Идем к границе
Командующий фронтом поставил перед генералом П. С. Рыбалко задачу выйти к реке Южный Буг, лишить врага возможности использовать участок железной дороги Корсунь-Шевченковский — Староконстантинов, оказав этим помощь войскам левого крыла 1-го и 2-го Украинских фронтов при разгроме корсунь-шевченковской группировки противника.
Сил в 3-й гвардейской танковой армии было маловато, и генерал Рыбалко начал буквально по крохам собирать для выполнения полученного приказа ударные группы.
В группу прорыва вражеской обороны вошла 71-я мехбригада, усиленная оставшимися танками из бригады полковника И. II. Якубовского. Поддерживала эту группу армейская артиллерия и минометный полк 9-го механизированного корпуса.
В группу развития успеха собрали из всех полков корпуса десять танков Т-34 и пять СУ-85 и передали их в 53-й танковый полк полковника Д. Г. Суховарова.
Хотелось бы попутно сказать еще несколько добрых слов о Дмитрии Гавриловиче Суховарове — человеке исключительного мужества и отваги, храбром и талантливом командире.
Полковник Суховаров, что называется, основательно изучил повадки гитлеровцев, их коварные методы ведения боев, научился бить противника в самые уязвимые места и тогда, когда враг меньше всего ожидает удара. Его танкисты были первыми на правом берегу Днепра. В боях за расширение плацдарма они проявили и смелость, и мастерство, и отвагу. Смекалка, напористость, храбрость — все чудесные качества советского солдата были присущи людям, которыми командовал Дмитрий Гаврилович. И сам он в боях всегда проявлял подлинное мужество, командирское мастерство, собранность и выдержку.
Дмитрию Гавриловичу Суховарову было присвоено звание Героя Советского Союза.
...Подошедшие общевойсковые соединения сменили наши бригады. Корпус был отведен к Райгородку, где мы стали [173] заниматься боевой подготовкой и пополняться личным составом и техникой.
Люди отдохнули, помылись в бане, выглядели, бодро, подтянуто, аккуратно, чисто. Мы провели строевой смотр.
На следующий день началась боевая учеба.
Ремонтники занялись пополнением танкового парка за счет восстановления подбитых боевых машин. Опора ремонта по-прежнему оставалась на киевском заводе «Ленинская кузница».
Мы, ветераны корпуса, бесконечно благодарны рабочим, служащим, техникам и инженерам завода, которые самоотверженно помогали нам в те тяжелые боевые дни.
В это время значительно росли партийные и комсомольские организации, они стали в своей деятельности мощней, активней и целеустремленней. Это и понятно: ведь мы вели в большинстве своем наступательные бои. А это обстоятельство накладывало определенный отпечаток на все массово-политические мероприятия, проводимые партийными и комсомольскими организациями. Политотдел подготовил и организовал проведение лекций, докладов, бесед на злободневные темы, такие, например, как «Прочность советского тыла непоколебима», «Год коренного перелома в ходе войны», «Красная Армия — армия освободителей» и другие.
Велика была роль агитаторов, партгрупоргов, комсоргов. Так, комсорг сержант Александр Шанин постоянно находился среди бойцов. Он был для них очень авторитетным, уважаемым человеком, верным другом и добрым советчиком. Александр всегда давал ответы на любые вопросы людей, показывал личный пример в бою. Однажды он захватил штабную автомашину фашистов с документами немецкого офицера.
Комсорг собирал письма, приходившие из тыла, и доводил их содержание до бойцов. А это оказывало на них большое вдохновляющее влияние. Вот одно из таких писем:
«Здравствуйте, уважаемые командиры и бойцы. Дорогой командир! Выношу Вам великую благодарность за Ваше внимание ко мне. Если бы Вы знали, как я была рада, когда получила известие, что мой сын в борьбе с немецкими захватчиками проявил мужество и отвагу, за что он награжден медалью «За боевые заслуги».
От всего материнского сердца желаю ему и всем вам еще лучше выполнять свой долг перед Родиной, желаю быстрее очистить нашу советскую землю от фашистской нечисти.
С приветом мать бойца Петренко». [174]
Рядовой П. Петренко отличился в бою под Коростышевом, когда забросал гранатами дзот противника и тем обеспечил успешное продвижение всего взвода вперед. Кроме того, он уничтожил несколько гитлеровцев и одного взял в плен.
...Агитационно-пропагандистской работе мы отводили важное место. Проводили семинары агитаторов, редакторов боевых листков, другие мероприятия. Работники политотдела всегда были в частях и подразделениях, вскрывали недостатки в политико-воспитательной работе, помогали устранять их, объективно оценивали положение в ротах и батальонах. Их живое общение с воинами, беспокойство за порученное дело, энтузиазм во многом помогали нам. Большую роль играла наша боевая ежедневная красноармейская газета «Вперед на запад» (редактор капитан В. Е. Прожогин), которая всегда давала конкретные ответы на вопросы, интересующие воинов. И в окопах, и на отдыхе бойцы интересовались последними известиями, публикуемыми в газете, читали сводки Совинформбюро, очерки, корреспонденции, статьи, заметки о лучших людях, сообщения о событиях не только на нашем, но и на других участках фронта, О политических новостях в нашей стране и за рубежом. Солдаты всегда были в курсе дел на фронтах, в тылу, и этим они были обязаны прежде всего нашим политработникам, журналистам, писателям, военкорам, которые постоянно бывали в подразделениях, на передовых позициях и рассказывали читателям газеты о только что прошедших событиях, как говорится, по горячим следам.
Мы внимательно следили не только за тем, как передается боевой опыт молодым бойцам, но и постоянно учили командиров управлять людьми, разбирали различные ситуации прошедших боев, отмечали недостатки, чтобы в дальнейшем их не повторять.
Взять хотя бы такой случай. Начальник снабжения горючим и смазочными материалами старший лейтенант И. С. Шевцов потребовал, чтобы командир автотранспортного батальона капитан А. В. Ильин быстрее выделил в его распоряжение автомашины.
— Вот, — сказал он, — заявка. Прошу вас, товарищ капитан, сделать так, чтобы машины ушли сегодня же.
— Будет сделано, — ответил Ильин.
Через час 12 автомашин отправились на станцию за горючим. Н-о вернулись они... через пять суток, хотя до места назначения ехать было недолго. В оба конца — не более 130 километров. [175]
Где же находились автомашины столько времени? Оказывается, Шевцов, не имея на руках наряда на горючее, постарался занарядить машины заранее, в результате чего они бесцельно простояли на станции четверо суток.
Конечно, мы не могли пройти мимо таких фактов, и, как показали дальнейшие дела, их стало гораздо меньше. Строго взыскивали и с нерадивых бойцов и командиров, которые к своим обязанностям, к технике относились спустя рукава. И наоборот, всячески поощряли тех, кто проявлял инициативу, смекалку, бережно относился к технике, экономил горючее. Например, водители рядовые Бычков, Артеменко и Косенко только за десять дней сэкономили по 220 литров бензина, а рядовой Юрченко за четыре месяца работы во фронтовых условиях наездил около 15 тысяч километров без единой поломки и вынужденной остановки. И таких людей конечно же было очень и очень много. Добросовестных, заботливых, понимающих всю ответственность за возложенные на них фронтовые обязанности. Забота о правильной и экономичной эксплуатации автопарка стала делом чести каждого водителя, каждого офицера.
С 8 февраля началась перегруппировка сил фронта. 3-я гвардейская танковая армия переходила в район Белогорья (юго-западнее Шепетовки). Намечалась новая операция, получившая впоследствии название Проскуровской.
Нам был определен маршрут: Бердичев, Шепетовка, Славута, Острог, Белогорье. Общая протяженность его составляла 230 километров и почти везде по шоссе.
Корпусу ставилась задача проходить по 40–50 километров в сутки. Это могло измотать силы мотопехоты, а на совершение двух челночных рейсов грузовиками не было горючего. Чтобы сохранить силы людей, мы пошли на такую меру: в районе ночевки перед выступлением все пешие бойцы выстраивались вдоль шоссе. Я становился на середину дороги и жестом задерживал каждую автомашину. Водители, видя, что «голосует» генерал, обязательно останавливались. Если выяснялось, что машины следуют по нужному нам маршруту, мы загружали или догружали их бойцами. Проходили час-полтора, и вся наша пехота уезжала на попутках. Но чем ближе к Острогу, тем меньше было попутных машин, а от Острога пришлось совсем отказаться от этого «нахлебнического» способа перевозок.
Тем не менее генерал П. С. Рыбалко, зная, что в корпусе много пеших, был доволен темпами марша. Правда, он [176] не спрашивал, как это нам удалось, а я ему не докладывал. Дошли, и все тут.
В Полонном войскам был дан двухдневный отдых. В местном клубе в торжественной по военному времени обстановке командующий армией генерал-полковник П. С. Рыбалко вручал воинам корпуса государственные награды. Меня здесь ожидала необыкновенная радость: газеты с Указом Президиума Верховного Совета СССР мы еще не получили, сообщения по радио случайно пропустили. ...Словом, я нежданно-негаданно получил из рук Павла Семеновича Рыбалко орден Ленина и Золотую Звезду Героя Советского Союза. Это, конечно, был аванс за боевые дела, которые ожидали корпус и меня как командира в будущем. Так я это понимал, хотя, конечно, был рад безмерно такой высокой награде Родины...
На должность командира 69-й механизированной бригады прибыл полковник Павел Николаевич Кицук, как сразу выяснилось, опытный, тактически грамотный и культурный офицер.
— Бригада, которой будете командовать, — сказал я ему, — лучшая в корпусе. Не было случая, чтобы она не выполнила боевую задачу. Офицеры в ней толковые, опытные, партийные организации крепкие. Политаппарат, возглавляемый подполковником Иваном Петровичем Коптевым, человеком скромным, трудолюбивым и исключительно храбрым, — сильный. Штаб деловой, солдаты, сержанты, которые бывали в боях, — выше всякой похвалы, а вот пополнение — в ваших руках. Хоть и не хотелось об этом говорить, но... бригаде на командиров не везет.
Кицук удивленно посмотрел на меня.
— Нет, вы, кажется, неправильно меня поняли... Люди командиры были хорошие, но, понимаете... были... Полковник Сиянин, первый командир, был ранен в боях на букринском плацдарме. Вторым был полковник Дарбинян, он погиб под Коростышевом. Третий, подполковник Алексеев, — тоже... И все это случалось вне танка, а у командира бригады он есть. Учтите, пожалуйста, этот печальный опыт, не подставляйте свой лоб всякой дурацкой пуле, как говаривал Чапаев.
— Спасибо, товарищ генерал. Я обязательно воспользуюсь вашим советом, — сказал он, прищурившись, и я до сих пор не знаю, чего было больше в ответе нового комбрига — чувства дисциплинированности или иронии. [177]
...Корпус сосредоточился в нескольких километрах севернее Белогорья. К тому времени у нас было 85 процентов положенного по штату личного состава, половина необходимых пушек, минометов и противотанковых ружей, а станковых и ручных пулеметов — только 40 процентов.
Из сорока танков, имевшихся у нас, половина были легкими. Мы ожидали эшелон с пятьюдесятью Т-34, но оказалось, что их передали 7-му гвардейскому танковому корпусу. Прикинули возможности и средние танки передали 53-му танковому полку 69-й мехбригады, а легкие — 74-му танковому полку 71-й мехбригады и 229-му танковому полку 70-й мехбригады, САУ — 59-му гвардейскому танковому полку корпусного подчинения. 47-й гвардейский танковый полк корпусного подчинения был оставлен без машин в районе Славуты и к операции не привлекался.
Март не баловал нас доброй погодой: ежедневные дожди, холодный, пронизывающий ветер, грязь по колено... Но настроение бойцов и командиров было приподнятым: перед нами стояла задача войти в прорыв с плацдарма, который удерживала 226-я стрелковая дивизия в районе Мокроволя, и развивать наступление в направлении Теофиполь, Базалия, Купель, Проскуров. Правее в прорыв вводилась 4-я танковая армия, левее — 6-й гвардейский танковый корпус.
Операция готовилась тщательно. Генерал П. С. Рыбалко провел занятия с командирами корпусов и их штабами, они в свою очередь с командирами бригад и их штабами, и так постепенно дошло до командиров взводов. Кроме того, проводилась рекогносцировка, отрабатывалась организация взаимодействия, каждый боец уже знал свою задачу.
В подразделениях прошли партийные собрания, митинги, беседы.
Очень содержательную беседу с сослуживцами провел агитатор кандидат в члены ВКП(б) сержант М. X. Яковлев.
Все мы тогда широко обсуждали приказ Верховного Главнокомандующего № 16 от 23 февраля 1944 года, который стал для нас программой дальнейшей борьбы с немецкими захватчиками за полное освобождение советской земли. В приказе, в частности, говорилось: «Всему рядовому и сержантскому составу... продолжать неустанно совершенствовать свое боевое мастерство, полностью использовать нашу прекрасную боевую технику, бить врага, как бьют его наши славные гвардейцы, точно выполнять приказы командиров, укреплять дисциплину и порядок, повышать организованность». [178]
Вот об этих требованиях и говорил с боевыми друзьями Яковлев.
— Что значит «продолжать неустанно совершенствовать свое мастерство»? — поставил он вопрос и сам же стал на него отвечать: — Это значит, что каждый из нас должен настойчиво изучать свое оружие, приемы владения им, повышать тактические знания, закалять свою волю, чтобы не дрогнуть в бою, чтобы воевать не числом, а уменьем и бить немца наверняка. Вот вам пример для подражания. Еще и двух месяцев нет, как к нам пришел рядовой Кулибаба, но уже успел в совершенстве изучить пулемет, и теперь он — первый номер, стреляет на «отлично». Раньше Кулибаба никогда и не видел пулемета. Значит, к делу он подошел со всей серьезностью и ответственностью. А вот рядом с вами сидит рядовой Алексеев. Когда он прибыл к нам после госпиталя, был назначен подносчиком патронов. Но бойца это не удовлетворяло, и он стал изучать пулемет, овладел им в совершенстве. На контрольных стрельбах и Кулибаба, и Алексеев получили высокие оценки и заслужили благодарность командира. Вот это и есть конкретный фронтовой ответ на требования приказа Верховного.
На эту же тему проводил беседы в своей роте капитан М. А. Скориков. Говоря о необходимости полностью использовать возможности нашей прекрасной боевой техники, офицер приводил такие факты. На противотанковое орудие сержанта И. М. Стефахина шли три танка. Гитлеровцы интенсивным огнем вывели из строя половину расчета. Оставшиеся батарейцы не растерялись, не дрогнули. И образец мужества, отваги, воинского мастерства показал прежде всего командир. Он сам стал к панораме и, когда вражеские танки подошли совсем близко, открыл огонь, сделал по ним шесть метких выстрелов. Больше снарядов и не потребовалось — все три машины были подожжены и разбиты.
— Какой же отсюда вывод? — спрашивал капитан. — Обыкновенный: каждый должен взять за правило — свое оружие знать в совершенстве и в любых условиях мастерски использовать его против врага.
Утром 4 марта после мощной артподготовки 70-я и 69-я мехбригады пошли в атаку, 71-я находилась во втором эшелоне, 226-я стрелковая дивизия шла за танками 53-го танкового полка полковника Д. Г. Суховарова.
Противник почти не сопротивлялся, поспешно отступив километров на десять. [179]
Первую контратаку фашисты предприняли лишь у деревушки Окоп. Около пятнадцати танков и батальон пехоты бросило вражеское командование, чтобы задержать наше наступление. В этом бою отличились самоходчики роты капитана П. И. Савинова. Командир, будучи на головной машине, установил, откуда бьют вражеские танки, и, не теряя ни секунды, принял смелое решение — атаковать их с фланга. Используя складки местности, офицер вывел установку во фланг противнику. Немцы не ожидали появления с этой стороны САУ.
После первого же выстрела из моторного отделения вражеской машины повалили густые клубы черного дыма.
Экипаж второго танка, видя, какая участь постигла первый, заметался в поисках укрытия, развернулся, подставив борт под удар нашей самоходки. Еще один выстрел — и еще одна пораженная цель на счету у капитана.
Немецкие танкисты и пехота были явно растеряны. Огонь с фронта и с фланга смял их контратаку. Они затоптались на месте, затем повернули назад.
— Вперед! — скомандовал П. И. Савинов.
Уцелевшие танки, развернувшись, на полной скорости двинулись вспять, в укрытия.
Однако один из них вдруг круто развернулся, чуть прикрылся за бугорком и успел сделать оттуда несколько выстрелов. Один снаряд попал в машину младшего лейтенанта С. К. Кулинченко, подбил ее.
Все мы знали, что в танковом бою дело решают секунды: кто более ловко, слаженно действует, тот и побеждает. Случай с Кулинченко, как выяснилось на разборе хода боя, еще раз подтвердил эту истину. Его машина хоть и вырвалась вперед, но экипаж действовал на авось, вслепую, не имея перед собой конкретной цели. Хотелось людям сделать доброе дело, но в поисках легкой цели они подставили свой борт под огонь вражеского танка и были жестоко наказаны. А экипаж САУ, который возглавлял капитал П. И. Савинов, вышел из боя невредимым. Из семи подбитых танков четыре пришлись на его долю.
...От пленных узнали, что против нас действовала 6-я танковая дивизия.
Через час гитлеровцы повторили контратаку. На этот раз, они бросили на нас десять танков и до батальона пехоты.
В коротком бою отличился расчет противотанкового орудия старшего сержанта П. Г. Киселева. Метким огнем он поджег две боевые машины противника. Еще одну подбил [180] экипаж танка, возглавляемый командиром роты гвардии старшим лейтенантом Н. К. Карагодиным.
Потеряв три машины, фашисты откатились. Но не прошло и получаса, как они пошли в контратаку в третий раз. Семь танков и пехота вновь предприняли попытку задержать продвижение 70-й мехбригады. Но сделать это им не удалось; потеряв еще четыре танка и несколько десятков солдат и офицеров убитыми и ранеными, гитлеровцы убрались восвояси.
Между тем наступил вечер. Я с оперативной группой находился на наблюдательном пункте, осматривал в бинокль местность, лежащую между рекой Горынь и безымянной речушкой, протекающей западнее Мокроволя.
Это был выступ, который по плану входил в зону действия наших соседей, Но им, чтобы взять его, пришлось бы дважды преодолевать водную преграду. А у нас этот выступ стоял на пути. Обойти его нельзя, там могли находиться немцы, но и вклиниваться в полосу соседей тоже рискованно. Они могли принять нас за фашистов, и тогда неизвестно, чем бы все кончилось.
Выступ казался пустым. И все же я направил на разведку взвод легких танков с пехотой из 71-й бригады подполковника А. Д. Кочетова, находившейся во втором эшелоне.
— Задача такова, — разъяснял я командиру взвода. — Если на выступе гитлеровцы — очистить!
Стемнело, когда я направился следом за бригадами первого эшелона, ушедшими далеко вперед.
Ночь застала меня на берегу безымянной речушки, к которой одним концом прилепилась маленькая, дворов в семь, деревушка.
Вошел в крайнюю избушку, хозяева были очень радушными, и я тут же разостлал на столе карту, начал наносить на нее положение бригад.
Внезапно раздались выстрелы. Стреляли откуда-то сверху. Я выскочил из избы, едва не столкнувшись со своим шофером Алексеем Мельниковым.
— Все! Готово! — крикнул он мне и, развернувшись, пропал в темноте. Уже оттуда донесся его голос: — Тут в овраге фрицы!
Вот те на! Били, били, гнали, гнали... «Злосчастный» выступ полностью очистили от немногочисленной, правда, группы немцев, а они тут, под боком, оказывается. На чердаке избы, где я расположился, какой-то пьяный, видимо, [181] фашистский офицер начал пальбу из пистолета. Хорошо, что никому не принес вреда, а его самого пристрелили.
Мимо меня пробежали бойцы комендантского взвода. Вскоре со стороны оврагов, куда умчался Мельников, послышались выстрелы, потом все стихло, а еще через несколько минут передо мной стояли семь гитлеровцев.
Выяснилось, что они разведчики, искали переправу через безымянную речушку. По их словам, 6-ю танковую дивизию сильно потрепали наши войска, и ее остатки поспешно уходят. В другом овраге, который идет под острым углом к выступу, находится моторота. Сколько человек именно, пленные сказать затруднялись, поскольку днем эту роту здорово поколотили.
Я приказал немедленно передать по радио командиру 71-й мехбригады приказ поторопиться с продвижением. Иметь на сон грядущий под боком вооруженную роту немцев — перспектива не из веселых.
И вдруг один за другим два выстрела танковой пушки, а потом несколько пулеметных очередей.
Вот, подумал, фашисты о себе и заявили. С пистолетом в руке выбежал на улицу. Передо мной вырос из темноты начальник оперативного отдела штаба корпуса подполковник Наум Ефимович Кошеватский.
— Что происходит?
— Все уже кончилось, товарищ генерал! — вскинул руку к шапке Кошеватский. — В овраге действительно стояла моторота 6-й немецкой танковой дивизии на десяти бронетранспортерах. Маленько побили их, остальных взяли в плен. — И неожиданно: — А наши соседи так и не пошли на выступ!
— Не с руки...
— Пленные говорят, что ночью хотели, мол, пройти по нашим тылам в надежде, что мы их примем за своих, и уйти в Теофиполь.
— Ловко. У нас потери есть?
— Нет. Мы подбили два бронетранспортера, восемь вполне исправны. Двенадцать человек, в том числе и обер-лейтенант, сдались. Хорошо бы передать бронетранспортеры 71-й мехбригаде, а один оставить при штабе. Пригодится. Грязища...
— Хорошо, — согласился я. — Только будьте осторожнее. Подобьют еще свои же...
Наконец-то представилась возможность нанести на карту положение бригад. До утра никто не мешал. [182]
Мой шофер Мельников сладко посапывал на лавке возле двери, обняв новенький трофейный автомат.
Утром наступление продолжалось. Весенний туман съедал тонкий наст снега, который покрывал землю, и ноля-дороги превращались в топкую непролазную грязь.
В районе Теофиполя 69-ю мехбригаду контратаковали 20 танков с пехотой из дивизии СС «Адольф Гитлер».
На позицию, где находился танк командира взвода комсомольца гвардии лейтенанта С. Т. Анохина, шли три немецкие боевые машины. Неспроста говорят, что смелость города берет. А лейтенант был не только отважным, но и умелым, опытным танкистом. Он не стал ждать, когда фашисты откроют по нему огонь. Разбрызгивая в стороны жидкую грязь, машина Анохина ринулась в неравный бой. После нескольких выстрелов загорелся один немецкий танк. Два других уклонились от боя, но командир взвода успел поджечь еще один. Третий успел удрать.
Бой на других участках длился более двух часов. Потеряв 13 машин, гитлеровцы отошли к Базалии. В 53-м танковом полку Д. Г. Суховарова тоже были потери, но оставшиеся боевые машины начали преследование врага.
Я стоял у шоссе, смотрел, как проходила 69-я мехбригада. Ее командир полковник П. Н. Кицук, высунувшись из люка своего Т-34, что-то прокричал мне. Я не расслышал, помахал ему рукой. Он ответил тем же.
А через час подполковник Кошеватский доложил:
— Погиб Кицук...
— Как? Где?
— В деревне Катюржинцы. При переправе через речушку. Не выдержал мост...
Еду на место происшествия. Танк Кицука стоит на завалившемся мосту, упершись пушкой в противоположный берег. Экипаж машины с лопатами.
— Где полковник?
— Унесли, — ответил командир танка и склонил голову.
— Как это произошло?
— Мы предупреждали товарища полковника, — сказал механик-водитель, — что мост ненадежный, может не выдержать, а он: «Давай, давай!..» Ну и обрушился... Пушка уперлась стволом в землю, произошел откат... Казенной частью пушки и придавило товарища полковника к броне башни. [183]
Как мы ни привыкли к потерям, но это несчастье поразило меня своей нелепостью. В такой ответственный момент потерять грамотного, отважного боевого командира — чудовищно несправедливо, несуразно, обидно...
Не помню, чго я тогда говорил экипажу, расстроенному, огорченному, словно виноватому, кажется, упрекал ребят, дескать, не уберегли... Хотя понятно, что экипаж не виноват. А перед глазами стоял улыбающийся Павел Николаевич, машущий мне рукой...
Командовать бригадой назначили полковника Д. Г. Суховарова.
К вечеру 6 марта 70-я мехбригада подходила к Базалии. Во фланг ей устремились 15 танков и батальон пехоты гитлеровцев. Бригада приняла бой.
Умело маневрируя, избирая удобные проходы, командир взвода лейтенант К. К. Руденко почти вплотную подвел машину к немецкому танку и расстрелял его. Другие экипажи уничтожили еще два танка, и фашисты отступили.
Но в Базалии и по южному берегу реки Случь танкисты встретили хорошо подготовленную оборону противника. В ночь на 7 марта мы готовили ее прорыв. Артиллеристы и минометчики занимали огневые позиции, подвозили боеприпасы, готовили данные для стрельбы. Мотопехота и танки перестраивали свои боевые порядки.
Я решил ввести в бой и 71-ю мехбригаду. Атака была назначена на 10 утра.
Вторым батальоном 71-й бригады командовал майор Е. А. Куткин. Это был пожилой, невысокого роста, худощавый человек с ухоженной, всегда тщательно расчесанной бородкой. Еще в первую мировую войну он был разведчиком и за боевые заслуги награжден Георгиевским крестом. Несколькими орденами и медалями были отмечены его боевые дела и теперь. Это был офицер грамотный, решительный, но... с причудами. И эта борода, и заношенная солдатская шинель с офицерскими полевыми погонами, полы которой он обычно затыкал за пояс. Поверх пилотки или шапки надевал каску, на груди — автомат, за плечами — вещмешок. Куткина трудно было отличить от рядового бойца, и только погоны да полевая сумка через плечо показывали, что это — командир. Майора очень любили солдаты за заботу о них, за точность и конкретность в постановке задачи, за спокойное, деловое, какое-то хозяйское отношение к любому делу. [184]
— В бою, — говорил Куткин бойцам, — всегда смотрите, что и как делаю я. То же делайте и вы. Атаковать противника можно и в лоб, только тогда потери будут большие. А можно и ползком, ползком, незаметненько пробраться врагу в тыл! Где я проползу, там и вы — это уж точно. Но места надо выбирать с умом. Чем силен советский боец? Правильно, смекалкой, выдумкой плюс остальное. Забрался немцам в тыл — не зевай, шуми, стреляй, гранаты в ход пускай... Фашист не любит, когда у него за спиной противник находится. Думает, что его окружили, психует, паникует, а ты не давай ему опомниться — бей с плеча, убеждай делом окончательно, что деваться ему некуда: либо в плен, либо на тот свет... Вот ты и помог товарищам, им легче в атаку идти, потерь меньше... Наука не хитрая, а знать ее да в деле применять позарез надо...
Именно ему, мастеру «шумовых вылазок», как мы прозвали Е. А. Куткина, я и поручил пробраться с батальоном в Базалию с тыла. И он мастерски это задание выполнил. Когда мы поднялись в атаку, а Куткин «учинил шум» в тылу, немцы, оставив на поле боя два «тигра», четыре «пантеры», шестнадцать автомашин и два бронетранспортера, бежали. Мы преследовали их до Купеля.
Вот некоторые эпизоды этого боя.
Батарею гвардии капитана Г. Т. Нижельского под прикрытием семи танков атаковала большая группа пехоты. Расстояние сокращалось. Танки быстро приближались, грозя раздавить расчеты и орудия. Но гвардейцы не дрогнули. Командир орудия старший сержант И. В. Курносенко, выждав удобный момент, ударил по головному танку. Второй танк подбил наводчик другого орудия сержант А. Г. Голиков. Потом он перенес огонь осколочными снарядами по пехоте.
Голиков и Курносенко в этом бою пали смертью храбрых.
Пренебрегая опасностью, шофер рядовой Чагадаев подвозил к орудиям боеприпасы, попал под обстрел, был ранен в руку. Управляя автомашиной одной рукой, мужественный водитель вывел ее из-под огня.
Командир орудия гвардии сержант И. В. Папншин подпустил танк на сто метров и уничтожил его. В танк, который вел механик-водитель старший сержант М. Г. Крюков, попал снаряд. Однако боевая машина не потеряла способности поражать врага — пушка и пулеметы действовали. Обливаясь кровью, Крюков не выпускал из рук рычагов, маневрировал, выбирал наиболее удобные позиции для стрельбы. [185] Заметив, что гитлеровский танк спустился в лощину, старший сержант вывел свою машину к бугру, из-за которого тот. должен появиться. И вовремя. Несколько выстрелов — и вражеская боевая машина была подбита.
Командир взвода лейтенант И. О. Штульберг прямой наводкой подбил два танка. Столько же числилось и за рядовым Г. А. Холкиным, который с 30–40 метров стрелял по вражеским машинам из противотанкового ружья.
К Купелю подошли только танки да пехота, вооруженная противотанковыми ружьями и пулеметами. Артиллерия, радиостанции и тылы отставали из-за бездорожья. Единственная дорога из Базалии была так разбита, что, кроме гусеничных машин, по ней вряд ли кто мог пройти.
И тут на боевые порядки 69-й и 70-й мехбригад налетели вражеские бомбардировщики. Посыпались бомбы. Грязь, земля, кровь, дым, гарь — все перемешалось. Кроме того, правый фланг 70-й бригады атаковали 15 фашистских танков. Там завязался жестокий бой, длившийся до позднего вечера. Отлично действовали пулеметчики взвода лейтенанта В. А. Шкляра, уничтожившие более сотни немецких солдат и офицеров. Необыкновенную выдержку и мужество проявили сержант Ухин и рядовой Метлинский. Они подпускали вражескую пехоту на предельно близкое расстояние, отсекали ее от танков и беспощадно уничтожали.
Контратака противника была отражена.
Бойцы и командиры 69-й бригады, ведомой теперь полковником Д. Г. Суховаровым, оправившись после бомбежки, устремились вперед, но натолкнулись на сильную оборону немецкой пехоты с «титрами». Завязался бой, который нам успеха не принес.
Воины 71-й мехбригады, обходя Купель с востока, подошли к оборине врага по берегу реки Южный Буг.
Наступила ночь. Мы снова готовились к прорыву вражеской обороны.
Еще в Базалии полковник Г. В. Ушаков зашел ко мне в штаб. Он был взволнован, возбужден.
— Что сделали мерзавцы, а? — потрясая какой-то бумагой, выкрикнул он. — Нет, вы только посмотрите, товарищ генерал!
Я взял бумагу, взглянул на подписи: старший врач 69-й мехбригады Желяховский и следователь прокуратуры корпуса старший лейтенант юстиции Левин составили акт, в котором говорилось, что фашисты в Базалии сожгли сарай с одиннадцатью бойцами и командирами Красной Армии, [186] взятыми в плен. Это установлено по остаткам одежды, обуви и обуглившимся трупам.
— Передайте в редакцию газеты «Вперед на запад», чтобы все воины знали о зверствах фашистов.
— Наверняка, — сказал Ушаков, — это дело рук молодчиков из дивизии СС «Адольф Гитлер».
Заметка о зверствах фашистов сделала свое дело. Как ни измотаны, как ни утомлены были люди, утром они решительно пошли в атаку.
И хотя нас бомбили самолеты, шквальный огонь врага прижимал воинов к земле, заставляя их ложиться прямо в грязь, мы вышибли гитлеровцев из Кунеля.
...О зверствах фашистов я говорил не раз. Но вот еще один факт их бессмысленной жестокости. Неподалеку от Купеля, в маленькой деревушке, расположенной рядом с шоссе, мы увидели сидевшую у дерева женщину. Она была мертва. На ее лице застыли страх и беспомощность. Рядом тела двух детишек. Пулеметная очередь прошила всех троих.
Прошло столько лет, а я без волнения не могу вспоминать эту женщину и ее ни в чем неповинных детей.
Через километр мы увидели группу пленных, которых сопровождали два наши автоматчика. Я остановил их, спросил, из какой части. Переводчика не оказалось, но один из пленных, лет семнадцати-восемнадцати, заявил:
— Могу немного по-русски...
Пленные были из 96-й пехотной дивизии, на фронт прибыли недавно, их призвали прямо со школьной скамья. Лично он, дескать, никого еще не убивал, его отец — рабочий одного из заводов Дюссельдорфа. Солдат сказал, что сейчас в Германии очень плохо и вообще «Гитлер капут».
В последнем, собственно, мы не сомневались, но вот что делать с этими вояками? Ведь такие, как этот, хладнокровно расстреляли мирную женщину с детьми, заживо сожгли наших пленных в сарае... Во мне клокотал гнев. Я закурил, молча слушал этого юнца, в глазах которого метался страх. Боязливо толпились и остальные пленные. Да, это были совсем другие немцы, не такие наглые, как в сорок первом...
— Герр генерал, наш путут штреляйт?
— Ведите! — сказал я автоматчикам.
— Герр генерал! — В голосе юнца слышались слезы.
— Русские в беззащитных не стреляют! — ответил я пленному и направился к своей машине. [187]
Вечером 10 марта мы подошли к участку железной дороги Проскуров — Тернополь, взяли станцию Грузевица, на которой обнаружили эшелон с сахаром.
Поскольку, как я уже говорил, наши тылы отстали из-за непролазной грязи, а неприкосновенные запасы иссякли, то на завтрак выдали только трофейный сахар.
— Сладкая жизнь наступила, — смеялись солдаты. Однако положение у нас было такое, что не до смеха.
Боеприпасы на исходе, горючего мало, корпус практически исчерпал наступательные возможности. Требовалась пауза для подтягивания тылов, приведения в порядок техники и отдыха людям. Обо всем этом я донес генералу П. С. Рыбалко.
— Что же это вы? Подошли к Проскурову, а брать не хотите? — кажется, шутливо пожурил командующий. — Вон, седьмой гвардейский танковый корпус давно взял Староконстантинов. — И уже деловым тоном: — Продовольствие завтра вам сбросят самолеты у Педосы. Проскуров надо взять! Вам поможет авиация и шестой гвардейский танковый корпус.
...К вечеру наши самолеты сбросили мешки с сухарями, крупами, консервами. Люди были накормлены. Подвезли патроны и снаряды. Бригады заняли исходное положение для атаки на Проскуров.
Вместе с боевым приказом от имени командования корпуса было разработано и разослано воззвание к личному составу, в котором говорилось, что хоть нам и трудно, но противник находится в худшем положении, он обречен, нужно напрячь все силы, энергию, волю, чтобы освободить Проскуров.
Штаб корпуса расположился в Редкодубах. Было решено, что начальник штаба с радиостанцией пойдет по полевой дороге за 69-й мехбригадой на станцию Гречаны, а я с группой офицеров — за 70-й и 71-й мехбригадами по бездорожью.
Утром 12 марта наши бомбардировщики, несмотря на плотный заградительный огонь немецких зенитчиков, сбросили свой груз на вражеские позиции в ушли без потерь.
Бригады пошли в атаку.
Гитлеровцев в Проскурове оказалось больше, чем мы предполагали. Атака была встречена плотным огнем из всех видов оружия. Наша мотопехота залегла. Танки, остановившись за укрытиями, приготовились к отражению контратаки. [188]
Танки 69-й бригады полковника Д. Г. Суховарова смогли ворваться на станцию Гречаны и удерживали ее в течение всего дня, отражая непрерывные контратаки немецких танков. Батальон майора Е. А. Куткина, переправившись через топкую речушку Плоска, овладел населенный пунктом Шаровичка, перерезал шоссе Проекуров — Тернополь.
Фашисты сопротивлялись яростно. Они беспрерывно бросались в контратаки, и нам порой казалось, что мы здесь растревожили осиное гнездо. На проскуровском аэродроме базировались бомбардировщики с солидным запасом авиабомб. Самолеты не переставая ревели над нами, и бомбежкам, казалось, не будет конца. Только на позиции 69-й мехбригады было зафиксировано в этот день 300 самолето-вылетов.
Против батальона Куткина немцы бросили 15 танков с батальоном пехоты. Мы ничем не могли помочь майору, и он вынужден был отойти за реку.
К концу дня фашисты заняли оборону на шоссе по южному берегу реки Плоска и начали накапливаться у населенного пункта Водичка. Мы знали — там был брод.
«Если им удастся прорваться через Водичку на Педосы, — рассуждал я, — то они окажутся в тылу корпуса. А у нас в районе Водички только взвод мотопехоты да единственная 45-миллиметровая пушка».
Наше положение становилось крайне сложным, о чем мы и доложили в штаб армии. Генерал П. С. Рыбалко приказал перейти к обороне, а частью вил перерезать тернопольское шоссе, по которому курсировали немецкие танки и автомашины противника. Артиллерии у нас не было — отстала, а командарм настаивал, чтобы шоссе было в наших руках.
Скопившийся у Водички гитлеровцам мы противопоставили 70-ю бригаду М. Д. Сиянина. Когда стали подтягиваться артиллеристы, большую часть орудий направили туда же. Пересечь шоссе должна была бригада Д. Г. Суховарова.
Три дня подряд — 14, 15 и 16 марта — немцы атаковали бригаду М. Д. Сиянина, но каждый раз, неся большие потери, отходили. Танкистам помогали наши авиаторы-штурмовики.
Батальоны бригады Суховарова использовали излюбленный метод майора Е. А. Куткина. Мотопехота без артиллерии и танков, которые остались на левом берегу Плоски, ночью проникла через боевые порядки гитлеровцев и оседлала шоссе, заняв оборону фронтом на Проекуров. [189]
Немцы предприняли на обороняющихся атаку двадцатью танками и пехотой.
Дорогу мотопехоте пришлось оставить, отойти в лес западнее и занять круговую оборону в Малиничах, угрожая транспорту на тернопольском шоссе и железнодорожному сообщению на линии Проскуров — Каменец-Подольский.
Тогда фашисты вызвали авиацию. Двенадцать самолетов нанесли бомбовый удар. После него гитлеровцы пошли я атаку.
Наши бойцы оставили Малиничи и закрепились в лесу западнее Проскурова.
Связь с мотопехотой 69-й бригады прервалась. Д. Г. Суховаров лежал с высокой температурой, и мы сами устанавливали связь с мотопехотой, находившейся в немецком тылу. Я поручил заместителю начальника штаба 69-й мехбригады майору М. В. Щербатюку, находчивому и храброму офицеру, перейти фронт с радиостанцией, возглавить батальоны и вывести их из окружения.
Щербатюк подобрал группу и ушел.
Вскоре он передал, что батальоны держат оборону в лесу. Через сутки ночью от Щербатюка пришла группа бойцов за боеприпасами.
Положение облегчилось, когда подошедшие общевойсковые соединения фронта прорвали оборону врага на рубеже Кривочинцы, Бокиевка, и 6-й гвардейский танковый корпус вошел в прорыв.
Наш корпус шел за ним во втором эшелоне армии. У деревни Гетеминца батальоны во главе с Максимом Васильевичем Щербатюком присоединились к своей бригаде. Усталые, голодные бойцы и командиры с ограниченным количеством боеприпасов восемь дней действовали во вражеском тылу.
Почти всё участники этого рейда были отмечены государственными наградами.
Заболевшего командира 69-й мехбригады сменил прибывший из кадров полковник Степан Григорьевич Литвинов.
Тогда же, получив новое назначение, убыл из корпуса командир 70-й мехбригады Герой Советского Союза полковник М. Д. Сиянин. Славный был командир бригады. Мне было искренне жаль расставаться с ним.
Вместо Сиянина на должность командира 70-й мехбригады был назначен 35-летний Герой Советского Союза гвардии полковник Михаил Степанович Новохатько. Я знал его по совместному, форсированию Днепра, когда он командовал [190] 51-й гвардейской танковой бригадой, отличившейся при захвате села Григоровка.
О Новохатько следует, пожалуй, рассказать чуть подробнее, потому что это был очень своеобразный человек. Например, когда он докладывал обстановку или состояние дел в бригаде, в его речи, казалось бы, не было никакой последовательности. Иногда, не высказав до конца одну мысль, он переключался на другую. Можно было подумать — изворачивается, в чем-то темнит. Но Новохатько, как в этом все скоро убедились, никогда этим не грешил, всегда говорил только правду-матку. Казалось, что более несобранного и рассеянного человека, чем Михаил Степанович, трудно представить. Но и это было не так. Он все, оказывается, помнил, все примечал, просто подчас излишне торопился, отсюда даже его «лохматость» речи. Когда Новохатько ставилась боевая задача, он оценивал ее, явно преувеличивая трудности выполнения, сетовал на то, что у него, мол, и людей маловато, и танков кот наплакал, и противник уж очень силен на его участке... Впечатление подчас создавалось такое, что комбриг набивает себе цену, но и это было не так. Он был совершенно не тщеславен. А главное то, что не было случая, чтобы его бригада не выполнила поставленную задачу. Докладывая об этом, он восторженно хвалил бойцов, командиров, радовался их успехам, душевно сокрушался о погибших, но о себе не говорил ни слова, будто не он командовал бригадой, а кто-то другой, более способный и расторопный.
Михаила Степановича не нужно было контролировать или подталкивать, вмешиваться в его приказы и распоряжения, хотя они казались на первый взгляд сложными, даже противоречивыми, но, если серьезно разобраться, оказывались всегда толковыми и обоснованными. Он умел вовремя ударить противника по самому уязвимому месту.
Солдаты и офицеры любили Новохатько, а он с ними обращался просто, по-отцовски. Но странно: все почему-то побаивались гнева «бати», как его называли бойцы, хотя Михаил Степанович никогда и ни на ком не вымещал свой гнев, если он у него вообще-то был.
Однажды ночью к нему пришли офицеры из штаба армии с проверкой. Походили, посмотрели и объявили, что боеготовность бригады слабая.
— Как слабая? — удивился Новохатько. — А ну, давайте посмотрим!
Он взял автомат, вышел из хаты и дал три очереди вверх. [191]
Через пять минут батальоны были построены, а командиры подразделений окружили полковника в ожидании его распоряжений.
— Ну что?! — хмыкнул Михаил Степанович. — Слабая боеготовность?
Курьезных случаев за Новохатько водилось немало, и тем не менее это был прекрасный командир, чистейшей души человек.
Корпус вышел в район населенного пункта Боровцы 23 марта. Генерал П. С. Рыбалко вызвал меня к телефону:
— Что там перед тобой?
— Городок.
— Вот-вот! Суворовское место. Знаешь?
— Как не знать! Здесь Суворов, оскорбленный императором Павлом, отдал свои награды солдатам, говоря: «С вами я их добыл — вам и отдаю!» Сел в фаэтон и уехал...
— Правильно. Так вот, возьми Городок и обороняй его. В дальнейшем твой корпус там будет пополняться. Правее, на Гусятин, пойдет 6-й гвардейский танковый корпус... Все.
В нашем корпусе осталось 38 танков, около 4000 личного состава мотопехоты и 30 процентов артиллерии. Правда, командарм подчинил нам два дивизиона гвардейских минометов.
Немцы довольно солидно организовали оборону Городка, прикрывая важную дорогу Ярмолинцы — Городок — Копычинцы.
Бой за Городок начался утром.
Точно и безукоризненно работали минометчики расчетов старшего сержанта Нагиева и сержанта Романова. За короткое время они выпустили по врагу 90 мин и уничтожили несколько десятков фашистов.
Пулеметные расчеты старшего сержанта Боярко и рядового Косолапова действовали на фланге. Их огонь был удивительно метким. Уничтожив пулеметный расчет противника, они перенесли огонь на пехоту.
На другом участке пулеметчик рядовой Брюханов уничтожил две огневые точки немцев, был ранен, но продолжал вести огонь и обеспечил нашей пехоте продвижение вперед.
Отвагу и выдержку проявил в бою командир артиллерийского взвода лейтенант Наместников. Он был ранен, не покинул поле боя, и под его руководством батарейцы уничтожили четыре танка.
Командир роты старший лейтенант Быков, обнаружив вражеский дзот, решил захватить его. С группой бойцов он [192] пошел на штурм этой огневой точки. Гитлеровцы густо поливали атакующих свинцом из пулеметов. Первыми подползли к огневой точке Быков, старший сержант Бортников и сержант Альтшуллер.
— Руки вверх! — скомандовал Быков опешившим фашистам, ворвавшись в дзот.
Гитлеровский офицер пытался выстрелить в ротного, но его опередили очередями из автоматов Бортников и Альтшуллер. Остальные восемь гитлеровцев сложили оружие.
Перед орудийным расчетом сержанта Бурова была поставлена задача в случае контратаки немцев не дать им обойти нашу пехоту, расположенную левее батареи.
Конюшни, стоявшие невдалеке, закрывали для батарейцев обзор, а для противника служили неплохим укрытием от нашего огня. Чтобы отвлечь внимание наших артиллеристов от главных целей, гитлеровцы направила один танк и до роты пехоты на мотострелков, а все остальные свои силы бросили со стороны конюшен. Наводчик орудия младший сержант Ромашин действовал быстро и четко. Не успел первый танк выползти из-за конюшни, как был им подбит. Ромашин перенес огонь на второй танк и тоже остановил его. Экипаж третьей машины решил, видимо, не рисковать, предпочел проскочить узкое пространство между конюшнями и уйти подобру-поздорову. Но Ромашин влепил снаряд в борт танка в тот момент, когда он оказался между строениями.
...Немцы не выдержали натиска и стали отходить частично на Смотрич, частично на Копычинцы. Поле боя было усеяно подбитыми автомашинами, танками и орудиями противника.
На следующий день из района Ярмолинцы фашисты попытались вернуть оставленные позиции, но мы не отдали «суворовское место». Их попытки прорваться через Городок на запад успеха по имели.
А впереди лежала граница. Но путь до нее еще был труден и долог.
На 27 марта сложилась такая обстановка.
В Тернополе была окружена вражеская группировка. 4-я танковая армия без горючего, с ограниченным количествам боеприпасов оборонялась в городе Каменец-Подольский. 1-я танковая армия в таком же положении была в Черновцах.
Но танковые корпуса 3-й гвардейской танковой армии практически не имели танков и были выведены в резерв [193] фронта для пополнения. Общевойсковые соединения, наступавшие за 1-й и 4-й танковыми армиями, развернули фронт на запад и остановились на реке Стрыпа, западнее Тернополя.
Большая вражеская группировка, оказавшаяся в окружении и теснимая войсками левого крыла фронта с востока, отходила на запад из районов Проскуров, Винница, Жмеринка по единственной для нее дороге Дунаевцы — Смотрич — Скала-Подольская — Чертков. На этом пути ей противостояли только наши тыловые подразделения.
Командующий 1-м Украинским фронтом Г. К. Жуков 91-ю отдельную танковую бригаду и наш механизированный корпус временно подчинил 1-й гвардейской армии. Почти окруженной скальской группировке он предложил капитулировать. Но фашистское командование видело, что путь его войск проходит через наши тылы, и отвергло ультиматум.
Войска 1-й гвардейской армии генерал-полковника А. А. Гречко подошли к занятому нами Городку и продолжили наступление на Смотрич. Нам была поставлена задача с утра 28 марта во взаимодействии с 147-й и 165-й стрелковыми дивизиями наступать в направлении Купик, Зеленче, Каменец-Подольский.
Громя и обращая в бегство части прикрытия врага на этом пути, бригады 9-го мехкорпуса подошли к рубежу Рудка, Зеленче. Как представитель генерала П. С. Рыбалко все время со штабом корпуса следовая его заместитель генерал-лейтенант танковых войск И. П. Сухов.
Разведка корпуса доложила, что против нас стоят три дивизии противника, имея 30 процентов штатной численности. Было ясно, что фашисты будут упорно сопротивляться, прикрывая единственное шоссе Дунаевцы — Чертков, пока не отведут свои войска. Ясно было и то, что они на нашем участке втрое сильнее нас.
— Будем наступать! — принял я решение.
Когда задачи были поставлены, ко мне подошел М. С. Новохатько.
— Трудно будет, товарищ генерал, — забегал по обыкновению глазами Михаил Степанович. — Вы приказали 70-й мехбригаде взять Рудку и развивать наступление, обходя Смотрич с юга. Но в Рудке одиннадцать немецких танков, а у меня только три.
— Брось прибедняться! Новохатько да не возьмет Рудку! Быть того не может!
Полковник молча пожал плечами и, козырнув, вышел. [194]
Я связался с соседями: им тоже было приказано наступать. Правый сосед левым флангом, а левый — правым.
В 22 часа я был на наблюдательном пункте, недалеко от Рудки, когда заухали наши «катюши». Тут же по обороне противника ударила артиллерия соседей, взвились красные ракеты. Началась атака.
Гитлеровцы предпринимали все меры, чтобы удержаться на занятом рубеже. Чтобы прорвать оборону врага и в дальнейшем развить успех, нужно было разгромить его главную группировку. Помочь выполнить эту задачу взялся командир роты капитан С. Т. Пищухин. Он обходным путем вывел свое подразделение во фланг противнику, мастерски организовал бой, подавил основные огневые точки группировки. Тем временем подразделения с фронта довершили начатое Пищухиным дело.
Напряженный бой длился около часа. Потом стал стихать. Раздавались отдельные пулеметные и автоматные очереди, но все реже и реже.
— Вас просит к телефону полковник Новохатько, — доложил телефонист Родионов.
— Слушаю! — взял я трубку.
— Товарищ генерал, а Рудка-то наша! — услышал я ликующий голос Михаила Степановича.
— А говорил, что не взять, что трудно!
— Люди, люди у меня золотые! Отметить их надо!
— Хорошо. Не давайте немцам опомниться! Дожимайте!
— Да ведь...
— Желаю успеха!
— Слушаюсь, дожимать!
Вскоре командиры 69-й и 71-й бригад полковники С. Г. Литвинов и А. Д. Кочетов доложили об освобождении Зеленче. Я поехал туда со штабом.
Утром 31 марта бригады М. С. Новохатько и А. Д. Кочетова форсировали реку Смотрич южнее городка Смотрич, взятого боем 147-й стрелковой дивизией.
Бригада С. Г. Литвинова вышла на Балия. До Каменец-Подольского оставалось 20 километров.
Шоссе Проскуров — Каменец-Подольский было свободно от гитлеровцев. 4-я танковая армия получила возможность пополнить запасы.
Наш корпус получил приказ наступать на Скала, и я выехал в бригады.
На дороге Залесцы — Балин — Смотрич, а также по ее обочинам и в населенных пунктах было много брошенной техники. Немало было вполне исправных машин. Мы имели [195] потери: погиб командир взвода лейтенант А. Д. Першин, был ранен и эвакуирован в тыл комбат майор Е. А. Куткин...
В ночь на 1 апреля бригады развивали наступление на Заречанку, а утром был получен новый приказ — к 10 часам утра корпусу выйти в район Шидловцы по маршруту Смотрич, Чемеровцы, Шидловцы и во взаимодействии с 10-м стрелковым корпусом наступать в направлении Скала.
Развернув карту, я взглянул на часы. В нашем распоряжении оставалось всего два часа. Этого времени хватит лишь на вывод корпуса из боя.
Маршрут протяженностью 66 километров, по которому нам предстояло двигаться, проходил в непосредственной близости к фронту. Мы должны по бездорожью обогнать отходящих по шоссе немцев. Но корпус-то практически пеший...
— Вас вызывает генерал Рыбалко, — доложил начальник связи майор И. В. Загоруйко.
— Говорит Щукин, — слышу голос командующего. «Щукин» — псевдоним Рыбалко.
— У аппарата Окунев, — отозвался я.
— Получили приказ?
— Да, но выполнить его, видимо, не успею.
— Смотри... — протянул командарм. — Это приказ «хозяина» (он имел в виду Г. К. Жукова). Он шутить не любит. В конечном пункте подчините себе Якубовского. Он там.
— Последнее хорошо, но мне тоже не до шуток.
Приказав полковнику П. В. Кульвинскому, чтобы он выводил бригады в Смотрич, я стал готовиться к выезду туда же, а в 10 часов отдал приказ на марш. Командиры бригад слушали меня, угрюмо насупившись. Даже М. С. Новохатько не задавал вопросов.
Погода испортилась. Похолодало. Небо почернело. Пошел снег. Под ногами хлюпало, чавкало. Снег валил и валил.. Подул ветер, началась пурга, словно в сибирском феврале. На дорогах появились заносы. Колесные машины, остановились. Люди, утопая в снегу и грязи, медленно продвигались вперед.
Мне сообщили место расположения штаба 1-й гвардейской армии генерал-полковника А. А. Гречко. Взяв с собой трех офицеров и радиста и прицепив к трофейному бронетранспортеру красный флаг, чтобы нас не приняли за немцев, направился туда. Метель разыгралась не на шутку. Дорогу угадывали только по телеграфным столбам. [196]
В небольшой деревенской хатке меня принял высокий, с гвардейской выправкой генерал-полковник А. А. Гречко,_ пожал руку, пригласил к карте, разостланной на столе, спросил:
— Где ваш корпус, товарищ Малыгин?
— Голова колонны здесь, — я показал на Чемеровцы. — Идут пешком. Погода, сами видите какая.
— Да, погода отвратительная, — согласился командующий. — Много у вас танков?
— Одиннадцать. Семь из них имеют запас моторесурсов около тридцати часов, остальные его исчерпали.
— Как можно скорее выходите в Шидловцы, — приказал Гречко. — Гитлеровцы уходят. Докладывайте почаще, где вы и как у вас дела.
Прибыв в штаб, я тут же дал телеграмму полковнику И. И. Якубовскому, чтобы он, не ожидая подхода сил корпуса, начинал наступление во взаимодействии с 10-м стрелковым корпусом.
День и ночь мы были в пути, преодолевая снежные заносы с помощью лопат и танков. Машины шли со скоростью пеших. Попытки связаться со штабом генерала А. А. Гречко успеха не имели. При походном положении антенны радиостанции нас не слышали, а при развернутой на коротких остановках антенне радиостанция штаба армии нас почему-то не принимала, непрерывно водя переговоры с другими корреспондентами.
...3 апреля метель кончилась.
Мы прибыли в Шидловцы, нашли штаб 91-й танковой бригады. Полковник И. И. Якубовский болел — лежал с высокой температурой. Начальник штаба бригады полковник Ефимов доложил, что у них в наличии всего три танка и потому наступление с 10-м стрелковым корпусом не состоялось.
Меня вызвал к телефону генерал Гречко.
— Не ожидайте подхода всех сил корпуса, — распорядился он. — Посадите на танки мотопехоту — создайте такой отряд — и быстрее через Гусятин, там дорога лучше, выходите в Чертков, займите оборону в Ягельнице. Не пускайте немцев через Чертков к окруженному Тернополю.
К семи танкам мы прицепили машины, в том числе и рацию для связи со штабом армии, посадили десантом на танки и в кузова автомашин мотопехоту 71-й мехбригады полковника А. Д. Кочетова — и в путь. В ночь на 4 апреля прибыли в Чертков, оставили там штаб, а танки с пехотой пошли на Ягельницу. [197]
Здесь нас встретили десять «тигров» и пехотный полк немцев.
Прикрыв шоссе на Чертков, мы заняли оборону перед Ягельницей.
Я сообщил об обстановке генералу А. А. Гречко, Утром 4 апреля погода резко изменилась. По-весениему засияло солнце, снег почернел и стал таять, грязи добавилось. К полудню на наши позиции налетели двенадцать вражеских бомбардировщиков и в щепки разнесли радиостанцию. Погиб весь экипаж станции, начальник связи корпуса майор И. В. Загоруйко, несколько офицеров было ранено. Связь со штабом армии снова прервалась.
К вечеру стали подходить отставшие части корпуса.
Гитлеровцы настойчиво пытались прорваться на Чертков и далее к окруженной группировке немцев в Терпополе.
Воины стояли насмерть, чтобы не допустить объединения скальской и тернопольской группировок противника.
Несколько немецких танков двигалось на рубеж, занимаемый бронебойщиками. Три машины шли на огневую позицию, где находился рядовой Воронин, и беспрестанно обстреливали ее. Под разрывы снарядов и свист пуль бесстрашный комсомолец подпустил их на самое близкое расстояние и стал в упор расстреливать из своего ПТР. Все три танка были остановлены бронебойщиком.
Минометные расчеты однофамильцев Ивана и Василия Кузьминых уничтожили станковый пулемет врага, десятки гитлеровцев.
Связист рядовой М. А. Загребов, устанавливая связь между наблюдательным пунктом и батареей, под огнем противника перебрался через болото и неожиданно нарвался на трех вражеских разведчиков, которые его обстреляли. Воин не растерялся, выбрал удобную позицию и вступил с гитлеровцами в перестрелку. Его огонь был точнее, и Михаил вышел из схватки победителем. Он был потом награжден медалью «За отвагу».
Рядовой Михаил Сурков, уже будучи раненным и оставшись на поле боя, метким огнем сразил десять гитлеровцев, за что был удостоен ордена Красной Звезды.
Командир отделения младший сержант В. М. Иванов ползком добрался до позиции немецкого пулеметчика и гранатами подавил огневую точку. Рядовой Федор Михайленко, заметив вражеского снайпера, метким выстрелом сразил его. Взвод младшего лейтенанта И. Т. Матроса встретил атаку [198] противника дружным огнем, истребив более 30 гитлеровцев. Разумную инициативу проявил оружейный мастер рядовой Ефим Светличный. В разгар боя, не ожидая приказа командира, он сбегал в ближайшее село, нашел лошадь с повозкой и доставил на огневую позицию боеприпасы как раз тогда, когда они уже иссякали.
Красноармеец Михаил Фотин был ранен. Но он нашел в себе силы поднять отделение в контратаку вместо погибшего командира, лично уничтожил семь гитлеровцев и вынес из-под вражеского обстрела четырех наших тяжелораненых бойцов.
Артиллеристы расставили свои орудия неподалеку от перекрестка дорог, оборудовали огневые позиции. Справа стояло орудие сержанта И. В. Курносенко, слева — сержанта К. Н. Фофанова, а в створе между ними, сзади — сержанта С. В. Каминского. Люди подносили снаряды, отрывали щели. Наблюдатели выдвинулись вперед. Парторг батареи старший лейтенант В. В. Зайцев переходил от расчета к расчету, подбадривал физически уставших, но крепких духом людей.
— Ну как, орлы? Готовы к бою?
— Всыплем фашисту как положено, — слышалось в ответ.
Пять тяжелых танков двигались на боевые порядки пехоты и огневые позиции батареи.
Артиллеристы вступили в схватку с врагом. Один немецкий танк пошел в обход батареи с правого фланга. По нему открыл огонь расчет Курносенко. Наводчик сержант А. Г. Голиков попал в левую гусеницу машины, и та остановилась, но продолжала вести огонь. Вражеский снаряд разорвался возле орудия. Осколками были сражены Курносенко, Голиков и Зайцев.
Четыре крестоносных танка, изрыгая огонь, приближались.
Орудия Фофанова и Каминского отвечали им меткими выстрелами. Загорелся один танк, потом другой. Снаряды рвались возле самых орудий, но люди не сходили со своих мест.
Погиб коммунист С. В. Каминский вместе со всем расчетом.
— Отомстим за друзей! — крикнул сержант Фофанов.
Единственное орудие продолжало бой. Загорелся еще один фашистский танк. На последнем гитлеровцы не решились в одиночку идти на орудие, пятясь, отошли. [199]
Гибель гвардейцев дорого обошлась гитлеровцам. Четыре боевые машины и почти батальон пехоты потерял противник в этом бою.
Семь наших самоходных орудий прямо с марша вступили в бой, который длился восемь часов. Трижды гитлеровцы бросались в отчаянные контратаки и каждый раз под ударами артиллеристов-самоходчиков откатывались на исходные позиции.
Но вот они бросили вперед три батальона пехоты, которые были поддержаны интенсивным огнем танков.
Четыре наши самоходки сосредоточили огонь по пехоте, три продолжали дуэль с танками. Дружный огонь артиллеристов прижал пехоту противника к земле. В этом бою противник потерял более 150 солдат и офицеров убитыми, четыре танка.
Задача, поставленная корпусу генералом А. А. Гречко, была выполнена. Противнику не удалось прорваться через Чертков к окруженной в Тернополе группировке, которая, собственно, в те дни была ликвидирована. Тогда гитлеровцы, оставив свои попытки прорваться к окруженным, повернули на запад, на Бучач, и за рекой Стрыпа соединились со своими основными силами. Граница была рядом.
За успешные бои 9-й механизированный корпус был награжден орденом Красного Знамени, а его 69-я, 70-я и 71-я мехбригады получили наименование Проскуровских. Ныне на главной площади города Хмельницкий на постаменте стоит грозная боевая машина — танк Т-34. Это памятник боевой славы танкистов. Первыми на граните высечены наименования механизированных бригад нашего корпуса. У постамента всегда живые цветы.
По приказу командующего фронтом я передал корпус генералу И. П. Сухову и отбыл в Москву, где получил новое назначение.
Мне остается лишь коротко перечислить последующие этапы основных боевых действий 9-го Краснознаменного Киевско-Житомирского механизированного корпуса, который в составе 3-й гвардейской танковой армии продолжал громить врага. Передовые отряды — 69-я механизированная в 56-я танковая бригады совместно со стрелковыми дивизиями прорвали вторую полосу обороны противника на шестикилометровом фронте и вышли на рубеж Сасов, Злочев. [200]
69-я мехбригада полковника С. Г. Литвинова овладела Елиховице, а 56-я танковая полковника З. К. Слюсаренко — Зазулей.
16 июля корпус генерала И. П. Сухова вышел к реке Золчувка, сломив сопротивление противника, вместе с 7-м гвардейским танковым корпусом генерала С. А. Иванова форсировал ее и устремился на запад. 71-я мехбригада завязала бои за Буск и овладела важным узлом дорог, с потерей которого бродская группировка немцев лишалась путей отхода на Львов.
23 июля 53-я гвардейская танковая бригада под командованием полковника В. С. Архинова с ходу овладела Яворовом, на другой день — Мостиской. 9-й мехкорпус сосредоточился западнее Яворова и был выведен в резерв командарма. О боях за Львов написано много. Хочу лишь сказать, что в числе войск, отличившихся при овладении городом, в приказе Верховного Главнокомандующего были названы танкисты генерал-полковника Рыбалко, генерал-майора танковых войск Митрофанова и генерал-лейтенанта танковых, войск Сухова.
Где бы я ни находился в то время, постоянно следил за действиями дорогого моему сердцу соединения. Так я узнал, что оно участвовало в Висло-Одерской операции, вышло к реке Нида, захватило плацдарм в районе Рембув, Мотковице, Ставы и удерживало его в готовности отразить удары противника с севера и юга, затем, согласно приказу командующего, 15 января вышло в район Малогоща, где заняло оборону, чтобы не допустить отхода келецкой группировки противника на запад и ее ударов по тылам танковой армии. 16 января 51-я танковая бригада полковника Д. Г. Суховарова ворвалась в восточную часть Пшедбужа и очистила его от врага. Было уничтожено до 200 вражеских солдат, несколько танков и орудий, захвачены большие трофеи.
Подробности всех операций, в которых участвовали солдаты и офицеры 9-го мехкорпуса, я не буду описывать, но отмечу, что они не уронили чести и славы героев Днепра, проявили истинный советский патриотизм, величайшую любовь к нашей социалистической Родине и ненависть к врагу.
24 января 9-й мехкорпус совместно с 31-м танковым корпусом после часового боя овладел городом Глейвиц, освободил из концлагерей около 20 тысяч человек, в том числе 5 тысяч женщин. До 5 февраля соединение вело бои в районе Ратибор, Зарау, Рыбник, оказывая содействие 60-й [201] армии в выходе к Одеру, затем было выведено в район Волау в готовности действовать во втором эшелоне. 9 февраля, переправившись через Одер на паромах, его бригады и полки продвигались в направлении Гугельвиц, Бухвельден, по маршрут из-за преждевременно наступившей распутицы был изменен, и корпус завязал бои за город Гольдберг. 14 февраля он начал перегруппировку на герлицкое направление, но гитлеровцы разгадали этот маневр. Бригады были атакованы. Особенно тяжело пришлось 69-й мехбригаде, которая вела бой на рубеже Гросс-Розен, Гучдорф. Ей на помощь пришли части 7-го гвардейского танкового корпуса. Ударив по противнику во фланг, они остановили-его продвижение. В боях на рубеже северо-восточнее Лаубана уже 9-й мехкорпус помог 7-му гвардейскому танковому корпусу отразить наседавшего врага.
В апреле 1945 года 9-й мехкорпус шел во втором эшелоне за танковыми корпусами, а в ночь на 21 апреля должен был переправиться через канал Тельтов и ворваться в Берлин. Противник оказывал яростное сопротивление. Действуя на правом фланге армии, соединение перерезало берлинскую кольцевую автостраду, вело бои за захват плацдармов на северном берегу канала Тельтов и овладение пригородами Берлина.
Штурм Берлина 9-й мехкорпус начал с наступления в северо-восточном направлении по железной дороге Потсдам — Целендорф — Берлин. 27 апреля он с двумя стрелковыми дивизиями 28-й армии овладел районами Штеглиц и Фриденау. 69-я мехбригада и 91-я танковая бригада ворвались в центральные районы Берлина, вышли на основную магистраль, ведущую к рейхстагу. В течение 29 апреля, овладев несколькими кварталами городского района Шенеберг, 69-я мехбригада нанесла врагу значительный урон в живой силе и технике. За отличное выполнение боевых задач большинство солдат, сержантов и офицеров бригады были награждены орденами и медалями, а ее новый командир полковник И. С. Ваганов удостоился звания Героя Советского Союза.
2 мая корцус соединился с частями и соединениями 1-го Белорусского фронта. Командиру корпуса И. П. Сухову было присвоено звание Героя Советского Союза. За образцовое выполнение заданий командования в Берлинской операции 9-й мехкорпус, 69, 70 и 71-я мехбригады были награждены орденом Кутузова II степени.
5 мая в Праге началось вооруженное восстание жителей против немецких оккупантов. Гитлеровцы обрушились на [202] повстанцев. Чешский Национальный Совет обратился по радио к Красной Армии и союзникам с призывом о помощи. 6 мая 3-я гвардейская танковая армия перешла в наступление, а на другой день в сражение вступил и 9-й мехкорпус. Его авангард — 69-я мехбригада вошла в состав передового отряда армии, нацеленного на освобождение Праги, Он устремился к Рудным горам и занял Нове-Место.
9 мая радио Москвы сообщило всему миру радостную весть — гитлеровская Германия капитулировала. В тот же день подразделения 69-й мехбригады ворвались в Прагу...
Так закончил свой славный боевой путь 9-й механизированный Краснознаменный Киевско-Житомирский, орденов Суворова и Кутузова II степени корпус, которым мне посчастливилось долгое время командовать. Честь и слава его воинам-героям, живым и павшим!
Сильна человеческая память, и время перед ней бессильно. Стареют ветераны, седеют, уходят из жизни... Но те, кто жив, не могут забыть огневые сороковые — успехи и неудачи, горечи и радости, лица и славные дела боевых друзей.
Навсегда останутся в памяти проникновенные, теплые слова, сказанные на встрече во Владимире-Волынском руководителями горкома партии в адрес ветеранов, которые сражались на западной границе, приняли на себя первые удары фашистских полчищ.
Там я встретил многих однополчан, в том числе майора запаса Н. С. Омельяненко. Это он был инициатором встречи. Мы сфотографировались у памятного камня. Рядом с камнем табличка: «На этом месте будет сооружен памятный знак в честь воинов, принявших первый бой с фашистами в июне 1941 года».
Узнал я и Александра Васильевича Титаренко. Из Киева приехал бывший начальник отделения штаба А. В. Талашь, тот самый, который помогал мне эвакуировать документы из штаба 41-й дивизии в первый день войны.
Разговоры, воспоминания, слезы радости, горечь невосполнимых утрат... То тут, то там раздается:
— А помнишь?..
— Помню, дружище...
Объятия, поцелуи...
И тихий, мелодичный звон боевых наград. Они звенят, [203] напоминая о грозном испытании на прочность людей, нашей страны, всей социалистической системы...
Мы шли с громадными букетами цветов, преподнесенных жителями, по улицам Владимир-Волынска к монументу Славы. Гремела музыка. В открытых окнах швейной фабрики были видны молодые радостные девичьи лица. Девчата махали нам платками, что-то кричали. Вездесущий народ — мальчишки маршировали вместе с ветеранами. Рядом со мной Н. Р. Бойко, Н. П. Резников, Н. С. Омельяненко, бывший комиссар 87-й стрелковой дивизии П. Я. Диденко и другие.
Гремит оркестр.
Звенят медали.
Еще одна встреча. На этот раз в Радомышле. Сюда приехали Суховаров, Анцупов. Встреча была очень радостной. Мы побывали в пионерском лагере, в школе-интернате, рассказали ребятам о боях за город и район, сфотографировались на память. Такая же встреча состоялась и в Теофиполе.
Подобных встреч было немало. Будут и еще. И каждая из них — это новые переживания, волнения, воспоминания, Но такой уж мы, ветераны, народ, что не можем без этого, потому что наш прямой долг состоит в том, чтобы активно вести военно-патриотическую работу, пропагандировать подвиги героев, рассказывать молодым, какой дорогой ценой завоевано их счастье жить, учиться, трудиться.
Ветераны 28-й гвардейской танковой бригады побывали и в Скирманово. Мы жили в школе-интернате села Ново-Петровка и были приятно обрадованы, когда узнали, что пионеры и школьники создали здесь уголок боевой славы 28-й гвардейской танковой бригады. На встрече присутствовали руководители Рузского РК КПСС, корреспонденты.
— Товарищ генерал, не узнаете? — спросил меня пожилой мужчина.
— Извините, — всматривался я в его лицо, — что-то, знать, с памятью...
— Я — Бухаркин, — пришел он мне на помощь.
Да, вспомнил! Тот самый Бухаркин, который вместе с Рахматулиным ходил за «языком». Мы обнялись.
Памятна встреча ветеранов 9-го мехкорпуса и в Коростыщеве, где меня избрали почетным гражданином города.
...Но время неумолимо. Все меньше и меньше приезжает фронтовиков на встречи ветеранов нашего славного корпуса. [204] Все меньше и меньше остается сил. Вот и родилась у меня мысль рассказать о людях, которые смотрели смерти в глаза и не дрогнули, под огнем врага поднимались в атаки, горели в танках, с кем довелось пережить и горечь неудач, и радость побед.
И, ведя свое повествование, я словно заново прошел с боями путь от границы до границы, пережил все с самого начала. И кажется мне, что это было совсем недавно. И в то же время — очень давно...