиона Яковлевича. Главное заключалось в его неподражаемой манере разговаривать с людьми. Да, вероятно, [170] еще и в том, что участники совещания были наслышаны о не совсем обычной судьбе этого прославленного полководца. Знали, что перед ними выступает бывший солдат русского экспедиционного корпуса во Франции в годы первой мировой войны, военный советник республиканцев в годы гражданской войны в Испании, Герой Великой Отечественной войны.

Родион Яковлевич вышел на трибуну без заранее написанного текста выступления и начал так:

— Я лично, когда устаю, люблю подойти к географической карте. Смотрю на карту и зримо представляю себе нашу великую страну, ее просторы, города и села, гигантские заводы. Вспоминаю ее героическую историю и испытываю чувство гордости за великие дела нашего народа. Если окажется кто-то рядом, тянет поговорить с ним, о чем думаю, что переживаю, глядя на карту.

Р. Я. Малиновский оставил на время трибуну и подошел к карте, висевшей на стене.

— Посмотрите, — продолжал он. — Душа радуется еще и тому, что теперь рядом с нами появились дружественные СССР государства. Наши братья, наши друзья, единомышленники. Вместе мы непобедимы.

Маршал помолчал и вдруг обратился в зал с вопросом:

— Есть желающие продолжить мои мысли? Я уверен, скажете не хуже меня.

Зал ответил бурными аплодисментами.

— А сейчас глядите сюда! — Малиновский снова обратился к карте. — Мы с вами должны видеть и недругов наших. Тут уже приятного нет, но мы военные люди и обязаны смело смотреть в глаза поджидающим нас неприятностям. И не только смотреть, но и уметь противостоять им...

Лишь после такого вступления оратор перешел к конкретным задачам, стоявшим перед войсками Дальнего Востока, перед комсомольцами-дальневосточниками.

На другой день маршал Малиновский принял меня и подполковника Баханского. Мы были убеждены, что разговор сразу же пойдет о вчерашнем совещании. А Родион Яковлевич начал с вопроса:

— Объясните мне, пожалуйста, почему в войсках Дальнего Востока политработники много и ярко рассказывают личному составу о подвигах бойцов на советско-германском фронте, [171] а о героизме, мужестве и умелых боевых действиях дальневосточников почти не говорят? — Не дожидаясь нашего ответа, сам ответил: — До самого последнего времени политические органы плохо занимались изучением материалов о боях с японскими милитаристами. Только-только начинают раскачиваться. Надо поторапливаться и с этим. Припоздаем, упустим время — многое перезабудем...

* * *

Я, однако, опять несколько отвлекся в сторону. Закончим — о главном.

Главная цель, ради которой мы вновь собирали руководящих комсомольских работников и в Москве, и на Дальнем Востоке, состояла в том, чтобы хорошенько подготовить очередные отчеты и выборы в комсомольских организациях, а тем более комсомольские конференции в соединениях, округах, на флотах — они ведь не проводились с довоенной поры. Удалось ли справиться с этим? По-моему, удалось. И отчетно-выборные собрания, и конференции повсеместно (за редчайшим, может быть, исключением) прошли на высоком идейном и организационном уровне, без бахвальства, с явно выраженным акцентом на не решенные еще задачи. На конференциях, как правило, выступали командующие войсками, командиры соединений.

Почти на всех конференциях, где довелось побывать работникам комсомольского отдела, так или иначе затрагивался вопрос о необходимости шире использовать в воспитательной работе с личным составом патриотическую книгу. Выяснилось, что в мирное время наша молодежь читает никак не больше, а часто даже меньше, чем это было на фронте. Например, в 295-м гвардейском стрелковом полку, где насчитывалось свыше 300 комсомольцев, «Молодую гвардию» А. Фадеева прочли только 6, «Как закалялась сталь» Н. Островского — 24. А из 146 членов ВЛКСМ артиллерийской бригады Белорусского военного округа эти же книги прочитали соответственно 4 и 18 человек. На комсомольской конференции этого округа делегаты заявили о недостаточной обеспеченности войск даже книгой Н. Н. Михайлова «Над картой Родины», а ведь она рекомендовалась в качестве учебного пособия для политзанятий с солдатами.

Под впечатлением от этих выступлений я пошел в [172] ЦК ВЛКСМ, поделился своими мыслями с Н. А. Михайловым. Сообщил ему и о том, что войска Московского и Ленинградского военных округов получили от местных комсомольских организаций некоторое количество книг, собранных на добровольных началах по заводам, учреждениям, высшим учебным заведениям. Не забыл добавить, что Иосиф Васильевич Шикин звонил в связи с этим в горкомы партии и просил передать наше спасибо рабочей и вузовской молодежи. Николай Александрович пригласил В. Н. Иванова.

— Маринов вот намекает, — обратился он к Всеволоду Николаевичу, — будто мало мы помогаем Вооруженным Силам книгами. На окружных комсомольских конференциях критиковали нас за это.

В. Н. Иванов, подумав, предложил отдать ГлавПУРу какую-то часть очередных изданий «Молодой гвардии».

— Но при одном условии, — добавил он, — чтобы все эти книги были направлены в полковые библиотеки, а не разошлись по начальству.

Н. А. Михайлов тут же переговорил по телефону с директором издательства «Молодая гвардия», потом позвонил И. В. Шикину и сказал, что ЦК ВЛКСМ выделяет для войск 10 процентов всех своих изданий.

* * *

Наступило время, когда надо было оценить героическую работу ВЛКСМ в годы Великой Отечественной войны, подвести первые итоги послевоенной работы и, используя указания партии, определить конкретные задачи на предстоящий период. Намеченный на конец марта — начало апреля 1949 года очередной XI съезд комсомола должен был стать съездом молодых победителей в Отечественной войне, съездом героев восстановления народного хозяйства.

Мы активно готовились к нему. Стремились еще выше поднять боевитость армейских и флотских комсомольских организаций, их роль в обучении и воспитании личного состава. Каждый третий наш делегат на съезд был Героем Советского Союза.

Генерал-полковник Ф. Ф. Кузнецов (в феврале 1949 года сменивший И. В. Шикина на посту начальника Главного политического управления Вооруженных Сил) обязал меня и Г. П. Шатунова собрать и систематизировать данные, характеризующие вклад армейских [173] и флотских комсомольцев в победу над гитлеровской Германией и японскими милитаристами, а также их успехи в воинской службе мирного времени. Поначалу это задание показалось нам несложным. Возьмем доклады военного времени, рассуждали мы, выпишем нужные данные и — делу конец. Оказалось все не так просто. Во-первых, выявился большой разнобой в отчетных данных, во-вторых, некоторые нужные сведения вовсе отсутствовали. Понадобилась очень кропотливая работа, чтобы выполнить задание. Ф. Ф. Кузнецов обсудил собранные нами данные на представительном совещании. Оказалось, что такое же задание он дал заместителю начальника партийно-организационного управления генерал-майору В. М. Краскевичу. После довольно продолжительной дискуссии и некоторых уточнений выработали общую точку зрения.

Картина открылась впечатляющая. На протяжении всей Великой Отечественной войны комсомольские организации армии и флота приняли в свои ряды почти пять миллионов человек. За тот же период 1 миллион 800 тысяч комсомольцев стали коммунистами. К концу войны в Вооруженных Силах служило 2 миллиона 393 тысячи членов ВЛКСМ, из них более 1 миллиона 256 тысяч — на передовой. Около 2 миллионов комсомольцев были награждены орденами и медалями. Звание Героя Советского Союза присвоено 7 тысячам комсомольцев и воспитанников комсомола в возрасте до 30 лет. Из 104 военнослужащих, удостоенных звания Героя Советского Союза дважды, 60 — члены ВЛКСМ. Среди летчиков Военно-воздушных сил было 17 615 комсомольцев. В Сухопутных войсках насчитывалось 46 тысяч молодых снайперов{27}.

К боевым заслугам комсомола Вооруженных Сил страны прибавились заслуги мирного времени. Хочу привести несколько цифр из материалов моего выступления на XI съезде ВЛКСМ.

Накануне съезда среди солдат и сержантов, награжденных знаком отличника боевой и политической подготовки, комсомольцы составляли более 70 процентов. За успешное овладение новой авиационной техникой Советское правительство наградило орденами большую группу летчиков и авиаспециалистов, в их числе каждый третий был комсомольцем. За отличные показатели [174] в боевой учебе более 18 тысяч армейских я флотских комсомольцев получили Почетные грамоты ЦК ВЛКСМ, а в Книгу почета ЦК ВЛКСМ были занесены 58 солдат, матросов, сержантов и офицеров.

Комсомольский актив армии и флота характеризовался такими данными. Почти две трети секретарей первичных и 84 процента секретарей полковых организаций были участниками Великой Отечественной войны. Помощники начальников политотделов соединений, как правило, имели солидный боевой опыт. Партийная прослойка среди секретарей первичных комсомольских организаций достигала 40 процентов, а полковые комсомольские организации возглавляли в основном коммунисты (98 процентов!).

Существенный вклад вносили комсомольцы Вооруженных Сил в восстановление народного хозяйства, разрушенного немецко-фашистскими захватчиками: в частых тогда воскресниках на многочисленных стройках, в обработке земли и уборке урожая в колхозах и совхозах. Неоценимой была их помощь детям, оставшимся без родителей.

В 1946 году в стране насчитывалось 5390 детских домов, в них воспитывалось 560 тысяч ребят. В ряде военных округов получило большое развитие комсомольское шефство над детскими домами. Скажем, комсомольцы Уральского военного округа оказали детским домам серьезную помощь в ремонте помещений, организовали сбор денег на приобретение для воспитанников детдомов одежды, изготовляли для них игрушки. Не было отбоя от желающих организовать в детдомах спортивные игры.

Трогательную заботу о детдомовцах проявили комсомольцы Военно-воздушных сил. Они собрали для своих подшефных 1 миллион 373 тысячи 348 рублей. Более чем в 80 детских домах каждый воспитанник получил какой-нибудь индивидуальный подарок от летчиков и авиационных техников. А в коллективное пользование авиаторы дарили детишкам библиотечки, наборы музыкальных инструментов, радиоприемники.

В политические управления военных округов и флотов, политуправления видов вооруженных сил и к нам, в Главное политическое управление, пошли коллективные и личные письма ребят. Их нельзя и сегодня читать без волнения. Вот некоторые выписки, сделанный мною во время работы в архивах: [175]

«Ура летчикам! Подарили нам футбольный мяч и сигнальную трубу».

«Живем теперь хорошо. Нам шефы вручили Красное Знамя и полный оркестр — две трубы, барабан и гармонь».

«Спасибо солдатам. По воскресеньям нам на деньги, заработанные ими, дают компот и сладкую булочку».

«Заверяем шефов — в детдоме будет полный порядок. Не подведем. За радиоприемник спасибо».

«Теперь на полу не спим. Курсанты построили нам нары, как у них самих в казарме. Большое спасибо».

«Комсомольцы привезли с собой докторов, и они рассказали нам, как надо следить за чистотой своей и помещения».

«Огород, который вскопали нам комсомольцы, мы не разоряем. Там все растет, и скоро будем собирать урожай».

«Мы бережем учебники, которые нам дали солдаты-комсомольцы. Рваные книги переплели».

Письма ребят зачитывались на комсомольских собраниях в подразделениях и вызывали у комсомольцев страстное желание еще хоть в чем-то помочь детским домам. Замечательное дело росло вширь и вглубь.

* * *

За три месяца до съезда по просьбе Н. А. Михайлова руководство ГлавПУРа разрешило мне основную часть рабочего времени трудиться непосредственно в помещении ЦК ВЛКСМ. Как член бюро Центрального Комитета комсомола, я должен был работать над подготовкой одного из разделов отчетного доклада, сформировать предложения относительно военно-патриотического воспитания молодежи.

Между прочим, случилось так, что моя длительная работа в ЦК ВЛКСМ (даже кабинет был выделен) породила слух о предстоящем избрании меня секретарем Центрального Комитета комсомола. Как я ни опровергал эти разговоры, они крепли и все шире распространялись. Более того, кто-то из моих «доброжелателей» придумал версию о беседе со мной И. В. Сталина, составил даже ее довольно интересную «стенографическую» запись. Поскольку такой беседы не было, я, естественно, опровергал выдумку, но даже близкие люди не верили мне и просили рассказать без утайки о разговоре [176] в Кремле. Прошли годы, но до сих пор до меня доходят рассказы о разных вариантах этого несостоявшегося разговора.

А вот генерал-полковник Ф. Ф. Кузнецов со мной накануне съезда действительно разговаривал. Он считал, что мне пора переходить с комсомольской работы в одно из управлений ГлавПУРа.

— По подготовке и опыту, — сказал Федор Федотович, — вы вполне подойдете и в партийно-организационное управление, и в управление пропаганды и агитации. Поддержим вашу кандидатуру в любое из них.

В это время раздался телефонный звонок, и генерала вызвали к Министру обороны. На этом разговор прервался. Н. А. Михайлов, выслушав меня на следующий день, сказал: «Твой начальник хочет тебя выдвинуть заместителем в партийно-организационное управление. От ЦК ВЛКСМ я поддержал эту идею, но имей в виду, в состав Центрального Комитета мы твою кандидатуру на съезде выдвинем. Это для связи нашей будет полезно — поработаешь еще и на комсомол».

Как раз в это время возникла спорная проблема организационного порядка. В ЦК ВКП(б) поступило письмо, предлагавшее упразднить комсомольские отделы в ГлавПУРе, в политуправлениях военных округов и флотов, а также комсомольские отделения в политорганах армий. Инструкторов по комсомольской работе рекомендовалось передать в оргинструкторские отделы и отделения, но должности помощников начальников политорганов сохранить. Мотивировка была такая: в армейских условиях «комсомольская самостоятельность» вредна; комсомольскими делами должны заниматься все управления ГлавПУРа, все отделы политических управлений военных округов и флотов.

В аппарате Главного политического управления нашлись сторонники этой идеи. Однако Ф. Ф. Кузнецов с самого начала отнесся к ней отрицательно. По его поручению мы рассмотрели историю возникновения комсомольских отделов. Исходным в ней было Постановление Политбюро ЦК ВКП(б), принятое в январе 1938 года. Через год с небольшим Центральный Комитет партии утвердил «Положение о комсомольской работе в РККА» и как бы вторично санкционировал существование в политорганах специальных отделов по комсомольской работе. Самые добрые слова о работе [177] этих отделов можно было сказать и в годы Великой Отечественной войны. Рассмотрев все «за» и «против», руководство сделало вывод: ликвидация комсомольских отделов ослабит работу комсомола в армии. К этой точке зрения начальника ГлавПУРа присоединился Н. А. Михайлов, и после их совместного доклада в ЦК ВКП(б) вопрос был закрыт.

Правда, некоторое время спустя к нему вернулись вновь, комсомольские отделы были упразднены. Но ничего полезного это не дало — пришлось восстановить испытанную структуру руководства армейскими и флотскими комсомольскими организациями.

* * *

Настал день открытия съезда. Трудно передать волнение, с которым я шел в Кремль утром 29 марта 1949 года. Достаточно, по-моему, сказать, что на съезд родного комсомола был избран делегатом впервые. За плечами остались десять лет комсомольской работы — от секретаря райкома комсомола до помощника начальника Главного политического управления Вооруженных Сил СССР, — но на этом отрезке времени съезды комсомола не созывались. Последний состоялся 13 лет назад — в апреле 1936 года. А сколько с тех пор пережито!

На самом съезде меня избрали в президиум. Сидел я там рядом с Анатолием Блатиным — главным редактором «Комсомольской правды». Знакомы мы с ним были давно, еще с Ленинграда. Анатолий работал секретарем горкома комсомола и занимался идеологическими вопросами, а затем по рекомендации секретаря горкома партии А. А. Кузнецова был назначен редактором комсомольской газеты «Смена». Блатин пережил все невзгоды и опасности времени фашистской блокады Ленинграда, но сохранил, несмотря на расстройство здоровья, оптимизм, любовь к работе и людям. Знаю, что секретари ЦК ВЛКСМ и мы, его товарищи по Бюро ЦК ВЛКСМ, ценили эти его душевные качества. Конечно же, мы виделись с Анатолием и до съезда, но все встречи были накоротке, а здесь появилась возможность видеться на протяжении нескольких дней.

Делегаты съезда с волнением ждали выступления И. В. Сталина, но оно откладывалось. Затем прошла молва — выступит А. А. Жданов или секретарь ЦК [178] ВКП(б) А. А. Кузнецов. Алексея Александровича Кузнецова мы с Блатиным хорошо знали по Ленинграду. Ко всему прочему он сыграл большую роль в нашей судьбе: Блатин стал по его совету профессиональным журналистом, а я — кадровым армейским политическим работником. Анатолий считал, что Кузнецов в стиле своей работы с кадрами, в общении о людьми, в своих выступлениях многое взял от Сергея Мироновича Кирова, который еще в 1932 году заметил способного комсомольского руководителя и выдвинул его на партийную работу. Наверное, так оно и было. А тогда, во время работы XI съезда комсомола, мы с Блатиным мысленно желали А. А. Кузнецову всего самого хорошего на посту секретаря ЦК ВКП(б), никак не подозревая о трагедии, которая ждет его в ближайшие месяцы из-за клеветы политических карьеристов, сфабриковавших так называемое «ленинградское дело».

Коснулась эта нагрянувшая беда и Анатолия. Ему предъявили совершенно нелепое обвинение. Помню, как мы с ним ночью целых четыре часа ходили по набережной реки Москвы у того места, где ныне расположен бассейн «Москва», и обсуждали, как ему вести себя на предстоящем заседании у Шкирятова. Но пора остановиться, не забегать вперед хода событий и вернуться к тому, что происходило на XI съезде ВЛКСМ.

Выступил я 30 марта 1949 года, на втором заседании съезда. Прежде всего сказал, что армейские а флотские комсомольцы ни на минуту не забывают о происках международной реакции и всегда готовы к отпору врага. Доложил, что делается нами для повышения боеспособности войск, для укрепления воинской дисциплины. Значительную часть выступления посвятил славным делам комсомольцев в годы Великой Отечественной войны. Коснулся и деятельности городских и сельских комсомольских организаций. Суть этой части моего выступления сводилась к тому, что каждый комсомолец должен старательно изучать военное дело, быть хорошо физически подготовленным к службе в Вооруженных Силах, а комсомольским комитетам надо побольше проявлять заботы об укомплектовании военных училищ.

С большим вниманием выслушали делегаты съезда речь помощника начальника политуправления Военно-Морского [179] Флота по комсомолу капитана 2 ранга В. А. Микаца. Он призвал комсомол не забывать о шефстве над флотом, придать шефству максимум деловитости и конкретности.

— Флоту, — говорил Микац, — нужны грамотные и физически выносливые люди, способные стать хорошими корабельными специалистами. Не можем мы мириться с тем, что среди комсомольцев, поступающих в военно-морские училища, встречаются совсем не умеющие плавать, грести на шлюпке. Надо больше уделять внимания развитию всех видов водного спорта, больше иметь водных станций, лучше их использовать...

* * *

Сразу после съезда с его делегатами встретился Маршал Советского Союза А. М. Василевский, уже назначенный тогда на пост Министра Вооруженных Сил. На этой встрече присутствовали также начальник Генерального штаба В. Д. Соколовский, Главком ВВС маршал авиации К. А. Вершинин, Главком ВМС адмирал И. С. Юмашев, генерал-полковник Ф. Ф. Кузнецов.

Я коротко доложил руководству министерства, с чем пришел армейский и флотский комсомол к съезду, рассказал о его работе и решениях, о вкладе нашей военной делегации.

Министр спросил, есть ли среди армейских делегатов сержанты. Я назвал гвардии сержанта Василия Пермякова — одного из лучших командиров противотанкового орудия, заместителя секретаря комсомольской организации подразделения, Героя Советского Союза главного старшину Г. Курбатова, Героя Советского Союза старшину 2-й статьи В. Г. Моисеенко и других.

Маршал поблагодарил всех делегатов за добросовестную службу Родине, о чем свидетельствовали их высокие награды за боевые дела. Напомнил, насколько важна в армейских условиях комсомольская помощь командирам в обучении и воспитании подчиненных, комсомольская забота о всемерном укреплении авторитета командного состава, в том числе авторитета сержантов. Поинтересовался, какое место занимают сейчас сержанты и старшины в составе комсомольских организаций Вооруженных Сил. Я доложил: [180] 52 процента комсомольцев — солдаты и матросы, 39 процентов — сержанты и старшины. Руководителями ротных и первичных комсомольских организаций избраны преимущественно сержанты.

— Вот видите, — сказал Василевский, — такой состав комсомола облегчает нам решение многих задач. Кто-кто, а сержанты-комсомольцы должны понимать, как важно поддерживать незыблемость командирского авторитета.

Министр обратил наше внимание на то, что число фронтовиков в войсках уже незначительно. В связи с этим возросла роль сержантов и старшин-сверхсрочников, способных передать молодому пополнению свой фронтовой опыт.

Тут я не мог не вспомнить гвардии старшину Нагнибеду из одного стрелкового полка Киевского военного округа. Невелик он был ростом, но плотен. На широкой груди — ордена и медали. Голос звучал сильно и властно. А беседовал он при мне с молодыми солдатами о поведении в бою, разбирал разные ситуации военных лет применительно к предстоявшим занятиям в поле. Один солдат спросил:

— Вот вы, товарищ гвардии старшина, сказали, что при отходе роты вам было приказано оставить для прикрытия двух человек с пулеметом и они погибли в неравном бою. Как вы выбирали, кого именно оставить? Ведь знали же, что оставались на верную гибель?

Старшина энергично потер лоб и твердо ответил:

— Лучших, самых надежных выбрал. А иначе, солдаты, нельзя в таких случаях. Война — суровая штука. Каждый должен быть готов к смертельному бою.

Другой из собеседников Нагнибеды с этакой хитрецой подкинул новый вопрос:

— В прошлый раз, товарищ гвардии старшина, был разговор о тех, у кого поджилки дрожат во время боя. Умирать-то кому охота? А вот как себя держать, если случится такая напасть? Какой совет можете дать, чтоб эти самые поджилки не дрожали?

Раздался дружный смех, но как-то сразу оборвался, и я опять услышал голос старшины:

— Совет могу дать один — совесть и гордость солдатскую тренировать надо. И все будет в порядке... А ежели страх кого захлестнет, то сосед должен помочь — по спине, что ли, огреть струхнувшего и при [181] том пару крепких слов добавить не возбраняется. Солдат — человек смекалистый, быстро сообразит, что к чему, и в руки себя возьмет. — Старшина взглянул на бойца, задавшего этот вопрос, и, сменив свой суровый тон на отеческий, продолжал: — Понимаешь какое дело, случаи, которые ты имеешь в виду, у меня бывали, но ни разу мне к крайней мере прибегать не приходилось. Всегда надежные бойцы помогали...

Многие полезные фронтовые истины вкладывал в головы слушателей этот замечательный гвардии старшина. Я поинтересовался, на какие темы старшина уже проводил беседы. Оказалось, рассказывал солдатам боевые биографии командира батальона и командира роты. Он был уверен, что, если подчиненные узнают о боевом пути и воинских заслугах своих командиров, это укрепит дисциплину, повысит авторитет командиров и, как он выразился, «выявит в начальнике солдатские заслуги».

Там же, в Киеве, я рассказал о делах Нагнибеды первому секретарю ЦК ЛКСМ Украины Владимиру Ефимовичу Семичастному и попросил его оказать старшине внимание, сказать ему комсомольское спасибо за отличную боевую подготовку и умелое воспитание молодых солдат. Семичастный уже на другой день был в части, выступал перед личным составом и вручил старшине комсомольский подарок. Надо сказать, что ЦК ЛКСМ Украины был тесно связан с комсомольскими организациями Вооруженных Сил. Главное политическое управление не раз отмечало его инициативу в организации физкультурных и культурно-массовых мероприятий, проводимых совместно с молодежью городов, сел и воинских частей. Безусловно, хорошим и очень полезным делом для патриотического воспитания бойцов было ознакомление их с историей партизанской и подпольной борьбы рабочих, крестьян и интеллигенции с фашистскими оккупантами на Украине.

Возвратившись в Москву, я доложил генералу М. М. Пронину о беседах мудрого старшины. Он посоветовал написать о нем.

— Таких старшин надо ценить, — сказал Михаил Михайлович убежденно.

О гвардии старшине Нагнибеде я часто рассказывал потом на наших семинарах, на совещаниях, а вот [182] написать о нем не удосужился. И лишь слушая маршала Василевского, искренне пожалел об этом.

На память Александр Михайлович сфотографировался с делегатами съезда. А когда мы уже расходились, меня вдруг остановил Маршал Советского Союза В. Д. Соколовский и предложил завтра зайти к нему.

«Зачем бы это?» — спрашивал я себя, но так и не нашел ответа.

Разговор с Василием Даниловичем на следующий день был не очень долгим. Попытаюсь воспроизвести его здесь.

— Вы хорошо помните речь товарища Сталина на параде войск седьмого ноября сорок первого года? — спросил маршал.

— Думаю, что да, — ответил я.

— Меня интересует, не забыли ли вы того места, где помянуты были наши великие предки — Александр Невский, Дмитрий Донской, Кузьма Минин, Димитрий Пожарский, Александр Суворов, Михаил Кутузов?

— Нет, не забыл.

— И, конечно, знаете, что во время войны некоторыми из этих имен назывались операции советских войск. А еще одна блистательная операция носила имя Багратиона.

— Знаю.

— Я это к тому, что в военные годы эти действительно великие наши предки, их святые для нашего народа имена были на виду и на слуху у каждого. А сейчас в войсках вроде бы совсем не слышно о них.

На прямой вопрос Василия Даниловича — все ли работники комсомольского отдела Главного политического управления твердо знают биографии Суворова, Кутузова, Багратиона, помнят ли хотя бы даты самых выдающихся их побед? — я ответил так же прямо:

— Наверняка не все.

— Тогда вот вам, — протянул мне Соколовский довольно обширный справочный материал. — Над ним историки из академии имени Фрунзе потрудились. Думаю, что труд их заслуживает вашего внимания. А как использовать его, подсказывать не берусь — вам, политработникам, виднее... [183]

Вскоре после XI съезда ВЛКСМ генерал-полковник Кузнецов предложил мне перейти на работу в партийно-организационное управление — заместителем начальника. Я согласился, назначение состоялось.

Напутствуя меня, Михаил Михайлович Пронин предостерег:

— В этом управлении, как ты знаешь, инспекторами работают весьма уважаемые люди — бывшие начальники политорганов с солидным боевым опытом. Иным из них ты, голубь мой, в сыновья годишься. Учитывай это обстоятельство. Заимствуй у них полезное, а главное — веди себя спокойно, доброжелательно, не подчеркивай своей власти над ними.

Напутствие это продолжил Ф. Ф. Кузнецов:

— Ко мне уже приходили некоторые инспектора и выражали беспокойство, как бы молодой заместитель начальника управления не поскользнулся на первых же шагах. Они тебе добра желают, и мы — тоже. Разговор этот ведем в порядке профилактики. Большинством работников управления твое назначение воспринято как должное — тебя там знают и уважают, в войсках-то не раз вместе работали...

На новом месте, особенно в самом начале работы, меня основательно выручала десятилетняя практика пребывания на комсомольских должностях. Там я успел приобрести минимум необходимых организаторских навыков и политического опыта. Повезло мне в это время и на умелых партийных наставников. О многих из них я уже рассказывал. Теперь расскажу о Ф. Ф. Кузнецове и М. М. Пронине.

Федор Федотович Кузнецов с 16 лет пошел работать на один из московских заводов, в 20 с небольшим вступил в партию, в 27 окончил рабфак и был выдвинут на партийную работу, вырос до первого секретаря Пролетарского райкома партии в Москве. Незадолго до войны его призвали в армию и назначили сначала начальником отдела кадров, а потом заместителем начальника Главного политического управления. Было в ту пору Федору Федотовичу 35 лет от роду, но он умел уже достаточно хорошо разбираться в людях, отличать делового человека от краснобая, ценил житейскую опытность, терпеть не мог чванства, с доверием относился к молодежи и смело поддерживал ее выдвижение. Последнее имело в то время особое значение: нависла угроза войны, в предвидении [184] фашистской агрессии формировались новые соединения и части, остро нужны были тысячи новых политработников. Удовлетворить эту потребность нельзя было без привлечения комсомольских кадров.

Под началом Ф. Ф. Кузнецова мне довелось работать на протяжении почти четырех лет, когда его талант партийного руководителя достиг, по-моему, полного расцвета. К этому времени Федор Федотович уже послужил в должности члена Военного совета 60-й армии, а затем Воронежского фронта — умело организовывал партийно-политическую работу в войсках, принимавших участие в ряде крупных оборонительных и наступательных операций. Затем был выдвинут на должность начальника Главного управления — заместителя начальника Генштаба.

Я, да и другие работники Главного политического управления постоянно ощущали его, прямо скажу, жесткую требовательность. Однако же эта требовательность основывалась на уважительном отношении к подчиненным, понимании реальных возможностей каждого, доверии к нашей партийной совести.

Высокими качествами крупного политработника обладал и Михаил Михайлович Пронин. Представьте себе сухопарого, ниже среднего роста человека со строгим, даже, пожалуй, грозным взглядом и хрипловатым баском. Внешне он мало походил на генерала, больше был похож на кадрового командира батальона. Но Михаил Михайлович Пронин никогда не командовал батальоном, был профессиональным политработником и всеобщим любимцем не только в аппарате ГлавПУРа, но и в войсках. Любили же Михаила Михайловича прежде всего за его деловитость и отзывчивость. К Пронину люди шли за помощью и советом по самым сокровенным делам, зная наверняка, что, если даже он и отчитает, не стесняясь в выражениях, никаких опасных «оргвыводов» за сим не последует. Сам человек открытой души, он поощрял такую же душевную открытость и у других.

М. М. Пронин по праву считался едва ли не самым компетентным специалистом по организационно-партийной работе в армии. В послевоенный период через его руки непременно проходили все основополагающие документы партийного строительства в войсках. Ну, а о его постоянной помощи комсомольскому отделу я уже рассказывал. Необходимо, по-моему, лишь [185] одно существенное добавление: с первых же дней моей службы в Главном политическом управлении Михаил Михайлович настойчиво внушал, что в комсомольском отделе должны работать только «сообразительные и расторопные ребята».

— И, конечно, добросовестные, — непременно уточнял он. — Добросовестность и справедливость превыше всего.

Это были не только слова. Михаил Михайлович сам нетерпимо относился к любой несправедливости и всегда помогал восстанавливать правду.

Помнится, обратился ко мне старший лейтенант Б. Его отстранили от должности помощника начальника политотдела дивизии, якобы за нечестность. А суть дела такова.

В 1943 году Б. был комсоргом стрелкового батальона, дважды его награждали орденом Красной Звезды. Как человеку смелому и находчивому, однажды а очень сложной боевой обстановке ему поручили доставить из штаба полка секретный пакет прокурору дивизии. В пути комсорг и сопровождавший его боец нарвались на вражескую засаду. Отстреливались. Красноармеец погиб. Во избежание худшего Б. решил сжечь секретный пакет. Однако в перестрелке с фашистами «худшего» не произошло: Б. удалось уйти от них. Худшее началось потом: комсоргу почему-то не поверили, что он уничтожил секретный пакет — не смог указать точного места, где сжигал бумаги, не обнаружили их пепла.

— Я объяснял им, — рассказывал мне старший лейтенант, — ведь ветер же был сильный, все разлетелось. А мне повторяют одно и то же: признайся, куда дел пакет?

Б. судили, разжаловали в рядовые, направили в штрафной батальон. Дальше — как водится: в бою был ранен, восстановлен в прежнем звании и направлен для дальнейшего прохождения службы в другую часть. Там снова отличился в боях. К началу 1945 года его приняли в партию, а в 1947 году после краткосрочных курсов назначили на Дальний Восток помощником начальника политотдела дивизии по комсомолу. Никогда и ни от кого он не скрывал прошлой своей беды. Во всех анкетах обязательно сообщал о судимости. Однако в политотдел поступила анонимка, обвинившая старшего лейтенанта в том, что он-де обманом [186] пробрался и в партию, и в политработники. Только на основании этого бездоказательного обвинения и отстранили Б. от должности.

Я решил помочь ему, пошел к нашим кадровикам. Ответ был быстрым, но отнюдь не партийным.

— Нам вмешиваться не стоит. На месте виднее...

По-другому отнесся к моей информации Пронин. Сам выслушал старшего лейтенанта, позвонил в Хабаровск члену Военного совета генералу А. П. Пигурнову, попросил его поднять все документы и разобраться в судьбе человека. А спустя месяц не без удовольствия сообщил мне, что старший лейтенант В. полностью реабилитирован и восстановлен в прежней должности.

— Не перевелись еще любители подменять бдительность подозрительностью, — брезгливо поморщился Михаил Михайлович. — Роют там, где не надо! Большой вред от таких...

Между дел, которых у Пронина всегда было невпроворот, любил он все-таки предаться воспоминаниям. Частенько рассказывал нам, молодым, всяческие поучительные истории из армейской жизни, из пережитого. И этим тоже воспитывал нас.

Как-то в Главном политическом управлении решительно раскритиковали один документ по комсомольской работе, полученный из политуправления Закавказского военного округа. Позвонили туда, высказали наши претензии, а оттуда отвечают, мол, текст этого документа предварительно был согласован с инструктором комсомольского отдела ГлавПУРа. Инструктор наш проявил малодушие, попытался увильнуть от причастности к разработке неудачного документа. Заявил, что разговор с ним в округе шел о чем-то другом.

Дело дошло до Пронина — истина была установлена. Отчитал Михаил Михайлович этого инструктора в моем присутствии, а потом посадил нас возле своего рабочего стола и повел такую речь:

— Припоминаю я, дорогие мои, такой факт. Член Военного совета нашего 4-го Украинского фронта Мехлис лично расследовал причины оставления боевых позиций одним из стрелковых полков. Крутой характер Мехлиса все у нас знали. Командиру полка грозили большие неприятности. А тот доказывает, что поступил правильно: на прежних позициях полк неминуемо [187] был бы окружен и разбит, а отойдя на новые, сумел сдержать натиск противника. Мехлис был прямо-таки взбешен его упорством, обратился к замполиту полка: «Вы-то хоть признаете преступное по-ведение комполка?» Наступила тяжкая тишина. Впрочем, ненадолго. Замполит ответил не кривя душой: «Я считал и считаю действия командира полка правильными». «Пойдете под суд вместе с ним!» — объявил Мехлис. Но потом он остыл, до трибунала не дошло. С тех пор все мы, и Мехлис в том числе, с большим уважением стали относиться к этому замполиту. Потому что не солгал! Не попытался улизнуть от ответственности за решение, которое поддерживал сам... Так-то вот...

Этими же словами хочется мне закончить и мои воспоминания о Михаиле Михайловиче Пронине: так-то вот умел он воздействовать на нас, когда нам случалось оступиться.

* * *

Память человеческая — великий дар природы. Благодаря памяти мы богаты опытом прошлого, а это помогает нам лучше ориентироваться в настоящем и увереннее смотреть в будущее...

Память наша по природе своей оптимистична — охотнее сохраняет лучшее из того, что было в нашей жизни. Но никуда не денешься и от наших былых бед. Мы часто вспоминаем тех, с кем уже не увидимся никогда. Сколько их, незабвенных друзей нашей юности, полегло в боях с врагом! А со сколькими мы расстались уже после войны. И хорошо, что память наша хранит их образы, их боевые дела и подвиги во имя Советской Родины, что мы рассказывали о них в своих выступлениях, статьях и книгах. Хочу надеяться, что моя книга в чем-то поможет молодому читателю больше узнать о комсомольской работе в Вооруженных Силах и ее особенностях в грозную пору.

Закончена книга, автор написал, что смог. И все-таки, думаю, рано ставить последнюю точку. Меня, как и многих участников Великой Отечественной войны, беспокоят отдельные публикации и выступления на устных дискуссиях, где допускается односторонний, а порой и явно ошибочный подход к осмыслению событий военных лет. А потому полагаю необходимым высказаться по некоторым вопросам. [188]

Всех нас конечно же радует развернувшееся в стране углубленное исследование хода героической борьбы с врагом в 1941–1945 годах, выявление новых материалов, ярких примеров действий талантливых военачальников, доселе неизвестных подвигов боевых коллективов и отдельных воинов, партизан и подпольщиков, тружеников тыла. Это замечательно, что в летопись войны вносятся новые имена. Обезличенная история не только не воспринимается, но и теряет свой исконный смысл документального свидетельства памятных событий, закрепления того, что следует хранить и передавать будущим поколениям. Однако нельзя не заметить, что в оценке событий Великой Отечественной войны исследователями не всегда проявляется взвешенный, как сейчас говорят, подход.

Справедливо критикуя руководство страной за то, что в 1941 году нападение немецко-фашистских войск оказалось для него внезапным и что далеко не все было сделано для отражения надвигавшейся агрессии, некоторые товарищи полностью игнорируют вопрос: а как же мы выстояли в навязанной нам фашистами вооруженной борьбе? Почему не разбежались, откуда вдруг взяли силы и средства для разгрома врага? А они, эти силы и средства, коренились в самой сути Советской власти, во всем том, что успели мы сделать в предвоенные годы под руководством Коммунистической партии в развитии экономики, в укреплении Красной Армии, в патриотическом воспитании граждан. И забывать об этом при анализе хода минувшей войны никак нельзя.

Обратимся к другому примеру. Раскрывая вред, нанесенный стране культом личности Сталина, важно не принижать, как это получается у иных авторов, великие материальные и духовные завоевания Советской власти в те годы. Речь идет о многом, и в том числе о становлении веры наших людей в силы социализма, в возможность преодолеть, если навалиться всем миром, любые трудности и преграды. И вера эта сформировалась не вдруг, не сразу, а в процессе созидания нового общества. В годы восстановления народного хозяйства и первых пятилеток был неимоверно труден каждый шаг, но планы партии осуществлялись, ее генеральный курс давал реальные и ощутимые результаты, и в итоге в народе креп авторитет [189] партии коммунистов, крепла вера в то, что любое начатое ею дело задумано верно и будет доведено до конца. Эта вера становилась мощной духовной силой нашего общества.

С началом Великой Отечественной войны многое у нас не ладилось. Мы отступали и несли тяжелые потери, фашистские захватчики стремительно продвигались к Москве. Все, чем страна была богата, мобилизовалось партией на отпор врагу. Именно в эти первые, самые тяжелые месяцы нас поддержала вера народа в ее слово и дело. Слова «Враг будет разбит, победа будет за нами», «Будет и на нашей улице праздник» прибавляли людям уверенности, умножали силы в борьбе на поле боя. Когда же наступил первый из праздников — победа под Москвой, где враг был остановлен, отброшен и разбит, пусть не полностью и еще недостаточно умело, — вера в окончательную победу решительно утвердилась в сознании народа. Примечательно, как это сказалось на восприятии нашими бойцами противника. Если поначалу красноармейцы говорили о фашистах — «Немец идет!», «Он», признавая боевой авторитет грозного противника, то после разгрома под Москвой появилась ходкая кличка Фриц, в которой слышалось презрение: «Фриц лезет», «Фриц прет», «Фрицу мы врезали».

Так сложилось, что в годы войны вера народа в Коммунистическую партию полностью распространялась и на возглавлявшего ее Сталина. Его речи, его приказы войскам воспринимались как указания Центрального Комитета партии и Советского правительства, как требования Родины. Когда вспоминаешь сегодня свои беседы с бойцами, их выступления на комсомольских собраниях, мысленно обращаешься к содержанию их писем домой, еще и еще раз убеждаешься: люди беззаветно верили Сталину, ничего, разумеется, не зная о грубом попрании им ленинских норм человечности и права. Только единицы осведомленных думали и относились к нему иначе. И глубоко не правы те, кто считает, будто слова «За Сталина» навязывались политработниками идущим в бой красноармейцам и командирам, вписывались ими в письма, отправляемые командованием вдовам погибших. Нет, ничего подобного не происходило. Лозунг «За Родину, за Сталина!» родился в гуще масс воинов, был им близок и выражал их думы. [190]

Конечно, не может быть и речи о том, чтобы забыть грубейшие и страшные нарушения законности, которые были допущены в годы культа личности Сталина. Правомерен и понятен гнев, с каким вспоминают о них в печати. Вся эта разоблачительная критика имеет и должна иметь место — во имя сегодняшнего и завтрашнего дня, как суровое предупреждение. В то же время незачем умалчивать, что в годы войны гримасы культа личности проявлялись значительно слабее, а имя Сталина, его слова и дела поднимали советских людей на самоотверженную борьбу с врагом. Так было, и конструировать какую-то иную правду нам ни к чему.

Сейчас никто не ограничивает исследователя в анализе событий военных лет, в оценке действий полководцев, в раскрытии ошибок и просчетов Главного Командования. Однако это не означает предоставления нравственного права подвергать ревизии основополагающие принципы жизнедеятельности Вооруженных Сил социалистического государства. К сожалению, такие попытки имеют место.

Нет-нет да и прочтешь или услышишь: «Зачем гибли люди, спасая Боевые Знамена частей от захвата врагом? Не проще ли было сшить новые и вручать их заново, не жертвуя бойцами ради их защиты?» Становиться на такую точку зрения — все равно, что предавать тех, кто погиб в боях за независимость и свободу нашего Отечества. В Боевых Знаменах полков и дивизий воины видели не кусок красной материи, а высокий символ, который звал к подвигу, воодушевлял в суровый час испытаний. Напоминая о воинском долге перед Родиной, Знамя сплачивало бойцов, укрепляло чувства чести и достоинства. Именно потому оно и является святыней части и оберегается всеми и каждым.

Известно: дисциплина в нашей армии зиждется на сознательности воинов. Вместе с тем это ни в коей мере не отменяет и мер принуждения. Однако ныне все чаще приходится слышать слова осуждения в адрес тех командиров, которые, решая боевые задачи, решительно и беспощадно пресекали проявления трусости и малодушия. Их объявляют жестокими.

Да, сознательность, готовность отдать все свои силы и жизнь на разгром врага были характерны для подавляющего большинства участников войны. Но из [191] этого не следует, что исключались ситуации, в которых требовались суровые меры принуждения. Когда огромная часть территории страны оказалась запятой вражескими войсками, Народный комиссар обороны издал приказ, известный под названием «Ни шагу назад!», который был зачитан на всех фронтах. Он запрещал оставлять позиции без приказа сверху, а за нарушение беспощадно карал.

Война еще раз подтвердила незыблемость правила: приказ командира — закон для подчиненного, и он не подлежит обсуждению. «Хочу — не хочу», «Смогу — не смогу», «Постараюсь — не постараюсь» — все это отметалось начисто и заменялось однозначными понятиями: «надо», «обязан», «должен». Без готовности выполнить любыми средствами приказ боевому коллективу грозила гибель. Поэтому всеми формами политической работы полностью поддерживалась требовательность командира. И те, кто сегодня пытается обвинить командный состав в жестокости и широком применении неоправданных мер принуждения, едва ли представляют себе реальную боевую обстановку.

Несомненно, война противоречит самой сущности человека. Поэтому понятно стремление людей творчества, писателей рассказывать об ужасах, которые она несла людям. Но разве можно при этом не оттенять тот непреложный факт, что Великая Отечественная война 1941–1945 годов велась нашим народом в защиту своей свободы и независимости, то есть была справедливой, священной и праведной? Иначе не избежать тенденциозного перекоса истины. А такая односторонность, по существу губительная для воспитания подрастающего поколения, довольно отчетливо прослеживается в некоторых произведениях.

И последнее... Появились люди, ищущие сенсационных разоблачений, стремящиеся все и вся взять под сомнение. Вот только один пример. В ноябре 1941 года у разъезда Дубосеково политрук панфиловской дивизии В. Г. Клочков обратился перед боем к солдатам со словами: «Велика Россия, а отступать некуда — позади Москва». Эти слова облетели тогда все фронты, стали легендарным заветом. И вот почти полвека спустя нашлись кроты, которые требуют выяснения: кто конкретно слышал эти слова, где записал, кому сообщил и т. д. и т. п. Не дело здесь копать! Легенды живут и будут вечно жить в памяти народа.