Товарищ командующий

Лелюшенко Дмитрий Данилович. Генерал армии. Дважды Герой Советского Союза. Герой ЧССР. В Красной Армии — с 1919 года, участник гражданской войны. В годы Великой Отечественной войны командовал различными объединениями, в том числе 5-й, 30-й, 1-й, 3-й гвардейской общевойсковыми и 4-й танковой армиями. С апреля 1958 по июнь 1960 гг. — командующий войсками Уральского военного округа. В 1960–1996 гг. — председатель ЦК ДОСААФ. В 1977 г. постановлением Свердловского горсовета Д. Д . Лелюшенко присвоено звание почетного гражданина Свердловска.

Нежданно-негаданно судьба сблизила меня с генералом Лелюшенко Дмитрием Даниловичем — командующим войсками Уральского военного округа. Произошло это в пятьдесят девятом году. А началось сближение с распоряжения редактора окружной газеты: «Вас вызывает командующий. В 12.00 вы должны быть у него...» И ровно в назначенное время я вошел в просторный кабинет. Вошел и, как положено, произнес уставную фразу: [657] «Товарищ командующий, по вашему приказанию...» Нет, не совсем уставную фразу я произнес: по уставу полагалось начинать доклад со слов «товарищ генерал», а не «товарищ командующий», но я знал, что Лелюшенко однажды публично повелел называть его только командующим. Он сказал: генералов много, а командующий один, вот и извольте впредь это иметь в виду! Так я и поступил. Командующий вышел из-за своего массивного стола и, подойдя ко мне, протянул руку, и мы поздоровались. Пригласил сесть за стол для совещаний, стоявший вдоль всего кабинета.

— В войсках служили? — был его первый вопрос.

Я ответил: срочную — три года в 49-й легкотанковой бригаде — командир танка.

— О, выходит, мы — братья по оружию, — оживился генерал.

— Выходит, так, — подтвердил я.

— А что знаете про меня? — хитровато прищурив глаза, спросил командующий.

Тут я постарался показать свою осведомленность, ибо подготовился к встрече: прочитал кое-какую литературу о Лелюшенко, да и наслышан был про его доблесть в годы войны. Заметил, как он обрадованно внимательно слушал, когда я вспомнил о рейде 4-й гвардейской армии под его командованием в Прагу. Шутка ли, танковая армада в ночь на 9 мая сорок пятого совершила 80-километровый бросок и на рассвете с ходу ворвалась в столицу Чехословакии. Недаром же чехи после войны по достоинству оценили подвиг советского генерала-освободителя, присвоив ему звание Героя ЧССР.

— Хорошо помню нашу победу в Пражской наступательной операции, — с восторгом произнес Дмитрий Данилович. — Танки показали отменную ходовую и огневую мощь. Особенно блестяще действовал 10-й Уральский добровольческий танковый корпус. Никогда не изгладятся из моей памяти подвиги солдат и офицеров — свердловчан, пермяков, челябинцев. [658]

— А вы кого на своем танке освобождали? — вдруг спросил командующий.

— Бессарабию...

— Во как! Еще до войны воякой были. Так, так...

И генерал решил меня проэкзаменовать, до чего он был очень охоч, и опять же с хитрецой спросил:

— А сколько весит у танка клиренс?

Ну, товарищ командующий, покупка-то с «бородой», но коль вы купить меня хотите, есть подходящий ответ:

— Столько, сколько весит пустота...

Хохот с хрипотцой наполнил кабинет. Командующий, видно, был доволен своим вопросом-покупкой и рад тому, что я не купился.

Кажется признал меня «своим» — родственником по оружию, коль не промахнулся на клиренсе. А клиренс, между прочим, никакая не деталь танка, а просто так именуется расстояние от днища машины до грунта. Зачем же командующий все-таки вызвал меня? Я догадывался: надо, что-то, видимо, писать. Так оно и было. Дмитрий Данилович после словесной разминки прямо сказал: задумал мемуары сочинить. Самому трудновато, да и времени, чтобы приковаться к столу, нет, значит, нужен помощник. Он и вычислил меня.

— Хочу, товарищ корреспондент-писатель (так он меня вдруг назвал), чтоб моя книга была как у Шолохова...

Ну и замах: как у Шолохова! Командующий уловил мой изумленный взгляд.

— Так точно! Мы с Шолоховым дончаки-казаки. Он родом из станицы Вешенской, я — из хутора Новокузнецкого. Следовательно, не имею права подкачать. В «Тихом Доне» превосходно даны сцены боевых баталий. Это ли не пример для пишущих о войне!

Короче, стал я литрабом, что означало литературным работником, у генерал-мемуариста. Из уютно-строгого кабинета командующего я переместился в его комфортный вагон, и мы покатили до станции Кунгур, где причалили в тихом и безлюдном тупике. [659]

— Тут-то мы и поработаем... Никто нам мешать не будет, — сказал командующий, войдя в мое купе.

Не стану рассказывать о том, как мы работали, ибо процесс этот весьма прост: генерал вспоминал, я слушал, делал пометки, потом, уединившись, садился за письменный стол. А затем через день и через два мы вместе читали написанное мною и правили. Дмитрий Данилович очень скрупулезно впивался в каждое слово. Сначала просил меня читать ему текст, и он слушал с закрытыми глазами, потом брал в руки лист и читал про себя. Меня поразила его память. В устных рассказах генерала зримо оживали первые дни войны. Он запросто извлекал из закоулков своей памяти населенные пункты, командиров и даже бойцов, служивших в его 21-м мехкорпусе. Такой цепкой памяти я искренне завидовал.

Нашему творческому содружеству суждено было быстро оборваться: генерал Лелюшенко покинул Уральский военный округ и отправился к месту нового назначения — в Москву. Позвонил мне, поблагодарил за помощь и увез с собой первую главу рукописи будущих записок командарма.

Десять дней... Не те, конечно, десять дней, потрясшие Джона Рида и весь мир, а мои десять вагонных дней на станции Кунгур назвал я про себя «днями рая». А когда Дмитрий Данилович спросил, как мне живется в вагоне, я ответил: в коммунизме проживаю, товарищ командующий! Ох уж похохотал генерал. Ну чем не коммунизм: не надо было ходить в магазин, стоять в очередях, пища доставлялась прямо в вагон из дивизии, дислоцировавшейся здесь. Газеты приносили пачками. Телефон, радио работали исправно. Вода из кранов текла чистейшая. Тепло и просторно: весь вагон на четверых. И еще примечательны были те дни тем, что я, близко общаясь с Дмитрием Даниловичем, увидел не только генерала, но и обыкновенного, простого смертного, порой чудаковатого и озорного человека. [660] Командующий часто рано-раненько отправлялся в дивизию. Я, оставшись в вагоне, работал над рукописью, читал газеты. Генерал, явившись вечером, интересовался: что нового в газетах? Я рассказывал о прочитанном. Так вот, в один из дней изложил ему содержание статьи в «Правде» о Суэцком канале. Генерал внимательно выслушал и попросил повторить чтение тех мест статьи, где приводились конкретные цифровые данные о длине, ширине, глубине канала. Я исполнил его просьбу, а он тут же передал адъютанту распоряжение: вызвать в вагон комдива и его заместителей. Те вскоре явились. И командующий вдруг ни с того ни с сего спрашивает их: где находится Суэцкий канал? Полковники оторопело переглянулись. Кто-то из них наверняка подумал: а не собираются ли перебросить туда дивизию? Начальник политотдела точно ответил о местонахождении канала. Но командующий продолжил экзамен:

— Теперь доложите мне тактико-технические данные канала, — такой формулировкой из оружейного наставления звучал его очередной вопрос, на который никто из вызванных в вагон ответить не смог.

Командующий сам назвал все цифры. (Ну и память!) Завершая экзамен, укоризненно сказал:

— Газеты надо читать, товарищи полковники. Газеты!..

И еще одну забаву-причуду Дмитрия Даниловича довелось мне видеть: волейбольную страсть. Он сам увлекался им, для чего из штабных офицеров лично сформировал команду и рекомендовал всем командирам частей поступить подобным образом. И вот в воскресный день его волейболисты прибыли в Кунгур, и командующий в ранге капитана вывел их на площадку. Начался матч с дивизионной командой, которую возглавил солидной комплекции комдив. Игра проходила на любительском уровне. Победили гости, и это послужило поводом для генерала Лелюшенко подтрунить над комдивом: животик надо убрать, а иначе победы [661] не видать! Что ж, прав генерал: военному человеку увесистый животик не только в спорте помеха, но и в службе, значит, в волейбольной причуде командующего был резон: офицер должен всегда быть подтянутым, стройным, мобильным. Тому был пример сам Лелюшенко.

Дмитрий Данилович был очень неравнодушен к чужой беде. Он близко к сердцу воспринимал чью-то неустроенность, не терпел черствости командира к подчиненному. Однажды я увидел его весьма расстроенным. Произошло это оттого, что он встретил в дивизии старшину — ветерана войны, живущего с семьей в 12-метровой комнате тещи.

— Представляете, — говорил он в сердцах мне, — у старшины на троих одна кровать... Спят попеременно... Это же кошмар!

Командующий немедленно принял меры, и ситуация в одночасье изменилась: нашлась в дивизии отдельная комната для семьи старшины. В тот же вечер я рассказал Дмитрию Даниловичу о своем давнем знакомом, бывшем именитом снайпере Южного фронта, живущем с семьей в сыром подвальном помещении.

— Как фамилия? Где проживает?

— Жадяев Андрей Ильич, — ответил я. — В поселке Кедровка, под Свердловском.

Генерал примолк, ушел в свое купе, но вскоре снова подошел ко мне.

— А нельзя ли пригласить вашего приятеля-снайпера на наше стрельбище? — спросил он.

Когда мы возвратились в Свердловск, Жадяев уже был в приемной командующего, и они познакомились.

Дмитрию Даниловичу не понравился болезненный вид ветерана: худой, впалые щеки, бледное лицо.

— Болеете?

Андрей Ильич рассказал о своих болячках.

— А глаза как?

— Не жалуюсь. [662]

— Сумеете показать молодым солдатам, как надо метко стрелять?

— А чего ж не показать...

И произошло как задумал командующий. Жадяев не подвел: ни одной пули мимо цели! После стрельбища дорога Андрея Ильича легла прямо в госпиталь — на лечение. И с квартирой уладилось: двухкомнатную получил бывалый солдат.

Последняя встреча с дважды Героем Советского Союза генералом армии Лелюшенко произошла на площади Павших Борцов в Волгограде во время митинга. Он — на трибуне, я — в первом ряду перед трибуной. Генерал меня заметил. Спустился вниз, со словами: «Прошу, корреспондент-писатель, следовать со мной» — повел меня на трибуну и поставил рядом с собой.

Ничуть не изменился Дмитрий Данилович: молодцеватая выправка и ни единой морщинки на лице.

После митинга мы поехали на Мамаев курган, чтоб поклониться, как сказал Дмитрий Данилович, Матери-Родине.

На кургане генерал шел медленно, молча, перед каждым скульптурным монументом останавливался, внимательно вглядывался в их каменные лица, видимо, вспоминая своих солдат-сталинградцев. Еще больше замедлил шаг в зале Воинской Славы, где на мозаичных знаменах из смальты начертаны имена воинов, павших в Сталинградской битве. Генерал останавливался, читал фамилии, а на выходе из зала тихо произнес:

— Да, много крови нашего брата здесь пролито... Это надо помнить!

И еще к одной точке Мамаева кургана мы подошли. К уральскому танку, что гордо стоит на пьедестале. Этот танк Т-34 первым из 121-й танковой бригады ворвался на огненный курган и пришел на помощь защитникам волжского берега Сталинграда

— Ну, здравствуй, красавец герой, — восхитился и поклонился тридцатьчетверке, затем громко прочитал надпись [663] на бортовой броне: «Челябинский колхозник». Потом вдруг, чтоб все, кто пришел сюда, слышали, стал рассказывать о тактико-технических характеристиках боевой машины: и о силе лобовой брони, и о мощи двигателя, и о дальности полета орудийного снаряда, чем восхитил экскурсантов. Я услышал шепот юноши: «Кто такой?». Пришлось мне вступить в разговор и сказать: «Вам рассказывал о Т-34 генерал армии Лелюшенко Дмитрий Данилович». Все зааплодировали и многие протянули генералу свои блокноты для автографа.

— Многих рубежей достигла уральская броня! — сказал Дмитрий Данилович, стоя у танка-героя.

А я подумал: и он, командарм Лелюшенко, прошел сквозь огонь многих битв, и в каждом сражении войска под его командованием одерживали только победы. Мы знаем его боевые рубежи: это и битва под Москвой, и Сталинградское сражение, и бои за освобождение Донбасса, и форсирование Днепра, и Львовско-Сандомирская, и Берлинская, и Пражская операции. Словом, Лелюшенко — атакующий генерал!

Я, между прочим, тогда сказал, что знаком с механиком-водителем танка-памятника. Это — Макурин Николай Ермилович, житель поселка Шаля Свердловской области.

— А ну-ка, ну-ка, расскажите мне про него...

И мне пришлось всю обратную дорогу вести рассказ о жизненном и воинском пути отважного танкиста-уральца. Генерал слушал внимательно и одобрительно кивал головой, иногда произносил: «Молодчина!».

После посещения Мамаева кургана, который Дмитрий Данилович назвал священной высотой России, генерал пригласил меня в свой гостиничный номер, где рассказал о своем московском житье-бытье, ностальгически вспоминал годы службы на Урале, свердловчан-товарищей и танкистов-добровольцев, которых называл храбрейшими солдатами. Он-то знал им цену, ибо видел их в походах и боях. Запомнился его волнующий рассказ о [664] вступлении уральских танкистов в Прагу, жители которой со слезами радости на глазах встречали своих освободителей. В гул танковых моторов вплетались возгласы: «Наздар!», «Ать жие Руде Армаде».

— Вместе с танкистами-уральцами, — сказал Дмитрий Данилович, — и попадал в объятия чехов. А первым в Прагу ворвался экипаж Т-34 лейтенанта Ивана Гончаренко.

И далее генерал Лелюшенко подробнейшим образом поведал о доблестных действиях геройского экипажа в воюющей Праге. Танк, продвигаясь к реке Влтава, на ходу уничтожил несколько вражеских орудий, но и сам попал под огонь. Был сражен командир танка Гончаренко, тяжело ранены механик-водитель Шкловский и находившийся на борту машины чех-проводник Франтишек Соучек. Тогда же, 9 мая 1945 г., решением Пражского городского муниципалитета ряду героев боев были присвоены звания почетных граждан чехословацкой столицы. И генерал назвал их имена. Без какой-либо шпаргалки, по памяти перечислил многих из победителей.

Напоследок угостил обедом, без спиртного, но с русским квасом, по выражению Дмитрия Даниловича «самым пользительным напитком».

Да, важная черта характера Дмитрия Даниловича — его человечность, стремление своим действием, своим словом не оскорбить, не унизить подчиненного или собеседника. Однажды в осеннюю слякотную пору мы, группа военных журналистов, находясь на учениях, в позднее вечернее время, после трудового дня в своей полевой палатке, ужиная, распили бутылочку вина. И кто-то из нас услышал голос командующего. А время было антиалкогольное. Поняли: командующий может заглянуть к нам. Быстренько убрали бутылку, навели порядок. Так и произошло, генерал Лелюшенко шумно зашел к нам.

— А, корреспонденты-писатели... Ну, здравствуйте! [665]

Мы поздоровались дружно. Он, оглядев нас, бросил взор на консервные банки, что стояли на сколоченном из досок столике, и, заметив, о ужас, не упрятанный нами штопор, взял его, повертел и произнес:

— Оплошность.

И все, подумалось, погорели.

— Что же свидетеля не убрали?.. Сплоховали! — с иронией в голосе произнес командующий и ушел. А у нас, как в гоголевском «Ревизоре», возникла немая сцена. Достанется нам на разборе учений.

На разборе, когда выступал командующий, сверлили нам мозги его слова про штопор-свидетель. И, заканчивая свою речь, он вдруг обратился к нам. В этот момент у кое-кого из нас пот на лбу выступил.

— К вам, товарищи из окружной газеты, просьба...

Про штопор злополучный будет говорить да при всей военной аудитории.

— ...просьба такая, — продолжал спокойным тоном командующий, — пошире осветить учения... Про действия солдат... И командиров взводов... Они молодцы!..

И ни слова про вечерний визит в нашу палатку и про штопор. А ведь мы знали, что командующий воинственный противник спиртного. Что и говорить, Дмитрий Данилович в моей памяти остался как один из самых человечных генералов.

Мне остается еще подчеркнуть, что генерал армии Д. Д. Лелюшенко внес определенный вклад в разработку ряда важных проблем военной науки и военного искусства. В своих записках командарма — книге, которая вышла именно в издательстве «Наука», он на конкретных примерах боевых действий войск достаточно глубоко осветил такие вопросы, как прорыв оборонительных рубежей неприятеля, ввод в прорыв танковых и мехкорпусов и армий, массированные удары, стремительные действия во вражеской глубине обороны, форсирование водных преград с ходу, внезапные наступательные действия ночью. [666]

За столь существенные теоретические разработки Дмитрию Даниловичу было присвоено звание кандидата военных наук.

Имя генерала Лелюшенко, бесспорно, навсегда останется в нашей боевой истории как выдающегося военачальника, верного и честного сына России. [667]